Текст книги "Ученик колдуньи (СИ)"

Автор книги: Анастасия Колдарева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 18 страниц)

– Да… провались ты! – Айхе отпихнул его в сторону и двинулся дальше, игнорируя полетевшие в спину пожелания скоропостижной кончины.

– Это кыши, – кинул он через плечо. Гвендолин не сразу сообразила, что объяснение адресовано ей. – Вроде местных паразитов. Вечно всюду лезут, кругом гадят, сыплют проклятиями и страшно тупят.

– Кыши? – бездумно повторила Гвендолин.

– На них все кричат: «А ну кыш!» – отсюда и прозвище. Тебя-то как звать?

– А?

Айхе обернулся, притормозил:

– Прямо так и называть – А?

– Нет. Я Гвендолин.

– Что же ты меня не послушалась, Гвендолин, – мальчишка совсем остановился. Глаза у него в полутьме казались черными.

Гвендолин переступила с ноги на ногу. Все-таки он?.. там, в деревне?

– Ты хоть представляешь, куда угодила?

– Догадываюсь, – она насупилась. Будет еще отчитывать!

– Ой ли?

– Мне нужно вернуть брата. Если бы ты с самого начала…

– Тише! – Айхе вскинул руку с явным намерением зажать ей рот. Или отвесить пощечину. Гвендолин отпрянула.

– Извини, – он смущенно убрал ладонь. – Не бойся, я не собирался тебя трогать.

– Ты бьешь только кышей?

Ну вот кто ее за язык тянет!

Айхе сощурился.

– Поживи здесь с мое, – понизил голос до шепота: – Просто не болтай лишнего, ладно?

– Теперь у тебя возникнут неприятности? – осмелела Гвендолин. И вдруг поймала себя на мысли, что вовсе не злится на него, не в силах даже обидеться. – Но ведь ты выкрутился? Мол, я – не я, и лошадь не моя.

Под его пристальным взглядом сделалось неуютно.

– Считаешь, я трясусь за собственную шкуру?

– А разве нет?

Айхе фыркнул:

– Подумай лучше о себе.

Гвендолин помолчала, выжидая. Казалось бы, проще простого сейчас было обратиться к нему за помощью, отыскать Дэнни, снова воспользоваться чудесным волшебством, отпугивающим мерзких шша… Но она не посмела.

– Айхе… а кости, о которых говорила Кагайя…

Он словно не расслышал. Медленно продолжил спускаться по ступенькам, загибая пальцы и задумчиво бормоча себе под нос:

– Заклятие невидимости… почует запах. А если отбить? Не выйдет… Заклинание скорости, реакции… проклятье, формулу не помню. Помню, что легкая была, и "ао нассэ" в конце, а начало – хоть тресни! Да провались оно, попробуем другое. Заклинание жары? Расплавится. Холод, лед, камень – ему все нипочем. Страх? Хм… можно ли запугать Левиафана, вот в чем вопрос. Теоретически? Да даже теоретически не могу себе такого представить! Но что теперь гадать? Придется попробовать, выбор-то все равно не велик. Только бы Кагайя не подослала…

– Господин Айхе? – громыхнул сверху густой бас.

– О-о, боги, как чувствовал, – юноша застонал. Оглянулся, напустив на себя высокомерный вид. – Коган, в чем дело?

По ступенькам сбежал запыхавшийся толстяк, препоясанный сразу несколькими ремнями и оттого схожий с бочкой.

– Госпожа велела проследить за исполнением приговора, – мужчина сглотнул, отер пот со лба, и тут только Гвендолин заметила, как его трясет.

– С чего вдруг? – осведомился Айхе.

– Э, – Коган отступил на шаг и чуть присел. Глаза у него бегали, руки не знали, куда деться.

– Отвечай.

– У меня сложилось впечатление, будто она вам не доверяет.

– Гм. Передай, что мне не нужна помощь, – велел Айхе. – Я сам справлюсь.

– Вы не поняли, господин. Это приказ. Я не смею ослушаться. Да и вам лучше не приближаться к монстру: а ну как отхватит руку или, там, ногу?

– По-твоему, я испугаюсь жалкую морскую гадину? – Айхе гневно вскинул брови.

– Нет, нет, что вы, я вовсе не… но мне же потом отвечать…

– Убирайся, пока я не разозлился.

– При всем желании, господин… не могу. Велено глаз не спускать с вас и девчонки, – Коган виновато потупился. – И еще. Госпожа желает сама понаблюдать за казнью.

– Интересно. Она лично спустится?

Айхе метнул на Гвендолин тяжелый, угрюмый взгляд и с досадой сжал кулаки. На мгновение девочке почудилось, будто его лицо исказилось болезненной гримасой, но он быстро отвернулся, и наваждение растаяло.

– За казнью? – прошептала Гвендолин.

– Пошли, – буркнул Айхе.

Снова под ногами замелькали ступеньки. Мальчик шел первым, за ним Гвендолин, а замыкал шествие Коган, натужно пыхтя и переваливаясь на коротких ножках. Мелькнули главные ворота замка. Свет за ними показался Гвендолин райским сиянием, но Айхе не вышел на улицу. Вместо этого он свернул с лестницы и углубился в лабиринт черных, дышащих лютым холодом подземных коридоров.

С потолка клочьями свисала жирная, грязная паутина. Горящие факелы нещадно коптили. От едкой вони резало глаза и драло горло. Гвендолин, разумеется, подозревала, что в любом старом замке должны быть подземелья и угрюмые, тесные узилища, навевающие мысли о средневековых кровавых трагедиях. Но до чего же серьезным оказался контраст с убранством ведьминого кабинета! Краем глаза Гвендолин заметила в нишах пыльные колбы с запечатанными черепами: черные провалы глазниц, гнилые зубы… Каменную кладку стен покрывали трещины и выщерблины. Повсюду чернела сырая плесень, тянулись к убогому свету чахлые поганки, а по закоулкам шныряли зловещие тени, и кто-то задушено стонал в одном из казематов.

Айхе напряженно спускался по замшелым ступенькам бесконечных лестниц, словно входил в святилище языческого храма, освещая дорогу нервно мигающим огоньком на ладони. Подолгу задерживая дыхание из-за удушливого смрада, летящего из боковых коридоров, Гвендолин шла следом за ним, цепенея от холода и ужаса. Ее ощутимо подташнивало. По вспотевшему телу бежали волны озноба. Волосы на голове шевелились. Изредка в стенах встречались глубокие провалы, перегороженные чугунными решетками, а в полу зияли бездонные колодцы. Гвендолин нечаянно столкнула в один из них камешек, и тот ухнул в пропасть, не издав ни шороха, ни звука. Что скрывалось за этими решетками? Кого они были призваны не выпускать наружу? Страшно представить, сколько узников сгнило заживо в этих каменных мешках.

Когда Гвендолин уже стало казаться, что они вот-вот достигнут центра земли, Айхе остановился.

– Господин, позвольте мне, – Коган протиснулся мимо Гвендолин к обитой железом арочной двери, вдавленной в глубокую нишу. – Разрешите?

Поколебавшись, Айхе снял с пояса кольцо с ключами, и протянул толстяку. Тот с лязгом отпер дверь. Налег своим нешуточным весом, прокручивая тугие, сто лет не смазываемые петли. В нос ударила нестерпимая вонь с каким-то тошнотворным, металлическим привкусом. На глаза болезненно навернулись слезы.

– Готово, – проскрипел Коган внезапно охрипшим голосом. – Господин Айхе, я бы настоятельно не рекомендовал вам…

Мальчишка сердито отстранил его с дороги и перешагнул через порог. Оцепеневшая Гвендолин получила от Когана тычок под ребра и едва не врезалась Айхе в спину.

– Чувствуешь запах? – Коган стиснул ее локоть. – Здесь даже стены пропитаны кровью. Это обитель самого мерзостного создания, какое только может появиться на свет. Ну, или во тьму…

– Замолчи, – оборвал его Айхе, заметив, как девочку колотит от ужаса.

Коган скривил губы, однако продолжил:

– Не время сейчас для кормежки, так что тварь может заниматься чем угодно. Я же ее только на полчасика привязываю, так сказать, особыми чарами. А сейчас у меня их нет. Поэтому, – он с усилием приподнял прислоненное к стене копье и указал Гвендолин на вторую дверь в дальнем конце черного тоннеля, – ступай одна.

– Я провожу, – решительно заявил Айхе, хотя у него самого на лбу выступила испарина.

– Но вам туда нельзя! – запротестовал Коган. – Тварь сожрет вас с потрохами!

– Ни разу ее не видел, полюбуюсь, – Айхе бесстрашно зашагал по тоннелю.

– Уж не вздумал ли ты меня дурачить? – внезапно прошелестел над головами призрачный женский голос.

Айхе застыл.

Коган вжался в стену:

– Г-госпожа Кагайя?

– Отойди от двери, Айхе, не морочь никому голову. Запугать Левиафана, наложить на него заклятие ужаса – с какого отчаяния ты до этого додумался?!

Колдунья подслушивала на лестнице?! Или умела читать мысли?

– Ты хоть представляешь, на что способен ополоумевший от страха Левиафан? – шелестящий голос вкрадывался в уши, в голову. – Он разорвет вас всех на куски.

– Не понимаю, о чем вы! – крикнул Айхе.

– Тише, тише, мой мальчик. Хватит лгать. Не разочаровывай меня сильнее, чем уже разочаровал. Оставь девчонку в гроте и возвращайся, и я, быть может, смягчу твое наказание. Хоть ты и заслуживаешь хорошую порку.

– Господин Айхе, – обливаясь потом, Коган вперил безумный взгляд в дверь. – Нам бы лучше убраться подобру-поздорову. Слышите?

Воцарилась зыбкая тишина, которую нарушало лишь тяжелое дыханием насмерть перепуганного Когана. И действительно: с той стороны двери что-то еле слышно скреблось.

– Левиафан проснулся и хочет есть, – промурлыкала Кагайя. – Не будем ему мешать. Жду тебя в кабинете через пять минут, Айхе. Гляди, не подведи меня снова.

Голос иссяк, словно в песочных часах осыпались последние крупинки, и Гвендолин стало слышно, как кровь шумит в ушах.

– Что ж, раз теперь все равно, – Айхе обернулся к ней и решительно вскинул над головой руки. Ладони полыхнули знакомой волшебной синевой. Слова загорелись на губах и уже почти оформились в заклинание, почти сорвались…

– А ну без фокусов! – грянуло со всех сторон. – Проклятый мальчишка! Забыл, кому подчиняешься? Забыл, кому служишь?

Айхе захрипел и согнулся пополам, схватившись за живот. Свет вокруг ладоней потух, с открытых губ слетела капля крови и ударилась о землю. Гвендолин закричала, рванулась к мальчику, протянула руки, но невидимая сила уперлась в грудь, едва не вышибив дух, и отшвырнула к дальней стене. Обитая железом дверь распахнулась, и, уже проваливаясь в глубокую черноту, захлебываясь болью, Гвендолин увидела, как у Айхе подломились колени, и он с вывернутыми в воздухе руками бухнулся на пол.

Дверь с лязгом захлопнулась.

Громкий всплеск – Гвендолин с головой погрузилась в ледяную воду. Тело словно обварило кипятком. От хлынувшей в горло воды легкие ошпарила острая, жгучая боль. Гвендолин забарахталась, не понимая, где верх, где низ.

Наконец удалось нащупать скользкое от ила дно и высунуть голову на поверхность. Содрогаясь от мучительного кашля, оскальзываясь на неровных камнях, падая и сбивая в кровь локти и колени, Гвендолин добралась до суши. Хотя сушей этот клочок камня назвать можно было весьма условно. На ощупь он был не шире полуметра, здесь едва хватало места, чтобы сесть, подтянув ноги к груди и сжавшись в комок.

Притихнув, стуча зубами, Гвендолин прислушалась: плеск волн, ударяющихся о камни и стены, гулкое эхо, ее собственное рваное дыхание – вот и все.

Где же был тот, кто скребся? Как его называли? Левиафан? Гвендолин напряглась, пытаясь вспомнить. Ведь было же что-то… в одной из книг по мифологии. И память услужливо подкинула описание: "Среди всех тварей нет чудища страшнее Левиафана. Он невообразимо огромен и достигает в длину трехсот миль. Из пасти его выходит пламя, он кипятит пучину, как котел…"

Триста миль? Как бы ни была напугана Гвендолин, но триста миль – это же проклятая туча километров! Поместится ли такое чудовище в гроте под замком? Зачем держать его здесь? Да и разве оно наестся маленькой, худенькой девочкой? Проглотит, как щепку, и ему даже не аукнется. Вот обидно-то будет. Гвендолин хихикнула и вдруг разрыдалась, уткнувшись лицом в разбитые, ободранные колени.

Плам!

Звук эхом рассыпался по высоченным стенам и унесся куда-то в невероятную даль. Ох, а грот-то и вправду был гигантским…

Гвендолин подскочила на месте, отчаянно хватаясь за острые, осклизлые каменные грани. Пальцы срывались в воду.

Оно приближалось! Забурлила, испаряясь, вода, в лицо дохнуло жаром. Над волнами поплыл желтоватый туман, и разлился тусклый свет – такой стекает с небес в ясную лунную ночь. Гвендолин в ужасе наблюдала, как над водой неспешно вздымается голова размером с дом: узкая, медно-панцирная, покрытая чешуей – каждая чешуйка размером с тарелку и светится красным золотом! Разверзлась и смачно чавкнула пасть, на мгновение обнажив ряды образцовых клыков. Гвендолин заметила огонь, тлеющий в глубине глотки, точно в жерле вулкана. На нее уставилась пара лучистых зеленых глаз – в жизни не видела ничего притягательнее и жутче.

Вот сейчас чудище разинет рот. Молниеносный бросок, рвущая боль – и от Гвендолин не сохранится ни тени воспоминания.

Однако кошмарная башка неожиданно качнулась назад. Подняв шторм и приложившись затылком о потолок грота, драконище уселся на задние ноги. Метровые когти передних лап с лязгом поскребли шкуру на ляжках.

– Я думал, кормить пришли, – послышался невесть откуда недовольный голос.

Не иначе как у Гвендолин от ужаса помутился рассудок. Она не смела отвести от рептилии взгляд.

– Так ты принесла мне еды или нет?

Чудовище склонило голову на бок и облизнулось, громко клацнув зубами.

– Кто это говорит? – прошептала Гвендолин. Не хватало еще отвечать собственной галлюцинации, но что-то подсказывало: та не отвяжется.

– Здрасте пожалуйста, – обиженно буркнул обладатель голоса. – А кого ты еще здесь видишь, кроме меня?

Дракон шевельнулся, захрустев металлической чешуей.

Это шутка. Нелепый розыгрыш. У твари был хозяин, который сейчас прятался среди разбросанных по дну пещеры валунов и развлекался, как умел. Натешится вволю и скормит несчастную жертву своему омерзительному питомцу.

– Я… я не верю, – Гвендолин рискнула обвести глазами каменный своды грота. В воздухе клубился пар, подсвеченный медным сиянием драконьей чешуи. – И не стану играть в твои дурацкие игры! Покажись!

Левиафан вдруг совсем по-человечески упер передние лапы в бока.

– Ты слепая, или прикидываешься?

Гвендолин отпрянула и едва не сорвалась с камня в воду.

– Этого не может быть, – пробормотала она, – драконы не разговаривают. Их… их…

Ну да, вообще не существует!

– И много ты драконов встречала? – скептически осведомился Левиафан. – Поведай мне, горемычному узнику старой карги Кагайи. Вдруг среди них были и мои родители?

Похоже, все-таки помешательство. Тварь даже пасть не разевала, а голос звучал живо и убедительно. Что ж, шизофрения – недурная альтернатива смерти.

– Ни одного не встречала, – успокоенная этой мыслью Гвендолин приободрилась. – Я из человеческого мира, у нас там драконы не водятся.

– Понятно, – чудище тяжко вздохнуло. Обвернулось хвостом длиной с башню. Свесило из дымящегося рта кончик раздвоенного языка. – Ну, тогда и не болтай, будто мы не разговариваем.

– Извини.

– Ладно. Давай знакомиться? Левиафан. Морской дракон. Только я пока маленький. Из кладки прошлого тысячелетия.

А вдруг это не галлюцинация? Раз уж Дэнни превратился в крысенка, почему бы и Левиафану не изъясняться на чистом человечьем?

– Гвендолин, – представилась девочка. – Мне четырнадцать, уже почти взрослая.

«Ага. Скоро смогу водить машину, возвращаться домой после десяти и целоваться с парнями. Впрочем, последнее не горит».

– Четырнадцать веков? – уточнил дракон. – Да мы почти ровесники.

– Вообще-то лет…

Левиафан вытаращил и без того внушительные зенки.

– Ах да, – хлопнул себя когтями по лбу. У Гвендолин от грохота в груди подпрыгнуло сердце. – Совсем забыл! Вы же, люди, сморщиваетесь, как печеные яблоки, в какие-то там сто лет…

– Семьдесят, восемьдесят.

– Ужас, ужас! Глазом моргнуть не успеешь, как готов покойничек.

– А где ты видел печеные яблоки? В море?

– Там растут, – Левиафан сжал лапу в кулак и ткнул большим когтем себе за плечо, – на дереве соблазна. Красивые, но вянут аккурат по времени между двумя кормежками. Жаль, кстати, что ты не принесла поесть. Хотя кормят тут всякой гадостью, – он с отвращением ковырнул в зубах, и в стену выстрелил острый обломок кости. – Во! Говяжье ребро. Со вчерашнего вечера застряло, я уж его и так, и этак… Изверги! Ну откуда в море коровы?! У меня от них несварение, камни в почках, язва обоих желудков и… и врожденная астма! – Левиафан подтвердил свои слова натужным покашливанием.

Гвендолин обдало клубами горького дыма.

– Касатку бы или кита, – горестно вздохнул он.

– Почему же ты не попросишь? – не поняла Гвендолин. Жаркое драконье дыхание согрело ее и почти просушило одежду, а от усталости потянуло в сон.

«Только бы он не чихнул», – подумала она, живо вообразив, как мгновенно поджаривается до хрустящей корки и черной головешкой плюхается в кипяток.

– Так никто не слушает! – возмутился Левиафан. – Я уже и в дверь долбился, и рычал, и хватал этих… которые туши приносят. Без толку. Одного недавно поймал, так тот взял и помер! Ну, я его вернул, конечно, когда другие пришли. Думал, заберут, похоронят как-нибудь, по-людски. А они в крик – и бежать. Потом вернулись, начали зубочистками кидаться, – Левиафан пошарил лапой под водой и выгреб со дна целую поленницу копий. – Я так и не понял зачем. А ты говоришь: попроси. Кто бы ещё слушать стал.

– Плохо, – посочувствовала Гвендолин. – Значит, отсюда никак нельзя выбраться?

Стоп. Тут что-то не вязалось. Каким же образом этакая туша протиснулась через дверной проем? Неужели еще яйцом принесли – в прошлом тысячелетии?

– Да выбраться-то немудрено, – сказал Левиафан. – Видишь туннель за моей спиной? Он ведет прямиком в море через подземные пещеры и озера.

– Почему же ты до сих пор не сбежал? – Гвендолин вытянула шею, вглядываясь в черное пространство.

– Я пытался. Но в конце туннеля заколдованная решетка, вся покореженная – наверное, не одно поколение левиафанов переломало об нее зубы, кости и шеи. Мне нипочем ее не вырвать.

– Ее, наверное, заколдовывала сама Кагайя?

– Подавись я огнем, если нет! Эта мерзкая, злобная пиранья – единственная ведьма в замке.

– Не единственная, – удивилась Гвендолин.

– Знаю, знаю, у ее матери в кладке… или как у людей правильно говорить – в помете? – ещё одна колдунья была, Цирцея. Но они друг с другом уже лет двести не общаются.

– Да нет же! Я говорю об Айхе! – Гвендолин запнулась, ощущая, как ее буквально пропитывает тоска, и тяжелое чувство вины, и стыд. Ведьма избила мальчишку у нее на глазах и явно не собиралась останавливаться, когда захлопнулась дверь в грот. Да она места живого на нем не оставит!

– Что за Айхе? – недоверчиво спросил Левиафан. – Эй, в чем дело?

– Мне нужно отсюда выбраться, – Гвендолин сердито сморгнула подступившие слезы. – Если выберусь, то отыщу Айхе, и он поможет тебе вернуться в море.

– Правда?

– Я постараюсь. Ты сможешь найти дорогу?

– Конечно.

– Тогда договорились, – Гвендолин потерла слипающиеся глаза. Скрючилась на жалком каменном плевке, торчащем посреди подземного озера. И не заметила, как соскользнула то ли в обморок, то ли в сон, где не существовало ни морских драконов, ни кровожадных ведьм, ни проклятого волшебства.

* * *

Небытие, казалось, продлилось не дольше мгновения.

Заскрежетали ржавые дверные петли, и слепящий огонь факела вспорол непроглядный мрак. Гвендолин зажмурилась, а когда глаза привыкли к свету, обнаружила, что Левиафана и след простыл. Видать, крепко она заснула, раз не заметила, как гигантский ящер снялся с места и уплыл – он ведь наверняка поднял здесь настоящий шторм!

В прямоугольнике дверного проема нарисовалась круглая, обтянутая знакомыми ремнями фигура Когана. Выставив перед собой копье (ага, спасла бы его эта зубочистка!), Коган ткнул факелом вправо, влево, снова вправо. Тут взгляд его, похоже, споткнулся о Гвендолин, зашевелившуюся на камне. Факел в руке дернулся, выписал ломаную кривую и едва не вывалился в воду.

– Доброе утро, – просипела Гвендолин, обхватив ладонью саднящее горло. Ну вот, простыла. Отделаться насморком, безусловно, приятнее, чем быть съеденной, однако ни радости, ни облегчения по этому поводу не ощущалось. Нутром чувствовала: ведьма так просто не угомонится.

– Ы-ы-ы, – промычал Коган, вытаращив глаза и бестолково тыча в Гвендолин копьем. Как бы его от изумления удар не хватил.

– Я вас уже заждалась, – соврала Гвендолин, растирая руками окоченевшие плечи. Тоненькая джинсовая курточка не спасала от подземного холода, а голые колени так и вовсе смерзлись, затекли – не разогнуть. И зуб на зуб не попадал. Хорошо, если она отделается лишь простудой. Как бы чего похуже не вышло.

– К-как же… откуда… – мощный бас Когана скакнул вверх на три октавы, – ты разве… Ты жива!

– Я заметила, – Гвендолин героическим усилием поднялась на ноги. Промокшие туфли противно хлюпали и скользили по причудливому рельефу камня. Вдобавок ко всему начало подташнивать. Когда она в последний раз ела? Сутки назад? – Теперь можно выйти? Я промерзла до костей.

– Выходи, – Коган попятился, когда Гвендолин, осторожно нащупывая подошвами дно, вброд пробралась к двери. И даже не помог вскарабкаться по острым уступам на высокий порог.

Дверь с металлическим грохотом закрылась. Потеплело на целый градус или два. Запахло едкой гарью от коптящего факела. Протягивая мертвенно-синие руки к огню, Гвендолин словно увидела себя со стороны: окоченевшую, трясущуюся, с безумными глазами. Неудивительно, что Коган смотрит на нее как на привидение. Не каждый день на тебя надвигается этакое воскресшее из мертвых чучело.

Впрочем, он скоро очухался. Сдвинув клочковатые сивые брови, набычился и грохнул копье в угол у второй двери. Затем поднял с пола какую-то пыльную и довольно вонючую мешковину в бурых пятнах. Замешкался.

– Ну? И что с тобой теперь делать? Куда девать?

Коган, видимо, решил, будто Левиафан попросту не объявлялся. Гвендолин не стала его разубеждать и делиться подробностями минувшей ночи. Хотя, может, и стоило? Ведь ее могли засунуть в проклятый грот снова, чтобы уж наверняка.

– Ладно, – натужные размышления отразились на его мясистой физиономии и свелись, наконец, к предсказуемому результату: – Отведу тебя к Кагайе.

Коган потянул за дверное кольцо.

– Дайте погреться… – взмолилась Гвендолин, ловя ускользающее тепло.

– А мне приказано до завтра эту гадину не кормить, – не обращая на нее внимание, пробурчал Коган себе под нос. – Озвереет же, как пить дать… оторвет кому-нибудь голову…

Никому «эта тварь» ничего не оторвет, хотела возразить Гвендолин, но прикусила язык. Заподозрит еще, чего доброго, будто она со страха помешалась. Добрый дракон? Серьезно?

– А у вас ничего теплого нет? – вопрос был риторический, но раз уж Коган в упор не замечал, как ее колотит, того и гляди наизнанку вывернет…

– Чего? Шевелись давай, – чувствительный тычок в спину сообщил Гвендолин первоначальное ускорение, и она, спотыкаясь, побрела по туннелю. – Мешок для костей я прихватил, а о полотенцах как-то не подумал. Уж не взыщи.

Еще и издевается.

– Я ведь за твоими останками пришел. Хотя какие там останки: паскудная гадина жрет не жуя, прямо целиком заглатывает. Ни хруста, ни крови…

Да он маньяк, не иначе! Сам рассказывает, сам смакует. Сейчас начнет обсасывать подробности. Желудок у Гвендолин в знак протеста послал к горлу предупреждающий спазм.

– А зачем Кагайя его держит? – быстро спросила она, сглотнув комок тошноты.

Коган немного молча посопел, шаркая подметками по полу вслед за Гвендолин. Трескучий огонь выхватывал из тьмы своды потолка, колышущиеся серые тенета и что-то юркое, ползучее.

– Для состязаний, – снизошел он наконец. – Раз в год госпожа устраивает в своем замке великий прием и развлекает гостей боями на арене. Приглашаются божества и духи со всего света – по такому случаю их тут собирается прорва.

– Гладиаторские бои? – пробормотала Гвендолин.

– В течение года люди, желающие покинуть наш мир, подают заявки. Видела на главных воротах замка надписи?

Признаться, на момент встречи с теми самыми воротами Гвендолин больше волновали ощеренные пасти шша.

– Вот это они и есть.

– Люди? – уточнила девочка. – Мне казалось, люди здесь превращаются в крыс.

– В основном, да. Но подать заявку на участие может любой, хоть крыса, хоть слуги замка. Только шша не могут.

– Почему же?

– Они слишком долго прожили в своих гнусных шкурах, проросли в наш мир, так сказать, пустили слишком глубокие корни. А мир пророс в них, вытеснив почти все человеческое. Вряд ли они вообще помнят, что когда-то были людьми.

– Шша? Людьми?..

– А ты думала, такие уроды сами по себе рождаются?

Нет, но… люди…

– Значит, если я подам заявку…

– Забудь. Госпожа не выпустит тебя на арену. Мало потехи, если ты и минуты не продержишься. А ты не продержишься, уж поверь.

Очень интересно.

– Чтобы получить свободу, нужно сразиться с драконом, – замогильным шепотом поведал Коган.

Да ну? В жизни бы не догадалась. А дракон, стало быть, – Левиафан? Или есть и другие?

Они продвигались по лабиринту коридоров. Огонь факела трещал и прыгал, а угрюмый мрак, казалось, пытался сомкнуть на нем свои черные челюсти. Коган шел торопливо, то и дело подталкивая пленницу, бесцеремонно хватая за локоть, направляя в нужный проход. Пальцы у него были железными, а хватка, как у овчарки, не вырвешься. Этак Гвендолин выберется из подземелья не только вконец больная, но и в синяках.

– И что? Кто-нибудь получал свободу? – осведомилась она, пытаясь в очередной раз угадать поворот.

Не угадала. Коган стиснул ее плечо.

– На моей памяти, нет.

– Может быть, вы не достаточно долго… – Гвендолин трепыхнулась. Бесполезно. Надо было ждать, пока сам отпустит.

– За семьдесят лет ни один не выиграл состязание. Но я же говорю: госпожа еще не всякому позволяет испытать судьбу. Тебе, например, не разрешит, хоть в лепешку расшибись.

– Из-за возраста? – несправедливо!

– А сколько тебе?

– Четырнадцать.

– Даже по человеческим меркам маловато, – хмыкнул Коган. – Нет, не из-за возраста. Духи, когда заскучают, конечно, на всякие глупости горазды. Но чтобы детей отдавать на растерзание чудищам – это вряд ли.

– Да неужто? Какой избирательный, однако, гуманизм. А в гроты их кидать, значит, не зазорно? А превращать в крыс и скармливать злобным тварям?

– Ты про Галиотис и Тридактну?

– Что? Нет. Неважно. Так разве я не права?

– Может, и права, – буркнул Коган. – Но одно дело убийство, и совсем другое – смерть на арене.

– И в чем же разница? На арене у меня был бы шанс…

– Не было бы у тебя никакого шанса! – внезапно рыкнул Коган. Его басовитый рев разлетелся по лабиринту ходов гулким эхом. – Две секунды – и ты в драконьем желудке. Забудь все, что я тебе сказал, поняла? Не говорил я тебе ничего! Сунешься к госпоже с этими глупостями, она нас обоих в порошок сотрет: тебя от ярости, а меня за болтовню. Усвоила?

Гвендолин поморщилась от боли – пальцы Когана в очередной раз впились ей в плечо – того и гляди кости хрустнут.

– Да усвоила, усвоила. Отпустите, больно же!

Конвоир проигнорировал просьбу.

– По-вашему, лучше сгнить тут крысой, чем умереть на арене?

– А по-твоему, приятнее наоборот?

Этого Гвендолин не знала. Арена прельщала ее ничуть не меньше, чем заточение в крысиной шкуре.

– Постойте, – ужасная догадка пришла ей в голову. – Этот Левиафан убивал людей?

Неужели про рыбу все – вранье? И про ненавистное мясо, и про случайно умершего парня с копьем?

– Этот пока никого не успел, – развеял ее опасения Коган. – Он новенький, всего год как выловили. Взамен предыдущего, который сдох. Так что это будут его первые бои… смешно звучит – бои! Ха-ха-ха! Можно подумать, такому чудищу придется напрягаться. Цап – и крышка.

– И все-таки, почему мне нельзя…

– Опять за свое! Да потому что ты врежешь дуба в две секунды! Ну и на что тут смотреть? Госпожа выбирает тех, кто дольше продержится. Нюх у нее, что ли, особый, не знаю. Боги ведь желают не на убийства смотреть, им подавай зрелище, азарт. И чтобы хоть сколько-то выживших оставалось, предсказуемая мясорубка никому не нужна: одного съели, другого раздавили, третий сам помер от разрыва сердца.

– Неужели кто-то ещё и выживает?

– Частично, – уклончиво отозвался Коган.

– И ненадолго, – буркнула Гвендолин. Ее передернуло.

– Ну а чего ты ожидала? Это духи и божества. Бессмертные. Нам не понять.

– Это чудовищно и мерзко, – выдохнула Гвендолин и потерла больное горло. Не верилось, будто разговор шел о реальных людях, реальных богах, о настоящих, не выдуманных смертях. Они казались абстрактными, как в кино. Хотя Кагайя и не на такое способна, в ее извращенной бесчеловечности Гвендолин ни секунды не сомневалась.

– Что поделать, – Коган пожал плечами и с сожалением добавил: – Желающих уйти в человеческий мир из года в год не убывает, поэтому у чудищ всегда будет пища, а у богов – зрелища.

В лицо наконец повеяло свежим воздухом: теплым летним утром, пахнущим травой, цветами, прогретой солнцем землей. Пусть это была чужая трава и чужие цветы, растущие в чужом, враждебном мире, – они всколыхнули в душе Гвендолин воспоминания доме. О родном городе. О друзьях и беззаботной жизни, казавшейся теперь призрачным видением. О матери, которая сойдет с ума от горя, разыскивая свою непутевую дочь. Горло сдавило, по глазам резанули непрошенные слезы. Ох, только бы не разрыдаться прямо сейчас! Она должна быть сильной. Никаким ведьмам и чудовищам ее не запугать. И не сломить.

Двери замка были распахнуты настежь. В широкий проем били косые солнечные лучи. Коган задержался лишь на миг, чтобы воткнуть факел в кольцо на стене. А затем толкнул Гвендолин к темному провалу винтовой лестницы и затопал следом. Подъем давался ему нелегко: он сопел, пыхтел, кряхтел и, видимо, мысленно проклинал собственную комплекцию.

Глядя на то, как утекают вниз ступеньки, чувствуя, как иссякают последние минуты до встречи с колдуньей, а мысли отравляет ставший уже привычным страх, Гвендолин решилась задать вопрос. Тот единственный, ответа на который ждала так мучительно и одновременно боялась до смерти.

– Скажите, а Айхе… как он?

Задыхаясь, Коган остановился и вытер пот с выпуклого, исчерканного морщинами лба. Ремни чересчур туго перетягивали его внушительный живот.

– А что с ним станется? – невзирая на обнадеживающие слова, голос его звучал тревожно.

– Я видела…

А что, собственно, она видела? Незримые удары, конвульсивные изломы тела, вывернутые руки, словно парня вздернули на дыбу. Выглядело ужасно. И все же так жестоко ломать собственного ученика, пусть даже тот и нарушил какой-то дурацкий запрет?

– Не тревожься, оклемается. Ему не впервой.

– Дикость какая. Бессмысленная дикость.

– Дисциплина. У Кагайи свои методы. В конце концов, кроме него, у госпожи учеников нет, и только ему она доверяет самые ответственные поручения.

– И самые жуткие, – предположила Гвендолин, вспомнив слова Нанну.

– А это уже не нашего ума дело. Колдовство – исключительно редкий дар, им до недавнего времени обладало всего два человека: госпожа и ее сестра Цирцея.

– В целом мире?

– И, вероятно, за его пределами тоже.

– То есть, если они обе умрут…

Коган нахмурился и недовольно перебил:

– Я не знаю.

– Откуда же взялся Айхе?

– Ты задаешь слишком много вопросов! – он ткнул пальцем в лестницу: мол, поднимайся.