Текст книги "Столконовение цивилизаций: крестовые походы, джихад и современность"

Автор книги: Али Тарик

Талибы не смогли бы захватить всю страну без военной и финансовой помощи Исламабада, подпитываемого, в свою очередь, Вашингтоном. Главнокомандующий талибов мулла Омар, одноглазый правитель Кабула до самой последней афганской войны, долго числился как получатель средств в платежных ведомостях пакистанского режима. Власть оказала на афганских фанатиков опьяняющее действие. У талибов была в регионе собственная цель – создание Федерации исламских республик, которая распространила бы режим «Талибан» от Самарканда до Карачи. Талибы контролировали значительную часть доходов от торговли героином, чтобы финансировать свои военные кампании на суше, но им нужен был выход к морю, и они не делали никакого секрета из своей веры в то, что Пакистан с его ядерным оружием однажды падет к их ногам.

Отношения между Пакистаном и режимом «Талибан» стали натянутыми с октября 2000 года, поводом послужила попытка Пакистана укрепить дружбу и сотрудничество между двумя странами, отправив свою футбольную команду на товарищескую встречу с Афганистаном. Когда две команды выстроились друг против друга на стадионе в Кабуле, на поле появились агенты службы безопасности и объявили, что пакистанские футболисты неприлично одеты. Пакистанцы были одеты в футбольные шорты, у некоторых, в подражание звездам европейского футбола, были длинные волосы. На афганцах же были длинные трусы ниже колен. Возможно, служба безопасности почувствовала, что голые ляжки пакистанцев потрясут моральные устои чисто мужской аудитории? Короче говоря, в тот день никакого футбола не было. Пакистанская команда была арестована, игрокам обрили головы и всех их публично выпороли, а собравшуюся на стадионе публику заставили в это время скандировать стихи из Корана. Вот такой способ выбрал мулла Омар, чтобы нанести удар Пакистану.

А потом было 11 сентября и новая война. Сначала Соединенные Штаты потребовали голову Усамы бен Ладена. Мулла Омар нагло, хотя, по сути, правильно потребовал доказательств причастности бен Ладена к терактам. Никаких доказательств представлено не было, потому что в то время ни одного такого доказательства не существовало. Затем Вашингтон напрямую пригрозил режиму «Талибан», хотя еще за неделю до начала бомбардировок министр обороны США Дональд Рамсфилд вел речи об «умеренном крыле талибов». Как только началась война, единственным серьезным вопросом был вопрос о том, сколько времени продержится Кабул.

После 11 сентября военные правители Пакистана пытались убедить «Талибан» выдать Усаму, чтобы избежать грядущей катастрофы. Им это не удалось. Более интересным был вопрос о том, удастся ли Пакистану после вывода своих собственных солдат, офицеров и летчиков из Афганистана расколоть режим «Талибан» и взять под контроль его войска, полностью зависящие от боссов в Пакистане. Это была главная цель военного режима, если он намеревался сохранить влияние на будущее коалиционное правительство в Кабуле[113]113
  Книга Тарика Али вышла в свет в начале 2002 года, в конце 2001 года движение «Талибан» потеряло власть в Афганистане.


[Закрыть]. Ему удалось установить контроль над довольно многими боевиками «Талибана». Некоторые вернулись в Пакистан. Другие получили указание сбрить бороды и присоединиться к тем политическим силам, которые торговались за власть в Кабуле.

Я никогда не верил в миф об афганской непобедимости. Правда, в XIX веке афганцы дважды разбили британцев, однако тогда еще не были изобретены вертолеты, реактивные бомбардировщики и управляемые ракеты. Советская армия была разбита благодаря массированной военной и экономической помощи, предоставленной Соединенными Штатами, и прямой военной интервенции из Пакистана.

Мнение, что режим «Талибан» может сопротивляться нападению Запада, было смехотворно. Фактически, вскоре после начала бомбардировок, я предположил в статье в «Гардиан»:

«Бомбардировки Соединенными Штатами Кабула и Кандагара не повлияют на боевую мощь талибов или специальной бригады бен Ладена, состоящей из боевиков-арабов. Тем не менее талибы будут успешно окружены и изолированы. Поражение режима неизбежно. Против него выступают граничащие с афганистаном государства – Пакистан и Иран. Вряд ли режим продержится больше двух недель».

Что же до предполагаемой цели этой операции, то есть захвата Усамы бен Ладена, ее осуществление может оказаться не таким легким, как кажется. Он хорошо защищен и скрывается в горах Памира, а поскольку у него были три недели, чтобы продумать свои действия, он, скорее всего, бесследно исчезнет. Но победу все-таки провозгласят. Запад будет полагаться на короткую память своих граждан. Однако давайте все-таки предположим, что бен Ладен пойман и убит. Насколько это поможет «войне против терроризма»? Другие люди непременно решат подражать событиям 11 сентября другими способами.

Укрепление в Афганистане нового режима, особенно подчиняющегося Западу, будет нелегким делом, принимая во внимание местное и региональное соперничество. Первая попытка была сделана после долголетней гражданской войны моджахедов, последовавшей за коллапсом режима НДПА. В марте 1993 года король Саудовской Аравии и правительства Пакистана и Ирана объединили воюющие исламистские группировки. Подробный, но половинчатый план конституционных преобразований, основанный на разделении властей и создании национальной армии, которая должна быть хорошо вооружена, официально одобрил Исламабад. Было также одобрено и назначение избирательной комиссии для подготовки выборов в Великую конституционную ассамблею, которая должна принять новую конституцию. Несмотря на то что соперничавшие военные вожди, находясь в одном помещении, с трудом скрывали свое отвращение друг к другу, премьер-министр Пакистана Наваз Шариф был так возбужден своим собственным успехом, что предложил, чтобы все они вместе полетели в Мекку и скрепили свое соглашение в самом святом для мусульман городе. Военные вожди – лидеры девяти групп моджахедов, – довольно заулыбались и поднялись на борт самолета. Соглашение в Мекке было надлежащим образом подписано в присутствии короля Фахда (король Саудовской Аравии), которой был в то время compos mentis[114]114
  Compos mentis (англ.) – находящийся в здравом уме и твердой памяти, вменяемый.


[Закрыть]. Наваз Шариф заявил, что история и Аллах никогда не простят того, кто нарушит подписанное в Мекке соглашение. Однако это не помогло. Не успели они вернуться в Афганистан, как между основными группировками началась борьба. Генерал пакистанской армии Сиед Рафакат представил интересное, хотя и необычное объяснение причин этой гражданской войны:

«Пять несчастий, одно за одним, появились из священного чрева джихада: ослабление афганского самосознания, повышенное внимание к этническому происхождению, возникновение сектантства, культ военной диктатуры и привычка иностранных держав вмешиваться во внутренние дела Афганистана. Первое подорвало национальное самоуважение афганцев».

Из «священного чрева» джихада выскользнуло гораздо больше зол: привычка к постоянному поступлению наличных, оружия и героина. Поступление первого и второго прекратилось, как только СССР потерпел поражение в афганской войне. Поступление героина не прекратилась, и все группы моджахедов были в той или иной степени вовлечены в нее: выращивали, производили, распределяли этот наркотик. Пути доставки у разных фракций были различны. Пуштуны использовали пакистанский порт Карачи. Хазарейцы и таджики решили, что проще сотрудничать с мощной русской мафией, которая контролировала распределение героина во всех бывших советских республиках и имела в Албании, а впоследствии и в Косово, колоссальные базы для снабжения Европы. Соперничество между группами моджахедов было основано не столько на этнической вражде, сколько на простой жадности. Когда режим «Талибан» заключил в 2000 году сделку с Соединенными Штатами и согласился сжечь под их контролем свои маковые поля в обмен на 43 миллиона долларов, их конкуренты в НАТО были счастливы. Теперь они стали монополистами. Российская мафия блистательно разгромила пакистанских торговцев героином.

Старых военных диктаторы, которые собирались в Мекке в 1993 году и в Бонне в 2001 году, не было видно. Некоторые умерли. Другие предпочли остаться дома. На этот раз их представители, после тщательной проверки западными разведками и отбора ветераном-посредником из ООН Лахдаром Брахими, одетые в аккуратные европейские костюмы, были безумно рады в угоду своим новым хозяевам декламировать риторические фразы. В Мекке они благодарили всемогущего Аллаха за свою победу над неверными. На этот раз они благодарили «неверных» за свою победу над «плохим семенем Ноя» и «мнимыми мусульманами». Сейчас они говорили медовыми голосами об «одной стране и одной нации, которая, умиротворив сама себя, уверенно движется к модернизации и не представляет никакой угрозы для своих соседей».

Мать Наполеона, когда придворные льстецы поздравляли ее с тем, что у нее так много детей, получивших европейские троны, кисло отвечала: «А надолго ли это?»

Факты таковы: ситуация в Афганистане нестабильна по своей сути. Только фантасты могут предполагать обратное. Мнение, что Афганистан в его настоящем виде может просуществовать несколько лет, смехотворно. В освобожденном Кабуле уже началась скрытая борьба, хотя открытых стычек избегают. Слишком многое поставлено на карту. Запад наблюдает. Деньги обещаны. Путин и Хатами настаивают на осторожности. Но эта дамба прорвется, и скорее рано, чем поздно. Бывший сотрудник ЦРУ Хамид Карзай всегда может работать в Северной Америке или Европе модельером и создавать роскошные одежды в роскошном стиле, проконсул США Залмай Халилзад может вернуться в Белый дом или на работу в «Унокал». А что же делать вымирающему и страдающему народу Афганистана? Как только морская пехота США уйдет, с головой бен Ладена или без нее, альянс обнаружит, что денег на что-либо другое, кроме войны, нет. Бойскаутская болтовня Америки о том, что «мы переделываем мир», предназначена для домашнего употребления. В Афганистане или Косово школы, больницы и жилые дома не вырастут из-под земли с приходом весны, да и с приходом следующей тоже. Я боюсь, что эта история также еще не закончена.

18
Кашмирская история

В долине Кашмира веют смертоносные ветра. Смерть блуждает по региону в разных обличьях, иногда в индийской военной форме, иногда – принимая облик бородатых мужчин, говорящих на языке джихада, вооруженных и присланных сюда Пакистаном. Аллах и Смерть сливаются воедино. Незримое присутствие ядерных ракет не позволяет расслабиться ни одной из сторон. Кашмир, попавший в эту ловушку «между двух огней», задыхается. Впавшие в депрессию и измотанные десятилетиями насилия, многие кашмирцы стали ко всему безразличны. Красоты весны и лета проходят мимо них незамеченными. Боясь даже думать о будущем, люди предпочитают жить настоящим. Угнетенные ситуацией, в которую попали, они молчат на публике и говорят правду шепотом. Они боятся, что Кабул двинет войска в Шринагар и во имя косной религиозности запретит поэзию и музыку, объявит нарушением закона появление женщин на людях без чадры, закроет университет и установит диктатуру священнослужителей. Трудно представить себе Кашмир во власти режима «Талибан», но когда-то также трудно было представить в этой роли Афганистан. Сложная и непредсказуемая комбинация обстоятельств дает иногда врагам света шанс победить. Если только не…

Я думал об этом в прекрасный октябрьский вечер в Нью-Йорке в те дни, когда подходил к концу срок президентства Клинтона, размышляя, есть ли какая-либо альтернатива для ситуации «между двух огней» и что Империя может предложить своим сатрапам из Юго-Восточной Азии. Но сейчас эта страна была поглощена своей собственной избирательной кампанией.

Спускаясь по 8-й авеню в поисках места, где можно подкрепиться, я остановился между 40-й и 41-й улицами, привлеченный мерцающей неоновой вывеской: «К-А-Ш-М-И-Р».

Неоновая стрелка свидетельствовала о наличии в подвале закусочной-забегаловки. Я решил рискнуть. К примитивной зоне приема пищи примыкало продолжение в виде приподнятой деревянной платформы. Табличка на стене гласила, что это Джинна-холл, торжественно открытый в 1996 году премьер-министром Пакистана Навазом Шарифом. Я спросил молодую женщину, видимо из Кашмира, сидящую за кассой, возможно ли, что это был тот самый Наваз Шариф, который сидел в то время в пакистанской тюрьме по обвинению в коррупции и убийствах. Она улыбнулась, но не ответила. Вместо этого она обратила свой взор на «Джинна-холл», где происходил какой-то митинг. Почти все места были заняты, там расположились около двадцати мужчин из Юго-Восточной Азии и одна белая женщина. В «президиуме» за отдельным столом сидели бородатые мужи в традиционных мешковатых брюках и длинных рубахах. Я посочувствовал одному из них. Пораженный жуткой чесоткой, обычной у мужчин-прачек, он был занят своим персональным «джихадом» и весь вечер неприлично чесался.

Выступал чисто выбритый белый американец и просто фонтанировал словами. По жестам и ходульной риторике в нем можно было угадать политика, который мог бы принадлежать к любой партии. Он оказался конгрессменом-демократом, «другом народа Кашмира». Недавно вернувшийся из поездки по стране, он был «глубоко тронут» страданиями, свидетелем которых стал, и теперь убеждал присутствующих, что «мировые лидеры просто обязаны заняться этой проблемой». Бородачи молча кивали, без сомнения вспоминая ту помощь, которую мировые лидеры оказали Кабулу и Косово. Конгрессмен сделал паузу. Он не хотел вводить этих людей в заблуждение: то, что предлагалось, было не «гуманитарной войной», а неофициальным Кемп-Дэвидом. «Здесь не нужны даже Соединенные Штаты, – продолжал он, – здесь нужен какой-нибудь великий человек. Это мог бы быть Нельсон Мандела… или Билл Клинтон».

На бородачей это заявление не произвело никакого впечатления. Один из немногих безбородых мужчин в аудитории поднялся и обратился к конгрессмену. «Пожалуйста, честно рассейте наши тревоги, – попросил он. – В Афганистане мы помогали вам разбить Советскую армию. Вы нуждались в нас тогда, и мы были вам верны. Теперь вы бросили нас ради Индии. Г-н Клинтон поддерживает Индию, а не права человека в Кашмире. Разве так обращаются со старыми друзьями?»

Конгрессмен издал несколько сочувственных звуков и даже пообещал поставить Клинтону на заметку то, что он не был «настойчивым в вопросе о правах человека в Кашмире». Он зря старался. Поднялся бородач и спросил, почему правительство США предало их. Это повторение раздражило конгрессмена. Он обиделся, пожаловавшись на то, что на митинге присутствуют только мужчины. Почему не присутствуют жены и дочери этих мужчин? Бородачи остались пассивными. Почувствовав необходимость глотнуть свежего воздуха, я решил уйти. Когда я поднимался по лестнице, конгрессмен опять изменил тему разговора, рассказывая теперь о замечательной красоте каширской долины, которую он недавно посетил.

Черт с ней, с красотой, подумал я, прекратите убийства. Знал ли конгрессмен или внимавшие ему бородачи о бурном прошлом Кашмира – как исламском, так и неисламском? Знали ли они, что правители династии Великих Моголов при строительстве империи никогда не считали религию краеугольным камнем? Знали ли они о сильных женщинах, которые боролись с правителями в прошлом, или о том, почему Кашмир был продан Ост-Индской компанией местному правителю за жалкие гроши? И почему все это так плохо кончилось? Могли ли бородачи представить себе, что Империя начнет интервенцию в Шринагар и превратит его в Сараево, оккупированное войсками западных стран, в то время как Индия и Китай спокойно будут наблюдать за этим со стороны? Верят ли они в то, что в один прекрасный день «религиозный» Пакистан применит ядерные ракеты, чтобы освободить их?

«Все здания в Кашмире деревянные, – писал в своих мемуарах могольский император Джахангир в марте 1622 года. – Их делают двух-, трех– и четырехэтажными и покрывают земляными крышами, сажают луковицы черных тюльпанов, которые цветут год за годом с приходом весны, и это необычайно красиво. Эта традиция является особенностью народа Кашмира. В этом году в садах дворца и на крыше самой большой мечети тюльпаны цвели просто роскошно…» Описывая озера и водопады, розы, ирисы и жасмин, он называет эту долину «страницей, которую нарисовал карандашом созидания художник судьбы».

Первые мусульманские завоеватели вторглись в Кашмир в VIII веке и потерпели поражение от гималайцев. Воины пророка решили, что спуститься по южным склонам гор в долину невозможно. Победу они одержали через пять веков, в результате дворцового переворота. Буддистский вождь Ринчана из соседнего Ладакха, который и осуществил этот переворот, искал убежища в Кашмире, он принял ислам под руководством некоего суфия с приятно звучащим именем Бюль-Бюль («Соловей») Шах. От обращения в ислам Ринчаны никому не стало бы ни жарко, ни холодно, не будь турецких наемников, из которых состояла элитная гвардия правителя, преданность которых только возросла, поскольку их господин стал их братом по вере. Однако они поклялись подчиняться только самому правителю, а не его преемникам, так что, когда Ринчана умер, власть захватил лидер наемников Шax Мир и основал первую мусульманскую династию, правившую Кашмиром семьсот лет.

На население, однако, повлиять было нелегко, и, несмотря на политику насильственного обращения, большинство кашмирцев приняли ислам только на исходе XV века, когда подходило к концу правление Зайн-аль-Абидина. Фактически, правитель Зайн-аль-Абидин в порыве вдохновения положил конец насильственному обращению индийцев и издал декрет, что те, кого обратили в ислам силой, могут вернуться к собственной вере. Он даже давал индийцам субсидии, предоставив им возможность вновь отстроить храмы, которые были разрушены во времена их отцов. Различным этническим и религиозным группам все-таки не разрешалось вступать в смешанные браки, но они научились мирно жить бок о бок друг с другом. Зайн-аль-Абидин организовывал поездки в Иран и Центральную Азию, чтобы его подданные могли обучиться переплетению книг и резьбе по дереву, а также ковроткачеству и изготовлению шалей. Отсюда берет начало производство знаменитых кашмирских шалей. К концу его правления большинство населения добровольно перешло в ислам, и количественное соотношение мусульман и немусульман с тех пор остается практически постоянным – 85 к 15.

После смерти Зайн-эль-Абидина династия пришла в упадок. Несмотря на преемственность, негодные правители и бесконечные интриги знати проложили дорогу новым завоеваниям. В конечном итоге могольское завоевание в конце XVI века, вероятно, было воспринято большинством людей с облегчением. Землевладельцев и их слуг сменили представители государственной администрации империи Великих Моголов, которые управляли страной гораздо эффективнее. Они реорганизовали торговлю, производство шалей и сельское хозяйство страны. С другой стороны, оставшиеся без местных покровителей кашмирские поэты, живописцы и писцы покинули долину в поисках должностей при дворах императоров из династии Великих Моголов в Дели и Лахоре, и центр культурной жизни страны переместился туда.

Это было тем более печально, что совпало с расцветом кашмирской культуры. Зуни, жена султана Юсуфа, была крестьянкой из селения Цандагар, некий мистик-суфий был очарован ее голосом. Под его руководством она выучила персидский язык и начала писать собственные песни. Проходя однажды по полям со своей свитой, Юсуф-шах, услышав ее голос, также был поражен. Он взял ее ко двору и предпочел многим другим. Итак, Зуни вошла во дворец как королева и взяла себе имя Хабба Хатун («Любимая женщина»). Она писала:

 
«Я думала, что не отказываю себе в удовольствии поиграть, и потеряла себя.
О, ради того дня, который умирает!
Дома я была в уединении, никому не известна,
Когда я покинула дом, моя слава распространилась далеко,
Святые люди сложили все свои добродетели к моим ногам.
О, ради того дня, который умирает!
Моя красота была как склад, полный редких товаров,
Которые притягивали мужчин из всех четырех кварталов;
Теперь мое богатство пропало, я не имею никакой цены:
О, ради того дня, который умирает!
Люди моего отца были высокого положения,
Я стала известна как Хабба Хатун:
О, ради того дня, который умирает!»
 

Хабба Хатун придала кашмирскому языку литературную форму и поощряла синтез персидских и индийских музыкальных стилей. Она ввела моду для женщин носить множество украшений и возродила черкесский обычай татуировать лицо и руки специальными красками и порошками. Священники были в ярости, они видели в Зуни создание Иблиса, или Сатаны, кроме того, она общалась с богохульным распущенным суфием. Однако пока Юсуф-шах оставался на троне, Хабба Хатун была неприкасаема. Она насмехалась над претензиями духовенства, защищала мистические течения в исламе и сама сравнивала себя с цветком, который цветет на плодородной почве и которой нельзя вырвать с корнем.

Хабба Хатун была королевой, когда в 1583 году император из династии Великих Моголов Акбар послал своего любимого генерала захватить королевство Кашмир. Никакого сражения не было: Юсуф-шах поскакал в военный лагерь моголов и капитулировал без борьбы, потребовав для себя только права сохранить трон и чеканить монету со своим изображением. Вместо этого его арестовали и отправили в изгнание. Кашмирская знать, разозленная предательством Юсуф-шаха, посадила на трон его сына Якуб-шаха, но тот был слабым и несдержанным молодым человеком. Он поссорил суннитское и шиитское духовенство, а вскоре Акбар прислал крупный экспедиционный корпус, Который летом 1588 года взял Кашмир. Осенью император Акбар сам явился посмотреть на знаменитые цвета долины.

После того как Акбар отправил мужа Хаббы Хатун в изгнание, ее жизнь круто изменилась. В отличие от двух сильных королев X века, Суганды и Диды, которые поднялись на трон в качестве регентш, Хаббу Хатун выгнали из дворца. Сначала она нашла убежище у суфия, а со временем начала ходить из селения в селение и пела свои песни; в ее голосе зазвучала меланхолия угнетенного народа. Нет никаких данных о том, когда и где она умерла, однако в середине прошлого столетия была обнаружена могила, которая считается местом ее успокоения, – но женщины, оплакивающие исчезновение молодых мужчин, убитых индийской армией или «добровольцами», которые ведут «священный джихад», до сих пор поют песни на ее стихи:

 
Кто сказал ему, где я живу?
Почему он оставил меня в такой муке?
Я, несчастная, полна тоски по нему.
Он взглянул на меня через окно,
Он, который так красив, как мои серьги;
Он заставил мое сердце волноваться:
Я, несчастная, полна тоски по нему.
Он взглянул на меня через щель в крыше,
Запел, как птица, чтобы я могла взглянуть на него,
Потом, мягко ступая, исчез из виду:
Я, несчастная, полна тоски по нему.
Он взглянул на меня, когда я набирала воду,
И я увяла, как алая роза,
Мои душа и тело были объяты пламенем любви:
Я, несчастная, полна тоски по нему.
Он взглянул на меня при свете ущербной луны пред рассветом,
Выслеживал меня, как одержимый.
Почему я пала так низко?
Я, несчастная, полна тоски по нему.
 

Хабба Хатун исповедовала мистическое направление в исламе, находящееся под сильным влиянием суфиев, использующее доисламскую практику. Эта традиция до сих пор сильна в деревне, чем и объясняется равнодушие кашмирцев к более ортодоксальным и воинственным формам этой религии.

Могольские императоры перебрались в свои новые владения. Сын Акбара, Джахангир, перестал бояться смерти, поскольку превзойти красоты Кашмира мог только Рай. Пока его жена и ее брат следили за управлением империей, он размышлял о том, как ему повезло, что он покинул равнины Пенджаба. Он проводил время, покуривая опиум, пробуя сок кашмирского винограда, и разбивал сады вокруг природных источников, так, чтобы в воде, которая каскадами лилась по специально проложенным каналам, можно было видеть отражение восходящего и заходящего солнца. «Если на земле есть рай, то вот он, вот он, вот он», – писал он, перефразируя известный персидский куплет.

К XVIII веку начался медленный упадок исперии Великих Моголов, и кашмирская знать попросила жестокого правителя Афганистана Ахмед-шаха Дуррани освободить их страну. Дуррани исполнил их просьбу в 1752 году, обложив страну двойными налогами и преследуя шиитское меньшинство с такой фанатической энергией, что шокировал кашмирскую знать. Пятьдесят лет правления афганского шаха были отмечены постоянными стычками между суннитами и шиитами.

Однако худшее было впереди. В 1819 году воины предводителя сикхов Ранджита Сингха, уже одержавшие победы в Северной Индии, взяли Шринагар. Не было никакого сопротивления, стоящего упоминания. Кашмирские историки считают 27-летнее правление сикхов, которое последовало за этой победой, самым страшным бедствием, когда-либо постигавшим страну. Главная мечеть в Шринагаре была закрыта, другие стали собственностью государства, было запрещено забивать коров, а бремя налогов вновь стало невыносимым. В отличие от могольских правителей, Ранджит Сингх обложил налогами бедняков. Массовое обнищание привело к массовой эмиграции. Кашмирцы бежали в большие города Пенджаба: Амритсар, Лахор и Равалпинди. Эти города стали новыми центрами кашмирской жизни и культуры. Одним из многих положительных последствий этой эмиграции стало то, что кашмирские повара значительно улучшили местную кухню.

Сикхское правление не продлилось долго, ибо у границ Кашмира стояли новые завоеватели. Вероятно, развернулось самое замечательное предприятие в истории торгового капитализма на индийском субконтиненте. Наделенная британским и голландским государствами правом содержать армию, Ост-Индская компания начала быстро продвигаться вперед со своей базы в Калькутте и после сражения при Плассей в 1757 году захватила всю Бенгалию. В течение нескольких лет император из династии Великих Моголов в форте Дели был на содержании компании, войска которой продвигались на запад, решив отобрать у сикхов Пенджаб. Первая англо-сикхская война в 1846 году закончилась победой Ост-Индской компании, которая по Амритсарскому договору приобрела Кашмир. Однако, обнаружив, какой там царит хаос, быстро продала его за 7,5 млн рупий правителю соседнего Джамму, которой обложил кашмирцев крайне свирепыми налогами. Когда после восстания в 1857 году диктат Ост-Индской компании сменило прямое правление из Лондона, реальная власть в Кашмире и других княжествах перешла к британскому представителю: в эту тихую имперскую заводь обычно направляли новичков из колледжа в Хэйлибери.

Кашмир при догранских правителях жестоко пострадал. После развала государства Моголов была вновь введена барщина, и крестьяне снова получили статус крепостных. Невероятная история, которую в 1930-е годы рассказали кашмирские интеллектуалы, чтобы привлечь внимание к положению крестьян, связана с покупкой махараджей «кадиллака». Когда его величество приехал на этой машине в Пехалгам, восхищенные крестьяне окружили автомобиль и усыпали его капот свежей травой. Махараджа соизволил заметить их присутствие и даже разрешил потрогать автомобиль. Некоторые крестьяне начали плакать. «Почему вы плачете?» – спросил их правитель. «Мы расстроились, – ответил один из плачущих, – потому что ваше новое животное отказывается есть траву».

XX век, добравшись в конце концов до кашмирской долины, принес новые ценности: свободу от иностранного правления, пассивное сопротивление, право создавать профсоюзы и даже социализм. Молодые кашмирцы, получившие образование в Лахоре и Дели, возвращались домой с решимостью вынуть свою страну из удавки махараджи и его колониальных патронов. Когда мусульманский поэт и философ Икбал, сам кашмирец по происхождению, посетил в 1921 году Шринагар, он написал куплет, быстро распространившийся по стране и подогревший возмущение рабочих:

 
От жгучего зимнего холода дрожит голое тело того,
Чье мастерство помогло укутать богатых в королевские шали.
 

Кашмирские рабочие в первый раз вышли на забастовку весной 1924 года. Пять тысяч рабочих государственной шелковой фабрики потребовали повышения зарплаты и увольнения нечестного клерка. Руководство согласилось на небольшое повышение, однако арестовало лидеров протестующих. Тогда рабочие продолжили забастовку. При поддержке британского представителя одурманенный опиумом махараджа Пратап Сингх ввел войска. Рабочие-пикетчики были жестоко избиты, предполагаемые зачинщики забастовки уволены с «волчьим билетом», а главный организатор акции посажен в тюрьму и замучен до смерти.

Через несколько месяцев группа ультраконсервативной мусульманской знати в Шринагаре послала вице-королю Индии, лорду Ридингу, меморандум с протестом против жестоких репрессий:

«Были присланы войска, и бедные, беспомощные, невооруженные и миролюбивые труженики были подвергнуты самому негуманному обращению, на них нападали со штыками, пиками и другим оружием… Мусульмане Кашмира сегодня находятся в жалком положении. Их образованием прискорбно пренебрегают. Хотя они составляют 96 % населения региона, уровень их грамотности составляет всего 0,8 %… До сих пор мы терпеливо сносили равнодушие государства к нашим горестям и нашим требованиям и его произвол по отношению к нашим правам, но наше терпение и покорность имеют пределы».

Вице-король направил эту петицию махарадже, который разгневался. Ему нужна была «попытка подстрекательства к бунту», но у британской администрации не было оснований для репрессий. Поэтому, чтобы бросить махарадже кость, было приказано немедленно депортировать организатора петиции Саададдина Шавла. Ничего не изменилось, даже когда несколько лет спустя махараджа умер, и его заменил племянник, Хари Сингх. Новый, назначенный с одобрения британцев главный министр Кашмира, Альбион Баннерджи, нашел ситуацию нетерпимой. Расстроенный своей неспособностью провести, даже простейшие реформы, он ушел в отставку. «Мусульманское население, составляющее большинство, – заявил он, – абсолютно неграмотно, страдает от бедности и очень плохих экономических условий жизни, особенно в деревнях; им управляют фактически как бессловесным скотом».

В апреле 1931 года полиция вошла в мечеть в Джамму и прервала пятничную хутбу, которая следует за молитвами. Шеф полиции объявил, что ссылки в Коране на Моисея и фараона, которые процитировал проповедник, равносильны подстрекательству к бунту. Это была исключительная глупость, которая неизбежно привела к новой волне протестов. В июне самый большой митинг, который когда-либо видели в Шринагаре, при шумном одобрении народа выбрал одиннадцать представителей, чтобы они возглавили борьбу против национального и колониального угнетения. Среди этих избранных был Шейх Абдулла, сын торговца шалями, который определил жизнь Кашмира на следующие полвека.