Текст книги "Путешествие «Космической гончей»"

Автор книги: Альфред Элтон Ван Вогт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 38 (всего у книги 46 страниц)

Главное, несомненно, зрение. Затем мускульный контроль. Надо быть начеку. Безусловно его ощущениями пытается руководить группа инопланетян.

Его размышления прервали разноцветные вспышки. Гросвенф лишний раз убедился, что он не ошибается, принимая решения. Он понял, что идет по верному следу. В это время изображение внезапно прояснилось и на этот раз осталось ясным.

Обстановка была прежней. Те, кто контролировал его, все еще сидели на насестах внутри высокого здания. Лихорадочно надеясь на то, что изображение не исчезнет, Гросвенф принялся концентрироваться на движениях мускулов Риим. Сложность состояла в том, что он даже приблизительно не мог объяснить, каким образом птице-человеки двигаются. Его хроно-зрительный образ не способен был включить в себя в деталях миллионы клеток, ответственных за движение одного пальца. Теперь он подумал о целой конечности, но ничего не произошло. Потрясенный, но полный решимости, Гросвенф попробовал гипнотизировать символами, используя ключевое слово, заключавшее в себя весь смысл процесса. Одна из рук медленно поднялась. Еще один ключ, и его контролер осторожно встал. Потом он заставил его повернуть голову. Он действовал на птицеобразного тем, что внушал ему – тот ящик, этот шкаф и этот чулан – «мои». Воспоминание едва задело уровень сознания. Существо знало, что ему принадлежит и соглашалось поступать согласно чужой воле, не сопротивляясь ей.

Нелегко было Гросвенфу справиться с волнением. Упорно и терпеливо он заставлял вставать и опять садиться, поднимать и опускать руки, расхаживать взад-вперед вдоль насеста. Наконец, он заставил инопланетянина сесть.

Вероятно, он достиг полной настройки, и его мозг полностью контролировал мельчайшее движение, потому что едва он начал сосредотачиваться на чужаке снова, как все его существо переполнило послание, процесс передачи воли захватил каждую клеточку, все его мысли и чувства. Более или менее автоматически Гросвенф перевел мучительные мысли в знакомые выражения.

«Клетки зовут, зовут. Клетки боятся. О, клетки знают боль! В мире Риим темнота. Далеко от существа – далеко от Риим… Тень, темнота, хаос… Клетки должны извергнуть его… Но они не могут. Они были правы, пытаясь быть дружелюбными к существу, которое вышло из великой темноты, потому что не знали, что он враг… Ночь сгущается. Все клетки уходят… Но они не могут…»

Дружелюбными… – беспомощно пробормотал Гросвенф.

Это тоже подходило. Он понимал, что весь ужас происходящего мог быть объяснен тем или иным путем с одинаковой легкостью. Он с тревогой осознал серьезность ситуации. Если катастрофа, уже происшедшая на – борту корабля, являлась неуклюжей попыткой установить связь, то какой кошмар наступит, если птицеобразные станут их врагами. Опасность будет намного больше для людей, чем для их противников. Если он прервет с ними связь, то они станут свободными. При существующих обстоятельствах, это может обернуться открытым нападением. Избавившись от него, они постараются уничтожить «Космическую Гончую».

У него не оставалось выбора. Он должен был выполнить, что наметил. Только так можно избежать катастрофы.

Сначала он сосредоточился на том, что казалось ему промежуточным звеном, то есть перенес внимание на другого представителя чужой расы. Выбор был не случайным.

«Меня любят, – сказал он себе, намеренно вызывая чувство, которое ранее смутило его. – Меня любит мое родительское тело, из которого я вырастаю. Я разделяю мысли моего родителя, но я уже вижу своими глазами и знаю, что я один из группы…»

Перемещение, как и ожидал Гросвенф, произошло довольно быстро. Существо шевельнуло более короткими дубликатными пальцами. Оно изогнуло слабые плечи. Но вскоре снова вернулось в первоначальное положение, совместившись с родительским телом. Эксперимент удовлетворил ученого, он почувствовал, что возможен скачок, который должен был ввести его в связь с нервной системой отдаленного живого существа. Гросвенф почувствовал себя стоящим на вершине заросшего холма. Прямо перед ним вился узкий поток. Оранжевое солнце плыло в темно-пурпурном небе, испещренном облаками, похожими на барашков. Гросвенф заставил новый объект переместиться. Он видел, что маленькое, похожее на курятник, здание прячется среди деревьев неподалеку от этого места. Это было единственное находящееся в поле зрения жилище. Он подошел к нему и заглянул внутрь. В полумраке он разглядел несколько насестов, на одном из которых сидели две птицы. Глаза у них были закрыты.

«Вполне возможно, – решил он, – что это они осуществляют групповое нападение на „Космическую Гончую“.

Оттуда он перенесся на ту часть планеты, где стояла ночь. Ответная реакция оказалась на этот раз чересчур быстрой. Он находился в темном городе с призрачными зданиями и едва различимыми дорожками. Гросвенф быстро вошел в контакт с чужой нервной системой. Он не понимал, почему связь устанавливалась именно с тем Риим, а не с другим. Скорее всего, на одного индивида стимуляция действовала чуть быстрее, чем на других. Было вполне вероятно, что эти индивиды были потомками или родственными телами его основного контролера.

Когда он вошел во взаимосвязь более чем с двумя дюжинами Риим на всей этой планете, ему показалось, что он, наконец, начинает понимать мир телепатов в птичьем оперении.

Это был мир кирпича, камня и дерева, и психической общности, которой, возможно, никому никогда не удастся достичь. Таким образом, эта раса владела всеобъемлющим механизмом проникновения в секреты вещества и энергии. Он почувствовал, что теперь можно, не рискуя, предпринять следующий и последний шаг его атаки.

Гросвенф сосредоточился на изображении, которое должно было принадлежать одному из существ, передававших изображения на „Космическую Гончую“. Он физически ощутил течение небольшого, но наполненного смыслом отрезка времени. А потом…

Он увидел летящий в звездном пространстве корабль. Его первым желанием было определить, сколько существ окружило корабль, что они делают и как выглядят. Но у него на это не было времени. Ему нельзя отвлекаться. Пришло время дирижировать действиями не одного неприятеля, а миллионами, атакующими затерянный космический челнок. Он должен был подействовать на них настолько мощно, чтобы они вынуждены были оставить „Космическую Гончую“ и не имели бы другого выхода, как держаться от корабля подальше.

Он понимал, что они читают его мысли, но и он тоже научился понимать, о чем думает это коллективное существо. Если бы все это было иначе, связь его с миром этой мыслящей саранчи была бы невозможна.

Итак, он готов… Гросвенф направил свои мысли в темноту:

„Вы живете во Вселенной и внутри себя, вы создаете картину Вселенной такой, какой она вам представляется. Но об этой Вселенной вы не знаете ничего, и ничего не можете знать, кроме изображений. Но изображение Вселенной внутри вас не есть Вселенная… Как вы можете влиять на другое сознание? Изменяя его понятия. Как вы можете влиять на чужие действия? Изменяя основные верования существа, его эмоциональную склонность…“

Очень осторожно Гросвенф продолжал:

„И картины внутри вас не показывают вам Вселенной, поскольку имеется множество вещей, которые вы не можете узнать прямо, не обладая тонкими чувствами. Внутри Вселенной царит порядок. И если порядок картин внутри вас не есть порядок Вселенной, то вы ошибаетесь…“

Гросвенф знал, что мир, построенный на ложном восприятии, не прочен. Стоит разрушить его и погибает тот, кто несет в себе этот мир. Если доказать существу, связанному с коллективом единой нервной системой, что все воспринимаемое им фикция, цепь распадается и гибнут все, кто связан этой цепью.

Гросвенф знал, что правда на его стороне и действовал хладнокровно. Он ставил эксперимент на выживание. Ему казалось, что Риим обречен, что он не сможет защищаться. Впервые за историю бесчисленных поколений они получат мысли извне. Он не сомневался в том, что их инертность чрезвычайно велика. Это была феллаханская цивилизация, укоренившаяся в своих представлениях, которые не претерпевали никаких изменений. Как и на Земле крошечное инородное тело могло оказать решающее влияние на будущее феллаханских рас. Гигантская старая Индия пала, когда на нее высадилось несколько тысяч англичан. Подобным же образом, все феллаханские народы древнего мира захватывались с легкостью и больше никогда не возрождались. Сердцевина их несгибаемых привычек разбилась вдребезги. И все это произошло потому, что основой их жизни были негибкие системы.

Риим был уязвим. Их метод коммуникации, хотя и уникальный, давал возможность влиять сразу на всех их. Снова и снова повторял Гросвенф свое послание, каждый раз добавляя по одному звену инструкции относительно действия с кораблем. Инструкция была такова:

„Измените изображения, которые вы использовали против находящихся на корабле, потом уберите их совсем. Измените изображения, чтобы те, на кого они направлены, могли расслабиться и заснуть… потом уберите их… Ваша дружеская акция стала причиной большого несчастья. Мы тоже настроены к вам дружественно, но ваш метод выражения дружбы причиняет нам зло“.

У него было смутное представление о том, как долго его команды влияли на эту огромнейшую нервную систему. Ему казалось, что прошло часа два. Но сколько бы времени ни прошло, оно исчезло, как только выключатель энцефало-аджустера автоматически прервал связь между ним и изображением на стене его отдела.

Знакомые ощущения резко вошли в его сознание. Он взглянул туда, где должно было находиться изображение. Оно исчезло… Гросвенф посмотрел на Кориту. Археолог сидел на стуле, и сон его был глубоким.

Гросвенф вспомнил, что он сам ввел его в это состояние: расслабиться и уснуть – эта команда была для всех. Значит все люди на корабле спят. Немного подождав, он разбудил Кориту и вышел в коридор. Повсюду видел он людей. Они лежали в нелепых позах. Сон их настиг в самых неожиданных местах. По пути в контрольный пункт он не видел ни одного изображения.

Войдя в пункт, он осторожно приблизился к спящему капитану Личу, который валялся на полу у контрольной панели. Со вздохом облегчения он включил рубильник, питающий внешний экран корабля. Через секунду Эллиот Гросвенф находился в кресле пилота, меняя курс „Космической Гончей“.

Прежде чем покинуть контрольную, он поставил временный замок на механизм управления и замкнул его на десять часов. Это было предосторожностью на случай, если кто-то, очнувшись, начнет буйствовать. Затем он вернулся в коридор и начал оказывать помощь людям.

Все до одного были без сознания, так что об их состоянии он мог только догадываться. Тому, кто тяжело дышал, он давал кровяную плазму. Он вводил специальные наркотики, чтобы не так мучительно возвращались к жизни раненые, и накладывал быстродействующий целебный бальзам на раны и ожоги. Корита помогал ему поднимать мертвых на передвижные носилки и отправлять их в госпиталь для воскрешения. Четверых удалось воскресить. Но тридцать два человека вернуть с того света было уже невозможно.

Они все еще занимались ранеными, когда служащий из отдела геологии, лежащий неподалеку, проснулся, лениво зевнул и начал истошно кричать. Гросвенф догадался, что проснулась память, и он с тревогой следил за этим человеком. Служащий озадаченно перевел свой взгляд с Кориты на Гросвенфа и, взяв себя в руки, осведомился:

– Вам чем-нибудь помочь?

Вскоре им уже помогали двенадцать человек. Все они напряженно трудились, но достаточно было посмотреть на каждого, чтобы понять, что они знали о своем душевном помешательстве, явившимся причиной этой кошмарной картины смерти и разрушения.

Гросвенф не заметил, как появились капитан Лич и директор Мортон. Он увидел их уже разговаривающими с Коритой. Потом Корита отошел, а оба начальника направились к Гросвенфу и пригласили его поговорить на контрольный пункт. Мортон молча похлопал его по спине.

„Интересно, помнит ли он что-нибудь? – подумал Гросвенф. – Спонтанная амнезия была обычным явлением при гипнозе. Если они ничего не помнят, объяснить им все, что произошло, будет чрезвычайно сложно“.

Он с облегчением вздохнул, когда капитан Лич сказал:

– Мистер Гросвенф, мы с господином Мортоном восторгаемся вами. Вы спасли нас от неминуемой гибели. Мистер Корита кое-что рассказал нам о ваших действиях. Надо бы рассказать всем о том, что произошло с нами и как мы избежали катастрофы. Так что добро пожаловать в контрольный пункт.

Гросвенф выступал больше часа. Когда он закончил, один из слушателей поинтересовался:

– Так все-таки это были враги или инопланетяне просто пытались выйти с нами на контакт?

Гросвенф ответил:

– Боюсь, что это именно так. Они были настроены по отношению к нам дружелюбно.

– И вы хотите сказать, что мы не имеем право полететь туда и разбомбить их всех к чертовой матери!?

Это было бы бесполезно, – твердо заявил Гросвенф. – Мы могли бы заглянуть к ним и сами попробовать установить контакт.

– Это заняло бы слишком много времени, – возразил капитан Лич. – Нам надо лететь дальше. К тому же, похоже на то, что это довольно серая цивилизация.

Гросвенф заколебался, и, прежде чем он заговорил, Мортон быстро сказал:

– Что вы на это скажете, мистер Гросвенф?

– Я считаю, что можно было бы назвать их примитивным обществом, если учесть только то, что они не открыли ни одного механизма. Но возможно они специально не создавали машин. Еда и питье у них есть. Они знают, что такое дружба и даже любовь. Я склонен предположить, что этот птичий народ находит эмоциональную разрядку в общем мышлении и в размножении. Были времена, когда и человеку этого было достаточно. И все же мы называем этот период цивилизацией. В те времена тоже были великие люди.

– И все же, – язвительно произнес Ван Гроссен, – вы бы без колебаний изменили их образ жизни.

Гросвенф сохранял хладнокровие.

– Для птиц, как и для людей неразумно жить единым общежитием. Я сумел повлиять на их психику, разъединил стадо, то есть сделал то, что мне пока не удалось сделать на этом корабле.

Несколько человек рассмеялись, собрание начало разваливаться. Когда оно окончилось, Гросвенф видел, как Мортон разговаривает с Иеменсом, единственным, кто пришел сюда от химического отдела.

Химик хмуро качал головой. Наконец, он что-то сказал и пожал руку Мортону, после чего директор подошел к Гросвенфу и шепотом сообщил:

– Химический отдел вынесет оборудование из ваших помещений в течение двадцати четырех часов с условием, что об этом инциденте больше упоминать никто не будет. Мистер Йемене…

Гросвенф перебил Мортона вопросом:

– Что думает об этом мистер Кент?

Мортон немного поколебался и, наконец, произнес:

– Он отравился газом, ему придется несколько месяцев проваляться в постели.

– Но ведь выборы должны быть раньше.

– Да, раньше. Ну что ж, придется мне и дальше руководить этим коллективом, претендентов-то больше нет.

Гросвенф молчал, обдумывая случившееся. Приятно было услышать, что Мортон не уйдет со своего поста. Но как будут вести себя недовольные, которые поддерживали Кента? Пока он раздумывал, Мортон продолжил:

– Я хочу просить вас, как о личном одолжении, мистер Гросвенф. Я убедил мистера Иеменса, что неразумно продолжать линию Кента и враждовать с вами. В интересах мира, я хотел бы, чтобы вы тоже уступили. Не предпринимайте попыток закрепить свою победу. Если вас начнут спрашивать, просто скажите, что происшедшее было просто несчастным случаем, но сами таких разговоров не заводите. Вы обещаете мне это?

– Конечно… Но у меня есть тоже одно предложение.

– Какое?

– Почему бы вам не сделать хитрый маневр и не назвать своим преемником Кента?

Мортон удивленно взглянул на Гросвенфа, он был в замешательстве. Наконец, он сказал:

– Никак не ожидал от вас такого предложения. Я, очень низкого мнения о его моральном облике. Понимаю, что таким образом сниму напряженность, но не уверен, что надо идти на такие жертвы.

– Ваше мнение о Кенте, кажется, совпадает с моим, – продолжил Гросвенф.

Мортон мрачно улыбнулся.

– На борту есть люди, которые могли бы возглавить экипаж, но только не он. Однако, чтобы сохранить мир, я последую вашему совету.

После этого они расстались. Гросвенф ушел озадаченным. Конечно, в борьбе с Кентом, сегодня он победил. Химикам приходится ретироваться. Но это выиграна стычка, это еще далеко не победа. И все же, все же хорошо, что дело обернулось именно так. А ведь могло все кончиться куда хуже.

Икстль неподвижно распластался в кромешной темноте. Время в вечности тянулось медленно, а пространство было бездонно черным. Сквозь его необъятность холодно смотрели туманные пятнышки света. Каждое – он это знал – было скоплением ярких солнц, уменьшенных бесконечным расстоянием до размеров светящихся крапинок тумана.

Там была жизнь, распространившаяся на мириады планет, бесконечно вращающихся вокруг своих родительских солнц. Точно так же, жизнь зародилась когда-то из первобытного Хаоса старого Глора и текла, пока космический взрыв не уничтожил его собственную могущественную расу и не выбросил его тело в глубины интергалактики.

Он жил, и это была его личная победа. Пережив катаклизмы, его почти неуничтожаемое тело поддерживало себя с помощью световой энергии, проникающей сквозь пространство и время. Его мозг все пульсировал и пульсировал в той же старой цепи мыслей – один шанс на децилион за то, что он снова окажется в галактической системе, а тогда даже еще меньший шанс за то, что он попадет на планету и найдет ценный гуул.

Биллион биллионов раз его мозг перебирал бесчисленные варианты. Теперь это уже стало частью его самого. Это было похоже на бесконечную картину, крутившуюся перед его мысленным взором.

Вместе с тем отдаленным светом, долетающим в черную пучину, они создавали мир, в котором он существовал. Он почти забыл о том чувствительном поле, которое создавало его тело.

Века назад оно было более обширным, но теперь, когда его мощь испарилась, никаких сигналов не поступало к нему дальше, чем за несколько световых лет.

Он почти ни на что не надеялся, и тут его коснулись первые сигналы приближающегося корабля. Энергия, плотность, вещество! Смутное чувство восприятия вошло в его вялое сознание. Сама мысль об энергии и веществе отступила куда-то. Отдаленный краешек его сознания, еще не успевший остыть, наблюдал за их появлением, за тем, как тени давно забытого выступили из окутавшего его тумана, борясь с погруженным во мрак сознанием измученного эфемерностью существования.

Потом стало ощутимым более сильное и острое послание с отдаленной границы его поля. Его вытянутое тело выгнулось в конвульсии. Четыре руки разогнулись в стороны, четыре ноги задергались, в теле ощутилась дремавшая сила.

Его изумленно вытаращенные глаза перефокусировались. Почти пропавшая способность видеть возвращалась. Та часть его нервной системы, которая контролировала поле, предпринимала первые и еще несогласованные действия. Огромным усилием он перебросил ее волны через биллионы кубических миль, не подававших признаков жизни, пытаясь установить область стимулирования. Он переместился на большое расстояние. И тут он впервые подумал об „этом“, как о корабле, летящем от одной галактики к другой. Его охватил страх. Он боялся, что корабль пройдет за границей его чувствительного поля, и контакт с ним будет потерян навсегда, прежде чем он сможет что-нибудь сделать.

Он позволил полю еще немного расшириться и почувствовал шок толчка. Ему стало легче, он понял, что это подтверждение присутствия незнакомого вещества и энергии. На этот раз он прильнул к ним. То, что было его полем, стало пучком всей энергии, которую только могло собрать его слабеющее тело.

Этот пучок связал его с мощью энергии, излучаемой кораблем. Энергии оказалось больше – во много миллионов раз, чем ему требовалось. Ему пришлось отклонить ее от себя, разрядить ее в пространство и темноту. Но подобно чудовищной пиявке, он протянулся на четыре… семь… десять световых лет и истощил огромную мощь корабля. После бесчисленных лет, когда он кое-как перебивался на скудных источниках световой энергии, он не осмелился даже попытаться справиться с этой колоссальной мощью. Тот заряд, который он получил, вернул его тело к жизни. Осознав свои возможности, он переполнился жестоким напряжением. В безумной поспешности он отрегулировал свою атомную структуру и понесся вдоль пучка. На далеком расстоянии от него корабль проплыл вдоль него и начал удаляться. Он удалился на целый световой год, потом на два, а потом и на три. В глубоком отчаянии Икстль понял, что корабль уходит, несмотря на все его усилия. И тут…

Корабль остановился. Одно мгновение он плыл со скоростью бесчисленного количества лет в день. А затем – завис в пространстве. Он все еще находился далеко от Икстля, но больше не удалялся. Икстль догадывался, что там случилось. Видимо те, кто управлял им, почувствовали утечку энергии и остановились, чтобы выяснить, что случилось. То, что они мгновенно сбросили скорость, указывало на чрезвычайно развитую науку, хотя Икстль и не мог решить, какой техникой ускорения они пользуются. Существует несколько способов тормозить мгновенно. Сам он намеревался остановиться, превратив свою огромную скорость в электронный механизм внутри своего тела. При этом процессе затрачивается весьма незначительное количество энергии. Электроны в каждом атоме будут слегка замедляться – совсем чуть-чуть – и движение преобразуется на микроскопическом уровне.

Он находился именно в этом состоянии, когда, внезапно почувствовал близость корабля. А потом произошла целая вереница событий, следовавших одно за другим слишком быстро для того, чтобы их можно было успеть обдумать. На корабле включился непроницаемый для посторонней энергии экран. Концентрация такого огромного количества энергии автоматически отключила реле, которое он установил в своем теле. Это остановило его в долю микросекунды, он даже не успел осознать случившееся. Если считать в расстоянии, то это произошло чуть дальше тридцати миль от корабля.

Икстль видел корабль, он казался ему светящейся точкой, горевшей впереди в темноте. Его экраны все еще работали, и это означало, что те, которые находятся внутри корабля, не смогли его обнаружить. Сам он не мог достичь корабля. Что же они решили, почувствовав толчок. Видимо, чувствительный прибор, находящийся на борту, почувствовал его приближение и классифицировал его как летательный снаряд. Потому там и включили защитный экран. Икстль приблизился, насколько было возможно к невидимому барьеру. И оттуда, как лиса на виноград, с жадностью смотрел на корабль.

Он был от него меньше чем в пятидесяти ярдах. Отсюда космический вездеход напоминал чудовище с металлическим телом, усыпанным, как бриллиантами, бесконечными рядами сверкающих точек. Космический корабль плавал в бархатной черноте, огромный драгоценный камень, неподвижный, но живой, до краев наполненный жизнью. Он нес в себе ностальгию о тысяче далеких планет и неукротимую, бьющую через край жизнь, которая достигла звезд и рвалась дальше. Но несмотря на недосягаемость, он нес в себе и надежду.

До этого момента ему приходилось тратить столько усилий, что он весьма смутно представлял себе, что означает для него удача. Его сознание, пришедшее за века к полному отчаянию, билось, как в исполинских тисках. Ноги и руки сверкали, как языки живого огня, корчась и извиваясь в свете иллюминаторов. Его рот, напоминавший рану наподобие человеческой головы, пускал инеи, который уплывал белым морозным туманом. Его надежда была так велика, что мысли о ней продолжали вращаться в его сознании и пеленой застилали ему глаза. Несмотря на туман, он видел широкую струю света, бившую из круглой выпуклости на металлической поверхности корабля. Выпуклость превратилась в огромную дверь, которая открылась, отойдя в сторону.

Через некоторое время в поле его зрения появились двуногие существа. Их была дюжина. На них были надеты почти прозрачные скафандры и они тащили или вели за собой огромные плывущие машины. Машины быстро сгрудились вокруг маленькой площади на поверхности корабля. Вырвавшееся из них пламя казалось на расстоянии небольшим, но его ослепительный блеск указывал или на огромную температуру или на сильную радиацию. Было очевидно, что ремонтные работы ведутся на авральных скоростях.

С безумной быстротой Икстль обследовал экран, ища слабое место, но не нашел ничего. Сила была слишком полной, площадь ее действия – слишком большой. Он ничего не мог ей противопоставить и почувствовал это на расстоянии. Теперь он смотрел реальности в лицо. Работа – Икстль видел, что толстая секция внешней обшивки снята и заменена новой – закончилась почти так же быстро, как и началась. Шипящее пламя сварки исчезло в темноте. Машины были убраны в отверстие на поверхности. Двуногие существа исчезли вслед за ними. Обширная поверхность корабля стала внезапно такой же пустынной, как и окружающее пространство.

Ужас помутил разум Икстля. Он не мог позволить уйти им сейчас, когда вся Вселенная была почти раскрыта для него – всего лишь в нескольких ярдах. Его руки вытянулись, как будто могли удержать корабль. Разум устремился в черную безбрежную пучину отчаяния, но удержался на ее последней грани в последнее мгновение.

Большая дверь мягко повернулась. Сквозь кольцо света скользнуло одинокое существо и направилось к зоне, где только что происходил ремонт. Оно что-то подобрало и возвращалось к открытому шлюзу, уже почти достигло его, когда обнаружило Икстля.

Существо внезапно замерло. В свете иллюминаторов его лицо было ясно видно за прозрачным скафандром. Глаза были выпучены, а рот раскрыт. Потом оно, казалось, пришло в себя, и губы его быстро задвигались. Через минуту из шлюза выплыла группа существ, и все они уставились на Икстля. Вероятно, они о чем-то спорили, потому что губы их шевелились не одновременно, а сначала у одного, потом – у другого.

Затем через шлюз проплыла широкая клетка с металлическими прутьями. На ней сидели двое и у Икстля создалось впечатление, что клетка движется своим ходом. Икстль догадался, что сейчас его будут брать в плен. Любопытство было сильней страха. Он и не заметил, как его подняли. Он чувствовал себя, будто принял наркотики, навевающие сон. Он пытался бороться с надвигающимся оцепенением и понимал – надо быть осторожным, надо выжить, хотя бы для того, чтобы его раса, обладающая богатством самых разнообразных знаний, смогла вновь возродиться.

– Как, черт возьми, что-то может жить в интергалактическом пространстве?

Это говорил Гросвенф. Он находился вместе с другими неподалеку от шлюза. Ему казалось, что этот вопрос заставил людей придвинуться друг к другу. Он слишком хорошо понимал ту неосязаемую и непостижимую тьму, что сомкнулась вокруг них, давя на каждого.

Почти впервые с начала путешествия безбрежность черноты поразила Гросвенфа. Он слишком часто смотрел на нее из корабля и привык к ней. Но сейчас он внезапно осознал, что самые далекие для человека звездные границы являются лишь хрупкими, как хрусталь, мостиками по сравнению с этой темнотой, что простирается во всех направлениях на биллионы световых лет.

Испуганное молчание нарушил голос директора Мортона:

– Вызывается Гюнли Лестер… Гюнли Лестер.

После короткой паузы послышался голос:

– Да, директор?

Гросвенф узнал голос главы астрономического отдела.

– Гюнли, есть задача для вашего астро-математического мозга. Не будете ли вы так добры сообщить коэффициент вероятности появления „Гончей“ в той точке пространства, где плавала эта хренота? Постарайтесь решить за несколько часов. Для математика Мортона это было типичным – давать другим возможность проявить себя там, где он и сам был мастером…

Астроном рассмеялся и заявил:

– Мне не придется подсчитывать. Необходима новая система цифр, чтобы можно было выразить эту вероятность арифметически. С точки зрения математики, то, что случилось, просто не могло случиться. Но мы здесь – корабль с человеческими существами, остановившийся для ремонта на полпути между двумя галактиками, первый корабль, посланный за пределы острова нашей Вселенной. Итак, повторяю: мы здесь – крошечная точка, которая пересеклась с другой крошечной точкой. Это невозможно, если только пространство не кишит подобными существами.

Гросвенфу показалось, что это наиболее вероятное объяснение. Причина и следствие происходящего могли находиться в самой простой связи. Дыра, прожженная в стене аппаратной, потоки энергии, хлынувшие в пространство… Теперь они остановились для ремонта. Он уже открыл было рот, чтобы все это высказать, но тут же умолк. Существовала еще одна загадка. Какая сила должна была понадобиться для того, чтобы за несколько минут впитать мощность ядерного реактора? Он быстро подсчитал и покачал головой. Число было таким колоссальным, что все его предположения исключали друг друга. Окажись среди них тысяча керлов, и они не смогли бы справиться с тем количеством энергии. А это означало, что дело тут было не в существах, а в механизмах.

– На эту дьявольщину следовало бы сразу направить передвижной нагреватель, – предложил кто-то.

Мортон был настроен менее воинственно. Он, как настоящий ученый, был прежде всего любопытным человеком. Да и злость была не его качеством.

– Сущий красный дьявол, выпрыгнувший из ночного кошмара, страшный, как смертный грех и, возможно, такой же безобидный, каким был наш прекрасный кот. Скит, что вы думаете?

– Это существо, насколько я могу отсюда судить, имеет руки и ноги, что указывает на чисто планетарную эволюцию. Если он обладает умственным потенциалом, он начнет выказывать реакцию на изменение среды вокруг него с того момента, как очутится внутри клетки. Он может оказаться древним мудрецом, размышляющим в тишине пространства, где никто и ничто не отвлекает. Возможно, это юный самоубийца, приговоренный к изгнанию, одержимый желанием вернуться домой и продолжить жизнь в своей цивилизации…

– Я бы хотел, чтобы к нам сюда вышел Корита, – произнес Пеннос, глава инженерного отдела. – Его исследования относительно кота на кошачьей планете позволили нам понять, с чем мы имеем дело, и…

– Говорит Корита, мистер Пеннос, – как обычно, голос японского археолога звучал в коммуникаторе ясно и четко. – Я давно уже вижу на экране все, что происходит за кораблем. Должен признаться – вид существа меня впечатляет. Но я опасаюсь, что в данном случае исследования на основе цикличности истории были бы опасны. Имея дело с котом, мы могли опираться на пустынную, почти лишенную еды планету, на которой он проживал. Не забудьте и об архитектуре разрушенного города. Но сейчас мы имеем дело с существом, живущем в пространстве, удаленном на четверть миллиона световых лет от ближайшей планеты. С существом, которое обходится, вероятно, без еды и питья. Он ни с кем не общается. Предлагаю экран не выключать. Когда существо окажется в клетке, изучайте каждое его движение, каждую реакцию, делайте снимки его внутренних органов. Он живет в вакууме. Нам все интересно. Узнайте о нем побольше, чтобы мы знали, что берем на борт. Нам необходимо избежать риска быть убитыми. Следует предпринять самые строгие меры предосторожности.