Текст книги "Убю король и другие произведения"

Автор книги: Альфред Жарри

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 33 страниц)

III
Уведомление о составлении протокола

 В год тысяча восемьсот девяносто восьмой, десятого февраля в восемь часов утра, на основании статьи 819 Кодекса гражданского судопроизводства и по ходатайству г-на Простак (Жак), действующего как от своего имени, так и по поручению госпожи своей супруги, владельцев дома 100-бис, расположенного в Париже по улице Золотарей, поскольку находится означенное владение на участке, вверенном моему и мэрии П-го округа управлению,

Я, НИЖЕПОДПИСАВШИЙСЯ РЕНЕ-ИЗИДОР СКОТОРЫЛ, ИСПОЛНИТЕЛЬ СУДА ПО ГРАЖДАНСКИМ ДЕЛАМ ДЕПАРТАМЕНТА СЕНА С ЗАСЕДАНИЕМ В ПАРИЖЕ, ГДЕ СОБСТВЕННОЛИЧНО И ПРОЖИВАЮ НА МОЩЕНОЙ УЛИЦЕ, 37,

издал повторное предписание ИМЕНЕМ ЗАКОНА И ПРАВОСУДИЯ г-ну Фаустроллю, доктору, занимающему разнообразные помещения, отнесенные к поименованному владению 100-бис улица Золотарей, и проживающему по данному адресу, пусть и обозначенному номером 100, – находясь перед которым и стучав без счета, никакого ответа не добилися, а потому отбыли в Париж к г-ну Соларкаблю, комиссару полиции, каковой оказал нам неоценимое содействие в нижеследующей операции:

– по предъявлении уплатить мне, судебному исполнителю и уполномоченному, сумму в Триста семьдесят две тысячи франков двадцать семь сантимов, составляющих Одиннадцать сроков платы за проживание в вышеозначенных помещениях, истекшие к первому января сего года, не считая прочих сборов, кои уплатить отказался —

Посему и был наложен арест и помещены под защиту ЗАКОНА И ПРАВОСУДИЯ следующие предметы:

IV
О равных книгах доктора

По вскрытии замков означенного владения г-ном Шнифером, слесарем, проживающим в г. Париже по адресу: улица Николя Фламеля, 205, были обнаружены: кровать с медною крашеной сеткой двенадцати метров длиной без матраца ниже́ белья; слоновой кости стул; стол – тонкой работы, ониксовый, с золотом; двадцать семь томов книг, разрозненных, сброшюрованных, а равно и переплетенных, перечень коих следует:

1. Бодлер, том переводов из Эдгара По.

2. Бержерак, «Сочинения», II том, включающий «Историю государств и империй Солнца» и «Историю птиц».

3. Евангелие от Луки, на греческом.

4. Блуа, «Неблагодарный попрошайка».

5. Колридж, «The Rime of the Ancient Mariner».

6. Дарьен, «Вор».

7. Деборд-Вальмор, «Клятва малюток».

8. Эльскамп, «Резные миниатюры».

9. Том «Пьес» Флориана.

10. Один из томов «Тысяча и одной ночи» в переводе Галлана.

11. Граббе, «Scherz, Satire, Ironie und tiefere Bedeutung», комедия в трех актах.

12. Кан, «Сказка о золоте и молчании».

13. Лотреамон, «Песни Мальдорора».

14. Метерлинк, «Аглавена и Селизетта».

15. Малларме, «Стихи и проза».

16. Мендес, «Гог».

17. «Одиссея», издание Тойбнера.

18. Пеладан, «Вавилон».

19. Рабле.

20. Жан де Шильра, «Час сладострастия».

21. Анри де Ренье, «Яшмовая трость».

22. Рембо, «Озарения».

23. Швоб, «Крестовый поход детей».

24. «Убю король».

25. Верлен, «Смиренномудрие».

26. Верхарн, «Поля в бреду».

27. Верн, «Путешествие к центру земли».

Помимо оных – три гравюры, висевших на стене, афиша Джейн Авриль Тулуз-Лотрека, еще одна – Боннара, из «Белого обозрения», затем портрет г-на Фаустролля работы Обри Бердслея и совсем уж ветхая картина, лишенная, по общему мнению присутствующих, всякой ценности, – «Святой Кадо» печатни Обертюр, что в Ренне.

Касательно подвала: проникнуть в оный вследствие затопления не представилось возможным. Сверху помещение показалось нам заполненным винами и крепкими напитками, без малейшего признака бочек или же бутылок – смешанными, как есть, на высоту в два метра.

Попечителем означенного имущества в отсутствие ответчика назначен мною г-н Дельмор де Пьонсек, один из поименованных мною ниже понятых. Продажа собственности с торгов будет произведена в день, установленный позднее, в полдень, на Оперной площади.

Во всем описанном и был составлен настоящий протокол, коему посвятил я с восьми утра и до без четверти трех часов пополудни своего рабочего времени, и одну копию оставил для ответчика заботам г-на вышеуказанного комиссара полиции, вторую же у попечителя, с условием непременного описания и оглашения конфискуемого имущества, и все в присутствии и с содействия гг. Дельмора де Пьонсека и Трахона, посыльных по разного рода поручениям, проживающих в Париже, Мощеная улица, дом 37, выступавших предписанными законом понятыми и заверившими со мною копию и настоящий оригинал. За составление: тридцать два франка 40 сантимов. Пошло на копии два листа особого тиснения бумаги, за каковую и причитается один франк 20 сантимов. Подпись: Шнифер. Подпись: Соларкабль, комиссар. Подпись: Дельмор де Пьонсек, подпись: Трахон, понятые. Подпись: Скоторыл, судебный исполнитель. Внесено в книгу регистрации в Париже 11 февраля 1898 года. Получено за внесение: пять франков. Подпись: Онжебальда́… (Неразборчиво.)

V
Уведомление о решении продавать имущество по месту проживания

 В год тысяча восемьсот девяносто восьмой, четвертого июня, по ходатайству г-на и г-жи Простак (Жак), из коих супруг проживает в Париже по Мощеной улице номер 37, что вне всякого сомнения помещает его под мое, а равно и мэрии П-го округа управление; Я, Рене-Изидор Скоторыл, ИСПОЛНИТЕЛЬ суда первой инстанции департамента Сена с заседанием в Париже, где собственнолично и проживаю в доме 37 по Мощеной улице, скрепил моей подписью, уведомил, предъявил и на той же гербовой бумаге оставил копию г-ну Фаустроллю…

Исходя из того, что отпущенных пол-листа марок специального гашения по шестидесяти сантимов совершенно недостаточно для составления описи всех тех чудес, что обнаружили мы у господина Фаустролля, изрядно отпив из его подвала, в каковой он нас сам препроводил, податель сего испрашивает у г-на Председателя Суда по гражданским делам департамента Сена временного позволения – ввиду того, что стоимость марок рискует значительным образом превысить выделенные на гашение средства – изложить последовавшие затем события на обыкновенной писчей бумаге, дабы сохранить для Закона и Правосудия память об упомянутых чудесах и воспрепятствовать угасанию последней.

VI
О корабле доктора – обычном решете

Ч.-В. Бойсу

Приподняв покрывало, растекшееся по кровати с медной крашеною сеткой, которую мне так и не довелось конфисковать, доктор Фаустролль обратился к моей персоне и, так со мною говоря, изрек:

– Охотно допускаю, что вы, Скоторыл, судебный исполнитель и уполномоченный, не имеете ни малейшего представления о капиллярности или поверхностном натяжении, о невесомых мембранах, равносторонних гиперболах и плоскостях с нулевым искривлением – как равно и о поразительной эластичности той пленки, которая образует, если угодно, кожный покров воды.

Из тех, кто умеет скользить по поверхности пруда – сверху или же под ней, – точно по дубовому паркету, мне известны лишь водяные скорпионы на ножках тоньше паутинок, да личинки комаров: конечно, если не считать святых или блаженных, рассекавших волны в каменных яслях и на плащах из грубой ткани, да пожалуй, Христа, гулявшего по морю босиком, – а также меня самого.

Конечно, человеку удалось создать ткани, пропускающие воздух и пар – так, что сквозь них можно даже задуть свечу, – но вместе с тем непроницаемые для жидкостей; мешки из таких тканей способны неограниченно долгое время удерживать свое текучее содержимое. Один мой коллега, Ф. де Ромильи, сумел даже вскипятить воду внутри колокола, дно которого было затянуто довольно крупного плетения марлей….

Меж тем, эта кровать двенадцати метров длиною есть вовсе не кровать, а самый настоящий корабль, принявший форму вытянутого решета. Ячейки здесь достаточно крупны для того, чтобы пропустить иглу, а вся сетка смочена в горячем парафине, после чего ее с силой встряхнули – так, чтобы, покрывая проволочный каркас, эта субстанция (которая всегда отталкивает воду) оставляла бы пустыми отверстия общим числом в пятнадцать миллионов четыреста тысяч. Когда я плыву по реке, водная пленка натягивается отверстиями, а стало быть, текущая под ней жидкость может проникнуть внутрь корабля, только если этот эпидермис прорвется. Однако выпуклость его округлого киля не искажена ни единым выступом, а удар волны при спуске на воду, стремительном преодолении порогов и прочем будет погашен внешним обтекателем – он не смазан парафином, ячейки в нем значительно шире, и их всего лишь шестнадцать тысяч; к тому же, киль предохраняет от царапин тростников и парафиновое покрытие – как изнутри прочнейшая решетка защищает его от повреждения ногами.

Таким образом, мое решето способно плавать не хуже корабля, перевозить грузы любой тяжести и при этом не пойти ко дну. Более того, как заметил в беседе мой образованнейший друг Ч.-В. Бойс, обычное сито превосходит остальные суда в том, что, даже если внутрь него пролить воду, оно все равно не потонет. Идет ли речь об извергаемом мной растворе солей мочевой кислоты или перехлестнувшей через борт волне, излишек жидкости свободно проходит сквозь ячейки вниз, сливаясь с теми волнами, что плещутся под днищем.

Сей неизменно сухой челн (предназначенный для трех лиц) избираю я отныне своим обиталищем, ибо мне предстоит покинуть этот дом.

– Да уж похоже, – вставил я, – коли снятые помещения остались без обстановки…

– Собственно, – продолжал доктор, точно не слушая меня, – у меня есть и другой челн, куда красивее, из кварцевых нитей, растянутых на арбалете; но в настоящее время при помощи тончайшей соломинки я расположил там 250.000 капелек касторового масла, вроде росы, что оседает на паутине: совсем крохотных и побольше, и если последние от естественного натяжения гибкой жидкостной мембраны подрагивают шестьдесят четыре тысячи раз в секунду, то первые – целых полмиллиона раз. Выглядит этот челн точь-в-точь как настоящая паутина, и даже мух ловит с тем же проворством. Но места в нем хватит лишь на одного.

Принимая во внимание, что этот челн способен вынести троих, меня сопроводите вы, а позднее я представлю вам еще одного пассажира – возможно, даже нескольких пассажиров, ведь я беру с собою всех существ, счастливо ускользнувших от вашего ЗАКОНА И СПРАВЕДЛИВОСТИ меж строк изъятых вами книг.

Покуда я пересчитаю их и призову помянутого мною персонажа, вот вам составленная мною рукопись: вы можете конфисковать ее двадцать восьмой и почитать – не столько даже для того, чтоб скрасить ожидание, сколько в попытке лучше понять меня во время путешествия, ваших соображений о необходимости которого я не спрашиваю.

– Да, но путешествовать в решете…

– Челн приводится в движение не только лопастями весел, но и присосками на кончиках пружинных рычагов. Что же до киля, то он скользит на трех одноуровневых роликах из закаленной стали. Окончательно убеждает меня в точности расчетов и непотопляемости корабля тот факт, что, следуя моей веками не менявшейся привычке, мы будем путешествовать не по воде, а по земной тверди.

VII
О немногих избранных

Пронесшись по страницам двадцати семи равных меж собою и ему самому книг, Фаустролль увлек за собою в третье измерение:

От Бодлера – Тишину Эдгара По (позаботившись перевести бодлеровский перевод на язык эллинов).

От Бержерака – драгоценное дерево, которым стали в стране Солнца царь-соловей и его подданные.

От Луки – Искусителя, что возвел Христа на высокую гору.

От Блуа – Невестин кортеж, черных свиней смерти.

От Колриджа – арбалет старого морехода и странствующий по волнам скелет мертвого корабля (он лег на дно челна, точно второе решето).

От Дарьена – алмазные коронки бурильных машин с Сен-Готарда.

От Деборд-Вальмор – утку, которую лесоруб положил к ногам детей, и пятьдесят три дерева с зарубками на коре.

От Эльскампа – кроликов, метавшихся по простыням и обернувшихся сложенными горстью ладонями, что сжимают круглую, как яблоко, вселенную.

От Флориана – лотерейный билет Скапена.

Из «Тысячи и одной ночи» – глаз, что выбил своим хвостом крылатый конь третьего Каландара, царского сына.

От Граббе – тринадцать подмастерьев портного, убитых на заре бароном Тюалем по приказу кавалера епископского ордена «За заслуги перед обществом», а также салфетку, которую он повязал себе при этом вокруг шеи.

От Кана – золотой колокольчик из небесных ювелирных мастерских.

От Лотреамона – скрывшегося за горизонтом скарабея, прекрасного, точно трясущиеся руки алкоголика.

От Метерлинка – огоньки, что услыхала первая из ослепших сестер.

От Малларме – день: живучий, девственный, прекрасный искони.

От Мендеса – северный ветер, что веет над изумрудным морем, мешая собственную соль с тяжелым потом каторжника, не выпускавшего весла из рук сто двадцать лет.

Из «Одиссеи» – радостную поступь не знающего страха Ахиллеса по Асфодилонскому лугу.

От Пеладана – отблеск кощунственного истребления семи планет в зеркале щита, заполненного прахом предков.

От Рабле – те бубенцы, с которыми плясали черти во время бури.

От Рашильд – Клеопатру.

От Ренье – выжженную степь, на просторах которой отряхивался, искупавшись, новоявленный кентавр.

От Рембо – льдинки, что вместе с ветром рассыпает Бог по лужам.

От Швоба – чешуйчатых зверей, которым вторят белизной сухие руки прокаженного.

Из «Убю короля» – пятую букву первого слова в первом акте.

От Верхарна – крест, что заступ роет по четырем сторонам света.

От Верлена – голоса, которые никак не могут умереть.

От Верна – два с половиной лье земной коры.

Тем временем Рене-Изидор Скоторыл, пристав, в полной темноте – напоминавшей неосязаемую чернь хининного сульфата в невидном глазу инфракрасном излучении, тогда как остальные краски спектра заключены в светонепроницаемую коробку – перевернул первую страницу рукописи Фаустролля, и оторвало его от чтения лишь появление третьего попутчика.

Книга вторая
НАЧАЛА ПАТАФИЗИКИ

Фадею Натансону

VIII
Определение

Эпифеномен есть то, что дополняет тот или иной феномен.

Патафизика – поскольку этимология этого слова следующая: επι (μετὰ τὰ φυσιχὰ), то полностью писать его следует как ‘патафизика, предваряя апострофом во избежание немудреных каламбуров – есть наука о том, что дополняет метафизику как в рамках оной, так и за ее пределами, причем за эти самые пределы ‘патафизика простирается столь же далеко, как метафизика – за границы обычной физики. Пример: поскольку эпифеномен есть явление несущественное, то патафизика будет прежде всего учением о единичном, сколько бы ни утверждали, что наука может заниматься лишь общим. Она изучает законы, управляющие исключениями, и стремится объяснить тот иной мир, что дополняет наш; говоря проще и без претензий, предметом ее описаний будет мир, который мы можем – а вероятно, и должны – видеть на месте привычного: ведь законы, которые, как нам казалось, правят повседневностью, на самом деле сами обусловлены исключениями из фактов несущественных – пусть таких изъятий и больше, нежели самих явлений, – а факты эти, будучи в свою очередь сведены к мало чем исключительным исключениям, не обладают и самомалейшей привлекательностью единичности.

ОПРЕДЕЛЕНИЕ: Патафизика есть наука о воображаемых решениях, которая образно наполняет контуры предметов свойствами, пока что пребывающими лишь в потенции.

Современная наука зиждется на принципе индукции: видя, что тот или иной феномен предшествует или же следует за другим, большинство людей заключает отсюда, что так будет всегда. Прежде всего, такие выводы справедливы отнюдь не все время, а лишь по большей части, они нередко зависят от личной точки зрения и связаны соображениями удобства – а иногда и этого не происходит! Например, вместо того, чтобы утверждать, будто все тела и вещества устремляются к центру, почему бы не предположить, что скорее вакуум возносится к краям – если принять вакуум как меру не-плотности? Такая гипотеза выглядит куда менее произвольной, чем выбор конкретной единицы вещественной плотности, воды.

Поскольку в философии и физике это «тело» есть постулат и выражение чувств толпы, то для того, чтобы если не природа, то по крайней мере свойства его оставались неизменными, необходимо поставить условием, что рост людей также навсегда останется постоянным и соразмерным. Всеобщее согласие само по себе представляет в высшей степени иллюзорный и необъяснимый предрассудок. С какой стати все утверждают, будто часы – круглой формы? Нелепость подобных заявлений становится очевидной, если взглянуть на часы сбоку (и мы увидим узкий прямоугольник) или под углом в три четверти (эллипс) – тогда какого дьявола считать истинной форму лишь в тот момент, когда мы пытаемся узнать, который час? Скорее всего, так просто удобнее. Стоит ли удивляться, что дети, выводя пером круглые часы, рядом рисуют квадратный дом – то есть один его фасад, – что тоже абсурдно: редко когда приходится видеть одиноко стоящее здание, разве что в глухой деревне, тогда как на привычной всем нам улице фасады домов выглядят как довольно сильно искривленные трапеции.

С необходимостью приходится признать, что люди (включая сюда женщин и малых детей) слишком примитивны для того, чтобы постигнуть эллиптические фигуры, и к называемому всеобщим согласию члены этой огромной толпы приходят только потому, что предпочитают видеть изгибы лишь с одним изломом, ведь сойтись в одной точке им всегда проще, нежели в двух и более. Они общаются друг с другом и уравновешивают один другого краями собственных утроб, по касательной. Однако даже толпа в конце концов уразумела, что истинная вселенная состоит из эллипсов, а потому уже и бесхитростные буржуа хранят вино в бочках округлых, а не цилиндрических.

Дабы не позабыть за отвлеченными рассуждениями нашего примера касательно воды, задумаемся в этой связи о том, сколь непочтительно следующее высказывание об адептах патафизической науки, вырвавшееся из самых глубин души описанной нами толпы:

IX
Фаустролль меньше Фаустролля

Уильяму Круксу

«Прочие же безумцы повторяли без конца, что человек-де одновременно и больше, и меньше себя самого, и на все лады превозносили подобные нелепицы, будто важнейшие открытия»

Талисман Оромана

Доктор Фаустролль (если позволительно будет здесь сослаться на личный опыт) однажды задумал сделаться меньше себя самого и в этой связи решил исследовать одну из четырех стихий, дабы выяснить, как скажется разница в его собственном росте на их взаимных отношениях.

Он остановил свой выбор на веществе, как правило, жидком, бесцветном, не под дающемся сжатию и растекающемся по горизонтальной плоскости в малых количествах; будучи же значительным образом расширено, приобретающем искривленную поверхность и синеватый оттенок на глубине, а по краям оживляемом непрерывным возвратно-поступательным движением; по словам Аристотеля, обладающем, как и земля, изрядной плотностью; на дух не выносящем огня, но зарождающемся от мощного взрыва при разложении оного; переходящем в газообразное состояние при нагревании до ста градусов и плавающем по собственной поверхности, затвердевая – да чего уж там: Фаустролль выбрал воду! И, сократившись до размеров клеща (обыденное представление о парадигме малости), он пустился в путешествие по капустному листу, не обращая внимания на собратьев своих паразитов и увеличившиеся пропорции прочих предметов – покуда, наконец, но повстречался с Водой.

То был шар в два раза выше него, сквозь прозрачность которого границы мира показались ему необъятными, а его собственное отражение в патине капустного листа – вернувшимся к тем величинам, которые он незадолго до того оставил. Он осторожно постучал по гладкой оболочке сферы, словно просил открыть какую-то невидимую дверь: выпученное око податливого хрусталя заворочалось, будто настоящий глаз, дальнозорко прищурилось, затем растеклось по всему своему близорукому диаметру, едва не раздавив тягучей неподвижностью Фаустролля, и вновь вернулось к привычным сферическим очертаниям.

Тогда, скользя крошечными ножками по вытянувшимся подобно рельсам прожилкам на нежно-зеленом листе, доктор – признаем, не без некоторого труда, – покатил хрустальный глобус к соседнему шару; столкнувшись, две гигантские сферы мягко втянулись одна в другую, и перед Фаустроллем благодушно заколыхался новый шар, вдвое большего размера.

Носком ботинка доктор ткнул принявшую столь неожиданный облик стихию: раздался оглушительный взрыв, рассыпавший сноп восхитительно переливающихся осколков, и по арене салатового бархата заплясали мириады мельчайших новорожденных сфер, отсвечивавших матовой крепостью бриллианта, каждая из которых влекла за собой образ того кусочка вселенной, к которому она в тот момент прикасалась снизу, покатыми краями отражая его в свой налившийся чудесной влагой центр.

А еще ниже хлорофилл, похожий на косяк зеленых рыбок, не спеша пробирался заученной дорогой в потаенных каналах капустного листа…