Текст книги "Полуночные тени (СИ)"

Автор книги: Алена Кручко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 19 страниц)

– Глотни-глотни, – Зиг выдернул пробку и чуть ли не силой сунул горлышко мне в зубы. – А то ж тебя сейчас перевязывать, больно будет. Да и вообще после такой встряски не вредно.

А что ж, может, он и прав. Я крепко зажмурилась и глотнула. И уплыла во тьму, едва успев подумать сердито: чего этот хмырь клыкастый туда намешал?!

Похоже, Зигмонд сильно покривил душой в своем «в лечении я тебе не помощник». Когда я проснулась, шея совсем не болела, а вместо неудобной повязки пальцы нащупали лишь засохшую кровяную корочку. И синяки заметно спали – хотя тут уж навряд ли обошлось без бабулиных советов и указаний. Комнату наполняли предвечерние сумерки, Анегард, похоже, спал, а сам Зиг сидел рядом с бабулей и что-то ей рассказывал – я, как ни вслушивалась, разбирала лишь отдельные слова. Я потянулась, зевнула. Шершавый язык радостно прошелся по лицу.

– Рэнси!

– А, проснулась, – обернулся Зигмонд. – Как ты, получше?

– Хорошая у тебя бражка, – буркнула я. – Чтоб я еще когда-нибудь… Гарник здесь? Решили, что делать будем?

Я села, обняла Рэнси, почесала за ухом. Добрался, мой хороший! Пес бухнул голову мне на плечо и блаженно замер.

– В деревню поехали, – ответил Зиг. – Часа два тому…

Два часа?!

Значит, и там непорядок – иначе уже б десять раз вернулись.

– Снова ты трясешься, – прищурился нелюдь. – Сьюз, хорош уже себя пугать. Все живы, все нашлись – могло быть хуже. Справимся.

– Иди-ка, девонька, отварами займись, – прошелестела бабушка. – Я Зигмонду все объяснила, он тебе расскажет.

– А ты? – я подошла к бабушкиному тюфяку, села рядом. Бабулины глаза, обведенные темными кругами, казались чужими на знакомом до самой махонькой морщинки лице. – Как голова?

– Пока не шевелю, терпимо. Злыднюшку не забудь…

И правда, охнула я, дело к вечеру! Что ж я так?..

– Вам же хоть поесть надо!

– Покормил я их, – сообщил Зигмонд. – Их покормил, сам поел, скотину глянул. Что ж ты, девочка, суматошная такая!

– Напугалась, – бабушка погладила мою ладонь. – Все хорошо теперь будет, девонька. Пока Зигмонд поможет, а денька через три и я встану, и молодой господин от края отшагнет. Самый страшный ему нонешний день был… да ночь бы еще пережил, – закончила бабушка чуть слышно.

Я оставила пса с бабушкой и Анегардом, строго-настрого велев караулить и, если что, звать меня. Правда, что такое это "если что", я и сама представляла слабо – но все ж так спокойнее. Зигмонд, пока я спала, похозяйничал на совесть: на столе ждал заботливо накрытый полотенцем куриный суп, на печке грелась вода сразу в трех горшках, и бадью наполнил доверху. Вот вам и бывший барон! Не всякий деревенский мужик так бы управился.

– Ну, чего стала? – поторопил меня Зиг. – Пошли, с отварами разберемся, потом поешь.

Зигмонд называл нужные травы, я складывала пучки в фартук. Память у нелюдя была отменная, или он и впрямь разбирался в лекарской науке, но не запнулся ни разу и ни разу не переврал заковыристого названия. В полутьме чердака его глаза светились желтым, но страх мой куда-то делся – и, я чуяла, навсегда. Зиг оказался из тех, с кем рядом – как за стеной крепости, надежно и спокойно. Даже странно, почему мне так много времени потребовалось, чтобы это понять?

Два отвара для его милости, один для бабушки. Мазь для спины, по счастью, нашлась на полке. Но все же, пока я управилась с лечением и хозяйством – с ног валилась. Зиг, убедившись, что вокруг все спокойно, сказал:

– Слетаю в деревню, что-то долго Гарника нет.

Я не успела возразить – а ведь наверняка ему и капитан велел Анегарда охранять, а не порхать по окрестностям! Пожаловалась бабушке, пока мазь ей в спину втирала, но бабушка меня осадила:

– Все правильно он делает, Сьюз. Не учи мужчину воевать.

И добавила, помолчав:

– Тем более благородного, не один бой повидавшего. Он знает, как лучше.

Я только вздохнула в ответ. Сама ведь знаю, просто страшно. Лекарку трогать боги запрещают, и то вон чуть живы остались… но то лекарку, а раненого врага добить – пусть не ахти какой подвиг, но и позора в том нет, враг есть враг. Вот как нагрянет сюда сам Ульфар…

А ведь не пущу, поняла я. К Анегарду разве что через мой труп перешагнув подойдут.

Я тряхнула головой, отгоняя мрачные мысли. Спросила:

– Как, лучше?

– Лучше, лучше, – проворчала бабушка. – Ты вот что, девонька, тащи ведро воды сюда и тряпок чистых побольше. И все снадобья, что для его милости приготовила, здесь под рукой поставь. – Заметила мое недоумение, объяснила, вздохнув: – Нынче ночью, девонька, решится, жить ли ему. Отшагнет от края – или за край шагнет. Что с лихорадкой да жаром делать, ты знаешь. Только помни – метаться нельзя ему, рана разойдется…

Вот почему, поняла я, Зигмонд все повторял "туже"!

– Не бойся, – бабушка сжала мою ладонь. – Все у тебя получится, справишься. Да и я рядом. Навряд ли засну нынче, а засну, так буди, ежели чего.

Я лишь растерянно кивнула в ответ.

Ночь показалась мне самой долгой в моей жизни. Казалось, время застыло и утро не настанет никогда. Так и будет до скончания века – хриплые стоны Анегарда, руки Зигмонда, стискивающие его плечи («Лежи, парень, лежи… тихо, тихо…»), капли пота, росой сверкающие в отблесках свечи, торопливое бормотание бабушки над отварами – снадобья с наговорами куда целительней обычных. Зиг вернулся из деревни один: оказалось, Ульфаровы ребята успели нагнать там страху, и Гарник остался – успокоить деревенских, напомнить им, что такое «ополчение» и как должно встречать врагов.

– Трусоватые ваши мужички, – скалился нелюдь. – Этот-то, Ульфаров, им объявил: мол, меняете хозяина, теперь ваша земля под защитой его милости барона Ренхавенского, ему и подати платить станете. По амбарам да хлевам пошли, так хоть бы кто слово против сказал. Только кузнец чего-то там отдавать не хотел, и то притих, как жену за косы ухватили. Думаю, пока Гарник там, они драться станут, а как уйдет…

– А ты бы стал драться, когда жену за косы или ребенку нож к горлу?

– Стал бы, – вызверился Зигмонд. – Еще как стал бы. Пойми, Сьюз, "милость победителя" – это только слова. Захочет – смилуется, нет – у тебя же на глазах и с женой и с ребенком что хочет сделает. Лучше уж сразу.

Я представила себя в роли схваченной врагами Зигмондовой жены… и согласилась. И верно, лучше сразу. Вот оно как, значит, когда муж из тех, с какими – как за стеной крепости, надежно…

– Ничего, – Зиг, хвала богам, был слишком зол, чтобы заметить мое внезапное смущение. – Гарник им пообещал завтра поутру детей в замок отправить, уже спокойней. К тому же, поверь моему опыту, Сьюз, торчащая на шесте посреди деревни голова заметно прибавляет селянам бодрости. Особенно, если обладатель оной головы совсем недавно нагнал на них страху. А что деревню, пока урожай не соберут, охранять придется, – так оно и к лучшему. Понятно и вопросов никаких. Кто подумает, что на самом деле они там Анегарда прикрывают?

Было бы еще наутро, кого прикрывать, думала я. Спохватывалась, гнала такие мысли прочь, шептала: живи, только живи! Перетерпи эту ночь, ты же сильный, ты сумеешь! Обтирала кровавую пену с темных губ, вливала в рот наговоренные отвары, уговаривала:

– Глотай! Ну, еще немного!

В редкие минуты затишья отбегала к бабушке, просила:

– Скажи, что он выживет! Пожалуйста!

– Вы молодцы, – шептала в ответ бабушка. – Вы справитесь. Верь, девонька… ты только верь…

И я верила. Изо всех сил старалась верить.

Затрещала свеча, уронив огонек до едва тлеющей искры. Заскулил за окном Серый – и умолк. Тьма затопила комнату, тьма – и промозглый, стылый холод. Анегард захрипел, я чувствовала, как напряглось, выгибаясь дугой, его тело.

– Держи его, Сьюз, – хлестнул свистящим шепотом Зиг.

Навалиться на плечи, обнять, прижаться… ну же, не дергайся, нельзя, рана разойдется, и… дыши, лучше дыши! Зиг бормотал что-то неразборчивое, быстро, торопливо, и его голос отдавался смутным эхом там, где я привыкла слышать лишь бессловесное зверье. Наговор, заклятье, молитва? Да какая разница, лишь бы помогло! А силы в словах нелюдя немеряно, раз даже я чую… что ж ты раньше не попробовал, а?

Зигмонд умолк; тьма сгустилась, хоть ложкой черпай. Миг неустойчивого равновесия длился и длился – тот миг, когда высшие силы решают, в какую сторону качнуть людские судьбы, и от тебя уже ничего не зависит, ведь ты лишь букашка на ладони богов…

Анегард расслабился и задышал – хрипло, часто, захлебываясь воздухом, как неумелый пловец – водой. Взвился вверх огонек свечи, бросил теплые отсветы на мокрое от пота лицо. Живой… Я вздохнула с ним вместе – и тут только поняла, что какое-то время не дышала вовсе.

Зиг тяжело опустился на пол, откинул голову на край кровати. Я заметила вдруг, что он белей Анегарда. Спросила, с трудом продавив слова сквозь сжатое внезапным страхом горло:

– Что с тобой?

– Все хорошо. – Нелюдь хрипло рассмеялся. – Все хорошо, Сьюз. Замечательно все. Обошлось, хвала богам, судьбе и азельдорскому архивариусу.

– Кому?! – переспросила я. – Причем тут, всех богов ради, азельдорский архивариус?!

– Когда-то, – Зиг отвечал неторопливо и с явным удовольствием, – давно, очень давно, Сьюз, старый азельдорский архивариус научил меня очень древним и очень полезным чарам. Они, правда, еще и очень страшные, но тогда мне было все равно…

– Так это ты?..

Ты все это устроил, хотела спросить я, всю эту жуть? Но осеклась: вспомнила, когда оно началось, нелюдь как раз попить решил. Ну да, вон и кружка на полу валяется, вода недопитая лужицей растеклась…

– Что это было, Зиг?

– Утром расскажу. – Зигмонд поднял к моим глазам ладонь, и я увидела сочащийся темной кровью длинный порез. Я поняла несказанное: чары, что творятся на крови, посвящены Прядильщице, и не стоит поминать ночью Хозяйку тьмы. Рука сама поднялась охранный знак очертить, но Зиг перехватил, прошептал: – Не надо, Сьюз.

– Извини, – так же тихо ответила я. Взяла чистый лоскут, потянулась за мазью: – Давай перевяжу.

Рысьи глаза насмешливо прищурились:

– Зачем? Само затянется.

И верно, сообразила я, у него – затянется. Страх понемногу отпускал, дыхание Анегарда становилось все ровнее, глубже, а когда я дотронулась до его лба, оказалось, что жар начал спадать.

– Ты умница, – сказал вдруг Зигмонд. – Я боялся, завизжишь и собьешь мне все. Или заплачешь.

– Некогда было плакать… И вообще, у меня просто горло страхом пережало.

– Какая разница. Знаешь, Сьюз, ведь на самом деле неважно, что человек чувствует, боится он или нет, готов драться или мечтает удрать. Все это остается внутри, а видны – дела. Ты все правильно делала.

– Ну, спасибо, – смущенно хмыкнула я. Похвала от Зигмонда оказалась неожиданно приятной. Нелюдь или нет, а – бабушка права! – в таких вещах он толк знает.

Спохватившись, я подбежала к бабушке.

– Спит? – почти утвердительно спросил Зиг.

– Да…

– Она с наговорами сильно выложилась, – объяснил нелюдь. – Из последних сил держалась, я уж чувствовал, нехорошо дело. Ну и подставил ей «зеркальце», когда она Анегардовы травки на хороший сон нашептывала.

Про «зеркальце» я слыхала – Эннис рассказывал. Не обязательно самому знать заклятия и уметь наводить чары – если ты как маг сильней того, кто ворожит против тебя, запросто можешь его ворожбу на него же и отразить. Вот только применяют его по большей части в драках – не зря к боевой магии относится.

– Хитро придумал, – я вернулась к Анегардовой кровати, убедилась, что молодой барон тоже заснул, и села на пол рядом с Зигмондом.

– Главное, вовремя, – кивнул он. – Ее счастье, что спала, когда…

Он не стал продолжать, но я поняла. Благодарно сжала его ладонь, сказала:

– Спасибо, Зиг. Что б мы без тебя делали?

Победно заорал позабывший вчерашний ужас петух. И, словно его крик открыл ворота утренним звукам, я услышала вдруг и сонное взлаивание Серого, и томное фырканье Анегардова жеребца, и недовольное меканье Злыдни: что, мол, спишь, хозяйка, выпускать пора!

Мы пережили эту ночь. Хвала богам, судьбе, азельдорскому архивариусу и нелюдю с рысьими глазами.

Утро завертело хлопотами, но мысли снова и снова возвращались к ночной жути. Зигмонд молчал, хотя наверняка замечал мои вопросительные взгляды. Анегарду не становилось ни хуже, ни лучше, и я невольно спрашивала себя, не окажется ли следующая ночь для него роковой. И посоветоваться не с кем: бабушка постанывала то ли во сне, то ли в забытьи, я с трудом заставила ее выпить немного отвара, но в себя она так и не пришла.

Только за полдень, когда, вконец умаявшись, я без сил рухнула на лавку в кухне и дрожащими руками налила себе молока, Зигмонд заговорил.

Он сел напротив меня, спиной к окну, сцепив в замок широкие ладони, и солнечные лучи путались в его темных волосах, рождая обманчивые рыжеватые отблески.

– Ты знаешь, – спросил он, – каково быть избранником?

Я молча покачала головой. Дар бога-покровителя, как у меня, – уже редкость, которой можно гордиться, а избранники – это и вовсе из легенд и менестрельских баек. Обычно ребенку называют покровителя, сообразуясь с невнятными, а то и случайными знаками, и чаще всего человек проживает жизнь, ни разу не ощутив на себе внимания своего бога.

Гвендин малыш был единственным избранником, кого я видела вживую, и мне думалось, пока он подрастет, любопытство наших деревенских поумерится и не будет ему мешать. Но даже если нет – одно дело любопытство людей, и совсем другое – то, что происходит между избранником и его покровителем. Если происходит, конечно. Баек о таком травят изрядно, а правда – кто ж ее знает, правду-то? Разве сами отмеченные, но они молчат.

– Между тобой и твоим богом словно ниточка протянута, – медленно начал Зигмонд. – Она не видна другим и не мешает тебе, но она есть, ее не разорвать, и эта связь рождает уверенность. Ты знаешь, что твой бог тебе поможет, когда будет нужно. А если вдруг не поможет – значит, такова его цель, а твое предназначение. Ты знаешь, что ты особенный. Что твоя жизнь или твоя смерть нужна богу. И что рано или поздно, в этой жизни или за порогом смерти, тебя ждет награда за службу.

Что-то было в голосе Зигмонда такое, отчего у меня задрожали руки и ледяной озноб пробежал по хребту. Я отодвинула кружку с недопитым молоком.

– Но это все, – жестко сказал Зиг, – подходит для избранника Звездной девы, или Воина, или Жницы… любого из богов, кроме… ты поняла, да, Сьюз?

Я кивнула. Анегард говорил, да. Барон Зигмонд был избранником Старухи-Прядильщицы.

– Так вот, – продолжил нелюдь, – избранник Хозяйки тьмы – ровно пес на сворке. Связь есть, да. Крепкая такая связь, куда прочней, чем у прочих. А воли нет и выбора нет. Будешь послушен, получишь подачку. Вкусную, – Зиг презрительно скривился. – Заартачишься – отстегают, как непослушного пса.

Он замолчал; молчала и я. Вспомнилось, что рассказывал о заколдунцах Анегард, и невольно пришло в голову сравнение куда хуже: Зигмонд стал бешеным псом, из тех, что несут смерть любому, кто не успеет убраться с дороги. Вот только бешеных псов убивают, а его – отпустили. Специально отпустили. Не из глупой жалости, а по жестокому расчету.

Не знаю, понял он, о чем я думаю, или так совпало…

– У меня не спрашивали согласия, Сьюз. Я тебе и рассказывать бы не стал все это, если бы не азельдорский архивариус, дай ему боги доброе посмертие. Ученый был дедок, бывший маг, и мало что просто ученый, – думать он умел. Ах, Сьюз, как он умел думать! Если бы не он…

– Ты с ним встретился… уже таким?

– Нет, – вздохнул Зиг. – К счастью или на беду, не знаю, но он умер раньше, чем со мной приключилась вся эта дрянь. Нет, я встретился с ним, когда был еще обычным человеком и об избранности своей задумывался не больше, чем какой-нибудь забитый смерд – о королевском венце… жил себе, как все живут, и дурного не ждал. А тогда у меня с сыном… беда случилась.

Зигмонд запнулся, умолк. А я подумала: у него был сын… жена, дети, дом…

– Долго рассказывать, да и вспоминать не хочу, – глухо сказал нелюдь. – Не так уж важны подробности. Мне к нему пойти азельдорский городской маг посоветовал. Сказал – он силу потерял, а знания остались. И верно… он меня и научил. У тебя, сказал, получится, тебя богиня услышит…

– Магия на крови? – спросила я.

– Не просто магия, – после недолгого, но тяжелого молчания ответил Зигмонд. – Не ворожба – жертва. Кровавая жертва, – повторил медленно, словно на вкус пробуя страшные слова.

– Но… – Когда-то, я знала, Старухе жертвовали жизнями. Своими или чужими, уж как придется. За горячую живую кровь Хозяйка тьмы платила щедро. Но другим богам это не нравилось, а когда против одного объединяются восемь, он проиграет, как бы ни был силен. Много сотен лет кровавые жертвы запрещены, и уличенного в подобном ритуале ждет позорная смерть, кем бы он ни был.

– Знаю, – оскалился Зиг. – Видишь ли, Сьюз, запретить легче, чем уничтожить знание. Азельдорский архивариус… в общем, он помнил. Он объяснил мне, чем это грозит и чем может обернуться, но я хотел спасти сына, и никакая цена не показалась бы мне чрезмерной. И… видишь ли, Сьюз, когда говорят, что приносящий кровавую жертву губит душу, лишается доброго посмертия, впускает в мир зло, это все правильно, конечно. Только не относится к тому случаю, когда Хозяйке тьмы предлагают свою кровь, свою собственную, – ради чьей-то жизни. А уж когда ради жизни родича, человека одной с тобой крови – это самые простые и самые безопасные из всех чар на крови. – Он снова оскалился: будто улыбнуться хотел, да не вышло. – Знаю, «безопасные» здесь странно звучит. Ладно – единственные, не угрожающие твоей жизни. Почти не угрожающие: моя богиня не любит излишней самоуверенности, так что риск остается всегда.

Я поежилась: словно могильной стынью пахнуло. Наконец-то я поняла, что сделал Зигмонд этой ночью. Но спросила о другом:

– Тогда почему запрет не говорит об исключениях?

– Потому что люди слишком любят нарушать запреты. Потому что если есть одно исключение, почему не быть другому и третьему? Нет, запрещать так запрещать, тут я согласен.

Нелюдь криво ухмыльнулся, развернул ладонь: на месте ночного пореза осталась лишь тонкая линия, не зная, и не заметишь.

– Я сделал это, да. Я ее избранник, конечно, она услышала меня. Тогда я уверен был, что это единственная кровавая жертва, которую я принесу. За то и поплатился. Быть избранником, Сьюз, – палка о двух концах.

– И никто не узнал? – спросила я. Мне снова хотелось спросить другое: были ли еще жертвы, потом. Чего потребовала Старуха в уплату: крови? Но спрашивать такое я боялась.

– Никто, – качнул головой нелюдь. – Ты первая. Между прочим, Сьюз, не держи меня за дурака. Чурбан безмозглый и тот догадался бы, о чем ты на самом деле подумала.

Я пожала плечами:

– Но ты же не ответишь на такое.

– Да почему, отвечу. Вот это, – он сунул мне под нос все еще развернутую ладонь, – второй раз. Тебе не стану врать, крови на моей совести изрядно накопилось. Но только тогда, когда я над собой не волен был. Только зверем. Добровольного подношения она от меня не дождалась. И не дождется.

Меж нами повисло молчание – трудное, неуютное.

– Почему ты мне рассказал?

– Почему? Сьюз, я немного узнал тебя за это время… и хорошо узнал за эту ночь. Ты храбрая девочка, и у тебя благородное сердце. То, что я сделал этой ночью… Только выслушай меня до конца, ладно? Я предлагаю тебе… то же самое.

Наверное, на моем лице отразился слишком явный ужас: Зиг покачал головой и повторил:

– Выслушай сначала, потом решай. Магия крови – страшная штука, да. С Хозяйкой тьмы правильно боятся связываться. Но просить за родную кровь – можно. Причем, ты сама видишь, – Зиг кивнул на затянувшийся порез, – даже за родню только по крови, но не по роду, за названых родичей, как мне Анегард. Плохо другое: я мог просить за него только один раз. Оглянуться не успеешь, как снова ночь, и ты сама видишь, что он все еще на грани.

– И ты хочешь, чтобы я… – Я затрясла головой. – Постой, Зиг, я что-то совсем не понимаю. Ты ведь учился магии, так? И остался магом, сильным, сильней многих?

– Так. Даже больше скажу, я сильнее стал, когда перестал быть человеком. Научился ощущать силу Хозяйки тьмы – думаю, мало кто из людей на такое способен, разве самые сильные маги. – Зигмонд помолчал, добавил тихо: – Если б не это, я бы не успел… ведь она Анегарда уже забрать хотела…

– Но ты мог попросить Хозяйку тьмы только один раз?

– Да.

– Но почему, Зигмонд?!

– Не знаю, Сьюз. Честно, не знаю. Может, потому, что Старуха не любит отпускать добычу. А может, только из-за того, что это я просил – ослушник, отступник. Но я понял четко, следующая моя просьба к ней должна быть просьбой о смерти. Такова воля богини, Сьюз.

– И ты хочешь, чтобы теперь попросила я? Зиг, ты правда думаешь, что богиню так легко и просто… скажем уж прямо – обмануть?

Нелюдь пожал плечами, сказал наставительно:

– Не обмануть, а обойти запрет. Это ведь будет твоя просьба. И жертва – твоя.

Он замолчал; молчала и я. Тут надо было крепко подумать, вот только мысли не шли в голову. Лишь вспоминался бьющийся под моими руками Анегард, треск свечи, Зигмондово бормотание, затопившая комнату могильная стынь…

Снова этот ужас?!

Да, снова. Так или иначе, все равно его не избегнуть. Потому что молодой барон, наш господин и защитник, по-прежнему на краю, и моего скудного лекарского умения не хватает, чтобы удержать в нем жизнь. Зигмонд помог ему продержаться одну ночь, но следующая… а если бабушка встанет, уж она-то Анегарда Старухе не отдаст! Надо, Сьюз. Да, жутко, но другого выхода у тебя нет. Разве что примириться со смертью того, за чью жизнь ты в ответе.

Едва я начала думать, как остатки здравого смысла, а может быть, просто трусость, нашли еще одно возражение.

– Но я-то не маг! Разве я смогу?!

– Нужны только твоя кровь и твои слова, Сьюз, – уверенно ответил нелюдь. – И, главное, желание. Остальное я сделаю сам. Так можно.

Я встала. Пошла в комнату. Долго смотрела на Анегарда, на бабушку… потом вернулась к Зигмонду и сказала:

– Ладно, давай.

* * *

– Жертвую тебе кровь свою ради крови своей, лью тебе крови своей, испей, ради того, кто кровь от крови моей, – я повторяла за Зигмондом, твердила, едва слыша свой голос сквозь все нарастающий звон в ушах, а вокруг сгущалась могильная стынь, такая пронзительная, как будто и солнце перестало греть. Главное, предупредил меня Зиг, не испугаться и не отступить. Помнить, ради кого ты делаешь это, и держать в голове, постоянно держать. Я и держала. Сложно ли, когда оба они здесь, бабушка и Анегард, и за обоих я теперь отвечаю? Никчемная лекарка, нахватавшаяся по верхам, умеющая подлечить, но не способная отогнать смерть? Раз только этим могу я помочь – так тому и быть.

Лью тебе крови своей, испей, ради того, кто кровь от крови моей… жертвую тебе кровь свою ради крови своей… сколько захочешь, столько и возьми, только помоги…

Потемнело в глазах, но сквозь прошитую алыми искрами мглу я почему-то прекрасно все видела. Широко открытые глаза бабушки, ужас на ее лице. Приподнявшегося на локте Анегарда. Себя, стоящую посреди комнаты, и Зигмонда, его ладони на своих плечах, свою голову, откинутую на его грудь, свою протянутую вперед руку со сложенной лодочкой ладонью… белое-белое лицо и налитый краснотой рубец подживающей царапины на шее… темную струйку крови, текущую по запястью в ладонь… текущую – и исчезающую. Словно пьет кто-то.

А потом я увидела, как я сползаю по груди Зигмонда вниз, и вокруг осталось только небо. Синее-синее.

– Ты соображаешь, что натворил?!

– Еще бы.

– Ты убить ее мог!

– Ну, так скажем, не я, а богиня…

– Какая к бесам разница!

– …но не убила ведь?

Голос молодого барона звенел яростью, нелюдь отвечал устало. Я слушала, не особо вникая в слова, просто впуская в себя понимание: обошлось. Я жива. Анегард, судя по голосу, здоров как боевой жеребец, разве что копытом не бьет. Бабушка… бабушка, похоже, в кухне, возится у печки – значит, и с ней все хорошо.

– Ты хоть понимаешь, что я вас обоих теперь страже сдать обязан?! Или забыл, по лесам отсиживаясь, что у людей за чары на крови смерть положена?

– Я уж почти три сотни лет на крови живу – на сколько смертей набрал, посчитаешь? И все-таки до сих пор ты меня не сдал, господин Анегард, младший барон Лотар.

– То другое, – уже тише буркнул Анегард.

– Верно, другое. Доведись мне судить, как думаешь, за что я бы казнил, а за что награждал? – Зигмонд помолчал, но Анегард ничего не ответил, и нелюдь продолжил: – Я понимаю, мальчик, почему вас такому не учат: слишком опасно. Ну так послушай того, кто знает, и поверь: за такое даже боги простят. Тут все дело… в направленности, так скажем. Чужая кровь ради себя – или своя ради другого. Есть разница, знаешь ли.

На несколько мгновений меж Анегардом и Зигом повисло тяжелое молчание. Я приоткрыла глаза, глянула сквозь ресницы. Но вместо обоих спорщиков увидела только закрытое ставнем окно. Какая-то добрая душа слегка сдвинула тяжелый деревянный щит, и в щелку били золотые лучи. Сколько хоть времени прошло?

– Я бы гордился такой сестрой, – тихо сказал Зигмонд. – Смелая девочка. Нет, Анегард Лотарский, ты нас не сдашь. Законы законами, но…

– Наглый ты, – Анегард тяжело вздохнул. – Кровосос болотный, и откуда взялся на мою голову? Девчонку зачем-то втянул… Ладно, ты прав, сдать я вас не сдам, боги простят, а люди не узнают, но она ведь и правда умереть могла. А еще барон. Разбойник ты, а не барон.

– В прежние времена, – наставительно сообщил Зиг, – одно не слишком отличалось от другого. Удачливые разбойники понастроили себе замков, повыбили невезучих соперников и стали защищать теперь уже свои земли. А самого сильного и удачливого назвали королем. Во всяком случае, именно так рисуют нашу историю некоторые древние архивы.

– Трепло… комар архивный…

– Успокоился? Теперь можем поговорить о деле?

– Давай. Начни с того, что тут произошло, пока я полудохлым валялся.

Я закрыла глаза. Так приятно лежать, ни о чем не думать, знать, что от тебя больше ничего не зависит, что тебе можно поболеть. Нет, я не чувствовала себя больной, просто усталой. Поваляюсь еще немного и встану…

И приятно слышать уверенные мужские голоса, залог охраны и безопасности. Все, что рассказывал его милости Зиг, я знала и так, и еще вчера это казалось страшным до озноба, но сегодня я знала: все будет хорошо.

Я уже почти заснула, когда слух зацепился за какое-то слово, или фразу, или, может, резкую тишину следом. Попыталась сообразить, что именно меня задело. И услышала:

– Повтори, пожалуйста, что ты сказал.

Анегард, с таким недоумением, будто… ну, я не знаю даже!..

– Ты стал плохо слышать?

Зигмонд. Не столько удивленно, сколько… презрительно?

– Я сказал, что на твоем месте не стал бы оставлять сестру без охраны, когда по округе рыщут банды наемников.

– Зигмонд, я тебя не понимаю. Ты о ком?

Нелюдь хмыкнул:

– Вот только не говори, что не знаешь! Нет, я понимаю, всякие могут быть резоны, но…

– Зиг, тьма тебя побери, хватит валять дурака!

– Правда не знаешь?! Да, чую, не врешь… однако я был лучшего мнения о… да отцепись ты от меня! О ком, о ком, – о Сьюз, о ком еще! Тупица, дубина стоеросовая! Хоть бы сообразил, что чары на родню были!

Я села. Анегард, оказывается, вцепился Зигу в ворот, и сейчас нелюдь занят был тем, что отдирал от себя чужие пальцы. Интересно, что он скажет, если я попрошу повторить?

– Опомнись, как она может быть моей сестрой?! Да они вообще здесь пришлые!

– У батюшки своего спроси, как, но что она тебе по отцу сестра, я и раньше знал. И мать ее, похоже, из благородных. У вас кровь одного вкуса. То есть настолько одного, как это бывает у близких родственников.

– И когда ты ее кровь пробовал?!

– Да вчера же… нет, уже позавчера. Да отцепись ты, придурок! Когда ее тот хмырь порезал, что сейчас без головы валяется в лесу за поляной, зверью на радость! – Зиг наконец-то отодрал Анегардовы пальцы от своей рубахи, сказал уже спокойнее: – Кстати, по запаху ваше родство тоже ощущается, хотя не так уверенно.

Ничего себе новости!

Я-то думала, это бабушка Анегарда на ноги подняла, пока я валялась… и кто здесь, спрашивается, тупица?

Ничего себе Зиг… знал, значит… так это, выходит, он сразу на то и рассчитывал? Умный, зараза…

Тем временем спорщики расцепились – и заметили, что я не сплю. Уж не знаю, какое у меня было лицо, но Анегард заметно смутился, а Зиг спросил невпопад:

– Очнулась?

Нет, без памяти лежу! И брежу…

– Бабушка где?

Зигмонд подошел к окну, отодвинул ставень, высунулся, огляделся. Крикнул:

– Магдалена! Сьюз очнулась, тебя зовет!

– А ведь мог бы сообразить, – сказал вдруг Анегард. – Знал ведь про твои сны.

– А что – сны? – невольно спросила я.

Ответить Анегард не успел: вошла бабушка. Я вскочила навстречу.

– Лежи, девонька, ты что! – ахнула бабуля. – Куда тебе вставать, рано!

– А мне хорошо, – сказала я. – Честно, хорошо. Ты-то как?

– Сказала б я тебе, – бабушка укоризненно вздохнула, – да поздно уже, после драки-то… На краю ведь постояла, дитё ты неразумное!

Не знаю, подумала я, и знать не хочу, сестра я Анегарду или нет… ну, то есть ясно, что сестра, раз так вышло, да и к лучшему оно, наверное… Зиг, хмырь болотный, знал, что делал…

– Ба…

Я вытерла слезы, и бабушка, усадив меня обратно на кровать, прижала мою голову к груди:

– Ну что ты, девонька, что ты… все хорошо, и хвала богам…

Я обняла ее крепко, изо всех сил. Шепнула:

– Ба, я так тебя люблю… я так боялась…

Не хочу ни о чем думать. Если Анегарду интересно, как я его сестрой оказалась, пусть отца допрашивает, а мне плевать. У меня есть бабушка.

Мне показалось, Анегард рад был отправиться в деревню. Коротко велев собираться: «На обратном пути вас прихвачу в замок», – он ускакал. Рэнси метнулся следом, но тут же вернулся. Ткнулся носом в ладонь, словно извиняясь.

– Ничего, – вслух сказала я. – Закончится война эта дурацкая, уйду в Оверте. Или еще куда подальше…

– С чего бы? – Зиг подошел неслышно, заставив меня вздрогнуть. – Или ты хотела бы не сестрой ему быть?

– Знаешь что, – вспылила я, – держал бы ты свои открытия при себе, лучше было бы! Язык чесался разболтать? Или, думаешь, мне приятно будет, когда за спиной шушукаться начнут?

– Как начнут, так и перестанут, – Зиг оскалился, показав клыки.

– Ой, поглядите на него, грозный какой! Глотки драть начнешь за каждое слово?

– Зачем драть, – ухмыльнулся Зигмонд. – Разок пугнуть, и хватит.

– Пугнуть… Размечтался! Всем рты не позатыкаешь, а думать так и вовсе не запретишь. Знаешь, мне прекрасно жилось лекаркиной внучкой. Боги великие, ну откуда ты взялся на мою голову?!

Я сморгнула предательские слезы и зло шмыгнула носом.

– Брось, – попытался утешить Зиг, – все хорошо будет, вот увидишь. – Добавил виновато: – Между прочим, мне и в голову не пришло, что ни ты, ни Анегард о родстве не знаете!