Текст книги "Ученик колдуньи (СИ)"

Автор книги: Анастасия Колдарева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 18 страниц)

Закончив свою речь с деловым видом, Гвендолин показалась себе необычайно умной. А вот Дориан, видимо, ее астрономические познания не оценил. На его изможденной, бледной физиономии читалось полнейшее недоумение.

– Как вообще можно задаваться вопросом о нашем вселенском одиночестве?! – возмутился он. – Достаточно одной капли зелья прозрения, чтобы проникнуться пониманием устройства бытия и околобытийных процессов.

Зелье прозрения? Так он еще и наркоман. Это многое объясняло.

– Или заглянуть в главное око телескопа, – продолжал Дориан. – Вселенная свита кольцами. Развернув ее, с величайшей осторожностью распрямив несколько витков, я могу проникнуть в глубинные процессы мироздания, понять, как создаются, расцветают, приходят в упадок и погибают миры. Наблюдая за чужими пространствами, я могу предвидеть гибель мира и отсрочить или отменить ее, если удастся скорректировать или сбалансировать бытийные процессы. Я могу увидеть путь развития любой цивилизации от самых ее истоков и до глубокой старости.

– И все это – с помощью обыкновенного телескопа? – осторожно уточнила Гвендолин.

– Разумеется! – передернул плечами Дориан, уязвленный ее сомнениями. – Идем, – он нетерпеливо поманил за собой. – Идем, идем, я покажу, если не веришь.

Все той же смешной походкой в раскоряку, с завидной ловкостью лавируя между столами и дымящими котлами, Дориан пересек лабораторию. Видимо, ему не доставало благодарных слушателей, подумала Гвендолин. Чокнутый или нет, любой человек нуждается во внимании, иначе жизнь утрачивает краски и смысл.

Дориан распахнул неприметную дверцу между стрельчатыми окнами, и теплый ветер ворвался в лабораторию, вздыбив его и без того взъерошенные волосы.

Как? Снова мосты над пропастью? Гвендолин мысленно застонала. Впрочем, вместо моста за дверью оказалась вполне сносная каменная лестница: не слишком широкая, но пологая и удобная. Только перил не хватало. Стараясь не глядеть вниз, Гвендолин поднялась по ней на вершину башни.

Так вот отчего Нанну называла ее астрономической! Над просторной, диаметром во всю башню, площадкой, огороженной острыми зубцами парапета, колыхался едва заметный прозрачный купол. Вопреки логике, ветер здесь совсем не дул. В центре возвышалась огромная, покрытая сотнями символов амфора, настолько высокая, что чтобы в нее заглянуть, потребовалась бы стремянка. А с краю, устремив ввысь толстую трубу, пристроился упомянутый телескоп.

Гвендолин встречала телескопы на картинках, так вот этот не напоминал их даже отдаленно. Нашпигованный колесиками, реле, кристаллами, вертушками, трубками, линзами и стеклянными сосудами в металлических захватах, агрегат жил собственной непостижимой жизнью. Все в нем двигалось, вертелось, пыхтело, щелкало и скрипело, подчас выплевывая облака разноцветного пара и выдавая серии неописуемых звуковых колебаний.

– Подойди сюда! – Дориан нетерпеливо поманил Гвендоин рукой. От волнения он раскраснелся. – Взгляни!

Гвендолин послушно уставилась в трубочку, на которую алхимик увлеченно тыкал пальцем, но не разглядела ничего, кроме тьмы.

– Видишь? Видишь его? – прошептал Дориан благоговейно.

А что, собственно, она должна была увидеть? Лысых зеленых человечков на летающей тарелке? Танцующих розовых слоников? Или эту, как ее… вселенскую спираль в виде пружинки от шариковой ручки? Но ведь она не принимала загадочное зелье прозрения, какой с нее спрос?

Гвендолин переминалась с ноги на ногу, лихорадочно соображая, как бы поделикатнее расписаться в своей серости и отвязаться от слетевшего с катушек ученого. Однако чернота в трубке вдруг подернулась рябью, и из нее соткался четкий контур окружности, обведенный ореолом золотого сияния. С него то и дело срывались протуберанцы.

– Похоже на звезду, – изумленно выдохнула Гвендолин.

– Это солнце очень далекого мира, – торжественно поведал Дориан. – Я не стал давать ему название, потому что век его клонится к закату. Оно просуществовало почти двадцать миллиардов лет и теперь умирает. Мир, который впитывал его силу, уничтожен слишком давно, мне трудно проникнуть в толщу времени, чтобы поближе познакомиться с той цивилизацией и понаблюдать за ее расцветом и гибелью. Но я изучаю законы мироздания, а они в большинстве своем схожи для всех миров, так что незачем останавливаться на одном, когда вокруг сотни живых солнц и неразгаданных вселенных.

– Но вы смотрите именно на это, – заметила Гвендолин, пораженная печальной, увядающей красотой сияющего шара в объективе телескопа.

– Оно обладает каким-то мрачным, фатальным притяжением. Оно величественно и трагично. К тому же, наблюдение за смертью – лучший урок для живых. Это философия в чистом виде.

– И вы сами изобрели этот телескоп? – Гвендолин оторвалась от трубки и потрясенно уставилась на алхимика.

Тот скромно улыбнулся:

– О, нет, над ним работал мой прадед, потом дед, потом отец. А я лишь усовершенствовал некоторые детали. Мой талант к алхимии, как видишь, пригодился, – Дориан обернулся и указал на амфору в центре площадки. – Если протереть линзы телескопа специальным зельем…

Он вдруг страшно побледнел и схватился за голову. Красные пятна со щек слезли, в глазах вспыхнул ужас.

– О-о-о, великие боги! Я же совсем забыл о зелье прозрения! Если его не помешать вовремя… о-о-о, какой ужас!

Дориан бросился к лестнице. Только длиннющая грива мелькнула огненным всполохом да каблуки застучали по каменным ступенькам.

Гвендолин не улыбалось задерживаться на площадке. Она поспешила за алхимиком и застала его в лаборатории у чугунного котла, пышущего оранжевым паром. Выпрямившись и прикрыв глаза в священном трансе, Дориан аккуратно помешивал зелье длинным стеклянным половником. Раз, два, три, четыре – по часовой стрелке, пять, шесть, семь, восемь – против часовой. Потом снова по часовой и снова против. И так до тех пор, пока Гвендолин не заскучала. Дориан все мешал, варево в котле тоскливо пучилось, агрегаты на столах уныло щелкали… Гвендолин зевнула, глаза у нее слиплись.

Минул час, а то и два. Алхимик напрочь позабыл о присутствии девочки, и та, устроившись в уголке на стуле, неглубоко задремала. Разбудил ее бодрый возглас Нанну.

– Ну, как дела? Держи! – Нанну вытащила из подмышки сверток с каким-то тряпьем и бросила ей. – Там кое-какая одежда, должна подойти. А я смотрю, тебе полегчало.

Гвендолин с удивлением обнаружила, что горло и впрямь болит меньше, а кости не выкручивает из суставов.

– Дориан, все дрожишь над своим зельем? Лучше бы со списком на этот месяц разобрался, а то кое-кто из гостей уже нагрянул. При мне явился бог природного огня со свитой: целая туча саламандр рассыпалась по парку и подпалила скамейку, два клена и штаны одного из уборщиков. Все носятся как оголтелые, Кагайя чинно расшаркивается с богом, а у самой веко дергается и рот перекашивает. Айхе украдкой развлекается: поймал саламандру, заморозил и сунул за пазуху, так что жди: либо тебе притащит, либо наведет шороху в развалинах.

Дориан неодобрительно сдвинул брови и проворчал, почти не размыкая губ:

– В его возрасте я был ответственнее.

– В его возрасте ты вызвал смерч и разгромил отцовскую лабораторию.

Дориан одарил Нанну убийственным взглядом:

– Я был младше.

– Тебе было шестнадцать.

– Вот именно! А мальчику… – он запнулся, что-то подсчитывая в уме. Не прерывая его размышлений, Нанну скрестила на груди руки и снисходительно улыбнулась.

– Признаю, – проворчал наконец алхимик. – Я думал, он старше. А тебе о своем прошлом больше не скажу ни слова! Ты подрываешь мой авторитет!

Он оскорблено отвернулся, застыв над очередным котлом, в котором неистово клокотало очередное зелье. Нанну подмигнула Гвендолин, подошла к шкафу позади алхимика и залезла в нижний ящик.

– Я одолжу порошок роста, не возражаешь?

– Возражаю, – раздраженно буркнул Дориан.

– Ну пожалуйста! Позарез надо! В последний раз, обещаю.

– На прошлой неделе тоже был последний раз, и на позапрошлой, и месяц назад. А потом госпожа с меня требует ответ, отчего расперло моллюсков и откуда взялся гигантский трилобит.

– Хм, – Нанну вытащила их шкафа бутылочку с зеленым порошком и сунула в карман. – Не кипятись. Подумаешь, чуток переборщила.

– Чуток? – алхимик аж подпрыгнул от возмущения. – Это ракообразное издохло, не выдержав тяжести собственного панциря, а оно, между прочим, было в единственном экземпляре! Аmоrfо hrеnus trilоbitus! Возможно, последний экземпляр во вселенной!

– Ну уж… не нагнетай.

– Безответственность – зло! – припечатал Дориан и с возросшим усердием заработал половником. Тот застучал о стенки котла. Зелье вспенилось и поперло наружу.

– Излишняя впечатлительность тоже, – Нанну пожала плечами.

– Уйди. Вернись к работе. Не мешай мне сосредоточиться.

– Как скажешь, солнце.

– И не называй меня солнцем! – алхимик с досадой всплеснул руками. Половник выскользнул из ладони и угодил в шкаф с пробирками. По лаборатории разлетелся веер брызг. – Тысячу раз просил.

– Ладно, ладно, только не раздражайся. Спасибо, сол… Дориан. По гроб жизни буду обязана.

С этими словами она затерялась между столами и алхимическими агрегатами. Хлопнула дверь. Дориан полез за половником. Целую минуту из-за шкафа торчал его тощий, острый зад, обтянутый черными брюками.

Гвендолин развернула одежду: безразмерная хламида с широким вырезом и нечто, вроде бриджей, в поясе размера на три больше, чем нужно. Забившись в уголок, она принялась стягивать с себя сырую куртку.

Когда Гвендолин, полностью облаченная в сухое, придерживая штаны, чтобы не спадали, и хламиду, чтобы не съезжала с плеч, вернулась к Дориану, тот выглядел подозрительно. Один взгляд на его вытянутую от ужаса физиономию убедил ее в том, что за время ее отсутствия случился катаклизм. Ну, или окочурился еще один трилобит.

– Плохо, очень плохо, – бормотал Дориан. – Это катастрофа, конец всего сущего…

– Что-то стряслось? – поскольку зримого светопреставления не наблюдалось, Гвендолин задала вопрос просто из вежливости. Не годится молчать, когда человеку дурно.

– О-о-о, эта женщина! Эта женщина свела меня – всех нас! – в могилу!

– Кто? – уточнила Гвендолин, живо исключив себя из списка подозреваемых и испытывая по данному поводу облегчение.

Дориан не среагировал. Был слишком занят горестными стенаниями.

– Отвлекла меня своими глупостями, и я от рассеянности уронил в котел волос! Ничтожный обрывок человеческой сущности вклинился в полотно бытия – и миру конец. Я нарушу вселенское равновесие, если до утра не сварю новое зелье и не вылью его в Сосуд! Но ведь это невозможно. Требуются недели, чтобы зелье настоялось! Плохо, все очень плохо! – и, вцепившись себе в рыжие патлы, безжалостно выдирая целые клочья в порыве раскаяния, бедняга забегал по лаборатории.

– А так добавить нельзя? – осторожно осведомилась Гвендолин. – Подумаешь, волос…

– Подумаешь? Нет, ты сказала подумаешь?! О, невежда! Каждый волос, каждая пылинка имеют особое строение, не говоря уже об истории, которая заключена в их информационном поле! Инородное тело в котле – это целая какофония посторонних химических элементов, это нарушение тончайшего баланса, это грубейшее вмешательство в изящную структуру зелья…

Дориан все распалялся, его голос гудел, дребезжал и звенел, перескакивая через октавы. От бурной жестикуляции у него так наэлектризовались волосы, что голова теперь напоминала косматый огненный шар. Ясно, почему Нанну назвала его солнцем.

Гвендолин огляделась. Пока алхимик метался по лаборатории, брызжа отчаянием и переходя от вселенского бреда к конкретным формулам с логарифмами и дифференциалами, она позаимствовала из ближайшего стаканчика тонкую стеклянную палочку для размешивания растворов. Сунула ее в оранжевое зелье и ловко подцепила волосок, плавающий на поверхности. Тот повис на самом кончике, крошечная капля жидкости полетела обратно в котел.

Дориан заткнул хлещущий из него фонтан белиберды и вытаращился на девочку в священном ужасе. Глаза у него выкатились из орбит, рот беззвучно разевался и закрывался, как у выловленной рыбы.

– И всего делов-то, – смущенно пробормотала Гвендолин, испугавшись, как бы его не разорвало.

– Как?! Как?! Как?! – закаркал Дориан. Стрельбу формулами сменило ужасающее косноязычие. Он тужился, багровел и надувался, из ушей вот-вот грозил повалить пар, а бледные руки тряслись, словно у нервного паралитика.

– Кто же так обращается с великим зельем прозрения?! – наконец в муках родил алхимик, сжимая в кулаках пучки рыжей пакли. И разрыдался.

Сбитая с толку Гвендолин аккуратно вернула стеклянную палочку в стаканчик.

Дориан рыдал.

Ну и что криминального, скажите на милость, она натворила? Если волосок падает в кастрюлю с бульоном, его следует выловить, чтобы не угодил кому-нибудь в тарелку. Вряд ли он тут же распадется на атомы и нарушит «тончайший баланс и изящную структуру» супа. Испорченный суп – тухлый суп, но волосы тут ни при чем.

Дориан рыдал.

Тем более, рассудила Гвендолин, что новую порцию готовить долго и утомительно.

– Ну… будет вам… – смотреть на страдания алхимика было неловко. Закрыв пылающее лицо руками, истерик громко подвывал, выжимая из себя все новые и новые колебания звука, и даже не думал закругляться.

– Надоело, – тихо разозлилась Гвендолин, – ужас, как надоело.

И тут сзади раздался холодный голос:

– Что за шум? – и в поле зрения появилась Кагайя собственной персоной, с изрядно подпорченной прической. Из черных волос торчали сучки и листья, осьминожьи щупальца грустно обвисли.

Завидев ее, Дориан мигом оборвал свой трагический спектакль и воззрился на ведьму красными, как у кролика, глазами. На его щеках блестели дорожки от слез.

– Добрый день, госпожа, – учтивый поклон. – Я еще не закончил со списком, – смиренно пробормотал Дориан. – Дня через два-три все будет готово.

– Дня через два-три? И куда делась твоя педантичность? – устало проворчала Кагайя. – А если я так начну: мол, скормите дракону человека два-три?

Дориан насупился и уткнулся негабаритным носом в котел. Гвендолин хихикнула.

– Кого я вижу, – удивилась Кагайя. Правда, совсем без энтузиазма.

У Гвендолен екнуло в груди: она уже позабыла о смертном приговоре, а ведь лишь чудом до сих пор была жива. Однако Кагайя не стала размениваться на мелочи, вроде девчонки из человеческого мира, и вновь обратилась к алхимику:

– Вообще-то я не за списком пришла. Мне нужно мое зелье.

– Ах, это, – не отрываясь от котла, пробормотал Дориан, украдкой вытерев щеки и двигая носом, чтобы из того не потекло. – Второй шкаф слева от двери, вторая полка сверху, пятая бутылочка слева во втором ряду.

– Как ты их все запоминаешь, – сдержанно восхитилась Кагайя.

Пока она ходила на поиски зелья, Дориан провел рукой над котлом.

– Я не чувствую изменений в структуре. Может ли быть, что баланс не нарушен?

Гвендолин расценила вопрос как риторический. Во всяком случае, на ее ответ алхимик явно не рассчитывал. У Гвендолин нашлись дела поважнее: например, не вывалиться из хламиды и не потерять штаны.

– Дориан? – Кагайя вернулась. – Там ничего нет.

– Как нет?

– А вот так. Ты указал неверное месторасположение, или у тебя закончилось мое зелье?

– Этого не может быть! Я сварил его ровно сто семьдесят дней назад…

– Почти полгода, – подытожила ведьма, изменившись в лице. – Хочешь сказать, нового запаса нет?

– О… – Алхимика словно ударили пыльным мешком по голове.

– И мне предстоит встречать гостей в облике… в моем истинном… – Кагайя начала заикаться.

– Вероятно, закончились компоненты, – пробормотал Дориан сконфуженно. – Сожалею, я… я виноват, госпожа.

Гвендолин переводила взгляд с одного на другую и, внутренне обмирая, ждала, когда рванет колдовская бомба. Так и представлялась картина маслом: разъяренная Кагайя откручивает алхимику голову. Однако ведьма не торопилась никого пускать в расход, и Гвендолин вдруг перестала что-либо понимать. Происходило невероятное: это не алхимик трясся от ужаса, это ведьма застыла перед ним с протянутой рукой и ранеными глазами.

– Дориан, пожалуйста.

Гвендолин и представить не могла, что в ее лексиконе есть это слово.

– Я все исправлю, – твердо сказал Дориан. – Если вы отправите Айхе за ингредиентами прямо сейчас… Впрочем, – перебил он сам себя, – мальчик сильно болен, ему не управиться меньше, чем за неделю.

– Да. И Айхе… м-м-м, не в состоянии превращаться.

– Наказав его, вы сами себя перехитрили, – менторским тоном сказал Дориан. – А ведь он всего лишь помог девочке сохранить человеческий облик.

– Давай, ты не будешь вмешиваться в мои дела, – сухо изрекла Кагайя. – Воспитание Айхе – моя забота.

– Но справляетесь вы с ней…

– У нас взаимовыгодное сотрудничество. Мальчишка должен оставить пустые сантименты, если надеется и дальше обучаться колдовству.

– Боюсь, на сантиментах вы не остановитесь.

Колдунья сощурилась.

– Ковырялся бы ты лучше в высших материях.

– Я ковыряюсь в том, что способно нарушить ровное течение жизни.

– Хорошая трепка для нахального юнца никак не навредит вселенной. Мальчишка заслужил. А мир, – Кагайя обвела руками лабораторию, – не рухнул.

– Только некого отправить за ингредиентами.

– Какая разница! У нас нет недели. Гости уже прибывают, подготовка к состязаниям уже в полном разгаре. Здоровый или нет, Айхе не успеет управиться за сутки, максимум – двое.

– Помогите вернуть ему силы, – предложил Дориан. – Ведь вы сделаете это быстрее, чем все мои целебные снадобья.

Ведьма поджала губы. Предложение пришлось ей не по вкусу.

– Возможно, вас убедит то, что можно отыскать альтернативу зелью, – задумчиво произнес Дориан. – Однако я должен удостовериться. Сейчас подберу подходящую линзу и смажу ее зельем прозрения. Вам повезло, что я не успел вылить его в Сосуд, ведь оно уже почти готово.

С этими словами он зачерпнул изящным стеклянным половником несколько капель драгоценного сверкающего варева и удалился, неся его перед собой с великой осторожностью. Его не было минут пять. Все это время Кагайя не двигалась с места, и Гвендолин старалась не шевелиться: ни к чему ей лишнее внимание. На алхимике ведьма отыгрываться не собиралась, он бесценен, это очевидно. А на пришелицу из другого – ненавистного – мира не грех спустить цепных псов.

– Планеты говорят, у вашей сестры есть амулет, который может заменить зелье, – поведал Дориан, вернувшись и приглаживая рукой растрепанные ветром волосы.

– У Ципреи? – изумилась Кагайя. – Ах она, мерзавка, ничего мне не сказала!

– Позвольте напомнить: в последний раз вы встречались триста восемнадцать лет назад. Для подписания договора о невмешательстве. А до тех пор делили мир на сферы влияния.

– И почему в твоих устах это звучит как осуждение.

– Тогда обсуждать чужие артефакты не было причины, тем более что у вас тоже найдется десяток-другой ценных вещиц.

Кагайя зарделась.

Стоп.

Кагайя? Зарделась?!

– Правда, у нужного амулета существуют некие скрытые свойства, – оговорился Дориан, – но я пока не сумел вызнать о них ничего определенного.

– Значит, если Айхе поторопится, то уже через два дня амулет будет у меня, – ведьма воспрянула духом.

– Надеюсь, он сумеет договориться с госпожой Ципреей.

– Договориться?.. Ну да, конечно. А как иначе.

– Только вам придется принести ему извинения.

– Извинения? – ахнула колдунья. – Мне извиняться перед этим сопливым щенком?

– От него зависит… – деликатное покашливание, – многое.

– Ты рвешь мне душу, Дориан! Айхе – мой ученик, он будет выполнять мои повеления, иначе вылетит из замка! Это прописано в его договоре.

Дориан не стал возражать, только посмотрел на колдунью с глубоким осуждением. Та тяжело вздохнула.

– Ладно. Если это ускорит процесс, могу извиниться.

Гвендолин прониклась к алхимику уважением. И этот человек вызывал в ней неприязнь? Этого человека она мысленно обзывала помешанным?

– Всегда вьешь из меня веревки, – буркнула Кагайя, отворачиваясь.

– И пусть мальчик обязательно поподробнее расспросит о скрытых свойствах! – крикнул алхимик вслед стремительно уходящей колдунье и добавил уже тише, словно разговаривая сам с собой: – А то с этими амулетами одни беды да несчастья.

– А какое зелье вы забыли сварить? – спросила Гвендолин из любопытства.

– Не имею право сообщать об этом, – отозвался Дориан. – Раз уж ты здесь, лучше помоги с луковицами. Совсем забыл о зелье беспамятства!

* * *

Гвендолин не покидала лабораторию до вечера. Да и куда идти? В деревню шша на поиски Дэнни? Или в парк, где Кагайя встречала гостей? А может, разыскать Айхе – и получить заслуженную порцию презрения?

От мысли об Айхе всякий раз становилось неловко. От воспоминаний о брате – тоскливо. А ещё где-то далеко наверняка умирала от горя и неизвестности мама. Непролитые слезы кололи глаза, и Гвендолин сердито терла лицо руками. Не хватало еще раскиснуть! Она прочитала достаточно волшебных сказок, чтобы хорошенько уяснить: ни слезами, ни жалобами несчастью не поможешь. Надо скрепить сердце. Надо выдумать план, как выбраться из проклятого мира. Кагайя сохранила ей жизнь, а значит, ещё оставался шанс вернуться домой.

К вечеру Гвендолин совершенно выдохлась. Дориан мыслями пребывал иных сферах, беспрестанно бормоча себе под нос всякую чепуху и передвигаясь от котла к котлу, от агрегата к агрегату, от полки к полке мелкими, суетливыми перебежками. Тут подует, там помешает, здесь чего-нибудь сыпанет. Он заставил Гвендолин погрузиться в атмосферу, где десяток дел совершался одновременно, и секундное промедление перечеркивало долгие часы и даже целые дни потраченного времени и труда. Гвендолин металась по лаборатории, выполняя указания, которые сыпались на нее как из пулемета, и ощущение собственной полезности притупляло обессиливающую тоску.

Суета вокруг котлов прекратилась, только когда небо за окнами глубоко почернело. Выстроив на освобожденном столе батарею флаконов, Дориан разлил в них свежесваренные зелья одно за другим. Он словно ни чуточки не устал. Разве что рыжая паутина волос прилипла к вспотевшему лбу, а искусанные от усердия губы покраснели.

Изнуренная беготней Гвендолин привалилась плечом к оконной раме и стояла, всматриваясь в сероватую дымку на горизонте. Ноги гудели, кости ныли. Пожалуй, стоило еще разок воспользоваться зловонным эликсиром против простуды. Ну, и выспаться не мешало.

Далеко внизу, у подножия башни астрономии, раскинулись кленовые рощи и водные каналы. Сновали туда-сюда огоньки, кружились в воздухе невесть откуда взявшиеся лепестки, похожие отсюда, с высоты, на белых мух. Прохладный вечерний ветер пах морем. Прятались во мраке недостижимые холмы, на один из которых взбиралась запущенная тропинка – дорога в человеческий мир. А если перегнуться через подоконник, можно было разглядеть слева нагромождение развалин.

– Раньше замок насчитывал несколько дворцов и башен, – сообщила Нанну, вставая рядом с Гвендолин. Она недавно вернулась из парка – прием гостей и предпраздничные хлопоты были отложены до утра. – Но две сестры-ведьмы не поделили его между собой, и вот результат.

– Я думала, это последствия землетрясения или урагана.

– Так и есть. Только ураган был магический. Это случилось триста с чем-то лет назад.

– Триста восемнадцать, – уточнил педантичный Дориан, не отрываясь от своего занятия.

– А вон из того окна хорошо видно арену, – Нанну запнулась, словно испугалась, что сболтнула лишнего.

– Ту самую? Для сражений с драконами? – да, да, Гвендолин уже наслышана о здешних обычаях и развлекательных мероприятиях. Нет нужды конфузиться и замалчивать правду.

– Значит, ты в курсе?..

– …единственного способа покинуть этот мир? Конечно, – призналась Гвендолин и добавила с твердой решимостью: – Только я не считаю его единственным. Я знаю, где находится портал.

Нанну с Дорианом переглянулись.

– Разве Айхе не рассказал? Без колдовства через портал не проникнуть. Его даже не найти.

Потребовалось несколько минут, чтобы Гвендолин переварила услышанное. Новость в корне меняла… да все меняла! Начиная с того, что улизнуть под шумок, разыскав Дэнни, не выйдет: потребуется помощь Айхе (Кагайю из помощников вычеркивалась автоматически). Но, хлебнув ведьминого гнева, сполна расплатившись за минутную слабость, захочет ли мальчишка якшаться с ней? Встреча на лестнице повергла Гвендолин в смятение: Айхе выглядел злым и колючим.

А во-вторых, спасительные чары в деревне вдруг предстали в совершенно ином свете. Получается, они не только отпугивали шша, но и указывали путь к порталу? И именно этой помощью пренебрегла Гвендолин? Именно это колдовство учуяла Кагайя, едва завидев ее на пороге своего кабинета? Не невинную шалость мальчишки-волшебника, вздумавшего подразнить плотоядных шша, а грубое, наглое нарушение запрета! Своей дерзкой выходкой Айхе бросил Кагайе вызов. Естественно, та взбеленилась.

Новость требовала дополнительных размышлений, но сейчас Гвендолин слишком устала.

– Бессмыслица какая-то, – пробормотала она. – Почему нельзя просто отпустить людей в человеческий мир?

– Люди здесь превращаются в призраков или крыс, – Нанну пожала плечами. – Кагайя возвращает им природный облик, но взамен требует подчинения и использует как дармовую рабочую силу. Кого ещё можно заставить пахать там, где обитают одни духи и божества?

– А Айхе? – сердце екнуло, когда имя сорвалось с губ. – Он откуда? Как сюда попал?

– Свалился как снег на голову лет пять обратно с во-о-от таким эго и нахальной претензией на звание волшебника. Я так понимаю, Кагайя из-за тебя ему шею намылила?

Гвендолин смущенно кивнула.

– Не обольщайся на его счет.

– Он и во второй раз пытался меня выручить, в гроте…

– Наш Айхе взбунтовался? – Нанну удивленно вскинула брови. – Ну и ну. Чем же ты его зацепила?

Гвендолин не нашла, что ответить.

– Знаешь, как он нос задирал? От горшка два вершка, а уже требовал, чтобы мы – всякая чернь – его господином величали. Расхаживал тут, как петух, раздавая указания направо и налево, и все козырял своей волшебной кровью: мол, его отец – какое-то могучее божество, которого он, правда, совсем не помнит. Гонору-то было… – Нанну усмехнулась. – Только божества тут точно ни при чем. Слухи про него разные бродят…

– Будто он душу продал?

– Глупости, – встрял Дориан, звеня своими склянками.

– И ничего не глупости! – возмутилась Нанну. – Откуда же у него взялась колдовская сила, скажи на милость? Люди колдунами не рождаются. Кагайя, например…

– У мальчика талант, – с нажимом перебил Дориан, – который и привел его к госпоже. Как путеводная звезда…

– О пять ты за свое! Еще скажи, будто видел его в телескопе.

– И скажу.

– В телескопе? – не поняла Гвендолин.

– Да не слушай, – отмахнулась Нанну, – он вечно пургу гонит. То про живые планеты, то про апокалипсис. У него вон и календарь есть, где каждый конец света отмечен.

Гвендолин проследила за жестом Нанну и уперлась взглядом в изрядно потрепанный пергамент, приколотый к боковой стенке шкафа двумя кинжалами и десятком алмазных кнопок. Пергамент был таким длинным, что его нижний край, загибаясь, почти касался пола. И он был весь исчеркан странными значками.

– Поверь, у мальчишки давно уже камень вместо сердца, иначе бы он не исполнял беспрекословно все приказы Кагайи. Мерзкие, гадкие приказы, – Нанну понизила голос до шепота. – Говорят, он для нее всякую пакость добывает, вроде выколотых человеческих глаз и вырванных сердец. И даже убивает…

Гвендолин передернуло.

– Вот сплетницы бабы! – с отвращением выплюнул Дориан. – Делать вам больше нечего, кроме как всякую дрянь выдумывать.

– А ты докажи, что это неправда, – парировала Нанну.

– Толчетесь изо дня в день у каналов и сочиняете байки, – не унимался алхимик. – Бесстыжие. Превратили мальчишку в чудовище.

– А вы как считаете? – спросила Гвендолин. – Айхе хороший? Или злой?

– Что за подразделение: хороший, злой? Разве миры бывают черно-белыми?

– Если ты снова ударишься в философию, я уйду, – мрачнея, предупредила Нанну. – И останешься без ужина.

Дориан фыркнул, но от философских изречений все же воздержался.

– Айхе необычный мальчик, – сказал он. – Госпожа говорила, очень талантливый и схватывает все на лету. Она преподает ему разные аспекты магии, и он терпеливо впитывает науку. Однако, – Дориан кинул быстрый взгляд через плечо в сторону дверцы, ведущей на крышу башни, – его амбиции невозможно удовлетворить знаниями о волшебных свойствах трав и прочими безобидными заклинаниями. Айхе мечтает о боевой магии, даже в тайне от госпожи тренируется. Руины – отличное прикрытие: большего бардака, чем есть, там уже не наведешь. Удобно скрывать последствия упражнений. – Дориан рассеянно уставился в окно. – Волшебство влияет на работоспособность моего телескопа, и если неподалеку плетутся боевые чары, я узнаю об этом мгновенно.

– Ну я же говорю: мальчишка себе на уме! – удовлетворенно заявила Нанну. – Вот выучится и тихонько сживет нашу старушку со света. Вонзит ей нож в спину. И нечего на меня так таращиться! Ты его защищаешь, потому что тебя, в отличие от нас, он уважает. Видишь ли, Гвендолин, мальчики, выросшие без отца, как наш Айхе, очень нуждаются в мужском примере и признают только…

– Да хватит уже! – возопил Дориан.

– Мой младший брат-безотцовщина постоянно выбирал себе авторитеты, один страшнее другого, и таскался за ними, высунув язык от восторга. А однажды даже умудрился проиграть собственную сестру в кости – на спор, заезжему торговцу побрякушками, чтобы не ударить в грязь лицом перед мужиками. Мне повезло, что барыге перерезали глотку раньше, чем тот уволок меня на какие-нибудь Пепельные острова, откуда уже точно было бы не выбраться.

– Женщина, уймись. Ты не в себе, – Дориан повысил голос. – Айхе – не твой младший брат. И он не продаст девочку заезжим купцам за клинок с золотым эфесом.

Одергивание возымело эффект. Нанну замолчала, взволнованно дыша, и вдруг со стыдом отвернулась. Закрыла лицо руками. Дориан подошел и неловко похлопал ее по плечу:

– Ну, ну.

Притихшая Гвендолин следила за развернувшейся сценой.

– Лучше всего Айхе удается превращение, – Дориан деликатно сменил тему, давая Нанну время восстановить самообладание. – Мальчик обожает летать. Подозреваю, полеты помогают ему забыться и не вспоминать о пакостях, которые приходится совершать по приказу госпожи.

– Так ты все же признаешь!.. – ввернула Нанну.

– Разумеется, – Дориан и бровью не повел. – Откуда же берутся сотни ингредиентов для моих зелий? Жабьи шкурки, бараньи кишки, вытяжка из брюшных цепней, слизь головоногих моллюсков, пищеварительный тракт пятнистой гадюки, драконья желчь…

– Прекрати, – Нанну подставила ко рту кулак. – Меня сейчас стошнит.

– Ты ведь не думаешь, будто животные отдают внутренности по добровольному согласию?