Текст книги "Полуночные тени (СИ)"

Автор книги: Алена Кручко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 19 страниц)

– Да зачем тебе там свои одеяла? Нет, конечно, если Гарник на подводе приедет, так можно хоть одеяла, хоть матрасы, но… Ой, ба, ну что нас там, спать по-людски не уложат?! А где воевал? С бароном вместе или в наемниках?

– В наемниках, в охранниках… не знаю! Может, и с бароном. Дался он тебе, какая разница! Ой, а Злыдню-то, Злыдню?!

– Гвенде завтра отведу.

– Ох ты ж лапушка моя, Злыднюшка… Гвенда с нею как еще поладит…

Голос бабушки предательски задрожал. Я вздохнула: отдавать Злыдню в чужие руки и правда жаль.

– Договорюсь я с ней, ба… поладят.

– А может, с собой, а? Молочко-то, оно…

Я села рядом с бабушкой, обняла трясущиеся плечи:

– Не плачь. Хочешь ее с собой, значит, возьмем с собой. Все равно своими ногами побежит, она тебе не одеяла, места не запросит. А в замке авось не заругаются, найдут местечко для еще одной козы.

– Как уходить-то, – всхлипывала бабушка. – Прижились мы с тобой здесь, хозяйством обросли, все равно что с корнями выдираться. Ох, горюшко…

– Так вернемся же.

– Ты, девонька, войны не видела. Вернемся, а тут – пепелище. А нет, так разграблено все, а что не взято, то испохаблено. Весь-то дом с собой не унести…

Дом… мне вдруг и впрямь стало страшно, что вернемся – а его нет. Вот этого стола, за которым чаевничаем, принимаем гостей, разбираем травы. Жбана с квасом в углу, медного рукомойника, полки с расписными мисками. Накрытой лоскутным одеялом кровати, на которой я спала почти всю жизнь – уж сколько себя помню, точно. Сундука с нарядными рубахами, праздничной полосатой юбкой и зимним полушубком – невелико богатство, а все жаль. В таких сундуках, подумалось вдруг, деревенские девчонки собирают приданое. Только мне приданое без надобности, и вечера я провожу не за вышивкой и прочим рукоделием, а бабулину науку перенимая. Пришлую лекарку если кто и захочет за себя взять, так уж точно не ради сундука с добром или доли в отцовом наделе. Такая жена, как я, деревенскому мужику только в убыток: ни в поле помочь, ни на огороде, разве скотину обиходить… А лекарское дело хлопотное, времени берет изрядно. Какому мужу понравится, что жена одно в лес за травками бегает, да не всегда днем, бывает, и ночами? Вот и нет здесь для меня женихов…

В этот вечер мы так ничего и не собрали. Носами прохлюпали…

– Ладно, – сказала я, когда совсем уж стемнело, – завтра Гарник точно не появится, он сказал, приедет, когда Анегард вернется. Успеем. А может, еще и не будет никакой войны?

Бабушка только вздохнула в ответ.

Я долго сидела на кровати, завернувшись в одеяло и глядя в окно. Все думала, правда ли война может дойти до нас, и что будет тогда с нашим домом, и с деревней, и с теми людьми, кого я привыкла называть соседями. Ничего хорошего у меня не выходило, и заснула я в слезах.

А проснулась – в самый глухой час ночи – оттого, что показалось, будто кто-то меня зовет.

Я села, прислушалась. Нет, все тихо. Приснилось? Слишком уж ярко для сна…

Вспомнилось пробуждение в начале лета – той ночью, когда прилетела в наши края Зигмондова стая. По коже пробежал холодок. Я встала, подошла к окну.

Под окном стояла лошадь. Черный конь, теряющийся в ночной тьме.

Огрызок луны едва виднелся из-за туч, но все же я разглядела какой-то бесформенный груз на конской спине.

И этот зов… беззвучное отчаянное «помоги», не ко мне на самом деле, в никуда – или прямиком Звериной матери.

Я выбежала, даже не одевшись. Не знаю, что за дикое предчувствие стукнуло меня, но я совсем не удивилась, увидев в седле, бессильно упавшим на шею вороного, – Анегарда.

Разжать его смерзшиеся на гриве пальцы удалось не сразу.

– Слезайте, господин…

Обхватила, потянула на себя. Стащить с седла здоровенного парня, и при этом не уронить его и не упасть самой – не думала, что я на такое способна! Анегард был не вполне без чувств, но все же больше мешал мне, чем помогал. Спасибо, его вороной стоял как влитой, лишь раз или два переступил копытами, – хотя страх и беспокойство благородного скакуна обдавали меня ледяным ознобом, здорово мешая соображать.

Мы ввалились на кухню, и у меня отлегло от сердца: бабушка уже затеплила огонь и поставила греться воду.

– Как хорошо, – выдохнула я, – что ты проснулась.

– Что с ним?

– Не знаю…

Вдвоем мы кое-как усадили молодого барона на лавку. Он пробормотал что-то неразборчивое и окончательно провалился в обморок, навалившись грудью на стол, и бабушка вздохнула:

– Вот и хорошо, нам легче будет. Гляди, в него стреляли. – Из спины Анегарда торчали два глубоко ушедших толстых древка, и я ахнула, представив, что могла задеть их в темноте. – Иди-ка, девонька, перестели свою кровать. Его надо будет уложить и закутать хорошо. А здесь я без тебя управлюсь.

У нас хватало места для гостей – все-таки не халупа деревенская, а баронский охотничий домик! – но я ни на миг не удивилась бабушкиному выбору. В моей комнате даже при открытом окне тепло – ее греет задняя стенка печки; да и не дотащить нам Анегарда до гостевых комнат. И вообще, чем удобней мы его устроим, тем лучше. Я никогда еще не видела серьезных ран, но бабушка рассказывала, и сейчас мне было страшно. Если я правильно понимаю, поставить Анегарда на ноги будет ой как непросто…

Вернувшись на кухню, я поняла, что бабушка не зря меня отослала. При виде окровавленной одежды и на глазах промокающих алым повязок у меня подогнулись колени. Надо же, вроде никогда крови не боялась…

– Приготовила? – отрывисто спросила бабушка. – Берись, поведем.

Кухню наполнял аромат заваренных трав – кроветворка и что-то еще, чего я не смогла определить. Я глубоко вдохнула, успокаиваясь. Все будет хорошо. Сама бы я не справилась, но бабушка… бабушка его вылечит, и сомневаться нечего!

Подхватив с двух сторон, мы кое-как дотащили молодого господина до кровати.

– Еще подушку, – скомандовала бабушка. – Повыше надо устроить, ему дышать тяжело будет.

Анегард очнулся на миг, напрягся. Безумный взгляд метнулся по нашим лицам, молодой барон хотел, кажется, что-то сказать, но снова потерял сознание.

– Травка настоится, поить будешь, – говорила бабушка, укутывая раненого моим одеялом. – Оденься пока, коня его глянь. Дела неважные, Сьюз, с такими ранами всяко повернуться может. Придется тебе завтра в деревню сбегать, пусть Рольф в замок скачет…

Как во сне, я стянула ночную рубашку. Белая ткань измазалась кровью, и я с трудом подавила рыдания. Оделась, вышла к вороному. Чудо, он оказался цел. Только дрожал крупной дрожью, и весь был в мыле, словно на галопе от самого Оверте сюда летел. Я завела его в сарай к Злыдне, расседлала, путаясь дрожащими пальцами в пряжках и ремешках. И все-таки расплакалась, уткнувшись лицом в гриву. Вороной переступал ногами, фыркал беспокойно, Злыдня возмущенно орала, взбудораженные Серый и Рэнси крутились у моих ног, а я могла думать только об одном: война все-таки пришла к нам. И первым поразила того, кто должен был нас всех защитить.

Я умылась у колодца: не хотела зареванной показываться. Могла бы не волноваться: кухня была пуста. Ну да, бабушка сидит, наверное, с Анегардом…

На столе валялись две коротких стрелы, измазанных кровью, на лавке – пояс, камзол и рубаха молодого барона. Кровавые пятна расцветили пол и лавку, и я подумала: отмыть бы, пока не засохли. Но сил на уборку совсем не осталось.

Рэнси ткнулся мордой мне в колени, заскулил жалобно.

– Да, – я погладила черную лобастую голову, – ты понимаешь… с хозяином беда… что-то будет, Рэнси…

Снова подступили слезы, и я злобно прикусила пальцы. Хватит уже реветь! Слезами Анегарда не вылечить, и нам всем не помочь, и даже Гарника не дозваться.

Гарника…

Имя капитана отозвалось эхом недавнего воспоминания, моим собственным, но словно чужим голосом: "Рэнси, идем Гарника искать!"

А следом – давним, почти позабытым Анегардовым: "Он дорогу найдет"…

– Рэнси, – прошептала я.

Анегардова пояса как раз хватило обернуть два раза вокруг могучей шеи пса. Я затянула пряжку, провела ладонью под ремнем, проверяя, не туго ли. Рэнси недовольно дергал головой, пришлось его успокаивать, а это не так-то легко, когда у самой поджилки трясутся…

В кармане камзола обнаружился платок. Тонкий, с вышитым в уголке алым медведем Лотаров… как бы не тот самый, которым Анегард мне слезы вытирал…

Намочила в не успевшей высохнуть крови, привязала к получившемуся ошейнику.

– Рэнси, хороший мой… Ищи Гарника… приведи нам помощь, Рэнси!

Я вызвала в памяти понятный псу образ Гарника – запах кожи, металла, коней и чего-то еще, неопределимого для человека, но явственного для собаки. Не отвлекайся, Сьюз… Не трясись, успокойся, иначе пес тебя не поймет!

Найди Гарника, Рэнси… беги в замок и найди Гарника!..

Я повторяла и повторяла, и вслушивалась изо всех сил, ловя ответ. Смутные образы: лес, тропа, замок, двор казармы, ладонь капитана, пахнущая сталью и конским потом… Готовность: бежать, найти, позвать. Умница мой…

Давай, Рэнси, беги!

Гарник поймет, не может не понять.

Бабушка встретила меня тревожным взглядом.

– Все хорошо, – сказала я. – Рэнси в замок отправила.

– Садись, – бабуля встала, уступая мне место. – Пойду питье заварю.

– Как он?

– Скоро очнется. Шевелиться не давай, говорить… ясно, рот ему не заткнешь, но тоже не давай. Скажешь: если жить хочет, пусть молчит и лежит смирно.

Усаживаясь на низкую табуретку рядом с кроватью, я думала, что прекрасно обошлась бы без наглядного урока по лечению боевых ран. Особенно если учиться предстоит на нашем Анегарде.

Пока я устраивала вороного, разливала слезы и налаживала Рэнси в дорогу, бабуля похозяйничала в моей комнате. Передвинула сундук ближе к кровати, на его широкую крышку поставила свечу. Закрыла окно ставнем: это я люблю спать под шорохи и лунный свет, а раненому ни к чему ночная стынь. Вроде мелочи, но комната сразу стала… нет, не чужой, – но и не моей. И потому его милость Анегард в моей кровати ничуть не казался… неподобающим, всплыло в памяти господское словечко. Я лишь мельком удивилась, как мысли о таком могли забрести мне в голову, и тут же забыла о них.

Ровный огонек свечи притягивал взгляд. Он был такой теплый, и свет его – тоже. Намного теплее лунного. Жаль, думала я, что свечи так дороги. Что держать их в доме лекарка может только ради таких вот случаев – когда среди ночи вдруг что серьезное.

Анегард шевельнулся, напрягся.

– Лежи, господин, – я осторожно коснулась его плеча. – Тихо лежи, не шевелись.

– Как я… здесь?..

– Молчи, нельзя тебе говорить! Конь принес, вот как!

– Очнулся? – вошла бабушка, и комнату наполнил запах лечебного отвара. – На-ка, господин, выпей.

Я глядела, как уверенно бабушкина ладонь придерживает голову молодого барона, как ловко бабуля держит кружку – Анегарду только глотать остается, и ни капли мимо. Я бы не смогла, у меня до сих пор руки дрожат. Негодящая из меня лекарка…

– Значит, так, – бабушка поставила наполовину опустевшую кружку на сундук, отерла чистым лоскутом выступивший на лбу Анегарда пот. – В замок Сьюз весточку послала, дадут боги – получат. Это я первым делом говорю, чтобы ты, господин, лишним беспокойством себе не навредил. А теперь вот что запомни: раны твои не из тех, что в единый боговорот лечатся. Знаю, война на носу, тебя в бой тянет; так вот, один у тебя нынче бой – выжить. Я за свою жизнь многих на ноги подняла и за слова свои отвечаю: чтобы тебя Старухе не отдать, потрудиться нам всем придется.

И подсунула ему еще кружку – с сонным отваром. И когда заварить успела?..

Я вдохнула успокаивающий парок. Когда за дело бралась бабушка, сразу верилось – все будет хорошо. Вот и Анегард послушно закрыл глаза в ответ на ее "Постарайся теперь заснуть, господин".

– Будет просыпаться, давай первым делом вот это, – бабушка переставила одну кружку ближе к кровати, – потом это, – кивнула на ту, что дальше. – Сколько выпьет. Чем больше, тем лучше.

– Он не умрет?

– На все воля богов, – тяжело вздохнула бабушка.

Остаток ночи я так и просидела – глядя то на ровный огонек свечи, то в лицо Анегарду. Отирала пот с его лба. Когда стонал или открывал глаза, поила. Молча молила богов о помощи: Звериную матерь, свою покровительницу, и Воина, покровителя Анегарда, и Жницу, в чьей власти обрезать спряденную Старухой нить, и саму Старуху, хоть и говорят, что она глуха к мольбам. Думала о Рэнси: добрался ли до замка? Потом вдруг сообразила, что перевезти Анегарда домой все равно не получится, раз ему даже в кровати лучше пока не шевелиться. А значит, молодой барон так и будет лежать здесь, беспомощный, и хорошо бы у Гарника хватило людей охранять и его и замок!

Мне было страшно. Очень страшно.

Под утро вошла бабушка, долила в кружки отвар, сказала тихо:

– Сьюз, девонька, иди поспи, я посижу.

Я хотела отказаться, но вдруг зевнула – и поняла, что и правда почти засыпаю. Бабушкина кровать показалась мне самым желанным в мире прибежищем.

Кажется, я заснула даже раньше, чем донесла голову до подушки.

Конское ржание, голоса под окном… Я вскинулась с одной мыслью – помощь пришла! – и, только выбежав на крыльцо и увидав гостей, сообразила: Гарник всяко еще не успел бы.

Десятка полтора всадников оглядывали наш дом. Неказистые вислобрюхие лошадки, явно больше привычные тянуть плуг или телегу, чем ходить под седлом, и цепы с топорами вместо мечей выдавали в них вчерашних селян. Не иначе Ульфарово ополчение, то-то и рожи смутно знакомы – небось на ярмарку в Оверте мимо нас ездили, у Колина ночевать останавливались. А теперь, значит, грабить пришли, по натоптанной дорожке? Ишь, стеганки понатягивали, железками увешались, уже и войско… известно, в курятнике любой петух за сокола сойдет!

А вот главарь их явно не деревенского выводка птица. И жеребец под ним почти так же хорош, как Анегардов вороной, и доспех – кожаный, железными бляшками ушитый, и меч у седла. Наемник, пес войны. Чем-то он мне Зигмонда напомнил, разве что в полностью человеческом облике. Та же властность в осанке и взгляде, а косой шрам через всю морду стоит, пожалуй, звериных глаз и клыков.

– Ну и что у нас туточки? – с нарочитой ленцой выцедил наемник. – А туточки у нас дева сладкая, краса-мечта, – и причмокнул обветренными губами. – Что молчишь, гостей в дом не зовешь? Нехорошо, красавица.

– Это… – подал голос рыхлый и белый, как квашня, парень на мышастой кобыле. – Ты б, командир, того… лекарка она.

– Лекарка? – недоверчиво протянул главарь. – Вот эта цыпонька – лекарка?

– Точно-точно, – поддакнул кто-то из-за широкой наемничьей спины. – Все в округе знают, здесь баронова лекарка живет и внучка ее, тоже не последнего разбора знахарка. К ним даже молодой маг из Оверте за зельями приезжает!

Губы главаря искривила похабная ухмылка:

– Да уж ясно, за какими бесами тот маг так далеко мотается. Я и сам бы какую болячку себе придумал, ради нежных ручек, что лечить станут!

Приложить бы тебя, хмыря болотного, нежной ручкой да по темечку!

Скрипнула дверь сарая: оттуда вышла бабушка. Злыдню доила, с ужасом поняла я… Анегард, значит, один… боги великие, хоть бы в себя не пришел! Не улежит ведь…

– Та-ак, а это не та ли самая баронова лекарка? – обернулся главарь. – А кто у тебя туточки ржал, бабка, уж не корова ли?

Сердце мое сжалось и замерло.

– Коза, – сердито ответила бабуля, показывая подойник с молоком. – Ехали бы вы, добры молодцы, по своим мужским делам, здесь по вашим силам врагов нету.

– А это мы сейчас проверим, – главарь соскочил с коня и шагнул к сараю.

Бабушка стояла у него на пути, и он, взяв ее за плечо, с силой толкнул в сторону. Бабуля ударилась о стенку сарая, сползла на землю и осталась лежать. Покатился в сторону подойник, растеклась по траве белая лужица. Отлетел прочь, скуля, с маху поддетый сапогом Серый. Наемник рванул из ножен меч и хорьком-переростком скользнул в сарай.

Словно со стороны я услышала свой крик; и поняла, что кинулась туда, к ним, лишь когда кто-то сжал мою руку – чуть плечо не вывернул! – и пробормотал виновато:

– Погоди пока…

Погодить?! Там бабушка моя лежит без движения – уж не насмерть ли эта мразь ее зашибла?

– Отпусти, – прошипела я, – хуже будет. Или забыл – кто на лекарку руку поднимет, того…

– И чей же у вас туточки конь боевой? – вынырнул из полумрака сарая наемник. Не найдя там врага, он вовсе не казался обескураженным; скорее довольным, словно того и ждал. Сощурил глаза, вперил в меня колючий взгляд. – Уж не ты ли, лапушка, на эдаком красавце катаешься? Хватает силенок в узде держать?

И тут я озверела.

– Ты! – заорала я. – Забыл, что на тебя боги смотрят?! На лекарку руку поднял, быть тебе прокляту вовек, в жизни и в смерти, мразь!

– Умолкни, – главарь шагнул ко мне, и за напускной насмешкой в лице его проступила непритворная злоба. – Много болтаешь, цыпонька. Еще слово, и…

Да нужен ты мне больно, с тобой препираться! Сказала уже все, что хотела сказать. Пришел черед делать.

Никогда еще я не причиняла зла ни людям, ни зверью. Ну что ж, рано ли, поздно, всему приходится учиться. А кто умеет успокоить, сможет и напугать.

Страх и злость – мне не пришлось долго искать их в себе. Того и другого было с избытком. Оставалось лишь выплеснуть наружу – беззвучным криком, понятным любой бессловесной твари. Всполошились куры, с шумом рванули прочь, подальше, лесные птахи. Шарахнулась мышастая кобылка державшего меня парня, испуганно взвизгнул каурый меринок, вскинулся, сбросив неумеху-ополченца, гнедой низкорослый жеребчик. Ну же! Страх и злость. Еще. Больше. Заплакала в сарае Злыднюшка, разнеслось над поляной злое ржание Анегардова вороного, наемничий жеребец ответил на вызов, вскинулся и замолотил копытами в заманчивой близости от хозяйской башки. Главарь повис на поводьях, усмиряя коня. Ржание, визги, ругань и вопли ввинтились в уши, добавляя суматохи. Отлично. Дальше само пойдет. Оказывается, паника – это как стронуть со склона неустойчивый валун: достаточно одного крохотного усилия.

– Прекрати! – главарь, бросив поводья, подскочил ко мне, схватил за плечи, тряхнул так, что зубы клацнули. – Прекрати, или ты труп! Ну!

Я испугалась, правда испугалась. Этот человек – самый обычный мужчина с косым шрамом от виска до подбородка, сильный, злой, пахнущий потом, кожей и железом, – оказался намного страшней звероглазых клыкастых нелюдей, пьющих кровь. Не удержавшись, я тоненько всхлипнула. И – ответом на мой ужас – смирные крестьянские кони его отряда словно взбесились. Я закрыла глаза, но… ох, даже если бы удалось еще и уши заткнуть, все равно, наверное, я знала бы, что происходит сейчас перед нашим домом. Хорошо, если просто в лес поубегают, а то ведь и перетопчут хозяев насмерть…

Стой, Сьюз, ты что, жалеешь их?! Не надо.

Наемник сжал мои руки, стиснул – оба запястья уместились в одном его кулаке. Шею кольнуло холодом.

– Прекрати это, девчонка. Успокой их, или я, Воином клянусь, успокою тебя. Навек.

Безумие захватывало, захлестывало с головой. Я и не заметила, как ушел страх.

– Звериную матерь проси, – выдавила я. – Мне их уже не успокоить.

– Ты выбрала, – прорычал он, и холод лезвия на шее сменился горячей струйкой крови – пока тонкой, но… – Сначала я убью тебя, а после гляну, кого вы с бабкой прятали. Думаю, мне хорошо за него заплатят. Или, может, – голос его упал до вкрадчивого шепота, – все же будешь благоразумна? Кто он тебе, чтоб за него гибнуть? Лекарка и ворожейка, да еще такая лапушка, везде устроится.

Наверное, он бы и вправду меня убил. Силы вытекли из меня, выплеснулись, как вода из разбитого кувшина – все одним махом. Мне как-то сразу, резко и вдруг стало все равно. Наверное, я и смерти бы не заметила… Но в тот миг, когда остатки чутья взвыли – спасайся! – похожая на ураган сила оторвала от меня чужие руки. Ударил по лицу тугой ветер, швырнуло наземь, надвинулся спасительный сумрак забытья, – но я еще успела открыть глаза и увидеть, как плещет на траву кровь из разорванного горла наемника.

– Что ж мне с вами со всеми делать-то? – вздохнул Зигмонд. – Замок на ушах стоит, Гарник с ума сходит, мне б туда скорей мчаться, а тут трое лежачих без защиты. Да ведь если всерьез заварится, с меня одного толку мало… И в целебных чарах я смыслю не больше, чем ваш знаменитый мэтр Курж в защитных.

Сверкнули в невеселой ухмылке песьи клыки нелюдя, и я попыталась улыбнуться в ответ. Значит, это он был, Зиг…

Я с трудом подняла руку, ощупала повязку на горле – тугую, мешающую дышать, и почему-то неприятно мокрую. Поднесла ладонь к глазам, долго рассматривала измазанные кровью пальцы. Способность думать возвращалась в звенящую пустотой голову медленно и неохотно. Зиг. Трое лежачих. Бабушка?

– С бабушкой… что? – прошептала я.

– Головой ударилась, – ответил Зигмонд. – Сильно. Спиной тоже, но там не так страшно, все цело, поболит и перестанет. Я ее уложил, примочку холодную сделал, – а больше ничем и не помогу, не умею.

Я неловко отерла пальцы об одеяло. Что-то важное нужно было сообразить, и поскорее, но что? Я тоже, что ли, головой ударилась?

– Как Анегард у вас оказался?

Анегард, вот что!

– Зиг… там две кружки, напои… пить ему надо. Обе. – Как же трудно говорить! – И на кухне… на печке… как закончится…

– Понял, – кивнул нелюдь. – Сейчас гляну.

Я закрыла глаза. Плохо, ох, как все плохо! Надо встать. Надо разобраться, что с бабушкой и чем ее лечить, надо сделать свежие отвары для Анегарда, надо сообразить подходящий для них обед. Анегарду повязки, наверное, пора сменить, смогу ли сама? Надо выйти, проверить, что со Злыдней, Серым и Анегардовым вороным, как перенесли панику куры – небось, половина передохла от эдакой жути! А если там так и валяется этот… с разорванным горлом? А остальные?..

Столько дел, а у меня сил – еле шевелюсь!

Шаги Зигмонда, твердые, по-хозяйски уверенные, отдавались болью в голове. Но при этом – успокаивали. Я держалась за них, как тонущий – за протянутую с берега дружескую руку. Идет на кухню, возвращается… возится у постели Анегарда… бормочет что-то себе под нос, снова выходит…

И – тишина…

Не знаю, скоро ли я забеспокоилась – время как будто перестало существовать, замерло и затаилось, отодвинутое в сторонку. Но, когда совсем уж невмоготу стало вслушиваться в тишину, я села, опираясь на руки, и разлепила глаза.

Оказалось, Зигмонд притащил в мою комнату один из гостевых тюфяков. Бросил под стенку, где раньше сундук стоял – вот и еще одна кровать. На ней меня и устроил. Я поерзала, прислонилась к стене. Посижу немного… вот перестанет голова кружиться, и…

Анегард заворочался, застонал глухо. Меня как пинком подбросило – сама не заметила, как у его кровати оказалась. Нашарила кружку – отвара в ней осталось на самом донышке, – поднесла молодому барону к губам. Он выпил жадно, облизнул губы. Попросил хрипло:

– Еще…

Вторая кружка оказалась пуста.

– Сейчас, – пробормотала я. Бесов заколдунец, сказала же ему – на печке!

Пока я дошла до кухни – осторожно, по стеночке, – в голове прояснилось, слабость отступила, зато заныли уже начавшие наливаться багровым синяки на руках. Ничего, усмехнулась я, живая, значит. Вспомнилась хватка наемника, запоздалый ужас сдавил сердце: ведь убил бы, точно убил! Кабы не Зиг… вот только куда бесы понесли этого Зига, чтоб ему?! Не верилось, что нелюдь помчался в замок, слова мне не сказав, не убедившись, что смогу в случае чего встать и помочь – пусть не бабушке, что ему до незнакомой лекарки, но Анегарду…

На кухонном столе остывал в ковшике процеженный отвар. Я осторожно наполнила кружку. Добрела – раз уж вышла – до бадьи с водой, плеснула в лицо, напилась из ладошки. Сразу стало легче: надо же, я и подумать не могла, что можно хотеть пить и самой этого не понимать, пока вода не освежит горло. Вздохнула: воды осталось на самом донышке, надо к колодцу идти, а сил нет. Ладно, попозже… Не удержалась, шагнула к окну. Зиг, растопырив для равновесия крылья, волок за ноги к лесу чей-то труп. Нашел занятие!

Анегард выпил полкружки – жадно, захлебываясь. Устало откинулся на подушку, закрыл глаза. Спросил сиплым шепотом:

– Как я здесь оказался?

– Не знаю, – медленно ответила я. – Я проснулась ночью – под окном конь…

Говорить было больно, и я замолчала. Подумала: может, Зигмонда позвать? Что-то он говорил про панику в замке, про Гарника…

– А с тобой что?

– Что? – не поняла я.

– Шея, – не открывая глаз, пояснил его милость. Надо же, заметил!

– Да ерунда… пройдет…

– Сьюз, – напрягся молодой барон, – что – с тобой – случилось? Кто?..

– А бесы их знают, кто! – от злости у меня вдруг прорезался голос. – Может, Ульфаровы наемники. Они не сказали.

На мое счастье, тут вошел Зиг.

– Что, – спросил, – очнулся? Как ты здесь оказался, а?

Я всхлипнула и села на пол. Ну хоть плачь, хоть смейся!

Сейчас ведь точно скажет: "У Сьюз спроси"!

– У Сьюз спроси, – просипел Анегард. – Я не знаю.

Вздохнув, я наконец-то изложила более-менее связно все события этой ночи. Заодно вспомнила и про Рэнси, спросила Зигмонда:

– Он что, не дошел?

– Вот тут уж я не знаю, – ответил Зиг. – Если дошел, Гарник скоро здесь будет. Ты сам-то что помнишь? – спросил Анегарда.

– Ехали, – молодой барон неопределенно повел здоровым плечом. – Все тихо было. На развилке у Орехового кони взбесились. Как… прости, Зигмонд, как от твоих чар. Похоже очень. Я успокоить хотел… – Анегард дышал все тяжелее, на губах лопались кровавые пузырьки. А ведь бабушка молчать ему велела, вспомнила я.

– Молчите, господин, нельзя вам говорить, – я встала, отерла Анегарду губы, вытерла пот со лба. – Дальше ясно. Подстрелили его, а конь понес, куда придется.

Анегард чуть приметно кивнул, прикрыл глаза. Похоже, короткий рассказ утомил его безмерно.

– Стрелы где? – спросил Зиг.

Я пожала плечами, поморщилась: засохшая повязка давила шею, царапину – вряд ли там что больше, раз я уже и хожу, и говорю! – начало печь. Стрелы… Кажется, они лежали на столе… на столе, да. А рядом на лавке – окровавленные камзол и рубашка…

– На кухне были.

– Не было, – уверенно возразил Зигмонд.

Может, бабушка утром убрала?

– Пойду поищу.

Я остановилась у дверей, обернулась.

– Зиг, пожалуйста… можешь бабушку сюда перенести? Я на две комнаты не услежу, а ты…

– Да, – кивнул нелюдь, – в лечении я тебе не помощник. Сделаю, Сьюз.

В кухне у нас – сплошные двери. Из моей комнаты и из бабулиной, в кладовку, на крыльцо и на задний двор. И еще окно – из него виден только лес и клочок неба, но это та сторона, откуда чаще всего натягивает дождь, так что я вглядываюсь туда уже по привычке. Сейчас там летала, нарезая над лесом широкие круги, черная точка, и веяло от нее тревогой и опасностью.

– Зиг, – окликнула я, – погляди, не твой?

Нелюдь оказался рядом мгновенно. Всмотрелся, кивнул:

– Мой. Углядел что-то или провожает кого-то. Странно… ты стрелу нашла?

– Ой, нет, – спохватилась я. – Сейчас.

– Ищи, – приказал Зигмонд, и в голосе его мне впервые после Орехового почудилась смерть. Аж холод по спине разлился. Зиг положил руку мне на плечо, сжал легонько: – Сьюз, что за дурость? Ты меня бояться вздумала?

– Нет, – я дернула плечом, сбрасывая его ладонь. – Просто ты меня напугал.

– Ну извини, – рассеянно пробормотал заколдунец. Раскаяния в его голосе не было и на медяк. И не надо. Что я, томная барышня какая? Как бы ни пугал меня Зиг, счастье наше, что он здесь.

Я отвернулась от окна, обвела взглядом кухню. Если стрелы убрала бабушка… ну, скорей всего… ага, точно!

– Вот! – Я откинула крышку пустовавшего пока ларя, в который мы складывали к зиме готовые снадобья. Зигмонд оттолкнул меня, повел носом над заскорузлыми тряпками, что еще вчера были одеждой молодого барона. Осторожно, двумя пальцами, достал стрелу. Долго вертел перед глазами, обнюхал, чуть ли на зуб не попробовал. Я тем временем рылась на полках и все больше впадала в панику: неужели мы с бабушкой умудрились отдать в замок всю кроветворку, совсем не оставив себе?!

Зиг тронул меня за плечо, сунул под нос стрелу:

– Я возьму ее.

– Это не ко мне, – отмахнулась я. – Вон его милость Анегард лежит, с ним решайте. Зиг, – под руку мне попалась заживляющая мазь, что повернуло мои мысли немного в другом направлении, – поможешь повязки ему сменить?

– Да, конечно, – Зигмонд развернулся и ушел в комнату. Собирая чистые тряпки, я слышала, как он спрашивает Анегарда про стрелу. И что в ней такого важного?..

Вернувшись в комнату, я первым делом подошла к бабушке. Зигмонд устроил ее на моем тюфяке, а для меня притащил еще один – и когда успел?

– Девонька моя, – прошептала бабушка, беря меня за руку. – С тобой всё… они тебя не… не тронули?..

– Все хорошо, ба, – я сморгнула непрошеные слезы. – Зигмонд вовремя подоспел. Что у тебя болит?

– Страшного ничего, – помолчав, уже тверже ответила бабушка. – Спину потом разотрешь и от головы отвар сделаешь, я нашепчу. Плохо, что мне головой лучше пока не двигать. Лежать, не вставать…

– Верно, – кивнул подошедший незаметно Зиг. – Видел я такое, лежать надо. Не боговорот, но дня три-четыре точно.

– С шеей что? – бабуля тоже заметила мою повязку. Я поморщилась. Ответил Зиг:

– Царапина, за пару дней заживет. Обработать только надо, а то я наспех завязал…

– Оно и не болит даже, – сказала я. – Рукам и то хуже.

– Синяки борцом смажь. – Бабушка, похоже, собралась с мыслями и решила, что без ее руководства мы никак не справимся. – Царапину обработай сейчас же. Промой и…

– Да знаю я! Ну ба, ну что я, царапин не лечила?! Ты лучше скажи, чем Анегарда поить?

Бабушка задумчиво почесала кончик носа.

– Повязки не меняли?

– Вот, – кивнула я на охапку чистых тряпок, – собираемся.

– Ты, – бабуля ухватила за руку присевшего рядом Зигмонда, – сможешь разобраться, как рана? Сьюз такого не видела.

– Разберемся, – успокоил бабулю Зиг. – Да все там хорошо должно быть, лихорадки нет, не бредит…

Я вспомнила кровавые пузыри на губах молодого барона. И это – хорошо?!

– Не трусись, справимся, – подбодрил меня Зиг. – Пошли.

Справлялся в основном Зигмонд. Нелюдь бестрепетно сорвал старые повязки, и ухом не поведя на придушенный стон его милости, помял пальцами края раны, хмыкнул, подхватил обмякшего Анегарда подмышки, усадив его ко мне спиной:

– Мажь давай!

А у меня руки дрожали, как овечий хвост. Намазать-то намазала, даже завязать смогла, послушно кивая на приказы Зига: "Туже! Кому говорю, туже!", – но, едва заколдунец опустил молодого барона обратно на подушки, села на пол и разревелась. Никудышная из меня лекарка.

– Ну вот, – пробормотал Зиг. – Слышь, бабка, для успокоения что-нибудь есть?

– Нету, – сквозь рев буркнула я. – Варить надо.

– Тогда этого глотни, – клыкасто ухмыльнувшись, нелюдь отцепил с пояса флягу.

– Бражка, небось? – я сердито вытерла нос. – Нет уж, спасибо!