Текст книги "Полуночные тени (СИ)"

Автор книги: Алена Кручко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 19 страниц)

– Да, – прошептал барон. – Да, я понимаю. В этом вся Грейна… вся…

Он плачет?

– Сьюз…

Анегард?

Я поглядела на брата.

– Сьюз, я… – он запнулся, махнул рукой. Шагнул ко мне, обнял. Я уткнулась носом в его плечо и замерла, и он спросил, помолчав: – Ты как, Сьюз?

Странно, подумала я. Я – странно. Как во сне, как не со мной. Разве можно, ну разве так можно, – всю жизнь ни слова неправды не сказать, и при этом скрыть правду ото всех, кто должен был ее знать?! Ведь бабушка не лгала. Ни мне, ни… вообще никому. Просто всего не договаривала. Просто отвечала на вопросы так, чтобы ее ответы можно было… истолковать. Так, как ей надо.

Нет, как мама просила. Бабушке-то это зачем, ей бы, может, еще и лучше было сразу прийти к барону и рассказать все как есть. Наградил бы. И с чужой девчонкой не возиться. Что такое поднять ребенка в одиночку, пусть даже и знахарке, живущей под покровительством барона, я вполне представляла. Помнила. А она выполняла клятву, на грани смерти вытребованную у молодой лекарки еще более молодой баронессой. Глупую клятву, выросшую из глупой обиды и страха… но, быть может, и правда спасшую меня. Зная Иозельму…

– А что я? – чуть отстранившись, я заглянула Анегарду в лицо. – Я жива-здорова, со мной все хорошо, и ты прекрасно знаешь, что я совсем не хотела…

– А я рад, что все выяснилось. И на твоем месте, отец…

– Ты пока что не на моем месте, – оборвал сына барон. – Подойди ближе, девочка.

Анегард подпихнул ободряюще. Я сделала крохотный шажок вперед. А куда еще ближе? На коленки к нему сесть прикажете? Нет уж, я для этого слишком взрослая.

Его милость кашлянул, спросил:

– У тебя и правда родовой дар?

Я только глазами захлопала. О чем это он вообще?

– Правда, – ответил за меня Анегард.

– Какой дар? – я обернулась к брату: не у его милости же объяснений требовать.

– Ты ведь слышала тогда нас с Зигмондом, верно? На Ореховом? – И вчера Зигмонда, подумала я… это что же, Анегард с ним постоянно вот так может? Что-то я и не соображу сразу, понравилось бы мне так или нет. – И те сны, и как ты с Рэнси поладила… Зиг верно меня тупицей тогда обозвал, я бы сразу должен был догадаться!

Я пожала плечами:

– Это дар богини. У каждого мог бы быть, разве нет?

– Боги не раздают одинаковых даров, – старый барон глядел на меня с новым, странным выражением. Оценивающе как-то… если, конечно, я верно понимала, все-таки раньше мне не приходилось сталкиваться с его милостью настолько близко. – Умение говорить мыслями со зверьем и нелюдью – дар Звериной матери нашему роду. Мой прадед был ее избранником, с него и пошло. У девочек, правда, это не проявляется почти никогда, но ты… когда тебя показывали богам, Сюзин, знаки покровительства были четкие на редкость. Я еще тогда подумал, что неспроста…

Новость медленно укладывалась в моей голове. Но… но, постойте…

– Но если это дар ваш семейный, откуда он у Гвендиного малыша? – Уж кто-то, а Гвенда… да они с Чарри друг на дружку не надышатся!

– Это не я, – быстро отперся Анегард.

– Дурень, – барон вздохнул. – Гвенда… наша кровь в ней, вот и весь секрет. Не ты первый по деревенским девицам бегаешь, да и я не первым был. Может, дед твой наследил, а может, и прадед. Так бывает – спала кровь и проснулась.

Ой ли?..

– А у старшего ее, у Ронни, ничего такого нет.

– И у этого пропадет с годами, – уверил меня старый барон. – Если бы каждый бастард родовыми дарами владел…

– Я тебе, Сьюз, объясню потом как-нибудь, – пообещал Анегард. – Тебе-то оно ни к чему, но просто чтобы знала. Любой родовой дар должен закрепить глава рода.

– Сам объясню, – проворчал старый барон. – Зима долгая, времени хватит.

– А… – слова застряли у меня в горле.

– Разумеется, ты останешься здесь, – его милость прекрасно меня понял. – Ты моя дочь, Сюзин.

Ну вот… а я так мечтала вернуться домой!

Рэнси восторженно наматывал круги по двору. Насиделся взаперти, бедолага. Серый, равнодушный к щенячьим радостям, грыз утащенный с кухни мосол. Небо затягивали тучи, на стене перекликались часовые, толстуха Берта возилась у хлебной печи. Все так привычно, так обыкновенно… и никому нет дела до того, что вся моя прежняя жизнь обернулась вдруг обманкой, рассеялась туманом, и теперь придется начинать заново. Сюзин, баронская дочка! Вот уж не было печали…

Во двор выбежали Анитка с Динушей.

– Сьюз, ты здесь!

– Сьюз, а мы твоему Марти обед относили!

– А он про тебя спрашивал!

– Что спрашивал? – рассеянно отозвалась я. – Почему не пришла, да? – Спохватившись, добавила: – И никакой он не мой!

– Не твой! – прыснула Динуша. – Только ему так интересно было, кто ты, чья ты, с кем в обнимку ходишь…

Замечательно! Представляю, чего они ему наговорили.

– И почему не пришла, тоже…

– Он решил, что ты от него прячешься, – Анитка говорила серьезно и глядела укоризненно. – Решил, что ты его видеть не хочешь. С утра господин Зигмонд, в обед мы… Он сказал, что ты, наверное, вчера на него обиделась.

– Да, – кивнула Динуша, – и что ему очень-очень жаль! Сьюз, ну что ты, в самом деле! Та-акой парень!

Только он уедет. А у меня теперь отец-барон. Еще, чего доброго, сам решит чудесно найденной дочке мужа подобрать. Глаза защипало, я прикусила уголок косынки.

– Сьюз, ты чего?! Да все у вас хорошо будет, вот увидишь! Ну не плачь…

Откуда-то появился Зиг, как всегда, неожиданно и, как всегда, вовремя.

– Идите, девушки, я с ней сам поговорю.

Обнял меня за плечи, повел куда-то. А я думала: не последний ли раз девчонки так со мной болтали? Небось с баронской дочкой не станут откровенничать…

– Так, здесь никто не увидит. Можешь выплакаться. Кажется, тебе в кои-то веки это на самом деле нужно.

Я ревела, уткнувшись Зигу в плечо, в ноги тыкался встревоженный Рэнси, с неба хлынуло, Зиг попятился, увлекая меня под козырек крыши…

– Я не хочу, – бессвязно жаловалась я, сама не зная толком, что имею в виду: оставаться жить с его милостью, или слышать неизбежные шепотки за спиной, или чтобы Марти уехал навсегда. – Зиг, почему все так, что за жизнь такая дурацкая, а?

Он не отвечал, только гладил легонько по голове. Как маленькую. И от этого становилось легче.

Дождь осенний, смой мои печали, унеси тоску…

– Что, – спросил Зигмонд, когда я наконец утихла, – взяли тебя в оборот?

– Ты знал?

– Не то чтобы меня ставили в известность, – нелюдь клыкасто ухмыльнулся. – Но – да, я слышал. Краем уха.

– Что теперь будет?

– Да ничего не будет, – пожал он плечами. – Стоило так расстраиваться. Сама посуди, во-первых, тебе так и так пришлось бы на зиму здесь остаться, его милости Эстегарду лекарка еще долго нужна будет.

– Ну и оставалась бы лекаркой, – буркнула я.

– А куда оно от тебя денется? – удивился Зиг. Искренне так, от всей души удивился. – Ты что, Сьюз! Кто лечит, тот лечит, от этого уже не уйдешь. И для баронской дочки ничего нет зазорного в том, чтобы лекаркой быть. Как и для баронской жены, кстати. В мое время вообще всех благородных девиц этому учили, это сейчас… – махнул рукой, я привычно угадала недосказанное "измельчали люди".

– А во-вторых?

– Во-вторых оставим, пожалуй, на потом. Расскажу, когда ко мне в гости приедешь.

– В гости?

– Да, в Ренхавен. Мы ведь соседи будем, забыла?

И верно, соседи…

Кто бы мог подумать, что так все кончится, когда Зигова стая впервые разбудила нас среди ночи… И полугода не прошло.

– А знаешь, – вспомнила я, – мне ведь кошмары больше не снятся.

– И не должны. Гиннар подох, богиня жертв не получает.

– Так просто?

Невнятно вышло, я и сама до конца не понимала, что сказать хотела. Но Зиг понял.

– Сколько я тебе объяснял, а ты все никак поверить не можешь. Боги лишь то могут от нас взять, что мы сами отдать готовы. Добровольно и искренне, и чем искренней, тем больше твой дар и тем сильней ответное благословение. Это же так просто, Сьюз!

Наверное, и это было просто "в его время", а теперь забылось. Я привыкла думать по-другому, совсем по-другому. И даже то, что Зиг явно прав, не очень-то помогает уложить в голове такое странное знание.

Дождь утихал, над двором плыл запах свежего хлеба, от казарм слышался смех. Жизнь продолжалась.

Зиг, хмырь болотный, так и не признался, о чем говорил с Марти. И я, собирая ужин для королевского пса, тряслась, как осиновый лист. Все думала, что он может сказать, о чем спросить…

Он не спросил ни о чем и ничего не сказал. И вообще сидел как пришибленный.

– Ты как себя чувствуешь? – спросила я. – Должен бы уже поправиться.

– Хорошо, – он повел плечом, словно отметая лишние вопросы. Придвинул к себе миску.

И я ушла.

Не больно-то и хотелось.

И вообще, меня Анегард ждет. Еще днем велел зайти, как освобожусь. Сама не знаю, чего тянула.

Брата – быстро же я привыкла так его называть! – у себя не оказалось, и я, вздохнув тайком, поплелась в покои его милости. Конечно, они были там. Все: его милость, Анегард, Зигмонд, Гарник и даже бабушка. Я так поняла, говорили о порученном Анегарду деле, и говорили шумно: за дверью слышно было, что спорят; но, стоило мне войти, все дружно замолчали. Ну что за день такой, везде я лишняя!

Анегард поднялся, мне показалось, с облегчением. Сказал:

– Пойдем, Сьюз.

С нами вместе вышла бабушка.

– Что случилось? – спросила я.

– Ничего, – удивленно ответил Анегард. – Покажу тебе твои комнаты.

Ну да, могла бы и сама догадаться.

Лишь бы не в баронессины.

Обошлось: мы свернули к лестнице. Значит, не только не в баронессины, но и от его милости подальше. Наверх. Третий этаж.

– Рядом с моими, – Анегард открыл передо мной дверь, посторонился, пропуская. – Правда, раньше весны я вряд ли вернусь.

Да уж, подумала я, зима будет невеселая.

Я осторожно переступила порог. Честно говоря, давно мне не было так… нет, не страшно – неуютно. И неловко. Кто бы там что ни говорил, но я вовсе не ощущала себя законной дочкой его милости. Потерянный ребенок, живущий себе почти что рядом с отцом… ха, ха и еще раз ха! Такие истории не для жизни. Не для обычной жизни. Бредни менестрельские.

Простой деревянный пол, стол, два табурета, сундук в углу. Дверь в спальню отворена, виден краешек кровати, застеленной меховым покрывалом. После нашего с бабушкой домика – слишком тесно. И не говорите мне, что весь замок теперь мой! Я чужая здесь. Ну ладно, пусть не чужая, но и не хозяйка.

Я схватила бабушку за руку:

– Но ты ведь останешься со мной? Не бросишь меня?

– Что ты, девонька, – бабушка обняла меня, хмыкнула: – Глупенькая…

– Я боюсь! Я так… так домой хотела… а теперь…

– Ты и есть дома, – сказал Анегард. – Привыкнешь, ничего. – Добавил, невесело усмехнувшись: – И не бойся ты отца! Он, по-моему, сам тебя боится.

Утешил!

* * *

Весь следующий день замок стоял на ушах, а уж в кухне и вовсе был дым коромыслом. Мы с бабушкой насилу отвоевали себе угол стола и краешек печки! Кому свадебный пир, а нам – снадобья Анегарду в дорогу. Конечно, по большей части набралось из готовых, но кое-что пришлось варить. Варить, сгущать, крепить вином или брагой, чтоб хранились, нашептывать…

В самый разгар работы кто-то тронул меня за плечо. Я обернулась – Колин.

– Ты-то что здесь делаешь?! – удивилась я. – Случилось что?

– Здравствуй, Сьюз, – трактирщик, похоже, рад был меня видеть. – Все хорошо, не волнуйся. Тебе Рольф привет передает.

– И ты ради этого сюда пришел?! – ни в жизнь не поверю!

– Нет, конечно. Попросить кой-чего. Ну и вам с Магдаленой сказать… где она, кстати?

– Да здесь, в кладовку отбежала. Что сказать-то, Колин? Ох, знал бы ты, как я соскучилась!

– Не только ты, – чуть смущенно признался Колин. – У нас в деревне свадьба завтра, приходите. Староста наш дочку замуж отдает.

– Хенну?! – вот так новости! Задавака Хенна женихами перебирала так, будто ждала невесть какого принца перехожего. – За кого, Колин?

– Да за Рольфа же, – трактирщик смутился еще сильней, вздохнул, махнул рукой. Я знала, он считал, что Рольф – самая пара для меня. Да и не только он… – Слышала, Магдалена?

– Слышала, слышала, – проворчала бабушка. – Хлебнет с эдакой фифой.

– И то, – согласился Колин. – Я всегда говорил, жену не по красоте выбирать надо и даже не по приданому. Так придете?

Бабушка задумчиво почесала кончик носа.

– Нет, Колин. И рады бы, да тут нужны. Так что передавай от нас пожелания счастья и все прочее, что положено.

– И за привет спасибо, – я представила рядом Рольфа и Хенну, фыркнула. – Уж если Хенна согласна за кузнецом отстирывать, может, все еще у них и сложится!

– Сама-то не жалеешь? – напрямую спросил Колин.

Я помотала головой. Мы с Рольфом всегда дружили – но не больше. Кто бы там чего ни воображал на наш счет.

А что кольнула все-таки обида – так это понятно. Вон, аж три свадьбы завтра, а я…

Колин ушел, бабуля решила проводить его немного, расспросить о деревенских новостях. Спросила меня:

– Управишься?

– Конечно, – уверила я, – иди. Осталось всего ничего доделать. Ты и так весь день тут у печки, хоть отдышишься.

А сама подумала: очень кстати. Замешу вдобавок к остальному одну штучку лично от себя. Как раз, пожалуй, успею.

И – спать. А то от шума и духоты голова кругом идет, а завтра… Я тряхнула головой. Думать о завтрашнем дне решительно не хотелось. А что думать? Как ни крути, от судьбы своей не уйдешь, что напряла Прядильщица, то и встретишь. Бывает, конечно, когда лишь от тебя зависит, куда свернуть, но… в общем, завтра передо мной таких поворотов не ожидается, надо будет всего лишь прожить день так, как проживется.

А жаль все-таки, что Марти уже перебрался в казарму к Гарниковым ребятам и ел с ними. Хорошо, но все равно – жаль.

Вечером ко мне заглянул Анегард.

– Вот это кстати! – я втянула брата в комнату, закрыла дверь. – А то я уж думала, как бы тебя так поймать, чтоб никто не увидел.

– Зачем? – весело спросил братец. – Я всего лишь хотел узнать, как тебе спится на новом месте, а ты, оказывается, чуть ли не охотиться на меня собралась!

Эх, Анегард, и что ж мне так грустно от твоей веселости?

– Я тут для тебя приготовила кое-что, по секрету. Даже бабушка не знает! На, спрячь.

Маленькая тыковка-горлянка вид имела самый невинный. Куда невинней дорогих стеклянных флаконов и бутылочек. Анегард повертел ее в руках, спросил растерянно:

– Что это?

Я пригнула к себе его голову, зашептала на ухо. Братец захлопал глазами, потом рассмеялся – на сей раз от души, заразительно, так что я невольно разулыбалась в ответ.

– Ну, Сьюз!.. Он же тебе нравится, разве нет?

– Нравится, – призналась я. – А ты мой брат.

– Ну, спасибо, сестренка! – Анегард все еще смеялся, и я решилась. Попросила:

– Ты пригляди там за ним, ладно? Я понимаю, теперь… ну, отец, и вообще… но все равно. Зря я, что ли, его лечила?

– Пригляжу, – кивнул Анегард. – А ты не грусти, ладно?

Да уж постараюсь…

Старый барон, оглядев меня, недовольно поджал губы. Спросил:

– Неужели, Сюзин, ты не могла одеться более подобающим образом?

Я пожала плечами:

– Это самое приличное, что у меня есть.

На самом деле моя праздничная одежда очень даже мне нравилась. Широкая юбка в желтые и рыжие полосы, вышитая рубашка из тонкого отбеленного полотна, рыжая, в тон юбке, безрукавка. Учтя по-осеннему пронизывающий ветер, я прибавила к этому белую пуховую шаль и чувствовала себя вполне нарядной.

– Сшить пристойное платье было нельзя?

– Когда бы?..

– Отец, – вступился за меня Анегард, – ты доведешь ее до слез. Она вчера весь день для меня снадобья варила. К тому же, – брат незаметно мне подмигнул, – наша Сьюз и в таком наряде лучше всех.

– Это верно, – чопорно согласился его милость. – Но тем не менее я прошу тебя, Сюзин, в ближайшее же время озаботиться достойным благородной девицы гардеробом.

– Хорошо… отец.

Его милость Эстегард, барон Лотарский, кивнул и предложил мне руку. Я жалобно посмотрела на Анегарда. Братец виновато шевельнул бровью: мол, рад бы помочь, но…

Тут выбежала Иоланта, повисла у брата на шее. Анегард наклонился к сестренке, зашептал ей что-то на ухо. Ланушка оглянулась на меня, сказала во весь голос:

– Конечно, красивая!

– Ну, спасибо, – засмеялась я.

Губы старого барона тронула улыбка.

– Не замерзнешь? – спросил он.

– Не-е, – Ланушка крутанулась, показываясь; алое шерстяное платье, подбитая белым заячьим мехом длинная темно-красная безрукавка. Хитро взглянула на меня: – А я красивая?

– Очень! – от души ответила я.

– Пойдемте уже, – усмехнулся Анегард. – Красавицы вы наши.

И мы пошли.

Гул голосов, шутки, смех, вопросы и ответы – все это было сзади и до поры не мешало. Хотя люди там, за спиной, наверняка удивлялись, с чего бы это лекарка Сьюз идет первой, под руку с его милостью. Может, думали, что старый барон болен… хотя так оно и есть, вон как дышит тяжело, хрипло… а может, до них уже дошли похожие на правду слухи?

– Мне страшно, отец, – не выдержав торжественного молчания, шепотом призналась я. – Что они все скажут? Бредни менестрельские, да и только!

– Глупости, Сюзин, – негромко ответил его милость. – Тебя не должно волновать, кто что скажет.

Ну конечно! А чего ты ожидала, Сьюз? Сочувствия? Может, ты вообразила, что новообретенный отец тебя по головке погладит и сопельки утрет?

– Поверь, – добавил вдруг его милость, – куда больше это должно волновать меня. Твою мать любили, Сюзин. Да и тебя, как я успел заметить, любят.

Я удивленно покосилась на отца. Встретила внимательный, сочувственный взгляд. Пробормотала:

– Спасибо.

– Не за что, – спокойно ответил барон.

Люди добрые, Звериная матерь! Кажется, я никогда его не пойму…

Мы вышли на храмовую луговину, и страх охватил меня с новой силой. Старый барон покосился недовольно, я плотней запахнула шаль. Пусть лучше думает, что от холода дрожу. Стыдно-то как…

Помоги, Звериная матерь! Тут же две невесты, так почему мне кажется, что все только на меня и смотрят? Сьюз, девонька, ты вообще-то не пуп земли, не надо воображать о себе лишнего!

Его милость взял меня за руку, повел к алтарному кругу. Хватка у старого барона, даром что болеет, оказалась железная. Я чувствовала прожигающие спину любопытные взгляды, и было мне от них так нехорошо, что аж ноги подгибались.

Поэтому сначала я оперлась о кстати подвернувшийся шершавый камень, и лишь потом сообразила, что именно себе позволила. Сьюз, девочка, это вообще-то алтарь!

Ничего, послышалась мне далекая усмешка, это правильный алтарь. И верно, поняла я. Алтарь Звериной матери, теплый, дарящий привычную безопасность. Моя покровительница, моя богиня. Ты всегда мне помогала, не оставь и теперь.

– Звериная матерь, покровительница Лотаров, – голос моего отца, все еще хриплый, звучал сильно, и я не сомневалась, что все собравшиеся услышат его прекрасно. – Я благодарю тебя за найденную дочь и за твою к ней милость.

Он тоже коснулся камня, совсем рядом с моей ладонью. Кончики пальцев защекотало пушистое тепло, и далеко, на самой границе сознания, мне почудился слабый отзвук радостного смеха: богиня услышала, богиня осталась довольна. Старый барон взял меня за плечи и развернул к людям, и теперь я осмелилась поднять взгляд. Правда, на то, чтобы вглядеться в лица, храбрости не хватило. Как приняли новость те, кто знал деревенскую лекарку Сьюз? Прав был отец, когда говорил, что не мне, а ему надо бояться?

Можно, я узнаю об этом чуть позже? Когда сама хоть немного свыкнусь…

– Сюзин, – объявил его милость, – дочь моя и моей супруги Эгрейны. Семнадцать лет назад мне сообщили, что она умерла; перед алтарем покровительницы нашего рода я клянусь взыскать полной мерой с того, по чьей вине считал ее мертвой. Я благодарю богов за великую милость. Вы же, все, да будете свидетелями, что я признал свою дочь перед богами и людьми, и любой из вас вправе и обязан подтвердить это перед любым судом. – Отец умолк ненадолго; дыхание его было частым и хриплым. Мне показалось, он выскребает силы с самого дна души… лечь бы ему, укутаться… – Я не знаю, переживу ли эту зиму, а мой сын уезжает. Я прошу вас всех, запомните крепко мои слова. А теперь… – Он перевел дух и заговорил снова, и всплеснувшийся было гомон сменился тишиной. – Свою дочь Сюзин и своего сына Анегарда беру ныне в свидетели тому, что произойдет здесь, дабы могли подтвердить истинность свершившихся таинств перед богами и людьми.

Анегард подошел, стал рядом. Пожал тихонько мои пальцы, шепнул чуть насмешливо:

– Не трясись, хорошо выглядишь… сестренка.

– Да услышат боги, – говорил меж тем его милость, – да оделят нас благословением своим. Именем короля и по его повелению ныне я объявляю о свадьбе Зигмонда, барона Ренхавенского, и благородной Ульрики, дочери Ульфара.

Сейчас, когда все наконец-то глазели на жениха с невестой, я почувствовала себя в большей безопасности. Нашла взглядом бабушку – нарядная, она стояла в первом ряду, и Гарник держал ее за руку. Да она ведь на самом деле совсем не старая! Сколько ей было, когда оказалась вдруг со мной на руках? Надо спросить. Мне стало вдруг так стыдно, всю жизнь – "бабушка, бабушка", а сама даже не знаю, сколько ей лет. Хотя… она ведь сама не говорила никогда. Отшучивалась: "Много!" Теперь хоть ясно, почему.

Вон стоят Терес с Аниткой, ждут своей очереди. Улыбаются. А рядом шушукаются, хихикают Динуша с рыжим Рихаром. Вот тоже парочка!

Кажется мне, или впрямь Рихар с лета подрос?

Ой, и Марти здесь! Я почувствовала, как загорелись уши, прилила к щекам кровь. Что за взгляд у него…

Все равно уедет, напомнила я себе. Схватилась за руку Анегарда, крепко, будто над обрывом стояла и сорваться могла. Он, видно, понял, сжал в ответ мои пальцы. Шепнул на ухо:

– На Зига с Улькой гляди, свидетель!

Я вздрогнула, торопливо перевела взгляд…

Ульрика была сегодня бледна и послушна. Зигмонд вел свою лягушонку за руку, а она и глаз не поднимала. Все в том же синем платье, без украшений, без подношения для богини в руках. Приневоленная. Ох, Зиг, Зиг, пусть у вас все сложится хорошо! Ты заслужил жену и получше, но раз уж эта… боги великие, пусть она любит Зига и уважает, и никогда не предаст, как Иозельма предала его милость… отца, поправила я себя, привыкай, Сьюз.

Отец вел молодых вокруг алтарей, просил для них, как водится, благословения Звездной девы, и Жницы, и Матери человеческой, и Хранителя стад. Зигмонд – я заметила, – приостановился у черного камня Прядильщицы. Что ж, он избранник, он должен…

Я тайком коснулась алтаря Звериной матери. Благослови и ты их, моя богиня. Я прошу за них.

– Перед богами и людьми я, барон Эстегард Лотарский, объявляю Зигмонда и Ульрику мужем и женой.

Приветственные возгласы смолкли почти сразу: видно же, что молодые не очень-то рады. Впрочем, насчет Зига я не была бы так уверена… знаем мы эту кривую ухмылочку!

Его милость не стал длить молчание. Прокашлялся и перешел ко второй паре:

– Я, барон Эстегард Лотарский, господин этих земель, объявляю о свадьбе Тереса, воина барона Ренхавенского, и Аниты…

Еще не договорил, а над храмом словно и воздух изменился, наполнился радостью и счастьем. Я глядела на Тереса с Аниткой, и улыбка сама расползалась по лицу. Совсем ведь другое дело! Оба сияют, у невесты букет в руках – не букет, охапка! "Осенние звезды", из баронских цветников нарезано, больше неоткуда. Белые – для Звездной девы, желтые – Жнице, алые – Матери… и уже по тому, как сияют оставленные на алтарях цветы, любой скажет – эту пару боги благословляют.

– Перед богами и людьми я, барон Эстегард Лотарский, объявляю Тереса и Аниту мужем и женой…

– Любовь да лад! – вместе со всеми закричала я. – На многие лета!

Анитка шепнула что-то Тересу, тот ответил, поцеловал жену в макушку. Молодайка прыснула, вывернулась из объятий… подбежала ко мне…

– Это тебе, Сьюз! На счастье!

"Осенняя звезда". Белая.

Мы обнялись, Анитка шепнула:

– Я загадала, Сьюз, пусть у тебя все сложится!

– Спасибо…

Я тоже загадала. Хоть и знаю, у вас и без того все будет замечательно. Но ведь счастья много не бывает, верно?

Люди уходили, смеясь, предвкушая праздник. В замке ждал пир, и приехавшие из Оверте музыканты, наверное, готовы были играть плясовые. Но оба барона остались стоять, и я с ними: Анегард все еще держал меня за руку. С другой стороны к брату жалась Ланушка. Остался десяток баронской стражи, остались Марти, Рихар; Динуша не стала возвращаться без рыжего, остановилась на краю луговины…

Его милость обвел всех пристальным взглядом. Вздохнул, закашлялся, прижав ладонь ко рту. Подошел к алтарю Великого отца, молча прикоснулся к темному камню. Следом, вложив ладошку Иоланты в мою, шагнул Анегард. Прошептал:

– Покровитель странников, дай нам удачу в пути.

За Анегардом стали подходить остальные. Просили Великого отца о легкой дороге – и шли каждый к алтарю своего покровителя. Анегард и его милость вернулись к нам с Ланушкой – мы так и стояли у камня Звериной матери.

– Покровительница Лотаров, – хрипло сказал отец, – пошли удачу моему сыну.

– Благослови, моя богиня, – Анегард коснулся шершавого камня, замер на несколько мгновений.

– Помоги им, Великая, – прошептала я.

Ланушка заплакала. Анегард подхватил ее на руки:

– Что еще ты выдумала, реветь!

– Не уезжа-ай, – Ланушка обняла брата, уткнулась носом ему в шею. – Я боюсь, оста-анься!

– Иоланта, – чужим, напряженным голосом выговорил старый барон, – прекрати немедленно. Мужчина не может всю жизнь просидеть дома.

Я отвернулась. Неужели он всегда такой… такой холодный, правильный и… подобающий?

Марти стоял у алтаря Звездной девы. Ладонь лежала на белом камне, губы беззвучно шевелились. Я прикрыла ладонью улыбку: забавным показалось, что у грозного королевского пса Дева в покровительницах. Но тут Марти отшагнул назад, развернулся к алтарю Воина. Я вздохнула тайком: этих вояк разве поймешь? Да у них, небось, традиций воз и тележка, по каждому случаю другому богу кланяться… вот деревенских тоже ведь не всякий посторонний поймет, почему вдруг то Жнице дары несут, то Кузнецу, то Хранителю стад.

Ланушка утихла, только сопела недовольно. Она так и сидела у Анегарда на руках, крепко обняв его за шею, а старый барон смотрел мимо них – на алтарь. Мне показалось, он все еще просит о чем-то богиню, неслышно для остальных, но так жарко, что Великая навряд ли откажет.

Столы накрыли во дворе, и расселись, не слишком разбираясь, кто есть кто. Наверное, это потому, подумала я, что его милость, вернувшись, сразу ушел к себе. При нем не очень-то забудешь, что не пристало посудомойке соседствовать с управителем, а ученику кузнеца из ремесленной слободки – заигрывать с дочкой начальника стражи. Это Анегард умеет сделать праздник общим и веселиться на равных с остальными – не зря по деревням так любят, когда он заезжает на грозовые аукалки или праздник последнего снопа.

Вот и сейчас – музыканты наяривают плясовую, Зигмонд кружит Анитку, только юбка взметывается, Терес едва отбивается от подначек, хохочет Ланушка, и даже Ульрика улыбается, слушая шуточки молодого Лотара. Встает, идет с ним танцевать… оглядывается на Зига, Анегард качает головой, обнимает за талию…

– Потанцуешь со мной?

Терес.

Смеюсь:

– Конечно!

Музыка кружит голову, кто бы мог подумать, что Терес так здорово танцует! Да и Зиг не хуже, ишь, сидельцы болотные! Анитка раскраснелась, у меня тоже щеки горят… Наши кавалеры ведут танец хитро, едва не сталкиваясь, словно дразнят друг друга; в какой-то миг мы с Аниткой непонятно как меняемся – вернее, мужчины меняются нами. Я едва не останавливаюсь от удивления, но Зиг подхватывает, кружит, кружит… скалится:

– Давай, Сьюз, уделаем их всех!

– Врешь, – отзывается из-за моей спины Анегард, – нас не уделаешь, верно, Улинька?

Боги великие, хорошо-то как!

А вон Динуша с Рихаром целуется…

Кстати…

– Зиг, а что, разве твой Рихар с Анегардом едет?

– Да, а почему ты спрашиваешь? – Легкий холодок в голосе намекает: на первый раз прощаю, но лучше не суйся, не девичье дело.

– Он же мальчишка еще!

Зиг, хмырь болотный, хохочет.

– Если уж ты, Сьюз, так сказала, другие уж точно ничего другого не подумают.

Я спохватываюсь: у «мальчишки» за плечами триста лет, да таких – не дай боги никому!

– Им пацан и нужен, – тихо говорит Зиг. – Мелкий проныра многое может, чего не под силу взрослому. А теперь, девочка, выкинь из головы серьезные вопросы и танцуй.

Смех. Чей-то короткий взвизг. Музыка все азартней, все быстрей. Терес подхватывает Анитку на руки…

– Ой, Зиг, ты меня так закружил, земли не чую!

– Зачем тебе земля, когда я рядом?

И верно!

Анегард с Ульрикой останавливаются, вдруг, резко… на щеках Ульрики багровые пятна, тонкие пальчики цепляются за плечи Анегарда. Мы с Зигмондом кидаемся к ней.

– Ничего, – шепчет Зигова лягушонка. – Упыхалась… никогда я так не танцевала…

– Веди ее к колодцу, – командую я. – Тихонечко, пусть отдышится. Умоется, легче станет. Давай, Зиг, не торопясь… а я ей туда попить принесу.

Анегард помогает мне пробраться к кухне: одну, пожалуй, закружили бы, завертели. Найти нужное снадобье, накапать в кружку с водой – дело недолгое.

– Слабенькая она, – виновато бормочет Анегард.

– Ничего, – осторожно, Сьюз, не урони кружку! Тут, конечно, народу меньше, но все же… ну вот, пей, девочка… все с тобой будет в порядке…

Ульрика вздыхает прерывисто. Зиг держит ее за плечи, вглядывается в лицо. Осторожно стирает с бледного лба бисеринки пота. Анегард забирает у меня пустую кружку, ставит на край колодца.

– Пойдем, сестренка, потанцуем? А то кажется мне, что его милость благородный барон Зигмонд испытывают желание побыть с женой наедине.

– Иди-иди, танцуй… язва. Сьюз, милая, уделай его, как он мою жену уделал!

Ох, навряд ли! Знаем мы, как молодой барон на праздниках гуляют! Перепляшешь такого… легче речку ситом вычерпать!

– Да уж постараюсь!

На то и праздник. Последний, я думаю, праздник в этом году…

Под вечер, когда длинные тени пересекли двор, а в еще светлом небе засеребрилась луна, я заметила, что Зиговы парни один за другим выбираются из праздничной круговерти. Кто попить отойдет, да так и не вернется, кто девицу под локоток ухватит, к столам отведет и невзначай исчезнет…

Я оглядела двор. А вон и сам его милость благородный барон Зигмонд, улыбка украденной маской на озабоченном лице. И, между прочим, без Ульрики.

Подойти словно ненароком к Зигу труда не составило: праздник затухал, многие уже разбрелись. Кто постарше – отдыхать, молодые да горячие – парочками…

– Как Ульрика, отдышалась?

– Да, спасибо. Мы с ней поговорили немного и решили, что сейчас ей лучше отдохнуть.

– Что, еще ночь не настала, – пьяно осклабился управитель, – а молодую жену уже укатал? Силе-ен…

– Я-то силен, а вот тебе пора в постельку. – Зиг нарочито оскалился. – Пока под стол не свалился.

– Мне?..

– Пора-пора, – рядом возникла непривычно румяная Лизетт, подхватила муженька под руку. – Пойдем-ка, милый мой.