Текст книги "Любовь в ритме танго"

Автор книги: Альмудена Грандес

сообщить о нарушении

Текущая страница: 27 (всего у книги 37 страниц)

В общем Эрнан казался мне персонажем из какой-то странной истории. С тех пор как Рейна рассказала мне о своей жизни, она стала вести себя так, словно мой дом – единственное место на свете, где ей хочется проводить время. Эрнан почти всегда ее сопровождал, так что я видела его чаще, чем могла бы этого желать. Эрнан с удовольствием сопровождал ее, он вел себя с Рейной робко и был готов поддержать ее во всем только потому, что был более зависимым от нее, чем, скажем, Сантьяго от меня. Эрнан обходился с Рейной так, словно она была больна, он контролировал, что она ела, пила, с какой скоростью поднималась по лестнице и сколько времени в целом она двигалась в течение дня. Мне это казалось отвратительным, потому что заставляло думать, что она была не будущей матерью, а всего лишь ребенком – его ребенком. Рейна рассказала мне о кризисе, который пережила после того, как узнала, что беременна. Эрнану удалось убедить ее сохранить ребенка. Сестра говорила, что собиралась сделать аборт, но Эрнан не допустил этого – он не мог погубить свое семя.

Эрнан продолжал оставаться для меня тем же неприятным типом, он ничуть не изменился с последнего раза, когда я его видела. Когда я пыталась отыскать в нем хоть одно положительное качество, единственное, что привлекло мое внимание, – его медленное старение. Он очень хорошо сохранился, о чем я сказала Рейне наедине. «Ты думаешь? – удивилась она, – не знаю, ему сорок шесть лет…» Это значило, что я знакома с Эрнаном с тех пор, когда ему было сорок, а тогда я думала, что ему за пятьдесят. Сантьяго дал мне понять, что с самого начала думал так же, как и я, это еще больше сблизило нас. Я заметила, что Эрнан имеет влияние на моего мужа, и эта черта в нем казалась мне наиболее отвратительной.

Эрнан был тщеславным нарциссом, ленивым, похотливым, невоспитанным, плохо образованным и педантичным до безобразия. Много раз мне хотелось дать ему понять, что я о нем думаю. Он входил в мой дом, как в свой собственный, вставал без лишних церемоний, чтобы взять салфетку и сесть на мое любимое место. Потом он начинал смотреть на меня с томным и одновременно скользким выражением: губы полуоткрыты и выпячены вперед, принимался критиковать все – дом, мебель, открытую книгу на столе, мою манеру укладывать волосы, туфли, которые я носила, мою работу, привычки, цветы, которые требовал переставить, или что-нибудь другое из тех вещей, которые я выбрала для своего дома. А Рейна со своей стороны кивала, во всем с ним соглашаясь, словно она думала так же, как он. Сантьяго старался не присутствовать при этих визитах, потому что Эрнан всегда что-нибудь требовал у него, словно тот был мажордомом. Я замечала, как нервничает Эрнан от того, что я чувствую силу презрения, которое внушал ему мой муж. Мне было страшно неуютно, казалось, что он все знает, что я и он были единственными, кто может контролировать ситуацию. Когда же я пыталась взять себя в руки и целовала Сантьяго в губы, с глупыми шутками или без них поглаживала его по спине во время разговора, Эрнан кривил губы в саркастической улыбке, давая понять, что любая моя инициатива способна лишь ухудшить положение вещей.

Эрнан был изрядно пьян, когда неожиданно позвонил в дверь в половине десятого вечера. Никто его не ждал. Иногда у меня возникало желание выпить или просто повеселиться, тогда я встречалась с друзьями с факультета, с Марианой или Эрнесто. В тот же день я осталась с сестрой, а не пошла в кино: Рейна буквально вцепилась в меня. Эрнан появился в поле моего зрения, войдя через кухонную дверь. Я поздоровалась с ним, а он ответил мне неопределенным движением правой руки, тем самым мягким и напыщенным жестом, каким отвечает вновь избранный североамериканский президент своему электорату. Когда я пошла ему на встречу, он наконец соизволил сказать мне «привет», а потом обнял меня за плечи и поцеловал в щеку. Сначала он поцеловал меня в левую щеку, а когда я автоматически подставила правую, быстро наклонил голову, чтобы поцеловать меня в очень странное место – где-то между губами и низом подбородка, – это выбило меня из колеи. Прежде чем перейти к сервировке второго блюда, мне нужно было прийти в себя.

Я была по горло сыта поведением Эрнана и хотела позвать Рейну или Сантьяго. Когда же я поднялась, чтобы отойти от него, мне показалось, что Эрнан заметил мое состояние. Я решила рассказать о его выходке сестре, я не видела, чем Эрнан занимается за моей спиной, и тут услышала, что он возится с грязными тарелками.

– Оставь их в раковине, пожалуйста, – сказала я, не поворачиваясь, пока зажигала огонь, чтобы подогреть в ковше соус.

За дверью послышался шум, и я закрыла ее. Я обернулась и увидела, что Эрнан подходит ко мне с улыбкой более широкой, чем обычно. Когда он встал вплотную ко мне, я почувствовала трение его щеки и запах тела, кисловатый и приторный, ужасно неприятный. Через секунду я оттолкнула его руку, которой он ущипнул меня за зад, и быстро отскочила, но не рассчитала, что стена окажется прямо за моей спиной.

– Эрнан, ты далеко зашел, – сказала я, повторяя себе, что это просто смешно, чувствовать себя запертой на кухне моего собственного дома, и старалась сохранять спокойствие.

– Да? – ответил он мне со смешком. – Почему? Тебе как больше нравится? Сверху?

Его пальцы медленно поднимались вверх, следуя траектории моего зада, когда я пресекла его попытки одним ударом руки.

– Послушай, – я говорила очень тихо, вытянув руки, чтобы отстраниться от его тела, – я не хочу устраивать сцену, понимаешь? Не теперь, не здесь, понимаешь? Я не хочу ничего иметь с тобой, совсем ничего, слышишь меня? Так что сделай одолжение, оставь меня в покое. Я открою дверь, сяду за стол, и мы будем вести себя так, словно ничего не произошло, идет?

– Малена… – Эрнан насмешливо улыбался, он был очень пьян. – Малена, за кого ты меня держишь? Ты будешь обниматься со мной, давай…

– Уймись, Эрнан, – мне не было страшно, но он падал прямо на меня, а я не была уверена в том, что смогу удерживать его вес долгое время. Что меня больше всего волновало, так то, что Рейна могла появиться в любой момент. Я больше переживала за сестру, боялась, что она превратно расценит ситуацию.

– Пожалуйста, уймись.

Эрнан выпрямился и обхватил мою голову обеими руками.

– Ну, почему ты не уходишь? – он смотрел мне прямо в глаза, но я все еще ничего не чувствовала – ни страха, ни тошноты. Он был самым большим дураком и скотиной. – Тебе же нравится… Разве ты не чувствуешь?

– Разумеется, я уйду, – ответила я и улыбнулась, потом протянула руку к плите, обдумывая, достаточно ли хорошо все сделано. – Ты не знаешь, насколько…

– Хватит, – он согласился со мной, а его руки опустились на мою шею, скользнули по ключицам и прошли прямо между моими грудями. – Я всегда знал, что мы с тобой поймем друг друга. Ты не знаешь силы моего желания. С первого раза, как я увидел тебя…

Я помешивала соус ложечкой. Он все еще не закипел, хотя от него шел пар. Тут мне захотелось к душевным страданиям Эрнана из-за неразделенного желания добавить еще и физические, поэтому я взяла ковш и медленно вылила соус на его левую руку.

Вследствие такого неожиданного, такого тонкого и верного жеста, ситуация радикально переменилась. Эрнан упал на пол, его вопли, должно быть, были слышны у соседей, а я стояла рядом и смотрела на него. Потом я пошла к выходу, бормоча какую-то фразу, соответствующую случаю, точно ее не помню, что-то вроде «иди в задницу, козел», у меня не было желания завершить сцену пинком в его гениталии. Когда я толкнула дверь, то на пороге столкнулась с Рейной, которая в страшном испуге влетела на кухню, и, пока она бежала к Эрнану, я громко сказала первое, что пришло мне в голову.

– Случайность. Он хотел помочь мне и пролил на себя соус. Это было не специально, но все же скажи, чтобы он поменьше пил. Думаю, тебя он послушается.

За столом никто не жаловался на нехватку соуса, потому что единственным, кто попробовал курицу, был Сантьяго, а он всегда ел ее всухую.

Рейна, обмазала Эрнану руку зубной пастой, обхватила его за плечи, и они ушли домой. Когда они вышли из дома, мой муж посмотрел на меня и расхохотался. Он был восхищен.

– Ну, всего ты не знаешь, – сказала я, а Сантьяго вопросительно посмотрел на меня. – Он не выливал на себя соус. Я облила его.

– Да? – Я кивнула головой, пока его хохот затихал. – Но почему?

– Потому что он распустил руки.

Если бы я говорила на классической латыни, мои слова его настолько не удивили бы. Сантьяго потер пальцами глаза, словно только что очнулся от страшного сна, и мне пришлось повторить мою последнюю фразу очень тихо, с ударением гипнотизера, который старается мягко разбудить своего пациента.

– Почему ты не позвала меня? – спросил он, наконец.

– В этом не было необходимости. Я была уверена, что смогу справиться сама, а потом… Ты тоже должен был догадаться, зачем он закрыл дверь. Мы были почти десять минут там одни, ужасно долго, чтобы…

– Да, я согласен, – перебил меня Сантьяго. – Но никогда бы не подумал, что может произойти что-либо подобное.

«А что бы ты сделал, наивная душа?» – спросила я себя, пока Сантьяго усаживался за стол и начал есть. Тут, опустив глаза, мой муж ответил на мой мысленный вопрос.

– Знаешь, все прошло прекрасно, я в самом деле не знаю, что стал бы делать, я тебе это серьезно говорю. Ты фантастическая женщина, Малена, невероятно.

– Спасибо, – сказала я ему улыбаясь. – Ты думаешь, я бы с ним переспала? – Сантьяго издал смешок, тонкий, веселый, почти детский. – Если бы он схватил меня покрепче, я бы ему что-нибудь сломала, точно…

Я рассмеялась вместе с ним, это был один из тех моментов, когда я его очень сильно любила, но эти же воспоминания причиняли мне наибольшую боль, когда я оставалась одна. В эти минуты я видела Сантьяго точно таким же, как тогда, красивым юношей, здоровым, умным, несносным и беззащитным, он был похож на большого ребенка, довольного собой и гордого за меня. Я ощущала себя взрослой, уверенной в себе женщиной, благосклонной к этому ребенку. Он всегда просил меня покупать галеты без красителей, по отношению к нему я казалась матерью, вступившей в кровосмесительную связь. Я была необходима ему и очень одинока.

– В любом случае, – прибавил Сантьяго, дотронувшись до моего плеча, когда мы сели на софу, – все в этом человеке обман.

– Он придурок, – прибавила я.

– Нет, он свинья.

– И идиот.

– И кроме всего прочего, он козел, бедная твоя сестра…

– Нет, – быстро сказала я, не задумываясь над смыслом своих слов, словно рассудок покинул меня, – все потому, что Эрнан – чуло.

Поняв наконец, что сказала, я посмотрела на мужа. Сантьяго утвердительно кивнул головой, соглашаясь, а я испугалась, что закричу.

– Конечно, – сказал он, наконец. – Кроме всего прочего, он – чуло.

Было что-то злое в его интонации, но я предприняла неожиданный ход, который Сантьяго не сумел понять. Когда он наклонился ко мне, я поцеловала его в ответ, обняла и ласково погладила по голове, как сделала бы это с кем-нибудь из мужчин, которых судьба украла у меня. Я потащила его в постель и отдалась ему с настоящей страстью, с исступлением, которое тогда еще помнила, не открывая веки ни на секунду. Кончив, он дотронулся до кожи моего лица своей холодной рукой.

– Всегда должно быть так, – сказал шепотом Сантьяго. – Сегодня я почувствовал, что-то изменилось. Думаю, сегодня… мы по-настоящему занимались любовью.

Я открыла глаза и тут же увидела его лицо над подушкой, в паре сантиметров над моим. Это был он и никто другой, он был в поту и улыбался. Он казался счастливым.

– Точно, – согласилась я и поцеловала его в губы еще раз. Я думаю, что это случилось именно тогда, когда я решила, что у меня будет ребенок.

* * *

Я решила остаться дома, потому что никуда не хотела идти, но тут Сантьяго позвонил из офиса и сообщил, что не сможет прийти ужинать. Эрнесто уже давно настаивал на встрече, по телевизору показывали совсем неинтересные фильмы, ночь была очень приятная, дул свежий бриз, необычный в середине июля, смягчая воспоминание о жаре, томившей нас в течение всего дня. В итоге я надела очень легкий жакет из белого льна, который купила сегодня со скидкой; он был американский, достаточно свободный, словно специально сшитый, чтобы скрыть мой растущий живот, и пошла на свидание.

Когда я открыла двери своего дома, у меня появилось ощущение, что воздух наэлектризован, я всегда чувствовала нечто подобное, когда выходила в летнюю ночь. Я шла к назначенному месту встречи, это было достаточно близко от моего дома. Когда я увидела, что Эрнесто не один, у меня появилось предчувствие, говорившее мне, что этой ночью должно что-то произойти. Я была уверена, что этой ночью произойдет что-то необыкновенное, хотя мне было неясно, хорошее или плохое.

Когда Эрнесто поднялся, чтобы поздороваться со мной, я увидела рядом с ним его жену. Я не первый раз ее видела. В последний раз мы виделась с ней совсем недавно, в академии, где всегда полно народу: она стояла с незнакомыми мне людьми, с профессорами из академии и с группой учеников. У меня возникло странное ощущение, что я ей нравлюсь, хотя ничего неприличного в ее поведении не было. В нашу прошлую встречу мы совсем недолго поговорили, уже через десять минут она сказала, что очень поздно и что на следующий день ей надо рано вставать, а Эрнесто согласился, и они вместе ушли. Всегда одно и то же, словно они оба были осуждены нести общий крест. Однако, этой ночью я заметила, что присутствие жены мучает Эрнесто, как будто, рядом с ней он лишается самостоятельности.

– Лусия решила познакомить нас со всей своей семьей.

Жена Эрнесто приветствовала меня очень сердечно, как обычно в таких обстоятельствах. Она была достаточно красивой женщиной, и, возможно, могла бы стать красивее, если бы подходящим образом оделась. Она была очень хороша, как и ее манера говорить, краситься, жестикулировать, отчего казалось, что ей на двадцать лет меньше, чем в действительности. У Лусии были рыже-каштановые волосы, выразительное лицо с ясными глазами – самая выдающаяся ее черта. Лусия была худой, но никто бы не назвал ее тощей. Всегда остроумная, изобретательная, она имела очень высокое мнение о себе, но я всегда общалась с ней так, словно этого не заметила.

Как оказалось, с ними было еще пятеро незнакомых мне людей – две пары и одна одинокая женщина. «Это, – сказала мне Лусии, – лучшая подруга детства». Она приехала в Мадрид всего несколько дней назад, поэтому Лусия ее опекала. Я не допытывалась, почему всю ночь эта подруга не раскрыла рот, чтобы сказать хоть пару слов. Единственной фразой, которую она произнесла, была: «Я хочу еще виски, пожалуйста…» Я угадала, что еще одна женщина – это сестра Лусии, прежде, чем она ее мне представила, потому что сестры были очень похожи. Мужчина рядом с ней был ее мужем, а другую пару составляли его брат и его жена. На шурина Лусии, который был самым старшим в этой компании, я не обратила особенного внимания. Младший, который был немного постарше меня, мне понравился. Очень. Очень-очень, я отдала себе в этом отчет, прежде чем узнала, как его зовут. Когда Эрнесто спросил меня, что я хочу пить, я попросила кока-колу. Незнакомец недоуменно посмотрел на меня, и хотя я уже приготовилась к тому, чтобы объявить, что беременна, все же сказала, что начала принимать антибиотики сегодня утром, не отдавая себе отчета, зачем солгала.

В моем стакане оставалось больше половины изначального содержимого, когда он, его звали Хавьер, поднялся, засунув руки в карманы, и, не переставая смотреть на меня, сказал, что ему не хочется сидеть в этом баре. «Мы тебя ждали очень долго, – сказал он двусмысленным тоном, что-то среднее между отеческим упреком и шуткой, – а ты пришла о-о-очень поздно».

На Хавьере были мокасины ручной работы из коричневой кожи и красные джинсы, почти гранатового цвета, которые открывали его темные щиколотки, костлявые и крепкие одновременно. Белая рубашка из плотной ткани, без воротника, с одной лишь расстегнутой пуговицей, как это принято у людей, следящих за своим внешним видом, оттеняла бронзовый загар. Ховьер был скорее высоким, чем низким, худым. У него были черные с проседью волосы, большой нос, руки игрока и великолепный зад, судя по кривой, которая вырисовывалась под джинсами. Тут я сказала себе, что мне срочно надо успокоиться, почувствовав, что начала потеть даже под ногтями. Хавьер был женат на очень красивой женщине, которая его сопровождала, а я была беременна от мужчины, который гораздо красивее его. Это была правда, он не был так же красив, как Сантьяго. Но он мне нравился больше.

Когда мы вышли на бульвар, чтобы прогуляться, Хавьер сознательно задержался, чтобы оказаться рядом со мной. Я, улыбаясь, шла последней, но когда ускорила шаг, чтобы догнать его, слева подошел Эрнесто и взял меня под руку.

– Очень жаль, Малена, что я забыл об этом. – Я спросила себя, зачем Эрнесто говорит мне такую глупость. – Я думал, что сегодня… В таком случае не было бы больше никого.

Я поняла, что Эрнесто планировал соблазнить меня этой ночью, обязательно этой ночью, и я сказала себе, что, в конце концов, жизнь – очень дурацкое занятие.

– Кто этот парень? – спросила я, сделав вид, что удовлетворена его словами, указывая пальцем на Хавьера.

– А! Ну, я его мало знаю, больше знаком с его братом… Они из этих мест, но он живет в Дении весь год, он художник. Иллюстрирует книжки для детей, статьи в газетах, афиши и тому подобное.

– Он уже давно женат?

– Он не женат, – эта точность в деталях, характерная для Эрнесто, который был больше женат, чем кто-либо мог предположить, показалась мне излишней, так что я не пыталась скрыть свое нетерпение. – Они живут вместе уже пятнадцать лет, тогда Хавьер только вернулся из армии, был совсем ребенком… Впрочем, как и она.

– Хотя она старше его, верно?

– Да, но не намного, на два или три года. Она тоже художница. У них двое детей. Он ее безумно любит.

– Ага.

Только я приготовилась спросить его, что они делали в Мадриде, как мы подошли к дверям какого-то бара, а едва перешагнули через порог, тут же к нам подскочил какой-то тип, поцеловал меня в обе щеки и поздоровался так, словно мы были давними друзьями. Я его вообще раньше не видела, в этом я была совершенно уверена, но вскоре обнаружила, что в этом месте такое поведение было в порядке вещей. Мы сидели все вместе в пустом углу, и в течение долгого времени не происходило ничего интересного. Эрнесто сидел напротив и смотрел на меня с упрямой одержимостью. Хавьер, окруженный женщинами справа от меня, поддерживал разговор, в который я никак не могла вписаться. Я поднялась, чтобы пойти в дамскую комнату, потому что не нашла другого предлога, привлечь его внимание, и, прежде чем повернуться спиной, заметила краем глаза, что Хавьер смотрит на меня, перестав говорить. Он спросил, можно ли проводить меня, когда какому-то мужчине, с которым я столкнулась на выходе, пришла в голову та же самая идея, и он двинулся за мной. Я быстро прошла в дамскую комнату. Я закрыла дверь, посмотрелась в зеркало, стерла кончиками пальцев темную тень от черного карандаша, которым был проведен контур по внутреннему краю века, потом медленно подкрасила губы, открыла кран с холодной водой и начала считать. Когда дошла до двадцати, закрыла воду и сказала себе, что теперь могу выйти.

Тот идиот дожидался меня, опершись спиной о стену, загородив собой коридор, который соединял дамскую комнату с остальной территорией бара. Я остановилась напротив него, не очень хорошо представляя себе, что делать дальше, когда почувствовала, как чья-то рука сзади обняла меня за талию, и поняла, что этот кто-то был намного выше меня, у него было горячее дыхание, и он терся губами о край моей левой глазницы.

– Убить его?

Я не видела себя в зеркало, но сознавала, что на моем лице отразилась неподдельная радость, я даже не смогла предугадать подобное развитие событий. Он не смотрел на меня, а я очень медленно повернулась и шагнула к нему навстречу. Мой пьяный преследователь испарился, как только Хавьер красноречивым жестом показал, что набьет ему морду. Потом Хавьер весело переспросил:

– Хочешь, чтобы я его убил?

В этот момент нас окликнул Эрнесто с другого конца коридора. Все решили пойти в другой бар, в этом было слишком много народу. Потом это повторилось еще раз, а потом еще… Один, два, три часа утра… Компания, уже не такая компактная, растянулась по тротуару, вялые движения уставших людей, синие круги под глазами, зевки, опухшие веки, обессиленные и сонные, исключая мое лицо, свежее и сияющее, словно только что сорванное яблоко, предназначенное одному из двух мужчин, соперничающих между собой за право взять меня за руку или улыбнуться. Я физически ощущала, как мое тело излучает таинственную силу, создавая вокруг магнетическое поле. В последний бар, в тот самый последний бар мы вошли не все. Брат Хавьера и его жена проводили нас до дверей и распрощались с оставшимися. Лусия выдала свою обычную речь: «Уже поздно, мы пойдем, завтра рано вставать», но Эрнесто, не делая ни малейшей попытки поддержать ее, безразлично-вежливым тоном дал понять, что хочет еще погулять. На это Лусия смерила мужа уничтожающим взглядом и с силой хлопнула дверью.

Пако из-за стойки бара радостно приветствовал нашу компанию. Он всегда очень радовался, когда мы приходили, и его благосклонность, по крайней мере ко мне, была великодушно вознаграждена. Место, куда мы пришли, представляло собой своего рода погреб такого неприглядного вида, что казалось невероятным, как он существует уже двадцать лет. Бар был практически пуст, редкие клиенты быстро уходили, в эту ночь было особенно пусто, но владелец и не пытался выпроводить нас и закрыть заведение. Этого было достаточно, чтобы продемонстрировать ему нашу верность. Развлекая нас холодными ночами, Пако пел старинные куплеты, мелодии которых знал с детства, а слова помнил только наполовину, раньше эти песни исполнял его отец, настоящий певец. В этот раз все было не так. Пока три женщины из нашей компании усаживались за стол, Эрнесто, Хавьер и я стояли у барной стойки. Мы не могли устоять на месте и постоянно менялись местами, словно исполняли какой-то старинный галантный танец, в котором танцоры должны молча постоянно поворачиваться друг другу спиной для того, чтобы секунду спустя встать лицом к другому и сделать новый поворот. Только немые улыбки и жесты, точные движения рук, убиравших волосы с лица, нахмуренные брови, нервно дергающиеся, зажигающие сигарету пальцы, локти, прижатые к стойке бара, зубы, прикусывающие нижнюю губу, переливы ледяной воды в хрустальных стенках графина – мы втроем делали одни и те же движения одновременно. Дальше все пошло очень быстро.

Я попросила бокал воды, мне нужно было выпить таблетку. Я растворила ее там и проглотила получившуюся шипящую жидкость. Тут жена Хавьера, зевая, поднялась и заявила, что может уснуть прямо на столе и уходит, потому что больше не в силах тут оставаться. Ее спутница присоединилась к ней, не сказав ни слова, и они направились к дверям. Лусия схватила Эрнесто и потащила его к другому концу стойки, там они начали очень тихо спорить, я покачала головой, а Хавьер смотрел на меня, нахмурив брови. В этот момент дверь закрылась. Эрнесто послушно поплелся за Лусией – мы услышали стук каблуков по тротуару. Тут в три шага Хавьер преодолел дистанцию, которая была между нами, приблизился и поцеловал меня в губы. От неожиданности я так широко раскрыла глаза, что Хавьер, мне показалось, мягко вошел в них, и не существовало больше ничего на этом свете, кроме него. Он смотрел на меня и, улыбаясь, поднял рюмку, словно хотел произнести тост. Я опустила глаза, мне не хотелось потерять голову в такой абсурдной ситуации, как эта, я грубо оттолкнула его и побежала прочь. Мне чуть-чуть не хватило сил, чтобы сказать, что я иду в дамскую комнату.

Я посмотрела на себя в зеркало, плеснула на шею и затылок холодной воды, мысленно порицая женщину, которая глядела на меня из зеркала.

– Ты беременна… – громко сказала я в конце концов. – Ты наделала достаточно глупостей, – я сосредоточенно глядела на себя и, хотя сконцентрировалась на мысли о беременности, все равно не почувствовала никаких изменений ни внутри себя, ни в своей внешности. – Ты хуже, чем твоя сестра, – заявила я себе, но и теперь ничего не произошло.

В течение нескольких минут я неподвижно стояла перед зеркалом, не шевелилась, даже не думала. Потом очнулась и решила, что сейчас выйду, возьму сумку, скажу: «Прощай» и наконец уйду из этого бара в полном одиночестве, но, открыв дверь, я не смогла уйти, потому что Хавьер ждал меня у дверей. Он посмотрел мне прямо в глаза, казалось, он не волновался, не испытывал никаких особенных чувств, он просто медленно обнял меня правой рукой за талию, а другой обхватил мою голову, прежде чем засунуть в мой рот язык, яростный и жадный, но и очень нежный одновременно. Хавьер сделал шаг вперед, толкнув меня обратно в туалет, ударом ноги закрыл дверь и продолжал двигаться вперед вслепую. Его крепкие руки лежали на моих бедрах, прижимая мой живот к его животу, заставляя меня почувствовать рельеф его члена как недвусмысленное предупреждение о будущем. Хавьер пытался прислонить меня к стене, но в конце концов потерял равновесие.

В итоге я села Хавьеру на колени, а он расположился на унитазе. Руки он просунул под мои бедра, обхватив их резким жестом, почти жестоким, и вцепился в края моего жакета. Пуговицы, едва державшиеся парой ниток, со стуком упали на кафельный пол. Едва затихло эхо, как звук более тяжелый и отчетливый заставил меня обратить внимание на битву, которая разгорелась на моем теле. Хавьер пытался разорвать лифчик, растягивая его руками изо всех сил в разные стороны. Я отцепила два замаскированных крючка в центре зоны нападения, и мои груди, круглые, большие, налитые и твердые, коснулись его щек. Я наблюдала, как он замер, чтобы посмотреть на них, как убрал волосы с лица механическим жестом, как открыл рот, чтобы набрать побольше воздуха, как впился губами в мой левый сосок, отметила про себя остроту его зубов, мягкость языка, влажный след слюны, но даже тогда ничего во мне не шелохнулось. Я могла бы сказать ему правду после, но сказала теперь, чтобы проверить, захочет ли он продолжить. Я произнесла эти слова громко, стараясь не чувствовать себя униженной, несчастной или виноватой.

– Я беременна, – сказала я, а он, казалось, даже никак не отреагировал, – уже три месяца.

Через пару секунд, когда его зубы оторвались наконец от моего соска, он откинул голову назад и улыбнулся.

– Со мной то же самое, – сказал Хавьер, и тут же переключился на мою правую грудь.

Когда мы вышли почти через час, то не нашли и следа Эрнесто. Пако спал на столе, я потрясла его за плечи, чтобы он проснулся и открыл нам дверь. Хавьер убедил меня ехать вместе в одном с ним такси и побывать в доме его родителей, я же решила, что мне туда ехать не следует. Сама я жила в противоположной стороне, о чем и сказала Хавьеру. В подобных обстоятельствах лучше вообще ничего не говорить, поэтому я просто молча смотрела в окно. Но не успела машина тронуться с места, как Хавьер навис надо мной, чтобы поцеловать, и не переставал делать это ни на секунду до тех пор, пока такси не подъехало к дверям моего дома. Теперь мы оба молчали. Хавьер ждал, пока я копалась в сумке в поисках ключа, и все еще стоял, когда я обернулась на улицу с противоположной стороны стеклянной двери. Пока я поднималась по лестнице, пьяная от эйфории, подумала, а что случится, если я вернусь и посмотрю на него в последний раз…

Прошли годы, я захотела отыскать Хавьера. Я писала ему дважды, оставила несколько дюжин сообщений на его автоответчике, но он никогда не подходил к телефону, никогда не перезванивал мне. Я больше не услышала ни одного его слова. Но, когда я ерзала на простынях той ночью, единственное, что меня волновало, – кошмар, который мог разразиться на следующий день, а еще бессонница, которая мучила меня в последующие ночи, мука, которая портила мою жизнь целыми неделями, месяцами, возможно, даже всю мою жизнь.

* * *

За окном я видела только верхушки двух черных тополей, старых, окоченевших от холода. Их ветви были поломаны жутким ветром, с болезненным скрипом они качались из стороны в сторону на фоне отталкивающей пелены коричневого неба. Раньше я была уверена в том, что небо не может быть коричневым. Тут пошел дождь, упали первые тяжелые капли, громко застучали в окно, мерцая па стекле. Кто-то открыл дверь. Воздух заколебался, вместе с ним задрожало оконное стекло, а капли ударялись об него и стекали вниз. Дверь снова закрылась, и шум стал невыносим. Я повернула голову, чтобы вернуться в действительность, а врач, делавший УЗИ, посмотрел на меня недоуменно.

– Я не знаю… – сказал он негромко. – Я проверю все еще раз, с самого начала.

Эти слова он произносил в третий раз. В третий раз он протирал мне живот бумажным платочком, смазывал прозрачным холодным гелем, в третий раз его прибор изучал меня, в третий раз я чувствовала нажим сенсора на мои внутренности, в третий раз мне казалось, что опять результата не будет. Я снова посмотрела в окно, пытаясь почувствовать боль черных тополей, и слезы, более тяжелые, чем первые слезы дождя, и куда более горькие, потекли из моих глаз без предупреждения.

– Не понимаю, – произнес наконец врач. – К сожалению, он не вырос, но, может, ты ошиблась в расчетах, и еще не тот срок, который ты называешь. Ты говоришь, что долгое время принимала противозачаточные средства, возможно, произошли изменения в процессе развития плода.

Но он противоречил себе, потому что шесть недель назад он сам делал мне УЗИ, а тогда уже минула половина срока, и все шло хорошо, все было великолепно для шестого месяца. «У тебя один ребенок», – сказал он мне тогда, и я страшно обрадовалась, потому что впадала в панику от одной мысли о том, что у меня могут родиться близнецы. – «Мальчик», – потом добавил он, и я снова обрадовалась, я была очень довольна из-за того, что будет не девочка…

Теперь я надевала пальто очень осторожно, словно это была железная броня, сожалела, что у меня будет один ребенок. Мальчик.

Мама ждала меня наверху в палате Рейны, но я не хотела подниматься, не хотела видеть сестру в одной из этих белых рубашек с тонкими розовыми полосками, которые были куплены для нас обеих. Я не хотела видеть сестру, не хотела наклоняться над пластиковой прозрачной колыбелькой, которая стояла рядом с ее кроватью. Не хотела смотреть, как сладко спит эта прекрасная девочка, которую назвали Рейной в честь матери. Я не чувствовала своих ног, пока шла, не чувствовала руки, когда толкнула дверь и вышла на улицу. Я шла по улице не разбирая дороги, дождь лил как из ведра, в темном небе громыхали раскаты грома.