Текст книги "Полуночные тени (СИ)"

Автор книги: Алена Кручко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 19 страниц)

Ой, это ж они, верно, и толпятся, потому что поздравить должны!

– Девчонка редкостная уродина.

– Не все ли равно…

А мне, наверное, пора отсюда исчезать. Пока не заметили…

Аскол явно подумал о том же. Появился рядом, кивнул на дверь:

– Пойдем-ка, девушка.

Я думала, капитан всего лишь выведет меня и проследит, чтоб отошла подальше, не попавшись на глаза, кому не надо. Но Аскол не торопился расставаться. Молча шел рядом, я уж и нервничать начала – не очень-то приятно, словно под конвоем… Еще и молчит, и мрачный вон какой… Мне захотелось разбить тишину, и я сказала:

– Спасибо.

– За что? – буркнул капитан.

– Что пустили послушать.

– Да ладно, – капитан отмахнулся от благодарности, словно муху назойливую отгонял. – Ты, девушка, вот что… очень прошу, последи за моим парнем, а?

Я аж остановилась от удивления.

– Так он же уедет?

– В том и беда! Куда ему ехать, два шага сам пройти не может!

– Скоро встанет, – пообещала я. – Не так все страшно, из него просто силы выпили. Отлежится, откормится… До храмового дня всяко никуда не поедут, свадьба же, да и благословение в дорогу испросить…

К тому же Анегард вряд ли бросит отца в таком состоянии. Но это уже не для твоих ушей, капитан.

– А Азельдор – это сильно далеко?

Капитан задумался, шевеля губами.

– Боговорота два, пожалуй, от вас. Коли в дороге не задерживаться… а так и все три выйдет.

Три и выйдет, подумала я, скоро дожди зарядят, какой там "не задерживаться"!

– Капитан, – окликнул Аскола кто-то из псов, – там обозники…

– Иду, – отозвался Аскол. Сжал мою ладонь: – Так присмотришь? Чтоб поднялся до отъезда?

– Присмотрю, – пообещала я. – Все хорошо будет, не беспокойтесь.

– Храни тебя боги, девушка.

Аскол развернулся и умчал. Наверное, с обозниками разбираться. А я пожала плечами и отправилась на кухню. Отвар для Марти уже должен был настояться.

Король еще пировал, а телеги обоза, одна за одной, уже ползли со двора прочь. Скатертью дорожка. Во дворе было тесно, суматошно, я пробиралась к казарме по стеночке, прижимая кувшин к груди – не уронить бы! Может, стоило подождать, но кто их знает, вдруг тут до вечера такая кутерьма будет.

Возле казармы Аскол отчитывал кого-то из своих – тихо и вроде бы спокойно, но парень то бледнел, то краснел и явно готов был провалиться сквозь землю прямо к бесам в преисподнюю, лишь бы от капитана подальше. Спасать парня от начальственного гнева я не стала. Молча прошла мимо. Аскол заметил, дернулся было навстречу, но покосился на провинившегося, скривился и продолжил пропесочку.

Марти спал, и я замерла, разглядывая нахмуренное лицо. Ишь ты, и во сне озабочен. Или кошмары снятся, как мне? Ой… я вдруг поняла, что мне-то как раз ничего не снится. Кажется… да, с той самой ночи, которую я провела дома. Я поставила на стол кувшин с отваром; донышко тихо стукнуло о доску столешницы. Марти вскинулся – даже, кажется, еще не проснувшись. Вояка!

– Ну, выглядишь ты получше, – ободряюще сказала я. – Вот, я принесла, выпьешь. Лучше понемногу, но чаще. Понял?

Марти вздрогнул. Уронил тяжело, как кирпич на ногу:

– Понял.

Так говорят… ну уж точно не с теми, кто хоть немного нравится. Не больно-то и хотелось, напомнила я себе. Ты, вообще, лекарка или кто? А раз лекарка, делай свое дело и уматывай, не мешай больному спать. Во сне выздоравливать легче.

– Если сны плохие снятся… – я запнулась: уточнять, что именно ему снится, мне решительно не хотелось.

– Нет, – он мотнул головой. Сказал задумчиво: – Вообще ничего не снится. Хорошо так, знаешь…

– Знаю, – вырвалось у меня. Сьюз, опомнись, оно тебе надо, с ним откровенничать?! – В общем, к утру постарайся все допить.

Я развернулась к двери. Уши горели.

– Погоди!

– Вечером загляну, – не оборачиваясь, пообещала я. Должен же кто-то будет принести ему ужин…

– Сьюз!

Я остановилась. А вот не стану оборачиваться! Еще чего не хватало…

– Спи, Марти. Попей лекарства и спи.

– Сьюз, я хотел… Извини, а? Вчера… я тебя обидеть не хотел…

Спокойно, девочка. Он всего лишь больной. А ты лекарка.

Я медленно, сквозь зубы, выдохнула:

– Марти, я лекарка. А лекарки на больных не обижаются. Спи.

И вовсе незачем выдавливать из себя извинения по слову, как… как… выскочив за дверь, я фыркнула: сравнения в голову лезли исключительно неприличные. Пропесоченный Асколом бедолага грузил на телегу какие-то тюки, самого капитана видно не было, и я, все так же по стеночке, пробралась обратно в кухню. Выдохнула:

– Ну хоть здесь можно не бояться, что тебе или лошадь на ногу наступит, или бугай одоспешенный…

– А уж вечером как тихо будет, – толстуха Берта сдвинула чугунок с кашей на край печки и сладко потянулась. – Есть будешь, Сьюз?

– Спрашиваешь!

Кажется, думала я, отправляя в рот первую ложку щедро сдобренной топленым маслом каши, жизнь потихоньку налаживается.

Отъезд короля я не увидела. Готовила отвары для его милости. Бабушка забегала, брала то одно снадобье, то другое, говорила, что может понадобиться еще. Я искала. Вздыхала: куда уж тут Анегарду ехать. Счастье баронессы, что король ее увез. Здесь нашлось бы немало желающих придушить эту подлюку без особых затей.

Но, как ни крути, а жизнь и впрямь налаживалась. Бабушка твердо обещала, что его милость поправится, и Ульфара можно больше не опасаться, и король со своей сворой наконец-то убрался восвояси… жаль только, что Анегард уедет. Знать бы еще, что за нежить в том Азельдоре… Хотя, скорей всего, никакой нет. Раз там мятежник засел, все страшные слухи вполне могут быть просто затем, чтоб отпугивать любопытных. Иначе, уж наверное, королевский маг разобрался бы…

В кухне было теперь пусто и тихо: девушки отмывали и вычищали замок после нашествия гостей. Оставив готовые отвары настаиваться, я собрала ужин для Марти. Подумала: хорошо, что им всем не до меня. Даже бабушке.

Я так соскучилась по тишине.

Марти сидел с ногами на постели и правил нож, и лицо у него было – будто в храме. А я от этого ножа сразу вспомнила наше с ним первое знакомство, и разговор с Гарником, а после – с Колином, и то, как оба они советовали мне держаться от опасного бродяги подальше. Интересно, Гарник тогда уже знал, что Марти и не бродяга вовсе, а королевский пес? Знал, наверное. Не зря ведь его милости так хорошо его приняли…

"С королевскими псами лучше не связываться, они беспутные, кроме службы ничего и не знают…"

Прав был, наверное, усатый обозник.

И Гарник, наверное, что-нибудь вроде этого в уме держал.

Марти провел ладонью по лезвию – нежно, как приласкал. Поднял глаза. Улыбнулся:

– Сьюз…

Оживает на глазах. Совершенно зря Аскол так за него трясся.

– Ужин.

Я сгрузила на стол миску с кашей и мясом, хлеб, творог, мед, огромную кружку с укрепляющим отваром. Марти заглянул в кружку, хмыкнул разочарованно.

– Это лекарство, – объяснила я. – Вижу, что тебе лучше, но пару деньков еще потерпи.

– Я рад, что ты пришла.

– Ну, кто-то должен был… не голодным же тебя держать.

– Посидишь со мной?

– Только если недолго, – я присела на край свободного тюфяка, разгладила ладонью юбку. – Ты ешь, а то остынет.

Он уметелил ужин в один присест. Будто голодом парня морили. С явным сожалением отодвинул пустую миску.

– Может, тебе еще принести?

Качнул головой:

– Хватит, пожалуй. Меру знать…

Я невольно фыркнула. Меру! Да миска была – на троих точно! Другое дело, что ему и надо сейчас – много.

– Слушай, – Марти заглянул мне в лицо, – можно тебя спросить?

– Попробуй.

– Помнишь, я тебя встретил как-то… как раз после суда над Анегардом, кажется… с тобой был…

Да уж, не думала, что храбрые королевские псы могут так мямлить! Ладно, парень, пожалею тебя на первый раз. Я кивнула:

– Помню. Зигмонд.

– А он… кто? То есть, ты… Вы с ним?..

Ничего себе вопросики!

– Вообще-то именно он тебя спас, если ты не заметил, – я знала, что он и не мог заметить, не в том был состоянии, но очень уж захотелось уколоть. Какое его дело, с кем… – И вообще, он женится.

– На ком?

А то ты кого тут знаешь!

– На Ульфаровой дочке. Король велел, – я поглядела в ошарашенную физиономию Марти и вывалила на парня все пропущенные им новости. Пусть развлечется, оно полезно.

Новости парня не развлекли.

– Она же соплячка еще совсем! Куда такой замуж!

Я пожала плечами. Ну, соплячка, так что ж теперь? В девичий возраст вошла, а остальное кого волнует? Повторила:

– Король велел.

– А этот твой… Зигмонд, – Марти брезгливо поморщился, – небось и рад?

Рад, не рад… много знать хочешь, королевский пес! Я встала:

– Знаешь, если тебе так уж это интересно, сам у него и спроси.

Куда-то не туда у нас разговор зашел.

– И вообще, пора мне. Тебе точно добавки не надо?

Мотнул головой. Взглянул жалобно, псом побитым:

– Обиделась?

– Не знаю, – честно ответила я. – Но мне правда пора. Для его милости еще отвары готовить, и тебе на утро…

– Я тебя ждать буду, – сказал вслед. Тихо, вроде как сам для себя. Но я услышала.

Нет, наверное, все-таки не обиделась.

Я медленно шла по двору. Было… странно. Тишина, от которой успела отвыкнуть, новости, к которым не успела привыкнуть. И это «обиделась?» – между прочим, первый раз в жизни! Кто когда спрашивал меня, не обидел ли? Хотя, если уж честно, и не обижал никто. Во всяком случае, никто из тех, чьи слова имели для меня хоть какое-то значение. Сопливое детство не в счет.

Я остановилась, подняла лицо к темнеющему небу. Пахло скорым дождем, в прорехи облаков выглядывал круглый бок луны. Мелькнуло темное, и передо мной стал Зиг.

– От тебя пахнет счастьем.

– Правда? – я невольно улыбнулась.

– Если этот парень тебя обидит, только скажи. Вправлю мозги быстро и надежно.

– Да ладно, все равно он скоро уедет. Лучше скажи, ты-то как? Поздравлять с молодой женой или лучше только с баронством?

– Вообще лучше не поздравляй, – серьезно ответил Зиг. – Рано. Опасные это награды, что одна, что другая.

– Ты уже с ней… познакомился? Поговорил?

– Нет.

– Почему?

– Сьюз, – хмыкнул Зиг, – я ведь не расспрашиваю тебя о ваших девических ухищрениях?

Наверное, у меня на лице слишком явственно нарисовалось удивление. Зиг рассмеялся негромко, невесело.

– Ладно, Сьюз, только между нами, договорились? Перед королем девчонка держалась, нос задрав, но на самом деле она напугана до полусмерти. Я хочу… нет, мне нужно! Нужно посмотреть, как она дальше себя поведет. Так что ее поселили пока в комнаты баронессы и оставили в покое. Пусть отдышится. Первый ход за ней, понимаешь?

Да… кажется, да. Понимаю.

– Она тебе понравилась?

– Не знаю еще. Посмотрим.

– Не рассмотрел? – подначила я.

– Да уж нагляделся, – хмыкнул Зиг. – Лягушонка. Ты разве не поняла, Сьюз? Красавиц пусть молодые дурни выбирают. Вон, вроде как Эстегард когда-то выбрал.

И верно, припомнила я старые сплетни, его милость Иозельму любил без памяти. Поначалу. Пока зубки ядовитые не показала.

Зигмонд продолжал, медленно, задумчиво, словно не мне, а самому себе объяснял:

– Не знаю, любил ли ее отец, любила ли она отца. Если да – мне тяжко с ней придется. Да боги с ней, не так уж важны все эти нежные чувства. Еще неизвестно, смогу ли я… Но змея вроде Иозельмы мне и с приплатой не нужна. Не будет любить – хотя бы уважать должна и верить.

Как я.

Зиг поймал несказанную мысль, кивнул:

– Да, как ты. Беда только в том, что ей до тебя…

Я хотела спросить… ох, много чего на самом деле хотела спросить! Но Зиг вдруг насторожился, буркнул:

– Меня ищут, – и исчез.

Что ж, надо и мне идти. А то, дождусь, тоже искать начнут.

И вовремя же я успела! Бабуля как раз отцедила все те отвары, что я оставляла остывать, и, увидев меня, скомандовала:

– Бери, поможешь донести.

– Как там? – спросила я, подхватывая в каждую руку по кувшину.

– Ночь посижу, – неопределенно ответила бабушка. Мне такой ответ совсем не понравился. Нет, раз уж бабушка обещала, что его милость поправится, значит – поправится. Но…

Я споткнулась, чуть не выронила кувшин и, обругав себя растяпой, выкинула из головы дурные мысли.

– Да ничего, девонька, – бабуля, верно, поняла мой испуг. – Просто побуду рядом с его милостью. Чтоб спокойней было. Опять же, на кого это все добро оставишь? Поперепутают, что как пить…

– Давай я посижу. Ты и без того устала.

Хмыкнув что-то неразборчивое, бабуля заторопилась вверх по лестнице.

– Ну правда, ба! Ты, вон, весь день крутилась, не присела…

– Прекрати, Сьюз. Твоя очередь завтра.

Когда бабуля говорит таким тоном, и впрямь лучше прекратить. Вот только…

Нет. Никаких «только». Если бабушка считает нужным не говорить, насколько тяжело состояние его милости, – значит, так надо. Ей лучше знать. Может, он скорей поднимется, если будет думать, что болезнь не так уж серьезна. Может, это чтоб Анегард не тревожился и не заражал отца своей тревогой. Или чтоб Ланушка не плакала. Мало ли.

А замок есть замок, тут не угадаешь, кто и из-за какого угла тебя услыхать может. Так что лучше и не спрашивать лишнего.

– Ладно, – согласилась я, – завтра так завтра. Приготовить чего к утру?

Бабушка приостановилась, взглянула мне в лицо. Ответила почему-то сердито:

– Выспись. Давно на себя в зеркало любовалась? Покойники тебя краше!

Отвернулась и пошла себе. А я осталась стоять посреди коридора, пытаясь унять внезапно задрожавшие губы. Ну, спасибо, бабушка! Я, конечно, не красавица, знаю, но хорошее же ты нашла время, чтобы мне об этом напомнить!

Впереди отворилась дверь, сказал что-то Анегард, что-то ответила бабушка. Я тряхнула головой, заторопилась вперед. Еще не хватало… из-за всякой ерунды…

– Сьюз?

Кто-то забрал у меня из рук кувшины, чьи-то горячие руки обняли за плечи, нос уткнулся в зеленое сукно. Анегард? Я трепыхнулась, пытаясь высвободиться, но он в ответ крепче прижал к себе, широкая ладонь успокаивающе прошлась по волосам… и я заплакала. Тихо-тихо, аж сама удивилась. Боги великие, ну и денек, выплакаться и то сил не осталось!

– Ну тише, тише, – шептал Анегард. – Все хорошо будет, вот увидишь.

А мне ведь легче, чем ему. Я могу пореветь, уткнувшись в крепкое мужское плечо. Меня утешат. Мне пообещают, что все будет хорошо, и я поверю. Конечно, будет. А как же.

А он меня младше, и его обвинили в измене, и у него отец болен, а ему уезжать, и только боги знают, вернется ли.

И я заревела того пуще – уже от жалости к брату, а не к себе.

– Ну что ты, Сьюз, милая… успокаивайся…

Я стараюсь, хотела я ответить. Честно, стараюсь. Но получился только еще один всхлип, долгий и какой-то особенно жалобный.

– Разверзлись хляби небесные, – проворчала над ухом бабуля. – На, выпей.

Под нос мне ткнулся остро пахнущий мятой и кошачьим корнем стакан. Руки дрожали. Анегард так и не отпустил меня, придерживал за плечи, и от этого было хорошо, уютно и спокойно. Вот только зубы все равно стучали о край стакана, и хотелось свернуться клубком и повыть.

Отвар щипал холодом на языке.

– К тому и шло, – сердито говорила бабушка. – Сам посуди, господин, сколько человек может держаться, когда все плохо? А сколько у нас ни дня спокойного не было, ни ночи?

Анегард молча гладил мои плечи.

– Пойду я спать, – буркнула я.

– Проводить?

– Не надо.

Хватит того, братец дорогой, что я перед тобой нюни распустила. Тьфу, позорище!

Я брела по коридору к лестнице для слуг: через парадный холл, конечно, ближе, но там сразу вспоминается… лишнее. Наверное, бабушка права: слишком долго пришлось сдерживаться. Слишком много всего навалилось. Скорей бы домой…

– Девушка…

Я обернулась на шепот. Из щелки приоткрытой двери на меня смотрела Ульрика.

– Девушка, милая, поди сюда!

Мне вдруг стало смешно. Ты хотел посмотреть, Зиг? Вот и посмотрим!

– Госпоже что-нибудь нужно?

– Да! Поди сюда, – я подошла, она втащила меня в комнату. Руки-то холодные какие, бррр… верно Зиг сказал, лягушонка! – Девушка, милая, отсюда выбраться можно? Мне домой надо, я не могу здесь… не должна!

Ой, мама! Люди добрые, видали вы такую дуру?! Домой ей надо! Ночью, одной, пешком, по незнакомому лесу!

– Помоги мне, добрая девушка! Я тебя награжу, – и браслет с руки тащит. Люди добрые, Звериная матерь, Зиг, тебе подсунули не просто дуру, а дуру беспросветную!

Уж не знаю, я ли слишком громко думала или Зигмонд как раз сейчас был готов услышать, но нелюдь откликнулся. Не словами – картинкой. Мы с Ульрикой выходим во двор из кухни.

Ну, ладно.

Ульфарова дочурка все совала мне в руку браслет и лепетала, как надо ей домой, вот прям дозарезу надо, сей же час, не медля. Я пожала плечами, надела браслет – он оказался неожиданно тяжелым, – и кивнула:

– Пойдем, госпожа. Я проведу тебя половиной для слуг.

– Храни тебя боги, милая девушка!

А голос-то дрожит…

Я представила себя на ее месте, и мне стало тошно и противно. Папаша в заговор влез и удрал, а дочке отвечать. И как отвечать… Конечно, баронских дочерей редко спрашивают, нравится ли жених, вон Ланушка наша чуть ли не с рождения сговорена. И все же вот так – это уж слишком. Выхватили из дому, в чем была, отдали невесть кому, даже и не человеку вовсе…и как отдали – довеском к собственному титулу! И не поспоришь: королевская воля! Вот ты, Сьюз, что бы на ее месте делала?

Уж точно не стала бы доверять первой встречной девице в чужом замке, да еще и совать ей единственную, похоже, ценную вещь! Не говоря уж о том, что в платье и нарядных башмачках далеко не убежишь даже средь бела дня и по дороге, не то что ночью по лесу!

Глупая, доверчивая, беспомощная девчонка…

Мы крадучись прошли через кухню, открыли двери во двор…

– Доброй ночи, девушки, – насмешливо улыбнулся Зиг. – Перед осенними дождями звезды особенно яркие, верно? Стоит пожертвовать сном ради такого зрелища.

– Ты… – Ульрика повернулась ко мне, и я едва успела отпрыгнуть: кажется, девчонка всерьез вознамерилась по-простецки располосовать мне физиономию. – Ты обманула меня! Негодяйка! Подлая тварь!

Да уж, ни ругаться, ни тем более драться Ульфаровой дочке определенно не приходилось. Я увернулась от неловкого замаха крохотным кулачком и спросила:

– Ты правда думала, что здесь станут помогать дочери человека, который не так давно грозился всех нас перевешать?

– Мерзкая лгунья! – взвизгнула Ульрика. Зиг перехватил ее запястья, девчонка, всхлипнув, попыталась лягаться. Ну да, как же! Зига, пожалуй, лягнешь! И не укусишь. Даже не пробуй, девочка. А то допробуешься, что он сам тебя покусает.

Отступив в сторонку, я глядела, как Зиг усмиряет брыкучую невесту. Смешно. Вот только если я сейчас засмеюсь, то… то снова заплачу. Потому что справедливости нет, а наши желания слишком мало значат. Потому что мне жаль эту глупую лягушонку, жаль до слез, но совсем не это хочу я ей сказать. А то, что она дура, дура несусветная, и такого мужа еще заслужить надо… и я ее сейчас почти ненавижу. За то, что она ненавидит Зига.

Девчонка выдохлась наконец, обмякла. Только скулила тоненько, чуть слышно. Зигмонд притиснул ее к себе так, что ей, наверное, и дышать было тяжело. Да, не слишком хорошее начало… бояться, пожалуй, будет, но уважать и верить?

Нелюдь поймал мой взгляд. С тобой, девочка, еще веселей знакомились. Или забыла?

Я улыбнулась: и верно. Протянула Зигу браслет:

– Держи.

– Это что?

– Неужто не понял? Твоя невеста сочла это подходящей платой за то, чтобы ее вывели из замка.

– Однако, – пробормотал Зиг. Повертел браслет в руке, поморщился. Вернул на законное место. Ульрика возмущенно пискнула. – Слушай, милая моя, ты не слыхала разве, что здесь в лесах не то нежить, не то нелюдь какая водится? Придумала еще, ночью удирать. Кровососам на зубок захотела?

– Пусть! – в голос заревела Ульрика. – Пусть кровососам! Все равно сбегу! А не сбегу, так чего с собой сделаю… все равно насильно замуж не пойду! Уж лучше к нелюди в лапы!

– Зиг, – чужим голосом выдавила я, – мне сейчас плохо станет. Ты… – хрюкнула и, не выдержав, прыснула в ладонь.

– Ага, – ухмыльнулся Зигмонд. – Я самый. И Звездная дева слышала.

Я подняла глаза к небу. И правда, вон какие звезды яркие…

Ладонь Зига надавила Ульрике на затылок, прижимая лицо к ткани камзола. Нелюдь окутался мраком и взмыл вверх, к раскрытому окну бывших покоев баронессы. Тому самому, наверное, из которого Ульрика оглядывала двор, раздумывая, сможет ли выбраться незамеченной.

Так оно и бывает – не только, выходит, в песнях менестрельских, но и в жизни. Ляпнешь, не подумавши, всей правды не зная, – и вот она, судьба твоя.

Я постояла немного, глядя на окна Ульрикиных комнат. Зиг не появился. Или по-человечески ушел, или…

– Удачи, Зиг, – прошептала я. – Она хорошая девочка, эта твоя лягушонка. Доживем, я еще буду у нее роды принимать.

* * *

Первое, о чем подумала я, проснувшись, – ну вчера и денек выдался! Столько всего, на полный боговорот хватило бы! Нет уж, мне больше нравится, когда тихо и спокойно. Вот как сейчас. Никакой тебе суеты, ни шума, ни гама, ни чужих голосов… да и своих-то никого не слышно. Все за вчера вымотались, так что сегодня сами боги велели отложить дела и отдыхать.

Я потянулась, зевнула. До чего ж неохота подниматься! Так бы и провалялась до самого вечера… мягко, тепло, тихо…

Ой, нет. Нельзя до вечера. И отдохнуть не получится. У меня больной на руках, какой отдых?!

Надо вставать.

Надо готовить отвар для Марти, надо спросить у бабушки, что нужно его милости, надо забрать с псарни Рэнси и Серого, сколько им взаперти сидеть! Собственный жалобный стон вдруг разбудил злость. Разлеглась тут, будто и впрямь дочка баронская! Понежиться ей! Вставай, непутёвая! Ты лекарка, а не фифа мармеладная вроде Ульрики. Работать пора.

Я добрела до колодца, плеснула в лицо холодной воды. И тут только заметила, что время-то уже не утреннее. Вон как солнце высоко! Ничего себе заспалась!

Что ж меня не разбудил-то никто?!

Я влетела на кухню, чуть не плача. У печки возилась Анитка. Оглянулась, спросила:

– Ты чего, Сьюз?

– Завтрак Марти… время-то…

– Не волнуйся, – хихикнула Анитка, – господин Зигмонд отнесли.

Что-о?!

Зиг?! Кормил Марти завтраком?!

Люди добрые, Звериная матерь! Надеюсь, они друг друга не покусали?

– Велели тебя не будить, – объяснила Анитка. Добавила, хихикнув в ладошку: – Терес говорит, господин Зигмонд с утра что-то слишком добрый, ты не знаешь, почему?

Может, и знаю, но болтать не стану. Я пожала плечами, спросила:

– Он там Марти не покусал случайно? А то, может, сытый, потому и добрый?

– Терес говорит, – с таинственным видом прошептала Анитка, – господин Зигмонд решили с ним поближе познакомиться, потому что ему ты нравишься, вот!

– Кому-кому я нравлюсь? – я чуть мимо лавки не села.

– Да этому же, – Анитка мотнула головой на открытую дверь, имея, наверное, в виду казармы. – Марти!

Боги великие, спасите нас от друзей, а с врагами мы уж сами… это что ж получается, уже весь замок вовсю об меня языки чешет?! Небось, и поженить успели? Нравлюсь, как же!

– С чего он вообще взял? – буркнула я.

– А ты покраснела, – прыснула Анитка. – Признавайся, тебе он тоже нравится? Я никому не скажу, честно-честно!

Присела со мной рядом.

– Ты не причесывалась еще? Хочешь, я тебе «колосок» заплету?

– Заплети, – вздохнула я.

А может, и правда нравлюсь. Вон как тогда с капитаном обо мне говорил… "такая де-евушка"… а толку-то? Много ли радости быть "такой девушкой", если парень через пару дней уедет и, скорей всего, навсегда?

– Тебе пойдет, у тебя шея красивая, – Анитка ловко расплетала мою спутанную косу. – Знаешь, Сьюз, а он бы тебе подошел. Он симпатичный, и вообще…

И вообще у него планы на будущее, в которых мне места нет. Я изо всех сил сцепила руки. Не расплакаться бы.

– Он уедет.

– Вернется, – гребень в руках Анитки скользил плавно, не дергая, а голос стал вдруг ласковым и понимающим. – Так, чтоб сразу сладилось, разве бывает? Пусть себе едет, может, так еще и лучше. Будет тебя вспоминать, тосковать станет…

– Ага, будет… с какого перепою ему меня вспоминать?

– Знаешь, была б я мужчиной, я бы тебя не забыла.

Все, надоело! Сил моих больше нет слушать всякие глупые бредни.

– У тебя-то с Тересом что? Он же, наверное, с Зигмондом в Ренхавен уедет? С ним поедешь?

– Поеду, – счастливо шепнула Анитка. – Он звал, да. Ох, Сьюз, я такая счастливая, такая… вот так бы и взлетела от счастья! И так хочется, чтобы все вокруг тоже…

– Да уж вижу… А помнишь, как ты его боялась?

– Ага, – прыснула Анитка. – Ох и дура была! Все, готово! Встань-ка… я же говорила, что тебе пойдет!

– Спасибо, – я осторожно ощупывала непривычную прическу. Сбегать к зеркалу? После… сначала все-таки сделаю отвар для Марти. Какая разница, кто там чего себе навоображал… – А все-таки интересно, о чем они говорили?

– Хочешь, спрошу?

Я вздрогнула. Хороша клуша, что на уме, то и на языке! Отмахнулась небрежно:

– Да сама спрошу. Вот буду лекарство относить…

Заглянула Динуша:

– Анитка, бежим скорей, тетушка Лизетт велела в мастерскую живо!

Девчонки унеслись, а я нашла себе хлеба с молоком перекусить и занялась отваром. К обеду как раз, пожалуй, успею. Интересно, сам-то Марти знает, что здешние сплетницы нас с ним уже почти что поженить успели? Если знает…

Я почувствовала, как горят уши, приливает кровь к щекам. Да ну и пусть! Знает – что ж, посмеемся вместе. Лучший выход из неприятных ситуаций. А потом он уедет, и все забудется. Потихоньку…

Скрипнула дверь, стукнула о стол посуда. Кто там?

– Проснулась?

А, бабушка…

– Давно проснулась, – я отставила котелок с отваром на край печки, настаиваться. Обернулась. Бабуля смотрела виновато. Неужто из-за вчерашнего? Я подошла, обняла, уткнулась носом в седые волосы. – Доброе утро, ба. Сама-то не спала, небось? Как его милость?

– Хорошо, девонька, – бабушка вздохнула, повторила: – Хорошо.

– Отдохнешь?

– После. Пойдем-ка, Сьюз…

– К-куда?

– К его милости.

Голос у бабушки тоже был виноватый, и я вдруг поняла – и куда, и зачем…

– Я не хочу! Еще чего, я же просила, я…

– Сьюз, так надо.

– Ничего не надо, вот еще выдумали! Жили до сих пор!

– Сьюз, девонька, думаешь, мне это будет легко? – бабушка говорила так тихо, что я едва слышала. – Анегард уедет через два или три дня, дольше тянуть никак нельзя. Он оставляет больного отца. И его милость… ты представляешь, что для них обоих значат эти обвинения? Господин барон не знает, как сыну в глаза смотреть, что сказать напоследок… а ведь может и так сложиться, что вправду – напоследок. Плохо все, Сьюз. Очень плохо. Ты им нужна, поверь старой лекарке.

Всю жизнь не нужна была, и вдруг понадобилась!

– Пойдем, Сьюз. Я тебя прошу.

И я пошла.

Старый барон – я даже в мыслях не могла назвать его отцом, – сидел в кресле у окна. Анегард стоял рядом – ладонь на спинке кресла. Я поежилась: под их взглядами было неуютно, к тому же некстати вспомнилось, как в этой самой комнате в обнимку с Зигом прислушивалась к шагам за дверью. Тогда страху натерпелась, но сейчас…

– Рассказывай, Магдалена, – велел барон. Голос хриплый, невольно отметила я, и дышать явно тяжело. Ох, не время Анегарду уезжать…

Но тут бабушка заговорила, и все мысли вылетели у меня из головы.

Ту моровую лихорадку до сих пор помнят в окрестностях Энсибера. Она длилась целый год, несмотря на все усилия лекарей и магов; а может, благодаря их усилиям – всего год? Некоторые деревни в тех краях до сих пор стоят пустыми, да и сам Энсибер обезлюдел больше чем вполовину.

Бабушка рассказывала мне, хотя для сказки на ночь такое не годится. Но тогда умерла моя мама, а я выжила чудом. То есть это бабушка всегда говорила, что чудом, – сама я знала, чудо зовут Магдалена, лекарка милостью богов. Мне такой никогда не стать.

Но теперь я слушала совсем другую историю. Другую, хотя происходило в ней то же самое. Просто… было, оказывается, кое-что еще.

Я слушала, как однажды в дом лекарки Магдалены постучалась юная женщина с годовалой девочкой на руках. Девочка горела в жару, женщина рыдала и умоляла спасти ее дочь. Вывернула на стол перед лекаркой кошелек, полный золота, обещала еще что-то – путано, бессвязно. Назвалась Эгрейной, баронессой Лотарской. Объясняла, что ехала навестить родителей, но сначала подхватила лихорадку няня, потом кучер, а потом остальные слуги разбежались, а у девочки начался жар. Благодарила богов, надоумивших спросить о лекарке не хозяина постоялого двора – тот уже приводил к ним какого-то коновала, и толку? – а старуху, что принесла козье молоко для дочки.

Неумело, непривычными к работе тонкими пальчиками помогала растирать травы для нужного отвара. Ночью, пока лекарка нашептывала над зельями, меняла у дочки на лбу холодные компрессы и вливала ей в рот прохладное питье. А наутро слегла сама.

Выходить обеих бабушка не смогла.

Барон слушал и мрачнел все больше – хотя, казалось бы, куда еще-то?

– Мне сказали, они умерли обе.

– Кто сказал? – Анегард, надо же… хотя его можно понять: если этот человек до сих пор служит Лотарам…

– Ты вряд ли его помнишь, сын. Он сейчас начальником охраны у твоей матери, в ее столичном особняке.

– Надо бы…

– Оставь, – махнул рукой, закашлялся. – Месть – это не главное. Семнадцать лет ждала, подождет еще полгода. Сейчас другое важно. Дальше, Магдалена. Почему ты не вернула мне мою девочку?

Постойте, он… "мою девочку"? Вот так сразу? Не проверив никак, не…

А что проверять, оборвала я себя, уж будто его милость Эстегард не знает, у какой именно женщины могла родиться его дочка моего возраста. А что я Анегарду сестра, Зиг точно доказал. Аж два раза, если посчитать его тонкий нюх и нашу с ним ворожбу.

– Потому что, когда мы пришли в ваш замок, господин мой, – бабушка умолкла на несколько мгновений, словно давая барону самому вспомнить, – у вас как раз родился мальчик.

– И что?!

Старый барон и Анегард возразили в один голос, но отвечала бабушка только одному.

– Вспомните, господин мой, почему ваша жена так спешно решила навестить родителей? Перед самой зимой, с маленьким ребенком на руках?

– Она… – его милость снова закашлялся, умолк. Опустил голову. – Да, я помню. Помню…

– Почему? – не выдержала я. В конце концов, обо мне речь, я тоже имею право знать!

– Потому что нынешняя супруга его милости объявила, что ждет от него ребенка. Сына. Наследника Лотаров.

– Иозельма шла на скандал, – глухо, медленно выговорил его милость. – Она не боялась позора – или, быть может, блефовала, зная, как боюсь я. Твоя мать… она…

– Обиделась? – спросила я. Прозвучало… мелко. Обида – не повод для смерти.

– Испугалась, – поправила бабушка. – Иозельма ей угрожала. Ей – и тебе, Сьюз.

– Угрожала?!

– Ваша милость не знали?

– Боги великие, нет! – Снова закашлялся, да что ж это! Я подошла к столу, налила отвара, подала его милости стакан. Он выпил, не отрываясь, мелкими глотками. Выдавил с ощутимым трудом: – Неужели Грейна думала, что я…

– Похоже, так, – кивнула бабушка, когда молчание стало совсем тягостным. – Она умоляла меня не отдавать ребенка ее сопернице. Заставила поклясться… поклясться, что я приведу девочку к отцу, но скрою правду, если он женится. А вы, ваша милость, не просто женились. У вас родился наследник, и его мать…