Текст книги "Страх открывает двери. - Редакция 2024 г."

Автор книги: Алистер Маклин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 17 страниц)

Снова зазвучал голос судьи:

Тальбота и Морана в конце концов выследили: они скрывались в помещении склада резиновых изделий, расположенном на берегу реки.

Моллисон теперь читал медленно, почти запинаясь, словно ему нужно было время, чтобы полностью оценить значение произносимых им слов.

Окруженные бандиты отказались сдаться и целых два часа сопротивлялись всем попыткам полицейских, вооруженных пистолетами и бомбами со слезоточивым газом, обезвредить их. Последующий взрыв вызвал необычайной силы пожар, в результате которого склад сгорел дотла. Выходы из склада были перекрыты полицией, чтобы отрезать преступникам все возможности побега. Оба преступника погибли в огне. Через 24 часа пожарные, не обнаружив никаких следов Морана, пришли к заключению, что его труп полностью превратился в пепел. Найдены были обгоревшие останки Тальбота, личность которого удалось точно установить по кольцу с рубином, которое он носил на левой руке, медным пряжкам ботинок и автоматическому пистолету немецкого производства калибра 4,25, который, как известно, он постоянно носил при себе.

Несколько минут судья просидел в полном молчании. Потом он, словно не веря своим глазам, удивленно воззрился на меня, заморгал и медленно стал переводить взгляд с предмета на предмет, пока не остановил его на маленьком человеке, сидящем на стуле с плетеным сиденьем.

– Пистолет калибра 4,25, шериф. У вас есть какие-либо соображения на этот счет?

– Есть, – лицо шерифа было холодным и твердым, а голос под стать выражению лица. – Такой пистолет мы называем автоматическим пистолетом 21-го калибра. Насколько мне известно, есть только один пистолет такого типа – «Лилипут» немецкого производства.

– Именно такой пистолет был обнаружен вами у задержанного при аресте. И к тому же у него на левой руке кольцо с рубином.

Это было утверждение, а не вопрос. Судья не сомневался в своей правоте.

Судья снова покачал головой и потом долгим, долгим взглядом уставился на меня:

– Леопард, никогда не меняет своей пятнистой шкуры. Тот, кого разыскивают за убийство, а возможно – за два убийства, может сделать все что угодно со своим сообщником на складе. Ведь нашли его труп, а не ваш, не так ли?

Люди, находящиеся в зале, сидели в гробовом молчании, шоке и неподвижности. Если бы на пол упала булавка, она произвела бы такой же эффект, как появление авиадесанта.

– Он убил полицейского, – шериф облизнул губы и взглянул на Моллисона, – а за убийство полицейского в Англии вешают, не так ли, судья?

Тот снова обрел равновесие:

– Вынесение приговора не относится к компетенции нашего суда, определить…

– Воды! – прохрипел я.

Голос был мой, но даже для моего собственного слуха он прозвучал, как карканье. Перегнувшись через ограждение и слегка покачиваясь, я оперся одной рукой о перила, а другой вытер пот со лба.

У меня было достаточно времени, чтобы обдумать эту сцену. И мне кажется, что вид мой стал таким, как надо. По крайней мере, я надеялся на это.

– Я… мне кажется, я теряю сознание… воды… неужели здесь нет воды?!

– Воды? – голос судьи был неторопливым и доброжелательным. – Боюсь, что здесь нет…

– Вон там, – задыхаясь, я сделал слабый жест, указывая рукой куда-то справа от офицера, который сторожил меня. – Умоляю, воды…

Полицейский посмотрел назад. Я бы очень удивился, если бы он не сделал этого. И в то же мгновение, крутанувшись, я левой рукой изо всех сил ударил его в причинное место. Попади я  выше и удар пришелся бы по тяжелой медной пряжке его ремня; в этом случае мне пришлось бы заказывать где-нибудь новые костяшки пальцев. От нечленораздельного крика заколебался воздух, и еще не успело отзвенеть в  потрясенном зале суда эхо его голоса, как я уже выхватил из его кобуры тяжелый кольт и наставил его на зал. А полицейский, кашляя, задыхаясь и жадно хватая ртом воздух, медленно осел на деревянный пол.

Я быстро оглядел всех присутствующих в зале. Человек со сломанным носом уставился на меня с таким изумлением, какое вообще могло отразиться на его тупом лице. Рот у него широко раскрылся, а изжеванный огрызок сигары каким-то непонятным образом удерживался в углу рта на нижней губе.

Блондинка с широко раскрытыми глазами нагнулась, держась рукой за щеку. При этом большим пальцем она поддерживала подбородок, а указательным прикрывала рот. Судья перестал быть судьей, он превратился в восковую фигуру и неподвижно, как изваяние, только что вышедшее из-под резца скульптора, сидел в кресле. Клерк, репортер, полицейский у двери замерли в неподвижности, как и судья, а группа школьниц и пожилая старая дева, сопровождавшая их, по-прежнему сидели с вытаращенными глазами, но любопытство на их лицах сменилось страхом. Брови девушки-подростка, которая сидела ближе всего ко мне, полезли на лоб, губы дрожали. Казалось, она вот-вот закричит или заплачет от ужаса. Я смутно надеялся, что до крика не дойдет, но через какое-то мгновение понял, что это уже не имеет значения, так как в самые ближайшие минуты в зале все равно воцарится невообразимый шум.

Оказалось, что шериф не был безоружен, как я предполагал: он потянулся за пистолетом. Его движение было не таким быстрым и незаметным, как учило кино моей юности. Длинные борта легкого пиджака мешали движению руки, мешал и подлокотник соломенного кресла. Прошли целые четыре секунды, прежде чем его рука коснулась рукоятки пистолета.

– Не надо, шериф! – проговорил я. – Пушка в моей руке нацелена верно.

Но храбрость, вернее, безрассудная храбрость маленького мужчины была обратно пропорциональна его росту. По решимости в глазах, по губам, слегка приподнятым над плотно сжатыми пожелтевшими от табака зубами, я понял, что остановить его может только одно. Вытянув руку на всю длину, я поднял пистолет так, что его ствол мой глаз и рука шерифа оказались на одной линии, – в точную стрельбу от бедра верят только дураки. Как только рука шерифа показалась из пиджака, я нажал на курок.

Эхо выстрела из тяжелого кольта, увеличенное во множество раз отражением от стен небольшого судебного зала, заглушило все другие звуки, в том числе возможный крик шерифа. Не было понятно: то ли пуля пробила шерифу руку, то ли она попала в револьвер и рикошетом отскочила от него. Все, кто был в зале, могли быть уверены только в том, что видели собственными глазами. Правая рука и правый бок шерифа конвульсивно задергались, револьвер, несколько раз перевернувшись в воздухе, отлетел назад и упал на пол в нескольких сантиметрах от испуганного репортера.

А мой кольт был уже нацелен на человека, стоящего у двери.

– Иди-ка поближе к нам, приятель, – пригласил я. – У тебя такой вид, словно ты решил позвать кого-нибудь на помощь.

Я подождал, пока он прошел полпути до прохода между рядами, потом быстро повернулся вокруг своей оси, услышав какой-то шум за спиной.

Торопиться было незачем. Полицейский был уже на ногах, но, согнувшись вдвое, одной рукой держался за живот, а другая свисала почти до пола. Потом он затрясся от безудержного кашля и, хватая ртом воздух, стал раскачиваться из стороны в сторону, пытаясь унять боль. Вскоре он медленно выпрямился, на его лице не было страха, на нем были написаны только боль, ярость, стыд… И решимость победить или умереть.

– Отзови своего сторожевого пса, шериф, – отрывисто бросил я. – А то он может серьезно пострадать

Шериф злобно посмотрел на меня и выругался одним-единственным, но очень нецензурным словом. Он сидел, согнувшись в кресле, вцепившись левой рукой в кисть правой и производя впечатление человека, слишком занятого своими собственными неприятностями, чтобы беспокоиться о других.

– Отдай мой пистолет, – прохрипел полицейский. Голос его осип, и эти слова дались ему с величайшим трудом. Шатаясь, как пьяный, он сделал один неверный шаг вперед и был уже в двух метрах от меня. Совсем молоденький паренек: ни днем больше двадцати одного года.

– Эй, судья! – крикнул я.

– Не суйся, Доннелли! – рявкнул судья Моллисон, сбрасывая шок своего первого оцепенения. – Не смей, говорю тебе. Этот человек – убийца. Ему терять нечего. Ему ничего не стоит прикончить и тебя. Стой на месте и не ерепенься.

– Отдай мне пистолет, – повторил полицейский, словно судья Моллисон говорил не с ним, а сам с собой. Предупреждение Моллисона не возымело на парня ни малейшего эффекта. Голос. Доннелли был деревянным и бесстрастным. Это голос человека, решение которого уже не зависит от его воли, это уже было не решение, а единственный смысл его жизни.

– Стой на месте, сынок, – спокойно сказал я. – Судья сказал истинную правду – мне терять нечего. Один шаг вперед, и я выстрелю тебе в бедро. Ты имеешь хотя бы малейшее представление о том, что может натворить свинцовая пуля с мягким наконечником и низкой скоростью полета? Ты слышишь, Доннелли? Если эта пуля угодит тебе в бедро, она так разворотит его, что ты станешь таким же калекой, как я, и будешь хромать до конца своих дней; если же она попадет в бедренную артерию, и глазом не успеешь моргнуть, как истечешь кровью… Да стой же ты, дурень!

Зал суда вторично содрогнулся от резкого выстрела из кольта. Лоннелли упал на пол, обхватив обеими руками нижнюю часть бедра.

На его лице отразилась вся гамма чувств: непонимание перешло в удивление, которое сменилось неверием в то, что такое могло произойти с ним.

– Рано или поздно все мы должны усвоить уроки, которые преподносит нам жизнь, – ровным голосом сказал я, бросив взгляд в направлении открытой двери: выстрелы могли привлечь внимание. Но никого не было видно. Меня, правда, это не очень волновало – ведь кроме тех двух констеблей, которых я вывел из строя в ресторане, все полицейские силы Саус-Венис состояли только из шерифа да Доннелли. И все же медлить было так же глупо, как и опасно.

– Тебе далеко не уйти, Тальбот! – процедил сквозь зубы шериф. – Не пройдет и пяти минут со времени твоего побега, как каждый полицейский офицер в округе бросится тебя искать, а через пятнадцать минут приказ найти тебя будет отдан по всему штату. – Он замолчал, содрогнулся, сморщился от боли. Когда он снова посмотрел на меня, его взгляд не обещал мне ничего хорошего. – Мы сообщим куда следует об убийце, Тальбот, о вооруженном убийце, и будет отдан приказ застрелить тебя, как бешеную собаку. Стрелять в тебя будут с одной целью: чтобы убить.

– Послушайте, шериф, – начал судья, но шериф перебил его:

– Простите, судья. Он мой, – шериф посмотрел вниз на лежащего и стонущего полицейского. – В ту самую минуту, когда Тальбот схватился за пистолет, он вычеркнул себя из списка ваших подопечных. Тебе не жить, Тальбот. Недолго тебе еще бегать!

– Итак, будут стрелять на поражение… – я  оглядел зал суда. – Нет, джентльмены мне не годятся, у джентльмена может возникнуть соблазн заработать  на грудь медаль…

– Что за вздор вы несете? – заинтересовался шериф.

– Школьницы для этой цели тоже не подходят. У школьницы может быть истерика, – пробормотал я и, покачав головой, посмотрел на блондинку. – Очень сожалею, мисс, но мой выбор пал на вас.

– Что? Что вы хотите этим сказать? – Возможно, она испугалась, а возможно, хотела казаться испуганной. – Что вам от меня нужно?

– Нужны вы. Ведь вы слышали, что как только полицейские увидят меня, они, не говоря ни слова, начнут пальбу. Но они не станут стрелять в девушку, особенно в такую милашку, как вы. Я в цейтноте, мисс, и мне нужна страховка. Моей страховкой будете вы.

– Будь все проклято, – раздался осипший от испуга голос судьи Моллисона. – Тальбот, вы не имеете права! Это же ни в чем не повинная девушка, а вы ставите под угрозу ее жизнь!..

– Нет, не я, – голос мой был тверд. – Если кто-то будет подвергать ее жизнь опасности, так это только полицейские, друзья шерифа.

– Но… но, мисс Рутвен – моя гостья. Сегодня днем я пригласил ее сюда, чтобы…

– Отлично понимаю, что это нарушение закона гостеприимства, которым так славятся южные штаты. Да, я отлично понимаю это. Знаток этикета Эмили Пост[2]2
  Эмили Пост – американская писательница, автор романов и знаменитого кодекса поведения "Этикет".


[Закрыть] наверняка бы вынесла порицание моим манерам, – я схватил девушку за руку и резким рывком заставил встать. Не выпуская ее руки, потащил к выходу. – Пошевеливайтесь, мисс, у нас не так уж много…

Я выпустил ее руку, быстро шагнул к вперед по проходу к верзиле, который уже встал со своего места и почти вышел мне на встречу. Правая рука верзилы уже находилась во внутреннем кармане пиджака и я ударил его рукояткой кольта по локтю этой руки. От удара заныла даже моя рука – могу только догадываться, что стало с его локтем. Ему это явно не понравилось, судя по его безумному воплю и падению на скамью, с которой он только что поднялся. Может быть, я неправильно интерпретировал его действия и он собирался просто достать еще одну сигару, но, что тут скажешь, пусть не носит сигары в левом кармане.

Я все время не выпускал из виду этого верзилу со сломанным носом, сидящего через три ряда сзади девушки, наблюдая за сменой настроений на бугристом ландшафте его лица – типичного лица неандертальца, который тщетно пытается что-то сообразить и прийти, наконец, к какому-то определенному решению.

Он все еще стонал, когда я, быстро пройдя по проходу между скамьями, вытолкнул девушку на крыльцо и, захлопнув за собой дверь, запер ее на ключ торчащий в замке. Это даст мне фору в десять, а может быть, и пятнадцать секунд. Но больше и не потребуется. Я схватил девушку за руку и потащил по тропинке на улицу.

У обочины стояли два автомобиля. «Шевроле» с открытым верхом был полицейской машиной, на которой шериф, Доннелли и я приехали в суд. Вторая машина скорее всего принадлежала судье Моллисону и была марки «студебекер» низкой посадки. Машина судьи показалась мне более быстроходной, чем полицейская, но каждая марка машин американского производства имела свои особенности управления незнакомые мне. Я не смог бы управлять «студебекером», а время, необходимое на то чтобы разобраться, могло обойтись мне очень дорого. С другой стороны, я очень хорошо знал, как управлять «шевроле»: по пути в суд я сидел вместе с шерифом на переднем сиденье и внимательно наблюдал, как он управляет машиной.

– Садитесь, – я посмотрел на девушку и кивнул, указав на полицейскую машину. – Да поживее!

Краем глаза я видел, как она открыла дверцу машины. Одновременно успел окинуть взглядом и «студебекер». Я потратил три или четыре секунды на поиски защелки, чтобы открыть капот, добраться до двигателя и испортить его. Но время, время! И я решил не экономить патроны. Пуля кольта разворотила основательную дыру на боковой поверхности шины. «Студебекер» тяжело осел.

Девушка уже сидела в «шевроле». Не затруднившись тем, чтобы открыть дверцу машины, я перемахнул через нее и опустился на место водителя. Мельком взглянул на приборную доску. Ключа зажигания, который должен был, как я помнил, торчать на месте, там не было. Я схватил белую сумку, лежащую на коленях у девушки, и высыпал ее содержимое на сиденье рядом с собой. Ключи от машины оказались сверху всей этой кучи. Это означало только одно: девушка сунула их на самое дно сумки. Я мог бы поклясться, что она испытывает страх, но еще с большим рвением поклялся бы в том, что ее воля противостоит страху.

– Видно, вы решили: это самое умное, что можно предпринять в данной ситуации. Если еще хоть раз попытаетесь выкинуть нечто подобное, очень пожалеете об этом. Я вам это обещаю. – Говоря все это, я запустил двигатель, нажал на кнопку автоматической коробки передач, снял машину с ручного тормоза и так резко дал газ, что задние колеса сначала завизжали, завертевшись с бешеной скоростью, пробуксовав на покрытой гравием дорожке, и машина рванулась вперед.

Я довольно опытный водитель, и если речь идет об устойчивости и о маневрировании, то американские машины не вызывают у меня восторга. Но что касается разгона, тут мощные американские машины с их восьмицилиндровыми двигателями могут дадут сто очков вперед любой модели как британской, так и европейской.

Машина пошла так, словно была снабжена ракетным ускорителем. Я решил, что так как она принадлежала полиции, то имеет форсированный движок. Взяв под контроль машину, я бросил беглый взгляд в зеркало – здание суда уже далеко позади и рядом с ним выбежавшие судья с шерифом. Впереди крутой поворот вправо, я резко повернул руль. Машину занесло. Несмотря на это, ногу с педали газа я не снял, и мы вырвались за пределы города. Впереди был простор!

Глава 2

Машина шла по шоссе на север. Серая от пыли лента дороги на несколько десятков сантиметров возвышалась над уровнем лежащей за пределами шоссе земли. Слева искрилась и сверкала, как переливающийся изумруд, озаренная палящим солнцем поверхность Мексиканского залива. Между шоссе и заливом по побережью шла не вызывающая интереса полоса низких мангровых деревьев, а справа мелькал заболоченный лес, но, вопреки моему ожиданию, это были не пальмы или карликовые пальмы, которые я думал встретить в этих местах, а сосны и приводящие в уныние перелески из молодой сосновой поросли.

Езда не доставляла мне удовольствия. Я вел «шевроле» на такой скорости, на какую только решил отважиться, и мягкое покачивание подвески отнюдь не давало мне ощущения безопасности. Не хватало солнцезащитных очков. Хотя солнце не ослепляло прямыми лучами, безжалостный свет этого субтропического светила, сверкающего в небе прямо над шоссе, был таким резким, что причинял боль глазам. Машина была открытой, но лобовое стекло такое большое и выпуклое затрудняло проникновение в кабину свежего воздуха и в ней была жара, несмотря на то, что ветер свистел в ушах, ведь скорость, если верить спидометру, превышала 130 километров в час. Там, в зале суда, температура достигала почти 40 °C, а какой она была здесь, в этом открытом пекле, даже невозможно представить.

Езда не доставляла удовольствия и девушке. Она даже не побеспокоилась снова положить в сумочку барахло, которое я вытряхнул. Несколько раз, когда машина делала очередной крутой поворот, она хваталась рукой за верхнюю кромку двери, но, не считая этого, не сделала ни единого движения с тех пор, как Саус-Венис остался позади. Только повязала белым шелковым шарфом светлые волосы. Сидела молча, не взглянув на меня ни разу, и я не представлял, какого цвета у нее глаза. Раз или два я посмотрел на нее, но она все время смотрела вперед. Губы плотно сжаты, лицо бледное, на левой щеке горело яркое пятно. Она все еще боялась, и может, боялась сильнее, чем сначала. Возможно, она думала о том, что с ней будет. Я и сам думал об этом.

Через восемнадцать километров пути и восемь минут времени произошло то, что и должно было случиться. Кто-то позаботился и быстро принял меры. Дорогу заблокировали в том месте, где какая-то предприимчивая фирма оборудовала справа от шоссе асфальтированную площадку – место отдыха водителей – и бензоколонку. Поперек шоссе стояла большая черная полицейская машина, вращались сигнальные огни, горел красным светом сигнал «стоп». Слева от полицейской машины – кювет глубиной около полутора метров, плавно переходящий в мангровую поросль. Прорваться с этой стороны было невозможно. Справа – двор заправочной станции и линия бензоколонок, установленных параллельно шоссе. Проезд между ними и полицейской машиной  был закрыт вертикально поставленными черными двухсот-литровыми бочками. С бензином или пустые? Все увиденное заставило меня резко тормознуть. – Пронзительный визг тормозов, за нами на шоссе потянулся черный след расплавленной резины. Скорость со 130 километров упала до 30 и продолжала падать. До преграды оставалось сорок метров…. тридцать… двадцать пять…

Один полицейский согнулся за капотом полицейской машины, а голова и правая рука второго виднелись над багажником. У обоих в руках револьверы. Третий стоял, выпрямившись во весь рост за ближайшей бочкой, вооруженный самым смертоносным из всех типов оружия для ближнего боя – ружьем 20-го калибра с укороченным стволом, стреляющим свинцовой дробью.

Тут боковым зрением я увидел, что девушка схватилась за ручку двери и приготовилась выпрыгнуть из машины. Ни слова не говоря, я схватил ее за руку и с дикой силой рванул к себе. Она вскрикнула от боли. Рукой обхватил ее за плечи и прикрыл ею свою на грудь, чтобы полицейские не осмелились выстрелить. Потом до отказа нажал на педаль газа.

– Сумасшедший! Вы убьете нас! – какую-то долю секунды ее глаза разглядывали двухсот-литровые бочки, на которые неслась машина. Выражение ужаса на лице соответствовало панике, прозвучавшей в ее голосе. Потом она закричала и отвернулась, спрятав лицо у меня на груди, ее острые ногти впились мне в плечо.

Машина врезалась во вторую цистерну справа, точно угодив в нее серединой бампера.

Подсознательно я теснее прижал к себе девушку и, вцепившись в руль, приготовился к ошеломляющему оглушительному удару. Отчетливо представил себе этот удар, который раздавит меня о рулевое колесо или выбросит вперед прямо через ветровое стекло в тот самый момент, когда удар срежет болты, крепящие мотор к раме, и он, сорвавшись,  влетит в кабину.

Но этого сокрушительного удара не произошло. Раздался скрежет, лязг металла и бочка взлетела в воздух. В момент удара я подумал, что бочка свалится на капот, разобьет ветровое стекло и пригвоздит нас к сиденью. Свободной рукой резко крутанул руль влево, и вращающаяся в воздухе бочка, отскочив от капота, исчезла из виду. Я удержал руль, выровнял машину. Бочка оказалась пустой, и не раздалось ни единого выстрела.

Девушка медленно подняла голову, посмотрела через мое плечо назад и уставилась на меня. Ее ногти все еще вонзались в мои плечи, но она совершенно не осознавала этого.

– Вы сумасшедший, – я едва расслышал ее хриплый шепот сквозь крещендо ревущего мотора. – Вы сумасшедший, вы наверняка сумасшедший. – Если раньше она испытывала страх, в той или иной степени, то сейчас она была охвачена ужасом.

– Отодвиньтесь от меня, леди. Вы закрываете мне видимость.

Она отодвинулась на несколько сантиметров, но ее глаза, полные страха, все еще были устремлены на меня, а тело сотрясала дрожь.

– Вы сумасшедший, – повторила она. – Прошу, умоляю вас, выпустите меня.

– Я не сумасшедший, просто не плохо соображаю и весьма наблюдателен, мисс Рутвен. У них было не больше двух минут, чтобы соорудить это заграждение, а требуется гораздо больше времени, чтобы выкатить из склада шесть полных бочек и поставить их в ряд. Поэтому я предположил, что бочки пустые! Та бочка, в которую я врезался, стояла горловиной вверх и там не было пробки. Значит, скорее всего, бочка пустая, ведь катить полную без пробки – поливать все бензином. Что же касается вашей просьбы выпустить из машины – извините, но не могу терять на это время. Оглянитесь.

Она оглянулась.

– Они… они гонятся за нами!

– А чего вы ожидали – думали, они пойдут в ресторан и выпьют по чашечке кофе?

Теперь дорога шла совсем рядом с морем, извиваясь по береговой полосе. Шоссе оказалось довольно свободным, но все-таки движение было достаточно интенсивным, и приходилось сбавлять скорость на «слепых» поворотах. Полицейская машина настигала. Ее водитель знал свою машину лучше, чем я «шевроле», да и дорога, по всей вероятности, была ему знакома как пять пальцев. Прошло лишь десять минут, после нашего прорыва заграждения, а он почти догнал нас. Сколько до него сейчас? Метров сто пятьдесят, не больше.

Понаблюдав за  преследующим нас автомобилем, девушка спросила, стараясь унять дрожь в голосе, и надо сказать ей это почти удалось:

– Что… что теперь произойдет?

– Все что угодно, – коротко ответил я. – Моя наглость у бензозаправки не привела их в восторг, и, скорее всего, про вежливое обращение они забудут.

Как только я произнес эти слова, один за другим, почти без интервала, раздались два или три резких, как удар хлыста, выстрела, заглушившие шелест шин и рев мотора. Я посмотрел на девушку и по выражению ее лица понял, что мне незачем пояснять, что происходит. Она и сама все отлично понимала.

– Ложитесь на пол! Ложитесь скорее и не высовывайте голову. Что бы они ни применили, пули или таран, единственный шанс для вас уцелеть – лечь на пол.

Она послушно легла. Вытащив из кармана револьвер, я быстро снял ногу с педали газа и затормозил. Этот маневр был для преследователей полной неожиданностью, последовал визг шин и резкий поворот руля. Я выстрелил в центр собственного ветрового стекла, оно лопнуло и покрылось сеткой мелких трещин. Я выстрелил снова, на этот раз в полицейский автомобиль. Попал – шина его переднего колеса  лопнула, машину резко занесло, и она угодила в кювет с правой стороне дороги, накренилась и почти перегородила дорогу. Я дал газ и помчался вперед.

Полицейские остались целы и невредимы. Через пару секунд все трое выскочили на дорогу и стали беспорядочно палить вслед нашей машине, заботясь только о том, чтобы как можно быстрее нажимать на курки. Но мы уже были в ста пятидесяти метрах от них, а с такого расстояния стрелять по нашей машине из пистолетов это все равно, что бросать в нее камнями.

Через несколько секунд мы скрылись за поворотом и потеряли полицейских из виду.

– Порядок. Война окончена. Вы можете подняться, мисс Рутвен.

Она выпрямилась и снова села на сиденье. Несколько прядей волос упали ей на лицо. Она сняла шелковый шарф, поправила волосы и снова повязала его. Женщины, подумал я, если даже будут падать со скалы, но им станет известно, что у подножья ждет общество, обязательно причешут волосы в полете.

Завязав шарф, она, не глядя на меня, покорно сказала:

– Спасибо, что заставили меня лечь. Меня… меня могли бы убить.

– Это верно, могли бы, – пришлось безразлично согласиться. – Но я думал о себе, леди, а не о вас. Вы сами и ваше здоровье тесно связаны с моим благополучием. Если рядом со мной не будет живой охранной грамоты, они применят все что угодно, начиная от ручной гранаты и кончая крупнокалиберным морским орудием, чтобы отправить меня на тот свет.

– Но, они пытались попасть в нас, они пытались убить нас! – Ее голос задрожал, и она кивнула, указывая на дырку от пули в лобовом стекле. – Я сидела как раз напротив.

– Вероятно, у них был приказ не стрелять в нас, но, возможно, они так разозлились на меня за то что я натворил, когда прорывался через заграждение, что забыли о приказе. А возможно, они стреляли по колесам. Вообще-то тяжело стрелять по быстро движущемуся автомобилю. А может, они вообще не умеют метко стрелять, и эта дырка – случайность.

Встречных машин было мало – две-три через каждые полтора километра, но и этого было больше чем достаточно, я не мог чувствовать себя спокойным. В большинстве автомобилей были семьи, отправляющиеся отдыхать, или группы студентов, едущих на каникулы. И подобно всем людям, получившим возможность проводить время в праздности, они не только живо интересовались всем, что встречали на пути, но к тому же имели и время и желание удовлетворить свое любопытство. Почти каждая вторая машина снижала скорость, поравнявшись с нашей, а каждая третья-четвертая останавливалась и и их пассажиры сразу прилипали к задним стеклам, смотря нам вслед. Пробитое пулей ветровое стекло вызывало неподдельный интерес, делая из нас героев  какого-нибудь голливудского боевика или низкопробного телефильма.

Одно это не способствовало сносному настроению. А еще хуже была уверенность в том, что добрая половина людей, едущих во встречных машинах, слушает в пути радио – передачи местных радиостанций. Эти бесконечные программы, песни менестрелей, любимую всеми игру на гитаре и народные песни. Ну и, конечно, новости дня. В любую минуту в них может прозвучать сообщение о том, что произошло в зале суда Саус-Венис, и подробное описание «шевроле», моей персоны и девушки, сидящей рядом. В этом случае велика вероятность, что в одной из встречных машин за рулем будет сидеть псих, который опознает мою машину, и увяжется за нами только для того, чтобы показать своей жене и детям, какой он герой, тогда как они даже не подозревают об этом.

Я взял все еще пустую сумочку, сунул внутрь правую руку, сжал ее в кулак и, размахнувшись, ударил в центр лобового стекла. Теперь вместо маленького круглого отверстия от пули появилась большая дыра, которая уже ни у кого не вызовет интереса. В те дни лобовые стекла, изготовленные из специального закаленного стекла, разбивались самым таинственным образом, и разбитые не являлись большой редкостью. Причиной мог быть отлетевший из-под колес камень, внезапное резкое изменение температуры и даже звук, частота колебаний которого вдруг вошла в резонанс.

И все же предпринятой меры предосторожности было явно недостаточно, поскольку внезапно в порядком наскучившую музыкальную программу, звучащую из имеющегося в «шевроле» приемника, ворвалась взволнованная скороговорка неясных голосов. Затем чей-то голос передал краткую, но весьма приукрашенную сводку о моем побеге, и просьбу, чтобы все, кто увидит «шевроле», немедленно сообщали об этом в дорожную полицию. Стало ясно, что надо освободиться от «шевроле», и освободиться немедленно.

Было очень жарко. Главное шоссе шло с севера на юг. Возможность избежать опознания полностью исключалась. Я должен был найти новую машину. И найти ее как можно скорее.

Я нашел ее через несколько минут. Мы проехали через один  из новых городов, которые, как грибы, дюжинами вырастали вдоль побережья Флориды. Успели отъехать от города метров двести, не более, как одновременно произошли два события. Снова по радио передали сообщение обо мне и я увидел на обочине три остановившиеся машины.  Очевидно, какая-то компания решила устроить здесь привал. Через просветы между деревьями и низким кустарником, росшими вокруг, виднелась группа людей из семи-восьми человек, спускающаяся вниз, к берегу. Люди несли гриль для жарки мяса на вертеле и сумки с продуктами. Выпрыгнув из «шевроле» и прихватив с собой девушку, я быстро осмотрел автомобили. Все они были с откидывающимся верхом, один из них спортивный. Машины стояли с открытым верхом. Ни в одной из машин не было ключей зажигания, но владелец спортивного автомобиля, так обычно поступают многие водители, держал запасные ключи в «бардачке» рядом с рулевой колонкой. Ключи были прикрыты сложенной вчетверо замшевой тряпкой.

Я мог бы сесть в этот спортивный автомобиль и укатить, бросив «шевроле». Но это было бы весьма неразумно. Сама по себе пропажа спортивной машины, похищенной, возможно, обычным автомобильным вором, не привлечет особого внимания. Но если мой «шевроле» найдут здесь, то по всему штату немедленно начнут искать именно эту спортивную машину.

Через полминуты мы уже въезжали на «шевроле» обратно в город. Я притормозил у первого же почти достроенного дома. Никого вокруг не было, и я ни минуты не колебался: по бетонной дорожке въехал в открытые ворота гаража, выключил мотор и, выйдя из машины быстро их закрыл.