Текст книги "Ученик колдуньи (СИ)"

Автор книги: Анастасия Колдарева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 18 страниц)

– Не пугай девочку!

– Гм… – Дориан опомнился, заметив побледневшую Гвендолин. – Ну, он и травы всякие собирает, а не только требуху…

– Дориан!

– Ну что Дориан? Ты сама начала!

– А как это – летать? – торопливо спросила Гвендолин, пока не разразилась очередная потасовка. Похоже, эти двое по-другому общаться не умели. – Неужели Айхе умеет превращаться в птицу?

– Не в птицу. В дракона.

– Дракон? – изумленно прошептала Гвендолин. – Айхе дракон?

– Госпожа собирается отправить его к своей сестре за амулетом, – зачем-то поведал Дориан, возвращаясь к своим флакончикам.

– Ха! – хмыкнула Нанну. – Цирцея треснет от счастья, когда он к ней заявится! Впрочем, Айхе, конечно, не из тех, кто будет унижаться и клянчить. Утащит – и дело с концом.

– Женщина, – Дориан возмущенно ткнул в нее пальцем, – ты испорченная. Тебе кто-нибудь об этом говорил?

– Ты. Раз сто, – отмахнулась Нанну. – И не вставай в позу. Руку даю на отсечение: Кагайя приказала ему выкрасть безделушку. Сам же знаешь, в каких они с сестрой отношениях.

– И зачем я за тебя вступился? Крысой ты была сговорчивей.

– Крысой я тебе еду с кухни не таскала, – насмешливо бросила Нанну и обратилась к Гвендолин: – Идем, пора ужинать и ложиться спать. Я тебе еще постель не приготовила, но ничего, места в башне полно, разберемся. А ты, солнце, долго еще будешь своими пробирками греметь?

– Уже почти закончил, – проворчал Дориан. – Сейчас спущусь.

Жилые помещения находились в башне этажом ниже. Гвендолин выделили целую комнату: не слишком просторную, зато с крошечным окошком, матрасом, тканым пледом и подушкой, набитой сеном. Под потолком, помимо паутины, были натянуты веревки, на которых сушились душистые травы, особенно сильно дурманил запах шоколадной мяты.

Рядом имелись и другие помещения: покои Дориана, спальня Нанну, лазарет, кладовые, подсобки, под завязку набитые рабочим инвентарем. Еще была кухня с большим столом, захламленными шкафчиками, рукомойником и деревянной кадкой с водой.

– Насчет Айхе я тебе вот что скажу, – произнес Дориан, усевшись за стол, пока Нанну резала хлеб, сыр и овощи. – Чтобы стать учеником колдуньи, он подписал договор, который должен храниться у госпожи. Безропотное повиновение ее приказам может быть лишь платой за обучение, а вовсе не стремлением его сердца. В драконьем облике Айхе осознает куда меньше, чем в человеческом, и это защищает его душу, мешает озлобиться. Но колдовство откладывает отпечаток на своего хозяина, и если не знать меры, оно отравляет. Про мальчика всякое болтают, а я сомневаюсь, что он жесток от природы. Волшебство такая штука… с годами оно оттачивает самые низменные чувства, культивирует пороки: гордыню, эгоизм, тщеславие. Госпожа, например, не всегда была жестокой: власть и колдовство искорежили ее душу.

Нанну с притворной жалостью шмыгнула носом.

– Сейчас разрыдаюсь, – язвительно кинула она, разливая в глиняные кружки компот. Или вино.

– А в этом договоре… ну, который Айхе подписал, случаем, не указано, чем он расплатился?

– Как в любом договоре, – согласился Дориан, – должны быть условия, обязательства, ответственность сторон.

Наверное, сумасбродная идея чересчур явственно отразилась на лице Гвендолин.

– Не-не-не, и думать не смей! – Нанну энергично затрясла головой:

– Важные бумаги госпожа хранит в кабинете, – словно науськивая Гвендолин, сообщил Дориан заговорщицким шепотом. – В ящиках стола, под замком.

– Ты в своем уме? – Нанну покрутила пальцем у виска. – Ты к чему девчонку подстрекаешь?

Дориан загадочно усмехнулся:

– Сама разберется.

– Мне кажется, Айхе здесь плохо, – призналась Гвендолин, вдохновленная неожиданной поддержкой алхимика.

– Да с чего ты взяла? – поразилась Нанну. – Мальчишка превосходно устроился: живет на готовом, дурака валяет, не работает – в мыло себя уж точно не загоняет. А видела бы ты его комнаты в замке! Если это называется «плохо»…

– Но у него ведь где-то есть родители? – предположила Гвендолин.

– Если и есть, он их стыдится. Иначе не сочинял бы небылицы о неведомом могучем божестве…

– И все равно они его ждут. – Гвендолин почувствовала, как на глаза наворачиваются слезы от тоски по маме и отцу. Нанну протянула ей бутерброд с сыром, и девочка вгрызлась в него, стремясь отвлечься и унять боль в груди.

– Ешь, давай, – посоветовала Нанну, – и ложись спать. А с Айхе сама поговоришь. Раз он тебя не чурается, то, может, и расскажет о себе.

– Спасибо, – пробормотала Гвендолин.

Она вдруг вспомнила, что не ела уже двое суток. Непонятно, как вообще продержалась на ногах столько времени! От разбавленного вина закружилась голова. По щекам вдруг сами собой потекли слезы, Гвендолин их поначалу даже не заметила, а когда опомнилась, уткнулась лицом в ладони и безудержно, надрывно разрыдалась.

– Ну, не плачь, не надо, – Нанну участливо погладила ее по плечу, – все образуется.

– Пусть, – возразил Дориан спокойно, – полегчает.

И Гвендолин рыдала, и рыдала, и рыдала, выплескивая из себя скопившуюся боль, и безнадежность, и горькое, бесприютное одиночество – все, что тисками давило на сердце и мешало дышать.

* * *

Ночь расстелила над землей густой облачный мрак, скупо сбрызнув звездными крапинками прорывы между тучами. Дуновения свежего ветра проникали сквозь крошечное окошко, но были не в силах разбавить удушливый аромат сухих трав. Бесчисленные метелки, едва шевелясь, пронизывали комнату каким-то таинственным, потусторонним шелестом.

Натянув жесткий тканый плед до самых ушей, Гвендолин скорчилась на матрасе, тщетно пытаясь забыться. Солома в подушке колола щеку, мышцы ныли от усталости, а в тяжелом затылке пульсировала боль. Веки давно опухли от слез, но те все не кончались: нет-нет, да и текли по вискам, капая на наволочку и спутанные волосы. Гвендолин трясло от озноба, от пережитого ужаса, от тоски и безысходности. Когда покровы дня, полные ярких впечатлений, оказались сорваны, она вдруг с ужасающей ясностью осознала, что может сгинуть в этом кошмаре навечно. Никогда не отыскать путь обратно, не увидеть родителей, не спасти Дэнни. Призрачный мир заглатывал ее, заталкивал в свою ненасытную плотоядную утробу, где царили чернота и хаос, где тлетворное дыхание смерти пропитывало и отравляло каждую минуту, каждый миг… Обессиленная, беззащитная, Гвендолин дрожала под одеялом, натягивая его все выше и выше, и жмурилась до рези в глазах, чтобы стереть врезавшиеся в сетчатку чужие лица и чужеродные пейзажи. Пусть все это окажется сном – температурным бредом, вызванным ангиной, или галлюцинацией, навеянной оккультными побрякушками тетки Тэххи. Пусть назавтра она проснется в своей постели, в окошко проберутся утренние лучи солнца, и мама пригласит к завтраку знакомым с детства хлопком по двери. Стоило только очень-очень сильно захотеть и ещё покрепче зажмуриться, как все это непременно сбудется…

Через час или два Гвендолин все же удалось задремать. Ее затянуло в тяжелое, мучительно небытие, наполненное пугающими отголосками реальности: жарким дыханием Левиафана, утробным вытьем голодных шша, их цепкими лапами, выныривающими из мрака, и грозными криками Кагайи, взрывами котлов в лаборатории Дориана, робкими прикосновениями Айхе, его вкрадчивым шепотом:

– Гвендолин…

Всхлипнув, она ткнулась лбом в теплую ладонь: не уходи, не оставляй меня одну.

– Гвендолин, – шепот повторился, на сей раз громче, настойчивее.

Вздрогнув, она распахнула глаза, сдернула с головы плед – и увидела над собой озабоченное лицо Айхе, расцвеченное тусклым светом лампы в желто-оранжевые тона.

– Извини, что разбудил, – юноша отстранился и убрал руку. Значит, его прикосновение тоже не пригрезилось? – Раньше придти не получилось.

Гвендолин задохнулась. Внутри вдруг разразился ураган эмоций, грудь заходила ходуном, в горле забулькали рыдания – и, бухнувшись лицом Айхе в колени, она позорно разревелась. Мальчишка на мгновение опешил. Потом принялся гладить ее по волосам: сначала несмело, а затем, не встретив сопротивления, увереннее.

– Тс-с-с, ну чего ты… не реви… все не так уж плохо.

Мало-помалу Гвендолин угомонилась. Застыдилась своего порыва и отодвинулась, всхлипывая, нервно заправляя за уши растрепанные волосы.

– Смотри, что я тебе принес, – Айхе протянул ладонь.

Пряча глаза, Гвендолин приняла подарок: длинный кожаный шнурок, на который были нанизаны бусины из камня, дерева, морских раковин.

– Красиво, – прошептала она.

– Можешь надеть на шею или намотать на руку. Вот, гляди, это лиственница из нашего парка. И клен: если нагреть, он будет светиться. Это железное дерево – оно растет только на острове Дриад, в тысяче километрах отсюда. А это панцирь морского таракана. Не бойся, он уже не пахнет, ему лет восемьсот. Это тигровые ципреи, я сам их выловил…

Он успокаивал ее, как старший брат – испуганную грозой сестренку. Гвендолин впитывала его голос, его неожиданное участие, его теплую близость и тихо млела, не веря собственному счастью. Когда бусины кончились и Айхе замолк, она стерла со щек уже почти высохшие слезы и улыбнулась:

– Здорово.

– Здесь тоже можно жить, – поджав ноги, Айхе уселся на пятки и резким движением отбросил с лица темную челку. – Но ты обязательно отправишься домой.

Его голос излучал твердую уверенность.

– Значит, ты поможешь? Нанну говорит, самой мне не найти дорогу к порталу, путь заколдован и…

– Найдем. Уж как-нибудь. Я постараюсь разузнать про твоего брата в деревне шша перед тем, как… отправиться по важному поручению.

– К сестре Кагайи, да, я слышала.

Айхе удивленно вскинул брови.

– Это была идея Дориана, – объяснила Гвендолин, – разыскать амулет.

– Смотри-ка, ты везде успела. А Левиафан? Как тебе удалось?..

– Он сказал, что любит рыбу.

– Прямо… сказал?

– Не веришь?

– Ну почему же, – все-таки не верил.

– Ты ведь превращаешься в дракона, – Гвендолен поглядела на него испытующе, – почему бы и Левиафану не разговаривать?

– Я таким родился.

– Может, и он таким родился.

– Он – рептилия.

– И тем не менее. Клянусь, это правда.

– Ладно. Пускай, – Айхе помолчал. – У меня есть день или два прежде, чем улетать.

– Прежде, чем ты сможешь улететь.

Он нахмурился. Неужели надеялся обойти неприятную тему? Отвлечь от чувства вины? Его рубашка была застегнута наглухо, но Гвендолин знала: бинты под ней туго перетягивали грудь, сломанные ребра болели. В человеческом мире с такими травмами он лежал бы пластом и не шевелился.

– Сильно досталось, да? – встревожено спросила Гвендолин.

– Терпимо, – Айхе поморщился, явно не желая заострять внимание на своей беспомощности. – Дориан напичкал меня какой-то отвратной микстурой усиленной целебности, так что заживет, как на кошке, за считанные сутки. Не бери в голову.

Гвендолин не купилась на его нарочито бодрый тон. Сердцем чуяла пустую браваду.

– Подумай лучше о том, что совсем скоро вернешься домой, – посоветовал Айхе. – Всего-то и нужно – чуть-чуть перетерпеть, пока я не вернусь. Справишься?

– Постараюсь.

– Вот и умница.

– Айхе… – слова давались нелегко. Вопрос прилип к губам – не стряхнешь.

– Да?

Он терпеливо ждал, и Гвендолин заставила себя продолжить. В конце концов, другого шанса могло не представиться, а ей очень, очень хотелось услышать ответ.

– Зачем тебе все это? – шепот на грани слышимости.

Повисла тишина. Гвендолин чувствовала, как колотится в груди сердце: того и гляди выскочит. Айхе молчал так долго, что волнение успело переродиться в страх.

– Я должен идти, – наконец произнес он.

Гвендолин почти физически ощутила мгновенно выросшую между ними стену.

– Нет, постой. Тебе крепко влетело – не отнекивайся, я знаю: ведьма чуть тебя не убила. Но ты по-прежнему возишься со мной, как с ребенком, защищаешь, утешаешь… Почему?

Айхе, морщась, поднялся с пола и прихватил с собой лампу. Развешанные под потолком метелки цеплялись за его волосы, сухие листья сыпались вниз.

– Потому что это правильно, – его голос прозвучал отстраненно. – А теперь мне действительно пора. Нужно восстанавливать силы. Ненавижу быть слабым. Ненавижу, когда…

Он оборвался на полуслове, но Гвендолин заметила, как сжались кулаки.

– Увидимся, – бросила она ему вслед.

И Айхе исчез, оставив после себя лишь горький аптечный запах. И недоумение. И тревожную грусть.

Ну кто ее за язык тянул? Что она рассчитывала услышать? Какое признание? Довольно того, что Айхе вообще появился в этой комнате. Бестолковая, глупая… Если бы не ее дурацкие вопросы, быть может, он остался бы чуть подольше.

Гвендолин улеглась обратно на матрас, подоткнув под щеку подушку. Вопреки поспешному уходу мальчишки, на душе воцарилось тихое, блаженное спокойствие. Плакать больше не хотелось, дурные мысли растворились в нахлынувшем сонном умиротворении. Душистый аромат шоколадной мяты приятно наполнял легкие, солома в наволочке перестала колоться и даже матрас уже не казался таким жестким. Улыбаясь самой себе, проваливаясь в глубокий сон без сновидений, Гвендолин стиснула в ладони шнурок с бусинами.

Кажется, она нашла свое сокровище.

* * *

Наутро Гвендолин разбудил громкий окрик Нанну:

– Подъем, соня! Встаем, одеваемся – и на завтрак. У нас полно работы.

Продрав глаза – под веки словно насыпали песку, – Гвендолин обнаружила, что на улице едва рассвело. В комнате царил промозглый синий сумрак, в подоконник ударяли редкие капли дождя. Выпутавшись из пледа, пригибаясь под пучками трав, Гвендолин босиком пробралась к окну. Подаренный Айхе шнурок никуда не делся. Выходит, и ночной визит не приснился? Очарованная, она перебирала на ладони отполированные бусины из цветного дерева, осколки полудрагоценных камней, морские ракушки и окаменевший панцирь крошечного рачка.

– Кому-то требуется особое приглашение? – в комнату нетерпеливо заглянула Нанну.

– Нет! – Гвендолин торопливо повесила шнурок на шею и заправила в вырез майки. – Уже иду!

Туфли за ночь, разумеется, не высохли, пришлось надевать сырые и холодные, но неудобства мало волновали. Даже ледяная вода, которую Нанну предложила для умывания, не испортила чудесного настроения. Гвендолин с наслаждением поплескала ею в лицо и потерла шею, передернув плечами от волны мурашек, когда проворные капли устремились за шиворот.

– Как спала? – Нанну поставила перед ней кружку с дымящимся отваром трав и миску с кашей. К каше прилагалось варенье. Ни то, ни другое идентифицировать не удалось, но Гвендолин с удовольствием принялась за еду.

– Отлично, – заявила она, стуча ложкой.

Нанну с подозрением прищурилась, однако от расспросов воздержалась.

– Сегодня пойдешь со мной, – сказала она, отламывая кусок хлеба. – Научу тебя чему-нибудь полезному. Есть уже какие-нибудь навыки?

Гвендолин гордо кивнула с набитым ртом:

– Могу помыть пол, почистить обувь, полить цветы, разогреть в микроволновке пиццу, пожарить наггинсы, запустить стиральную машину и развесить белье!

Нанну списком умений своей подопечной не впечатлилась. Наверное, потому, что большую часть не поняла.

– Разберемся.

Ну да. Судя по деревянным кадкам и тазику, над которым Гвендолин умывалась, водопровод изобретут лет через триста, а микроволновую печь – вообще никогда. Любопытно, кто и как наполнял стены-аквариумы в замке Кагайи.

– Хочу подобрать тебе занятие, чтобы не болталась без дела, – продолжила тем временем Нанну. – Хозяйка с тобой ещё не определилась, поэтому в твоих интересах проявить себя как хорошую работницу. Понимаешь?

Гвендолин понимала.

– Доедай, а я пока отнесу завтрак Дориану в лабораторию.

Нанну подхватила тарелку с кашей и кружку чая и только собиралась толкнуть дверь, как та сама распахнулась. Едва не сшибив Нанну с ног, алхимик прогарцевал по кухне своей неповторимой походкой с подскоками и нырнул в подсобку.

– Стеллаж девятнадцать, – донесся оттуда его дребезжащий голос. – Так-так-так, полка номер семь… ага!

Нанну дождалась, пока он появится на пороге, весь пыльный, с паутиной в безобразно всклокоченных волосах и с огромной банкой, зажатой подмышкой. В банке, в мутном зеленоватом рассоле бултыхались маринованные слизни. Или что-то очень, очень на них похожее. Наткнувшись на суровый взгляд, Дориан стушевался и притормозил.

– У меня кончается запас головоногих моллюсков, – объяснил он, выставив перед собой банку, точно щит. – Это последние. Принесешь еще?

– Я тысячу раз просила не носиться, как оголтелый. Ты чуть не выбил у меня из рук свой завтрак. Хочешь остаться голодным?

– Пустая суета, – презрительно скривился Дориан.

– А сломанная шея – тоже? Рано или поздно ты навернешься с лестницы – костей не соберешь!

– У меня закипает элексир спокойствия, – алхимик ткнул пальцем в потолок. – Он срочно требует три четверти моллюска. Это для твоих бедных нервов, женщина. Пропусти, если не собираешься истерить в ближайший месяц.

Тут он заметил Гвендолин, соскребающую с тарелки остатки каши.

– Доброе утро, – чуть заметно кивнул. – Хороший амулет: редкие минералы, устойчивые защитные свойства. Айхе продолжает тебя опекать?

Гвендолин подавилась чаем.

– Дай уже пройти, – Дориан протиснулся мимо Нанну. – И завари новый чай – я не пью с чабрецом.

Нанну покраснела от досады и грохнула тарелкой об стол.

– Хотите, я заварю? – предложила Гвендолин.

– Сама справлюсь. А ты начинай уже спускаться вниз, я догоню.

– Я могу подождать…

– Да что же вы за неслухи?! – вспылила Нанну. – Сказано топать, значит, топай. В этой башне тысяча двести семьдесят три ступеньки. Если не хочешь, чтобы с непривычки отсохли ноги, не торопись и почаще отдыхай.

Гвендолин мигом сдуло с табурета.

Нанну оказалась права: спуск с башни потребовал немало терпения и выдержки. После двухсотой ступеньки колени так устали, начали подламываться. Ругая себя за слабую физподготовку, Гвендолин то и дело усаживалась передохнуть на выступы амбразур.

– Зачем строить такие высокие башни, – бормотала она, собирая волосы в косу, – если в них от силы десять комнат? И для чего нужны бойницы? Здесь бывают сражения? Осады? Восстания челяди? Или загадочная колдунья номер два раз в столетие собирает народное ополчение, чтобы вышибить сестру с насиженного места? Взглянуть бы на нее, кстати. Наверняка похлеще Кагайи будет…

Нанну нагнала ее, едва счет ступенек перевалил за пятьсот.

– Гарпуном пользоваться тебя учить не буду, – сказала она. Гвендолин не сильно расстроилась. – Пусть остальные вылавливают мусор, а тебе найдем другое применение.

Когда лестница закончилась, Гвендолин уже насилу передвигала ноги – колени словно превратились в желатиновый студень. От мысли о том, что придется взбираться обратно, наваливалась глухая тоска, не помогали ни воспоминания об Айхе, ни волнующие ароматы солнечного утра. Вслед за Нанну она преодолела последние – наружные – ступени и очутилась в просторном дворе. Необъятная твердыня башни скрывала за собой замок колдуньи, вместо него взору открылся чарующий вид на каменный домик с водяной мельницей, нависший над узенькой речкой. Колесо с лопастями неторопливо вращалось, вызывая умиление деревенской идиллией. За домиком начинались заточенные в камень извилистые каналы и разнокалиберные строения, похожие на беседки и часовни, разбросанные среди корявых японских кленов.

Нанну увлекла Гвендолин за собой в необъятные недра парка и прикрепила к бригаде чистильщиков. Забрав волосы в тугие пучки и засучив рукава, неприветливые люди бродили по пояс в поде, выгребая потонувшие черные листья, поднимая со дна мусор, полируя каменные русла специальными металлическими щетками. Едва закончив работу в одном канале, они молча и уныло перебирались в следующий. Нанну прогуливалась рядом, раздавая указания. А Гвендолин моталась по берегу с грязным, промокшим холщевым мешком, принимая сомнительные чужие находки и подавая гарпуны и сачки тем, кто требовал. Спустя несколько часов выматывающего труда, она насквозь пропотела, пропылилась, извозилась в иле, да и пахло от нее теперь вовсе не розами.

Но хуже всего были духи и призраки… Как ни старалась Нанну организовать работу подальше от гостей Кагайи, те нет-нет да и подбирались поближе. Дважды мимо продефилировали женщины с похожей на кору зеленой кожей и дремучими лесными зарослями в волосах. За ними, бодро цокая копытами и потрясая свалявшимися колтунами шерсти на ляжках, следовал фавн с деревянной дудкой. Гвендолин вытаращилась на него во все глаза и чуть не вывалила из мешка ворох сопревших листьев. В другой раз на дорожке очутился голый гигант под три метра ростом, с обрубком вместо левой руки и глазами на плечах. Неожиданно голова у него откинулась, и вместо шеи оказалась глубокая глотка в обрамлении редких зубов. Гвендолин подавила вскрик, заткнув рот грязной ладонью.

– А ну-ка, дай сюда, – к ней поспешила Нанну. Выхватив из рук мешок, развернула ее в противоположную от исполина сторону и шепнула на ухо: – Иди, отдохни. Видишь ивы? За ними начинаются древние развалины. Погуляй среди них, пока мы не закончим, я тебя позову.

– Кто это? – в полуобморочном состоянии выдавила Гвендолин, силясь обернуться. Уродливая нагая жуть так и притягивала взор.

– Один из жрецов погребального культа, – Нанну удержала ее голову. – Они прибыли вместе с богом Подземного царства Аранны.

– А зачем ему такой… рот?

– Он заглатывает души мертвых и переносит их вброд через реку забвения.

– Значит, здесь кто-то умер?

– Не говори глупостей. Он просто зевнул. А ты ступай. Достаточно с тебя работы на сегодня. И не оборачивайся, это непочтительно.

Знала бы она, каких усилий стоило Гвендолин не припустить во все лопатки! Страшно вообразить, какие ещё монстры прибывали на ежегодный праздник. Как среди них вообще можно было сохранять хладнокровие – и проявлять почтение?

Удалившись на достаточное, по ее мнению, расстояние, Гвендолин оглянулась. Нанну с работниками маячила за кустами, жрец, хромая, ковылял прочь, цветные руны на его широком голом заду ходили ходуном.

Вытирая руки о бриджи, Гвендолин побрела к зарослям ив. Близость руин чувствовалась по запустению, царившему вокруг: по некошеной траве, выкрошенной брусчатке дорожек и пересохшим руслам каналов, заваленных буреломом. Миновав раскидистые ивы, Гвендолин с удивлением погрузилась в царство хаоса и разрушений.

Это сколько же зданий нужно было взорвать, чтобы получить такой апокалипсический пейзаж? Тут и там из земли надломлено торчали скелеты поистине циклопических строений. Тут и там с ними перемежались горы битого камня, рухнувшие обломки стен и затянутые изумрудным мхом валуны. Тут и там чернели разломы, кривые щели и арки, увлекающие в немыслимые лабиринты развалин. Под подошвами хрустело каменное крошево, ветер пах пылью и одиночеством. Гвендолин брела вперед, ошеломленная масштабом архитектурного могильника.

Внезапно послышался глухой, утробный звук, и прямо из стены вылезла прозрачная серая фигура неопределяемой половой принадлежности, замотанная в грязную ветошь. Вид она имела самый бледный, больной и страшный: ни дать ни взять Бабай из детских страшилок. Белую паклю волос полоскал ветер, запавшие глаза в темных глазницах походили на пустые бельма.

– Ка-а-а, – выдавило привидение и потащилось к оцепеневшей Гвендолин на полусогнутых.

Да что же тут, куда ни ступи, обязательно наткнешься на какую-нибудь жуть?

– Ка-а-а… – повторило эхо.

Пока призрак не доволок до нее свои лохмотья, Гвендолин сочла за благо притвориться, будто не замечает его, и юркнуть в ближайший каменный проем. И еще в один. И еще. Как и учила Нанну. Хитрость возымела успех: ками отвязался.

А она уже начинала привыкать к местному населению. Призраки, духи – подумаешь! Главное – вовремя ретироваться.

Гвендолин очутилась в просторной галерее с недосягаемо высоким потолком. Сквозь проломы в крыше били косые солнечные лучи, на мозаичном полу громоздились обломки потолочных перекрытий. У левой стены на постаментах когда-то возвышались статуи, сейчас их останки валялись по всему полу: уродливые головы языческих богов, оскаленные морды доисторических ящеров, всевозможные симбиозы людей с птицами, рыбами, волками и лошадями – целый пантеон дьявольских отродий, одно безобразнее другого. Гвендолин морщилась, догадываясь, что все это – реальные обитатели волшебного мира. Лишь одна статуя не вызвала отвращение: расколотое на куски изваяние дракона из белого мрамора. Извивающееся тело и лапы разбились, узкая морда валялась в отдалении, а раскинутые крылья превратились в миллион хрупких черепков. Движимая непонятным порывом, Гвендолин опустилась на корточки и провела пальцами по выпуклому веку над слепым драконьим глазом, по круглым клыкам и аккуратно высеченной из мрамора чешуе. Внутри зародилось гадкое, дурное предчувствие. Глядеть на изувеченную статую было все равно, что глядеть на настоящее мертвое животное. На знакомое мертвое животное.

Шумно выдохнув, Гвендолин поднялась и поспешила прочь, стряхивая гнетущее наваждение. В этой пыльной исполинской гробнице ей вдруг перестало хватать воздуха.

Неожиданно ее внимание привлек голос. Глухой и далекий, он пробивался снаружи сквозь двери, окна, щели и нагромождения камней. Вывалившись из галереи, хватая ртом пыльный солнечный ветер, ориентируясь по слуху, Гвендолин стала пробираться через ущелья между обломками, и вскоре сумела различить слова.

– Сидеть. Я сказал, сидеть! Нет, не прыгать, не… ай. Прекрати! Сидеть, значит, опустить зад на камни. Видишь? Я сижу. И ты садись, ну?

Голос принадлежал Айхе. Едва Гвендолин распознала знакомый тембр, как сердце заложило крутой вираж.

– Вот бестолочь, чему тебя только учили в… откуда ты родом? С Северной гряды? Или с Вулканических островов? Где живет твой хозяин? – пауза. – Уф. Ничего-то ты, зверушка, не знаешь. Тупая, как пробка, да?

Пригибаясь, как солдат под обстрелом, Гвендолин подобралась поближе и притаилась за грудой обломков.

Когда-то здесь был открытый внутренний двор с крошечным садиком, скамейкой и мелким бассейном. От деревьев сохранились лишь сухие остовы, скамейка развалились надвое, а от бассейна остались выщербленные каменные борта да засыпанное камнями и грязью дно. Двор со всех сторон огораживали стены с портиками: половина тонких колонн сломалась и раскрошилась, другая половина продолжала поддерживать куски крыши.

Айхе стоял прямо посреди двора и сосредоточенно тыкал сухой веткой в плоскую морду пятнистой желто-коричневой рептилии. Та держала хвост на отлете и откровенно презирала и Айхе, и его палку.

– Нюхай! – велел мальчишка.

Земноводное пренебрежительно сощурилось, и Гвендолин почудился его мысленный посыл: сам нюхай!

– Теперь я брошу, а ты принесешь. Понятно?

Ящер сглотнул. На его выгнутой шее дернулась шкура.

– Раз, два… – начал Айхе.

Ящер не стал дожидаться слова «три» и харкнул. Раскаленный плевок за долю секунды обуглил сухую ветку, только дымок взвился да сажа посыпалась.

Айхе с воплем отдернул руку.

– Ах ты поганец! – зашипел он и ввернул в поток праведного возмущения пару-тройку заковыристых ругательств. – Значит, так, да? Драться будем?

Рептилия вскинула плоскую башку, открыла пасть и издала серию отрывистых выхлопов, подозрительно похожих на смех. Гвендолин сдавленно хихикнула и зажала рот ладонью. Подглядывать, конечно, было низко, однако ей не хватало смелости выйти из укрытия. Всякий раз, глядя на Айхе, она испытывала сильную неловкость и болезненное стеснение.

– Ну, ты сам напросился, тупица. – Юноша попятился, расстегивая рубашку. Передернул плечами, скидывая белую ткань. Бинты были на месте: и на груди, и на локтях. Он неприязненно скривился, окинув их взглядом, и потрогал ребра. Выдохнул:

– Терпимо.

И раскинул руки, выгибаясь.

Гвендолин видела, как он морщится от боли, как сжимает челюсти и как тяжело, прерывисто дышит сквозь стиснутые зубы. Как сквозь загорелую кожу рук просвечивают развилки вен и как по ним, словно электрические импульсы, начинают растекаться струйки света. Айхе запрокинул голову, зажмурился, весь пронизанный волшебной синевой. Пыльный воздух подернулся горячей рябью, похожей на жар от костра, и Гвендолин ощутила обжигающее дуновение на своих щеках. В немом ошеломлении она наблюдала за тем, как из пропитывающей пространство раскаленной синевы нить за нитью ткутся огромные, дивной красоты крылья и от самой земли поднимается прозрачная голова дракона – копия разбитой статуи из галереи.

Саламандра по-кошачьи выгнула спину дугой и, ощерив усыпанную мелкими зубами пасть, панически заверещала. Она бы пустилась наутек, да страх перед растущим чудовищем пришпилил к месту.

Айхе вдруг схватился за бока и бухнулся на колени, будто подломленный. Крылья разлетелись синими клочьями тумана, хотя воздух продолжал гудеть от волшебства. Айхе, содрогаясь, оперся рукой о камни. Длинные волосы упали ему на лицо, и минуту или две Гвендолин в смятении видела лишь раскрытые губы, со свистом втягивающие воздух. Она не могла заставить себя пошевелиться. Только что на ее глазах Айхе едва не обернулся драконом, и от потрясения ее била дрожь. Она бы, может, и кинулась к нему с дурацким вопросом: «Ты как?» – но Айхе не дал опомниться. Он тяжело поднялся с колен и принялся натягивать рубашку на плечи. Проворчал:

– Ладно, рептилия, будем считать, у нас ничья.

Рассеянно протянул руку, чтобы потрепать ящера по голове, но тот, наконец очухавшись, с молниеносным злобным выпадом тяпнул его за палец.

Уцелевшие в давней битве стены содрогнулись от многочисленных советов, которыми Айхе щедро снабдил саламандру. Та не стала дожидаться, пока ей отвесят ещё и пинка, благоразумно отпрыгнула на безопасное расстояние и вновь выдала серию наглых смешков. Айхе покраснел от досады на проклятую тупую ящерицу, на собственную беспомощность, на весь белый свет…

Неизвестно, чем мог завершиться поединок волшебника и рептилии, но окрестности вдруг огласились пронзительным, душераздирающим птичьим клекотом. По земле метнулась тень, потом еще одна. Гвендолин едва не свернула шею, пытаясь разглядеть того, к кому резко обернулся Айхе. Саламандра юркнула в трещину между камнями – и поминай, как звали.

С противным скрежетом вцепившись когтями в раздробленные обломки крыши, наверху устроилась гигантская птица: иссиня-черная, с гладкой серой грудью и… женской головой. Расправленные крылья молотили воздух, в поднятом вихре каменной пыли и крошева развевались длинные волосы. Гвендолин подавила желание зажмуриться. Она бы так и сделала, если бы мимо не проскользнула еще одна гарпия, тоже темная, но с лиловым оттенком оперения.

– Здравствуй, Айхе, – проворковала первая, медленно складывая крылья. Между алыми губами мелькнули острые зубы.

– Опять вы? – устало бросил Айхе, застегнув рубашку, и оттолкнул подошвой камень. Обманчиво расслабленная поза и небрежный тон могли ввести в заблуждение гарпий, но не Гвендолин. Она догадывалась, что его подрагивающие пальцы готовы в любой миг завершить комбинацию боевого заклятия.