Текст книги "Ученик колдуньи (СИ)"

Автор книги: Анастасия Колдарева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 18 страниц)

– Разве ты не рад нас видеть? – притворно обиделась вторая женщина-птица, вышагивая по краю портика. Камни под ее когтистыми лапами хрустели, как раздробленные грецкие орехи, и сыпались вниз. – Ведь мы друзья.

Айхе проигнорировал претензию.

– А ты совсем с нами не летаешь, – подхватила вторая.

– Мы расстроены.

– Мы обижены.

– Мы в недоумении.

Жутковатая манера разговаривать по очереди очень шла этим… нелюдям.

– Не заговаривайте мне зубы, – проворчал Айхе.

– Мы?!

– Зачем нам?!

– Ты совсем нас не знаешь, – первая расправила крылья и резко смахнула с портика. Грянувшись оземь, всплеснула крыльями – нет, руками. Маховые перья обернулись тончайшими, как дым, рукавами открытого платья, схваченного на талии золотой узорчатой тесьмой. Высокая грудь, почти не прикрытая лифом, загнанно вздымалась, волосы рассыпались по обнаженным плечам, контрастируя с молочной белизной кожи. Женщина источала густой, вязкий и липкий, словно патока, магнетизм. У Айхе оборвалось дыхание, его взгляд прикипел к бесстыдно низкому вырезу платья.

Гвендолин ревниво стиснула в кулаках края бесформенной туники, вмиг возненавидев собственные далеко не выдающиеся формы. Таких прелестей ей вовек не отрастить. Она чувствовала себя полной дурой: так вот что ему нравится, вот что способно его прельстить?..

Покрасневший Айхе сглотнул и отступил на шаг. Мышцы на его руках напряглись, на щеках обозначились желваки.

– В чем дело? – промурлыкала женщина, подходя ближе. Она оказалась выше его на целую голову. – Ты нас боишься?

Тонкие пальцы прикоснулись к подбородку Айхе, заставляя приподнять лицо, соблазнительные пухлые губы разомкнулись. Сейчас она поцелует его, мелькнула у Гвендолин отчаянная мысль, и что-то гадкое завозилось внутри.

Уже будучи в сантиметре от призывно раскрытых губ, мальчишка с усилием отстранился, разрывая контакт.

– Не боюсь, – хрипло выдохнул он.

– Тогда полетай с нами.

– Разве мы так много просим? – рядом опустилась еще одна женщина-птица. Тонкое лиловое платье заколыхалось в вихрях взбаламученного крыльями воздуха.

– У меня нет времени, – Айхе попятился.

– Но ведь ты ничем не занят, – гарпии скользнули за ним.

– Я… разучиваю новую комбинацию, – голос у него окреп. – Показать?

Он рассек рукой пространство, и за пальцами потянулся алый шлейф волшебства.

Женщины с противным визгом отпрянули. Подпрыгнули, перерождаясь обратно в птиц, и забили крыльями, словно стремясь рассеять опасное свечение вокруг пальцев Айхе.

– Не смей нам угрожать! – выкрикнула первая гарпия, взмыв обратно на портик.

– Мы не причинили бы тебе вреда! – подхватила вторая, присоединившись к ней.

– Мы лишь хотим полетать!

– Ты ведь умеешь летать?

– Мы знаем!

– Мы видели!

– Нет настроения! – огрызнулся Айхе. Красный колдовской шлейф обвивал его руки по локоть. – Лучше убирайтесь отсюда!

С этими словами он нырнул в темный провал между обломками и исчез. Спустя секунду из-под огромного валуна высунулась морда саламандры. Покрутив плоской башкой в поисках хозяина, рептилия, видимо, почуяла нужный запах и юркнула в проем вслед за Айхе.

Гвендолин в своем укрытии не смела шелохнуться. О нет, вздумай она последовать за Айхе, гарпии не заметили бы ее. Не нашли бы: эти развалины прямо-таки созданы для игры в прятки. Но за подглядывание сделалось мучительно стыдно. Нетрудно представить, как разозлится Айхе, узнав, что она стала свидетелем столь деликатной сцены: мгновения его слабости. Ведь он почти повелся, почти позволил запеленать себя в порочную чувственность, почти откликнулся на откровенный призыв. Гвендолин и без того доставила ему массу неприятностей, ни к чему ещё сильнее разочаровывать.

Она смотрела на провал, в котором растворился Айхе, и гадала, как поступить.

– Мы могли разорвать мальчишку, – донесся сверху мелодичный голос.

– Могли.

– И отведать крови, пропитанной волшебством.

– О, да, – с придыханием. – Сладкой крови. Никогда прежде мы не пробовали крови волшебника.

– Но он нам пригодится.

– Он уже почти мужчина.

– Мы заманим его в горы.

– И он станет отцом наших детей.

– Никогда прежде мы не рождали от человека с колдовством в жилах.

– Никогда прежде – от дракона…

– …и Хозяина Ветров.

– А потом мы разорвем его.

– На куски!

– И напьемся крови!

От волнения, от жадного предвкушения голоса стали нервными, отрывистыми и, наконец, превратились в пронзительный птичий гвалт. Зашелестели перья, с глухим стуком на землю посыпались камни, две крылатые тени метнулись ввысь.

Гвендолин рискнула выглянуть из укрытия, лишь когда гарпии почти растворились в облаках. Ее колотило от ужаса и омерзения. Нужно было срочно догнать Айхе, предупредить о коварных планах богомерзких гадин. Он не должен был больше в одиночку бродить по развалинам, где его подстерегала беда.

Позабыв о том, что всего пять минут назад боялась обнаружить свое присутствие, Гвендолин бросилась к пролому, в котором скрылся юноша.

– Айхе! – позвала она. – Айхе, вернись!

Надрывный зов ободрал горло и обернулся приступом сухого кашля. Преодолевая мучительные спазмы, Гвендолин пересекла дворик и сунулась в разлом между камнями. Однако отыскать Айхе в развалинах оказалось делом не из легких. Она все звала и звала, но вместо него на голос потянулись неприкаянные ками и ворчливые кыши.

– Вот ты где! Ну наконец-то! – с облегчением воскликнула Нанну, на которую Гвендолин наткнулась, окончательно заблудившись.

– Вы Айхе не видели? – выдохнула девочка в отчаянии.

– Я тебя обыскалась, – Нанну нетерпеливо замахала руками, не желая ничего слышать. – Все локти уже обкусала, что отпустила одну. Обед давно закончился, а ты все где-то бродишь.

Гвендолин виновато потупилась. За собственными приключениями она напрочь позабыла, что обещала дождаться Нанну возле ив.

– На тебе лица нет. Что-то стряслось?

Гвендолин помотала головой.

– Мне пора обратно к бригаде, а ты возвращайся в лабораторию. Вот, возьми с собой, поешь, – Нанну вручила ей корзинку, накрытую полотенцем. – До вечера можешь отдыхать. Довольно с тебя на сегодня.

Гвендолин машинально поблагодарила и поплелась к башне. Она так и не встретила Айхе, так и не предупредила его… Куда же запропастился этот дракон? Безысходность терзала душу, пока Гвендолин преодолевала бесчисленные ступеньки, ведущие на самую вершину астрономической башни. Перед мысленным взором расцветали картины одна ужаснее другой. В каждой из них безобразные гарпии с торжествующим клекотом утаскивали Айхе в далекие горы и рвали когтями. О том, что происходило до жестокого убийства, Гвендолин не смела даже помыслить, испытывая и омерзение, и трепет одновременно.

В кухне слабо тлел очаг. Водрузив корзинку на стол, Гвендолин села, подперла голову руками и отрешенно уставилась на поленья: сквозь обугленную, потрескавшуюся кору просвечивало оранжевое пламя. Стрелки старомодных настенных часов показывали половину пятого, маятник отсчитывал секунды… Сколько же ей еще здесь сидеть, пока не придет Нанну? Два часа? Три? Или до самой глухой темноты?

Стянув с корзины полотенце, Гвендолин достала миску с овощным рагу и принялась за еду. Кто-то в местной столовой отлично готовил, пожалуй, не хуже мамы. Мясо хорошо протушилось, капуста была мягкая, и даже от вареной морковки не воротило. Мигом опустошив тарелку, Гвендолин запила обед кружкой ягодного компота, вымыла посуду и задумалась о том, как же скоротать время. Наиболее здравым казалось снова навязаться в помощники Дориану: за суетливой беготней время промчится – моргнуть не успеешь. Но хотелось совсем другого. Гвендолин во чтобы то ни стало требовалось решить проблему первостепенной важности. Глупую, бессмысленную – она прекрасно это осознавала, тяжело отсчитывая ступеньки, ведущие в лабораторию. И все же от ее решения зависело… многое, наверное.

Еще за дверью в нос Гвендолин шибанул тяжелый, удушливый смрад серы с какой-то противоестественной химической примесью – то ли гари, то ли жженого масла. Запах резал глаза и сушил гортань, пришлось щуриться, зажимать нос и цедить воздух по чуть-чуть сквозь зубы.

Дориан обнаружился у котла с комковатой серой жижей, похожей на шкуру носорога. Повязав лицо платком до самых глаз и нацепив защитные очки, он деликатно помешивал густую субстанцию деревянной ложкой. Судя по вытянутой руке и позе вполоборота, алхимик не испытывал удовольствия от процесса и на всякий пожарный готовился сигануть за шкаф.

– Добрый день! – зеленая от отвращения Гвендолин схватила со стола какую-то замурзанную тряпку и заткнула нос. – Что это у вас за чудесное благоухание?

– Не шевелись, – предупредил Дориан, зыркнув на нее через плечо. – Зелье неустойчиво, того и гляди рванет.

– Не шевелюсь, – Гвендолин послушно присмирела. – Вонь, извините, и без того парализует: страшно двинуться, чтобы лишний раз не вдохнуть.

Она насчитала еще двадцать семь полных оборотов ложки в котле, прежде чем алхимик двумя пальцами, оттопырив мизинец, словно августейшая особа, извлек ложку из жижи и уложил на тарелочку.

– Это «Драконий отвар», – объяснил он, снимая очки. – Опасное в приготовлении средство – я добавляю в него жидкий огонь из драконьей глотки, слой когтя – желательно, с мясом и нервными окончаниями, – несколько капель слюны и совсем чуть-чуть яда.

– И для чего нужна эта гремучая смесь?

– О, у нее есть отличное применение. Она держит в повиновении любого самого страшного хищника, будь тот даже ростом с башню…

– …и свирепее Левиафана?

– Именно.

– Так вот как вам удается усмирять доисторических морских монстров в аквариумах, – догадалась Гвендолин.

– Немного «Драконьего отвара», чуточку уменьшающего порошка, унция «Легкой слепоты» – и да, животные ведут себя смирно.

– А слепота зачем?

– Чтобы не замечать снующих мимо слуг. И зрителей на трибунах.

– Вы собираетесь потчевать этим Левиафана? – нахмурилась Гвендолин.

Дориан стушевался и произнес, словно оправдываясь:

– Госпожа не может выпустить на арену неуправляемое чудовище. Это погубит всех обитателей замка.

– Чтобы Левиафан напал на человека, ему потребуется скормить не ваше зелье, а совсем другое, для озверения.

Однако алхимии уже не слушал. Согнувшись в три погибели, он залез под стол и выудил оттуда пыльную банку с дохлыми червяками.

– Мне сегодня не требуется твоя помощь, – он нетерпеливо махнул рукой, предлагая Гвендолин убраться с глаз долой.

– А я не за этим пришла. Я хотела… спросить.

Ох, только бы не зарумянились щеки. Только бы Дориан не разгадал ее истинной цели.

– У меня мало времени, – предупредил алхимик.

– Да я на секундочку. Мне бы… зеркало.

Дориан вперил в Гвендолин проницательный взгляд, будто за грудки схватил и пытается вытряхнуть из нее признание.

– Я… двое суток не причесывалась, – запинаясь, принялась сочинять Гвендолин, – и не заплеталась… а вдруг у меня прыщ на носу вскочил?

– Пока нет, – заверил Дориан. – Если появится, обещаю поставить тебя в известность.

Это расценивать как отказ?

– Но мне действительно очень нужно, – вот теперь Гвендолин точно покраснела. – Неужели нигде нет зеркала? И расчески?

Дориан подумал.

– В комнате Нанну поищи, – наконец сжалился он. – Там не заперто. Только обещай не лазить по вещам.

– Да вы что! – Гвендолин оскорблено вскинулась. – Мне только причесаться и…

– Уходи уже, – Дориан потерял к ней интерес и уткнулся длинным носом в банку с червяками.

Обрадованная Гвендолин припустила вниз со всех ног.

В комнате Нанну царила мрачная духота. В отличие от сушильни для трав, здесь имелось застекленное окно, которое, вероятно, редко открывалось, поэтому воздух сгустился сырой и затхлый. Зеркало нашлось на комоде: небольшое, в две ладони, с резной металлической ручкой, инкрустированной перламутром. Сразу видно: ценная вещь ручной работы. Впрочем, в этом мире все делалось вручную. А для изготовления зеркал, надо думать, как в стародавние времена, применялось серебро.

С замиранием сердца Гвендолин взглянула на свое отражение. На нее уставилась невзрачная веснушчатая девчонка с глазищами в пол лица, вздернутым носом и рыжей паклей на голове. Охнув, Гвендолин нашарила на комоде гребешок – деревянный и совсем без ручки – и запустила пальцы в тугую косу, распутывая волосы. Ужас, ужас, билось в голове, убогий, тоскливый ужас. Она до отвращения, до унизительной жалости некрасива. Эти чудовищные веснушки – она же вся рябая. Соскрести бы их жесткой мочалкой, или загореть до хрустящей корки, только первое – увы – не сработает, а второе лишь добавит новых пигментных пятен. Вьющиеся волосы за три дня без расчески свалялись до состояния войлока, и расстроенная до тяжкого уныния Гвендолин принялась безжалостно драть их гребнем, жмурясь от боли и смаргивая злые слезы боли. Потребовалось не меньше десяти минут, чтобы вынуть из спутанных завитков мусор, пыль и сухие травинки и придать им более-менее ухоженный вид. Однако результат не удовлетворил.

– Вода, – сообразила Гвендолин. – Нужно нагреть воды.

Сказано – сделано. Кастрюль в кухне нашлось достаточно, а дрова в очаге еще не до конца прогорели. Пока вода закипала, Гвендолин сидела как на иголках, и все поглядывала на дверь. Только бы Дориану не приспичило навестить склад в поисках закончившихся наверху рыбьих пузырей, лягушачьей икры или толченых скорпионов. Только бы Нанну не вернулась раньше времени и не застукала свою подопечную за преступной растратой воды. Только бы Айхе не заглянул на огонек…

Прижав на секунду ладони к вспыхнувшим щекам, Гвендолин схватила кастрюлю, обернув ручки полотенцем, и подтащила ее к тазику для умывания. Затем на цыпочках подкралась к двери, прислушалась, не идет ли кто, и кинулась мыть голову. Руки тряслись, вода выплескивалась из ковша на пол, текла по шее за шиворот и заливала глаза. До чего же непривычно! А уж вспенивать в волосах скользкий зеленый обмылок с одуряющим запахом трав, оставляющий осколки абрикосовых или сливовых косточек – вообще подвиг. Мыло то и дело вываливалось из дрожащей ладони и плюхалось в мутную воду, дважды запутывалось в мокрых локонах – насилу выдернула. И вот наконец Гвендолин накрутила на голове тюрбан из полотенца и, удовлетворенно отдуваясь, потащила таз к окну. Вряд ли это окно использовали для выплескивания помоев, но ведь до земли полкилометра: часть воды растечется по стене, а оставшаяся попросту испарится. Так или иначе, совесть не сильно препятствовала преступным действиям.

Довольная собой Гвендолин вернулась в комнату Нанну и вновь полюбовалась на себя в зеркало. Тюрбан ее явно не красил. Тонкая безразмерная туника тоже. Разглядывая витиеватые узоры на светлой ткани, Гвендолин бессознательно выпятила грудь, поворачиваясь так и этак в надежде обнаружить вожделенный объем. Однако зеркало осталось непреклонно. Плоскодонкой Гвендолин быть давно перестала, однако женственными ее формы можно было назвать лишь условно. Особенно в сравнении с гарпиями. Пусть те – кровожадные нелюди, пусть у них на уме одни мерзости. Но она помнила горящий взгляд Айхе. Разве на нее он когда-нибудь посмотрит с таким вожделением? На что тут смотреть-то. Прыщи зеленкой надо мазать, а не подчеркивать.

Окончательно раскиснув, Гвендолин стянула с головы полотенце, ссутулилась и поплелась к комоду возвращать на место бесполезное зеркало. Мокрый жгут волос упал на спину, пропитывая тунику холодной сыростью, плечи под невесомой тканью озябли. Увы, чуда не произошло: гадкий утенок не преобразился в прекрасного лебедя. Даже с вымытой головой бледная рыжая худышка осталась бледной рыжей худышкой. Устроившись за столом и положив голову на руки, являя собой воплощение вселенской кручины, Гвендолин смежила веки.

Такой ее и застала вернувшаяся под вечер Нанну.

– Топишь горе в компоте? – женщина устало поставила на пол полную воды кадку и окинула хозяйским взором очаг. – Надо бы послать кого-нибудь за дровами.

Гвендолин разлепила налитые сонной тяжестью веки и размяла пальцами затекшую шею. Надо ведь, умудрилась задремать. Горе? В компоте? О чем это она? Ах да, о кружке, забытой с обеда.

– Нет, это пустая, я помыла.

– Тебя посылать точно не буду: до утра не управишься.

– Я могу сходить, – долетело от двери.

Гвендолин обдало волной жара, вспыхнули даже кончики ушей. А ведь Айхе всего лишь вошел в кухню и пока даже не приметил ее, скорчившуюся за столом. В бесплотной надежде ужаться в ноль, Гвендолин скрючилась ещё сильнее. Как все-таки здорово, что Нанну не успела зажечь лампы: в тусклом свете очага не видать зардевшихся щек.

– Господин Айхе? – Нанну скептически изогнула бровь. Видно, на языке у нее так и вертелось колкое: «С какого перепугу?» – У вас поди своих дел невпроворот, а мне не к спеху. Дров до утра хватит.

– Как знаете, – Айхе пожал плечами. Не больно-то и горел желанием помогать: отдал дань вежливости. – Но если надумаете, я пока буду… – Он, безусловно, собирался развить мысль, однако сбился на полуслове, споткнувшись равнодушным взглядом о тихую, неприметную, сжавшуюся в комочек Гвендолин. И тут уж на его лице отразилась бесподобная смесь эмоций…

Ужас пропитал каждую клеточку тела бедняжки Гвендолин: ведь с просохшими после душа кудряшками она частенько напоминала крашеную хной овцу, дернутую током. Айхе беззастенчиво изучал бедлам на ее голове и даже не скрывал насмешливого изумления.

– Помочь с ужином? – предложила Гвендолин дрожащими губами, изо всех сил делая вид, будто ей ни капельки не стыдно, не обидно, не горько и вообще – наплевать!

– Я пожарю омлет, – отмахнулась Нанну. – Позови лучше Дориана, иначе он всю ночь будет ковыряться со своими штативами и пробирками.

Гвендолин с готовностью спрыгнула со стула, радуясь возможности ускользнуть от пристального внимания Айхе. Над гарпиями бы лучше так подтрунивал! Пряча глаза, она юркнула к двери и на пороге почти споткнулась о давешнюю саламандру, которая именно в данный момент аккуратно просачивалась в кухню через щелочку. К счастью, удачно подвернулся косяк, избавив Гвендолин от позорного пируэта вверх тормашками, а мальчишку – от очередной потехи. Откуда здесь вообще взялась эта проклятая рептилия?

– Подумаешь, взрыв на голове, – ворчала Гвендолин сквозь сердитые слезы, топая вверх по лестнице и старательно приглаживая вихры. – Ну да, где уж мне, паршивой овце, до неземных красот некоторых местных… дамочек.

Дориан постукивал ложечкой о край котла. Зелье в чугунной емкости кипело не ахти какое важное: бабахать не собиралось, ядовитыми пузырями не плевалось и даже пахло сносно, – то есть вести себя с ним можно было без особого почтения.

Прежде чем передавать просьбу, Гвендолин вытерла влажные глаза и шмыгнула носом. Так, надо вернуть самообладание. И относиться к разочарованиям философски. А к себе – с юмором.

– Нанну зовет ужинать, – почти ровным голосом поведала она. И зачем-то добавила: – Там еще Айхе… – приперся, ага, – пожаловал.

– А я как раз закончил на сегодня, – Дориан сунул ложечку в стаканчик и глубоко затянулся паром над котлом. – М-м-м, идеально: тончайшие нотки цитруса в ванильном сиропе. Госпожа будет довольна.

Больше всего на свете Гвендолен хотелось задержаться в лаборатории на часик или два. Теплилась смутная надежда, что Айхе уберется подобру-поздорову вместе со своей едкой ухмылкой. Однако Дориан закруглился в считанные минуты, а навскидку выдумать причину для задержки не получилось.

– Вы духи сварили? Или крем от морщин? – уныло поинтересовалась Гвендолин, пока он гасил лампы.

– О, нет, всего лишь средство для чистки аквариумов.

– С ванильно-цитрусовым шлейфом?

– Оно на шестьдесят два процента состоит из сухих опарышей. Приходится… импровизировать.

– Фу, – Гвендолин наморщила нос. – А Кагайя знает?

– Я не посвящаю ее в рецепты.

– Тогда на вашем месте я бы ещё и скипидару плеснула. Для улучшения чистящих свойств.

– Идем, я должен осмотреть мальчика. Госпожа торопит, чтобы он скорее отправлялся с поручением к ее сестре, но лично я бы не советовал ему пока летать.

– У него не… – Гвендолин чуть не сболтнула: «не получилось превратиться в дракона», – да успела прикусить язык, – не много времени остается, да?

– Будет зависеть от госпожи, – туманно изрек Дориан и, не желая вдаваться в подробности, покинул лабораторию.

Вопреки робким чаяниям Гвендолин, Айхе дожидался алхимика в кухне за столом, подперев щеку ладонью и рассеянно поигрывая огнивом. У его ног, словно верный пес, восседала саламандра и неотрывно глядела на хозяина влажными, жалобными глазами-вишнями. Ее желто-коричневая шкура жирно лоснилась. На плоской морде застыло выражение глубокой преданности, не хватало только хвоста-пропеллера.

Нанну уже разворошила угли, подкинула поленце и пристроила сверху чугунную сковороду с длиннющей ручкой. На сковороде смачно скворчали яйца.

– Если кто хочет рагу, могу разогреть. С обеда осталось, – обратилась Нанну к Дориану. Тот благосклонно кивнул, пришлось ей терпеливо доставать вторую сковородку. – А ты чего в дверях топчешься?

Гвендолин прекратила теребить заплетенную косу и вспомнила, что теперь, при зажженных лампах, краснеть категорически запрещалось. Разумеется, стоило лишь Нанну привлечь к ней внимание, как под кожей зародился предательский огонь.

– Я не голодная, – старательно разглядывая разделочные доски, поварешки и связки чеснока на стенке у очага, проговорила она. – Пойду к себе, если можно, прилягу.

Нанну хмыкнула, перемешивая яйца:

– Слышать ничего не желаю. Садись. Господин Айхе, подайте ей стул, если не трудно.

– Не трудно. – Ну вот. Опять ироничные нотки в голосе! Опять ухмылка. Сил нет! Чем же она заслужила его насмешки? Вдруг лицо перепачкалось? Или волосы снова дыбом?

Юноша тем временем уступил ей стул и пододвинул к столу другой. В тысячный раз прилизывая ладонью макушку и виски, Гвендолин пристроилась на краешек и наконец рискнула поднять на парня взгляд. Тот косился на рептилию, которая переместилась поближе к хозяину и снова заискивающе заглядывала в лицо. Гвендолин выдохнула: мальчик, в общем-то, не кусался… и потолок не обрушился… Насочиняла она себе, похоже.

– «Сам андарун» дословно переводится как «огонь внутри», – блеснул эрудицией Дориан, плюхнувшись на стул и задрав ногу на ногу. Из-под узких штанин выехали неприглядные костлявые щиколотки, острый носок верхнего ботинка нервно задергался. – Огненная ящерица. Обитает в вулканических жерлах. Данный экземпляр, если не ошибаюсь, родом с Пепельных островов – видите характерные отметины над глазницами? Пепельные саламандры – неизменные спутники бога огня Вулкана.

– Я его дрессирую, – охотно похвастался Айхе.

– Правда? И как успехи?

– А вы не замечаете? – он горделиво расправил плечи. – Сидит, внимает хозяину.

Дориан скептически покачал головой:

– Такие рептилии не поддаются дрессировке, у них напрочь отсутствует инстинкт привязанности к кому-либо, кроме своего божества, да и любые другие чувства.

– Я тоже так думал. Два дня уже над ним бьюсь – ни одной команды не выполнил! Для дрессировки это не срок, понятно, но ведь я колдун, он обязан мне повиноваться!

– Только из-за того, что ты волшебник? – вырвалось у Гвендолин.

Айхе повернулся к ней, но она выдержала взгляд в упор. Краска давно слезла с ее щек, а уж восхищаться тем, кто всячески выпячивал собственную исключительность, совсем не хотелось.

– Теоретически Айхе прав, – ответил за юношу Дориан. – Колдовство вынуждает подчиняться даже бессловесных тварей. Даже божественных спутников, вроде дриад и сатиров, а у них-то разума побольше. И все-таки саламандра… хм…

– Все изменилось после того, как Хал – я назвал его Халом – провинился.

– Ну-ка? – Дориан с любопытством подался вперед.

– Я его напугал и заработал укус, – Айхе смущенно продемонстрировал правую руку. Указательный палец на ней покраснел и распух. – Собирался оставить его в покое, раз уж он такой непреклонный, а он вдруг взялся везде за мной таскаться. Ластится, подлизывается, в глаза жалобно заглядывает: мол, прости, хозяин, осознаю свою вину… Ну и как его прогнать, такого несчастного и виноватого?

К удивлению Гвендолин, душещипательная история произвела на алхимика совсем не то впечатление, которое ожидалось.

– Дай-ка свой палец, – потребовал он безапелляционно и протянул ладонь. Сбитый с толку Айхе повиновался. Вот уж не ожидал, что мелкая ранка затмит историю со счастливым приручением дикой ящерицы. Дориан принялся усердно сгибать, разгибать, мять палец, а затем и всю пострадавшую конечность, и, наконец, вынес вердикт:

– Так я и думал. Яд.

– Что? – Айхе выдернул руку.

– Сильно болит?

– Скорее, докучает. Я к вам как раз за мазью какой-нибудь пришел, а то ноет и пухнет на глазах.

– Саламандры, мой неискушенный друг, существа ядовитые. Только яд у них слабенький и действует медленно. Поэтому они кусают жертву, а потом не выпускают из поля зрения и терпеливо ждут, пока та сдохнет.

На Айхе жалко было смотреть.

– То есть… – выдавил он, – эта рептилия волочится за мной в ожидании, пока я окочурюсь? Так, что ли?

– Печальный факт, – без тени сомнений подтвердил Дориан. – Я бы на твоем месте не поворачивался к ней спиной: не подначивал ускорить процесс.

– Несчастный, виноватый Хал! «Прости-и-и, хозя-а-аин», – передразнила Гвендолин и покатилась со смеху. Айхе осадил ее обиженным взглядом, но его выдержки хватило не надолго: губы дернулись, расползаясь в улыбке, и в следующий миг он уже веселился от души.

– Как же я теперь от него избавлюсь? – озадачился Айхе, вытирая слезы. – Он же не станет преследовать меня еще лет пятьдесят, пока я не умру естественной смертью?

Дориан принял его слова за чистую монету и с непрошибаемой серьезностью произнес:

– Вряд ли он проживет так долго без пищи.

– А ты кинь ему палку, а сам спрячься, – посоветовала Гвендолин. – Вдруг расшибется тебе в угоду и принесет? Только берегись, чтобы снова не подпалил.

Слова сорвались с губ прежде, чем она сообразила, что болтает лишнее.

– Снова? – Айхе вопросительно повел бровью, и Гвендолин смутилась. Разыскивая его в развалинах, она бредила лишь грозящей ему опасностью и не разменивалась на мелочи, вроде объяснений. Сочинила бы историю с подслушанными воплями гарпий, где Айхе не фигурировал вовсе. И ведь не погрешила бы против истины. И вот так глупо срезалась на ерунде.

– Я… была сегодня в развалинах, – запинаясь, пробормотала Гвендолин. И принялась сбивчиво излагать чуть подправленную версию событий, в которой она вовсе не собиралась подглядывать: просто не успела заявить о себе, а тут уже и гарпии нагрянули. Гвендолин все говорила и говорила, путаясь, перескакивая с пятого на десятое и каждый миг ожидая, что Айхе впадет в ярость. И будет прав: мало ли чем он мог заниматься в руинах?! Подсматривать низко. Даже если она случайно пробегала мимо, ей стоило либо обнаружить себя, либо убраться восвояси из уважения к чужому уединению.

Когда обрывочное повествование, приправленное покаянием, иссякло, воцарилось молчание. Дориан с нарочитым вниманием наблюдал за саламандрой. Нанну расставила на столе тарелки и щедро отвесила в каждую по куску дымящейся яичницы. Гвендолин несмело посмотрела на Айхе исподлобья: вдруг обойдется малой кровью?

Юноша глядел в сторону и, кажется, меньше всего злился на ее безответственное поведение. В его потемневших глазах танцевали огненные блики, и Гвендолин вдруг ощутила, как что-то болезненно, судорожно сжимается в груди, как душа выворачивается наизнанку и рвется к тому, кого едва знает, как лицо напротив затмевает целый мир, и растворяются в горячечном бреду обрывки здравых мыслей. Как он умудрился за какие-то пару суток превратиться в воздух, которым она дышала? Неужели вот это щемящее, неприподъемное, не вмещающееся в душу чувство и есть… любовь?

– Приятного аппетита, – Нанну грохнула об стол сковородой с овощным рагу, и Гвендолин вздрогнула, вынырнув из облаков. – Дориан, не щелкай клювом, подставляй тарелку.

– До чего любопытный образец, – восхитился алхимик, не сводя с саламандры фанатичного взгляда. – Если его напугать, он подпалит целый замок…

– Хоть раз поешь молча, – попросила Нанну, скроив унылую мину. – Без мрачных пророчеств, ладно?

– Ладно, – Дориан сосредоточился на еде.

Нанну пододвинула к Гвендолин тарелку с яичницей и кружку с холодным компотом и замешкалась, раздумывая, как поступить с Айхе. Он был в ее жилище нечастым и, чего греха таить, совсем не желанным гостем.

– Вы, наверное, привыкли к другим блюдам, господин, – предположила она с нарочитым ударением на последнем слове. – Это еда для прислуги.

Айхе нахмурился и протянул тарелку:

– Можно добавить мяса?

Нанну фыркнула: надо же, не погнушался простецкого рагу с костями и салом. Она плюхнула ему самый увесистый и самый костлявый шмат, размазав яичницу по краям, и осталась довольна красными пятнами на его щеках.

В безмолвии застучали ложки. Обглодав кость, Айхе швырнул объедки плотоядной рептилии и ответил на три удивленных взгляда:

– Чтобы не крякнул с голодухи в ожидании моей гибели.

– Когда ты улетаешь? – тихо спросила Гвендолин, претворяясь, будто увлечена яичницей. Она не надеялась на ответ, однако получила его.

– Завтра. Кагайя обещает наслать на мою голову все мыслимые кары небесные, если я не достану какую-то хваленую побрякушку.

– Я бы на твоем месте не относился к амулету Ципреи столь легкомысленно! – Дориан распрямился на стуле, словно ему в спину воткнули штырь. – Он обладает исключительной магической силой, сопоставимой с зарядом солнца! Если с ним непочтительно обращаться, это может вызвать катаклизм!..

Нанну вскинула глаза к потолку и вздохнула. Айхе мрачно покосился на алхимика и задал резонный вопрос:

– Ну и что? Мне теперь не летать?

– А ты справишься с превращением?

Как в воду глядел. Айхе помрачнел ещё сильнее и заявил с упрямой решимостью:

– Легко.

Дориан не поверил, но вразумлять не стал.

– Я после ужина проверю, как срастаются твои ребра. Еще раз примешь на ночь лекарство, а там решим.

– Заодно с лекарством и мазь принесите. Может, если палец заживет, ящер от меня отцепится?

– А что делать, чтобы гарпии отцепились? – не выдержала Гвендолин. В общих чертах она обрисовала парню ситуацию с их намерениями, но стыд то и дело затыкал рот, и под конец она совершенно измаялась, подбирая слова. Вряд ли Айхе правильно оценил масштабы грядущего бедствия. – Они обещали… порвать тебя на куски.

– Придется встать в очередь, – Айхе с усмешкой кивнул на саламандру, которая по-прежнему поедала его глазами.

– И еще они сказали… – ох, как же тяжело! Голова лопнет! – Что ты… что сначала…

– Ну да, используют меня по назначению, – буднично закончил за нее Айхе и залпом допил компот.

– Пойду, принесу мазь, – Дориана сдуло со стула и вынесло за дверь. Нанну проводила его многозначительным смешком: