Текст книги "«Тобаго» меняет курс. Три дня в Криспорте. «24-25» не возвращается"
Автор книги: Анатоль Имерманис
Соавторы: Гунар Цирулис
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 21 страниц)
– Я… я запрещаю тебе! Ты кому веришь больше, своей дочери или тому мерзавцу?
– Паруп – дело прошлое! Он тебе больше не жених.
– Значит, ты уже знаешь, что Паруп шпион, агент охранки… И ты не откажешь Павилу в убежище только потому, что он коммунист?
– Коммунист?! Большевик?! – Глаза Квиесиса налились кровью. Сейчас это слово казалось ему воплощением всех зол. – Алиса, ты сошла с ума! Убежища? Ха, ха! Чего только нельзя вбить тебе в голову!.. – Приступ ярости Квиесиса постепенно переходил в истерику. – Он же специально пробрался на «Тобаго», чтобы подстрекать мою команду! Он красный комиссар! Ему поручили отобрать у меня судно! Но пока еще оно мое! Мое, мое, слышите? Пока еще я здесь хозяин!
Команда утомилась. Не от аврала – задраивать люки дело привычное. Гораздо труднее было переносить все усиливающуюся качку, которая не давала ни поесть спокойно, ни раздеться, ни выспаться как следует. Даже если и удавалось задремать, мускулы все равно оставались в напряжении – того гляди, свалишься с койки. На вахту люди шли неотдохнувшие, изломанные.
Матросы были злы, неразговорчивы. Тошнило от спертого влажного воздуха кубрика, разлитой похлебки и кофейных луж, сырой одежды, раскиданной в беспорядке. Даже сменившийся с вахты Курт больше не убирал свои резиновые сапоги на место – все равно через минуту они будут путешествовать по всему кубрику.
В первый момент матросы не обратили внимания на Августа, который еще в дверях возбужденно крикнул:
– Слушайте! Слушайте, эй, вы! Только что зайца нашли. Вы бы посмотрели на него! Парень – будь здоров! Тайком границу Латвии перешел. Из тюрьмы удрал. Разделался с десятком фараонов. Прыгнул в Даугаву и доплыл до «Тобаго». И теперь влип.
Август лишь мельком слышал о Дрезине, но ему очень хотелось подать новость в ореоле романтики.
– Твой таинственный корабль уже отправился на дно? – без энтузиазма поинтересовался Курт. – Что у тебя за новое чтиво?
– Я твои проклятые книги насмолю и заткну ими тебе глотку! – разозлился боцман.
– Ну, чего вы ерепенитесь, – оправдывался Август. – «Таинственный корабль» – мура! Заяц-то коммунистом оказался!
– Кто?
– Да говори ты толком, книжная душа! – «прикрикнул на него Галениек.
– Сколько раз вам говорить? Тот, кого Квиесис велел посадить под замок.
– Посадить? Кого? – не понимал Курт.
– Ну того… Сказал же, коммуниста.
– Кто тебе наплел все эти басни?
– Да про это уже вся Европа знает! Алиса рассказала Валлии, Валлия Цепуритису, он – мне…
– Трепешься! С каких пор Алиса такая умная?
– Так его нашли у нее в каюте. Сама прятала, а теперь на попятную…
– Ясно, – сказал Галениек. – Разве можно на баб полагаться? Лучше бы к братве пришел.
– А куда ему деться? Все равно здесь будет жить, когда кэп определит его на работу. – Курт задумался. – Робу я ему мог бы дать, а сапог у меня самого одна пара.
– Да вы что – спятили! – Август потерял терпение. – Никуда его не выпустят. Повезут обратно в Ригу и сдадут полиции. Его посадят!..
– Это ты Зигису расскажи, я не сегодня родился, – перебил его Галениек. – Сам отсидел шесть месяцев за контрабанду. Но меня поймали в порту. В море человек может делать что хочет…
– Контрабанда – другое дело. Это чистая коммерция, – сказал боцман. – А от политики – руки прочь. Хоть на суше, хоть на корабле, все одно! От политики – подальше.
– А я тебе говорю, что у них этот номер не пройдет! – распалялся Галениек. – Это им не плавучая тюрьма, а порядочный латвийский пароход!
– А Цепуритис что про это говорит? – спросил Курт у Августа.
– Что ему сказать, – развел руками боцман. – Закон есть закон.
– Ну, это мы еще поглядим! – Галениек поднялся. – В море человек есть человек. Пошли, братва, к Цепуритису, надо выручать малого!
…Каюта Квиесиса была самая роскошная на судне. Иначе и не могло быть. И Квиесис гордился этим. Он гордился треугольным письменным столом орехового дерева, помещавшимся в углу под иллюминатором; трехстворчатым зеркальным шкафом, сделанным лучшими краснодеревщиками; широкой кроватью, заменившей тут обычную для остальных кают койку. Но больше всего Квиесис любил похвастаться драпировкой, которую самолично выбирал в лучшем магазине Дублина: и шторы, и обивка кресел, и портьеры, и покрывало на кровати – все было из синего шелка, напоминавшего залитое солнцем море.
И на этом великолепном покрывале, как был, в костюме и ботинках, лежал и беспокойно ворочался Квиесис.
Океан то и дело пригоршнями швырял воду в иллюминатор. Упругие брызги зарядами дроби стреляли по толстому стеклу, и у Квиесиса было такое чувство, будто он не в запертой каюте, а в крепости, осажденной противником.
В дверь постучали.
– Отец!
Опять Алиса!
– Отец, открой дверь!
– Я сейчас не могу с тобой разговаривать. Не могу и не желаю.
– Открой! – крикнула Алиса. – Открой, иначе… я сама не знаю, что сделаю, если…
– Что ты от меня хочешь? Даже на своем судне нет больше покоя. Все в заговоре, все бунтуют!
Квиесис отвернулся и закрыл ладонями уши. Некоторое время еще смутно слышался стук, потом все стихло.
Квиесис сел, скинул пиджак. Ему было нестерпимо жарко. Пылали щеки, уши, виски. Лоб покрылся испариной. И каюта качалась. Это не морская болезнь, нет, море ему нипочем. Квиесис поглядел на ковер. В глазах замельтешило, красный узор завертелся вихрем, превратился в пламя.
Алиса просто ненормальная. Чего она там только не наговорила! Впору подумать, что она влюблена в этого красного. Эх, лучше бы насчет этого не заикаться! Вот Алиса и взбеленилась. Теперь угадай, что она выкинет назло отцу. Разве Квиесис не знает свою дочь? Кто еще мог бы так вскинуть голову и заявить: «Да, я люблю его. Сперва сама не сознавала этого, а теперь поняла!»
Ничего-то девчонка не знает, ничего не понимает в жизни. Интересно, что бы она делала, если бы узнала, что «Тобаго» – это теперь все, что у них осталось, что в нем единственная надежда спастись от нищеты? Она бы живо отвернулась от того, кто уже протянул руку и собирался прикарманить ее добро. Ей бы и в голову не пришло полюбить человека, для которого цель жизни в том, чтобы все отнимать у других, в том числе и у нее. Проклятые коммунисты! Мало того, что они уже отняли отечество, так теперь, того гляди, отнимут и судно. Они даже его семью разрушают.
Если бы можно было довериться Алисе! Тогда бы она сама больше не мучилась и отца не изводила. Вдвоем им было бы гораздо легче. Но рассказать ей правду он не смел. Алиса женщина. Женщины легко распускают язык. Нет, нет, лучше повременить. Когда-нибудь настанет день, и она поймет, что отец вовсе не злодей. Она еще попросит у него прощения за сегодняшнюю дерзость.
В дверь опять постучали. Квиесис не отзывался. Пускай стучит, все делается ради ее же блага.
Но стук не прекращался. Он становился все настойчивее, не давал покоя.
– Ну, кто там опять? – в конце концов не выдержал Квиесис.
Одновременно заговорили несколько мужских голосов. Квиесис уже было собрался отпереть дверь, но вовремя понял, что явились представители команды с требованием освободить Дрезиня.
Взбешенный этой неслыханной наглостью, он снова улегся на кровать.
Паруп не был моряком. Качаться от нескольких бутылок шампанского или оттого, что весь корабль под тобой ходуном ходит, – это все-таки совершенно разные вещи. И нельзя сказать, чтобы качка особо благоприятно воздействовала на его внутренности. Становилось тошно уже от одного того, что горизонт вдруг проваливался куда-то в преисподнюю, а через мгновение снова чернел где-то над головой. Найти хотя бы одну неподвижную точку, за которую можно уцепиться взглядом! Но все, даже командный мостик и мачты, даже нос корабля и трапы, скользило, скакало, падало и опрокидывалась. Тут уж действительно лучше напиться по-настоящему.
И все же Паруп, судорожно хватаясь за поручни, пробирался к радиорубке. В последнее время она притягивала его как магнит.
При взгляде на Артура хотелось развернуться и изо всех сил треснуть по этой дурацкой роже. Ничего себе, славную кашу заварил радист! Правда, этот простофиля не виноват, что столь тонко задуманное предприятие окончилось неудачей. Свою роль он сыграл, как настоящая марионетка. Виноват он сам, Паруп. Надо было предвидеть, что Дрезинь полезет на рожон. Дрезинь – коммунист, а от таких можно ожидать все, что угодно, только не нормальных поступков. Да, снова допущена ошибка. И непростительная, если принять во внимание его долголетнюю службу в политическом управлении.
Во всем этом одно хорошо – больше не надо прикидываться. Алиса обозвала его шпионом, и теперь он выложит свои козыри. Пусть называет как угодно, но женой его она все-таки станет. Он-то сумеет найти способ, как прижать эту избалованную девчонку.
– Привет, маэстро! Как видите, даже ураган не может меня удержать от столь приятного визита.
– Хотите радиограмму отправить? – беспокойно спросил Артур.
– Я и радиограмма? С каких это пор? Просто скучно. Хотелось послушать, что нового в возлюбленной стране предков.
– Не знаю. Приемник испортился.
– Так, так, не везет любителям музыки. А коротковолновый?
– Тоже… все полетело… И никак не могу найти причину. Не работает, хоть ты что тут… Боюсь, что до Сантаринга останемся без связи, – сказал Артур. Радист был бледен.
С трудом передвигая ноги, Паруп вошел в кают-компанию. Достал из буфета коньяк и впервые в жизни осушил бутылку до дна – методично, рюмку за рюмкой. Оказывается, гораздо легче прикидываться пьяным, чем по-настоящему напиться. Мысль продолжала работать четко, четко до тошноты. Совсем как в тот вечер, когда ему так безумно хотелось забыться после разговора с Ригнером. Неужели предсказание немца так скоро сбылось?
Он откупорил вторую бутылку, наполнил рюмку, уже поднес к губам, но поставил обратно на стол. Какой смысл пить? Лучше пойти к Квиесису и попробовать добиться какой-то ясности. Надо послушать, что тот скажет. Он и сквозь ложь разберет правду.
Стучать пришлось долго, пока Квиесис открыл.
– Входите, Илгмар, входите! Нам надо поговорить, я как раз собирался к вам… Алиса моя единственная дочь, я должен заботиться об ее счастье. Она вас не любит…
Паруп принялся шагать по каюте. Пол уходил из-под ног. Стало быть, стряслось то, о чем предупреждал Ригнер! Как ни были туманны его намеки, Парупу, сотруднику политического управления, они сказали достаточно много. Он был лучше Квиесиса информирован о закулисной политике и знал о заговоре в правительстве Ульманиса, целью которого было освободиться с помощью Германии от русских гарнизонов. Совершенно очевидно было и то, что Советское правительство, если только узнает об этом, предпримет контрмеры. К тому же внутреннее положение в Латвии было настолько напряженным, что хватило бы одного советского танка, чтобы годами копившаяся ненависть прорвалась наружу, чтобы взметнулось пламя, в котором сгорит и он и Квиесис. Вот почему после разговора с Ригнером он всякий раз с опаской прислушивался – нет ли новостей из Латвии. Испорченное радио, неуклюжая ложь Артура и теперь внезапное решение Квиесиса сказали все. Его не проведешь на таких дешевых трюках, как отцовская забота о счастье дочери. Плевать Квиесису на Алисино счастье, его интересовали только дома Парупа. Кто мог предвидеть, что от этих домов, доставшихся ему в прошлом году от тетки, так быстро останется один пшик? Что они превратятся в мыльный пузырь раньше, чем он успеет их выменять на половину парохода с бесплатным приложением в виде Алисы? Все-таки надо было приложить больше старания и добиться немедленного заключения брака… Оттяжка свадьбы до Сантаринга оказалась непоправимой глупостью. Но кто мог предвидеть, что даже посреди океана этот проклятый Дрезинь станет ему поперек дороги? Опять умно рассчитанный шахматный ход привел к потере фигуры… Теперь нельзя допускать ни малейшей ошибки. Следующий ход должен быть абсолютно точным. С Алисой дальше считаться нечего – теперь она пешка, и ею можно пожертвовать без сожаления. Но партия продолжается – остается судно. И на судне остается Дрезинь, противник вдвойне опасный при новой ситуации.
Паруп перешел к действию. Глядя Квиесису в глаза, он заговорил:
– Снимаю перед вами шляпу, дорогой Квиесис. Даже не подозревал, что вы такой идеальный отец. Наконец все-таки поняли, что Алиса меня не любит? А раньше, пока я еще был состоятельным домовладельцем…
Квиесис побледнел.
– О чем вы говорите? Что вам известно?
– Я много чего знаю… Знаю, для чего вы придумали с Артуром басню про испорченное радио. Меня не так просто обвести вокруг пальца. Не зря я работал в политическом управлении…
Эта необдуманная фраза позволила Квиесису вывернуться из неловкого положения. Квиесис поморщился. Он, казалось, был шокирован словами агента охранки. Политуправление? Вот и найден отличный предлог отделаться от Парупа. Нельзя же заявить напрямик, что, мол, бывший домовладелец автоматически переводится в бывшего жениха.
– Илгмар, как вы можете так скверно думать обо мне? Выходит, будто я зарился на вашу собственность. Я сам достаточно богат, чтобы обеспечить Алису. А вы должны понимать, что дочь судовладельца Квиесиса не может выйти замуж за агента политического управления. С царских времен слово шпик звучит как ругательство.
Паруп иронически усмехнулся. Он был как раз в подходящем настроении, чтобы поговорить без обиняков с бывшим тестем.
– Ругательство? Уж кому-кому, но не вам, господин Квиесис, так отзываться – пусть даже о царских шпиках. Если бы не они, то в девятьсот пятом году от «Розы Турайды» вашего деда не осталось бы даже запаха – так, одни шипы. И не было бы у вас теперь ни судовладельческой фирмы, ни этого гонора. Вы что, действительно не знаете, на чем держится наша «единая» Латвия? Если бы не существовало политического управления, вы не посмели бы кормить команду помоями – они бы выплеснули их вам на голову да еще самого сунули бы в котел. А вы еще говорите – шпики!.. Вы должны им ноги целовать! Лишь благодаря им вы имеете возможность ходить с чистыми руками и обтяпывать ваши грязные сделки.
– Какое вы имеете право так говорить о моих делах?!
– Право компаньона.
– Нашелся компаньон! – прорвало Квиесиса.
– Ах вот оно что! Ладно, будем разговаривать вашим языком. Вас очень заботит счастье дочери. Вы не можете ее выдать за какого-то там Парупа, да? И чтобы не посылать радиограмму насчет свадьбы в Сантаринг, вы из отеческой заботливости приказываете Артуру испортить радиостанцию…
– О чем вы говорите? Вы ничего не знаете!
– Я все знаю! Такова моя профессия, которую вы только что изволили опорочить. У меня больше нет домов. Но и у вас…
– У меня есть «Тобаго».
– До поры до времени. Не забывайте, что на судне находится Дрезинь, Цепуритис – тоже красный. Стоит команде пронюхать…
– Артур будет молчать.
– Потому что он дурак. Умный человек действует, как ему выгоднее. Если бы я открыл матросам правду и освободил Дрезиня, большевики, по всей вероятности, согласились бы отпустить мои грехи.
– Вы не сделаете этого, Илгмар!
– Потому что мне выгоднее остаться вашим компаньоном. И как таковой советую вам освободить Дрезиня. На каком основании мы теперь будем держать его в заключении? Он больше не государственный преступник, скорее, даже национальный герой…
– Освободить? У вас от водки затмение в голове!
– Освободить… или освободиться. Разве это не одно и то же? Дрезинь чрезвычайно опасен, из-за него была поднята на ноги вся рижская полиция. С такими субъектами держи ухо востро.
– Что же делать? Скажите, что делать?
– Ахать и охать нечего. Пока водка не потеряла вкуса, не все потеряно. Жизнь, как качели, – сегодня вниз, завтра снова вверх… Дома я еще возвращу себе. У меня есть связи… Фон Ригнер – фюрер рижских «наци», я ему когда-то оказал большую услугу: благодаря моему предупреждению ему удалось спастись от ареста… Будет еще и на моей улице праздник! – Паруп умолк, затем намеренно резко сказал: – А ваш корабль будет плавать под красным флагом неизвестно в каких морях.
Квиесиса передернуло.
– Мой корабль! – стонал он. – Илгмар, помогите, я готов все…
– Мне всего не надо, хватит и половины. Как совладельцу фирмы. Вы умеете делать дела, снимаю перед вами шляпу, но теперь этого недостаточно… Послушайтесь моего совета, и судно будет наше!
Какие бы события не потрясали жизнь судна, капитан Вилсон никогда не опаздывал к столу. В данный момент он сидел в кают-компании и пил чай. При появлении Квиесиса Вилсон помрачнел. Никогда еще роль приветливого хозяина не казалась ему такой трудной.
Похоже было, что Квиесис не обратил внимания на угрюмое молчание капитана. Он достал из буфета бутылку рома и наполнил рюмку на одну треть, затем протянул ее Валлии:
– Кипятку! Что-то меня потянуло на настоящий морской грог… Да-а, капитан Вилсон, – сказал он, отпив глоток, – никогда нельзя есть кашу с пылу с жару. Я все продумал. Вы тоже считаете, что я был слишком резок?
– Отдать приказание освободить его? Я готов в любую минуту!
– Освободить? Ни малейшего намерения!
– Команда недовольна, господин Квиесис…
– Именно об этом я и думаю… Если у человека урчит в животе, он всегда недоволен. Почему бы, в самом деле, не улучшить питание? Как вы сказали, сколько там выходит лишку до острова Хуана?
– Примерно пять часов хода. Завтра к утру будем там. Это было бы здорово! – обрадовался Вилсон, но тут же вспомнил: – А как же с ценами – ведь там они втрое выше?
Квиесис вздохнул.
– Порой люди теряют больше… Валлия! – позвал он. – Еще один грог!
Но Валлия уже была в дверях надстройки. Переждала, пока очередная волна скатится с палубы и пенистые потоки схлынут обратно в океан. Затем, придерживаясь за трос, побежала на своих высоких каблучках на бак и успела до следующего шквала нырнуть в кубрик.
– Ребята! – крикнула она. – Кто мне купит чулки– паутинки? Принесла хорошую новость.
– Что, выпустили его? – спросил Цепуритис. Остальные промолчали. Но в их взглядах читался тот же тревожный вопрос. Валлия мотнула головой.
– Нет. Но зато мы пойдем за продуктами на остров Хуана!
– Чудеса в решете, – сказал Антон.
– Потому что я трахнул кулаком по столу! – Галениек выпятил грудь. – Со мной, ребята, нигде не пропадете.
– Своим кулаком ты только мух пугать можешь, – засмеялся боцман. – Если бы не добрая душа господина Квиесиса…
– Так и сказали: «За продуктами»? – усомнился Курт. – Может, Квиесису там надо свои дела устраивать?
– Не веришь – спроси у Вилсона. – Валлия чувствовала себя обиженной. – Он сам был ошарашен. Ей– богу!
– Мне это дело не нравится, – задумчиво сказал Цепуритис. – На хозяина нашло вдруг сострадание… Кто знает, что это за остров.
– Я знаю! – воскликнул Август. – Когда тайфуном поломало мачты у таинственного корабля, его туда выбросило на берег. И тамошние испанцы еще хотели забрать в плен команду. А капитан тогда…
– Не трепись! – осадил его Цепуритис. – Ребята, вы понимаете? Остров Хуана – испанская колония!
– Ну и что с того?
– Дрезинь в Испании сражался с франкистами. На испанском острове его ждет смерть.
Высадить Дрезиня на острове Хуана – таков план Парупа. Квиесис внял совету. Но этого недостаточно. Необходимо оградить себя от всевозможных случайностей.
Паруп отправился к старшему механику. В каюте Свадрупа царил беспорядок. На полу валялись ботинки, ночные туфли, грязный комбинезон, окурки. Дверца шкафа была распахнута настежь и в такт качке билась о переборку. На вешалке моталась форма офицера морских айзсаргов.
Свадруп пил редко – только с горя или на радостях. Поимка коммуниста была для него праздником, который нельзя не отметить.
Когда Паруп разбудил механика, тот, еще совсем хмельной, испуганно вскочил.
– Лежите, лежите, – махнул рукой Паруп. – Стоять должна бутылка, а те, кто пьет, могут и полежать! Скажите, Свадруп, вы меня, наверное, считаете последним пропойцей, признайтесь!
– Если нутро выдерживает и есть три дома, отчего человеку не потешить себя, – брезгливо проворчал Свадруп.
– Оставьте мои дома в покое! Если я пью, то знаю почему. У нас в политическом управлении ничего не делается ради одного удовольствия, – начальственным тоном сказал Паруп.
– Вы… в политическом управлении?
– Так точно! Вы айзсарг, поэтому я могу вам открыться.
Свадруп вскочил.
– Извините, господин Паруп, но я просто никак не думал… На меня можете положиться во всем!
– Потому я и пришел к вам, Свадруп. Нам надо держаться вместе. На судне назревают серьезные события.
– На судне?
– Не перебивайте. Мы подойдем к острову Хуана, где этого коммуниста ждет расправа.
– Приятно слышать.
– Вам-то да, но кое-кому это может и не понравиться. Например, Цепуритису.
– Я давно говорил, что Цепуритис красный.
– Теперь – смотрите в оба! Если заметите что-либо подозрительное, немедленно ко мне. Если у меня будут какие-нибудь распоряжения…
– Вам только стоит приказать, господин Паруп.
– Хорошо… Скажите, Свадруп, на судне есть оружие?
– Шесть револьверов для офицеров. В оружейном шкафу.
– Значит, с моим будет семь… Вполне достаточно! А у кого ключ от шкафа? У капитана?
– У меня.
– Тогда все в порядке. Храните его как зеницу ока! И о нашем разговоре никому ни слова.
– Так точно, господин Паруп! Можете не сомневаться.
Когда ветер с воем ворвался в штурманскую рубку, Нордэкис недоуменно обернулся. Неужели Карклинь явился раньше времени?
В двери стоял капитан. На нем была поношенная вязаная телогрейка, под мышкой он держал шерстяное одеяло.
– Дует, – удовлетворенно заметил Вилсон.
– Дует, господин капитан, – подтвердил Нордэкис. – Пожалуй, баллов десять. Разрешите спросить, что обещают на сегодняшнюю ночь?
– У этого окаянного радиоспеца что-то стряслось с его механикой. – Капитан бросил одеяло на узкую кожаную софу и тяжело сел, раскинув ноги. – Да ничего страшного не будет, барометр подымается.
– А все-таки хотите ночевать здесь? Разрешите заметить, господин капитан, не лучше ли будет в каюте? Вас разбудят при малейшей…
– Черт подери вас всех! – вскричал капитан. – Что вы тут командуете, Нордэкис? С какой стати все раскомандовались? Почему на этом проклятом судне я не могу спать где хочу? Если вам больше нравится общество Квиесиса, Парупа и Свадрупа, можете сойти в кают-компанию. Я останусь здесь.
Нордэкис не отвечал. Сколько еще осталось до конца вахты? Он взглянул на часы.
– Пожалуйста, – обратился Нордэкис к матросу, – посмотрите, сколько на лаге!
Он вышел из рубки вместе с матросом. Ветер ухватил его за тужурку и принялся заталкивать обратно в рубку. Нордэкис не поддавался. Прижавшись к металлическому трапу, долез до главного компаса. Брезентовый чехол был сорван, но лампочка горела. При ее свете он взял отсчет курса «Тобаго». Вынул затычку из переговорной трубы.
– Сколько на румбе? – и прижался ухом к раструбу.
Рев шторма заглушил ответ рулевого. Нордэкис сделал еще одну попытку уточнить курс, потом махнул рукой. Поглядел на ходовые огни. Зеленый? Горит. Красный? Тоже. Палуба тонула во тьме, однако сверху хорошо были видны ее черные обводы на фоне вспененного океана.
Спустившись вниз, Нордэкис с трудом открыл дверь. Когда переступил через порог, она с треском захлопнулась. В полумраке тускло светилась картушка компаса, тлела папироса капитана.
– Дует? – сонно спросил тот.
– Дует, господин капитан. – И Нордэкис раскрыл вахтенный журнал, чтобы произвести очередные записи. Вскоре он поднял голову. – С попутным ветром делаем до четырнадцати узлов.
– Четырнадцать? – Капитан подошел к столу и склонился над картой. Он что-то высчитывал с циркулем и линейкой в руках. – Держать на два румба левее.
– Два румба левее! – скомандовал Нордэкис.
– Два румба левее, – повторил рулевой. – Есть два румба левее.
Могучий вал ударил «Тобаго» в борт, и судно сильно накренилось. Нордэкис с трудом удержался на ногах.
– Господин капитан, неужели мы действительно так уклонились от курса? – спросил он.
– Ни черта не уклонились. А вот теперь уклонимся. Ясно?! – По недовольному тону капитана видно было, что он не желает продолжать разговор.
– Кто из вас двоих пьян – судно или ты? – В рубку влетел Карклинь, таща за собой промокшего до нитки юнгу. – Прошу прощения, господин капитан, не знал, что вы здесь… Мне-то что, а вот этого морского волка при повороте едва к Нептуну не смыло. В последний момент поймал его за подтяжки.
– Ты что, Зигис, хочешь, как Свадруп? – сердито спросил его капитан. – Черт тебя подери, что сказал бы я твоей матери? Судно тебе не бульвар, тут надо с умом ходить.
– Господин капитан, разрешите сдать вахту, – громко проскандировал Нордэкис, затем, повернувшись к Карклиню, добавил тише: – С опозданием на десять минут. В следующий раз не премину записать в журнал о том, что штурман Карклинь снова опоздал.
Слова Нордэкиса все-таки дошли до слуха капитана. Он раздавил папиросу о пепельницу, но, заговорив, тут же прикурил следующую.
– С журналом поосторожнее… Был на «Намейкисе» один штурман. Алкоголик, но остроумный, как черт. Стоило ему заложить, как капитан записывал: «Сегодня штурман явился на вахту пьяный». И так почти на каждой странице. А когда пришли в Ригу, то увидел последнюю запись в журнале: «Сегодня капитан Андерсон явился на вахту трезвый». – Вилсон улыбнулся, но тут же строго обратился к юнге: – Завернись в мое одеяло, Зигис, не то совсем окоченеешь… И не капай водой на пол, чтоб тебя нечистый!..
– Если человек опаздывает спьяну, это еще более или менее понятно. Но когда штурман Карклинь не может оторваться от своих нелепых сновидений, то, извините, это непристойно.
– Давно уж махнул рукой на сны – все равно не сбываются. Приснилось, что ты спрятался под кроватью у Алисы, а оказалось – это был вовсе не ты, а другой тип… Как-то теперь бедная барышня чувствует себя в одиночестве?
– Не ваше дело, – проворчал капитан, но все же прибавил: – Трудно ей приходится, куда труднее, чем кое-кому.
– Хороша девка, да тоже не без изъяну, – сказал Карклинь.
– А что?
– Не тот папаша ей достался.
– Не забывайте, что говорите о владельце судна, – одернул его капитан. – И вообще прекратите сплетничать. Вы где – на судне или на базаре? Карклинь, проложите на карте новый курс – на остров Хуана! А вы, Нордэкис, укладывайтесь спать.
– На остров Хуана? – сказал Карклинь и свистнул.
– Да. За свежими продуктами. Господин Квиесис был настолько добр… Черт возьми, что вы здесь торчите, Нордэкис?
Штурман молчал.
– Да отвечайте же! – не выдержал капитан.
– Простите, господин капитан, известно ли вам, что этот Дрезинь воевал в Испании на стороне республиканцев?
– Что вы хотите этим сказать? О чем вы думаете?
– О том же, о чем и вы, господин капитан, – ответил Нордэкис с ударением.
– Я не думаю, я выполняю приказание своего хозяина… А что делали бы вы на моем месте? – обратился он к Карклиню.
– Я – ничего, – усмехнулся тот. – Но судно может, скажем, сбиться с курса и пройти мимо того острова. Мало ли что может произойти, когда приходится плыть без радио…
– Вашим остроумием я сыт по горло! – рассердился капитан. – Пока я нахожусь на борту, бунтовать никто не посмеет. Ни вы, ни я, черт бы меня побрал!
В шкиперской иллюминатора не было. Дрезинь сидел в полной темноте. Судно переваливалось с борта на борт, с кормы на нос, и всякая всячина, находившаяся в шкиперской, стремительно перемещалась из угла в угол, и по пути все это каждый раз натыкалось на Дрезиня. Таким образом даже в потемках можно было почти безошибочно отличить жестяное ведерко от киянки. Чтобы избежать этих столкновений, Дрезинь залез на большую бухту пенькового троса. Положение улучшилось, но ненамного – теперь он вместе с бухтой разъезжал по шкиперской, временами больно ударяясь о какие-то железные балки.
Волны с адским грохотом били в наружную обшивку. Можно было подумать, что весь огромный океан надрывается из последних сил, чтобы сокрушить борта судна. Стальная дверь, сотрясаясь мелкой дрожью, глухо стонала.
Дрезинь удивлялся, что его не берет морская болезнь, хотя в море он был всего второй раз. К тому же, когда их батальон Интернациональной бригады эвакуировался из Барселоны, не было ни малейшего ветерка; тогда опасностью грозило не само море, а итальянские подводные лодки, скрывавшиеся под его зеркальной поверхностью.
По натуре Дрезинь был оптимистом. Когда его швыряло между переборками, он вспоминал о своем убежище в туннеле гребного вала, представлял, как он цеплялся бы за любой железный выступ, чтобы не свалиться на вращающийся вал. И вообще, что там говорить – в охранке было хуже. Правда, если Паруп сдержит обещание, то через некоторое время его, Дрезиня, снова водворят туда. А впрочем, сыщику будет не так просто осуществить свою угрозу. На судне находятся не только Паруп и Квиесис. Здесь есть и друзья. Алиса, Цепуритис, другие моряки, чьих имен Дрезинь не знал, но которые не допустят расправы над ним. «Тобаго» идет в Сантаринг. Наверно, и там найдутся люди, которые помогут бороться за его освобождение, как в свое время французы помогли бежать из концентрационного лагеря.
В худшем случае… Ну, что ж, и тогда тоже ни о чем жалеть не придется. Алиса слишком хороший человек, чтобы дать ей погибнуть. Брак с Парупом для нее был бы то же самое, что для него, Дрезиня, тюрьма. Замечательная девушка, только чересчур уж наивна. Вообразила, будто Квиесис воспылает симпатией к коммунисту… Интересно, что она сейчас делает? Старается разжалобить отца, плачет, думает о своей жизни? Внезапно он ощутил тоску по Алисе. Нет, самому освободиться мало, надо помочь и Алисе вырваться из зарешеченного мирка Квиесиса и Парупа. Девушка стоит того.
Мощный толчок вышиб из головы Дрезиня все мысли и мечты. С судном творилось что-то непонятное. Бухта троса подскочила и снова поехала, но теперь уже в другую сторону. Качка усилилась и перешла в килевую. «Тобаго» резко изменил курс – очевидный факт. Почему? С чего вдруг? Опять подводная лодка? Дрезинь напряг слух – тревогу не объявляли. Какой еще может быть повод для изменения курса посреди океана? Прошло минут десять… двадцать. «Тобаго» по-прежнему следовал новым курсом – курсом на юг. На юг? Дрезинь зажмурил глаза и попытался представить себе карту. Постепенно в памяти всплыли очертания континентов… В техникуме его раз поймали за распространением воззваний и до прибытия полиции заперли, под надзором самого директора, в преподавательской. Там на стене висела карта мира, каждый штрих на ней врезался в память на всю жизнь… Вот Восточная Африка… Полукружье Гвинейского залива… Почти прямая линия тянется через океан к Сантарингу… А на юг от этой линии…
Остров Хуана! От этой мысли Дрезиню стало не по себе.
Дверь штурманской рубки захлопнулась за Зигисом. Вокруг бушевал сущий ад. Кромешная тьма, шторм, океан. Мечтая дома о море, Зигис никогда не думал, что оно может быть таким устрашающим. Мины, подводные лодки и торпеды казались пустяками по сравнению с опасностью быть смытым в эту клокочущую бездну. Как же должна страдать от шторма, от всего Алиса! Когда Зигис направился к ней первый раз, волна едва не уволокла его в океан. Теперь, отчаянно цепляясь за поручни, за трос, за вентиляторы, за все, что могло послужить хоть малейшей опорой, он опять шел к ней. Он не мог не идти. Алиса просила за Зигиса отца, а сейчас ей самой трудно, и нет никого, кто помог бы ей.
