Текст книги "Семеро по лавкам, или "попаданка" во вдову трактирщика (СИ)"

Автор книги: Алёна Цветкова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 17 страниц)

Глава 4

– Я пойду в город, – закончив первичный осмотр новой собственности, заглянула на кухню к Авдотье. – Продукты надо купить. Присмотришь за детьми?

Старуха оторвалась от чистки большого котла, в котором мы вчера готовили картаровские щи, и взглянула на меня с удивлением:

– Ох, и чудная ты, Олеся… Да кто же на ярмарку к обеду идёт то? Надобно было с утра пораньше бежать. Сейчас то, поди, всё хорошее разобрали, осталось только то, что никому не пригодилось.

Я мысленно закатила глаза. Ну правда же! В той, другой моей жизни супермаркеты ломились от продуктов и были открыты с утра до вечера. А здесь ярмарка начинается с рассветом и заканчивается к полудню. Опоздаешь, и даже за хлебом придётся идти не к пекарю (он то уже всё распродал и новый хлеб будет печь только утром), а в какую нибудь таверну, к конкуренту.

Но признаваться в промахе я не хотела:

– Зато что не распродали, подешевке отдадут, – улыбнулась, стараясь придать лицу выражение бывалой торгашки. – А нам сейчас деньги экономить надо.

Авдотья кивнула:

– Ну, спробуй. Вдруг опять повезёт… Кому рассказать, что ты бурачник картаровский заместо щей сготовила, так ведь не поверят, – рассмеялась она. – А за детками присмотрю. Чего не присмотреть то… А ты Анушку али Егорку с собой возьми, вдруг чего нести придётся. Лошадь то у нас ещё зимой издохла.

С собой я взяла обоих старших детей. Авдотья права: если не получится договориться о доставке, то придётся нести продукты на себе. А Егорка у нас крепкий да сильный, поможет. А Анушка подскажет, если что…

Я вдруг поняла, что ярмарка, это не супермаркет не только по времени работы. Здесь никто мне продукты в коробки и пакеты не упакует, ни состав, ни сроки годности не напишет. А я без такой информации ничего и никогда не покупала, вдруг впросак попаду? Анушка же в свои тринадцать в качестве местных продуктов точно лучше меня разбирается. Сделаю вид, что хочу проверить её знания… Да, обман. А что делать то? Нет у меня ни времени, ни денег на эксперименты.

Дети очень обрадовались. Дочка сразу вспомнила про приданое, а сынок, что он мужик. Я им только поддакивала: мол, и про приданое, и про то, что Егорушка у нас старший мужчина в семье, не забыла. Напомнила только, что главная всё таки я. Не хотелось бы ещё одного скандала, подобного тому, что случился вчера.

До городских ворот мы добрались минут за пятнадцать неспешного хода. Слишком близко, чтобы путники останавливались у нас на ночлег просто потому, что не хотят ночевать в лесу. Но с другой стороны, это значило, что и городских жителей можно считать потенциальными клиентами. Если моя фишечка сработает, то можно будет приглашать горожан отведать блюда всех народов мира.

Больше всего город поразил меня несоответствием между тем, что помнила о нём Олеся, и тем, что видела я. Она помнила его большим, красивым, с высоченными каменными стенами и тяжёлыми воротами, обитыми железными пластинами. Улицы Ламана, так назывался этот город, второй после столицы, в памяти Олеси были широкими, дома огромными, а каменная мостовая очень удобной.

Но мне городок показался очень маленьким и каким то неказистым. Вроде бы и ров имелся, и каменные стены, и подъёмный мост, и решётка перед воротами, которую поднимали утром и опускали вечером. Но мне почему то всё это не казалось надёжным укреплением, способным выдержать многодневную осаду. Стены какие то тонкие, решётка чугунная, ударь как следует, и сломается. Чугун же хрупкий металл. И мост очень хлипкий: между досок щели, сквозь которые видна грязная вода защитного рва, заросшего тиной. Про улицы я и вовсе молчу… Узкие, грязные и вонючие. Хорошо, что мой трактир за городом, а то я скончалась бы в муках от одних запахов.

– Мам, – Анушка потянула меня в сторону, – ты чего? Ярмарка же там!

Кивнула она вправо. А вот меня почему то страшно тянуло налево. Что то шевельнулось в прошлом… Как будто бы Олеся ходила совсем другой дорогой. Но зачем и куда, я так и не смогла вспомнить.

– Да, конечно, – отозвалась я, не отрывая взгляда от притягивающей меня улицы. – Ты права, ярмарка совсем в другой стороне. Я просто задумалась и забылась…

Анушка улыбнулась, Егорка фыркнул, по всей видимости, едва сдержав реплику, что все бабы дуры. Ему ещё долго придётся привыкать к новым правилам.

– Идёмте, – кивнула я.

Невысказанная насмешка сына почему то оказалась болезненней, чем насмешка вчерашнего купца. Я решительно схватила детей за руки и чуть ли не бегом помчалась к центру, туда, где уже заканчивалась ярмарка. До полудня оставалось чуть больше часа. Сначала дела, а потом я как нибудь приду в город одна и узнаю, что прячется в памяти Олеси на той улице.

Ярмарка разочаровала. Я ожидала чего то грандиозного: множества прилавков; изобилия товара из разных стран мира; зазывно кричащих торгашей; суетливых покупателей, громко и ожесточённо торгующихся за каждую копейку; мальчишек карманников, снующих стайками туда сюда; звонкоголосых цыган, танцующих и распевающих свои песни…

Я представляла себе разложенные на прилавке горы колбас, от которых умопомрачительно, так что слюни текут рекой, пахнет мясом, чесноком и специями. Я думала, что увижу россыпи ярких тканей, отмотанных от больших рулонов, лежащих на широких столах, которые, смешиваясь друг с другом, превращаются в какофонию цвета и фактуры.

Я хотела встретить самых настоящих киношных купчих, крупных дородных женщин с добрыми глазами и широкими улыбками, которые громко кричат, расхваливая каждая свой товар: самые большие головки сыра и вместительные корзины с самыми крупными яйцами. И всё такое свежее и экологически чистое! Никаких нитратов и микропластика! Ешь – и здоровеешь на глазах.

А ещё где то на самом краю ярмарки обязательно должна была быть тихая, неприметная женщина в платочке с кротким и мягким взглядом, которая торгует сушёными травами. Тут же, недалеко от неё, за невысоким прилавком скромно сидит торговец книгами, спокойный мужчина с задумчивым взором, который смотрит на тебя, а видит весь мир.

И обязательно должен быть ушлый иноземный купец в ярком цветастом халате и чалме на голове, который продаёт пряности, зачерпывая их из мешков и мешочков маленькими деревянными черпачками разных размеров: начиная от самого маленького, с напёрсток, и заканчивая самым большим, со стакан.

Но вместо всего этого буйства красок я увидела унылый и скучный рынок, похожий на сотни таких же в моей прошлой жизни. Бабушки, сидящие на скамеечках перед ведром с яблоками, морковью или вовсе старыми ненужными вещами. Неопрятные мужички с похмельными глазами, продающие всё, что плохо лежит (и не обязательно у себя). Хмурые и недовольные женщины торговки с полупустыми прилавками, засиженными жирными мухами с перламутрово зелёными глазами.

Сразу захотелось вернуться в «отравленные» современным миром супермаркеты. Там хотя бы чисто, и колбаса лежит в холодильнике, а не на жарком полуденном солнце. Такую и есть то, наверное, опасно для здоровья. В ней из консервантов только молитва.

– Мам, – Анушка снова дёрнула меня, отвлекая от навалившейся тоски по прошлому, по моему миру: чистому, привычному и безопасному. – Мам! Ты мне обещала приданое! Пойдём посмотрим ткани? Я хотела бы купить отрез льна на рубаху жениху!

– Лучше хлопок, – машинально ответила я. – Лён слишком жёсткий и быстро мнётся… Но это потом. Давай сначала посмотрим продукты. Нам и гостей кормить надо, и самим есть. А потом обязательно купим тебе отрез. Хорошо?

– Мама! – Анушка, радостно заверещав, подпрыгнула и повисла на мне, сияя как начищенный пятак. Как мало надо ей для счастья.

– Баловство всё это, – нахмурился Егорка, неосознанно копируя покойного отца. – Думаешь, ежели у тебя приданое будет, так жених богатый на тебя клюнет?! Ага, как же! Для него, чай, отец жену со всем старанием подберёт. И ровню, а не помойную девку, у которой за душой ни гроша. Это только батька наш дурак был, на бесприданнице женился.

Анушка сникла. А я от удивления не сразу нашлась, что ответить. Сынок произнёс эту тираду, унижающую и оскорбляющую меня, так привычно и буднично, будто говорил и слышал её сто раз и перестал воспринимать как оскорбление.

– Вообще то, – отмерла я, – если бы ваш отец не женился на мне, то вы, наши дети, и ты, Егорка, в том числе, не родились бы вовсе. И потом, ваш отец женился на мне потому, что у него не было денег платить за работу на кухне. То есть он был таким же нищим и «помойным», как и я. Но ты прав в том, что Анушке мы жениха получше найдём, чем ваш отец. Правда, для этого нам придётся потрудиться и заработать денег, чтобы перестать быть нищими и «помойными».

– Вот ещё, – перебил меня сыночек, – я не стану трудиться, чтоб у Аньки жених хороший был!

– А ты не для неё, – улыбнулась я, – ты для себя потрудись. Чем больше денег трактир заработает, тем богаче станешь ты, Егорка. Ты же наследник то.

Он на миг задумался и кивнул:

– Тогда ладно… Тогда я согласен.

– Ну и отлично, – рассмеялась я. – А теперь давайте ка купим продукты для гостей. Нам надо немного мяса, овощей, яиц, молока и хлеба… И сегодня ты, Анушка, главная по покупкам. А то уж замуж невтерпёж, а неизвестно, можешь ли хозяйство сама вести…

– За мясом поздно уже, – тут же протянула Анушка. – Поди, уж всё хорошее разобрали, одни кости остались.

– Зато подешевле отдадут, – не стала спорить я. – А в Картаре говорят: сэкономил, значит, заработал. То есть чем меньше потратил, тем богаче остался, – пояснила я, увидев непонимание в глазах детей.

– А откуда ты знаешь, что говорят в Картаре? – с подозрением спросил Егорка.

– Так купец рассказал, – не растерялась я. – Который этой ночью у нас остановился. Вот у Авдотьи спросите.

Мой ответ удовлетворил детей, и мы отправились за мясом.

Мясной ряд я всегда считала специфическим местом, куда люди вроде меня наведываются максимум раз в год, купить мясо для первомайского шашлыка. И то только потому, что в любой компании непременно найдётся человек, который считает, будто на рынке оно вкуснее, чем в магазине. А ещё там можно поторговаться!

Однако вынести тяжёлый запах, пропитавший стены мясного павильона, дано не каждому. Я начинала задыхаться через две минуты. А через три готова была заплатить любые деньги за любой кусок, лишь бы быстрее оказаться снаружи.

Так вот… Я просто не знала, что такое мясной ряд на ярмарке в Ламане. Вонь я почувствовала, как мне кажется, стоило только оказаться за высокими каменными стенами городка. Просто никак не могла определить. Ну откуда мне знать, как пахнет гнилое мясо? Не слегка завонявшее, как будто бы летом ты забыла вынести мусор, в котором вдруг оказались мясные обрезки, а именно сгнившее до мерзкой сине зелёной кашицы.

Я даже не сразу поняла, что это за дрянь лежит у стихийной помойки рядом с бойкой торговкой, продающей ощипанных и разделанных кур. Они лежали на прилавке небольшой кучкой из трёх штук, худые, синие и совсем неаппетитные.

– Мам, – дочь, как назло, потянула меня именно к ней, – курицу купить надобно. На лапшу сгодится. И дёшево, и сытно.

– Папка завсегда двух куриц брал, – вмешался Егорка.

– А ты откуда знаешь?! – вскинулась Анушка. – Я тебя ни разу на кухне не видела, когда отец приносил продукты.

– Тю, – презрительно фыркнул мальчишка, – батька меня с собой на ярмарку брал. Так что я получше тебя всё знаю.

– Ничего ты не знаешь! – Кажется, начиналась ссора.

Но вместо того, чтобы успокоить детей и погасить конфликт, я думала только о том, что больше не могу терпеть эту вонь. Тошнота подкатывала к горлу, а в висках гулко стучало, отдаваясь болью, будто барабанщик от всей души лупил палочками по моей голове.

– А может, нам купить живых кур? – внезапно нашла я выход из ситуации. – И будет у нас не только мясо, но и яйца? И цыплята?

– Нет, мам, – в один голос отказались от моего предложения дети. А сын добавил: – Кур кормить надо. И дохнут они. И не несутся. Батька сказал, пустая трата денег.

– Он уж пытался кур завести, – подхватила Анушка, – даже загородку построил. По двору то нельзя их пускать, или задавят, или скрадут.

– Только они всё равно сдохли все, – подхватил Егорка.

– Ага, – кивнула дочь, – сожрали всю траву в загончике и сдохли.

– Батька сказал – больные…

– Авдотья сказала – с голодухи…

Дети опять спорили, не замечая, что мы уже идём прочь от мясного ряда, туда, где птицу и животных продавали живьём. Та, другая Олеся, немного ориентировалась на ярмарке, потому я доверилась её памяти и шла как на автопилоте.

Среди живых животных тоже пахло не розами, а вполне себе навозом. Но даже когда худая лошадь опорожнила кишечник прямо при нас, воняло не так противно, как от гнилого сине зелёного мяса.

– Уважаемый, – обратилась я к хмурому крестьянину, сидевшему рядом со своей клячей, пробежав взглядом по немногочисленным торговцам в этой части рынка, – а подскажите, пожалуйста, где мы можем купить кур?

«Уважаемый» поднял на нас мутный от выпитого пива взгляд и, икнув, махнул рукой куда то в сторону:

– Тама… Только вы опоздали уж. Курей сегодня всех разобрали.

– У Тимохи с десяток осталось, – вмешался в беседу его сосед, продававший худую овцу с грязной шерстью, в которой застряли репьи. Овца тревожно блеяла и смотрела вокруг испуганными глазами. – Только он уж уезжать собрался. Вон, грузится.

И правда: хмурый, кряжистый мужик в опрятной белой рубахе, домотаных штанах и в самых настоящих лаптях грузил в телегу большие бочки, которые никак не хотели лежать и постоянно скатывались с переполненного возка. Тимоха раздражённо тряс густой, кудрявой бородой и ругался.

– Мам, – прошептал Егорка, хватая меня за руку, – к нему нельзя ходить… Он с батькой в прошлом годе побился на спор и заломал батьку, как мальца. Батька все деньги ему отдал. А мне такого леща отвесил! У меня три дня в ушах звенело.

Анушка насмешливо фыркнула, но тоже, на всякий случай, взяла меня за руку.

– Пойдём обратно, мам. Нам же мясо надо купить. И ты сказала, что сегодня я главная по покупкам, – напомнила она мои же слова.

Но вернуться в мясной ряд было выше моих сил. И я поступила совсем не так, как должен поступать ответственный родитель: просто вручила Анушке несколько монет и отправила детей за мясом, поручив Егорке охрану сестры от недоброжелателей.

А сама решительно направилась к Тимохе. Потому что идея завести кур теперь казалась мне гениальной. Кормить их будем объедками, а они будут нести нам яйца. А если вдруг, как этой ночью, на пороге неожиданно появятся денежные путники, всегда можно будет отправить куру в картаровские щи, и не оказаться в ситуации, когда нечего предложить гостям. Не зря же в той, другой жизни была в народе поговорка про петуха и щи.

– Доброго дня! – сияя широкой улыбкой, подкатила я к Тимохе, в очередной раз закинувшему бочку на самый верх. – Помочь?

Тимоха пытался приладить бочку на крышу большой клети с десятком упитанных белых кур с ярко розовыми гребешками. Но она никак не хотела лежать на месте и всё время скатывалась.

– Обойдусь, – буркнул Тимоха, кряхтя от напряжения и пытаясь одновременно удержать бочку и перекинуть через неё верёвку, чтобы привязать к клети. – Да и чем ты поможешь то? Раздавит тебя бочка то, а мне потом ответ перед мужем твоим держать.

Я покачала головой. Так у него ничего не выйдет. А вот если убрать клеть с возка, то сразу освободится место и для двух бочек, и для большого рулона плотного отбелённого льна, лежащего на бочке, стоявшей рядом с телегой.

– Я куплю у вас кур. Вы разберёте клеть – и место освободится… Она ведь у вас разборная… Вон, верёвками стенки между собой скреплены…

Тимоха тяжело выдохнул, отпустил бочку, которая с облегчением скатилась вниз и замерла у его ног на утоптанной тысячами ног земле.

– Ну, коль не шутишь… Так продам кур то. Сколько тебе?

– А сколько у вас осталось? – спросила я.

– Десяток кур и петух, – кивнул Тимоха. – Ежели всё возьмёшь, за восемнадцать монет отдам. Считай, две монеты сбережёшь. Утром за двадцать продавал.

Я вздохнула. Купец заплатил мне тридцать. Анушке я отдала пять. Но помимо кур мне ещё надо и остальные продукты купить.

– Дорого, – покачала головой. – Пятнадцать, не больше.

Тимоха фыркнул:

– А может, тебе за просто так их отдать?! – ехидно спросил он.

– За просто так не возьму, – ответила я. И, понимая, что торговаться толком не умею, в супермаркетах ведь не торгуются, – решила сказать правду: – Есть у меня восемнадцать монет. Вот только кроме кур мне ещё и других продуктов надо. Муж мой помер, трактир мне оставил, а денег нет. Приходится выкручиваться…

Тимоха внимательно посмотрел на меня, словно увидел впервые.

– Трохима, что ль, вдова? – Я кивнула. Тимоха вздохнул и махнул рукой: – Ладно, забирай за пятнадцать. Негоже мне, здоровому мужику, на бабьем горе наживаться. А пять монет мне твой Трохим ещё в прошлом годе заплатил.

– Спасибо! – губы сами собой растянулись в широкой улыбке. – А вы поможете довезти их до трактира?

Я захлопала глазами. Ну как я потащу этих кур домой? На себе, что ли?

Тимоха на миг замер, а потом вдруг расхохотался, показывая крупные, белоснежные зубы:

– А губа у тебя не дура. Как же Трохим, имея такую прошаренную бабу, едва концы с концами то сводил?

Я пожала плечами и отвернулась. Эта незатейливая, насмешливая похвала вдруг вызвала странное щемящее чувство в груди и слёзы на глазах… Как будто бы та, другая Олеся, на миг вернулась. Её ведь никто и никогда не хвалил, только бранили…

Тимоха осекся, вздохнул и снова махнул рукой:

– Да не реви… Чего уж… Довезу.

Глава 5

Тимоха получил деньги и уехал, оставив меня приглядывать за бочками. Пока я караулила чужое имущество, Анушка с Егоркой закупили все остальные продукты. Когда они подбегали ко мне, чтобы оставить очередную покупку, я не могла сдержать улыбки. То, что казалось мне родительским провалом, неожиданно обернулось удачей.

Во первых, Анушка показала себя умелой хозяюшкой, а Егорка рачительным хозяином. Они купили и тех самых синих кур, и шмат солёного сала, и картошку, и капусту, и тыкву, и немного других овощей, и хлеб, и муку, и даже три небольших мешочка крупы: гороховой, пшённой и гречневой. И каждый раз торговались так, что по деньгам у них ушло почти вдвое меньше, чем обычно тратил Трохим. Егорка пыжился от гордости, а у Анушки так сияли глаза, что у меня сердце защемило.

Во вторых, они перестали постоянно ссориться и даже немного сдружились. Более того, Анушка нахваливала братца, который взял на себя торговлю и лихо сбивал цену, а Егорка хвалил сестру: она легко находила недостатки в самом лучшем товаре, давая ему неоспоримые аргументы для того, чтобы продавить торгашей на большую скидку.

Когда Тимоха вернулся за бочками и увидел, сколько продуктов мы купили, удивлённо покачал головой и похвалил моих детей за разумность. Так и сказал: мол, никогда не видел таких разумных детей.

Я чуть не лопнула от гордости. В груди стало горячо, а на глазах выступили слёзы. Да и Анушка с Егоркой покраснели от такой похвалы.

– Об одном вы только не подумали, – усмехнулся Тимоха, – как всё это добро домой тащить будете. Без извозчика вам не обойтись…

А мы и правда не подумали… Да, тут одной крупы столько, что нам хватит нагрузиться под завязку. Мы ведь все эти продукты до завтрашнего вечера на себе носить будем! И кому то придётся ещё сидеть здесь и караулить.

– Папка завсегда извозчика брал, – кивнул Егорка и опустил голову. Потому что прекрасно знал: ни одной монеты у нас не осталось. Мы потратили всё до копейки. – Я совсем забыл… Не подумал…

– Ты не виноват, сынок, – коснулась я его плеча ладонью, чтобы приободрить. – Я ведь тоже об этом не подумала. А я взрослая…

– Ты же баба, – со вздохом произнёс сын и шмыгнул носом. – Ты и не должна думать. А я мужик…

Тимоха фыркнул:

– Ты, парень, ещё малой, потому глупый. Не понимаешь ещё, что хорошая баба завсегда вперёд мужика в домашних делах разумеет. Природа у ней такая. А у нас, у мужиков, природа другая. Нам мелкие дела то не интересны, мы под ногами и не видим ничего, зато вдаль смотрим и семью от внешних напастей защищаем. И хороший мужик со своей бабой не спорит, хороший мужик к своей бабе прислушивается. Иначе не видать в доме богатства. И ты матерь слушай. Она у тебя баба хорошая, дурного не посоветует. А что ошиблись – так не беда. С каждым бывает. В следующий раз прежде думать будете.

Я вздохнула. Вот вроде Тимоха тоже назвал меня этим ужасным словом – «баба», и речи его не особенно приятны для моего уха, потому как противоречат привычному порядку вещей, который был в другой жизни. Однако спорить с ним почему то не захотелось. После того отношения к женщинам, что Трохим вложил в голову сына, Тимохины наставления звучали весьма прогрессивно.

Меж тем наш новый знакомец продолжал:

– А сейчас я, так уж и быть, довезу вас до трактира то. И монеты не возьму. А вы меня накормите. А то с раннего утра маковой росинки во рту не было. Идёт?

– Идёт, – кивнула я.

– Идёт, – подтвердил Егорка и протянул руку Тимохе. Тот не стал фыркать и рядиться, а крепко, но очень осторожно сжал ладошку моего сына. Договор между мужиками был заключён.

Я нахмурилась. То, что оба совершенно проигнорировали мои слова, мне совершенно не понравилось. Я уже хотела напомнить, что, вообще то, я в трактире главная. Но в этот самый момент Тимоха подмигнул мне одним глазом, кивнув на Егорку. А Егорка, спрятав руку за спину, так, чтобы Тимоха ничего не увидел, поймал и сжал мою ладонь, как бы говоря: «Я тебя услышал».

А потому я промолчала.

Потом мы с Егоркой помогли Тимохе погрузить на телегу бочки и закинули на место возницы наши продукты, больше некуда было. Домой отправились пешком. Тимоха вёл лошадь под уздцы, а мы шли рядом с ним. Когда Егорка с Анушкой чуть отстали и не могли слышать, о чём мы говорим, он шепнул:

– Ты ни на сына, ни на меня не обижайся. Видел я, не понравилось тебе то, что я говорил. Но правильно сделала, что смолчала. Трохим то твой гнилой мужик был. Глупый. Ежели сына не научишь людей уважать, что мужиков, что баб, так он тоже по той же дорожке пойдёт. Но тут главное, не торопиться. Ежели сильно давить станешь на мальца, так ещё хуже сделаешь. Обиду он на тебя, да на всех баб, затаит. И пуще отца своего лютовать станет.

– Всё то ты знаешь, – буркнула я. Вот как ему удаётся сказать жутко обидные вещи так, что я не могу ничего возразить? А ведь он простой крестьянин. У него и образования то никакого нет. Он, поди, и читать то не умеет. А у меня два высших: юридическое и по банковскому делу и финансам.

– Угу, – усмехнулся Тимоха. И добавил таким тоном, как будто бы это всё объясняло: – Дракон я…

Это не объясняло ничего. Хотя я быстро, чтобы он не заметил, окинула Тимоху взглядом… Любопытно же… Обычный мужик… Никакой чешуи и хвоста. И зрачки у него нормальные, круглые. Обычный человек.

Наверное, драконы – это какая то нация… А не настоящие драконы, о которых я читала в прошлой жизни. Но как же мне хотелось узнать всё точно! Если бы не страх разоблачения, то точно вцепилась бы в Тимоху, как клещ, и расспросила бы его как следует.

Авдотья встретила нас у распахнутых на всю ширь ворот. Уперла руки в бока, за неимением живота фартук вперёд выдвинула, брови нахмурила, нарочно опустив платок пониже, чтобы смотреться более грозной, и сверкала недовольно глазами.

Дети притихли, замедлились и отстали, спрятавшись за телегой от злой старухи… Тимоха наморщил лоб, будто с досадой. А у меня эта картина вызвала сразу два чувства одновременно. С одной стороны, мне, как и Анушке с Егоркой, стало как будто бы страшно. С другой, я еле сдержалась, чтобы не рассмеяться. Потому что на минуточку показалось, будто Авдотья сейчас начнёт пар из ноздрей пускать и ногой шаркать, показывая своё негодование.

Интересно, что её так взбесило?! Неужели куры?

Оказалось – Тимоха.

– Опять припёрся! – яростно зафыркала Авдотья. – Сейчас то чего надобно?! Не рады тебе здесь. Езжай прочь!

Ну, такого я уже стерпеть не могла. Из за телеги вышла, думая, что она просто не увидела нас, и попыталась уладить конфликт:

– Не ругайся, Авдотья, Тимоха помог нам, привез продукты. – Улыбнулась дружелюбно и похвасталась совершенно искренне, – Анушка с Егоркой сегодня сами всё покупали. И так отчаянно торговались, что купили вдвое больше, чем мы рассчитывали. Пришлось просить помощи, потому что на руках столько не унести.

Я рассмеялась, надеясь, что шутка разрядит ситуацию. Но ничего не изменилось.

Авдотья даже бровью не повела, стояла в воротах, как каменный истукан, и смотрела на Тимоху исподлобья. А он тоже молчал и не отрываясь глядел на Авдотью… Как будто давно знакомые враги, пришло мне в голову сравнение. Может, между ними ссора какая то давняя?

Так пусть ссорятся в другом месте. А здесь мой дом и мой трактир.

– Авдотья, – сменила я тон, – отойди. Тимоха помог нам, и я пообещала его накормить обедом.

– Обойдётся, – резко ответила Авдотья, продолжая буравить взглядом Тимоху.

Как будто она не кухарка, а я не хозяйка. Такого я стерпеть не могла.

– Авдотья! – Мой тонкий и пронзительный голос звучал слишком пискляво и несерьёзно. Но я совсем не шутила. – Я здесь хозяйка. И я буду решать, кого пускать в трактир, а кого нет. А если тебя это не устраивает, ты всегда можешь уволиться и поискать другую работу!

Если бы вместо моих слов здесь и сейчас взорвалась бомба, Авдотья и дети, наверное, не удивились бы сильнее. Все трое вытаращились на меня, выпучив глаза, словно нарисованные детской рукой лягушата. А вот Тимоха наблюдал за нами с искренним любопытством – будто юный вивисектор, возжелавший препарировать этих самых лягушат.

– Но я хотела бы, чтобы ты осталась, – смягчила я тон. По опыту прошлой работы я знала: люди ценят, когда начальство демонстрирует признательность, даже если эта ценность никак не подкреплена материально. – Без тебя мы не справимся. Без тебя нам будет плохо, ведь мы все одна большая семья…

Я произносила примерно те же слова, что и всегда, когда нужно было приструнить распоясавшегося работника. И эффект они обычно давали почти тот же самый… Но именно «почти».

Дети отреагировали как надо: тут же расслабились и заулыбались, решив, что инцидент исчерпан, проблема решена и всё вернётся на круги своя. А вот Авдотья вместо того, чтобы проникнуться и покаяться, зашипела на Тимоху, словно гремучая змея:

– Только один раз, дракон! И ты больше здесь не появишься никогда!

Тимоха молча кивнул.

А я вновь ощутила: что то ускользает от моего понимания. Почему драконам нельзя в мой трактир? Всем без исключения или лишь некоторым? И почему всё таки разрешён этот единственный визит? Как же остро мне недоставало знаний о новом мире! Я попыталась отыскать хоть что то в «наследстве» от Олеси, и не нашла ничего. Словно кто то стёр папку с файлами, где хранились сведения об устройстве этого мира.

Впрочем, сейчас важнее было другое: я обязана была поставить Авдотью на место, ясно дать понять, кто здесь главная. Иначе она и дальше будет вертеть мной, как пожелает.

Поэтому я решительно схватила лошадь Тимохи за уздцы, невольно коснувшись тыльной стороной ладони его руки. Он тут же отпустил кожаный ремешок, касание вышло мимолетным, едва ощутимым. Я повела лошадь с телегой во двор; Авдотья в последний момент посторонилась.

Тимоха последовал за нами.

Дети, осознав, что конфликт улажен, помчались домой, им не терпелось рассказать младшим, как самостоятельно покупали продукты для трактира. Лишь Авдотья осталась у ворот.

Я обернулась. Сердце сжалось: она стояла такая несчастная, жалкая. Меня вдруг накрыло острым чувством стыда. Накричала на старую женщину, пусть не совсем зря, но всё же… Ведь она единственная, кто хоть как то заботился о той Олесе, что жила здесь до меня.

– Тимоха, – вздохнула я, – ты проходи, лошадь вон туда привяжи, возле конюшни. Там до вечера тень. И колода с водой там же: и лошадь напоить, и самому умыться можно, вода проточная, с ручья бежит. А я сейчас… – Я кивнула в сторону Авдотьи, давая понять, что мне нужно с ней поговорить.

– Идёт, – кивнул Тимоха, принимая у меня уздцы. Наши ладони снова соприкоснулись, и на этот раз мне показалось, что он сделал это намеренно.

Но я отмахнулась от назойливых ощущений и зашагала обратно к воротам. Чем ближе я подходила к сгорбившейся старухе, тем сильнее грызла совесть.

– Авдотья, – я подошла к ней сзади, тронула за плечо и развернула к себе, – прости. Я не хотела тебя обидеть.

Я ожидала увидеть слёзы или хотя бы обиду на её лице, но Авдотья смотрела на меня скорее задумчиво, чем расстроенно.

– Но я обещала Тимохе накормить его обедом, – добавила я.

Авдотья вздохнула, покачала головой и жалостливо произнесла:

– Ох, и дура ж ты, Олеся… Ох, и дура…

А потом шагнула ко мне и обняла так, как раньше, когда Трохим избивал ту, другую Олесю до состояния, когда она не могла подняться без помощи.

Психика человека – вещь удивительная. Столкнувшись с тем, что противоречит привычной картине мира, она словно делает вид, будто этого не существует. Потому я решила выбросить из головы всё непонятное. Дракон Тимоха или нет, какая теперь разница?

Я обняла Авдотью в ответ, думая, что нам надо поторопиться: гость уже за столом, а у нас на кухне шаром покати. Надо быстрее разгрузить продукты и пожарить яишенку с салом, с хлебушком будет вкусно и сытно. А то у нас столько голодных ртов! Семеро по лавкам!

Яишенка зашла на ура. Дети буквально вылизали тарелки, а Тимоха аккуратно собрал остатки жира корочкой хлеба, тоже оставив после себя идеально чистую тарелку.

Я не собиралась так делать, всё же это как то неэстетично. Но все так на меня смотрели, когда я отодвинула от себя не до конца чистую тарелку, что пришлось повторить за Тимохой.

Как ни странно, но этот последний кусочек хлеба, вымазанный в остатках яичницы, оказался самым вкусным. Неожиданно.

– Ну, всё, – Тимоха поднялся. – Пора мне. Надо бы засветло домой вернуться. Коров доить надобно… А некому…

– Дядька, – подала голос Машенька, – а сколько у тебя коров то?

Тимоха улыбнулся:

– Пять. Молока дают ю ют, залейся. Я каждый день по ведру выпиваю, – подмигнул он детям.

– Врете, – нахмурился Егорка. – Никто ведро молока выпить не сможет. Даже батька мой не мог. А он вон какой огромный был. Однажды на спор почти целого поросёнка съел.

– Дяденька, – Сонюшка смотрела на Тимоху с восторгом. В отличие от Егорки, девочки поверили ему безоговорочно, – а цыплятки у тебя есть?

– И цыплятки есть, – тряхнул головой Тимоха. – Маленькие, жёлтенькие, как живые одуванчики.

Он улыбался моим детям. Мне бы радоваться, всё же малышам это скорее полезно, чем вредно. Но мне почему то с каждым мгновением становилось тревожнее. Как будто я чувствовала какой то подвох в неожиданной доброте Тимохи…