Текст книги "Страх открывает двери. - Редакция 2024 г."

Автор книги: Алистер Маклин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 17 страниц)

– Подождите здесь, – отрывисто бросил он, прошел вперед, открыл дверь, заглянул в комнату, и сделал нам знак, приглашая войти. – Проходите.

Мы вошли. Комната была большая, более шести метров длиной, и роскошно обставленная. От стены до стены красный ковер. Квадратные, залитые дождем окна обрамляли красные шторы. Кресла, обтянуты зеленым и красным ситцем.  В правом углу комнаты находился бар, рядом с которым стояли высокие стулья с сиденьями, обитыми красной кожей. Левый угол был выгорожен стойками и натянутыми занавесками в отдельный кабинет, видно было, что делалось это на скорую руку.  Вблизи двери стоял стол – столешница облицована пластиком, вокруг восемь стульев. Двери в левой и правой стене вели видимо в личные покои генерала.

Генерал и Вилэнд уже ожидали нас. К Вилэнду вернулись его обычное хладнокровие и невозмутимость, и я должен был согласиться с тем, что его холеное лицо с гладкой кожей, аккуратными усиками и благородной сединой на висках как нельзя лучше вписывалось в интерьер этой роскошной комнаты.

– Закрой дверь, – сказал он Лэрри и, повернувшись ко мне, кивнул в сторону занавешенного кабинета. – Вы будете обедать там, Тальбот.

– А как же иначе, – согласился я. – Вы меня наняли. Я ваш слуга и должен есть на кухне.

– Вы будете обедать там, так как никто посторонний вас видеть не должен. Вы заметили, что по пути сюда вам в коридоре  не встретилось  ни одной живой души? Мы просто не хотим, чтобы бригада бурильщиков бегала с криками, что по буровой вышке расхаживает Тальбот, убийца, которого разыскивает полиция. Не забывайте о том, что здесь есть радио и что сюда ежедневно доставляются свежие газеты… Мне кажется, генерал, можно уже пригласить официанта, не так ли?

Я прошел и сел за небольшой столик за занавеской. Меня трясло. Непростительный промах. – Мое внимание было слишком занято животрепещущими проблемами, и я совсем забыл, что должен играть роль убийцы, разыскиваемого полицией. Ведь, нужно было постоянно прятать свое лицо, стараясь не выделяться, держаться в средине группы, со страхом заглядывать за каждый угол. Но я не делал ничего подобного. Интересно, сколько пройдет времени, прежде чем Ройялу придет в голову удивиться, почему я не предпринимал никаких мер предосторожности.

Я услышал, как открылась дверь и в комнату кто-то вошел. Наверное, это официант. Генерал снова стал хозяином, а Вилэнд превратился в его подчиненного и гостя: талант генерала переходить от одной роли к другой, его удивительный дар владеть собой в любых обстоятельствах производили на меня все большее впечатление. У меня даже возникла мысль, что можно, пожалуй, посвятить генерала в суть происходящего, обратиться за помощью.  Я убедился, что он отлично может скрывать свои истинные чувства и сможет играть на два фронта, если этого потребует ситуация. Но вступить с ним в контакт были столь же трудно, как если бы генерал находился на другом конце Земли.

Генерал отдал официанту какое-то распоряжение, и тот вышел. Почти целую минуту в комнате царила полная тишина. Потом кто-то встал, и я услышал звук открываемых бутылок и звон бокалов. Такие мелочи, как убийства и насильственное принуждение к поднятию со дна моря затонувших миллионов, не могут помешать соблюдению традиционных обычаев гостеприимства, которыми издавна славятся южные штаты Америки. Если бы я заключил пари, что генерал собственной персоной выполняет обязанности бармена, то я бы выиграл, но если бы мне привелось поставить деньги, на то, что генерал обойдет своим вниманием Толбота-убийцу, то я бы проиграл. – Занавеска моего кабинета была откинута в сторону, и генерал собственноручно поставил передо мной на стол наполненный бокал. В течение нескольких секунд он стоял, наклонившись над маленьким столиком, и смотрел на меня таким взглядом, каким никто не удостоит человека, зная, что он – убийца, зная, что он похитил его дочь и угрожал убить ее. Это был долгий, оценивающий, внимательный взгляд, и потом, к моему величайшему удивлению, углы его рта приподнялись в улыбке, и он подмигнул мне. Я не верил своим глазам, но ошибка исключалась: он улыбнулся и подмигнул мне. Через мгновение он вышел, и занавеска снова отрезала меня от остальной компании. То, что произошло, мне не пригрезилось и не было плодом моего воображения. Генерал был на моей стороне. Я не мог предположить, насколько надежно он перешел на мою сторону, так как не имел ни малейшего понятия о том, какие причины заставили его переменить мнение обо мне в мою пользу. Возможно, он что-то узнал, возможно, что-то заподозрил. Только в одном я был уверен: его дочь не сказала ему обо мне ни слова. Я сделал ей достаточно сильное внушение о необходимости соблюдать абсолютную секретность.

Из комнаты доносился шум голосов, и, прислушавшись, я понял, что говорит генерал Рутвен.

– Это чертовски оскорбительно и совершенно нелепо, – говорил он голосом, которого я никогда не слышал раньше: сухим, ледяным голосом, которым говорят тогда, когда хотят достичь максимальной степени убедительности, чтобы подавить сопротивление непокорного совета директоров. – Я не виню Тальбота, хоть он и убийца. Это размахивание пистолетом, эту мелочную опеку над ним пора прекратить. Я настаиваю на этом, Вилэнд. В этом нет никакой необходимости. Никогда не думал, что такой человек, как вы, Вилэнд, устроит такую дешевую мелодраму. – Генерал горячился все больше, он говорил о том, что меня пасут, словно овцу, и все время держат под дулом пистолета. – Посмотрите, какая погода, Вилэнд… Никто не сможет вырваться отсюда, или прибыть сюда в ближайшие двенадцать часов. Незачем создавать лишние проблемы. Никто не сможет причинить нам какие-либо неприятности, по крайней мере, за дочь и  Кеннеди я ручаюсь.

Генерал был очень убедителен, Ройялу и Вилэнду возразить было нечего. Жаль только, что он немного опоздал со своим протестом против слежки. Мне казалось, он выдал эту тираду потому, что фактически боролся не за мою, а за свою собственную свободу, быть может, даже за свою жизнь, и за свободу передвижений для своего шофера. И что самое главное, он, кажется, понимал для чего это нужно, явно вел свою игру. Вилэнд пошел на уступки, но с условием, что когда он и Ройял будут спускаться со мной в батискафе, то генерал, его шофер и Мэри проведут время в «Научно-исследовательской лаборатории бурения» с людьми Вилэнда. Я до сих пор не имел понятия, сколько людей было у Вилэнда на буровой, но думал, что если не считать Лэрри, Кибатти и его напарника, то там было еще по меньшей мере трое таких же мордоворотов.

Вскоре разговор прервался, так как снова постучали в дверь. Официанты поставили на стол кастрюли с едой, и собрались было прислуживать, но генерал велел им удалиться. Как только за ними закрылась дверь, он сказал:

– Мэри, будь добра, отнеси что-нибудь Тальботу.

Я услышал, как ножки стула тихо скользнули по ковру, и голос Кеннеди произнес:

– Позвольте это мне, сэр.

– Благодарю вас, Кеннеди. Подождите минутку, сейчас Мэри разложит по тарелкам.

Вскоре занавеску снова откинули, и Кеннеди поставил передо мной тарелку, а рядом положил маленькую записную книжечку в переплете из голубой кожи. Потом выпрямился, безразлично посмотрел на меня и вышел.

Он ушел так быстро, что я не успел осознать важности того, что он сделал. Он хорошо понимал, что, каких бы уступок в свободе передвижения ни добился генерал, меня они не касались. С меня не спустят глаз ни на минуту. Кеннеди знал, что наш последний шанс переговорить утерян. Эта маленькая записная книжка была теперь нашим каналом связи.

 Почти все шоферы имели такие книжки и в соответствующие графы заносили стоимость бензина, масла, услуг, ремонта, пробег и расход топлива.  Мне же нужны были только пустые строчки и маленький, такого же голубого цвета, как переплет, карандаш.

Я писал, стараясь изложить в самой краткой форме, то, что хотел сказать Кеннеди. При этом умудряясь держать в поле зрения и занавеску, и появляющийся текст, а также внимательно прислушиваться к голосам и звукам, доносящимся из-за занавески. Это нужно было делать быстро, ведь еще надо съесть все, что лежало на тарелке Когда дело было сделано, я совершенно резонно почувствовал себя удовлетворенным, хотя многое зависело от случая. Но это было лучшее, что я мог сделать.

Минут через десять после того, как я кончил писать, Кеннеди принес мне чашку кофе. Книжечки на столе он не увидел, но без всяких колебаний сунул руку под лежащую перед мной скомканную салфетку, вытащил книжечку и сунул ее в карман. Сделано это было четко, быстро – все большее уважение вызывал у меня этот парень.

После окончания трапезы, мне в сопровождении  Вилэнда и Ройяла опять пришлось преодолевать бешеные порывы ветра, свирепствующего на открытой палубе, на этот раз было ничуть не легче, чем полчаса тому назад. За это время, пока мы находились в уютной столовой, тьма сгустилась настолько, будто наступила ночь.

В три часа двадцать минут я снова влез в батискаф, плотно задраив над головой его люк.

Глава 10

В половине седьмого вечера я вылез из батискафа и был очень доволен, что наконец-то выбрался оттуда. Когда не занят работой, – а я занимался ею всего одну минуту, а потом не пошевелил и пальцем – время тянется очень медленно и томительно, внутри батискафа нечем развлечься, не приспособлен он для этого. Я не стал дожидаться пока Кибатти задраит люки и поднялся наверх. Ройял был уже там. В полном одиночестве.

– Кончили работу, Тальбот? – спросил он.

– Сделал все, что можно было сделать. Теперь мне нужны бумага, карандаш и инструкции по эксплуатации батискафа, и если я прав, а я думаю, что прав, смогу через пять минут после того, как снова спущусь в кабину батискафа, запустить все моторы. Где Вилэнд?

– Минут пять тому назад его позвал генерал. Они куда-то уехали, а куда, мне неизвестно.

– Это не имеет значения. У меня на все дела и на то, чтобы разобраться с инструкциями, уйдет не больше получаса. Можете доложить, Ройял, что вскоре после семи батискаф будет готов к спуску. Итак, повторяю: мне нужна бумага, тишина и покой для того, чтобы сделать расчеты. Где я могу поработать поблизости отсюда?

– А разве здесь вы не можете работать? Кибатти принесет все необходимое.

– Если вы думаете, что я буду работать, а Кибатти все время торчать рядом и наблюдать за мной своими рыбьими глазами, то ошибаетесь, – на какое-то мгновение я задумался. – Когда мы возвращались сюда, то проходили мимо какой-то похожей на кабинет комнаты. Она находится в нескольких метрах отсюда в коридоре. Комната была открыта. Я видел в ней хороший стол и все необходимое для работы. Вам остается только дать мне бумагу и инструкции.

–  Ну что ж, неплохая мысль. Кстати там в сейфе найдется и вся нужная вам документация. Идем. – Ройял отступил в сторону, пропуская меня. Выходя, я увидел, как люка в комнату выбирается Кибатти. Не успели мы пройти метра три по коридору, как за спиной послышался весьма убедительный глухой стук задвигаемого засова, а затем – звук сработавшего дверного замка. Кибатти относился к своим обязанностям со всей ответственностью.

Вот и комната с открытой дверью о которой шла речь. Глянув на Ройяла и увидев его разрешающий кивок, я вошел. Комната выглядела, как рабочий кабинет инженера. Там была пара больших чертежных досок с укрепленными на них лампами дневного света. Я прошел мимо досок к большому столу, столешница которого была обтянута кожей. Рядом со столом стояло удобное кресло.

Ройял оглядел комнату. Он был в своем репертуаре. Может, привычка? Да, Ройял всегда был предельно осторожным. Невозможно представить, чтобы он сидел где-то спиной к двери или спиной к окну, как невозможно представить его с блеском в глазах. Мне кажется, он не изменил бы своей привычке, даже если бы находился в детской комнате. Правда, на этот раз он осмотрел комнату больше с точки зрения оценки ее в качестве тюремной камеры. То, что он увидел, видимо, удовлетворило его: не считая двери, порог которой мы только что переступили, второй выход из комнаты был только в окно, под которым бушевало море. Ройял уселся на стул, и закурил сигарету. Сидел и молчал. Свет лампы поблескивал на его гладких темно-русых волосах. Его не отражающее никаких мыслей и настроений лицо находилось в тени. Он сидел не более чем в полутора метрах от меня. В руках у него ничего не было. Правда, он мог запросто выхватить свой маленький черный пистолет и всадить мне две пули промеж глаз прежде, чем я проделал бы половину пути к его креслу. Но, я и не собирался сейчас этого делать.

Минут десять я писал на листке бумаги какие-то цифры. Изображал работу с логарифмической линейкой, изучал электросхемы, достав их из сейфа ключом Ройяла. И, всем своим видом давал понять, что у меня ничего не получается. Я щелкал языком от нетерпения, почесывал концом карандаша голову, сжимал губы и с возрастающим раздражением смотрел на стены, дверь и окно. Но чаще всего раздраженно смотрел на Ройяла. В конце концов он заметил это. Слишком явной была демонстрация моего раздражения, чтобы продолжать оставаться в неведении о моем отношении к нему.

– Мое присутствие раздражает вас, Тальбот?

– Что? Как сказать, не то, чтобы… но только я не могу получить…

– Значит, вам работается не так легко, как вы думали, а?

Я злобно и молча уставился на него. Если он промолчит, мне ничего не останется, как самому подсказать ему убраться отсюда. К счастью, он сам пришел мне на выручку.

– Я так же, как и вы, хочу, чтобы это дело скорее закончилось. Мне сдается, что вы относитесь к таким людям, которые не любят, когда их отвлекают, а похоже я своим присутствием это делаю – он легко поднялся на ноги, посмотрел на бумагу с «расчетами», которая лежала передо мной, поднял одной рукой свой стул и направился к двери. – Лучше подожду снаружи.

Я молча кивнул головой. Он вынул ключ из двери, вышел в коридор и запер дверь на ключ. Я встал, на цыпочках подкрался к двери и замер.

Долго ждать не пришлось. Не прошло и минуты, как я услышал шум шагов в коридоре и чей-то голос:

–  Ну, извини, дорогой, – человек говорил с явным американским акцентом, и не успел он произнести эти слова, как послышался сильный, глухо прозвучавший удар. Этот тяжелый удар заставил меня сморщиться, словно от боли. Через мгновение ключ повернулся в замке, и дверь открылась. Я помог втащить в комнату тяжелый груз.

Этим тяжелым грузом был Ройял, бездыханный и холодный, как камбала. Человек, которому я помогал,  запер дверь на ключ, и, не медля ни минуты, начал энергично стаскивать с себя зюйдвестку, этот широкий непромокаемый плащ с капюшоном, куртку и штаны. Под всем этим темно-бордовая форма была безупречной, как всегда.

– Неплохо, – пробормотал я, – и маскировка, и американский акцент. Вам удалось бы обмануть даже меня.

– Самое главное, мне удалось обмануть Ройяла, – Кеннеди наклонился и посмотрел на начинающую синеть ссадину на виске Ройяла. – Жаль, если я саданул его слишком сильно. – Кеннеди действительно очень встревожился. Точно так же встревожился бы и я, если бы случайно наступил на тарантула.

– Ничего, он выживет, Симон. Зато вы получили удовольствие, которое пришлось неоднократно откладывать. – Я сбросил пиджак и стал быстро натягивать спецодежду, которая было до этого на Кеннеди. – Вам удалось подготовиться? В мастерскую все доставлено?

– Послушайте, Тальбот, зачем спрашивать – укоризненно сказал он. – У меня было целых три часа.

– Ну ладно, прошу прощения… А что если наш друг начнет проявлять признаки жизни?

– Тогда я снова приму такие же меры, – мечтательно сказал Кеннеди.

Я улыбнулся и вышел из комнаты. Неизвестно, сколько времени генералу удастся занять Вилэнда тем надуманным делом, ради которого он вызвал его, но я подозревал, что не особенно долго. Вилэнд уже, наверное, начал тревожиться, что слишком долго занимается какой-то ерундой. Может быть, я сослужил себе дурную службу, сообщив ему, что агенты ФБР ждут не дождутся улучшения погоды, чтобы приехать на буровую и начать допрос генерала Рутвена. Но тогда на меня был наставлен пистолет Вилэнда, он угрожал убить меня, и мне ничего не оставалось, как выбросить вперед руку и ухватиться за самую толстую соломинку, которая попалась на глаза.

Ветер на открытой верхней палубе пронзительно свистел и сбивал меня с ног с такой же силой, как прежде. Мне показалось, что недалеко сзади, в полутьме, маячит какая-то фигура, вцепившаяся в канат и медленно ползущая за мной. Я не обратил на него особого внимания. Наверное, люди пользуются штормовыми леерами с утра и до вечера подумал я. – Время, когда я проявлял осмотрительность и боялся любой опасности, внимательно обследовал все, что подстерегало меня на пути, осталось позади. Теперь пришло другое время: надо идти ва-банк, все или ничего. А зря не обратил, зря поддался таким эмоциям.

Добравшись до жилых помещений, я прошел по широкому коридору, где сегодня днем шепотом говорил с Кеннеди, и в конце коридора повернул не налево, куда мы поворачивали раньше, а направо. Потом остановился, чтобы сориентироваться, и направился по коридору, который, как сказала Мэри, вел к радиорубке. По коридору бродили люди. Дверь в одну из комнат была открыта – и я увидел сквозь табачный дым, что там полно народу, видимо, это была комната отдыха. Видимо, все бурильные работы прекращены. Это обстоятельство отнюдь не тревожило бурильщиков: их десятидневная вахта полностью оплачена с того самого момента, как они покинули берег, и до того дня, когда они вернутся. Мне это тоже было на руку, так как отсутствие суеты и передвижений рабочего дня намного облегчало мою задачу.

Я снова повернул за угол и едва не столкнулся нос к носу с двумя людьми, даже слегка задел плечом одного из них. Они горячо спорили о чем-то. Это были Вилэнд и генерал. Говорил Вилэнд, но, увидев приближающегося человека, он замолчал и посмотрел на меня. Извинившись, я продолжил путь. Я был уверен, что он меня не узнал: шляпа и капюшон были надвинуты почти на глаза, а ворот плаща поднят до самого носа. Но самой лучшей маскировкой было то, что я распрощался со своей хромотой. И все же, несмотря на все эти предосторожности, у меня появилось отвратительное ощущение, между лопаток пробежал озноб. Оно сохранялось до тех пор, пока снова не свернул за угол, и Вилэнд уже не мог меня видеть. Я не знал, что в дальнейшем сулит этот явный спор между генералом и Вилэндом – хорошее или плохое. Если генералу удалось серьезно заинтересовать Вилэнда в какой-то спорной проблеме, сулящей немедленную личную выгоду для них обоих, тогда все к лучшему, но если Вилэнд протестовал против этого и доказывал, что это только никому не нужная отсрочка, дело могло принять очень плохой оборот. Ведь если Вилэнд вернется туда, где я оставил Ройяла и Кеннеди,  раньше меня, то страшно подумать какими будут последствия. И я старался не думать о них. Вместо этого побежал, не обращая внимания на удивленные взгляды немногих попадавшихся по дороге, не понимавших причины такой бешеной активности в этот хорошо оплачиваемый выходной.

В назначенном месте меня ждала Мэри, плотно завернувшись в плащ с капюшоном. Увидев меня, она отпрянула назад и вскрикнула от испуга – так внезапно выросла перед ней моя фигура. Я приоткрыл свое лицо, и она меня узнала.

– Вы! – она смотрела на меня широко раскрытыми глазами. – А ваша больная нога… Почему вы не хромаете?

– Я никогда не хромал. Это уловка, маскировка. Самая верный способ одурачить подозрительных. Кеннеди передал, для чего вы нужны мне?

– Да. Он сказал, что я должна быть чем-то вроде сторожевого пса и нести караульную службу.

– Правильно. Я не хочу получить пулю или нож в спину, в радиорубке. Я буду вести радиопереговоры и нужно, чтобы меня кто-нибудь предупредил о приближающейся опасности. Сожалею, что мне пришлось остановить свой выбор на вас, но у меня нет иного выхода. Где находится эта радиорубка?

– Надо выйти в эту дверь, – показала она, – и пройти около пятнадцати метров налево.

– Пойдемте, – я повернул дверную ручку.

Мощный порыв ветра с такой силой распахнул дверь, что  она распахнулась почти на сто восемьдесят градусов, и я вместе с ней весьма прилично приложился о стальную переборку. Меня наверняка оглушило бы, если бы не смягчившие удар капюшон и шляпа, сдвинутые на затылок и защитившие его. Голова кружилась, перед глазами мелькал калейдоскоп цветной мозаики. Придя в себя, я ухватил за руку Мэри и мы вывались наружу. Дважды я пробовал закрыть дверь, но не смог. Для этого нужно было вызывать бригаду рабочих, но мне было некогда, меня ждали более важные дела.

Это были  не пятнадцать метров, а сущий  кошмар. Темная, заполненная воем ветра ночь. Я почти совсем закрыл глаза, оставил лишь узкие щелочки. Только так можно было выдержать хлесткие, кинжальные удары дождя и ветра. Поднял голову и посмотрел вверх. На самом верху буровой вышки  были отчетливо видны огни – предупреждение пролетающим мимо самолетам. Правда, в такую ночь они были абсолютно бесполезны, только сумасшедший мог поднять самолет в воздух в такую погоду. Бесполезны и для освещения палубы. – Тьма кромешная. И это замечательно, никто не мог нас заметить, правда была опасность угодить в открытый люк, но ведь в такой дождь они все должны быть закрыты.

Спотыкаясь и держась друг за друга, я и Мэри, словно пьяные, брели направляясь к свету, падающему на палубу из окна. Мы дошли до нужной нам двери, она находилась за углом и ветер дул ей параллельно. Я уже стал наклоняться, чтобы посмотреть в замочную скважину, как Мэри схватилась за ручку, толкнула дверь и вошла в неосвещенный коридор. Чувствуя себя довольно глупо, я  последовал за ней. Она тихо прикрыла за нами дверь.

– Вход в рубку в дальнем конце справа, – прошептала она, обхватив обеими руками мою шею и шепча прямо в ухо. – Мне кажется, в радиорубке кто-то есть.

Я замер и прислушался. Руки Мэри все еще обвивали мою шею. В другое время я мог бы простоять так всю ночь. Но сейчас время было самое неблагоприятное:

– А может, они просто оставили свет, чтобы оператор не сбился с пути по дороге к рубке, если получит сигнал сигнал вызова?

– Мне кажется, я слышала какое-то движение, – прошептала она.

– Сейчас некогда осторожничать. Оставайтесь в коридоре, – пробормотал я. – Все будет, как надо, – я ободряюще пожал ее руки, снимая их со своей шеи и горько размышляя о том, что Тальботу остается лишь держаться молодцом и демонстрировать свое бесстрашие. Затем прошел по коридору, открыл дверь и вошел в радиорубку.

Какое-то мгновение я стоял в дверях, мигая от яркого света, но мигая не слишком быстро, чтобы успеть разглядеть того, кто был в радиорубке. Крупный дородный парень, сидящий у аппарата на стуле, повернулся ко мне лицом, как только открылась дверь. Через какую-то долю секунды он вскочил, оттолкнув стул, и тот с грохотом упал на пол. Все это было проделано с быстротой, удивительной для его комплекции. Он был выше меня, гораздо шире в плечах, тяжелее и моложе. Гораздо моложе. У него были до синевы выбритые скулы, черные глаза, черные волосы и лицо бандита. В роду у него явно были итальянцы. Если он был радистом, то я – царицей Савской.

– К чему вся эта паника? – быстро спросил я. Это был мой лучший американский акцент, и он был ужасен. – Босс просил передать сообщение.

– Какой босс? – тихо спросил он. У него была мускулатура чемпиона в тяжелом весе и соответствующее лицо. Но такие данные не всегда свидетельствуют о том, что перед вами идиот, и этот парень не был идиотом. – Покажи-ка лицо, дорогуша.

– Что, черт возьми, с тобой? – я опустил воротник куртки. – Так достаточно?

– А теперь шляпу, – спокойно сказал он.

Я снял шляпу, бросил ему в лицо и одновременно бросился на него, услышав как из его губ вырвалось одно-единственное слово:

– Тальбот!

Было ощущение, что мое левое плечо угодило не в грудь человека, а врезалось в ствол дерева, но он оказался не таким устойчивым, как дерево, – отлетел к переборке, ударившись головой и спиной. Удар был такой, что радиорубка содрогнулась до основания. Он должен был рухнуть на пол, ведь все же голова не железная, но этого не произошло. Более того, я мог бы поклясться, что он и глазом не моргнул. Парень так пнул меня коленом, что если бы попал куда надо, то мне бы пришел конец. В следующий момент мы, сцепившись, покатились по полу, нанося удары ногами, кулаками, стараясь задушить друг друга.

Вся эта спецодежда, штаны, куртка, зюйдвестка, сковывали мои движения, и хотя смягчала удары, которые наносил мой противник, но и лишала мои собственные удары присущей им силы. Кроме того, мне приходилось  еще стараться, чтобы в результате этого боя радиостанция не превратилась в груду обломков. Рация мне была нужна как воздух. Перед моим же противником такой задачи не стояло и он мог бушевать не стесняясь абсолютно. Все, буквально все зависело от того, удастся ли мне сохранить аппаратуру в целости и сохранности.

Эта горилла лежала на мне. Я был прижат к полу и вырваться никак не удавалось. Почувствовав сильный удар по печени, я коротко вскрикнул и безвольно обмяк, сделав вид, что все, практически готов – остается только добить. Обманутый моей беспомощностью, мой противник встал на колени, позволил себе глубоко вздохнуть и высоко поднял руку, чтобы окончательно вбить меня в пол. В этот момент он представлял собой прекрасную мишень для удара. Я мгновенно согнул ногу в колене, и, распрямляя ее, резко ударил его в пах. Когда он от боли стал сгибаться, я изо всех сил ударил его ребром правой ладони по шее. Ударил настолько сильно, насколько позволила связывающая движения спецодежда.

Согласно всем правилам он должен был моментально вырубиться, но он этих правил, похоже, не знал. Однако, видимо, ему неслабо досталось – он застонал от боли, но, в отличие от меня, он не прикидывался и на некоторое время впал в прострацию. Этого времени мне хватило, чтобы выбраться из-под него и откатиться к открытой настежь двери,  через которую я так недавно вошел в радиорубку.

Откатился, поскольку сразу добивать его, не было сил, необходима была хоть небольшая передышка.

Крепким орешком оказался этот парень. К тому времени, как я встал на ноги, он тоже поднялся. Он качался, но все же стоял на ногах. Какое-то время мне казалось, что парень потерял всякий интерес к рукопашной. – Он поднял тяжелый деревянный стул, и, размахнувшись, запустил его в меня. Я едва успел отскочить в сторону и услышал грохот – стул, вылетев в коридор, ударился о переборку и развалился на куски. Мне повезло. Оказалось, что этот стул был его единственной дальнобойной артиллерией. Бомбардировка прекратилась, но атакующие войска быстро продвигались вперед. Он снова бросился на меня, но мне удалось уклониться от удара этого разъяренного быка. – Сделав финт и оказавшись лицом к двери, я приготовился встретить его новую атаку.

Но атаки не последовало. Пригнувшись, готовясь к броску, находясь в дверном проеме, он скалил зубы и смотрел на меня глазами, превратившимися в пару злобных щелочек на смуглом латиноамериканском лице. И тут я увидел у него над головой ножку от сломанного стула, которую держала рука в белой перчатке. Это была Мэри Рутвен! Удар по голове был неуверенным, этого и следовало ожидать. Такой удар не убил бы даже таракана, и тем не менее он принес совершенно неожиданный эффект. Парень повернул голову, чтобы оценить серьезность новой угрозы, и когда он отвернулся, я сделал два больших шага и нанес один из самых нокаутирующих ударов в боксе. Такой удар мог запросто свернуть челюсть или сломать шею любому нормальному человеку, но он был на удивление крепким парнем. Он начал, медленно оседать на пол. Глаза бессмысленно блуждали вокруг, но даже сползая, он сделал последнюю отчаянную попытку к сопротивлению – попытался, обхватив руками мои ноги, повалить меня на пол. Но координация и чувство времени у него были утрачены, и когда его лицо оказалось рядом с моей ногой, то я не видел причин, по которым я не должен был бы познакомить их друг с другом. У меня были все основания для этого, и я это сделал.

Он лежал на полу, распластавшись в неловкой позе, прижавшись лицом к холодной стали пола, молчаливый и неподвижный.  Я дышал так, как будто устанавливал мировой рекорд на стометровке. Весь мокрый от пота, я вытащил носовой платок и обтер лицо. Крови на платке не оказалось, да я и не чувствовал, что моя физиономия пострадала. Повезло! Как бы иначе при встрече с Вилэндом я объяснял, почему появился синяк под глазом, или разбит нос. Я сунул платок в карман и посмотрел на стоящую в дверях девушку. Ее рука, все еще сжимающая ножку стула, слегка дрожала, глаза были широко раскрыты, губы побелели, а лицо выражало… да, трудно было, даже при всем желании,  истолковать это, как проявление благоговейного восхищения.

– Неужели вам и вправду… Вам и вправду было необходимо пускать в ход ногу? – дрожащим голосом спросила она.

– А вы ожидали, что я пущу в ход что-то другое? – грубо спросил я. – Например, ладонь, чтобы погладить его горячий лоб? Не будьте ребенком, леди. Поверьте мне, этот парень никогда не слышал что такое благородство. Он, если бы смог, то сделал бы из меня отбивную котлету и, бросив ее в море, скормил акулам. Попрошу вас, покараульте его минуту, и если он лишь моргнет глазом, я уверен, что вы ударите его посильнее, чем только что. Правда, – поспешно добавил я, чтобы она не сочла меня неблагодарным, – я весьма признателен за то, что вы для меня сделали.

Сколько драгоценных минут потеряно с тех пор, как я вошел в радиорубку, ладно затратим еще одну. Я снял висевший на стене плотно скрученный моток гибкого было антенного провода, и отправил Мери в коридор на стражу. Через минуту парень был связан по рукам и ногам. Я подумал, не засунуть ли ему в рот кляп, но тут же отказался от этой мысли. Есть люди, которые, засовывая в рот кляп, умеют найти золотую середину, между тем, как засунуть кляп так плотно,  чтобы лишить человека возможности кричать, и, в то же время, не лишать его возможности дышать. Но я не относился к таким знатокам. Кроме того, под вой урагана он мог кричать до посинения – все равно его никто не услышит. Я взял последний оставшийся в радиорубке стул и сел перед рацией. Это был стандартный авиационный радиопередатчик. Я хорошо знал устройства такого типа и умел работать на них. Включил, настроил на длину волны, которую передал мне шериф через Кеннеди, и надел наушники. Я знал, что мне не придется долго ждать – полиция круглосуточно была на связи. Через три секунды в наушниках послышался треск.