Текст книги "«Тобаго» меняет курс. Три дня в Криспорте. «24-25» не возвращается"
Автор книги: Анатоль Имерманис
Соавторы: Гунар Цирулис
сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 21 страниц)
Попискивание морзянки было слышно даже на палубе. Неужели это голос родины? Телеграфный код был понятен одному радисту, остальные же могли только следить за выражением лица Артура. Дрезинь заглянул через плечо Артура: на бланке ни единого слова. Артур сдвинул наушники и обратился к капитану:
– Нас вызывает Сантаринг. Спрашивают, когда придем. Что передать им?
Вилсон молчал. Теперь за судно отвечает не он один. Пожалуй, иногда не так уж плохо принимать решения сообща… Повернувшись к Дрезиню, он увидел, что тот пристально смотрит на него. Комиссар улыбнулся и покачал головой.
– Отстройтесь! Пусть не мешается. Когда надо будет, сами вызовем, – сказал капитан. – А как Рига?
– Трудно будет. Далековато для нашего передатчика.
– Гляди только, чтобы твоя шарманка не забарахлила, как в тот раз! – крикнул Галениек. – У нас теперь с такими разговор короткий!
Кровь прилила к лицу Артура. Вспотевшая рука нервно заработала ключом.
– Вызывайте, Артур, попробуйте еще раз! – подбодрил Дрезинь. – Надо же выяснить, куда нам идти.
– И так уж стараюсь. Просижу хоть до утра.
И Артур, взглянув на Дрезиня, вновь застучал ключом.
…Солнце перевалило через зенит и било прямо в глаза штурвальному, так что тот вынужден был надеть зеленые очки. Радист по-прежнему не отходил от передатчика. Люди мало-помалу разбрелись – кто в кубрик, кто в машинное отделение, кто куда. Остались лишь самые терпеливые. Август примостился на койке Артура. Стоило ему раскрыть книгу, как он сразу же забыл, где находится. В тени надстройки расположились заядлые картежники – Галениек, Курт и Антон. Хотя они и потеряли надежду услышать новости, однако переговаривались вполголоса.
Дрезинь смотрел то на игроков, то на океан, то на пальцы Артура, не расстававшегося с ключом. Темп морзянки заметно снизился – рука устала. У Дрезиня заныли ноги. Ему было уже невмоготу стоять над душой радиста и ждать, когда карандаш забегает по бланку. А дождаться надо. Люди в команде разные. У каждого свои мысли, свои надежды. Каждый по-своему воспринимает события в Латвии. Долг комиссара – сплотить этих людей воедино. Задача нелегкая. И сделать это поможет голос родины, голос, который всем одинаково дорог… Он должен дождаться.
А что, если Рига им предоставит самим решать судьбу судна? Как ему вести себя в этом случае?
Он почувствовал чью-то руку на своем плече. Легкую, ласковую руку.
– Алиса?
– Я!
И Дрезинь почувствовал, как рука девушки мягко, но настойчиво потянула его к выходу. Они вышли на палубу.
– Целый день сижу в каюте одна, и ты даже не зайдешь!
– Дел много. Надо решить очень важный вопрос. Артур пытается установить связь с Ригой.
– Рига… Если бы ты знал, как мне хочется туда… вместе с тобой.
– Теперь уже скоро.
– Это невозможно. Отец говорит, что нам там делать больше нечего. Скорее всего, мы поселимся в Сантаринге у дяди.
– Отец… А что скажешь на это ты сама?
– Вчера я была готова отца возненавидеть, а сегодня мне жаль его. Странно все-таки жизнь устроена: я делала все, чтобы помочь тебе, а ты в благодарность за это отнимаешь у моего отца «Тобаго».
– Иначе нельзя. Тебе не понять этого.
– Я понимаю… Мы молимся каждый своему богу, живем в разных мирах. Пока ты жил в моей каюте, мне казалось, что я смогу найти путь к тебе. А теперь ты стал таким чужим.
– Алиса! Вот увидишь, все…
– Не надо… Зачем обещать? Что ж, делай свое дело, я не буду мешать…
Алиса направилась к трапу.
Дрезинь хотел догнать девушку, но тут из радиорубки донесся ликующий возглас Артура:
– Есть! Связь есть!
Предостерегающе подняв руку, Артур вслушивался в точки и тире, еле пробивающиеся через эфир, раздираемый грозовыми разрядами, заполненный бесчисленными тресками и шорохами.
Но вот радостный блеск в его глазах потух, сменившись озабоченностью.
– Кто знает русский? Отвечает советское судно «Коминтерн».
– Цепуритис! – заорал Галениек. – Цепуритиса зовите!
Антон кинулся за Цепуритисом.
Старый моторист бежал, вытирая на ходу замасленные руки. Через минуту к двери рубки было уже не протиснуться. Казалось, вся команда, кроме рулевого, побросала свои посты. Цепуритис потянулся за бланком, но, смущенно взглянув на свою черную ладонь, опустил ее и, наклонившись к столу, стал разбирать текст, беззвучно шевеля губами. Выпрямился, осмысливая про себя прочитанное, потом еще раз пробежал глазами радиограмму и только после этого, откашлявшись, хриплым голосом сообщил по-латышски:
– «Коминтерн» слышит нас хорошо… Они в Северном море. От нашего имени свяжутся с Ригой. Только, чтобы мы не потеряли их волну…
– Стучи: «Тобаго», Атлантика, – диктовал Дрезинь. – Команда просит уточнить по портовым документам, кому принадлежит груз, адресованный в Сантаринг… Ждем дальнейших указаний».
И вновь потянулись тягостные минуты ожидания. Артур весь превратился в слух. Давно остыл кофе и засохли бутерброды, заботливо принесенные Валлией.
– Ну, что? – то и дело просовывалась в рубку чья-нибудь голова. Но царившее тут безмолвие красноречиво говорило само за себя.
Наконец слабый писк морзянки в наушниках радиста заставил встрепенуться Дрезиня и капитана Вилсона. Бесстрастные точки и тире фразами ложились на бланк. Через минуту капитан уже читал радиограмму:
– «Рига призывает все суда возвратиться на родину. В случае нехватки продовольствия, воды и топлива заходить в ближайшие порты».
Команда собралась на баке.
Собрал ее сюда Дрезинь. Он прекрасно понимал, что посторонний человек не должен навязывать свою волю людям, которые впервые в жизни обрели право решать сами. Но, оказывается, решать собственную судьбу дело нелегкое. Никто не хотел сказать свое слово первым, все смущенно переглядывались. То ли дело раньше: прикажет тебе Квиесис или капитан, старший механик или боцман – и не надо ломать голову. Приказ есть приказ, выполняй и не рассуждай, если тебе дорог кусок хлеба.
– Орать вчера ночью «ура» да «долой» все были горазды, – ухмыльнулся Карклинь. – А теперь у всех языки отнялись. Кашу заварили, а расхлебывать неохота.
– Вопрос стоит просто, – сказал Дрезинь. – Идти прямым ходом домой или держать курс на Сантаринг?
– На родину! – сказал Нордэкис. Он думал о Марте. Он уже видел, как жена с маленьким Алоизом на руках встречает его у причала.
– В Сантаринг! – сказал Галениек. Сейчас его манил глоток обжигающего сантарингского рома и не менее обжигающий взгляд сантарингской сеньориты. А родина от него никуда не уйдет.
– Мне все равно, – сказал Антон. Он считал, что товарищи поумнее его. Как они скажут, так и будет.
– На родину! – сказал Цепуритис. Он видел перед собой украшенные красными флагами улицы, демонстрации, митинги. Зайга теперь устроится на настоящую работу, а сам он сможет последовать советам врача.
– В Сантаринг! – без колебаний сказал Вилсон. Он думал о своем капитанском долге, о грузе, который он должен доставить владельцам.
Зигису, честно говоря, не хотелось сразу возвращаться домой. Что он расскажет соседским ребятам? Он ничего не успел повидать, кроме безбрежного океана. Доплыть почти до самой Америки и даже не увидеть своими глазами индейца!
Карклинь впервые в жизни не знал, что сказать. Высмеять товарищей дело нехитрое, а вот что самому предложить?
Дрезинь молчал. Он думал о том, что в Сантаринге у Квиесиса, кроме шурина, найдется достаточно влиятельных сторонников, которые наверняка постараются сделать все, лишь бы не отдать «Тобаго» трудящимся Латвии. Но удастся ли разъяснить команде, чем ей грозит такой поворот событий? Ребятам кажется, что самое трудное позади…
– Товарищи… – заговорил он, но его тут же перебил боцман:
– Кончай базар! Сказано ясно: если не хватает продовольствия, идти в ближайший порт. А ближайший порт – Сантаринг.
Вот этого-то Дрезинь больше всего и боялся. Он обвел взглядом хмурые лица моряков. Молчат. Значит, соглашаются. Впрочем, может быть, боцман и прав. Без провианта до Риги не дойти. Его и до Сантаринга-то еле хватит…
– Что ж, идем в Сантаринг!..
…Артур сидел на койке и перебирал пластинки. Взял одну, сдул пыль, прочел название и отложил со вздохом. «Кто целовал хоть раз красавицу латышку…», «Люблю тебя, люблю тебя…», «Нас танец уносит с тобой в небеса…». Давно ли эти мелодии, эти слова любви разносились над палубой? Два дня тому назад? А может быть, с тех пор прошли годы? Сейчас надо бы поставить «Смело мы в бой пойдем» или «Интернационал». Впрочем, его настроению теперь больше соответствовал бы похоронный марш. И дело не в переменах на судне – Артуру волноваться было не из-за чего. Особенно теперь, когда он восстановил свою репутацию радиста, связавшись с Ригой. Артура угнетало другое. Его лишили последней надежды. Алиса даже не поблагодарила его за спасение Дрезиня. Чего он добился? Место Парупа занято Дрезинем. А он, Артур, по-прежнему в стороне. Чем он лучше граммофонной пластинки: хотят – заведут, хотят – об колено. Артур сгреб пластинки и открыл иллюминатор. За борт их – и кончен бал!..
Кто-то поднимался по трапу. Над палубным настилом показалась голова Алисы. Сейчас откроется дверь…
– Здравствуйте, Артур. Спасибо за все. Вы настоящий друг.
Артур вспыхнул.
– Ну что вы… Не за что… Вы, наверно, рады, что команда решила сначала зайти в Сантаринг?
– Мне это безразлично.
И действительно, лицо ее не выражало ни малейшей радости.
– Почему?
– Не знаю, чем все это кончится… Трудно мне. Да, кстати, отец просил передать в Сантаринг телеграмму. Хотя теперь, наверно, вы не можете без разрешения Дрезиня?..
– Посмотрим. – Он взял у нее листок и прочел написанное. – Какое там еще разрешение! Тут же никакой политики нет. Присядьте, я сейчас.
Довольный тем, что он может оказать Алисе еще одну услугу, Артур принялся работать ключом.
– Вы определенно что-нибудь перепутаете, Артур, – сказала Алиса. – Вы же не смотрите в текст. – Восхищенный взгляд радиста смущал и нервировал девушку.
Артур вспыхнул. Он заставил себя отвернуться от Алисы. Едва он кончил выстукивать радиограмму, Алиса встала.
– Подождите, мадемуазель Алиса, – заговорил он. – Посидите немножко!
– Не могу, – сказала Алиса. – Отец ждет. Ему теперь так тяжело.
Артур грустно кивнул головой. Да, господин Квиесис ее отец. Товарищ Дрезинь ее возлюбленный. А кто же он для нее? Радист, о котором вспоминают лишь тогда, когда захочется послушать музыку, когда понадобится отправить радиограмму.
Артур скомкал листок с текстом и хотел его выбросить. Как зачарованный продолжал он смотреть на уходящую Алису. Девушка скрылась в двери спардека. В тот же миг исчезли чары. И тут Артур внезапно сообразил, что не имел никакого права передать радиограмму без разрешения капитана и Дрезиня.
Наконец Валлия разыскала Дрезиня. Он сидел у капитана и знакомился с судовыми документами. Наморщив лоб, борясь с зевотой. Он заметил, что Валлия взволнована. Оторвался от бумаг.
– Что случалось, Валлия? Уж не забастовку ли объявила?
Валлия даже не улыбнулась.
– И что особенного, если бы этого жирного борова заставить посуду мыть? Ты носишься с Квиесисом, как с писаной торбой. А старая лиса опять телеграммы шлет… Артур был у вас, товарищ капитан?
Вилсон отрицательно покачал головой.
– Вот видишь! Хорошо еще, что я смотрю в оба. Сперва Квиесис что-то сочинял в кают-компании, а потом барышня к Артуру прошмыгнула…
Дрезинь встретил Артура на полпути.
– Где телеграмма, которую Алиса велела вам передать? – вскричал он.
Артур втянул голову в плечи. Дрожащие пальцы протянули Дрезиню скомканный листок.
– Алиса не виновата, – бормотал он. – Я сам… Дрезинь не слушал. О чем Квиесис сообщал в Сантаринг?
«Судно больше не принадлежит мне. Уплатить долги Американо-Сантарингской торговой компании не могу. Квиесис».
Текст телеграммы вполне невинный, даже слишком невинный. И как трогательно это звучит! Квиесис думает не о себе, он переживает за тех, кому задолжал… Одно из двух – или до неузнаваемости переменился за одни сутки, или… Ведь неспроста Квиесис не пошел к радисту сам, а послал Алису. Сообразил, что «влюбленный дельфин» ни в чем ей не откажет. А она? Она это знает еще лучше! Наверно, Алиса знает и о том, какая махинация кроется за этой невинной телеграммой.
«Так мне и надо, – ругал себя Дрезинь. – С самого начала было ясно, чего от нее можно ждать. Просто у Алисы добрая душа, вот и все. Ей было бы больно смотреть, как меня высаживают на остров Хуана. Теперь жертвой судьбы оказался ее отец. И она сделает все, чтобы помочь ему сохранить за собой судно. В конце концов, это вполне естественно… Но почему не бороться в открытую, почему она орудует за спиной?»
Дрезиня обуяла ярость. Он вбежал в коридор спардека. Чуть не проскочил мимо каюты Алисы. Рванул ручку. И время в тот же миг устремилось вспять. Словно стрелка часов, которую крутят в обратную сторону. Стрелка замерла, время остановилось в прошлом. Дрезинь видел, как он вбежал сюда, как жадно глотал воду из графина, услышал недоуменный вопрос Алисы: «Что вам надо в моей каюте?» Он провел ладонью по лбу. Нет, нет, никаких воспоминаний! Ничего личного!
Дрезинь даже не постучался. Распахнул настежь дверь и вошел. Каюта пуста. Он неподвижно стоял, не в силах оторвать взгляд от находившихся тут предметов. Они все хорошо знакомы ему. Они все были его верными друзьями. Что бы ни произошло, как бы ни повернулись отношения между ним и Алисой, но часы, проведенные в этой каюте, он не может вычеркнуть из жизни. Не может да и не желает.
Валлия заметила отворенную дверь и невольно остановилась. Дрезинь не видел ее. Он стоял к двери спиной. Скупой свет, лившийся из темнеющего иллюминатора, резкими линиями обозначал его фигуру.
– Она у отца, – против обыкновения негромко проговорила Валлия.
Казалось, Дрезинь не расслышал. Немного погодя он вышел. Просто повернулся и вышел из каюты. Дверь осталась приоткрытой. Она слегка колебалась в такт качке судна, словно зазывая его обратно.
Горизонт укрыла темная гряда туч. Край океана чернел все гуще, но по небу еще пробегали золотистые сполохи. Будто его поджигали невидимые прожекторы.
Вокруг судна вода тоже пылала. Казалось, «Тобаго» плыл по горящей нефти.
Смутная тревога привела Дрезиня на ют. Он стоял, держась одной рукой за поручень, другой комкая радиограмму. Пустячная бумажонка таила в себе серьезную опасность. В чем состояла эта опасность, Дрезинь не знал. Он знал только одно – в Сантаринг идти нельзя. Сантаринг – ловушка. Дрезинь упрекал себя за то, что не выступил на собрании. Теперь у Дрезиня появилась надежда, что телеграмма Квиесиса поможет команде взглянуть на дело по-иному.
Солнце закатилось. На топе мачты и над бортами вспыхнули ходовые огни. Тьма сгустилась как-то сразу. Дрезинь на ощупь прошел в кубрик.
В предыдущую ночь было не до сна. День тоже прошел в тревогах. Можно было полагать, что хоть сейчас в кубрике тишина и покой. Но матросам не спалось. Да и кто мог сейчас заснуть, когда в жизни происходили такие перемены, когда вся она переворачивалась наизнанку! Они просто боялись проспать что-нибудь важное. Цепуритис хотел налить себе кружку кофе. Большой кофейник оказался пустым.
– Сбегай к Валлии, Зигис. Пусть еще сварит. На трапе юнга остановился.
– Может, ты лучше сам, товарищ Цепуритис? Мне Валлия сказала, чтобы я больше на глаза не показывался. Говорит, она тоже человек и после девяти на других ишачить не собирается.
– Ну, мы это еще поглядим! – Галениек выхватил кофейник из рук Зигиса. – Кончились времена, когда можно было корчить из себя важную фрейлину. Теперь мы здесь господа!
– Постой, Галениек, не петушись! – прикрикнул на него Курт. – Дай девушке выспаться, ей весь день нет ни минуты покоя. Лучше растолкай кока.
– А что кок – не человек, по-твоему, да? – Галениек тяжело уселся. – Черт бы вас всех побрал!
Антон слез с койки.
– Я схожу на камбуз, сварю. Ты не знаешь, где у них кофе?
– Сиди, куда тебя несет? – Галениек загородил ему дорогу ногой. – Ты что, дурында, не соображаешь, что другие времена настали? Чем ты хуже остальных?
Август тоже несколько минут наблюдал поверх страниц за товарищами. Теперь он отложил книгу и подпер голову руками:
– Ей-богу, другой раз жизнь интереснее всякого романа. Еще вчера я тут был распоследним негром. А сегодня… – он соскочил с койки и ткнул пальцем боцмана в грудь, – а сегодня за кофе пойдешь ты! Вот так!
– Видал? Нашли лакея! – запротестовал Зальгабалс. – Теперь я тоже вроде как большевик.
Зигис разинул рот.
– Правда? Так, выходит, и я тоже… И Галениек, и Антон, и Курт…
– Ты помалкивай! – цыкнул на него Галениек. – Как это – немец и вдруг большевик!
– Всем вам до большевика – как отсюда до Риги, – покачал головой Цепуритис.
– Эх, хоть бы домой поскорее! – вздохнул Август. – Дьявольски охота поглядеть, как там сейчас. Расскажи, Цепуритис, ты ведь был в Ленинграде…
– Был, а что толку? Наш капитан никого на берег не пускал, боялся, что не вернемся.
– Ну, а грузчики-то приходили на палубу. Что они за народ? – спросил Зигис.
– Народ, – ухмыльнулся боцман. – Гляди на меня: человек он всегда и есть человек, только власти над ним меняются.
– Нет, там, брат, и люди тоже другими стали, – серьезно заметил Цепуритис. – Они изменили жизнь, а потом жизнь изменила их. Помню, читал я где-то про танкер «Дербент». Новый, а машины отрегулированы плохо, тащился, как старая баржа… Так они там сами взялись, дизели разобрали, пришлифовали подшипники, вкалывали целыми сутками. Вот какие они – советские люди!
– Дурачье, куда они так торопились? – отмахнулся Август. – Меня бы и сам Квиесис не заставил.
– А почему бы и нет? – размышлял Антон вслух. – Если тебе как следует заплатят за сверхурочную.
– Так все дело в том, что никто их не заставлял и никто им ни копейки не приплачивал, – ответил Цепуритис. – Судно свое, сами и решили. И польза от этого не им одним, а всем…
– Тогда меня больше устраивают картишки. От них хоть победителям польза, а не всему миру. – Галениек достал из кармана засаленную колоду. – До вахты недолго осталось, кемарить не стоит. – Увидев в двери Дрезиня, он прищурился: – Ну, комиссар, перекинешься с братвой в картишки? Если нету денег, до Сантаринга поверим в долг.
– Если поверите до Риги – согласен. А если пойдем в Сантаринг, можем продуть весь пароход. Да вот, читай сам! – И Дрезинь кинул на стол телеграмму Квиесиса.
– Ну и что? – прочитав вслух телеграмму, сказал Антон. – Какое нам дело до долгов господина Квиесиса?
– Так он ведь и сам признает, что судно больше не его. Чего же вы боитесь, товарищ комиссар? – спросил Курт.
– Если бы я знал точно, чего боюсь, не пошел бы к вам, а сам повернул бы «Тобаго» обратно. – Дрезинь старался говорить спокойно. – Мне не нравится, что Квиесис заранее предупреждает своих друзей. Мало ли что они могут выкинуть. Сантаринг от Москвы далеко, да и время теперь военное. Они могут даже конфисковать «Тобаго», а ты потом доказывай им…
– А ведь и верно, ребята, чего мы там забыли, в этом Сантаринге, – поддержал его Цепуритис.
– Ты нас не запугивай чертовой бабушкой! – тут же огрызнулся Галениек. – Что они нам могут сделать, судно ведь наше!
– Правильно! – крикнул Август. – Поднимем красный флаг! Пускай только посмеют задержать против нашей воли. Мы у них там все окна повыбиваем, мы…
– Слышь, комиссар, кончай тянуть резину. Садишься играть с нами или нет? Антон! Курт! За дело!
Но Курта уговорить на этот раз не удалось. Одну смену робы он отдал Дрезиню, а та, что оставалась на нем, была уже ни на что не похожа. Если он засядет за карты, то завтра будет нечего надеть.
Дрезинь немного постоял, наблюдая за игрой, потом повернулся и молча вышел.
Квиесис сидел в кают-компании. На своем обычном месте, в обычной позе. Судно шло в Сантаринг. И все-таки на душе было невесело. Не хватало Парупа, шампанского, почтительного голоса капитана Вилсона… Хорошо бы хоть прикрикнуть на Валлию. Но ведь не прикрикнешь. Кто он теперь на судне? Пассажир. Юнга Зигис – и тот теперь более важная персона, чем Квиесис… Да, Паруп… Сидит под замком. Ни коньяка ему, ни шампанского. Жаль. А ведь не дурак! Правильно говорил, что латышами управлять только палкой надо. Стоило чуть распустить их, как все пошло вверх дном, и в Латвии и на корабле. Куда девалось все уважение к порядку! Три слова по радио услышали – и на тебе: вместо улыбок клыки оскаленные. Вилсон первый переметнулся. Старый болван. А кто не болван? Все они болваны! Вообразили, что «Тобаго» принадлежит им, а он, Квиесис, так и будет сидеть сложа руки и улыбаться? Валяйте похозяйничайте до Сантаринга!
Квиесис уже в который раз прикидывал, сколько осталось до Сантаринга. Считая себя морским волком, расстояния он мерил не днями и не часами, а вахтами. За каждую вахту судно проходит шестьдесят миль. Значит, до Сантаринга остается еще…
Квиесис самодовольно улыбнулся. Он представил себе шурина в момент получения радиограммы. Шурин сидит в кресле-качалке на веранде своей виллы. На столе тихо жужжит вентилятор. В тонком бокале с апельсиновым соком тает кубик льда. Негр соскакивает с неоседланного коня. Обнажая в улыбке белоснежные зубы, подает радиограмму. Шурин вскрывает бланк, читает. «Судно больше не принадлежит мне. Уплатить долги Американо-Сантарингской торговой компании не могу. Квиесис». Шурин не понимает, в чем дело. Неторопливо допивает апельсиновый сок. Сплевывает остаток льда. На раскаленном полу он мигом обращается в воду. Еще мгновение, и вода уже испарилась, пропала. Исчезают и складки на лбу шурина. Шурин человек бывалый. Человек, который прочитывает газеты от первой до последней страницы – и биржевые сводки, и информацию о событиях в политике. Не зря его назначили консулом Латвии. Он все поймет. Ему ясно, что надо делать, чтобы спасти судно. Он не теряет ни минуты. Подходит к телефону. Звонит в одно учреждение, в другое. Четким, уверенным голосом отдает распоряжения. Затем садится в автомобиль и едет в Сантаринг… «Тобаго» тоже идет в Сантаринг. Квиесис улыбнулся. Предаваться отчаянию не было ни малейшего основания.
Дрезинь спал беспокойно. Тревожные, отрывочные видения сменяли друг друга. Он видел, как «Тобаго» входит в Рижский порт. На набережной алые знамена, толпа, много знакомых лиц… Нет, это не Рига! Судно ошвартовалось в Сантаринге. Все лица сливаются в одно. В лицо с чертами Квиесиса. Квиесис благодушно улыбается. «Ну вот, дорогой зятек, – говорит он. – Вот мы и в Сантаринге. А ты говорил… А ты не верил…» Кто-то словно молотом вгонял эти слова, как гвозди, в его мозг.
Дрезинь проснулся с головной болью. Долго не мог понять, с чего бы это. Может быть, причина в дурацких сновидениях? Он вышел на палубу. Прохладная свежесть океана быстро проникла под спортивную рубашку и полотняные штаны. Холодок разогнал остатки сна. Дрезинь вспомнил о телеграмме. Он вошел в пустой камбуз, попил и вернулся на палубу. Затем для чего-то спустился в кубрик мотористов. Открыл дверь. Кто-то сладко похрапывал. Ровно вздымались полосатые тельняшки. Дрезинь опять вышел на свежий воздух. Через световой люк заглянул в машинное отделение. Антон неторопливо водил масляной тряпкой по блестящему металлу. Август, подтянув к подбородку колени, взгромоздился с ногами на табурет. На коленях лежала книга. Сверху трудно было понять, читает он или дремлет. Дрезинь пошел дальше. Маршрут ночного обхода вел его наверх. Капитанский мостик был погружен в темноту, лишь в штурманской рубке тускло светила лампочка на компасе. В бледном отсвете вырисовывалась тень человека. По небрежной позе можно было угадать в нем Галениека. Кроме вахтенных, все спали. Спали глубоким, давно заслуженным сном. Лишь Дрезинь в бессоннице слонялся по судну. С бака на ют. С юта опять на бак.
Уже в который раз он проходил мимо кают-компании. Большие иллюминаторы освещены. Дрезинь не придавал этому значения. Наверно, Валлия забыла выключить электричество. Этот свет как-то странно беспокоил и волновал. Дрезинь приподнялся на цыпочках и заглянул в кают-компанию. В кресле сидит Квиесис, удобно откинулся на спинку, шелковая сорочка расстегнута, чтобы струя воздуха от настольного вентилятора освежала тело. Сидит и благодушно улыбается.
Эта улыбка подействовала на Дрезиня как выстрел. Смутное предчувствие опасности стало явным. Приглушенный ритмический стук дизелей превратился в грохочущие точки и тире радиотелеграфа.
«Судно больше не принадлежит мне. Уплатить долги Американо-Сантарингской торговой компании не могу… Уплатить долги не могу! Уплатить долги не могу!» – выколачивают дизели. Буква за буквой. Снова и снова. Каждый удар – оборот винта за кормой. Каждый оборот приближает к Сантарингу.
Дрезинь думал. Это раздумье было схоже с тяжким физическим усилием. Он силился вникнуть в Квиесисову улыбку. Старался понять, какая подлость притаилась за этими улыбчатыми морщинками. И тут он вдруг вспомнил, что Алиса по какому-то поводу упоминала о долгах отца. Это было в те сутки, когда он скрывался в ее каюте. Говорили много и о разном. Дрезинь искал выход из создавшегося положения, Алиса переживала кризис в своих отношениях с Парупом. В этих разговорах упоминание о долгах господина Квиесиса было какой-то третьестепенной деталью, и в одно ухо влетело, в другое вылетело. И вот этот маленький штрих вдруг приобрел противоестественные размеры. Что сказала Алиса, в связи с чем? Постепенно в запыленном оконце памяти забрезжил свет. Так вот к чему это было сказано! Алиса говорила о характере отца. И говорила она отнюдь не о долгах, а о том, что отец принципиальный противник влезания в долги. За исключением государственного кредита, предоставленного ему на приобретение «Тобаго», он никогда в жизни не подписал ни одного векселя.
Дрезинь больше не слонялся по палубе. Он стоял неподвижно и почти не дышал. Квиесис не мог быть в денежном долгу перед какой-то Сантарингской компанией. Это не соответствовало его деловым принципам. Вывод напрашивался сам собой: история с долгами – хитрая уловка. С какой целью? Дрезинь вспомнил, что в разговоре с командой что-то было сказано насчет заклада «Тобаго». Так вот где собака зарыта! Шурин предупрежден по радио. Он, наверно, уже сфабриковал закладной акт, который и поможет Квиесису заполучить обратно свое судно. Никого не будет интересовать, кому судно принадлежит по закону – долг есть долг. Торговая компания предъявит иск, суд опишет пароход, наложит на него арест, начнется процесс, который может затянуться на много месяцев. А время работает на Квиесиса. Вмешается посол ульманисовского правительства, Америка будет отстаивать интересы своей компании. А команду распустят до окончательного решения суда. Что они будут делать на чужбине все это время? Без денег, без поддержки? Желторотый птенец Зигис и влюбленный по уши мальчишка Артур? Добродушный и робкий Антон, который так легко подпадает под чужое влияние? Взбалмошный Галениек, которого горячность раньше приведет за решетку, чем домой? Сколько месяцев придется отмаяться на чужбине застенчивому Нордэкису, пока он наконец увидит своего первенца? Что станет делать в Сантаринге Вилсон – капитан без парохода, капитан с запятнанной репутацией? Великий мечтатель Август? Педантичный Курт, который предпочел ежедневно стирать свою холщовую рубаху, лишь бы не надеть коричневую, гитлеровскую? Своенравная, занозистая Валлия?
Дрезинь отчетливо представлял, что их ожидает в Сантаринге. Будто все это уже произошло.
…Сантарингский рейд. «Тобаго» малым ходом движется вперед. От берега отделяется черная точка. Быстро вырастает. Катер. Воздух раздирает повелительный рев сирены. Солнце играет на стволах пулеметов. Катер швартуется к борту «Тобаго». Первыми на палубу поднимаются полицейские. В руках у них длинноствольные кольты. На борту появляется офицер. С ним гражданский чиновник. Из портфеля он достает скрепленные печатями бумаги. Официально равнодушным голосом зачитывает их. Смысл всех этих документов укладывается в две фразы. По требованию Американо-Сантарингской торговой компании суд налагает арест на «Тобаго» до выплаты пароходством Квиесиса всей суммы долга вышеуказанной фирме. До окончательного решения суда команда увольняется, а судно будет находиться под охраной полиции…
Взмахом руки Дрезинь отогнал назойливое видение. Бой еще не проигран. Они пока что находятся в открытом море. Все еще поправимо – достаточно лишь повернуть судно носом на восток. На Ригу. Это единственный выход. И действовать надо, не теряя ни минуты. Горючего не так уж много, ждать до утра означает терять драгоценное топливо. Теперь каждую минуту надо считать за две – они ведь плывут не в ту сторону… Что делать? Будить команду? Дожидаться, пока они стряхнут сон и протрут глаза, снова втолковывать и переубеждать, спорить до хрипоты? С одной стороны это было бы правильно, с другой – глупо и смешно. Собрание среди ночи! Пожалуй, тогда прав будет зубоскал Карклинь, представляющий себе Советскую власть как сплошную говорильню и благодать: знай болтай языком – вот и вся работа. На сей раз обойдется без болтологии. Его, Дрезиня, поставили комиссаром – он обязан действовать. И он будет действовать! На собственную ответственность. Хотя кое-кто и расценит это как самоуправство. Ну и пусть! Он знает, что делает.
Дрезинь направился к капитану. Добром или силой, но надо заставить Вилсона лечь на другой курс.
Нордэкис оторвался от карт и подошел к компасу.
– Сколько еще осталось? – спросил Галениек. Нордэкис хотел было ответить, но заметил, что матрос курит. Минуту поколебался, но все же не выдержал:
– Товарищ Галениек, может быть, потрудитесь объяснить мне, почему вы курите у штурвала?
– А что, нельзя разве, товарищ штурман? – Галениек выпустил клуб дыма. – Раньше запрещалось, теперь запрещается, на кой черт тогда эти новые порядки?
Нордэкис пожал плечами.
– Не знаю, быть может, теперь разрешено. Хотя лично я не разрешил бы. Не обижайтесь, товарищ Галениек, но, по-моему, у вас слишком вульгарное представление о новых порядках… На румбе?
Галениек доложил компасный курс.
– Так держать! – сказал Нордэкис и принялся разгонять рукой дым. – Я их представляю совсем иначе. Теперь перед людьми открываются совершенно новые возможности. О каких раньше мы даже мечтать не смели. Вы знаете, что я окончил университет?
– Впервые слышу. – Галениек снова сунул в рот папиросу. – Какой же черт дернул вас взять курс на море?
– По всей видимости, черт здесь наиболее подходящее слово. В то время я свой диплом мог употребить разве что на… Впрочем, обойдемся без грубых выражений. А теперь я получу работу по специальности. Я останусь на берегу вместе с женой и сыном! Вы представляете себе, что это будет за жизнь?
