Текст книги "Ученик колдуньи (СИ)"

Автор книги: Анастасия Колдарева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 18 страниц)

– Госпожа?

От напряжения в ее теле свело все мышцы, даже такие, о наличии которых она и не подозревала. Язык во рту будто распух и отказался ворочаться, и, по-медвежьи неловко переминаясь с ноги на ногу, Гвендолин вдруг сообразила, что за два-три коротких шажка в сторону колдуньи растеряла не только боевой запал, но и мысли. В голове сделалось неприятно пусто, словно кто-то набил ее мокрой ватой.

Вопреки ожиданиям, Кагайя не взвилась от ярости, не отвесила колдовскую оплеуху и даже не вышвырнула девочку заклятием из бывшего кабинета. То ли Нанну приукрасила истории с парламентерами, получившими от ведьмы на орехи, то ли случайно переоценила степень опасности. А то ли сама ведьма выдохлась и теперь снисходила лишь до молчаливого презрения. Во всяком случае, на новую посетительницу она не обратила ни тени внимания.

Гвендолин в замешательстве оглянулась на Айхе: тот внимательно следил за бывшей наставницей, явно борясь с искушением заявить о своем присутствии. Надолго его выдержки не хватит, это было очевидно, поэтому Гвендолин собрала в кулак все свое мужество и повторила чуть громче:

– Госпожа?

– Чего тебе? – буркнула Кагайя.

Гвендолин перевела дух. Кажется, почин можно было назвать удачным.

– Разве вы не видите? Прямо над вами воронка хаоса.

– И что?

Гвендолин недоуменно моргнула. Во-первых, ведьма с ней разговаривала. Во-вторых, слушала… и, похоже, слышала.

– Она вот-вот опустится…

– Так беги. Зачем притащилась?

– Я хочу помочь.

– Помочь? – точеное лицо колдуньи вытянулось от изумления. – Ты – мне? – уточнила она и расхохоталась. – А не боишься, что я вытрясу из тебя душу?

– Нет, – соврала Гвендолин, спрятав за спиной дрожащие руки. – Боюсь, что вы не захотите слушать, и тогда все погибнут. Все, – многозначительно подчеркнула она, наблюдая за реакцией.

– Не велика потеря. Какое мне дело…

– И Дориан тоже.

Колдунья ошпарила ее злым взглядом, словно хлестнула плетью по щеке. Обмирая от страха, Гвендолин заставила себя выдержать этот напор, не стушеваться и продолжить непослушными губами:

– Ведь вы его любите.

Вот он, момент истины. Кажется, Гвендолин только что подписала себе смертный приговор. Заподозрить могущественную чародейку, подмявшую под себя полмира, в привязанности к низшему существу, вроде тощего, нелепого алхимика?! И это после того, как ведьма призналась в посягательстве на чувства самого Хозяина Ветров?! Да как ей только в голову взбрело…

– Что ты знаешь о любви, девчонка, – голос ведьмы надломился, сквозь холодную оболочку вдруг прорезалось что-то живое, ранимое.

– Достаточно, – твердо сказала Гвендолин. – Знаю, что любовь – не розовые сопли и не вздохи под луной. Знаю, что любить тяжело, а временами больно и страшно. Знаю, что ради счастья любимого человека сделаешь все на свете, пусть даже он будет счастлив не с тобой.

Должно быть, слова прозвучали убедительно. Плечи у Кагайи неожиданно поникли, и сама она разом ссутулилась. Выдернув последнюю шпильку, сложила бледные руки на коленях. Волосы смоляной волной струились по ее спине, по вороху книг, по кирпичному крошеву разрушенного камина.

– Думаешь, я стану обсуждать это с тобой? – спросила она презрительно.

– Но ведь больше не с кем, – Гвендолин пожала плечами и несмело присела на рухнувшую потолочную балку. Она видела, как колдунья тщетно силится вернуть привычные манеры поведения: резкость, безапелляционность, гневливость и надменность, – вот только горе от гибели морских питомцев, кажется, подкосило ее не на шутку: лишило самообладания, нарушило все мыслимые границы субординации, обессилило и опустошило. Перед Гвендолин вдруг очутилась не жестокая, величавая и мстительная устроительница кровавых состязаний на арене, не страшная колдунья, водившая дружбу с божествами и духами со всего мира. Перед ней сидела измученная, несчастная женщина.

– Бесполезно, – сказала Кагайя, глядя куда-то сквозь девочку. – Пустая болтовня.

– Ничего подобного…

– Мне восемьсот тридцать два года! – рявкнула ведьма. – Поздновато для романов, не находишь? И не делай вид, будто тебя тревожат мои душевные терзания.

– Они тревожат всех в этом мире, потому что от них зависят жизни людей.

– Люди – мусор, – с отвращением выплюнула Кагайя.

– Даже Дориан?

– Для него я – древняя старуха. Он прекрасно знал, для кого варит зелье молодости. В любом случае, у него нет интересов, помимо высших сфер и глубин мироздания.

– Это его слова? – спросила Гвендолин. – Или ваши догадки?

– Это реальность.

– И вы не допускаете мысли, что можете заблуждаться? Я всю жизнь считала колдовство сказками, а духов и языческих чудовищ – плодами больной фантазии. Пока воочию не убедилась в существовании того и другого. Может, и вам для начала стоило бы поговорить с самим Дорианом?

– Учить меня вздумала?

– Вы сами лишили себя надежды! – выпалила Гвендолин. – Вы все решили за Дориана. Вы насочиняли себе препятствий, потому что однажды уже получили отказ и боитесь получить снова.

Ведьма поднялась с опрокинутого стула, грозно выпрямилась, и Гвендолин сжалась под ее гневным взором.

– Подумаешь, восемьсот лет, – выдавила она упрямо, не желая замолкать. – Мама всегда говорила, что любят не за что-то, а вопреки.

– Я ни перед кем не собираюсь унижаться, – холодно произнесла Кагайя. – Я уже потеряла больше, чем могу вынести. Неужели этого мало? – Она обвела руками разруху и с болью остановила взгляд на своих морских любимицах. – Они были достойнее иных людей. И они… любили меня безвозмездно…

– Почему же вы так не можете? – с вызовом спросила Гвендолин, прекрасно понимая, что напрашивается на неприятности. Если ведьма психанет, не сносить ей головы. – Самоотверженно, без претензий на взаимность. Он ведь хороший, Дориан. Ему не нужно ни ваше могущество, ни власть над миром, ни этот замок, ни прислуга, ни колдовство. И ваша молодость и красота тоже не нужны. Ему нужна душа, а она у вас черная. Вы людей убиваете, – на глазах выступили слезы. – Разве так поступают те, у кого есть сердце?

– Конечно, нет, – тонкие, бледные губы колдуньи дрогнули. Болезненная улыбка словно изломала их, до того не к месту она пришлась на этом идеальном, похожем на восковую маску лице. – Те, у кого оно есть, так не поступают.

Кагайя замолчала. Гвендолин смотрела на нее широко раскрытыми от неожиданного осознания глазами.

– Сердце, – выдохнула она. – Это ваше сердце в том сосуде!

– Гляди, какая сообразительная, – едко бросила ведьма, не прекращая кривить рот. – И когда же ты успела все разглядеть?

– Но зачем?.. Как?.. Почему вы просто не вернете его?!

– Не слишком ли много вопросов для гнилого отребья? – Кагайя высокомерно вздернула подбородок. Ее явно посетило секундное вдохновение размазать нахалку по грязному полу. – А впрочем, шут с тобой. Его выкрал мой предшественник, мечтавший получить несравненное могущество, свергнуть нас с сестрой и единолично править миром. Разумеется, я свое вернула, вот только к тому времени оно мне стало уже ни к чему. Я прекрасно научилась обходиться без него. Сердце… Кому оно нужно? Кому вообще нужны страдания? Скажешь, ты отказалась бы от возможности навек распрощаться с душевными муками? С болью? С сомнениями? С рыданиями над дохлым драконом?

– Такой ценой? Отказалась бы. Уж лучше рыдать, зная, что твое к тебе вернется, чем не рыдать и не ждать ни от кого ни любви, ни благодарности.

– Дура безмозглая.

Гвендолин не нашла, что возразить. Доводы кончились. Удивительно, что она до сих пор не присоединилась к Галиотис и Тридактне. Похоже, ведьма и впрямь рехнулась: изменила собственным привычкам косить людей направо и налево. А может, просто заленилась расходовать на Гвендолин чары.

Плывущая чернильная каша над головой с минуты на минуту грозила опуститься на ведьмину макушку. Ветер легонько раздувал черные локоны, метущие пол.

Неожиданно осколки стекла громко хрустнули под чьим-то ботинком.

Гвендолин оглянулась.

Пригибаясь, как солдат под обстрелом, вытаращив глаза на водоворот хаоса и приглаживая буйную копну огненных волос, на руинах кабинета возник Дориан.

– Госпожа, – пробормотал он, отвесив неуклюжий поклон, и Гвендолин в очередной раз поразилась прихотям любви: все-таки удивительно, как такая грозная, могущественная, высокородная женщина умудрилась проникнуться симпатией к столь нескладному мужчине. Будь он хоть трижды гением: в данном ситуации это казалось, скорее, недостатком, чем достоинством.

– Это я виноват, – смиренно произнес алхимик без предисловий. – Если бы мой волос случайно не упал в зелье прозрения и не нарушил хрупкую ткань мироздания, дракон не сумел бы выкрасть амулет у вашей сестры, а я увидел бы его истинную природу и…

– Дориан, – только и сумела вымолвить ведьма.

– Простите меня, госпожа, я был слишком занят посторонними делами, чтобы вовремя позаботиться о вашем будущем. Я так страшно рассеян. Давно нужно было сварить зелье для вас…

– Гвендолин! – позвали шепотом, и девочка кинула быстрый взгляд через плечо.

– Айхе?

– Пойдем, – прячась за обломками стен, юноша призывно махнул рукой. – Ты еще успеешь выбраться через южные ворота!

Предложение вогнало в ступор. Гвендолин поглядела на Кагайю и Дориана, которые продолжали что-то бубнить друг другу, не слушая ответных слов. Просто развернуться и уйти? Наверное, Дориан теперь сам уговорит колдунью снять амулет. Или не уговорит, и тогда тем более следовало поторопиться. Но сердце по-прежнему ныло от необходимости возвращаться домой.

Крысенок спрыгнул с плеча Айхе и, возбужденно пища, заметался вокруг, явно призывая делать ноги, пока не поздно.

– Я расколдую его, – пообещал Айхе. – Идем же!

– В моих кладовых наверняка сохранилось большинство нужных ингредиентов, – вещал тем временем Дориан. Кагайя слушала его, не замечая воскресшего дракона, маячившего среди обломков: тот наплевал на предосторожность и усиленно подзывал Гвендолин, махая руками. – А чего нет, за тем я отправлюсь лично. Раз уж мне все равно пришлось спуститься с башни, да и башни теперь уже почти нет…

– Как нет? – встрепенулась Кагайя.

– Хаос поглотил верхний этаж, где располагалась лаборатория, – сообщил Дориан с таким виноватым видом, словно был причастен к этому лично. – И крышу, разумеется. Я насилу успел спасти амфору и телескоп.

– Мне жаль, – скорбно посочувствовала Кагайя. Вот лгунья. Будто не она устроила всю эту свистопляску!

– Гвен, не глупи! – Айхе, раздражаясь, повысил голос. – Я многому научился, у меня получится расколдовать твоего брата!

– А ты?

– Причем тут я?

Действительно, ни причем, нахмурилась Гвендолин. Как же этому твердолобому дракону втолковать очевидное? Она уже собиралась было попытаться и даже открыла рот, как вдруг Дориан, что-то запальчиво втолковывающий колдунье, всплеснул руками, отпустив свои рыжие лохмы. И те привычно вздыбились.

Хаос только того и ждал. Туманная хмарь мгновенно сгустилась, превращаясь в здоровенный кулак, и намотала добычу на себя. Дориан свечкой взмыл в воздух, увлекаемый враждебной силой в самую гущу облаков. Он даже пикнуть не успел. Секунда – и только ноги дрыгнулись на прощанье.

– Дориан! – заорала Кагайя. Кинулась к нему, вцепилась мертвой хваткой в тощие лодыжки, торчащие из-под задравшихся штанин, и повисла. Второй кулак вынырнул из туч и жадно потянулся к новой жертве. Медальон на ведьминой шее налился красным и засиял, как закатное солнце, аж глазам стало больно.

– Снимите амулет! – закричала Гвендолин.

И как же Кагайя могла это сделать, если обеими руками держалась за ноги Дориана? Тот крутил конечностями, словно ветряная мельница, и колдунью мотало и швыряло во все стороны вместе с ним. Вторая дымная лапища все никак не могла прицелиться, чтобы сграбастать ведьму: хватала так и этак, да все мимо.

– Да чтоб вас всех! – не выдержал Айхе. Он ведь мог бросить бывшую наставницу: отомстить за годы унижений и позорно проигранную битву на арене, за погибшую мать и жестокую смерть, которую колдунья ему уготовила. Мог даже подсобить враждебной стихии: оборвать длинные ведьмины локоны, которые, словно осьминожьи щупальца, обвились вокруг стеллажей, балок, каменных плит и всего, за что только можно было удержаться, чтобы не улететь в тучи вслед за алхимиком.

Только совесть в Айхе все-таки одержала победу. С тоскливым: «Я об этом еще пожалею…» – он подобрал с пола осколок стекла и направился к ведьме, уворачиваясь от ее мельтешащих в воздухе локтей и загребущей пятерни хаоса.

– Да что ж вы как дергаетесь-то! – с досадой посетовал он.

Кагайя страшно завыла: то ли не желая расставаться с сияющим камнем, то ли вообразив, будто Айхе восстал из царства мертвых и явился по ее черную душу. Один из локонов отвязался от останков камина и метнулся к юноше. Но тут уже на подмогу пришла опомнившаяся Гвендолин: поймала заколдованную прядь волос и не отпускала, пока Айхе, наконец, не перерезал цепочку вокруг ведьминой шеи.

Медальон остался в его ладони. Отпрыгнув назад, Айхе брезгливо отшвырнул его от себя, и камень соскользнул на нижний этаж сквозь расщелину в полу.

Дориан бухнулся вниз рядом с Кагайей, весь синий от удушья, с бешено выпученными глазами. Колдунья тоже не устояла: опрокинулась навзничь, задрав ноги и путаясь в бесчисленных юбках. Не успела она принять вертикальное положение, как с ней начало происходить неладное.

Вверху воронкой закручивался хаос, ноя и стеная от боли сотнями жутких, потусторонних голосов. Чьи-то бледные безглазые физиономии то и дело вытягивались из облачной толщи, чьи-то руки вырывались из дымно-пламенной каши.

Айхе подполз ближе к Гвендолин. Ладони у него полыхали красным, и сам он, проникнутый глубинным колдовским светом, напоминал сейчас божество. Он кричал – Гвендолин не расслышала ни слова. Все ее внимание было поглощено метаморфозой, происходившей с колдуньей. За несколько минут – или даже секунд? – та высохла, скукожилась и поседела. Жилистые руки с узловатыми пальцами и желтыми ногтями обвисли вдоль тела, плечи сгорбились, нос, весь покрытый рытвинами, выпер из землистого морщинистого лица. И шелковое платье ей теперь шло не больше, чем корове седло.

Потрясенная Гвендолин смотрела на ведьму, не в силах отвести глаз.

В довершение ко всему, зарядил противный мелкий дождик. Это хаос, поднявшись в небо, превратился в угрюмые тучи и разревелся от бессилия, погромыхивая, стреляя молниями и из вредности норовя перерасти в настоящую грозу.

Обломки внешних стен замка торчали вверх, точно зубчатый парапет, и линии горизонта терялись в унылом сером тумане. Гвендолин почудилось, будто она стоит на вершине мира – так высоко, куда ни птицы, ни драконы не долетали. Дыхание перехватило, а колени предательски задрожали. Ее внимание привлек писк – крысенок вился у ног. А потом стали возвращаться краски, и мысли, и притупленные чувства: облегчение накрыло с головой, а вместе с ним и изнеможение.

– Плохо, – скорбно заявил Дориан, кое-как поднимаясь на ноги и отряхивая свою хламиду от каменного и стеклянного крошева. – Все очень, очень плохо. Я должен вернуться в башню астрономии и проверить склады. Найти ингредиенты для зелья. – Он старательно отводил взгляд от уродливой старухи, неподвижно сидевшей в центре раскинутых паутиной седых косм. Напустив на себя деловой и сосредоточенный вид, путаясь пальцами в мокрой, обвисшей пакле грязно-рыжих волос, он удалился, точно чумной, беспрестанно спотыкаясь и налетая на ребра разбитых аквариумов.

– А ты говоришь… – горестно прокаркала Кагайя, глядя ему вслед. Слова предназначались Гвендолин, но Айхе понял без лишних объяснений и счел необходимым внести свою лепту:

– Не велика беда. Сварит вам зелье – станете, как новенькая, – в его голосе засквозил холодок, и Гвендолин метнула в мальчишку осуждающий взгляд.

– Ты? – вытаращилась Кагайя. – Гляди-ка, живой.

Презрительно изогнув бровь, Айхе открыл рот, но Гвендолин его перебила:

– Вы чуть всех нас не угробили!

Почему-то казалось, что вместе с фальшивой красотой колдунья растеряла и львиную долю могущества. Впрочем, проверять теорию на практике не хотелось.

– Будешь читать мне нотации? – колдунья зыркнула на нее из-под кустистых бровей.

– Ну что вы! Я горжусь вашим выбором, госпожа! – отчеканила Гвендолин, и тут уж даже Айхе от изумления приоткрыл рот. – Надеюсь, впредь будете совершать правильный выбор раз за разом, и Дориан оценит это, и…

– Говори-ка покороче. Я подурнела, но не поглупела. К чему клонишь?

Гвендолин опустила взгляд на крысенка, который прекратил свои безумные пляски по камням и теперь, притихнув, сидел у ее ног.

– Верните этому мальчику настоящий облик. Пожалуйста.

Колдунья возмущенно полезла подниматься, охая, ахая и щелкая артритными суставами. Они с Гвендолин теперь были одного роста, а посему, чтобы вскинуть немощные старческие руки для заклятия, ей пришлось бы изрядно поднапрячься. Судя по всему, не привыкшая к благотворительности ведьма готова была рискнуть: по привычке слепить какие-нибудь препоганые чары, чтобы приструнить нахалку, пусть даже после этого придется развалиться на трухлявые щепки. Но тут встрял Айхе.

– Я расскажу о вашем благодушии Дориану! – многозначительно пообещал он.

Колдунья застыла и вперила в него водянистые глазки, явно жалея, что не научилась убивать взглядом.

– Гнусный шантаж, – проворчала она наконец. – А ты. Ты, драконье отродье. Я с тобой еще не закончила.

– Прошу прощения, мэм, но я с вами закончил, – Айхе галантно шаркнул ножкой с легким издевательским поклоном и приложил ладонь к груди. Кагайя проследила за красноречивым жестом, и тут ее обвислая, дряблая физиономия, сплошь усеянная старческими пятнами, вытянулась от изумления:

– Как… Как… Как… – закудахтала она, давясь словами.

– Договор расторгнут, госпожа, – весело сообщил Айхе. – У вас больше не получится принуждать меня ко всяким непотребствам. И контролировать. И лишать сил, когда вздумается. Теперь уж я как-нибудь сам по себе.

– Идиот, – рыкнула ведьма единственное, на что хватило ее застопорившейся мозговой деятельности.

– Где-то я это уже слышал, – усмехнулся Айхе. – А знаете, что самое удивительное? Без вашей опеки я стал вдвое сильнее. Думаю, нет нужды рассказывать, как это получилось: вы ведь сами заковали меня в волшебные кандалы и держали, как цепного пса, на привязи.

– Я заботилась о твоем благе! – возмущенно гаркнула ведьма. – Растила, как собственного сына, кормила, обучала!.. Пригрела змею на груди, – она выдержала драматическую паузу, всем своим жалким видом изображая оскорбленное достоинство. – Ты просто неблагодарный щенок. Наглый, вероломный, заносчивый, бесстыжий нищеброд, свалившийся на мою голову. Я потратила годы на твое обучение, но ты бездарен и безнадежен.

– Неужели? – лицо у Айхе потемнело, как грозовое небо. Обидные слова колдуньи задели его за живое. – Может, тогда прямо сейчас и проверим, насколько я бездарен?

Кагайя стушевалась, с сомнением поглядывая на красное свечение вокруг его ладоней, и, кажется, поняла, что перегнула палку. Крепко стиснув размазанные по подбородку сиреневые губы, она лихорадочно прикидывала, как выйти из гнусной ситуации, не растеряв оставшиеся крупицы достоинства.

– По-моему, вы сейчас не в том состоянии, чтобы меня злить, – сказал Айхе.

– Убирайся с глаз моих, – процедила ведьма, – а то ведь не погляжу, что молодой и горячий.

– Сначала верните ребенку настоящий облик.

– А сам? Раз уж ты у нас теперь на все руки от скуки?

– Боитесь не справиться даже с элементарным? – поддел Айхе.

Кагайя вспыхнула от гнева: ее рыхлый, как пустой мешочек, подбородок задрожал вместе с губами, по лицу и шее разлилась пунцовая краска, глаза остекленели. Того и гляди инсульт хватит.

– Учись, бездарь!

Слабое шевеление скрюченных пальцев – и крысенка, нет, уже мальчика подбросило вверх, прямо в распахнутые объятия Гвендолин.

– Гвенни! – задыхаясь, всхлипнул тот и безудержно расплакался. – Я больше никогда… никогда… никогда!

Он сжал ее с недетской силой, аж ребра хрустнули.

– Ну, ну, тише, – проговорила Гвендолин, поглаживая его по грязной макушке и боясь, как бы тоже не удариться в слезы. – Больше никаких рогаток?

– Угу.

– И никаких крыс?

– Угу.

– Договорились, – она оторвала его от себя и поглядела в раскрасневшееся, перепуганное лицо. – Вдруг и в нашем мире тоже встречаются оборотни?

– Клянусь! – выпалил Дэннил.

– Ладно, тихо, успокойся.

– Пошли вон отсюда, – со злым нетерпением прошипела Кагайя и склонилась погоревать над мертвыми питомцами. – Чтобы я вас больше не видела.

– Я не ослышалась? – спросила Гвендолин, уже очутившись на грязных, заваленных обломками каменных ступенях. Дэнни цеплялся за край ее туники, Айхе, подталкивая, наступал на пятки. – Она позволила нам уйти насовсем?

– Скорее, выгнала в шею, – поправил Айхе. – И это отличная новость.

– Значит, ты тоже можешь?..

– Уйти? Разумеется. Не оставаться же после того, как я, по ее милости, едва не пошел на корм червям.

– И ты уже решил, куда отправишься? – сердце в груди так и прыгало. То ли от торопливого бега по ступенькам, от которого уже ломило мышцы, а то ли от недоброго предчувствия. И Айхе, к горькому разочарованию, оправдал ее худшие опасения:

– Сначала попытаюсь разыскать отца, – сообщил он, запыхавшись. – Говорят, за морем есть горы: высокие, до самого неба. Они так и называются, Поднебесные. Там обитель Хозяина Ветров.

Все правильно. С чего бы ему рваться вслед за Гвендолин в человеческий мир? Кто его там ждет? Или что? Ни дома, ни семьи, ни – вот ведь смешная штука! – образования, чтобы работать. И не поколдуешь толком. А может, колдовство там и не сработает вовсе? И превратится мальчик-дракон из талантливого волшебника в неуча-подростка, ночующего на вокзале. Та ещё перспектива.

– А потом? – Гвендолин окончательно сникла. Вся радость от возвращения Дэнни, от предвкушения вновь увидеть родителей, от избавления от смертельной опасности куда-то испарилась.

– А?

– Ты сказал: сначала разыщешь отца. А потом?

– Не знаю, – Айхе пожал плечами. – Там видно будет.

Поскольку его, очевидно, заботили другие вещи, Гвендолин не нашла в себе сил продолжать расспросы. Крутая лестница кончилась, в фойе замка было пусто, а на улице лил противный холодный дождь. Кто-то из прислуги бесцельно слонялся по площади перед крыльцом, невзирая на непогоду. Вода в каналах пузырилась. Аллеи устилал ковер из листьев. От редких уцелевших гостевых домиков веяло тоскливым запустением, словно на землю внезапно навалился поздний ноябрь с его беспросветным унынием и безнадежной тревогой. А распахнутые настежь двери замковых ворот поскрипывали и покачивались на своих исполинских петлях.

Гвендолин не верилось, что дорога, по которой они шли, теперь вела домой. Вот уже и постройки деревни шша вынырнули из-за завесы неустанного дождя. Вот уже потянулись мимо гнилые хибары и частоколы с нахлобученными на них глиняными черепками. Вот вырос на пути крутой склон, остро пахнущий мокрой травой и раскисшей землей, уходящий в тяжелое насморочное небо. На вершине склона за косыми полосами ливня чернела башня. А подножие окаймляла знакомая кирпичная стена.

Возле этой стены Айхе остановился.

– Ну вот, – произнес он, прикрывая ладонью глаза от хлещущих по лицу дождевых струй. И ободряюще улыбнулся: – Эх и погодку мы выбрали для путешествий.

Обрадованный Дэнни резво перемахнул через стену. Он бы припустил вверх со всех ног, если бы сестра не замешкалась.

– Как же ты теперь? – спросила Гвендолин, не замечая ни стены, ни склона, ни башни – ничего, кроме мокрого лица Айхе и его вымученной улыбки.

– Не переживай, справлюсь.

Как все-таки хорошо, что развернулся такой ливень! Он прятал слезы, безудержно текущие по щекам. А покрасневшие глаза… ну, теперь все на свете легко было свалить на усталость.

– Хорошо, – Гвендолин кивнула. В ушах шумело. Дэнни что-то кричал со склона, приплясывая от нетерпения. И тогда слова сами вырвались.

– Мы ведь еще увидимся? – в отчаянии выдохнула она. – Когда-нибудь?

На лице Айхе мелькнуло странное болезненное выражение. Он не желал об этом разговаривать? Не хотел ее расстраивать и, вместе с тем, не мог солгать? Что ж, она уже не маленькая, она способна понять… и пережить.

Чувствуя, как под ногами разверзается пропасть, Гвендолин поспешно отвернулась. Ухватилась за кирпичный барьер, мечтая лишь о том, чтобы поскорее взобраться на холм. Только бы нервы не сдали раньше времени. Вот сейчас она немного поднимется, чтобы снизу было не слышно, и тогда взвоет в голос.

Айхе не отпустил ее. Сдернул со стены, развернул к себе лицом и обнял, почти как тогда, перед битвой. Гвендолин резко выдохнула ему в шею, дрожа от волнения и горя, понимая, что там, за барьером, Айхе уже не будет, и что у нее лишь минута для признания. Но слова растерялись, и не хватало сил вскинуть голову и заглянуть в глаза. Ведь тогда обязательно что-то случится, а она была парализована смятением и стеснением и боялась, боялась до одури.

Айхе гладил ее по волосам и, похоже, вовсе не собирался отстраняться. А его объятиях было уютно и надежно, и хотя рубахи на нем по-прежнему не было, окоченевшая Гвендолин даже умудрилась чуть-чуть отогреться.

– Мы увидимся, – наклонив голову, прошептал он ей на ухо, – когда ты чуть-чуть повзрослеешь.

В его взволнованном голосе звенели смешливые нотки, и Гвендолин, вспомнив свое ужасное поведение у крепостной стены, возмущенно напряглась, выпутываясь из крепких рук. Но Айхе обхватил ее заплаканное лицо ладонями и прижался губами к залепленному мокрыми волосами лбу. Гвендолин замерла, впитывая это прикосновение.

– Обещай дождаться, – сказал Айхе, поглаживая ее щеки большими пальцами. – Ну?

– А ты обещай, что не задержишься лет на двадцать, – улыбнулась Гвендолин, у которой на душе вдруг стало легко-легко. – А то я успею превратиться в дряхлую развалину в стоптанных тапках и засаленном халате, протирающую зад у камина и страдающую подагрой.

– Заметано! Развалина мне точно ни к чему, – рассмеялся Айхе. – Тем более что одна уже есть. Ну давай, беги, пока твой брат не сорвал голос.

Он отступил на шаг. Затем еще на один. И еще. Их разделяли теперь метры и метры дождя.

– И… Гвен!

Она обернулась, уже взгромоздившись на кирпичный барьер.

– Да?

– Постарайся не забыть. Ничего не забыть. Пожалуйста!

Что за странное напутствие?

– Постараюсь, – Гвендолин растерянно кивнула. Неужели она могла забыть все, что с ней приключилось? И все, что чувствовала к Айхе?

– Ну же, Гвенни, мы идем или нет? – позвал кузен. – Я промок насквозь, мне холодно, я умираю с голоду!

– Да, конечно, – простужено шмыгая носом, Гвендолин начала взбираться по склону, утопая в высокой траве. Когда она оглянулась, силуэт Айхе уже скрылся за серым дождевым пологом. Ветер усиливался. Тучи мчались по небу, словно их кто-то нахлестывал.

– Видишь, куда тебя занесло? – напустилась Гвендолин на брата, догнав его на середине холма. – И ливень вон какой зарядил. Чего доброго, заработаем воспаление легких, загремим в больницу – вот тогда будешь знать, как удирать сломя голову!

– Ты чего? – удивился Дэнни.

– Я чего? Это я-то чего? Да я из-за тебя в парк этот проклятый полезла и друзей по дороге растеряла! И из окна сверзилась! И в чужой дом вломилась! Думаешь, полоумная Мастерс не заметит вынутое окошко и не догадается, что это мы шарили в ее подвале? Да она же нам обоим головы открутит! Или полицию вызовет! Ай! – поскользнувшись, Гвендолин грохнулась на землю. – Уф, ну и местечко. Скажи спасибо, ни на какого маньяка не наткнулись.

– Гвенни… У тебя память отшибло? – прошептал Дэннил испуганно.

– Чего ты там бормочешь? – не поняла Гвендолин, вставая на ноги и отряхиваясь.

Мальчик оглянулся, открыв рот. Но приготовленные слова вдруг вылетели у него из головы.

– Э-э-э… – протянул он.

– Поторапливайся, – Гвендолин ухватила его за локоть и потащила за собой. – Сил нет, как есть хочется

Вершина холма медленно двигалась навстречу. До башни оставалось шагов тридцать. А позади в расплескавшейся вокруг серой пустоте было уже ничего не разглядеть.