Текст книги "Дом Немилосердия (СИ)"

Автор книги: Анастейша Ив

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 20 страниц)

Глава тридцать третья

Не знаю, откуда во мне взялась та сила, с которой я заколотила по стене кулаками. Руки снова обожгло резкой болью, а бинты съехали и повисли на запястьях, но я, словно сумасшедшая, продолжала избивать стену – с такой же яростью, с которой я до этого крушила зеркало. Удар за ударом, секунда за секундой – несколько секунд, во время которых перед глазами вспыхивали огненные круги, а по гладкой стене текли красные полоски. Несколько секунд длиной в тысячи лет от основания мира – а затем Илай, подскочив сзади, схватил меня и толкнул на землю.

– Ты! – крикнул он скорее испуганно, чем злобно. – Что ты творишь?!

Я запрокинула голову и беззвучно взвыла, так, что голосовые связки должны были порваться, не выдержав спазма. Мне было уже плевать. Плевать на все, на всех, на весь этот дом с его интригами за каждым поворотом, на чужие грязные тайны. Я не смогла, я проиграла бой. Я не смогла их защитить. Командование Гарнизона снова победило, и было уже неважно, кто стоял у руля… И в этом все-таки была моя вина. Я снова поставила свои личные интересы выше спасения людей. Я пошла разбираться с Шарпом, не понимая, чем обернется для него этот удар – и что это будет означать для всех нас. Дышать, дышать, дышать… Воздуха не хватало, а каждый вдох причинял физическую боль. Я превращалась в боль – в ту боль, которую хотела причинить другим. Другому. Не себе.

– Тара, – Илай опустился на пол рядом со мной. – Успокойся. Ради всего святого, успокойся уже! – Его руки тряхнули меня за плечи. – Этим ты не поможешь. Так никого не спасти.

– Никого уже… не спасти… – прохрипела я и прижалась к нему. Меня трясло, как в лихорадке. – Это все я… мы… мы не смогли… не уберегли…

– Это дело рук Рамирес! – Он снова повысил голос. – Ни ты, ни я – никто не виноват! Я не позволю тебе, – его шепот обжег кожу у моего уха. – Я не позволю тебе хоронить ни себя, ни их. Ничего еще не кончено. Ни-че-го!

– Да что ты сделаешь… – протянула я осипшим голосом.

Кровь стекала на пол, капала на нашу одежду. То, что я обрела – в крови. То, что я потеряла – в крови. Ее печать стояла на всех наших судьбах – печать двух красных крыл. Мы сами стали Трибуналом, и отныне только мы могли осудить самих себя. Дверь, подарившая надежду, осталась за стеной, которую было не разбить и не сокрушить, но я была готова лечь под этой стеной и умереть, защищая то, что находилось по ту сторону. Как будто только это мне и оставалось. Спектакль подходил к концу, и переписывать сценарий было поздно.

Мы сидели на полу, прислонившись к стене, и смотрели в пустоту. Илай поднял руку и коснулся ею моей щеки, а я, забыв о боли, медленно протянула ладонь и провела ею по его лицу, словно слепая, что пытается запомнить черты лица любимого хотя бы на ощупь. На щеках Илая и его губах остались красные следы, но он никак не отреагировал. Он лишь прищурился и вгляделся в мои глаза, вгляделся так, как будто там была черная дыра и она затягивала его с каждой секундой. Я потянулась к нему и коснулась губами его губ – долго-долго, как если бы от этого прикосновения зависело мое дыхание. Он – все, что у меня оставалось. Он мог заменить весь мир, но никто не мог заменить его. Я могла потерять весь мир, но я не хотела потерять его.

С того момента время как будто свернулось в петлю, закрутилось тугой спиралью и распрямилось, как пружина. Необратимость брала нас в плен с каждой секундой, и все, что я пыталась делать начиная с того дня, неумолимо сбрасывало весь мир до исходной точки, а меня возвращало к концу. Касси ничего не знала – я снова погружалась в темные воды обмана, пытаясь хоть чем-то, хоть как-то уберечь хотя бы ее. А в голове все снова и снова эхом звучали слова Шарпа – «ты бы убила, чтобы доказать, что ты права?». Это тоже было правдой. Но даже он остался далеко-далеко, как будто и он находился за той глухой стеной, на которой стояла метка моей крови… Ничего нельзя было изменить. Включая то, что мои мама и брат так и не получили приглашения на родительский день шестого октября.

Шестое октября свалилось, как снег на голову, и я очнулась только за день до этого. Все вокруг бегали и суетились – девчонки перебирали наряды, парни перебирали девчонок, выбирая тех, с кем они могли бы смотреться выгоднее. Пару раз мимо меня промчались Логан и Амира – та самая, из-за которой мне пришлось бросить танец и столкнуться с Илаем Морено. Тогда, на вечеринке для посвященных, все казалось таким простым… Внутри меня сидела ноющая боль. Я видела лица тех, кто, как и я, оказался за бортом, но наши ощущения были диаметрально противоположны. Они страдали, что не увидят своих родных – я же загнала эту боль глубоко вовнутрь, понимая, что все равно не смогла бы смотреть им в глаза. Да и что бы я могла им сказать? Что на мне лежали судьбы семи десятков людей, а я их не уберегла, и все потому, что выясняла отношения с мужчиной, которому совсем недавно радостно вешалась на шею?..

Пятого октября, за десять минут до отбоя, у меня зазвонил телефон. Я тут же подорвалась с места и выскочила в коридор, всем сердцем умоляя небо, чтобы этот абонент ошибся номером. Но этого не случилось – на дисплее высветилось имя, и я прислонилась к стенке, не зная, как я выдержу этот разговор.

– Привет… мам.

– Привет, – сказала она тепло и нежно, как и полагается матери, которая уже два месяца не видела своего ребенка. – Ты как?

– Я… нормально, – соврала я. – Прости.

– Ты про приглашение? – За эту грусть в ее голосе я была готова казнить себя на месте. – За что «прости»? Что-то случилось?

«Да так, ерунда. Просто я влюбилась во взрослого мужчину, который обманул и предал меня, а потом по вине нас обоих был подписан смертный приговор семидесяти невинно осужденным, среди которых брат моей лучшей подруги – которая мне как сестра – и сестра моего парня, у которого, в свою очередь, личные счеты с тем мужчиной. Ах да, и еще кое-что: твоя дочь – несостоявшийся лидер подпольной революции, способной уничтожить Гарнизон до основания. Ты это хочешь услышать, мам? Я что-то сильно сомневаюсь».

– Ничего.

– А если конкретно? – переспросила она мягко. – С тобой что-то не так?

– Мам, да все в порядке! – выдохнула я. – Ну, у нас командование поменялось, столько разных перемен и все такое…

– Точно? – усмехнулась мама в трубку. – Что ж, я рада, если это так… Питер расстроился, он скучает по тебе…

– Скажи, что я его люблю, – произнесла я абсолютно искренне. – И тебя люблю, мам. Со мной все будет хорошо. Я же сильная девочка.

– В этом я ни капельки не сомневаюсь, – Снова усмешка: внутри снова все сжалось от боли. – У тебя там отбой, да?

– Ну почти… – сказала я, радуясь, что можно сменить тему. – Ты зачем звонишь? Что-то новенькое или просто так?

– До нас тут дошли слухи, что в городе серьезно заинтересовались вашим Гарнизоном, – сообщила мама, не меняя тона. – На окраине нашли девочку, которая заявила, будто она оттуда…

У меня подкосились ноги.

Элли!

– Правда, что ли? – спросила я спокойно, хотя внутри снова взорвался целый боезапас, и осколки разлетелись во все стороны. – И что… что еще ты знаешь?

– Ровным счетом ничего, – Я прямо представила, как она развела руками; вернее, одной рукой, так как во второй держала телефон. Или все-таки двумя, ведь она любит зажимать трубку между плечом и щекой?.. – Так говорят. А еще говорят, что город скоро освободят. Стороны приходят к перемирию. Обстрелы почти прекратились.

– Да ты что!..

После стольких лет…

Прозвенел сигнал к отбою. Мы попрощались, и я положила трубку. Мамины слова осколком врезались мне в грудь – туда, где еще не затянулись шрамы на сердце. Оно снова кровоточило. Это не прекращалось уже очень долго.

Шестое октября стало всего еще одним днем в календаре. С самого утра те, кто был допущен, помчались в гостевую – встречать родных. Я осталась сидеть в комнате, кое-как справившись с желанием заглянуть туда хотя бы одним глазком. Это было бы самым худшим наказанием для меня – видеть все эти радостные лица, счастливые улыбки и слезы воссоединения. Даже у Касси внезапно объявилась какая-то то ли родная, то ли двоюродная тетка, которая неожиданно приехала к ней. Оказалось, что из всего нашего сектора одинокой осталась лишь я одна.

В полдень ко мне заглянул Илай.

– Сидишь? – поинтересовался он неловко. Я кивнула. – Может… пойдем хоть потанцуем, а?

– Потанцуем? – усмехнулась я горько. – Среди всех этих людей… я одна, как проклятая… ни семьи, ни чести…

– Я твоя семья, – сказал он, подошел и сел рядом. – Если ты этого захочешь, я буду твоей семьей. Хотя бы на сегодняшний вечер.

– То есть это значит «настало время выйти в свет с новой подружкой»? – съязвила я, сама не понимая, почему.

– Ну да, ты у меня не первая, – Он накрыл мою руку своей. – Но давай так, чтобы последняя, ладно? То есть это значит… замуж за меня выходи.

– Шуточки у тебя… – Я встала, поправила уже отросшие волосы. – Если так, то пошли лучше потанцуем.

Итак, еще один аргумент в копилку доказательств «почему Тара Темпл – дура»: ей предложили выйти замуж, а она решила выйти потанцевать.

Мы пришли в зал, с которого все и началось – зал, где проходила вечеринка для посвященных. Это было так давно, что казалось, будто прошла целая жизнь. Но даже если это и не так, то один факт никто не смел бы отрицать: между девочкой, которая облила «индюка напыщенного» коктейлем и девочкой, которая смешала свою кровь с его слезами, пролегала пропасть… По залу рассредоточились счастливые парочки и целые семьи – отцы и сыновья, матери и дочери, братья и сестры. Играла музыка, и мелькание огней создавало какую-то особенную, дурманящую атмосферу счастья. Не было никого из руководства, но на наше с Илаем совместное появление никто толком не обратил внимания. Ну, пришли парень с девчонкой – первые и последние, что ли? Это было странно, но приятно – не чувствовать себя в центре внимания.

Одна из сестер-блондинок сидела на коленях у высокого темнокожего парня с ослепительной, как в рекламе, улыбкой, а он нежно гладил ее волосы. Логан и его мама, совсем молодая белокурая красавица, остановились у бара и вполголоса обсуждали меню. Касси и ее тетка уселись в самом уголке и довольно мило о чем-то беседовали. Мы же с Илаем медленно двигались в такт старой, как мир, и непривычно печальной песне, которая совсем не подходила к этому событию. Я вспомнила – это песня из давно забытого ретро-фильма о молодом художнике и красивой девушке, которая была чужой невестой, но они все равно полюбили друг друга. Полюбили друг друга на огромном корабле – и вместе с кораблем пошли ко дну… Или нет? Или, может, ко дну пошел только он, отдав ей свое место на спасательном плоту? Да, только он…

Так что же это, если Гарнизон пойдет ко дну, то он утащит Илая вместе с собой, а я останусь одна?

Не хочу!

– Илай, послушай, – начала я, прижимаясь к нему. – Ты знаешь эту музыку? Знаешь, про что она и откуда?

– Конечно, знаю, – ответил он с усмешкой. – Боже мой, Тара, не знать «Титаник»! Думаешь, я совсем допотопный динозавр?

– Как будто это про нас с тобой, – сказала я задумчиво. – Как будто это сигнал. Как будто смысл, как будто знак… про нас… про всех.

– Любимая, тебе мерещится вселенский заговор даже там, где его в помине нет, – снова усмехнулся Илай и поцеловал меня в лоб. – Милая, это просто песня. Просто красивая песня… под которую ты танцуешь, как просто красивый слон!

Я хотела улыбнуться и даже подколоть его в ответ, но не успела. До боли знакомый звук, как лезвие, резанул меня по ушам и затих где-то в глубине черепной коробки.

Сигнал тревоги…

Шарп?

– Послушай, мне нужно выйти, – Я аккуратно, но поспешно высвободилась из рук парня и выпрямилась. – Не танцуй ни с кем, кроме меня, договорились?

– Договорились, – кивнул он. – Ты на минутку или как? Я заскучаю.

– Как получится… – ответила я туманно и бросилась в сторону коридора.

Я не знала, зачем я это делаю. Что-то на уровне рефлексов погнало меня вперед, и ноги сами несли меня по знакомому маршруту. Коридоры были пусты и темны, и это только придавало мне сил и ускорения. Я летела, как локомотив, не замечая ни земли под ногами, ни стен вокруг себя. Летела вперед, не отдавая себе отчета в том, что я делаю и зачем я это делаю.

Летела… пока на повороте не столкнулась с Логаном.

– Ты! – зашипела я, чуть было не врезавшись в него. – Ты что здесь делаешь? За мной шпионишь?

– Очень надо, – огрызнулся он и осмотрелся по сторонам, как если бы нас поджидала какая-то опасность. – Ты-то зачем примчалась? Он тебя не звал!

– Кто? – спросила я требовательно.

– Шарп!

Меня как молнией пронзило.

Логан – инсайдер Шарпа.

Как и я.

– Я… он… мы не… – залепетала я, отступая назад, но тут же совладала с собой. – Я не знаю, что случилось, я просто слышала сигнал! Ты знаешь, Логан? Ты вообще понимаешь, что происходит?

– Да ни черта я не понимаю! – крикнул он и замер, делая глубокий вдох. – Погоди, что это? Дым?..

Я схватила его за руку и рванула вперед.

Уже в последнем коридоре все стало предельно ясно. Дым валил отовсюду – казалось, им были пропитаны даже стены. Зажимая рот и нос ладонью, мы пробивались сквозь этот дым, и цветы жасмина сквозь пелену казались как будто седыми. Но мне было плевать на цветы и на дым – я догадывалась, кто ждет нас в конце пути, в этом ядовитом дурмане, от которого кружилась голова и слезились глаза. И в голове, как метроном, звучали одни и те же слова – слова, которые все объясняли и одновременно делали все только сложнее.

Спаси врага своего, спаси врага своего, спаси врага своего…

Я кое-как нащупала ручку двери и вскрикнула, когда горячий металл обжег раненую ладонь. Дверь оказалась открытой, а из квартиры валил душный, горький, едкий, смертельный дым.

Я распахнула двери.

– Шарп!..

Глава тридцать четвертая

Меня тут же обдало горячим дымом, и я закашлялась, но не отвернулась. Полыхал камин, догорала обшивка дивана – того самого дивана! – и тлели занавески. Дым валил отовсюду, и я прищурилась, чтобы хоть что-то разглядеть. В груди снова заколотилось – нервно, рвано, бешено; как будто это я, я умирала в этом дыму и кто-то внезапно пропустил сквозь мою грудь сильнейший разряд. Но для того, чтобы все увидеть, не нужно было долго вглядываться в дым.

Шарп лежал на спине посередине комнаты, а пол вокруг был усеян мелкими и крупными осколками. Журнальный столик, чертов журнальный столик, сообразила я внезапно и решительно бросилась в дым. Сзади раздался окрик Логана, и он больно резанул по ушам, но я даже не различила слов. Я рванула вперед, схватила коммандера за плечи и кое-как оттащила подальше от огня; просто чудо, что на нем не успела загореться одежда. Битым стеклом было усыпано все вокруг, и несколько старых порезов снова открылись, но я как будто не почувствовала боли.

– Огнетушитель! – крикнула я Логану. – Ты знаешь, ты здесь был! Ищи проклятый огнетушитель, не стой как столб!

Логан, закрыв лицо воротником рубашки, помчался куда-то в сторону кухни. Все горело и полыхало, а я начинала задыхаться от дыма. Нельзя, приказала я себе мысленно, Тара Темпл, не вздумай! Думай о Шарпе, твердила я себе – думай о нем, ему сейчас хуже и больнее, чем тебе…

Он лежал, закрыв глаза, и на левом плече, чуть ниже ключицы, рубашка была красная и влажная от крови. По лбу стекали красные струйки. Положив ладони ему на грудь, я прислушалась и коротко выдохнула: его сердце билось. Пульс на шее был слабый и неровный, но он был – был, как та ниточка, за которую так отчаянно цеплялись мы оба. Ворвался Логан с огнетушителем, и шипение аппарата заглушило все остальные звуки. Я же сидела, вглядываясь в бледное лицо коммандера, и понятия не имела, что делать дальше. Мысли, как лавина, мчались с невероятной скоростью; в какой-то момент я попросто оцепенела, но тут Логан рухнул на колени рядом со мной.

– Что с ним? – спросил он хрипло. – Он жив?

– Логан, он дышит, – прошептала я. – Сердце бьется, пульс просчитывается, но он наверняка надышался дыма… – Логан протянул мне смоченный водой обрывок ткани, и я закрыла им лицо. – Эй, что ты делаешь?!

Парень молча, без лишних слов, протянул руку и, схватив неизвестно откуда взявшийся графин (подозреваю, что с той же кухни – видимо, он хорошо знал эту квартиру), плеснул Шарпу в лицо ледяной водой. С волос коммандера стекали капли, и следующие несколько мгновений показались вечностью. «Пожалуйста, очнись, – умоляла я мысленно. – Ты сможешь, ты прорвешься, ты же сильный… ты всегда был сильным… и будь таким сейчас… хотя бы ради меня!»

Его губы дрогнули, и он медленно, с трудом открыл глаза.

– Грейс?..

Я вскрикнула и склонилась над ним.

– Николас, это я, – и тут в далеком космосе, должно быть, взорвалась целая галактика оттого, что мы внезапно перешли на «ты». – Я, Тара Темпл… я вернулась, видишь? Ты был прав! Я вернулась!

Слезы текли по щекам, застилали глаза водянистой пеленой. Дым больше не поступал, но его все равно было слишком много. Шарп пару секунд потерянно переводил взгляд с меня на Логана, а потом наконец сфокусировался на мне. Сфокусировался, попробовал протянуть руку – и застонал от боли.

– Осколок, – прохрипел он. – Плечо…

Я умоляюще посмотрела на Логана. Чертыхнувшись, он быстро расстегнул пуговицы и снял рубашку – парадную рубашку, которую наверняка припас специально для родительского дня. Я же была готова не то что рубашку – кожу с себя снять, если бы это помогло его спасти… Скрутив ткань, парень кое-как зажал рану коммандера, и тот придержал получившийся жгут здоровой рукой; Шарп оставался Шарпом даже с осколком в плече, то есть соображал он, как всегда, быстро. Я бросила на Логана благодарный взгляд – и невольно отшатнулась, с трудом подавив крик.

Татуировка на плече.

Два красных крыла.

Конвойный…

– Надо выбираться отсюда, – голос парня словно дал мне пощечину: к черту Трибунал, к черту крылья, к черту все, главное – спасти Шарпа. – Дело плохо.

– Я… не выберусь, – так же хрипло отозвался Шарп, тяжело дыша: было видно, что каждый вдох дается ему с трудом. – Тара… Тара, послушай меня, не плачь… – Я уткнулась лицом в ладони и тихо завыла. – Беги, беги отсюда… Ты умная девочка, ты справишься… сама…

– Нет! – закричала я звонко. – «Спаси врага своего», помнишь, Николас? Я тебя не брошу! Не отдам!

– Я не…

– Ты выберешься! – заорала я еще громче. – Ты вспомнил Грейс, ту, ради которой полюбил меня, и ты… ты… – Он снова дернулся и запрокинул голову. – Николас! Николас!..

Я тряхнула его за плечи, и, очевидно, боль привела его в чувство. Он снова застонал и вцепился в мои руки.

– Тара, я… – Голос куда-то пропадал с каждым вдохом, и было видно, как он цеплялся за каждое слово. – Я тебя… люблю…

– Я тоже люблю тебя! – взвыла я. – Пожалуйста, Николас, нам нужно идти… только держись, прошу тебя, не теряй сознание, держись…

– Я… не могу, – признался он глухо. – Я… ногу… не чувствую.

О нет!

Логан осторожно прикоснулся к больной лодыжке Шарпа. Она была неестественно искривлена, как если бы он вывихнул ее еще раз. Или… или как если бы кто-то ударил его. По ноге. С размаху.

Так, как…

…я.

– Вставай, – приказала я. – Держись за меня, вставай… будет больно, но так надо. Я помогу тебе.

Логан кое-как стянул концы повязки на плече коммандера, а я осторожно поставила его на ноги. Вернее, на одну ногу: на вторую опираться он не мог. Его била дрожь, а лицо, казалось, сливалось цветом со стеной. Я с ужасом подумала, что он может потерять сознание в любую секунду.

– Держись за меня, – повторила я, еле сдерживая очередной приступ рыданий. – Я тебя вытащу. Мы с Логаном отведем тебя в госпиталь, Ронда вытащит осколок, перевяжет рану и все будет хорошо… все будет хорошо, слышишь меня? Слышишь меня?! Оставайся со мной, оставайся со мной… оставайся со мной…

Мы вышли в коридор, и Шарп не выдержал. Его ноги подкосились; он тяжело опустился на пол у стены и запрокинул голову. Кровь снова проступила сквозь повязку. Я села рядом и крепко вцепилась в него.

– Он сейчас свалится, – прокомментировал Логан, касаясь рукой чего-то угловатого у себя на поясе. – Тара, ему совсем плохо.

– Надо в госпиталь, – отозвалась я. – Но он не дойдет. Кто ж посмел его ударить…

– Ударить? – переспросил парень.

– Да, он меня ударил, – отозвался Шарп слабым голосом. – Врезал по ноге… сначала боль, потом темнота… и все…

– Кто? – Я наклонилась и осторожно вытерла кровь с его разбитого лба. – Этот человек стоял к тебе лицом. Ты его видел!

Шарп не успел ответить: Логан схватил меня за руку и показал куда-то в сторону коридора, в дым. Я пригляделась, не отпуская коммандера – и различила то, что можно было бы списать на сумасшествие.

Силуэты.

Десятки силуэтов, медленно бредущих сквозь горький ядовитый дым – длинная колонна без начала и конца. Я вскочила на ноги и машинально потянулась туда. Конечно, я догадывалась, кто это и что все это значит.

Черный парад.

– Логан, это… это…

– Кроссфайеры? – спросил он спокойно, и я осеклась, забыв, что говорю с конвоиром Трибунала. – Его последняя попытка…

– Последняя попытка чего? – переспросила я; невидимая сила держала меня на месте, не давая броситься в ту сторону и все исправить. – Логан, ты знаешь! Говори!

– Скажи ей, – попросил Шарп. – Тара, это несколько минут…

Я стояла, как будто громом пораженная, и внутри меня взрывались бастионы. Я разрывалась надвое: с одной стороны – коммандер, мой любимый враг, умирает на моих глазах (черт, Логан оказался прав – выглядел он очень плохо и в любую секунду мог отключиться… навсегда), а с другой – семь десятков солдат этой армии, идущих… на что? На смерть? Или на что похуже? Я не знала. Я обернулась на этих двоих; «прости» толкнулось где-то в горле, но все-таки не вырвалось наружу.

– Николас, послушай, – Я снова опустилась перед ним на колени и заглянула в глаза. – Я пойду за ними, я ведь обещала, слышишь? Логан тебя не бросит, он ведь твой инсайдер… а инсайдеры не предают…

– Все предают, – отозвался он, глядя куда-то сквозь меня. – И инсайдеры, и женщины… и сыновья… Прости, мне трудно говорить, – он закашлялся. – Больно… очень… но ты помни про дверь, Тара, – его голос на секунды обрел былую силу. – Я пытался… спасти… но я не смог…

– Кого спасти?! – закричала я. – Николас!..

Он коснулся затылком стены.

И замер.

– Пульс! – Я вскочила и повернулась к Логану; никто из кроссфайеров даже не обернулся на этот окрик. – Ищи пульс, он еще дышит! Помоги ему, не дай ему умереть! Логан!..

Логан потянулся к кобуре на поясе и широким, как в старых фильмах, жестом вытащил оттуда револьвер. Мое воспаленное сознание подсказало: станнер. Так, чтоб не убить, а вырубить, и надолго… и следов никаких… Я испуганно попятилась назад. Контроль был уничтожен. Полностью.

– Прости меня, – сказал Логан.

И спустил курок.

Что-то острое и горячее, как волна, ударилось мне в грудь, и я почувствовала, что начинаю падать.

Сначала боль… потом темнота…

…и все.