Текст книги "«Тобаго» меняет курс. Три дня в Криспорте. «24-25» не возвращается"
Автор книги: Анатоль Имерманис
Соавторы: Гунар Цирулис
сообщить о нарушении
Текущая страница: 19 (всего у книги 21 страниц)
– Помочь мне может только витафан, – упрямо говорит Эрберт.
Мара останавливается у стеклянной стены и рассеянно глядит на улицу.
– Какое дело тебе поручили? Кражу?
Мара не отвечает.
– Служебный секрет? – спрашивает Эрберт. – Извини.
– От тебя у меня нет секретов… Боюсь, Григаст опять будет смеяться надо мной… Начнет читать мораль: преступность – болезнь. И следователь борется с ней иногда скальпелем, а иногда и лекарственными средствами, – подражает голосу Григаста Мара.
– Так же, как и врач…
– Главное – поставить верный диагноз…
Мара умолкает на полуслове. По тротуару не спеша прохаживается Межулис в своем черном плаще. Он явно кого-то поджидает. В зубах у него папироса. Межулис смотрит в вестибюль, замечает Мару с Эрбертом, круто поворачивается и исчезает.
Эрберт смотрит в направлении взгляда Мары, но Межулиса уже не видно. Зато появляется Ирена. Она тоже кого-то ищет. Эрберт хотел было приветственно приподнять шляпу, но блондинка уже скрылась в том же направлении, что и Межулис.
– И каков же на сей раз твой диагноз? – спрашивает Эрберт.
Но Мары уже нет рядом с ним.
В полном недоумении Эрберт выходит из кинотеатра. Увидев юнца, стремившегося попасть на фильм, он отдает ему билеты.
* * *
Добежав до перекрестка, Мара замечает, как Межулис с блондинкой садятся в такси. Машина трогается… Так! В воображении Мары все отчетливей вырисовываются обстоятельства кражи: это дело рук Межулиса при соучастии блондинки, которая должна была задержать Пурвита в кафе. А сейчас преступники, по всей вероятности, направляются к спрятанной где-то машине, чтобы снять с нее шины. Надо проследить за ними! Как назло, поблизости нет ни одной машины. Завидев приближающийся к перекрестку большой автокран, Мара выходит на проезжую часть и, подняв руку, преграждает ему путь.
Пропустив такси, бородатый сержант-орудовец подымает жезл. Его жест останавливает у перекрестка автокран.
В кабине рядом с толстым, добродушного вида шофером сидит Мара. Она нервно барабанит пальцами по ветровому стеклу.
– Никуда твой парень не денется, – улыбается шофер. – Подцепим на крюк и прямым путем в загс!
Наконец громоздкая машина трогается.
– Вон! – восклицает Мара.
Такси, за которым следит Мара, останавливается у подъезда двухэтажного дома. Из него выходит Ирена и, на прощание помахав Межулису, отворяет освещенную парадную дверь.
«ФАРМАЦЕВТИЧЕСКИЙ ИНСТИТУТ» – написано на вывеске.
* * *
Комната Мары обставлена скромно и современно. Уйма книг – полки занимают целую стену. Тахта, словно клин, рассекает комнату надвое. Передняя часть служит гостиной. Тут стоят низкий столик, модные табуретки, торшер. В глубине комнаты, у окна, – рабочий кабинет. Тут находится письменный стол, кресло, полка с юридической литературой. На столе небольшая фотография Эрберта в стеклянной рамке.
Небрежно раскидана одежда – наверное, Мара очень спешила. На тахте лежит толстая тетрадь с рисунком: рядом с изображениями такси и Межулиса появилось лицо Ирены, знак вопроса жирно перечеркнут, а под ним возникла надпись: «ВИТАФАН».
В двери появляется мать Мары. В руках у нее пальто дочери и толстый шерстяной шарф.
– Мара, где ты?
Но Мара уже выбежала во двор, кинула привычный взгляд на брезент, под которым со дня покупки стоит «Волга» семейства Лейи, и, нырнув под арку ворот, принимается торопливо красить губы.
Этот дворик – своеобразный, романтический уголок старой части города. Он значительно ниже уровня уличной панели. Слева возвышается жилой дом, справа – церквушка. Высокая, искрошенная каменная стена отделяет этот двор от соседнего дома, пятиэтажного, с балконами.
Из открытого окна квартиры слышен голос радиодиктора:
«…ожидается понижение температуры, кратковременные дожди».
Тут же в окне появляется лысина старого Лейи. Он машет рукой.
– Мара, мать зовет!
Мара стирает помаду, с сожалением смотрит на остаток губного карандаша и послушно возвращается.
Немного погодя она вновь появляется во дворе – теперь уже в пальто и шерстяном шарфе. Сверху раздается голос матери:
– Мара! Мара!
Мара спасается бегством.
В кабинете Григаста сидит женщина в форме бойца военизированной охраны.
– Вы говорите, Эрберт? – задумчиво повторяет Григаст. – И как раз в ту ночь… Интересно!
– Он приехал на такси…
Майор сопоставляет рассказ Мары с только что услышанным, и в его воображении возникает картина.
…Туманный вечер и ворота порта, перед которыми тормозит такси. Из машины выходит Эрберт и, предъявив дежурной пропуск, исчезает в темноте, где воет корабельная сирена.
Григаст собирается закурить, но вовремя замечает, что вложил в мундштук целую сигарету. Режет ее пополам и спрашивает:
– На каком судне он был?
– На западногерманском. На «Марии-Терезии». Перед этим позвонил из бюро пропусков капитан. У него заболел матрос.
– Как выглядел?
– Корабль? Серый, с белой надстройкой. Такой же, как все…
– Нет, Имант Эрберт!
– Да ничего в нем такого не было, – пожимает плечами женщина. – Плащ, в руке чемодан.
– Быстро он ушел?
– Через полчаса….
– Пароход?
– Ну да, пароход! Через полчаса после того, как доктор сошел на берег.
– Чемодан проверяли?
– Чей? Доктора Эрберта? Да это же золото, а не человек! Я каждый вечер мужу твержу: «Болей, покамест доктор в портовой амбулатории работает!» Говорят, когда он кончит свою диссертацию…
Вдруг Григаст удивительно легко поднимается с кресла – в кабинет входит Мара.
– Спасибо, достаточно! – перебивает он женщину.
– …его в академию переведут, – продолжает она. Григаст берет ее под руки и ведет к двери.
– Хорошо, хорошо. От души благодарю за марки. – И он бесцеремонно выпроваживает за дверь обескураженную женщину.
Закрыв дверь, Григаст пытливо смотрит на Мару: не заподозрила ли она чего-нибудь? Не слышала ли имени своего возлюбленного? Но его беспокойство напрасно – у Мары куча новостей.
– Чувствую, что сейчас вы затребуете санкцию прокурора на арест, – улыбается Григаст.
– Дело сложнее, чем вы думали…
– Что ж, это уже шаг вперед. Рассказывайте!
– Такси угнал водитель Межулис. После чего он…
– По порядку, с подробностями! – перебивает ее Григаст.
– Все? И про шофера Мурьяна, который возит с собой в такси пятилетнюю дочку из-за того, что детсады переполнены?
– В такси? Где, бывает, ездят пьяные, всякие там парочки и черт знает кто! – Майор тянется к телефону.
– Постойте, товарищ майор! Надо немедленно арестовать Межулиса, пока он не успел распродать витафан!
– Интересно… Чем вы можете доказать его вину?
– Тут все ясно и без доказательств. Вы же сами всегда проповедуете, что из одного озорства никто не станет угонять такси. Когда я узнала, где работает его сообщница Ирена…
– Ирена Залите? Лаборантка фармацевтического института? Продолжайте.
– Она работает в лаборатории, где изготовляют витафан! Она задержала в кафе Пурвита, чтобы Межулис успел на краденом такси доехать до института и забрать витафан, который был уже…
– Послушайте, товарищ Лейя, – сухо говорит Григаст, – вы никогда не пробовали писать детективные романы? Жаль. Фантазия у вас есть, а вот кропотливости в уточнении обстоятельств недостает. У института замечено не такси, а светлая «Волга», номер которой оканчивается на два нуля. – И, не обращая внимания на недоумение Мары, Григаст крутит диск телефона. – Детский сад?
* * *
Тормозя около старинного дома, таксомотор заезжает в лужу и окатывает грязью старого Ценципера. Ценципер готов разразиться бранью, но видит, что из такси выходит его соседка Мара, и тогда он, человек воспитанный, аристократическим жестом приподнимает шляпу. С нее падает комок грязи. Ценципер качает головой, белоснежным платком вытирает шляпу и направляется к парадному.
«Этот дом находится в ведении совета персональных пенсионеров» – сообщает табличка на стене. Поверх таблички мелом сделана другая надпись: «Памятники старины. Находятся под охраной государства». Ценципер снова укоризненно качает головой, снова достает из кармана платок и стирает выведенные детской рукой каракули. Озорная рожица мальчишки появляется в окне дома напротив.
Войдя во двор, Мара сердито смотрит на покрывающий машину брезент, затем так же сердито – на небо, которое вот уже несколько часов одаряет город никому не нужным дождем. И вдруг – чудо! Дождь унимается, между двух корабельных мачт поблескивает солнце. На балконе пятого этажа тотчас появляется женщина в мужском махровом халате и начинает выбивать ковер.
Мимоходом Мара дергает за край брезента, чтобы стряхнуть с него накопившуюся в складках воду. Результат неожиданный: голуби, укрывшиеся под брезентом от дождя, выпархивают и попадают под водопад. Брызги летят на Мару.
Перескакивая через несколько ступенек, Мара мчится вверх по лестнице, на ходу надевая плащ и шляпку, повязывая шею платком. Вот она уже стоит у кухонной двери своей квартиры. Мара уже достала ключ, но тут вспоминает о чем-то. Вынимает из сумочки платок и стирает с губ помаду.
В гостиной, радостно скуля, девушку приветствует Флоксик – маленькая белая собачонка. Но своего места в кресле перед радиоприемником Флоксик не покидает, потому что слушает любимую музыку – джаз. Родители Мары – за своими любимыми вечерними занятиями: отец пишет мемуары, мать пришивает пуговицы к толстой вязаной кофте дочери. Пришивание пуговиц доставляет ей всегда такое удовольствие, что Мара старается терять их хотя бы по штуке в день.
Из обстановки комнаты заслуживают упоминания лишь два громадных доисторических кресла – для удобства Флоксика одно из них придвинуто к радиоприемнику – и стол. Это самый обычный стол, но, по неписаной конвенции, он разделен строго пополам между отцом и матерью. Отец бдительно следит за тем, чтобы граница между зонами не нарушалась. Любой пришелец с чужой территории, будь то катушка ниток, пуговица или наперсток, незамедлительно водворяются восвояси. На половине матери находится швейная машина, коробка с рукоделием и несколько различной величины металлических коробочек с запасом пуговиц на целое столетие.
Граница между «сопредельными государствами» проходит по груде книг о 1905 годе. Отца, по-видимому, вдохновляет на творчество сам вид книжных переплетов – Мара ни разу не видела, чтобы он перелистывал какую-нибудь из этих книг. Георг Лейя целиком полагается на свою память, потому на титульной странице рукописи так и написано: «Георг Лейя. Воспоминания боевика». Судя по стопе чистых листков, которая значительно толще готовой рукописи, старый Лейя не сомневается в своем здоровье и намерен работать над книгой долгие годы.
Едва поздоровавшись с родителями, Мара направляется к приемнику и резко поворачивает ручку настройки.
– Опять это идиотское завывание! – возмущается она. – И все потому, что оно нравится Флоксику. Я тоже человек!
Как только фокстрот сменяет тихая симфоническая музыка, Флоксик прижимает уши и недовольно урчит.
Отец даже не подымает головы. По-стариковски бормоча себе под нос, он продолжает писать:
– «Вдруг Робчик крикнул: «Казаки!» Я выхватил из кармана маузер и прицелился…»
– Да засунь ты ради бога свой маузер обратно в карман! – подымается со стула мать и подходит к Маре. – Доченька, что с тобой? Нынче ведь грипп на каждом шагу! Долго ли…
– Я должна работать! – Мара уходит в свою комнату.
Мать вздыхает.
– Бедная девочка! Целыми ночами готовится к шоферскому экзамену, только и знает, что автомобили рисует… Георг! Я же с тобой разговариваю!
– «…И бросился бежать». Точка. Слушаю тебя?
– Незачем было покупать эту «Волгу». Нынче утром Ценципер рассказывал…
– Как он ездил контролером на автобусах?
– Нет, про автомобильные катастрофы! Каждый день люди разбиваются.
– Опять ты за старое! Чего говорить, когда машина уже на дворе, – оправдывается отец.
– Мог бы давать ей на такси. Но за рулем!.. Мара ведь совсем ребенок!
– А ты забыла, Берта, какая сама была в ее годы? – В голосе отца звучат юношеские удалые нотки.
– Что ты говоришь! Тогда было другое дело! – категорически возражает мать.
В своей комнате Мара, не раздеваясь, в туфлях валится на тахту и зарывается головой в подушку. Никого ей сейчас не хочется видеть, даже Иманта. Такой провал!.. Мара вдруг поднимается, хватает со стола общую тетрадь, выдирает листок с рисунком, гневно комкает его и хочет выбросить. Но замахнувшаяся рука замирает в воздухе. Значит, сдаться? Нет! Недаром Григаст сказал, что в ее жилах течет кровь старых революционеров. Мара разглаживает рисунок и вдумчиво глядит на него. Затем перечеркивает такси, Межулиса и опять думает. Надо искать новый подход, новые версии, но ведь к некоторым правильным выводам она все же пришла! Наконец рядом с Иреной и словом «витафан» Мара рисует «Волгу» с большим знаком??00.
* * *
Большой гараж. Он поминутно освещается вспышками электросварки. В гараже штук двадцать машин. Старший лейтенант Климов с завгаром проходят по рядам машин и присматриваются к номерам. Наконец Климов останавливается около светлой «Волги» с номером 56–00.
– Нет, товарищ начальник, – говорит завгар, – эта машина вчера из гаража не выходила.
Он подымает крышку капота. Там зияет пустота, двигателя нет.
* * *
– Товарищ майор, разрешите доложить! – В кабинет Григаста входит старший лейтенант Климов.
Держа пинцетом почтовую марку, Григаст изучает ее через лупу. Он бросает вопросительный взгляд на Климова.
– Все светлые «Волги» с номерами, оканчивающимися на два нуля, проверены, – докладывает Климов. – Ни одна из них не имеет отношения к делу о краже витафана.
– Все проверены?
– Одна еще нет, – признается Климов.
– Почему?
В дверь стучат. Входит юноша в спецовке, вымазанной краской.
– Витол? – удивляется Григаст. – Я же распорядился оформить вас на работу.
– Потому и пришел, товарищ майор. Во вторник начинаем красить ваш кабинет.
Витол уходит.
– Что за машина? – продолжает прерванный разговор Григаст.
– Светло-серая «Волга», государственный номерной знак 75–00, еще не эксплуатируется и стоит под брезентом на улице Крастмалас, дом один. Владельцы вне подозрений.
– Проверить все-таки не мешало бы. Для полноты счета.
– Но она же принадлежит отцу нашей сотрудницы, бывшему комиссару вашего батальона подполковнику Лейе.
* * *
Двор полон людей. Тут и Мара со своими родителями, и Григаст с Климовым, и любопытные соседи: среди них старый Ценципер и маленький Густ – мальчуган, который, как подозревает Мара, делает «приписки» к табличке на доме.
– Да, нехорошо, Григаст, – говорит отец Мары. – Приходишь раз в десять лет. И если бы не моя «Волга», так вообще не зашел бы.
Григаст пожимает плечами.
– Что поделать – служба такая.
Григаст и старший лейтенант берутся за чехол. Но он не поддается – тяжелый и намокший брезент словно прирос к машине. Позвав на помощь Мару и Ценципера, Григаст командует:
– Раз, два – взяли!
Брезент сползает…
Вместо новой светлой машины стоит видавшее виды дряхлое такси.
– Где же наша «Волга»?! – восклицает мать Мары.
Не веря своим глазам, Мара медленно обходит машину, пока не останавливается у номера 24–25 ЛАГ. Все растерянно переглядываются, смотрят на машину.
Не смущены только Флоксик и соседский мальчик Густ. Собачонка задирает ногу, выражая свое презрение к ветхому такси. Мальчик трогает руками машину – настоящее такси!
– Назад! – кричит Григаст.
Поздно. На дверце машины отчетливо виден след выпачканной мелом руки.
Григаст задумчиво глядит на машину, деловито открывает свой портфель и говорит:
– При осмотре должны присутствовать двое понятых.
– Когда я работал контролером на автобусе… – несмело заговаривает Ценципер.
– Спец по автомобилям? Очень хорошо, товарищ…
– Ценципер. – Он польщен и приподымает шляпу. Отец Мары, оправившись от замешательства, тоже делает шаг вперед, но Григаст, приложив руку к козырьку, вежливо говорит:
– Извините, товарищ подполковник, вы являетесь заинтересованным лицом. Прошу вас… Да, да, вас! – Григаст отдает предпочтение одному из соседей.
Майор и Климов тщательно осматривают такси.
Обнаружив в пепельнице окурок папиросы с характерно смятым мундштуком, майор прячет его в конверт.
– Не понимаю, почему на переключателе таксомотора нет отпечатков пальцев? – бормочет старший лейтенант.
– Потому что перчатки можно купить в любом галантерейном магазине, а голову – нет, – угрюмо роняет Григаст.
– Извиняюсь, но когда я работал контролером… – начинает Ценципер.
– На автобусах… Знаю, знаю.
– Это было потом. А до этого в таксомоторном парке… Вы обратили внимание, что счетчик переключен на «кассу»?
Ценципер показывает на окошечко таксомотора, где видна плата за проезд: 1 рубль 60 копеек – и буква «К».
– Какое это имеет значение? – тотчас заинтересовывается Григаст. – Объясните. И желательно со всеми подробностями.
– Видите ли, товарищ майор, – слушая Ценципера, можно подумать, что он декламирует любимое стихотворение, – счетчик может быть поставлен на любое из трех положений: «выключен», «включен» и «касса». Первое, по-видимому, не нуждается в комментариях. Будучи работником милиции, вы сами сделаете единственный и правильный вывод… Когда же счетчик включен, его механизм работает, отмечая не только пробег в километрах, но и стоимость проезда и стоянок. Когда пассажир прибыл к месту назначения, шофер переключает счетчик на «кассу», фиксируя плату за поездку. Теперь счетчик не работает, но машина еще не свободна – иногда требуется несколько минут, чтобы рассчитаться с шофером.
– Интересно, – задумчиво произносит Григаст. – Значит, вы хотите сказать, что тут, несомненно, виден «почерк» профессионального таксиста?
– Имею честь! – Была бы возможность, Ценципер приложил бы руку к козырьку. – Осмелюсь даже пойти в своих выводах дальше: так поступил бы. только водитель такси с большим стажем, для которого это движение стало автоматическим. Надо полагать, что он приехал сюда без пассажира и только по привычке, останавливая машину, переключил счетчик… В моей практике приходилось встречаться с шоферами, которые делают это нарочно, на каждой остановке, даже если пассажир не намерен выходить из машины, – таким образом они лишний раз взимают посадочную плату, план опять же…
Мара не слушает. Впечатление такое, будто она издали заметила нечто очень важное.
Мара подходит к таксомотору и открывает заднюю дверцу. Да, сомнений нет, на сиденье лежит маленькая улыбающаяся головка из слоновой кости. Та самая!..
Мара в замешательстве. Затем она хватает головку. Григаст оборачивается.
– Что вы там делаете?
– Ничего. – Мара вымучивает улыбку и крепче сжимает в кулаке свою находку.
Григаст хочет что-то сказать, но передумывает. Ведь это дело – своего рода проверка и Мары тоже.
* * *
«Внимание! Внимание! К городу приближается ураган! Граждане, не выпускайте детей из дома! Тщательно закрывайте двери и окна!» – слышится в соседней комнате голос диктора.
Ветер распахивает притворенное окно и врывается в комнату Мары. Опрокидывает портрет доктора Эрберта, листает тетрадку и открывает страницу с рисунками. Рядом со смятым мундштуком папиросы Межулиса нарисована головка Будды. Страницы тетради отчаянно трепещут – совсем как крылья напуганной птицы.
Летят взметанные ветром листья, полощут брезентовые чехлы на лошадках и колясках карусели. В парке нет ни души, только два перепуганных мальчугана лежат за каруселью и держатся друг за друга.
В парк въезжает милицейская машина. Из нее выскакивает лейтенант, хватает ребятишек, несет в машину. Она тотчас едет дальше.
Ветер срывает со стены кинотеатра афишу, гонит к опрокинутой скамейке. Это та самая скамейка, на которой однажды сидели доктор Эрберт и Мара. Борясь со встречным ветром, мимо проходит Мара. Погода, очевидно, соответствует ее настроению – на душе у Мары тоже буря. Ведь не может быть, чтобы Имант оказался причастен к этой краже! Мара не допускает этого и сама во что бы то ни стало хочет выяснить все обстоятельства, которые привели к недоразумению.
Ветер рвет лозы дикого винограда, вьющиеся у больничного окна. Окно закрыто, но белая занавеска колеблется.
В небольшой палате все бело: стены, тумбочки, кровати. Бледны и усталы лица женщин на койках.
– Буря-то какая! – говорит одна из них, постарше» глядя в окно.
Вторая, помоложе, кивает.
– Хотите? – Она протягивает соседке апельсин и поправляет ленту, которой перехвачены ее длинные черные волосы.
– Спасибо, – говорит пожилая женщина. – Какой красивый! Теперь я опять научилась радоваться. Какая красивая буря!.. С тех пор, как знаю, что буду жить…
– Если бы не витафан… – говорит молодая. – Я ведь одной ногой была уже в могиле. Муж не пережил бы!
В палату входит медсестра с корзинкой. В корзине ананасы.
– Муж вам кланяется, – говорит она молодой женщине, глядя, куда поместить корзину.
В конце концов сестра ставит ее на пол – тумбочка завалена апельсинами и другими фруктами. Даже на подоконнике, у вазы с яркими цветами, лежат всякие лакомства.
– Я бы ничего не имела против, чтобы и мой работал шофером, – говорит пожилая. – Если б, конечно, еще и любил, как ваш.
– Какая буря! – Сестра проверяет, хорошо ли закрыто окно. – Мой муж – в море…
– Сестричка, почему нам сегодня не кололи витафан? – спрашивает молодая.
Медсестра смущена. Сделав вид, будто не расслышала вопроса, выходит из палаты.
Комната врачей. На стене висит большая таблица, в которой расписаны ежедневные дозы инъекции витафана. Графа «7-й день» пуста.
Профессор Ландовский смотрит на таблицу с таким видом, словно перед ним портрет его личного врага, потом принимается нервно шагать по комнате. Эрберт стоит у окна и неподвижным взглядом смотрит на гнущиеся под бурей деревья.
– Главное, чтобы среди больных не поднялась паника, – говорит профессор.
– А что я им скажу? – Эрберт не оборачивается, закатывает рукава. – Что собираюсь еще отплясывать на их золотой свадьбе? Я не из породы старорежимных домашних врачей.
Он подходит к умывальнику и намыливает обнаженные по локоть руки. Профессор не без тревоги наблюдает за его движениями.
– Значит, все-таки решили оперировать?
– А как бы вы поступили на моем месте? – Контрвопрос Эрберта звучит почти с упреком.
– Дал бы двойную дозу витафана, – горько усмехается Ландовский.
– Вот именно! – Эрберт берет щетку и энергично трет ею руки.
– Эрберт, – после паузы говорит профессор, – мы не можем рассчитывать на успех операции.
Эрберт молча продолжает мыть руки.
– Эрберт, – в голосе профессора раздражение, – вы же сами понимаете: процесс распространился на весь организм. И нелепо надеяться…
– Так что же прикажете теперь делать? Ожидать, пока милиция доставит нам витафан?
– Боюсь, что это столь же безнадежно, – упавшим голосом говорит профессор. – Между прочим, майор Григаст опасается, что витафан переправлен на иностранное судно.
Эрберт резко оборачивается, но ответить не успевает – в комнату входит медсестра.
– Больная в операционной, – докладывает она.
Эрберт выходит.
Профессор провожает его взглядом, вздыхает и обращается к медсестре:
– Халат! Я буду ассистировать.
В коридоре медсестра сталкивается с Марой.
– Где Имант? – взволнованно спрашивает Мара и тут же быстро поправляется: – Заведующий отделением.
– Доктор Эрберт на операции. – И, уходя, сестра негромко добавляет: – Надо же, сам профессор отказался, а он пытается спасти беднягу! И что за человек!..
Невыносимо медленно тянется время. Ожидающая в коридоре Мара успевает передумать о многом. Теперь она сознает, как глупо было идти сюда. Неужели она могла допустить, что Имант похитил витафан и теперь вынужден бороться за жизнь своих больных с помощью хирургического ножа?
Чего же она хотела? Узнать, как попала в такси головка Будды? Да мало ли на свете случайностей. Надо узнать, конечно. Но даже сам вопрос об этом Эрберту она задать не может! Человеку надо верить или не верить совсем – тут половинчатости быть не должно. Не верить Иманту даже в мелочах означало бы не верить в свое чувство, не верить самой себе. Так думает Мара.
Мара уже собралась уходить, но тут открывается дверь операционной. Выходит Эрберт. Усталым движением снимает маску и смахивает со лба крупные капли пота. Утомление и какая-то безнадежность чувствуются сейчас даже в его походке.
Эрберта догоняет профессор.
– Возьмите себя в руки, Эрберт! Ее могло спасти только чудо.
– Или витафан, – говорит Эрберт.
Невидящими глазами посмотрев на Мару, он направляется в свой кабинет.
– Имант! – Мара, сжимая в кулаке какой-то предмет, хочет пойти за Эрбертом.
– Оставьте его, – берет Мару за локоть профессор. Но Эрберт уже обернулся.
– Мара?! В такую погоду? Что-нибудь важное?
– Я насчет Будды, но теперь это уже не имеет значения… – Мара пристально смотрит в глаза друга и вполголоса добавляет: – Хотя для меня на свете нет ничего важнее.
* * *
Ветер стих. Солнце отражается в канале, по воде плывут листья и обломанные ветки. На мостике стоит Мара. Сжатые в кулак пальцы распрямляются, виден предмет, который она все время прятала в руке. Это Отломанная головка. Мара хочет бросить ее в воду, но в последний момент передумывает.
– Вы нашли что-нибудь? – слышен голос Григаста.
– Нашла. – Мара разжимает пальцы и показывает майору головку. – Веру в человека.
– Это тоже шаг вперед. Вы заслужили поощрение. Что скажете насчет шоколадного пломбира с орехами?
В киоске, где торгуют мороженым, всего три столика. За одним – два школьника. Отодвинув пустые вазочки, они листают альбом с марками. Беседуя с Марой, Григаст время от времени с любопытством поглядывает на ребят.
– И все же я права, – говорит Мара.
– Скажите, Мара, вы очень любите Эрберта?
– Какое это имеет отношение к витафану?
– И потому очень верите ему, правда? Понимаете, когда-то недоверие было основным мерилом в отношении к людям. Но слепое недоверие так же плохо, как и слепая…
– Моя вера не слепая. Все надежды Иманта связаны с этим препаратом. Для чего человек станет сам себя обкрадывать? Для этого надо быть сумасшедшим.
– Допустим. Но тогда вы должны располагать иной версией.
– Конечно! – поставленное в упор требование не застало Мару врасплох. – Витафан украл Межулис. Окурок, найденный в такси…
– Что ж, будем пока считать, что головка не обнаружена, – уточняет Григаст. – Отчего вы не едите? Разве не вкусно?
– Мою версию подтверждает и то, что счетчик был переключен на «кассу». Так поступил бы только профессиональный таксист.
– Межулис?
– Да. На ворованном такси он далеко не уехал бы. Поэтому витафан увезли на нашей «Волге», которую никто не искал.
– А откуда ему было знать, что ваша машина стоит под брезентом?
– Он же сидел рядом со мной в кафе, когда я рассказывала…
– Иманту Эрберту?
Григаст неожиданно встает и подходит к мальчикам.
– Отдам за две авиа, – говорит старший.
– Покажи, – требует Григаст. Оробевший мальчуган подает ему марку.
– Так и думал, с дефектом. А то я три авиапочты дал бы за нее.
Григаст идет к прилавку и заказывает:
– Еще две порции!
Вернувшись к столику, он дружески кладет руку Маре на локоть.
– Допустим, что «Волга» действительно была нужна, чтобы отвезти витафан подальше – куда, мы не знаем. А ваш Межулис выезжал из Риги?
Мара встает.
– Куда вы? – спрашивает Григаст.
– В таксопарк. Проверю….
– Опоздали. В первый день после кражи Межулис работал с двенадцати до двадцати одного тридцати. На следующий…
К столику подходит официантка и хочет поставить две вазочки с мороженым.
– В чем дело? – недоумевает Григаст, потом вспоминает: – Ах да, отнесите ребятам! – Он подмигивает Маре. – Может, и мы еще по одной?
– Спасибо. Теперь я понимаю… – шепчет Мара. – Может, мне все же лучше перейти в архив?
– Не ожидал от дочери комиссара!.. У вас в руках надежная нить – в краже замешан профессиональный таксист. В одном месте нить порвана. Но зачем же из-за этого вешать нос? Разматывайте дальше, терпеливо, вдумчиво, проверяя все версии. Я верю в вас, Мара!
– А это не слепая вера?
Григаст улыбается.
* * *
Мара идет по улице. Зажигаются первые неоновые надписи. Из открытых дверей радиомагазина слышен голос радиорепортера:
«Пожелаем же нашим ребятам и впредь таких блестящих успехов, как в Ужгороде!»
Перед витриной стоят несколько человек. Мара проходит мимо, но тут замечает на экране телевизора толпу встречающих около самолета и Ирену, на плечах которой чьи-то руки в перчатках. Мара останавливается, но на экране уже другие лица.
Она вбегает в магазин. В этот момент на нескольких разного размера экранах появляется эмблема телестудии.
* * *
Шофер такси стоит спиной к Маре и через забор смотрит на площадку для игр в детском саду. По площадке вприпрыжку бежит девочка. Она оборачивается, машет отцу рукой.
– В телестудию! Быстрее! – говорит Мара.
– Не могу, – показывая на табличку с надписью «В гараж», холодно отвечает Мурьян, но, узнав Мару, радостно распахивает дверцу: – Садитесь! Ведь это вы помогли определить дочку в детсад!
Из-за домов показывается мачта телевизионной антенны, увеличивается в размерах.
Мара в пустом зале телестудии просматривает кинорепортаж.
«Сотни любителей спорта пришли в аэропорт встречать нашу сборную команду, добившуюся блестящих успехов в Ужгороде», – рассказывает диктор.
На экране появляется белокурая подруга Пурвита. С большим букетом цветов Ирена стоит неподалеку от духового оркестра. Мимо проезжает самоходный трап, останавливается у самолета. Мара напряженно вглядывается в каждого пассажира, словно сама присутствует на летном поле. Вот Ирена заметила человека, которого ждет. Она пробегает мимо толпы встречающих к подножию трапа. Один за другим спускаются пассажиры. Ирена счастливо улыбается – из самолета выходит Пурвит.
– Стоп! – кричит Мара механику. Изображение неподвижно. Мара поднимает руку. Вновь замелькали кадры. Вот на плечи Ирены ложатся две руки в перчатках.
Мара встает и в темноте идет к двери. Натыкается на стену, выходит наконец в коридор.
– Где тут телефон? – спрашивает Мара.
Актер в костюме средневекового испанского гранда оборачивается и величественным жестом указывает на телефонный аппарат на стене.
– Майора Григаста! – говорит Мара, но передумывает и вешает трубку. Рано еще ликовать. Она ведь едва ухватилась за кончик нити, и неизвестно, как теперь будет разматывать клубок. Мара не забыла урок и делиться своими подозрениями будет лишь тогда, когда сможет подкрепить их фактами!
* * *
Вереница машин на стоянке такси. В ожидании пассажиров шоферы собрались в кучу. Четвертой в ряду стоит машина с номером 24–25 ЛАГ. Шофер читает «Ригас бале». Лицо скрыто за газетой, видны лишь руки в перчатках.
Один за другим отъезжают такси с пассажирами. Подходит очередь машины 24–25. Мара – она сидела в открытом кафе напротив стоянки – порывисто встает и перебегает улицу. Довольно нахально опередив другого пассажира – тот не успевает даже запротестовать, – она распахивает дверцу и садится рядом с водителем. Это Пурвит.
