Текст книги "Столконовение цивилизаций: крестовые походы, джихад и современность"

Автор книги: Али Тарик

сообщить о нарушении

Текущая страница: 26 (всего у книги 35 страниц)

Соединенные Штаты хорошо понимали суть этих махинаций. Они не только не вступили в войну сразу после того, как она началась, но и ожидали скорой победы Германии. До тех пор пока США не вступили в войну, либеральное общественное мнение было глубоко враждебно к британскому империализму, что злило британских либералов. «Новая республика» опубликовала ряд антиимпериалистических статей, в которых подчеркивалось духовное родство японцев и англичан, мародерствующих в Китае, а в одной редакционной статье четко было дано понять, что газета одинаково не любит немецкий нацизм и британский империализм. Разгневанный этим, выдающийся экономист и либерал Джон Мейнард Кейнс перестал писать для этой газеты. Через шесть десятилетий несколько не слишком выдающихся американских либералов выразили похожее отвращение к серии критических комментариев к иностранной политике США, опубликованных в «Лондонском книжном обозрении» после 11 сентября. Двое из них перестали писать для этой газеты.

На ранних стадиях войны президент Франклин Рузвельт, сделав мелодраматический жест, попросил Черчилля подтвердить, что в случае вероятной победы Германии британский флот поспешит обезопасить побережье на другом краю Атлантики. Было еще не слишком поздно, когда Рузвельт заметил, что Британия, а что еще важнее, Советский Союз пережили нападение нацистов, пустился в манипуляции по поводу разногласий с Японией и спровоцировал конфликт, который и привел Соединенные Штаты к вступлению во Вторую мировую войну[137]137
  Это, конечно, спорный вопрос, но я здесь следую аргументам Гора Видала в «Нью-йоркском книжном обозрении», которые меня убедили.


[Закрыть].

В экономической сфере США неожиданно стали безусловным победителем в двух мировых войнах. Их основные соперники были ослаблены: Германия разделена, Япония оккупирована, Британская империя находилась на грани развала. Их собственная экономика процветала: громадные сырьевые запасы, гармоничный баланс между промышленностью и сельским хозяйством, географией и демографией дали возможность заняться массовым производством нетронутой войной территории.

Однако политические и идеологические лидеры Соединенных Штатов в 1945 году не использовали свое экономическое или военное превосходство, чтобы сокрушить конкурентов. Повышение престижа Советского Союза, его экспансия в Восточной Европе и оккупация им Восточной Германии, вместе с нескончаемыми революциями и войнами за национальное освобождение в Китае, Вьетнаме, Индонезии, Малайзии, на Корейском полуострове и в Индии, показывали, что мир кричит о том, чтобы его переделали[138]138
  Вместо этого он должен был быть разрушен. Во время Корейской войны (1950–1953) и в 1951 году генерал Эмметт О’Доннелл, командир подразделения бомбардировщиков, заявил, что «весь или почти весь Корейский полуостров – это жуткий беспорядок. Все разрушено, нет ничего, что осталось бы нетронутым». Это было не совсем верно. Двадцать оросительных плотин, жизненно важных для выращивания риса, необходимого гражданскому населению Севера, оставались нетронутыми. В 1953 году эта ошибка была исправлена – пять из них были разрушены во время бомбардировок, что стало причиной молниеносного и грандиозного наводнения.


[Закрыть]. В этом хаосе почетное место в конфликте между капитализмом и его врагами получили политика и идеология.

С политической точки зрения это означало необходимость возрождения капиталистической Европы, опустошенной войной. Если бы правители США руководствовались необходимостью отстаивать примат экономики, никакого плана Маршалла не было бы. План имел две цели: установить политическую гегемонию Соединенных Штатов и воссоздать капиталистическую Европу как автономную экономическую единицу. Для того чтобы защитить свои глобальные интересы, Вашингтон должен вновь создать европейский рынок. Это было меньшее зло. Допустить развал Франции, Италии, Западной Германии, Греции и Японии значило бы преподнести их Советскому Союзу на блюдечке с голубой каемочкой. План Маршала и НАТО стали сиамскими близнецами, предназначенными для того, чтобы вести длительную борьбу со старым врагом.

Самодостаточность сырьевой базы, которая была отличительной особенностью США после Второй мировой войны, закончилась. Ту феноменальную волну промышленного производства, которая помогла обеспечить войска союзников во время Второй мировой войны, нельзя было обеспечить только местными источниками сырья.

Соединенным Штатам пришлось импортировать нефть, железную руду, бокситы, медь, марганец и никель. Нужда в нефти означала доминирование в соответствующей части Латинской Америки, Ближнего Востока и Нигерии; железную руду получали из других частей Латинской Америки и Западной Африки, а остальные минералы из Канады, Австралии и Южной Африки.

Политика и экономика стали переплетаться еще больше. Нужда в сырье означала все большую и большую политическую интервенцию. Перевороты и местные войны, создание военных баз США, связи с олигархами в Венесуэле, генералами в Бразилии и Чили и кланом аль-Сауд в Саудовской Аравии стали простейшими путями борьбы против коммунистического врага и защиты экономики США. Эта стратегия не всегда срабатывала так, как предполагали США. Китайские коммунисты в октябре 1949 года захватили страну; революционный подъем в Корее привел к американской интервенции, разделению полуострова и тяжелой войне, которая стоила огромных жертв и создала тупиковую ситуацию. Диктатура мафиозных групп на Кубе была разгромлена партизанскими армиями Фиделя Кастро и Че Гевары в 1959 году; вьетнамцы отказались капитулировать и в конечном итоге, после пятнадцатилетней войны, в апреле 1975 года разгромили Соединенные Штаты.

Роль мирового жандарма, взятая на себя Соединенными Штатами после Второй мировой войны, должна была оказывать влияние в основном на местном уровне. США создали перманентно развивающуюся экономику гонки вооружений, которая стимулировала развитие тяжелой промышленности и поощряла исследования в области электроники, самолетостроения, химии и космоса. Эта промышленность производила товары, единственным покупателем которых было американское государство. Ничего нельзя было поставлять в другие части мира без санкции государства. Экономические достоинства этой модели очевидны. Индустрия вооружений создает стабильный сектор, на который не влияют экономические флуктуации. Это помогает смягчить удар во время экономических спадов, которые стали характерной особенностью капитализма, и защитить экономику от катастрофических кризисов, подобных Великой депрессии. Всем монополиям в оборонной промышленности гарантируется, таким образом, автоматическая прибыль, значит подрядчики будут делать все возможное, чтобы защитить свои инвестиции. Развивается симбиоз между оборонной промышленностью, высшим офицерским корпусом внутри вооруженных сил и политиками, ведущий к образованию прочных связей.

Этот процесс, безусловно, опасен для демократии, и первое предупреждение о том было получено от еще одного знаменитого генерала. В отличие от Батлера, он не был радикалом, он был избранным президентом Соединенных Штатов от республиканцев. Дуайт Дейвид Эйзенхауэр в своем прощальном обращении к нации 17 января 1961 года предостерег страну:

«Сейчас мы уже на десять лет перешагнули середину века, который стал свидетелем четырех крупных войн между великими нациями. Три из них затронули нашу собственную страну. Несмотря на эти войны, Америка сегодня самая сильная, влиятельная и самая продуктивная страна в мире. Заслуженно гордясь своим превосходством, мы уже осознаем, что лидерство и престиж Америки зависят не только от нашего не имеющего себе равных материального прогресса, наших богатств и военной силы, но и от того, как мы используем нашу мощь во имя мира во всем мире.

До начала самого последнего мирового конфликта Соединенные Штаты не имели индустрии вооружений. Американские производители плужных лемехов умели, когда ситуация того требовала, ковать и мечи. Но теперь мы не можем больше рисковать, рассчитывая на импровизированную национальную оборону; мы были вынуждены создать постоянную индустрию вооружений огромного масштаба. Добавим, что три с половиной миллиона мужчин и женщин заняты работой в военных учреждениях. Мы ежегодно тратим на военную безопасность страны больше, чем получают доходов все корпорации Соединенных Штатов.

Такое сочетание громадного штата военных и крупной индустрии вооружений – новый для американцев опыт. Его влияние – экономическое, политическое, даже духовное – ощущается в каждом большом городе, каждом законодательном органе каждого штата, в каждой конторе федерального правительства. Мы признаем настоятельную потребность в таком развитии. Однако мы не должны недопонимать его серьезного значения. В правительственных комитетах мы не должны допускать, чтобы военно-промышленный комплекс, ни намеренно, ни нечаянно, приобретал необоснованное влияние. Возможность его гибельного возвышения на месте выбранной власти существует и будет существовать.

Мы никогда не должны позволять, чтобы это поставило под угрозу наши свободы или демократию. Мы не должны ничего принимать на веру. Только бдительные и хорошо осведомленные граждане могут подчинить надлежащие ячейки гигантского индустриального и военного машинного парка обороны нашим мирным методам и целям, так, чтобы могли процветать безопасность и свобода».

И «бдительные и осведомленные граждане» действительно появились несколькими годами позже, во время войны во Вьетнаме, и добились гораздо большего, чем организованное антивоенное движение. Когда сенатор Уильям Фулбрайт проводил в сенате слушания об этой войне, они регулярно транслировались по американским теле– и радиоканалам. Это дало возможность бдительным гражданам стать еще и осведомленными. Они бросили вызов фантазиям своих генералов, отвергли ложь, сфабрикованную их лидерами, а затем заставили их прекратить войну. Это был звездный час американской демократии. Многих военных, которые вернулись с этой войны домой, она искалечила, но они начали думать самостоятельно, совсем как генерал Смидли Батлер за тридцать лет до того[139]139
  Когда американские солдаты объединились в такие организации, как «Джи-Ай против войны» или «Ветераны против войны» и вышли на демонстрации к Пентагону с лозунгами в поддержку «врагов», которые отказались терпеть поражение, шок, который испытали внутри этого здания, должно быть, был гораздо больше и гораздо глубже, чем от нападения 11 сентября 2001 года.


[Закрыть]. Но этот отказ от империалистического фундаментализма не родился в одну ночь. Он созревал пять лет. Это случилось потому, что вьетнамцы продолжали бороться, они отказались терпеть поражение, несмотря на все жестокости, которым подвергались. С 1966 года империалистический фундаментализм использовал против вьетнамцев химическое оружие. Массовые казни гражданского населения всегда были составной частью военной стратегии США. Использование дефолиантов, гербицидов, ядовитых газов превратило большую часть сельской местности в марсианский пейзаж. Целые области стали некультивируемыми и остаются такими по сей день[140]140
  Несмотря на постоянные требования, никто из официальных лиц США, ни военных, ни гражданских, так и не предстал перед судом за военные преступления. Для тех, кто потерпел поражение, обычно существуют трибуналы, но не в этом случае, потому что победившая страна не получила поддержки, необходимой для создания такого трибунала.


[Закрыть]. Несмотря на все это, вьетнамцы отказались сдаваться. Именно знание об этом привело тех, кого призывали на эту войну, кто сражался на ней и кто терял на ней друзей и родственников, к тому, чтобы задаться вопросом о мотивах и эффективности этой войны и настаивать на том, чтобы ей был положен конец. Лидеры США отказались уступить. Никсон и Киссинджер распространили эту войну сначала на Лаос, а затем на Камбоджу, надеясь изолировать вьетнамцев. Им это не удалось. Тем не менее бомбардировки Камбоджи создали условия для победы фанатичного ультрапатриота Пол Пота. Поскольку он также выступал против вьетнамцев, западные державы тайно поддерживали его в течение многих лет и игнорировали его преступления.

Победа вьетнамцев в апреле 1975 году вызвала волну эйфории на всех четырех континентах. В Южной Африке, Центральной Америке и на Иберийском полуострове настроение было революционным.

Победа сандинистов в Никарагуа в 1979 году стала тяжелым ударом для Вашингтона, который поддерживал диктатуру Сомосы поставками оружия. Освободительная борьба против колониального правления создала новые возможности в Анголе и Мозамбике.

Однако фундаменталисты в Вашингтоне были полны решимости остановить этот процесс. В Африке они сотрудничали с руководством ЮАР, которое послало свою армию в Анголу. Ангольское руководство обратилось к Кубе, которая отправила свои войска на помощь новому режиму. Этих солдат перевозили на советских самолетах и вооружали советским оружием. Постепенно южноафриканцы были вытеснены. В Южной Африке Африканский Национальный Конгресс (АНК) проводил кампанию т. н. «селективного» терроризма против ключевых военных и экономических целей. В Никарагуа Соединенные Штаты вооружили контрас и значительно преуспели в попытках дестабилизировать страну и сделать ее неуправляемой. Через четырнадцать лет после того, как Соединенные Штаты потерпели первое за свою историю реальное поражение, пала Берлинская стена и распался Советский Союз. «Холодная война» внезапно кончилась, но не с шумом, а с писком. Варшавский договор прекратил свое существование. Это было неожиданно. Причина была внутренней: политическое и экономическое банкротство бюрократической элиты, которая управляла Советским Союзом. Последний советский лидер Михаил Горбачев явно не рассчитывал на такой исход. Он хотел провести реформы на всех уровнях. Он был готов создать безъядерную зону от Атлантики до Урала и надеялся на переход от государственной экономики к экономике смешанного типа по модели европейской социал-демократии 1950-х годов, рассчитывая, что Запад поможет России в этом процессе. Он питал фатальные иллюзии в отношении Рональда Рейгана и Маргарет Тэтчер. Они позволили его свергнуть. Что же произошло? В своем эссе историк Георгий Дерлугян, бывший советский гражданин, а ныне житель Чикаго, который был свидетелем этого процесса, пролил свет на этот вопрос:

«Советский Союз не был свален внешней силой, Запад с изумлением смотрел на происходящее и ничего не делал. СССР не был взорван сверху или снизу. Он лопнул изнутри, разлетевшись на фрагменты вдоль институциональных линий разных бюрократических организмов. Коллапс этот произошел, когда руководители среднего звена почувствовали угрозу со стороны Горбачева как главы системы и давление со стороны его новых энергичных соратников и подчиненных. Вспышки агрессии в Восточной Европе в 1989 году вызвали цепную реакцию. Во главе процесса дезинтеграции встали циничные аппаратчики из уже распавшегося Коммунистического союза молодежи. Их путем последовали правители национальных республик и российских регионов, главные бюрократы из экономических министерств и ведомств. Все они стали менеджерами общероссийского рынка. Как во многих разрушающихся империях прошлого, самые подлые слуги – которым придало смелости лишение императоров прав и которых пугал приближающийся хаос – поспешили присвоить имущество, лежавшее прямо под носом. К ним примкнули самые разные проворные торгаши – от претендующих на звание яппи до бывших воротил “черного рынка” и явных гангстеров. Те немногие из этой разношерстной братии, которым повезло больше всего, станут знаменитыми магнатами посткоммунистической России»[141]141
  Георгий Дерлугян. Переделка России («Recasting Russia» by Georgi Derlugian, «New Left Review», II, 12, November-December 2001). [wvw.newleftreview.org]


[Закрыть].

Сжатый комментарий Дерлугяна заставил бы, вероятно, самодовольно ухмыльнуться многих китайских аппаратчиков. Их страну такая судьба миновала. Политбюро в Пекине оказалось умнее советского. Эти две страны были во многом похожи: слабые демократические традиции, бюрократический аппарат, сплавивший партию с государством, длительная монополия власти у Коммунистической партии и потребность сокрушать любые диссидентские проявления снизу. Лидеры обеих стран избрали капиталистический путь развития в точности так, как когда-то предсказывал покойный председатель Мао, однако на этом их сходство кончается.

Советское руководство, стремясь угодить своим новым патронам и отчаянно пытаясь «американизироваться», решилось на «шоковую терапию», рекомендованную «знахарями» из Гарварда. Через десять лет, в 2000 году, статистика поведала итог: неравенство в доходах выросло втрое, треть населения России живет за чертой бедности, преступность и коррупция вышли из-под контроля, а в некоторых частях страны натуральный обмен заменил денежное обращение. Для послевоенного поколения этот опыт стал самым мучительным за всю его жизнь. Добавьте к этому физическое убожество их лидера, Бориса Ельцина, оказавшегося «фальшивым бриллиантом»: аморальный и распущенный клоун, некомпетентный и жадный до неприличия. Запад, боясь худшего, решил поддержать его. Средства массовой информации покорно начали петь дифирамбы новому русскому лидеру.

Преступность и коррупция были обычным делом и в Китае, где многие бюрократы использовали свою власть, чтобы превратиться в капиталистов, выкупив государственную собственность. Однако существовало важное отличие. Хаоса по российской модели здесь удалось избежать. В экономике были отмечены значительные успехи. Китайский капитализм функционировал сравнительно нормально. Уровень его роста был выше, чем в некоторых западных странах, а в Соединенных Штатах он нашел массовый рынок сбыта для своих товаров. Китай начал смотреть в будущее с большей уверенностью.

В то же время Коммунистическая партия сохранила свою монополию на власть. Оказалось, что «рыночный сталинизм» работает и в чисто капиталистических условиях. В отличие от советских и восточноевропейских коллег, китайцы были частично изолированы своей культурой и цивилизацией. Они вовсе не стремились подражать Западу, даже тогда, когда осознали, что не могут обойтись исключительно внутренними резервами. Их экономика требовала интеграции в мировую. Это привело к необходимости вступить во Всемирную торговую организацию (ВТО) и завязать отношения со Всемирным банком и Международным валютным фондом (МВФ). Отрицательные стороны этого были уже знакомы: растущее социальное неравенство, коррупция, масса безработных. Неудивительно, что лишенные работы китайцы – и интеллигенты, и рабочие – начали эмигрировать в другие страны. Несмотря на барьеры, этот поток переселенцев будет расти, поскольку Китай интегрируется в мировой рынок. Символом этого процесса стала проведенная в Нью-Йорке в декабре 2000 года трогательная церемония памяти китайского диссидента Ван Жована, умершего в этом городе. Ему было 83 года, и большую часть своей жизни он провел, стараясь улучшить социально-политические условия в Китае, однако умер Ван Жован в Соединенных Штатах. Речь на панихиде по нему была произнесена другим известным изгнанником, журналистом и писателем Ли Биньянем, наблюдения которого позволили увидеть омерзительные особенности режима:

Ван начинал свою жизнь с высокими идеалами и юношеской энергией; он вложил их в дело Коммунистической партии, лидеры которой сначала исключили его из партии, потом посадили в тюрьму, потом морили голодом и пытали, потом разрушили его семью, потом «простили» и вновь признали его, потом вновь исключили и снова посадили в тюрьму, а в конце концов вынудили его отправиться в изгнание…

Когда мы сегодня смотрим на Китай, видим ли мы тот Китай, на который мы с Ваном надеялись 60 лет назад? Мечтали ли о Китае, где коррупция, жульничество и цинизм стали обычным делом и где нашли себе место беспощадная эксплуатация, болезни, проституция и бандитизм? О Китае, где уровень суицида в сельской местности самый высокий в мире и где «умные» люди не имеют никаких моральных устоев и не хотят их иметь? О Китае, где природную среду нужно восстанавливать десятки лет, если вообще можно восстановить?

Управляемый режимом, который никогда не обратит свой взгляд на десятки миллионов безвременно погибших от голода, вызванного «большим скачком», и до сих пор жестко подавляет любую личность или организацию, которая выступает – или может выступить – против него? Это ли это место, где Ван думал окончить свои дни, когда начинал свой жизненный путь?

Главная причина успеха китайского капитализма заключается в тех политических и экономических сделках, которые его лидеры заключали с Соединенными Штатами с 1970-х годов, когда еще был жив Великий кормчий, и которые продолжаются и поныне. Решение китайского руководства развязать войну с Вьетнамом, чтобы наказать его за разгром Соединенных Штатов, было принято отчасти с целью выразить солидарность с союзниками. Война произвела желаемый эффект. Несмотря на вопиющее нарушение самых элементарных прав своих граждан, капиталистические страны Запада продолжали обращаться с китайским режимом как с «самой любимой нацией». Как мы увидим впоследствии, такой альянс имеет свои пределы, но до сих пор хорошо служит обеим сторонам.

К Советскому Союзу отношение всегда, если не считать военные 1942–1945 годы, было отрицательным. Это был исторический враг Запада. Своей революцией он бросил перчатку капиталистическому порядку, а через 70 лет исчез с карты мира. Как отреагировали Соединенные Штаты на исчезновение Советского Союза? На его месте, конечно, появилась Россия, а также с десяток девственных республик, страстно желающих, чтобы Запад занялся их дефлорацией. Кроме того, была еще Восточная Европа – богатая пожива для имперских держав, – и она досталась им даром. Михаил Горбачев отдал Восточную Германию, ничего не попросив взамен. Центральная Европа, затаив дыхание, ждала решения своей судьбы. И победа капитализма казалась полной.

Несмотря на то что Советский Союз в течение многих десятилетий не представлял серьезной угрозы в качестве разносчика революционной заразы, само его существование вдохновило антиколониальное движение на трех континентах, дало возможность вьетнамцам и кубинцам сопротивляться и выжить, вооружило АНК в Южной Америке и обеспечивало европейскую социал-демократию основой для сопротивления реформам различных капиталистических элит. Развал его отметил конец эпохи. Возник мир, еще не попавший под полный контроль торжествующей «Американской империи», и она, открыв ящик Пандоры, выпустила на него своих монстров. Кто и как будет устанавливать в мире новый порядок? Что остается делать военно-промышленному комплексу, если никаких конфликтов больше нет? Можно ли срочно изготовить врагов? Как эффективнее всего контролировать континентальную Европу? Как удержать на «коротком поводке» Германию и Японию?

С падением коммунизма государственные интеллектуалы «Американской империи» начали обсуждать славное будущее. Идеологическая и экономическая победа была полной, но освободился ли на самом деле мир от конфликтов? Первая серьезная попытка придать победе теоретическое обоснование была предпринята в июле 1989 года с опубликованием эссе Фрэнсиса Фукуямы «Конец истории?» в «Национальных интересах». Фукуяма, бывший работник Государственного департамента, чей гибельный совет пакистанскому военному диктатору генералу Зия-уль-Хаку (1977–1989), держаться подальше от Индии, привел к разгрому либералов и демократов в Пакистане[142]142
  См. Т. Али. История Кашмира.


[Закрыть].

Основной тезис Фукуямы, позаимствованный из сочинений Гегеля и Кожева, состоял в том, что разгром нацизма во Второй мировой войне и дезинтеграция Советского Союза сорок пять лет спустя, а также победа либеральной демократии отметила окончание гуманистической эволюции человечества[143]143
  Фукуяма невероятно раздражали грубые интерпретации его работы, в которых регулярно подчеркивалось, что он на все времена исключил конфликты из истории человечества. Он решительно это отрицал, спокойно заявив мне во время рекламной паузы в телевизионной программе, где мы обсуждали бомбардировки Белграда Америкой, что, как это ни печально, либералы действительно его не поняли. Марксисты, исходя из своего понимания Гегеля, выражались четче, и хотя Фукуяма был не согласен с эссе профессора Андерсона, однако признал, что «он понял мои аргументы лучше, чем кто-либо другой». См. критический анализ Пэрри Андерсона «“Конец истории” в зоне военных действий», Лондон – Нью-Йорк, 1992. Впоследствии, 20 сентября 2001 года, Фукуяма подписал «Открытое письмо президенту», вместе с такими защитниками либерально-демократической цивилизации, как Уильям Кристол, Джин Киркпатрик, Ричард Перл, Мартин Перетц, Норман Подгорец, Чарльз Краутхамер и другие. В этом письме выражена полная поддержка Бушу, его убеждают «захватить или убить Усаму бен Ладена» и предупреждают, что неудача с вторжением в Ирак и свержением Саддама Хусейна «означала бы начало капитуляции или даже полную капитуляцию в войне с международным терроризмом». Это следовало бы сделать, «даже если доказательства напрямую не связывали бы Ирак с нападением 11 сентября…» Вот чистейшее выражение империалистического фундаментализма, или патриотизма, как это называется в Соединенных Штатах.


[Закрыть]. Это конец, потому что идти дальше некуда. Национализм и религиозный фундаментализм – это прибитый к берегу мертвый груз далекого прошлого. И это победа не только Запада. На Востоке успех Японии, Южной Кореи и Тайваня также возвестил о дальнейших изменениях в этом направлении. Либеральная демократия стала высшей точкой эпохальной победы капитализма, и его структуры будут поддерживать экономическую конкуренцию между государствами, что, вероятно, продлится до конца времен. Некоторые конфликты будут продолжаться, но они будут носить второстепенный характер; эти булавочные уколы не смогут бросить вызов гегемонии либерализма. Это эссе имело такой успех, что молниеносно превратилось в бестселлер, переведенный на все основные европейские языки, и ведущие писатели и фельетонисты всего мира, если и не читали, то постоянно на него ссылались.

В кратчайшие сроки оно стало катехизисом новых глобалистов. После чего книга практически исчезла. Стояло лето 1993 года, когда Сэмюэль Хантингтон, бывший «эксперт по мятежам» во Вьетнаме при администрации Джонсона, впоследствии директор Института стратегических исследований Гарвардского университета, опубликовал свою статью «Схватка цивилизаций?» в сборнике «Международные отношения», которая мгновенно вызвала глобальную полемику. Как впоследствии объяснял Хантингтон, «статья задела за живое всех цивилизованных людей». Эта статья стала книгой, а позднее, благодаря Усаме бен Ладену, бестселлером, а автор – пророком. Задуманные главным образом как полемика с Фрэнсисом Фукуяма и его «Концом истории?», тезисы Хантингтона утверждали, что, хотя сокрушительное поражение коммунизма положило конец идеологическим спорам, это еще далеко не «конец истории». Впредь культура, а не политика или экономика будет доминировать в мире и делить его на части.

Он составил список из восьми основных культур: западная (европейская), конфуцианская, японская, исламская, индуистская, славянско-православная, латиноамериканская и, может быть, африканская. Почему «может быть»? Потому что он не был уверен, что Африка действительно цивилизованна. Символом каждой из этих цивилизаций, сформированных отличной от других системой ценностей, является религия, которая, как заявил Хантингтон, «возможно, стала той главной силой, которая мотивирует и мобилизует людей». Главное разделение пролегало между Западом и остальным миром, потому что только Запад ценил «индивидуализм, либерализм, конституционализм, права человека, равенство, свободу, власть закона, демократию и свободный рынок». По этой причине Запад (читай: Соединенные Штаты) должен быть готов военной силой бороться с угрозами, исходящими от цивилизаций-соперников. Предсказуемо, что двумя самыми грозными противниками Запада являются ислам и конфуцианство (нефтеносные районы и экспорт китайской продукции), и если они когда-нибудь объединятся, то могут стать угрозой существованию коренной (западной) цивилизации. Заключение звучит зловеще: «Мир не един. Цивилизации и объединяют, и разделяют человечество… кровь и вера – вот понятия, при помощи которых люди идентифицируют себя, за родную кровь и веру они сражаются и умирают». Другие фундаменталисты с восторгом согласились бы с этими сантиментами.

Этот простой, однако политически удобный анализ обеспечивает невероятно полезное прикрытие политиканам и идеологам в Вашингтоне и во всем мире. В исламе видят самую большую угрозу, потому что наибольшая часть мировой нефти добывается в Иране, Ираке и Саудовской Аравии. В то время когда Хантингтон писал свое эссе, Исламской Республике Иран было 14 лет, и она считалась враждебной «Великому сатане», социальная, экономическая и военная мощь Ирака все больше и больше размывалась послевоенным конфликтом в Заливе, и только Саудовскую Аравию хранили Небеса, поскольку ее монархию защищали американские войска. «Западная цивилизация» (которую в этом деле поддерживали ее коллеги – конфуцианцы и православные славяне) вынудила погибать медленной смертью, как я упоминал в одной из предыдущих глав, 300000 иракских детей, в то время как альянс либеральных демократов с ваххабитами защищал нефтяные скважины в восточных провинциях Саудовской Аравии.

Чтобы ответить Хантингтону и другим торговцам цивилизациями, нужно учесть два факта. Первый, как я постарался показать в этой книге, состоит в том, что исламский мир в течение более чем тысячи лет вовсе не был монолитным. Социально-культурные различия между сенегальцами, китайцами, индонезийцами, арабами и мусульманами Южной Азии столь же сильны, как и сходство, которое они имеют с немусульманскими членами тех же самых народов, наций и культур. На протяжении последнего века исламский мир ощущал огненное дыхание войн и революций точно так же, как и все остальные сообщества в мире. Семидесятилетняя «война империализмов» – США и СССР – повлияла на каждую отдельную «цивилизацию». Коммунистические партии рождались, росли и получали поддержку масс не только в лютеранской Германии, но и в конфуцианском Китае и мусульманской Индонезии. Только англосаксонская зона, включающая Британию и Северную Америку, сопротивлялась этой «инфекции».

В 1920—1930-е годы в арабском мире, как и Европе, интеллектуалы с равным успехом склонялись в сторону космополитизма просвещенных марксистов и в сторону непросвещенного популизма Муссолини или Гитлера. Либерализм, который считали идеологией Британской империи, был менее популярен. Точно так же обстоят дела и сегодня. Некоторые мусульманские партизаны в Палестине и Чечне читают работы Че Гевары и Во Нгуен Зиапа. Некоторые мусульманские мыслители в начале 1960-х годов, в частности Али Шариати и Сайид Кутб, высоко ценили работы радикального националиста и сторонника Петена Алексиса Карреля, работы которого жадно изучаются сегодня в тренировочных лагерях Французского Национального фронта[144]144
  Алексис Каррель (1873–1944) – удивительно одаренный хирург, который покинул Францию, чтобы сделать карьеру во Французской Канаде, а позднее в Соединенных Штатах. Он был лауреатом Нобелевской премии по медицине, что способствовало повышению его авторитета и доверия к его словам. Каррель написал множество работ о евгенике и проблемам расовой чистоты. Понятия «улучшение расы» и «чистота расы» стали центральными в его трудах, Каррель считал, что скандинавские народы являются одной из самых цивилизованных и «чистых» белых рас (скорее всего, потому, что они наградили его Нобелевской премией). Он стал большим почитателем Бенито Муссолини, несмотря на то, что итальянский диктатор обладал смуглым цветом кожи, присущим средиземноморской расе. Каррель критиковал либеральных демократов за то, что они отказались от религии, и утверждал, что в этом состоит причина их «слабости и неэффективности». В 1933 году он стал серьезно заниматься евгеникой и утверждал, что «евгеника необходима для сохранения сильных. Великая раса должна преумножать своих лучших представителей». Во время Второй мировой войны он вернулся во Францию и написал книгу в поддержку режима Виши, став постоянным гостем в немецком посольстве. Каррель умер перед самым освобождением и тем самым избежал суда и обвинения в коллаборационизме.


[Закрыть].

Позднее, после Второй мировой войны, Соединенные Штаты поддерживали наиболее реакционные режимы, считая их бастионом борьбы против коммунизма, а также религиозного или светского национализма. Чаще всего это были радикальные исламские фундаменталисты: «Братья-мусульмане» против Насера в Египте, «Масджуми» против Сукарно в Индонезии, «Джамаат-э-Ислами» против Бхутто в Пакистане, а позднее Усама бен Ладен и его друзья против просоветски настроенного коммуниста Наджибуллы. Когда талибы в 1966 году взяли Кабул, то первое, что они сделали, схватили Наджибуллу во временном лагере ООН, где он искал убежища, и убили его. После чего его обнаженное тело с засунутым в рот пенисом и яичками было повешено на всеобщее обозрение, чтобы жители Кабула могли видеть, какую высокую цену должен заплатить любой неверный. И ни один общественно-политический лидер или ведущий писатель Запада, насколько мне известно, не выразил своего мнения по этому поводу. Схватка цивилизаций?

Единственными исключениями были Иран и Ирак. В 1960-е годы у Ирака не было никакого потенциала для создания конфессиональной организации. Коммунистическая партия была самой значимой социальной силой в стране, и ей нельзя было позволить победить. Соединенные Штаты поддержали террористическое крыло партии «Баас», которое сначала искоренило коммунистов, а потом профсоюзы рабочих нефтяной промышленности. Саддам Хусейн подчинился и получал от Запада подачки в виде оружия и торговых контрактов до тех пор, пока совершил фатальную ошибку в 1990 году в отношении Кувейта. В Иране, как я уже писал в одной из предыдущих глав, Запад поддержал деспотичного шаха, модернизм которого был дополнен инструментами для пыток, сделанными на заказ в Британии. За светской оппозицией, которая сделала вполне удачную попытку избавиться от шаха, охотились британская разведка и ЦРУ. Вакуум власти скоро заполнило духовенство, которое правит страной и сегодня.

Это говорит о том, что старый добрый империализм уже давно и целеустремленно преследует собственные интересы – экономические, политические и военные.

Доминирующее положение Западу обеспечили передовая наука и технологии[145]145
  Недостаток военного флота серьезно препятствовал развитию индийской торговли, что ускорило ослабление Индии эпохи Моголов в конце XVII и в XIX веках. Португальские, голландские и английские купцы были вооружены новейшими технологиями. Это стало особенно четко видно в середине XVII столетия, когда португальцы утвердили монополию своего военного флота в Индийском океане, потопив корабли с паломниками, направлявшиеся в Мекку. А позднее, когда британцы использовали свои пушки, чтобы сломить сопротивление укреплений Усун в Китае, ставший на защиту торговцев опиумом, а за пушками стояли христианские миссионеры, готовые обратить этих язычников в свою веру.


[Закрыть]. Он доминировал на региональном уровне до 1917 года, после этого – уже в глобальном масштабе, а со времени кончины Советского Союза занят переделками в мировом масштабе. Одной из них стало расширение НАТО, направленное на изоляцию России от вновь образовавшихся государств (бывших союзных республик) с тем, чтобы гарантировать надлежащую защиту интересов США в этом регионе. Зачем же еще существует НАТО, как не затем, чтобы контролировать европейцев? И есть ли какая-то другая причина для громадных расходов США на вооружение, кроме защиты имперского наследия? Сегодня американский империализм является самым мощным. Его оборонный бюджет на 2000 год составил 267,2 миллиарда долларов, что больше, чем военные бюджеты Китая, России, Индии, Германии и Франции вместе взятые. Если добавить к военным расходам США военные расходы НАТО, Японии, Южной Кореи и Израиля, то получится 80 % общемировых расходов. Единственной разумной причиной для этого является сохранение господства Соединенных Штатов над своими собственными союзниками. Выводы старого генерала Батлера сегодня еще более уместны. Это глобальное протекционистское вымогательство. В обмен на защиту интересов некоторых своих союзников США требуют платить высокую цену. Именно активное сальдо торгового баланса и долларовые запасы Японии, например, помогли подержать статус доллара как мировой валюты. Известный американский историк Чалмерс Джонсон рассказал воистину очаровательную историю о том, как работает эта система. Джонсон не обычный ученый-«антиамериканист» или «оксиденталист», которого критикует как государство, так и интеллектуалы от власти[146]146
  Интеллектуалы от власти – это те, кто работал для государственной машины США и часто был порожден ею: Киссинджер, Бжезинский, Фукуяма и Хантингтон – типичные представители этого племени, однако гораздо большее их количество работало на менее высоком уровне, в том числе журналисты из «Нью-Йорк тайме» или «Вашингтон пост». Эти интеллектуалы от власти делятся на множество категорий. Один из них помпезно называет себя и себе подобных «историками настоящего». Эта группа состоит из одаренных журналистов, которые кружат над мировым кризисом, как хищные стервятники, стремясь первыми добраться до трупа. Их труды отнюдь не без достоинств, часто они находят интересную и полезную информацию, однако в основе их работы лежит закон самоограничения, поскольку им нужно поддержать хрупкое равновесие между правдой и заказом имперской власти. Их писания, претендующие на то, чтобы называться объективными обзорами, появляются в публикациях по всему миру, однако их «родина» – «Нью-йоркское книжное обозрение», которое со рейгановских времен отражает взгляды либерального крыла Государственного департамента.
  Новым типом интеллектуалов от власти является журналист-интеллектуал из стран «третьего мира». Он или она в прошлом были антиимпериалистами, но быстро приспособились к новому порядку, стали экспертами по беззакониям Саддама Хусейна и т. д. Этот тип интеллектуалов от власти был в самом большом почете во время войн в Заливе и в Афганистане, и похвалы, расточаемые таким журналистам имперским государством и его институтами, и их расположение ударили ему в голову. Он начал воображать, что его слова имеют значение, и что он сможет направить политику США в более «прогрессивном» направлении. Он умолял «великую державу» никогда не покидать этот регион, восклицая «Не бросайте нас одних!». Такая мольба – оборотная сторона отчаяния. Целый слой бывших радикалов больше не верит в способность народа к самоосвобождению; и эти люди стали апологетами нового колониализма.


[Закрыть]. Он происходит из семьи военно-морского офицера с Западного побережья. Его отец участвовал в обеих мировых войнах. Сам Джонсон был резервистом военно-морской авиации и служил на флоте, находящемся на территории Японии, потерпевшей поражение в войне. Осознав, что несет «пассивную службу», он вернулся домой, поступил в Беркли и стал изучать Китай и Японию. Его не затронули студенческие волнения 1960-х годов, и он никогда не принадлежал левым. Он одобрял войну Соединенных Штатов во Вьетнаме. Именно мобилизация сил американской империи после «холодной войны» сделала его одним из самых радикальных критиков режима США, а его последняя книга «Отдача» подверглась глупой критике со стороны американофилов и ура-патриотов в США. В «Отдаче» Чалмерс Джонсон утверждает, что американская империя перенапрягает свои силы, и чем дольше она борется за поддержание своего статуса, тем более болезненным будет возмездие. Он сравнивает суммы, потраченные на защиту Персидского залива, – 50 миллиардов долларов из годового оборонного бюджета США, – со стоимостью импортной нефти, которая составляет всего 11 миллиардов и покрывает 10 % потребностей США в нефти. Такое же количество нефти удовлетворяет одну четверть европейских и половину японских нужд. Это не столько «пост-империализм», сколько «ультраимпериализм». Возможно, среднему гражданину на Западе он не виден, однако остальной мир отлично знает о его существовании.