Текст книги "Столконовение цивилизаций: крестовые походы, джихад и современность"

Автор книги: Али Тарик

2
Происхождение ислама

И иудаизм, и христианство, и ислам начались с того, что мы сегодня называем политическим движением. Политике и культуре того периода нужна была надежная система верований, чтобы сопротивляться власти крупных империй, чтобы консолидировать народ или чтобы сделать и то, и другое. Если мы в этом свете взглянем на ранний ислам, то в его истории мало таинственного. Пророк появился как политический лидер, его успехи в качестве духовидца стали подтверждением заявленной программы действий. Философ Бертран Рассел однажды сравнил ислам с большевизмом, утверждая, что оба этих движения были «практичными, социально ориентированными и недуховными, поскольку главной их заботой было сохранение независимости от империи». Христианство же он живописал как, напротив, «персонализированное» и «умозрительное» явление. Применим ли его взгляд к примитивному периоду развития христианской религии – вопрос спорный, но он совершенно неприемлем для описания религии императора Константина. Как только христианство стало имперской религией и империя начала свои обширные завоевания, развитие этой религии пошло по уже знакомой схеме: к XVI веку язык, на котором говорили жертвы испанской Инквизиции и их палачи, был пугающе похож на тот, который звучал на инсценированных Сталиным процессах в 1930-е годы.

Тем не менее Рассел интуитивно угадал: исламу в первые два десятилетия его существования были явно присущи революционные настроения. Я думаю, что это действительно так. Коран своей решительностью напоминает основополагающий манифест какой-нибудь современной радикальной политической организации. Временами его тон по отношению к иудаизму и христианству приобретает характер конфронтации. Именно этот аспект делает историю быстрого развития ислама невероятно интересной[10]10
  Растущий академический интерес к вопросу о том, где родился ислам – в Хиджазе, в Палестине или где-то еще, – носит, в сущности, чисто археологический характер. В последние тридцать лет исследования Джона Уонсборо и Патриции Кроун коренным образом изменили изучение исламской истории. Эти ученые установили, что ранние биографии Мухаммеда являются плодами «религиозного воображения». Они заявили, что исламское самосознание, особое отношение к Мекке и священная книга Коран появились через много лет после смерти Пророка. Верующих мусульман, без всякого сомнения, это глубоко шокировало, поскольку оба исследователя способствуют распространению светских взглядов на историю ислама. Сомнению не подлежит тот факт, что ислам возник и распространился стремительно, он проник на каждый континент и подменил две величайшие в истории империи по соседству и вскоре после этого достиг Атлантического побережья. В момент наибольшего распространения ислама на земном шаре доминировали три крупные мусульманские империи: Османская империя со столицей в Константинополе (Стамбуле), Персия, где правила династия Сефевидов, и империя Великих Моголов в Индии.


[Закрыть].

С чего начать? Возможностей не так уж много, но я решительно отказываюсь от традиции и начну с 629 года после рождества Христова. По новому мусульманскому календарю это 8-й год, хотя этот мусульманский календарь только еще должен войти в обращение. Двадцать вооруженных всадников держат путь к святилищу популярной в Мекке языческой богини Манат. Эти люди и их лидер были посланы пророком, чтобы уничтожить статую богини. В течение восьми лет Мухаммед с трудом терпел существование у Аллаха трех дочерей, языческих богинь ал-Лат, ал-Уззы и Манат. Богине ал-Узза (Утренняя звезда, богиня планеты Венера) поклонялись в основном курейшиты, племя, к которому принадлежал Мухаммед. Манат (богиня судьбы и возмездия) была популярна во всем регионе и была особо почитаемым идолом тех трех сильнейших в Мекке племен, которые Мухаммед страстно желал победить при помощи новой религии. Восьмилетнего перемирия требовала местная политика.

К 8 – му году были одержаны три важные военные победы над силами язычников и евреев. Сражение при Бадре окончилось победой Мухаммеда в борьбе против племен Мекки, несмотря на малые размеры его собственной армии. Эти племена поразила военная сила приверженцев новой религии. Вероятно, в дальнейшем идеологическом компромиссе уже не было необходимости, поэтому однажды на склоне дня, когда спускались сумерки и пустыню начинали обнимать тени, эмиссар пророка со своими двадцатью всадниками прибыл в святилище Манат, чтобы утвердить монотеизм.

Это святилище в Кудаиде располагалось на пути из Мекки в Медину. Хранитель увидел приближающихся всадников, но, пока они спешивались, хранил молчание. Никакого обмена приветствиями не последовало. По поведению прибывших было не похоже, что они явились чествовать Манат и оставить ей священные подношения. Не хранитель встал у них на пути. По легенде, когда командир группы направился к прекрасно изваянной статуе Манат, из ничего возникла обнаженная чернокожая женщина. Хранитель обратился к ней: «Приди, о, Манат, покажи гнев, на который ты способна!» Манат начала рвать на себе волосы и в отчаянии бить себя в грудь, проклиная при этом своих мучителей. Командир забил ее до смерти. Потом и только потом присоединились к нему двадцать его компаньонов. Все вместе они приблизились к статуе и начали рубить ее, пока не уничтожили целиком. С культами ал-Лат и ал-Уззой поступили таким же образом и в тот же день. Аллах заплакал? Аллах возразил? Это же были его дочери! Легенды не смогли отметить никаких возражений в его стороны.

За несколько месяцев до этого события Мухаммед получил откровение, которое он декламировал как часть Корана:

 
Видели ли вы ал-Лат, ал-Уззу,
и еще эту третью – Манат?
Они – благородные лебеди;
Жди их заступничества;
Не пренебрегай их симпатией.
 

 
После того как святилища всех трех богинь были разрушены, последние три строки исчезли, и новая версия стала звучать так:
Видели ли вы ал-Лат, ал-Уззу, и еще эту третью – Манат?
Неужели у вас [дети] – мужского пола, а у Него – женского?
Ведь подобное деление [детей] было бы несправедливым.
Они [божества] – всего лишь имена, которыми нарекли их вы и ваши отцы, и Аллах не ниспослал насчет них никакого доказательства.
Они следуют только догадкам и тому, чего жаждут их души.
А ведь к ним пришло наставление на прямой путь от их Господа.
Разве человеку [самому] доступно то, чего он возжелает?
Ведь Аллах властен над будущей жизнью и здешней. (53.19–25)
 

Объяснение для широкой публики причин такой перемены в Коране: в первый вариант стиха вселился Сатана, и Аллах впоследствии его отменил. Вероятно, и в то время такое объяснения было неубедительным. Этот эпизод с «сатанинскими стихами» привел к тому, что как теологами, так и историками ислама было придумано множество витиеватых оправданий. Реальность же была гораздо проще. Для того чтобы в VII веке стать истинным духовным лидером племенного сообщества, Мухаммед должен был захватить политическую власть, а на Аравийском полуострове необходимо было еще владеть основами верховой езды, фехтования на саблях и военного дела. Как политик Мухаммед понял, что схватку с политеизмом следует отложить до тех пор, пока он и его единомышленники получат максимально возможную общественную поддержку. Из тактических соображений имело смысл до поры не отрицать популярные культы трех языческих богинь. Отсюда все те сомнения и двусмысленности, которыми отмечено первое десятилетие новой веры.

Как только решение установить строгий монотеизм было принято, никаких уступок политеизму больше не дозволялось. Шестьюстами годами раньше Христианская церковь была вынуждена постоянно идти на компромисс с язычеством и в соответствии с этим снова и снова корректировать собственную мифологию. Ее последователям была дана для поклонения женщина, и не просто женщина, а та, что зачала от Бога. Хотя непорочному зачатию Девы Марии далеко до сексуальных приключений Зевса, этот факт говорит о неспособности христианской религии полностью порвать с язычеством.

Мухаммед также мог бы создать пантеон богов и оставить в нем всех дочерей Аллаха или хотя бы одну из них. Это помогло бы привлечь неофитов, однако для Мухаммеда аргументом против такого решения послужили следующие соображения: новая религия должна была решительно отмежеваться от своего главного монотеистического соперника – христианства. Единственность патриархального божества – Аллаха – казалась самым привлекательным выбором; это имело значение не только для демонстрации слабости христианства, но также и для того, чтобы решительно покончить с практикой, которая превалировала в арабской культуре Аравийского полуострова – полиандрией[11]11
  Полиандрия – многомужество, редкая форма группового брака, при которой женщина имеет нескольких мужей.


[Закрыть] и наследованием по женской линии. Сам Мухаммед был третьим и самым молодым мужем своей первой жены Хадиджи. Поскольку развод был широко распространен и женщины имели право отвергать мужей, предположительно Хадиджа развелась с одним мужем, второй муж погиб, однако доказательства этого слишком поверхностны. После того как Мухаммед стал пророком, полиандрия в его семье стала табу. Хадиджа умерла за три года до того, как появился исламский календарь.

Однако не следует недооценивать влияние древних традиций. То, что позднее историки, следуя за Мухаммедом, называли джахилийя («время невежества», доисламский период, язычество), было во многих отношениях гораздо лучше, чем любой монотеизм оптом и в розницу. Для доисламских племен прошлое воспевали поэты, которые по совместительству были также историками. В одах, разжигающих племенной эгоизм, они искусно смешивали мифы с фактами, будущее не считалось важным и достойным внимания, важнее всего было настоящее. Арабы эпохи джахилийи, как видно из их поэзии, сильно напоминали античных эпикурейцев и жили полной жизнью:

 
Жареное мясо, яркость красок огненного вина;
Поторопи верблюжий караван и прислушайся,
Твоей душе хочется объять всю длину и ширину пустыни;
Белые женщины как статуи, идущие толпой в богатых платьях с золотой каймой.
Богатство, легкий жребий, нет страха голода и болезни,
Плачут только струны лютни.
Это и есть радости жизни.
Человек – добыча времени, а время течет[12]12
  К.Дж. Льялл «Переводы древней арабской поэзии». Лондон, 1930 год.


[Закрыть].
 

Коран противоречит такому взгляду на жизнь:

24. Они утверждают: «Ничего нет, кроме нашей жизни в этом мире. Мы умираем и рождаемся, и губит нас только время». Но они ничего не ведают об этом, а только строят догадки.

25. Когда им возвещают Наши ясные аяты, они приводят лишь один-единственный довод: «Поднимите [из могил] наших отцов, если правда то, что вы утверждаете».

26. Отвечай, [Мухаммад]; «Аллах дарует вам жизнь, затем умерщвляет, потом всех вас соберет в День воскресения, в коем нет сомнения. Однако большая часть людей не ведает [об этом]».

(45.24–26)

Взгляд на жизнь у арабских племен в доисламский период был очень привлекателен, но создать из него религиозный культ, использовать для объединения племен и поднять до уровня универсальной философии бытия не представлялось возможным. Одной из причин был политеизм – обилие богов и богинь. Конечно, это были всего лишь наивные представления человека о сверхъестественном, однако вера в них тесно сплеталась с племенными раздорами и спорами, часто вызванными экономическим соперничеством. В те дни бал правили торговцы, следовавшие с караванами в разные страны, принципы равнялись условиям торговли, а гражданские конфликты были обычным делом.

Мухаммед прекрасно понимал этот мир. Он принадлежал к курейшитам, арабскому племени, которое гордилось своим древним происхождением и считало себя потомками Исмаила. До женитьбы Мухаммед был наемным работником Хадиджи в одном из купеческих караванов и ее доверенным лицом. Он путешествовал по всему региону, вступая в контакты с христианами и евреями, с магами и язычниками всех народов. Мы можем только гадать, эти ли путешествия привели его к божественному озарению и значительно расширили его представления. Академики сейчас ведут горячие споры о том, была ли в ту пору Мекка точкой пересечения торговых путей или нет. Даже если нет, в Мекке в любом случае были собственные торговцы, и они должны были иметь дело с купцами из двух соседних империй-гигантов: христианской Византийской империи и зороастрийской Персии. Успешной торговле с любой из двух империй способствовал «религиозный нейтралитет» купцов из Мекки, то есть не принадлежность ни к одной из двух религий. Правда, в регионе было несколько еврейских кланов, но само определение иудаизма как религии для «избранных» исключало его как вариант консолидирующей религии; иудаизм так и не стал верой, вербующей прозелитов[13]13
  Прозелит – человек, принявший новое вероисповедание; новый горячий приверженец какого-либо нового учения.


[Закрыть]. Именно его замкнутость и привела к развитию реформистского движения, вылившегося в христианство, а это вряд ли было привлекательно для арабов-язычников, даже если бы у них была возможность примкнуть к этой вере.

Духовная сила Мухаммеда отчасти зиждилась на социально-экономическом фундаменте, поскольку он, прежде всего, стремился укрепить экономическое положение арабов, создав свод общих правил[14]14
  Некоторые из них содержатся в Коране, который в определенном смысле чересчур практичен для Священной книги. Вот отрывок из второй главы: «О вы, которые уверовали! Если вы берете или даете [в долг] на определенный срок, то [закрепляйте это] письменно. И пусть писец записывает [вашу сделку] справедливо. Писец не должен отказываться записывать [сделку] так, как научил его Аллах. Пусть он пишет то, что говорит берущий взаймы. Пусть писец убоится Аллаха, Господа своего, и не убавляет ничего [в договоре]». (2.282) Или далее в главе четыре: «Аллах предписывает вам завещать [наследство] вашим детям так: сыну принадлежит доля, равная доле двух дочерей. А если оставшиеся дети – женщины числом более двух, то им принадлежит две трети того, что он оставил. Если же осталась всего одна дочь, то ей принадлежит половина наследства. А родителям умершего, если у него к тому же остался ребенок, принадлежит каждому по одной шестой того, что он оставил. А если же у умершего нет ребенка и ему наследуют родители, то матери достается одна треть наследства». (4.11).


[Закрыть]. Мухаммед хотел создать племенную конфедерацию, объединенную общей целью и связанную единой верой, которая в силу необходимости должна быть новой и универсальной. Ислам стал тем цементом, который Мухаммед использовал, чтобы объединить арабские племена, с самого начала торговля провозглашалась единственным благородным занятием.

Новая религия символизировала умонастроения одновременно и кочевников, и горожан. Крестьяне, которые работали на земле, считались зависимыми и низшими существами. Это явно видно из хадиса (часть Сунны; буквально – «предание», «традиция»), который цитирует слова пророка, увидевшего лемех плуга: «Этому никогда не войти в дом правоверного, одновременно не унизив входящего». Даже если эту традицию выдумали, она отражает реальность определенного исторического периода.

Конечно, новые правила было практически невозможно соблюдать в деревне. Но обязательная пятиразовая ежедневная молитва сыграла важную роль при введении строгой военной дисциплины и способствовала обузданию анархических инстинктов новообращенных кочевников. Она была также предназначена для создания в городах сообщества верующих, которые после молитвы встречались и обменивались информацией к обоюдной выгоде. Такого нет ни в одном современном политическом движении, даже якобинцы и большевики не могли себе позволить встречаться в клубе или партийной ячейке пять раз в день.

Неудивительно, что крестьянам невозможно было сочетать условия своей работы с жесткими требованиями, которые накладывала новая вера. Они стали последним социальным слоем, принявшим ислам, и некоторые отклонения от ортодоксального канона вызрели именно в мусульманской деревне.

3
Мировая империя

Военные успехи первых мусульманских армий были отмечены на каждом фронте, скорость их продвижения напугала все Средиземноморье. Тут не было ничего даже отдаленно похожего на раннее христианство. В течение двадцати лет после смерти Мухаммеда в 632 году его последователи заложили фундамент первой исламской империи на землях Плодородного полумесяца. С этого момента началось распространение ислама по всему региону. Воодушевленные успехами новой религии, ее принимали целые племена. В пустыне выросли мечети, соответственно выросла мусульманская армия. Триумфальные победы этой армии воспринимались как знак того, что Аллах всемогущ и стоит на стороне правоверных.

Такой впечатляющий успех был обусловлен целой комбинацией факторов. К 628 году нашей эры Персия и Византийская империя уже почти век находились в состоянии воины: этот конфликт титанов ослабил обе стороны, привел к отчуждению провинций в обеих империях и открыл дорогу различным завоевателям. Сирия и Египет были частью Византийской империи. Ираком правила персидская династия Сасанидов. Но вот все три страны попали теперь под власть объединенных сил арабских племен.

Успехи арабов в войнах против искусных и опытных военных машин двух огромных империй нельзя объяснить исключительно их численным превосходством или изощренной военной стратегией. Способность мусульманских военачальников искусно маневрировать кавалерией в сочетании с пехотой, которая очень эффективно действовала в стиле партизанской войны, без сомнения, сбивала с толку врага, который до сих пор встречался только с молниеносными набегами кочевников и не привык противостоять подвижной армии такого масштаба. Однако одно это все равно не привело бы арабов к победе. Решающим фактором оказалась активная симпатия к завоевателям со стороны значительной части местного населения. Большинство, конечно, оставалось пассивным, ожидая, какая сторона возьмет верх, однако это большинство также не собиралось сражаться за старую империю или способствовать ее победе.

Благоволение объединившихся арабских племен к новой религии нельзя объяснить только ее призывами или обещаниями райских наслаждений. Именно удобства этого мира стали мотивом для десятков тысяч людей, которые стекались отовсюду, чтобы сражаться под командованием Халида ибн аль-Валида и участвовать в завоевании Дамаска. Поэт IX века, Абу Таммам, описал в стихах:

 
Нет, не ради Рая бросаешь ты кочевую жизнь:
Я считаю, ты томишься по хлебу и финикам.
 

Этот взгляд полностью разделяет Ахмад аль-Баладури, выдающийся арабский историк того же времени, чьи сообщения относительно арабских завоеваний обычно считают самыми авторитетными. Он цитирует слова Рустума, побежденного персидского военачальника, защищавшего свою страну от нападений арабов, адресованные арабскому посланнику:

«Я понял, что ничто не побуждает вас к тому, что вы делаете, кроме вашей скудости и нищеты».

В 638 году, вскоре после того, как мусульманские армии взяли Иерусалим, халиф Омар посетил этот город, чтобы продиктовать побежденным условия мира. Патриарх Иерусалимский Софроний, которой приветствовал его, был поражен простотой этого мусульманина и полным отсутствием помпезности. Омар, как и другие мусульмане того времени, был одет скромно. Дорожная пыль покрывала его одежду, борода была неухожена. Простота его внешнего облика поразила патриарха. В хрониках записано, что он обернулся к слуге и сказал по-гречески: «Воистину вот та мерзость запустения, о которой говорил пророк Даниил, стоя на сем священном месте».

«Мерзость запустения» недолго царила в Иерусалиме. Стратегические победы над Византией и персами были достигнуты так легко, что правоверные стали донельзя доверчивыми и преисполнились чувством гордости за собственное предназначение. В конце концов, именно они стали тем народом, лидер которого получил самое последнее и самое ясное сообщение от Бога. Арабское завоевание Персии лишило власти правящую там династию, а завоеватели унаследовали богатство и культуру Персидской империи. Только теперь арабы впервые увидели желтый металл, известный под названием золота. Баладури пишет об арабском солдате, который продал молодую женщину высокого происхождения, доставшуюся ему в качестве военного трофея за сущий пустяк: 1000 динаров. Когда его попросили объяснить, почему он так глупо поступил, он ответил, что «никогда не думал, что существует число больше, чем десять сотен».

Германские племена, которые взяли Рим, сохранили свою власть и социальные привилегии, однако их культура полностью растворились в более высокой римской культуре, а позднее они приняли христианство. Арабы, которые захватили Персию, также обнаружили, что контролируют иную социальную структуру и чуждую культурную среду. Они тоже сохранили свою монополию на власть и военную службу, а кроме того, временно запретили смешанные браки. Чудеса Персии наверняка околдовали их, но все же не настолько, чтобы отказаться от своих обычаев, своего языка и новой веры. Именно то, что Мухаммед видел в универсальной религии предтечу универсального государства, соответствовало материальным интересам арабских племен. Их также не соблазнила и перспектива стать правящей элитой христианской или персидской империи и ради этого отказаться от арабского языка, перейдя на греческий или персидский.

Это вовсе не означало, что они отказывались изучать цивилизацию, которую покорили, и приспосабливаться к ней. Результатом арабского завоевания Сирии и Персии стал культурный синтез, посеявший семена новой исламской цивилизации, быстро впитавшей утонченное искусство, литературу и философию эллинистической культуры. Именно многонациональный состав и широкая пропаганда, популистская и эгалитарная пропаганда династии Абассидов внутри ислама, дали ей возможность одержать верх над узким национализмом Омейядов, хотя последний принц, этой династии бежал в Аль-Андалуз[15]15
  Аль-Андалуз – это название носила большая часть территории современной Испании до 1492 года, когда король Арагона Фердинанд Католический захватил Гранаду – последнее прибежище ислама на испанской земле.


[Закрыть] и основал в Кордове халифат, который соперничал с Багдадским халифатом за статус мирового центра ремесла, науки и культуры.

Развитие медицины – науки, в которой мусульмане впоследствии добились замечательных успехов, – является интересным примером того, как распространялись, переплетались и вызревали знания в первом тысячелетии. Еще за два века до зарождения ислама город Гондешапур (ныне Худжистан) в Юго-Западной Персии приобрел репутацию безопасного убежища для интеллектуалов, которые подвергаются репрессиям в родных городах и бежали оттуда в поисках свободы. Несториане из Эдессы бежали сюда в 489 году, когда была уничтожена их школа. Сорок лет спустя, император Юстиниан издал декрет о закрытии школы философов-неоплатоников в Афинах. Ее студенты и преподаватели долго добирались до Гондешапура с целью обосноваться в этом «оазисе свободы». Весть об этом городе ученых дошла и до соседей, из Индии, а по некоторым данным и из Китая, сюда прибывали ученые и философы, чтобы поучаствовать в диспутах с учеными греками, евреями, арабами, христианами и сирийцами. Хотя круг обсуждаемых предметов был широк, большинство прибывших привлекали именно философия и медицина.

Теоретические инструкции по медицине дополнялись практикой в бимаристане (больнице), таким образом, граждане Гондешапура получали лучшую в мире медицинскую помощь. Первый араб, заслуживший титул врача, Харис бин-Калада, впоследствии был принят при дворе персидского правителя Хосрова Ануширвана, и писцы зафиксировали их беседу. В соответствии с этой хроникой, врач советовал правителю воздерживаться от переедания и неразбавленного вина, пить каждый день больше воды, не заниматься сексом в нетрезвом виде и принимать после еды ванну. Считается, что именно Харис бин-Калада первым начал ставить клизмы при хронических запорах.

К 638 году, когда арабы захватили Персию, уже сложились медицинские династии, соответственно началось обучение арабов в медицинских школах, а затем во все концы разрастающейся империи разъехались врачи-арабы. Договоры и документы также потекли потоком. Ибн-Сина и ар-Рази, самые великие мусульманские врачи и философы, очень хорошо знали, что истоки их медицинских знаний находятся в маленьком персидском городке.

В то время как из семян, привезенных из Эдессы и Афин, в Гондешапуре вырастало «древо знаний», прежде всего медицинских, преемники Омара развивали военные успехи. Из Египта арабские войны двинулись в разных направлениях по всей Северной Африке, заложив основу африканской империи в городе ал-Кайраван в Южном Тунисе, Карфаген стал мусульманским городом. Арабский правитель Ифрикии Муса ибн-Нусаир завязал первые контакты с континентальной Европой. Посматривая на земли за морем, он получил обещания военного союза от графа Хулиана, губернатора Сеуты, который поддерживал его действия. Второй человек после Мусы, молодой берберский неофит Тарик бин-Зияд, собрал армию из 7000 человек и на судах графа Хулиана привел ее к берегам Европы, с тех пор скалы, к которым причалила армия, получили название Джабал ат-Тарик[16]16
  Сегодня это название, которое переводится как «гора Тарика», произносится как Гибралтар. Личность графа Хулиана стала в испанской историографии предметом горячих споров. Однако испанский романист Хуан Гойтисоло считает Хулиана образцом благородного испанца в романе, который так и назван – «Хулиан».


[Закрыть]. Это было в апреле 711 года. Меньше ста лет прошло со дня смерти Мухаммеда. Еще раз мусульманским армиям помогла непопулярность местной элиты. В июле того же года вестготский король Родерик был разбит армией Тарика.

Местное население стекалось под знамена завоевателей, которые могли избавить его от жестокого вестготского правителя. К осени пали Кордова и Толедо. Когда стало очевидно, что Тарик скоро захватит весь полуостров, его завистливый господин Муса бин-Нусаир, взяв с собой 10000 воинов, покинул Марокко, чтобы присоединиться к своему победоносному подчиненному в Толедо.

Две мусульманские армии вместе двинулись маршем на северо-восток и взяли Сарагосу. Теперь почти вся Испания находилась под их властью, в основном благодаря тому, что население упрямо отказывалось защищать старый режим. Оба мусульманских лидера планировали перейти Пиренеи, а оттуда совершить марш-бросок через всю Францию и взять Париж. Таковы были их планы. Кроме того, оба завоевателя не пожелали получать позволение халифа в Дамаске на правление на завоеванных территориях.

Вместо того чтобы испросить позволения у халифа в Дамаске, они просто проинформировали его о своих успехах. Разгневанный такой бесцеремонностью по отношению к властям, глава всех правоверных послал гонцов с известием, что завоеватели Испании должны незамедлительно явиться в Дамаск. Вместо того чтобы чествовать героев, халиф позаботился о том, чтобы остаток жизни они провели в опале. Они больше не увидели Европы. Другие люди пошли вперед, чтобы вести борьбу, но стимул уже был утрачен.

Стремительной исламизации Европы скоро был положен конец. В сражении при Пуатье в октябре 732 года войска Карла Мартелла отметили окончание первой волны мусульманского наступления на запад, нанеся солдатам пророка сокрушительное поражение. На юге Франции остались исламские морские базы, в частности в Марселе и Ницце, но с того времени присутствие ислама было ограничено Иберийским полуостровом. Веком позже арабы взяли Сицилию, угрожая захватить и материковые области, но это им не удалось. Палермо стал городом «сотен мечетей», но римляне пережили этот мусульманский рейд, не утратив «чистоты и неприкосновенности». Ксенофобы Северной Италии и по сей день называют сицилийцев «арабами», и это прозвище нельзя считать комплиментом.

В 938 году Санчо Толстый, отчаявшись найти средство от ожирения, покинул свой холодный, продуваемый ветрами замок в северном королевстве Наварра и отправился на юг в Кордову, столицу Кордовского халифата. Тогда это был не грязный провинциальный город, который цыгане в произведениях Лорки называли «далеким и одиноким». Халиф Абдар-Рахман III сделал этот город центром науки и культуры в Европе. Его главный соперник находился не в континентальной Европе, а в отдаленной Месопотамии, где другой халиф из династии Аббасидов правил Багдадом. Оба города славились своими школами и библиотеками, музыкантами и поэтами, врачами и астрономами, муллами и еретиками, а также, конечно, тавернами и танцовщицами.

В Кордове царила настоящая свобода. То, что власть исламских правителей не была навязана силой, привело к честному соперничеству в Андалузии трех религий, своеобразному синтезу, от которого ислам также получил очень большую выгоду. Благодаря своим философам, ученым и еретикам город постепенно приобрел специфическую славу. В Багдаде об «андалузской ереси» говорили со смесью ужаса и восхищения. Страсть к экспериментам, характерную для Андалузии, можно наблюдать также в памятниках архитектуры.

Интерьер Великой мечети в Кордове поистине впечатляет. Настолько впечатляющий лес колонн и ощущение бесконечности пространства могли создать только архитекторы, которые понимали этот город и принимали участие в духовной и интеллектуальной жизни, кипевшей внутри городских стен. Невозможно не думать о том, каким было это пространство до того, как его изуродовали добавлением христианского алтаря, органа и элементов барокко – пухлых херувимов, тяжелой резьбы по дереву и кованого железа. У меня внутри все перевернулось в знак протеста против этого насилия, которое в буквальном смысле затемняло интерьер и препятствовало потоку света. Что чувствовали жители Кордовы, когда это было сделано, чтобы ознаменовать победу одной веры над другой? Возможно, у них не было времени, чтобы выразить ужас и отвращение, ведь их собственная жизнь тоже резко изменилась. Многие жители Кордовы для того, чтобы получить возможность остаться в городе, приняли христианство. Другие предпочли изгнание и на кораблях переправились в Марокко. Судьба Великой мечети, должно быть, не входила в список приоритетов жителей, оставшихся в городе, многие мусульмане, обратившиеся в христианство, за которыми шпионила Инквизиция, имели основание избегать посещения своих старых святилищ. А после того как был построен этот кафедральный собор, они должны были молиться там, чтобы показать свою лояльность новой религии. Перевернулось ли все у них внутри при первом взгляде на это уродство?

Когда Карлос I Испанский в 1526 году посетил Кордову, он упрекнул своих священников: «Вы построили то, что можно видеть повсюду, и разрушили нечто уникальное». Замечание достаточно благородное, однако Карлос не осознал того, что мечеть сохранилась единственно потому, что внутри нее находится христианская церковь.

Строительство церкви погубило ощущение бесконечности пространства, разорвало оазисы каменных пальм, выпаленных в краснобелом цвете. Появилась своеобразная плотина, которая мешает потоку посетителей переходить с одной стороны мечети на другую. С годами я повидал почти все великие мечети мусульманского мира, посетил множество церквей и восхищался синагогами самой необычной отделки, однако ничто так не подействовало на меня, как мечеть в Кордове. Не является ли это ощущение актом протеста мечети против ее изнасилования вызывающим отвращение христианским собором? В этой мечети есть что-то магическое: ее географическое положение, ее активное нежелание закрываться, ее связь с реальным миром и, конечно, ее история. Возможно, это та самая история, которая движет и мною, но я сопротивляюсь этому объяснению. Конечно же ответ кроется в гениальности архитекторов.

Архитекторы, которые построили эту мечеть, сделали это с величайшим тщанием, чтобы создать такое чудо, они должны были пропитаться атмосферой этого города. Их произведение представляло культуру, которая стремится в метафизическом смысле слова к пустоте. Эта мечеть – символ абсолютного вакуума. В Кордове пышные детали возвышают пустоту, все дороги ведут в пустоту. Наличие реальности подтверждается ее отрицанием. С другой стороны, мечеть в Кордове строилась как политическое и общественное пространство, а не только как вместилище слова Божьего.

В воздухе Кордовы до сих пор раздается эхо тех острых и длительных дебатов, во время которых снова и снова обсуждали и анализировали Коран. Поэт и философ ибн-Хазм часто сидел среди этих священных колонн и безжалостно критиковал тех верующих, которые отказывались подкреплять свою правоту аргументами. Они часто кричали ему, что диалектика запрещена. «Кто ее запретил?» – спрашивал ибн-Хазм в ответ, подразумевая, что тот, кто наложил этот запрет, и есть враг истинной веры. Попытка примирить разум и священную веру стала отличительной особенностью «андалузской ереси», к которой в Багдаде и Каире относились с большим подозрением.

Прошли сотни лет, прежде чем Реконкиста уничтожила эту культуру и создала «чистое» европейское самосознание. Падение Гранады в 1492 году ознаменовало завершение этого процесса. Первой попыткой европейцев решить «арабскую проблему» стало этническое вытеснение мусульман и евреев с Иберийского полуострова[17]17
  Одним из результатов этой чистки стало фактически прекращение следования правилам личной гигиены. Поскольку бани ассоциировались с исламом и считались рассадниками сладострастия, католические лидеры Испании приказали разрушить их. А так как многих мусульман заставляли либо принять христианство, либо отправляться в изгнание, то шпионы Инквизиции строго следили, не моются ли вновь обращенные в бане и не совершают ли омовений дома.


[Закрыть]. Не следует думать, что был разрушен совершенный мир, никаких совершенных миров никогда не существовало. До этого религиозное и политическое единство в Андалузии было ослаблено гражданскими войнами.

Те, кто следовал в исламе твердой линии берберского фундаментализма, реминисценцией которого в более поздние века стало ваххабитское движение, в разные времена в соответствии со своим особым видением ислама разрушали дворцы и уничтожали священные реликвии, убивали и христиан, и евреев, и мусульман. Все это говорит о том, что такой вещи, как однозначно единая вера, вообще не существует. Оппозиционные течения существуют внутри всех трех крупнейших религий. Однако в истории ислама были периоды, которые можно назвать «золотым веком», и это тот «золотой век» живет в каждом из тех, кто воспитан исламской цивилизацией.