Текст книги "Ученик колдуньи (СИ)"

Автор книги: Анастасия Колдарева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 18 страниц)

Крысята запищали громче, цепляясь крошечными лапками за прутья, тычась друг в друга усатыми мордочками и пытаясь выбраться из западни. Словно знали об уготованной участи. Как бросить их здесь? Как позволить поганым ведьминым любимцам сожрать несчастных? Ведь каждый крысенок мог оказаться человеком! Ведь и Дэнни мог очутиться среди них!

Последняя мысль придала Гвендолин уверенности.

Время убегало. Минута промедления могла стоить Айхе жизни, а она тут возилась с крысами. Ситуация осложнялась тем, что прутья у клеток были железными и весьма добротными: не разогнешь. И каждая клетка запиралась на навесной замок.

– Ключ, – пробормотала Гвендолин, – он наверняка где-то рядом.

Отмахиваясь от подозрения о том, что ключ, в общем-то, мог находиться где угодно, она принялась обшаривать стол и близстоящие стеллажи. Крысы разразились протестующим писком.

– Не там ищу? – догадалась Гвендолин и направилась к камину. – А где нужно? Здесь?

И действительно, связка ключей лежала на каминной полке. Гвендолин мысленно застонала: это же еще нужно было выбрать подходящий! Она уже протянула руку, когда взгляд упал на фигурный прозрачный сосуд, покрытый пылью, заткнутый пробкой, перевязанный грубой бечевкой и запечатанный сургучной печатью. В сосуде что-то шевелилось… нет, трепыхалось… нет, пульсировало. Что-то темное, скользкое, перевитое круглыми шнурками… нет, кровеносными сосудами.

– Ой, мамочка! – Гвендолин выпучила глаза. Да это же было сердце, настоящее человеческое сердце, живое, бьющееся! Дурнота навалилась вместе с волной предобморочной слабости; Гвендолин только теперь осознала, куда угодила: в самую сердцевину ведьминого логова! И не сносить ей головы, если Кагайя вернется!

Клацая зубами от страха, Гвендолин схватила с каминной полки ключи. Выронила – связка с лязгом стукнулась об пол и отлетела под стол.

– О, нет! – в отчаянии взвыла она и полезла доставать.

Пришлось обогнуть монументальную громадину с тыла. Гвендолин присела, шаря ладонями на полу под ящиками. Ну где же, где… И замерла, расслышав шелест многослойного одеяния и тихие, торопливые шаги. Сердце остановилось. Дыхание сперло. И почти не осталось сил сдерживать подкативший к горлу вопль ужаса.

Кагайя вернулась. Все кончено. Для нее, для Айхе, для Дэнни. Для мамы с папой. Вот она, смерть, такая страшная, такая… обыденная.

– Так-так-так, – раздался надтреснутый старческий голос.

Не Кагайя?..

– Гляди-ка, как недурно она тут обжилась: золото, драгоценности, аквариумы, морские чудища. Всегда питала к ним нездоровую слабость. Устроила гадючник. Видать, заботится о своих питомцах, холит и лелеет, живым кормом снабжает, из которого, притом, половина – люди. А у родной сестры камешек стащила, бесстыжая.

Старуха пошаркала к камину. В щель между ящиками Гвендолин отчетливо видела ее приземистую, иссохшую фигуру. Шелковые юбки неприглядно висели на старческих костях и как будто слегка просвечивали, но Гвендолин от испуга находилась уже на грани обморока: могло и померещиться.

– Ну да ничего, я свое верну, – благодушно проворчала бабка. – Ишь, мальчишка! Думал, утащит амулет и уйдет безнаказанным. Еще чего! Пусть теперь повертится.

Гвендолин чуть не выкрикнула: «Так это вы виноваты!» Но сдержалась, до крови закусив губу. Если это и вправду ведьмина сестрица пожаловала в гости, лучше было затаиться и помалкивать. Ципрея, судя по слухам, ничем не отличалась от кровной родственницы. А ну как в крысу превратит? Или того хуже?..

– И чего тут у нас? – продолжила старуха, перебирая банки на каминной полке. – Гляди-ка, человеческое сердце. Уж не дракона ли мерзавка выпотрошила?

Гвендолин затаила дыхание.

– Нет, старовато для мальчишки. И мелковато. Ему же лет пятьсот, а дракон – сущее дитя, его сердечко не так бы трепыхалось, оно бы эту склянку просто расплавило. Дура моя сестрица, дура набитая. Отправила гаденыша на смерть, а могла бы выдернуть сердечко – это же какая силища! Хм. Где же камень?

Гвендолин зажмурилась, подтянула коленки к груди, молясь про себя об одном: только бы все поскорее закончилось. Только бы старуха ее нашла – или убралась восвояси!

– Тут его нет, – заключила Ципрея, шаря по столешнице. – И в ящиках, чую, нет. Вот незадача. Неужели на себя нацепила? Это что же получается, из-за ее дурости целый мир погрязнет в хаосе? Вот бестолочь!

И, блеснув витиеватым ругательством, она зашаркала к двери. У порога остановилась.

– Нет здесь никакого договора, – неожиданно заявила бабка. – Глупый дракон ничего не подписывал и душу свою не продавал. Заколдованная раковина на его шее – вот чем мерзавка его пленила. Привязала к себе крепче любых печатей и кровавых подписей и помыкает, как хочет. Сними оперкулум и разбей. Это известковая крышечка брюхоногого моллюска, ее любой булыжник в труху измельчит. Только колдовство тоже нужно распутать, а это не каждому под силу. Твоих-то сил хватит?

Так это что же получается, старуха знала, что Гвендолин прячется под столом? И что разыскивает договор Айхе? И мысли ее читала?

– Тут мне больше делать нечего, – подвела итог Цирцея.

– Стойте! Подождите! – закричала Гвендолин, вскакивая с колен. – Скажите только, он еще жив?

Однако колдунья словно растворилась в воздухе.

– Поторопись, – прошелестело в пустом кабинете ее прощальное напутствие.

Выдохнув от облегчения, Гвендолин наконец вспомнила о крысятах. Снова полезла под стол за ключами, подобрала под размер замочков и принялась поспешно отпирать клетки одну за другой. Зверюшки горохом посыпались на пол и кинулись врассыпную.

– Бегите, бегите, – поторапливала Гвендолин. – Да смотрите, не попадайтесь больше.

Теперь в кабинете Кагайи, если верить призрачной бабке, ее ничто не держало. На всякий случай она подергала за ручки ящиков стола – разумеется, заперты! А замочные скважины и вовсе отсутствовали. Очевидно, ящики запирались колдовством – осторожная ведьма доверяла лишь собственным чарам. И не выяснишь, лукавила ее сестра или нет. У Гвендолин не оставалось выбора, кроме как принять старухины слова на веру и пуститься в обратный путь.

«Разбей амулет», – велела Цирцея. Как будто вырваться на арену и отвоевать Айхе у морской гадюки – плевое дело, проще, чем отобрать соску у младенца.

– Горазда бабка советы давать, – ворчала Гвендолин, сбегая по винтовой лестнице. – Взяла бы да поднапряглась, раз самая умная. Уж ей-то вызволить дракона не стоило бы ни грамма усилий! Сама же, кстати, и натравила на него Аргуса, а теперь великодушной прикидывается. Может, зря я ее послушала?

Чувствуя, как тает едва окрепшая надежда, Гвендолин прогнала пессимистичные мысли. От них опускались руки и охватывало смертельное уныние, а следовало не раскисать. Следовало, наоборот, собрать волю в кулак. И поверить: в драконью выносливость Айхе, в каплю удачи, в крупицу добра, способную перевесить переполненную чашу чужой злобы. В зов собственного сердца, которое хоть и изболелось, истерзалось из-за мальчишки, но все же чувствовало: он жив. Сердце не обманешь.

Гвендолин провела в замке не больше получаса, а между тем, площадь перед крыльцом пугающе изменилась. Пустынные кленовые аллеи окутала серая хмарь, словно бог теней добрался и досюда. Насыщенный тревожными предгрозовыми запахами ветер полоскал листву деревьев и закрывал солнце клочками туч, расцвеченных в жутковатые багровые тона.

Гвендолин поежилась. С детства боялась непредсказуемых летних гроз, частенько перерождавшихся в ураганы и чреватых разрушительными последствиями, и предпочитала не высовывать носа на улицу. Но сейчас ее не остановили ни молнии, ни грядущий ливень. Спотыкаясь от бессилия, она бежала между каналами с потемневшей, покрытой рябью водой, мимо часовен и возмущенных ветром садов. Привычный страх тугим клубком свился в желудке и то и дело прокатывался по телу волнами озноба.

Невзирая на тучи, окончательно слизнувшие с небосвода солнце, в замок никто не возвращался: ни гости, ни прислуга. Задыхаясь от бега, Гвендолин приближалась к месту сражения в полном одиночестве. Ветер уже доносил до нее шум голосов, слившихся в сплошной гомон. Это хорошо, хорошо, твердила она себе; это значило, что битва до сих пор продолжалась.

Дотащившись до верхней террасы амфитеатра, она в изнеможении рухнула на колени.

На трибунах царило небывалое возбуждение. Растеряв последние капли фальшивого достоинства и самообладания, божества, духи и мелкая шушера из их свит превратились в свирепое, кровожадное скопище: галдящее, ревущее, осатаневшее. Толпа в исступлении требовала крови.

Едва не оглохнув от сумасшедшего гвалта, Гвендолин наконец взглянула на арену. Последний бросок гадюки, тянущей за собой черно-багровый шлейф дыма и кровавых брызг, последний надрывный рык, клокочущий в драконьей глотке, – и Айхе рухнул на камни, корчась в агонии. Он рвано дышал, оскалив зубы, покрытые кровавой пленкой.

– Нет, – Гвендолин остолбенела, отказываясь верить собственным глазам.

Опоздала. Не спасла. Бросила одного в самый тяжелый момент.

– Айхе! – заорала она. Вскочила на ноги и кинулась вниз по лестнице – откуда только взялись силы?! Споткнулась, грохнулась со всего размаху и расшиблась об острые ступени. Ободранные ладони, локти, колени обожгло болью, ссадины залепила грязь и каменное крошево, из глаз брызнули слезы, но не было времени размениваться на царапины, когда внизу, на арене, умирал Айхе.

Ее надсадный крик, как ни странно, привлек внимание зрителей: трибуны чуть притихли, сотни мерзких рыл, перекошенных порочным вожделением, обернулись и впились глазами в маленькую фигурку, бегущую по ступеням.

Размытыми мазками пронеслись мимо физиономии вампиров и амазонок. Осталась позади остолбеневшая Нанну. Невольно расступились ныряльщики.

Преодолев последние ступени, перебравшись через каменный борт, Гвендолин вырвалась на арену.

Айхе уже изменился: мириадами голубых искр обернулись разметанные по земле крылья, осыпалась окровавленная чешуя. Лишь огромная тень, словно выжженное на брусчатке клеймо, напоминала теперь о его драконьей ипостаси.

Глупый, самоуверенный мальчишка, дерзнувший сразиться с богом, – что от него осталось? Гвендолин, рыдая, упала на колени возле избитого, искалеченного тела, изорванного чужими зубами: рубаха превратилась в лохмотья, грязная от пыли, пота и крови грудь судорожно дергалась, а в боку зияла рана: морская гадюка успела вцепиться ему под ребра. Айхе не дышал, а хрипел от боли урывками сквозь зубы. И судорожно пытался подняться. С каждой попыткой из раны вытекали новые струйки крови.

– Не двигайся, – выдавила Гвендолин, захлебываясь слезами. – Пожалуйста, не двигайся!

Сзади послышалось шипение, и сырое, смрадное дыхание окатило спину.

Гвендолин рывком обернулась.

Гадюка нависла над ней, вытаращив мутные рыбьи зенки. Зубы, каждый длиной в полметра, торчали из раззявленной пасти, покрытая жиром черная чешуя лоснилась. От твари разило удушливой, тошнотворной вонью.

Трибуны сковала гробовая тишина. В немом предвкушении, подрагивая от сладострастия, боги ожидали, как кошмарные челюсти схлопнутся вокруг новой жертвы и перекусят пополам. Кто-то аж заскулил от вожделения, когда девочка поднялась на ноги и бесстрашно выпрямилась перед мордой чудовища: тощенькая, жалкая тростинка, стиснутые кулаки, залитое слезами лицо и тоска, тоска в глазах.

– Не тронь его, – произнесла Гвендолин. – Не смей. Его. Трогать.

Гадюка угрожающе качнулась навстречу – Гвендолин не шелохнулась. Смерть дышала в лицо, но она видела вещи похуже смерти. И не страшилась.

– Уходи, – услышала она со стороны собственный надломленный голос. – Ты победил, уходи.

И к изумлению толпы, гадюка вдруг отпрянула. Ее словно вытряхнуло из дымного облака. Вернув первоначальный размер, освобожденная рыба метнулась прочь, к хозяйке.

А Гвендолин, не моргая, уставилась в черный провал под капюшоном, заменяющий Аргусу лицо. Тупая, ноющая боль зародилась в груди: где-то в районе сердца, где-то на уровне души.

– Уходи, – в смятении повторила Гвендолин.

Аргус продолжал смотреть на нее. Она почти физически ощущала этот взгляд: пронзительный, выворачивающий душу, пропитанный нечеловеческой болью и бесприютной тоской – самой сильной и самой горькой тоской в мире. А потом повернулся и бесшумно заскользил прочь. Гвендолин проводила его глазами: бога ночных теней, безмолвия и одиночества.

К реальности ее вернул мучительный стон. Айхе согнулся, зажимая рану в боку, сквозь его пальцы медленно сочилась темно-вишневая кровь. Спустя мгновение его плечи поникли, тело расслабилось и окровавленная ладонь безвольно соскользнула на землю.

Гвендолин кинулась на колени. Склонилась над ним, дрожащими руками убирая волосы с его липкого и грязного от пота лба.

– Потерпи… потерпи… сейчас…

А что, собственно, сейчас? Чем она могла ему помочь?

Она в отчаянии оглянулась на волнующиеся трибуны, ожидая поддержки, помощи. Но зрители утратили к бесславно павшему герою поединка всякий интерес. Одни довольные, другие разочарованные, они разбредались, с беспокойством поглядывая на чернильно-багровые тучи. Впрочем, некоторые остались на местах, дожидаясь окончательной развязки. А по центральной лестнице в окружении обеих любимиц чинно спускалась Кагайя. Ее фантастическая прическа гордо реяла над вереницей гостей. На арене к ней присоединилась тройка ныряльщиков с копьями, однако близко подойти не посмела: застопорилась у ограждения.

– Госпожа Кагайя! – Гвендолин не сумела подняться: ноги не слушались. Так и встретила ведьму на коленях, покачиваясь над раненым мальчиком. – Айхе еще жив! – Жалобно заглянула в красивое, надменное лицо. Всем своим измученным сердцем она надеялась, что известие обнадежит колдунью и растопит лед в сощуренных глазах. – Сжальтесь! Помогите ему! Ведь вы можете! Можете…

Кагайя остановилась, брезгуя переступать через забрызганные кровью камни и холодно взирая на своего воспитанника. Девочку она, казалось, вовсе не замечала.

– Ведь вы не дадите ему умереть? – всхлипнула Гвендолин.

Ведьма молчала. Ни один мускул на ее холеном лице не дрогнул.

– Пожалуйста, – шепнула Гвендолин одними губами, уже предчувствуя ответ.

– Пришло время расплачиваться, драконыш, – наконец изрекла колдунья так тихо и так холодно, что кровь застыла в жилах. – Твой отец предпочел мне поганую смертную, а я никому, слышишь, никому – даже богу! – не позволю себя унижать. Мой позор дорого стоит. Крови твоей матери – да, да, это я натравила на нее волколаков! – оказалось не достаточно, чтобы смыть его. Но ты… ты – совсем другое дело. Плоть от плоти, дух от духа; выродок, о существовании которого Хозяин Ветров и не догадывается. – Ее ноздри хищно раздулись. – Ты мог бы передать привет ему лично на пути в благословенные небеса, которыми вы оба так дорожите, да боюсь, загремишь прямиком в царство мертвых. Согласно договору, ты – мой, и только мне решать, где сгноить твою душу.

– Госпожа? – сзади несмело приблизились трое с копьями. Выступить рискнул жирный. – Буря надвигается, госпожа. Извольте распорядиться: мы закончим с мальчишкой.

– Не нужно милосердия, – Кагайя вскинула руку. – Сам подохнет. И чем дольше продлятся его мучения, тем слаще будет месть.

Ныряльщики переглянулись. Жестокого монолога они явно не слышали.

– Госпожа! – с трибун скатился Коган. Красный и потный, борясь с одышкой, он ткнул пальцем за плечо. – Там господин Дориан смущает гостей криками о конце света!

– Дориан? – взгляд у ведьмы неожиданно потеплел. Она встревожено обернулась. – Он спустился с башни?

– Да, госпожа!

– Плохо, – Кагайя вскинула голову, будто лишь сейчас заметила багровое небо. – Конец света, говоришь… Найди его! Не хватало еще, чтобы гости запаниковали.

Позабыв об умирающем мальчике, она направилась прочь с арены. Коган бросился вперед выполнять поручение. Ныряльщики ещё постояли, неуверенно переминаясь с ноги на ногу, а потом тоже отправились восвояси.

Точно громом пораженная, Гвендолин смотрела им вслед и никак не могла осознать случившееся.

Айхе захрипел.

– Что? – она поспешно нагнулась, подставляя ухо к его обветренным сухим губам.

– Гвен… – он попытался улыбнуться. Смотреть не это было невыносимо, и Гвендолин бессильно завыла, уткнувшись лицом ему в грудь.

Из грузных туч посыпалась изморось, о камни разбились первые тяжелые капли дождя, и почудилось, будто само небо горюет вместе с несчастной девочкой.

Последние гости покидали опустевшие трибуны. От раскаленной солнцем брусчатки поднимался пар, вода не впитывалась в потрескавшуюся землю между камнями. В быстро растущих лужах растворялась кровь: так утекала жизнь Айхе – медленно и неумолимо. А тот щурился от барабанящих по лицу дождевых капель, глотая холодную влагу и заходясь мучительным кашлем. Гвендолин склонилась над ним, закрывая от развернувшегося ливня.

– Гвендолин!

Мокрая и растрепанная, похожая на ощипанную курицу, на арену выскочила Нанну.

– Дело дрянь! – с ходу выпалила она и бухнулась на колени подле Айхе. Сдернула с волос промокшую косынку, скомкала и прижала к рваной ране в боку мальчика. Тот содрогнулся и обмяк, снова потеряв сознание от боли. – Не думала, что скажу это, но ты молодец.

– Я ничего не могу сделать! – выдавила Гвендолин сквозь рыдания. – Что мне делать, Нанну, что мне делать?!

– Возьми себя в руки.

– Ведьма убила его мать, а его самого превратила в раба… Постойте! – Гвендолин опомнилась. Запустила руку под шею Айхе, запуталась пальцами в мокрых, слипшихся волосах, сморщилась от усилий и выдернула амулет. Круглая, глянцевая ракушка, похожая на синий глаз в цветном обрамлении, очутилась в ладони. Даже на ощупь она была противной и скользкой. Шнурок, на котором она висела, оказался чересчур коротким – такой не стащишь через голову. Гвендолин поискала глазами подходящий булыжник – благо, их возле ограждения валялось множество. Взвесила камень в руке: годится! Уложила на него амулет. Подобрала второй камень и без лишних сомнений размозжила ракушку точным, сильным ударом. Кусок извести жалобно хрустнул, прах посыпался на землю. В тот же миг в лицо хлестнул стылый колдовской ветер и злобный вопль огласил округу.

– Кагайя, – Нанну испуганно втянула голову в плечи.

– Это был договор, – Гвендолин удовлетворенно отшвырнула булыжники. Погладила Айхе по щеке. – Теперь ты свободен. Только держись.

– Надо перенести его в замок, – предложила Нанну. – Дориан что-нибудь придумает. Он гений, только… мертвых не воскрешает. Надо поторопиться.

– И как же мы это сделаем? Сейчас бы носилки или хоть кусок ткани.

– Не хочу тебя еще больше расстраивать, но у нас проблема, – Нанну изменилась в лице, глядя куда-то вдаль поверх ее головы.

– Куда уж больше, – Гвендолин проследила за взглядом. И обмерла. Вот уж воистину: беда не приходит одна.

С неба, выписывая плавные круги, опускались две гигантские чернокрылые птицы с человеческими головами. Ветер нещадно трепал их промокшие перья и волосы, однако в разбушевавшейся стихии они, очевидно, чувствовали себя превосходно. Гвендолин, охнув, бросилась набивать подол туники камнями, Нанну, опомнившись, последовала ее примеру.

Изогнутые ястребиные когти вонзились в выщербленную брусчатку, сильные крылья сложились за спиной, и степенно вышагивая, вытягивая шеи и впиваясь в раненого мальчика горящими глазами, гарпии неторопливо приблизились.

– Стоять! – Гвендолин сурово замахнулась булыжником.

– Кто это там? – прощебетала первая птица.

– На земле, – подхватила вторая.

– Наш друг Айхе?

– Никакой он вам не друг! – Занесенная за голову рука тряслась от напряжения.

– Он мертвый? – плотоядная гримаса на миг исказила бледное лицо первой гарпии.

– Вы убили его?

– Вот тупицы, – буркнула Нанну.

– Зачем вы это сделали?

– Он жив! – выкрикнула Гвендолин. – И вам нечего здесь делать! Убирайтесь!

– Человеческий ребенок нам угрожает, – удивилась первая, по-птичьи наклонив голову влево. Ее желтые глаза насмешливо сощурились.

– Прогоняет, – улыбнулась вторая.

– Но мы не враги.

– Мы можем вылечить нашего друга.

– Там, в горах, у нас есть целебные зелья и мази.

– Мы исцелим его раны.

– Отдай его нам… – медленный шаг, ещё один.

– Назад! – Гвендолин швырнула камень.

Взмахнув крыльями, гарпии отпрыгнули, увернулись от удара и уставились на нее обиженно.

– Так ты платишь за помощь, человеческая девочка?

– Черной неблагодарностью?

– Знаю я вашу помощь! – Гвендолин схватила второй булыжник. Ощетинилась, готовая ударить. Может, силенок у нее было и маловато, зато решимость зашкаливала. В исступлении люди горы сворачивали. – Вы хотите забрать его, чтобы из… изнасиловать! – выкрикнула она отвратительное слово. – И разорвать на куски! А ну прочь отсюда, вы, мерзкие горгульи!

– Что? – две пары желтый глаз полыхнули злобой. – Как ты смеешь обзывать нас!

– Как смеешь обвинять!

– Уличать…

– …в том, чего мы не совершали…

– …и не собирались совершать!

– Ты гадкая!

– Эгоистичная!

– Поганая девчонка!

– Ты убьешь нашего друга.

– Он погибнет по твоей милости.

– Чем ты поможешь ему?

– Чем залечишь его раны?

Шажок за шажком гарпии подкрадывались ближе. Еще чуть-чуть – и наскочат, схватят, и уже не вырвешь Айхе из их железных когтей.

Гвендолин не стала дожидаться, когда это случится. Камни полетели в хищниц один за другим. Секундой позже к ней присоединилась Нанну.

– Валите отсюда! – велела она, несколькими меткими попаданиями отогнав ближнюю тварь. Сил в ее натруженных руках оказалось достаточно, чтобы нанести пару-тройку весьма чувствительных ударов по легким и хрупким, как скорлупа, птичьим телам. Со злобным клекотом гарпии взвились в воздух, теряя черные, как хлопья сажи, перья, но не улетели. Их перекошенные бешенством лица не оставляли сомнений: без добычи они не уберутся. Запах крови растравил их, одурманил, и, стряхнув притворство, бестии заметались над Айхе, пикируя и целясь когтями в грудь. Гвендолин едва успевала подбирать новые камни, Нанну молотила по всему, что подворачивалось.

– Час от часу не легче! – завопила Нанну, когда на арене, откуда ни возьмись, появились крысы. Первый десяток, второй… сотня, другая… Мокрая серая лавина в мгновение ока затопила площадь. Поначалу Нанну еще отшвыривала их ногами от распростертого в беспамятстве мальчишки, но тут одна из гарпий, воспользовавшись ее замешательством и отчаянием, впилась Айхе когтями поперек живота и дернула вверх.

– Уйди! – заорала Гвендолин и кинулась на нее, молотя зажатыми в ладонях булыжниками по птичьим ребрам. Под ее ударами что-то хрустнуло, должно быть, удалось перебить кость. Гарпия зашлась диким ором, разжала когти и, кувыркаясь, грохнулась на землю. Ее товарка издала разъяренный клич, растопырила свои клинки и нацелила их уже не на Айхе – на Гвендолин! Молниеносный бросок – не увернешься, не защитишься, не отобьешься, и Нанну, беспомощно шарившая руками среди крыс в поисках камня, не поможет. Словно в замедленном сне Гвендолин увидела последний бросок.

И вдруг смертоносные лапы кувыркнулись набок и завертелись волчком. Краем глаза Гвендолин заметила, как огромный булыжник – им с Нанну такой и не поднять! – буквально сметает осатаневшую тварь и размазывает по брусчатке. Жалобный визг резанул по ушам, а затем обе гарпии огромными прыжками, спотыкаясь и ударяясь об ограждение, отступили. Улетели они или затаились в сумраке деревьев за ареной, Гвендолин уже не видела. Ее обеспокоили невесть откуда взявшиеся люди. Бледные костлявые, жилистые оборванцы, похожие на оживших мертвецов, поднимались с земли тут и там. Одни вставали, другие, едва поднявшись, вдруг падали обратно. И превращались в крыс.

– Шша, – заскулила Гвендолин, озираясь вокруг сквозь растопыренные пальцы.

– Постой, нет, – стискивая в руке булыжник, готовая защищаться от новой напасти, Нанну помедлила. Выпрямилась. – Это не шша. Обычные люди. Только с них почему-то спадает заклятие.

А ведь и впрямь, на остромордых, зубастых чудищ эти несчастные не походили. И атаковать не торопились. Они стояли под хлесткими струями дождя, изумленные не меньше Гвендолин и Нанну, разглядывая дрожащие пальцы, ощупывая впалые щеки, продирая мутные глаза.

– Спасибо… за помощь, – нашлась Гвендолин, соображая, что один из этих людей только что спас ее от неминуемой гибели.

– Нас позвали дети, – прогудел кто-то, коверкая слова отвыкшим от человеческой речи языком.

– Дети? – нахмурилась Нанну.

– Ты, – грязный палец с обломанным ногтем ткнулся в сторону Гвендолин, – вернула наших детей.

– Их поймали слуги ведьмы, – встрял хриплый женский голос, похожий на металлический лязг. Вот что значит – годами не пользоваться голосовыми связками. – И забрали в замок, чтобы скормить монстрам из моря, а ты…

– Постойте. Те крысята из кабинета Кагайи? – наконец догадалась Гвендолин. – Но я же просто открыла клетки…

– Ты спасла наших детей.

– Спасла… – донесся отовсюду благодарный гул.

– Мы пришли, потому что мальчик сказал: тебе нужна помощь, – произнес мужчина, тот, что заговорил первым.

– Мальчик?

– Он говорит, ты его сестра, – человек неуклюже присел, с непривычки раскинув руки, чтобы сохранить в вертикальном положении неповоротливое тело. Ему на ладонь вскарабкался маленький крысенок. Мокрая шерсть торчала иголками, чувствительный нос шевелился, глазки-бусинки блестели.

– Дэнни? – прошептала Гвендолин, превозмогая боль в груди и нервную, клокочущую в горле радость.

– Это его имя, – подтвердил мужчина.

– О боже, – Гвендолин качнулась было в нему, но ладони натолкнулись на голый, окровавленный живот Айхе. Она по-прежнему стояла на коленях над раненым мальчишкой. – Не сейчас, – мотнула головой.

Когти гарпии удвоили количество ссадин на его теле. Гвендолин в смятении приложила ухо к приоткрытым губам и ощутила слабое дыхание.

– Поможете дотащить его до замка? – решительно выступила Нанну, привычно взяв бразды правления в собственные руки.

– Он серьезно изувечен, – с сомнением проговорил мужчина, протягивая Гвендолин крысенка. Тот перебрался девочке на плечо и крепко вцепился в волосы, чтобы не сверзиться.

– В замке есть лекарь, – возразила Нанну. – Он поможет.

– Мы попробуем, – согласилась женщина. – Ради наших детей. Эш, Мортон, Томас, идите-ка сюда.

Трое некогда дюжих, а нынче просто рослых и широкоплечих парней охотно выступила из жидких рядов недавних крыс. Кряхтя от натуги, они подняли Айхе на руки и потащили прочь с арены.

– Остальные за мной, смените ребят, когда обессилят, – приказал мужчина и с виноватым смущением пояснил: – Среди нас давно больше доходяг, чем силачей.

– А камень вон как метнули, – заметила Нанну.

– То камень и две секунды, а то человек и долгая дорога. Идемте, пока колдовство вновь не обратило нас в животных.

Они заторопились вверх по лестнице амфитеатра. Гвендолин не могла думать ни о чем, кроме Айхе, мешком обвисшего в руках носильщиков. Зато Нанну не теряла присутствие духа.

– А как вам удалось вернуться в человеческое обличье? – выпытывала она по дороге.

– Спросите чего полегче, – мужчина пожал плечами, и его соплеменники согласно закивали. – Мы сами не ожидали. Уже не помню, когда в последний раз видел мир таким ярким и четким.

– М-м-м? – Нанну вскинула брови.

– Крысами мы видим окружающее сильно размытым и очень слабо воспринимаем цвета: в основном, синие и зеленые оттенки.

– Зато обзор шире, – заметил кто-то.

– Многие быстро забывают о том, что были людьми. Когда память стирается окончательно, колдовской мрак забирает их души.

– И превращает в шша, – мрачно добавила Нанну.

– Но мы стараемся помнить и передавать воспоминания своим детям. Вдруг однажды все изменится, и нам удастся вернуться?

– Я слышала, некоторые племена кочевников научились создавать обереги против мрака, – сказала женщина.

– Некоторые готовы поверить в какие угодно сказки, – хмыкнули сзади.

– А как мы проберемся по территории замка? – спросила Гвендолин. Она пыталась, честно пыталась уловить нить разговора, только глаза не могли оторваться от Айхе, за которым тянулся красный след: это капала кровь, расцветая звездами на мокрых камнях.

– После подумаем, – отозвалась Нанну. – Не забивай себе голову раньше времени.

Когда процессия промокших, продрогших на ветру изнуренных людей добралась до верхней террасы амфитеатра, дождь развернулся в полную силу. Его тугие косые струи затянули все вокруг непроглядным пологом, за ними скрылись даже внушительные громады замка и астрономической башни. В добавление ко всему, свинцовой дробью посыпался и заскакал по брусчатке крупный град. Крысы кинулись врассыпную: для них удары градин были весьма чувствительны.

– Повернем его, чтобы не захлебнулся! – скомандовал один из парней, волокущих Айхе.

– Обожди… дай передышку, – раздалось в ответ. – Куда тащить-то? Ни просвета не видать. Прикрой лучше тряпкой от града.

Нанну поспешила на помощь: выжала окровавленный платок, прополоскала под дождем и растянула над лицом Айхе.

– Вот вы где! – внезапно послышался нервный крик. Из дождевой серой хмари выскочил Дориан – Гвендолин едва узнала его без всегдашней огненной гривы: та потемнела и печально обвисла, зато нос на фоне прилизанной макушки гордо увеличился втрое. Смешно взлягивая, алхимик галопировал навстречу.

– Это ещё кто?

– Лекарь, – нашлась Нанну. – К нему и направлялись.

– Что я говорил?! – завопил Дориан без предисловий. – Все плохо, очень плохо! Госпожа надела украденный амулет и разбудила страшные силы! Смотрите!

Он ткнул пальцем вверх. Люди, жмурясь, разом вскинули головы. Тучи над ними закручивались воронкой и клубились, словно небо пучило, и оно с натужным ревом исторгало из себя все новые и новые порции густого багрово-чернильного дыма.

– Это хаос! – трагично проорал Дориан и по обыкновению вцепился себе в космы. – Он опускается все ниже и скоро вся земля погрязнет в нем. Вот, – он широким жестом обвел толпу людей, мрачно глядевших на него сквозь дождевую завесу, – вот доказательство. Законы вселенной пошатнулись, в ткани мироздания образовались прорехи, и хаос высасывает колдовство из нашего мира. Духи в замке носятся, как оголтелые: их волшебные силы угасают.

– И поделом! – мстительно выкрикнула Гвендолин. – Будут знать, как издеваться над смертными!

Дориан вытаращил круглые глазищи. Видимо, собирался ответить, но тут его взгляд упал на Айхе.

– Великие планеты! – ахнул он, хватаясь за сердце.

– Только без драм, – предупредила Нанну. – Лучше скажи, как помочь.

– Надо осмотреть раны, – Дориан упал перед мальчиком на колени и принялся рвать остатки рубахи на лоскуты и совать ей в руки. – Подержи. Выполощи, как следует. Ты, – он жестом призвал парня, который помогал нести Айхе, – прикрой ему нос руками, чтобы не нахлебался воды, а вы двое разверните платок, чтобы дождь не мешал. Вот, отлично, молодцы. Ну-ка…