355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Алексей Яковлев » «Прощание славянки» » Текст книги (страница 26)
«Прощание славянки»
  • Текст добавлен: 6 октября 2016, 01:19

Текст книги "«Прощание славянки»"


Автор книги: Алексей Яковлев


Жанр:

   

Триллеры


сообщить о нарушении

Текущая страница: 26 (всего у книги 28 страниц)

19
Женщина

Вас никогда не лишали жизни единодушным голосованием?… Незабываемое впечатление!

Даже теперь, уже на больничной койке, меня охватывает мерзкий озноб, а внутри такой холод – будто заставили проглотить живую лягушку.

Там, на катере, я понял слова Константина, сказанные у антиквара Миши: «К смерти я еще не готов!» Миша его тогда не понял. И я тех слов тогда не оценил…

Конечно, иногда мне, как любому нормальному человеку, приходили в голову мысли о смерти… Жалко, что ненадолго, жалко, что забывались быстро…

Мы живем свою жизнь, будто читаем книгу без начала и конца. Начала своего мы не помним, а в конец стараемся не заглядывать: «А то неинтересно будет!»

Многие и на следующую страницу не заглядывают – так они своим жизненным сюжетом увлечены, так боятся сбить кайф. А некоторые гордецы считают даже, что книгу эту пишут они сами. С вечера придумывают захватывающий сюжет, а утром воплощают его, лепят, выстраивают, оттачивают, забывая про вырванные из памяти страницы начала, которые не они писали.

Ведь на самых-то первых страницах уже обозначено самое главное. Название «романа» и очень известный автор. Как всякий хороший автор, он с самых первых страниц задал весь дальнейший сюжет, и название книги не с потолка взял, и имя герою дал не просто так, и место действия и время выбрал не случайно…

Напрасно с ним спорить, напрасно его редактировать, напрасно набиваться к нему в соавторы.

Он терпит наше вмешательство только до тех пор, пока мы добросовестно разрабатываем его собственный сюжет. Стоит нам заартачиться, настоять на своем, и в «романе» появляются замечательные по неожиданности страницы – наш герой начинает попадать в переделки: болезни, увечья, катастрофы…

Известный автор просто напоминает зарвавшемуся графоману о своем приоритете, ставит его на место. Терпеливо предупреждает, иногда неоднократно, что если графоман не прекратит своих дилетантских вмешательств, то грустный сюжет может закончиться очень скоро и очень печально…

О финале истории каждый обязан четко помнить! Настоящие герои, говорят, знали даже точную дату и час своей смерти, и за это известный автор прощал им их героический дилетантизм…

Мы не такие, конечно. Но предчувствовать финал и готовиться к нему обязан каждый…

Потому что нет грустней и несчастней страниц, чем смерть не готового к ней персонажа.

Меня, как историка, потрясли жалкие финалы палачей нашего народа.

Очевидцы вспоминают, как волокли их под руки по цементным полам Лубянских подвалов на расстрел, как одни орали дико фразы из революционных песен, а другие бормотали забытые слова иудейских молитв, как они целовали сапоги своим палачам…

Жалкое и гнусное зрелище…

Готовый к своему финалу герой никогда не опустится до такого. Он обязан совершить свой последний подвиг. Известный автор и ведет свою грустную историю только для того, чтобы в конце герой смог совершить его. Даже если он за всю свою жизнь не совершил ни одного подвига…

Таковы требования этого сурового жанра…

Ранним-ранним утром 7-го июня там, на катере, я любовался спокойствием Константина. Он был готов к подвигу, в отличие от меня…

Он поднял фужер и сказал, цокнув фиксой:

– Прошу последнее слово!

«Сходняк» зашумел: «О чем базарить?! Все уже сказано! Итак столько времени с психом потеряли!»

Но Хемингуэй рявкнул грозно:

– Хорош! – и обратился к Секретарю: – Какой у нас регламент?

Секретарь снял с руки золотые часы.

– Обычно на последнее слово мы пятнадцать минут отводим.

– Много,– буркнул Саныч.– Предлагаю в пять минут уложиться.

– Да я в две уложусь! – весело пообешал Константин. – Давайте выпьем и засекайте время!

Они пили, а я сидел в углу каюты на ящике и смотрел, как за стеклом бара переливается солнечным светом волшебный напиток.

Секретарь отодвинул от себя фужер и положил на его место часы.

– Время пошло!

– Господа,– обратился к «сходняку» Константин, – вы обвиняете меня в том, что я, в целях завладения финансовыми средствами и имуществом фирмы «Арк-Ан», заказал Адика, а потом, чтобы скрыть свое преступление, уничтожил единственного свидетеля. Я понятно изложил? Ничего не пропустил? Никто ничего не хочет добавить?

– Ты давай защищайся! Время идет! – напомнил Руслан.

– Не волнуйся, – успокоил его Константин, – я иду по графику. Значит, ограничимся только этими обвинениями? Я понятно излагаю?

– Полминуты,– объявил Секретарь, поглядев на Саныча.

– Признаюсь, – сказал Константин, – я действительно предлагал Аркадию Филипповичу Анисько объединение наших фирм в одну. Это случилось, когда упомянутый Адик кинул меня с гарнитуром и возвратить его мне не смог. Я подумал, что у Аркадия Филипповича имеется проблема с «крышей», если он не может наехать на покупателя, и предложил ему свою помощь, не безвозмездно конечно. Я понятно излагаю?

– Сорок пять секунд, – сказал Секретарь.

– Но Аркадий мне вежливо объяснил, кто является его хозяином. И я закрыл эту тему навсегда! На-все-гда! Я понятно излагаю?!

– Минута, – сказал Секретарь.

Константин кивнул.

– Когда Мангуст принес мне финансовые документы фирмы «Арк-Ан», я сразу понял, что это провокация! И затеял ее тот, кто не знает о моем слове Адику закрыть эту тему навсегда! Теперь давайте подумаем вместе, был ли мне смысл убирать единственного свидетеля, который помог бы мне развести ситуацию и главное – раскрыть человека, мечтающего замочить меня ващими руками? Я понятно излагаю? Не очень сложно?

– Полторы минуты, – сказал Секретарь.

Цокнула фикса, Константин лучезарно улыбнулся.

– Так у меня все, как будто.

«По-по-по-по-по-по», – гудела выхлопная труба.

«Сходняк» молчал. Все, что рассказал Константин, было для меня открытием. Неожиданным открытием…

– Но Адик-то замочен в твоем офисе! – сказал танк Петрович.

– Петрович, – спросил его Константин, – ты меня за полного идиота держищь?

– А чо? – не понял Петрович.

– Ты стал бы в своем офисе клиента мочить? – спросил его Константин.

– Так это же я! – гордо сказал Петрович. – А ты. Костя, бандит.

– Но не мудак! – парировал Константин.

– А где счета?! – спросил Руслан. – Где кредитные карточки?!

– У меня в сейфе. Могу их в любое время вернуть. По первому требованию. Я понятно излагаю?

Все опять замолчали. Саныч вздохнул.

– Что ж ты раньще молчал?

Константин закурил.

– Освежиться захотелось… Чтобы врубиться в ситуацию…

– Врубился? – как-то грустно спросил его Саныч.

Константин глубоко затянулся.

– Один маленький вопрос остался…

– Давай его разведем, – согласился Саныч.

Константин через стол наклонился к нему.

– Вы-то знали, кто у Адика перекупил гарнитур! Не могли не знать!

– Знали, – кивнул почтенный старец.

– И на него не наехали?

– Не могли.

Константин тихо посмеялся.

– Значит, на генерала – не могли… Решили всю парашу на меня вылить? Нехорошо, господа… Нехорошо…

Ситуация повернулась совершенно неожиданно. Я понял наконец, что параллельно со шпионской интригой кем-то разыгрывалась не менее коварная авантюра. Кто-то пытался убрать со своего пути Константина. Но зачем? Неужели из-за больших денег, которые он заработал на Юбилее?

– Э-э-э! – вспыхнул, как порох, Руслан. – За дураков нас держишь! Думаешь, мы не поняли, что генерал отмазка?! Гарнитур твоя Людмила купила! Вместе с генералом приезжала на черном джипе! Я собственными глазами видел! А все счета у кого?! Кому их Мангуст принес?! Мы тебя макнули, мы тебя за горло взяли – отъезжать стал! По первому требованию теперь их готов отдать! Поздно, Белый Медведь! За нашего Адика ответка будет! Не жить мне на этом свете! Вот и весь развод!

– Остынь, – успокоил его Саныч и повернулся к Константину, – что скажешь, Белый Медведь!

– Извини, Руслан, – сказал Константин, – я, наверное, сложно объяснил ситуацию. Извини.

– Э-э-э, – махнул рукой в сердцах Руслан. – Петровича мудаком назвал. Теперь меня назови. Попробуй назови!

Танк Петрович заволновался.

– Когда это он меня мудаком назвал? Не понял.

– Хорош базарить! – рявкнул Саныч. – Объяснись проще, Костя.

Константин откинулся на спинку диванчика.

– Господа, кто-то играет нами, как игрушкой…

– Тобой? Может быть, – горячился Руслан. – Кто посмеет нами играть? Что говоришь – не понимаешь!

Константин сложил руки на груди.

– Прошу выслушать меня внимательно, господа. Когда Мангуст принес мне финансовые документы и кредитные карточки, я понял, что это провокация! Потому что я его об этом не просил и не мог просить. Я дал слово Адику, что тему закрыл навсегда. Но кто-то прислал ко мне Мангуста с карточками, чтобы круг замкнулся! Чтобы вы приговорили меня. Он хочет замочить меня вашими руками! Теперь я понятно изложил?

Саныч поправил золотые очки.

– Но круг-то начала твоя Людмила! Хочешь сказать, что она не на тебя работала?

Константин помрачнел.

– В то время она со мной не жила.

– Э-э-э, – начал Руслан.

Но Саныч его остановил мощной ладонью.

– Ты хочешь сказать, Костя, что она на твоего врага работала?

Константин побледнел.

– Господа, я прощу, – поехали на Каменный. Вызовем Суслика. Разведемся до конца, господа! Это он хочет меня замочить, потому что Людмила любит меня! Это Суслик играет вами!

– Э-э-э, – не поверил Руслан, – вонючего Суслика вместо себя подставляешь? Хытрый!

Я не выдержал:

– Суслик убит. Уже…

Константин растерялся:

– Неправда… Врешь, Ивас-сик!

– Вечером я был на Каменном. Выстрел в голову. Как Мангуста.

Все опять смотрели на меня с каким-то ужасом. Как на психа.

Константин сидел не шелохнувшись.

– Э-э-э, – сказал Руслан, – тогда поехали к твоей жэнщинэ. Разведемся!

Константин вскинул голову, сверкнула фикса.

– Господа, прошу оставить меня одного. Я должен подумать. Завтра к вечеру я снова в вашем распоряжении. Я понятно излагаю?

На этом кончилось долгое «мочилово»…

Хемингуэй вошел в положение Константина. Согласился на его условие. Катер довез «сходняк» до Петропавловки, где ждали их машины. Только когда они сошли на берег, я заметил, как шикарно были одеты участники «сходняка». И машины у них были солидные, те, что я уже видел на Серафимовском кладбище…

Прошаясь, Саныч протянул Константину руку.

– Может, тебе помочь?

– Спасибо, – поблагодарил Константин, – справлюсь.

– Не ошибись,– предупредил его Саныч.– Не грохни сгоряча постороннего.

– Не ошибусь, – улыбнулся ему Константин.

Он стоял на палубе, завернувшись в махровую простыню, как в тогу, пока все они не разъехались со стоянки на Троицкой площади у бензоколонки. Котяра шумно дышал мне в затылок:

– Ну как, развелись?

Что я мог ему ответить?

Константин перекинул конец простыни через плечо и пошел в каюту, словно забыв обо мне. Уже спустившись на две ступеньки, он обернулся.

– Ивас-сик, идем выпьем,– и Котяре: – Греби помалу куда-нибудь.

Я спустился за ним в каюту. Он достал из бара чистый фужер и налил мне грамм сто.

– Извини, раньше не мог угостить…

Я сел к перламутровому столику. А Константин из-за спинки дивана, на котором все время сидел, достал пистолет и поставил его на предохранитель.

– Хорошо, что разошлись тихо. Очень хорошо. Я за Руслана боялся.

Он сидел задумавшись, с пистолетом в руках, а я соображал, когда же он успел положить его себе за спину. И понял, что он проиграл всю ситуацию заранее, как только мы его мокрого на катер втащили.

Когда мы выпили, он с жалостью посмотрел на меня:

– Маньяк ты, псих ненормальный… О России долбаной беспокоишься… Угомонись! Не будет больше России. «Прощание славянки», Славик. Я понятно излагаю?

– А что же мне будет? – спросил я.

– Будет один большой зоопарк. Клетка белого медведя рядом с клетками жирафа и льва…

– Чушь! – сказал я. – Этого никогда не будет!

– Конспиролог сраный, видишь, как все повернулось?! Какие масонские бумаги, какие дуэли, какие шпионы?! – он засмеялся тихо. – В жизни-то все гораздо проще, конспиролог. Проще и страшней.

Мы выпили еще по одной. Он был трезв абсолютно. Как-то грустно трезв, задумчиво трезв. Мы сидели и молчали. Я уже все понял, я бы мог ему все рассказать, но разве он поверил бы мне?

Одно дело – наедине с самим собой, в тишине своего кабинета под шелест страниц, распутывать старинную, загадочную интригу; другое – сказать всю правду в глаза другу, резать его правдой, как хирург ножом по живому… Я никогда не смог бы стать хирургом… Я надеялся, что Константин и без меня все поймет…

– Да, – вспомнил вдруг Константин, – я вчера тебе свою карточку отдал вместо твоей. Перепутал в темноте.

Я достал из кармана синюю пластиковую кредитку. Константин взял ее, повертел в пальцах.

– Понял, что это?

– Что-то медицинское, – сказал я. – Страховка?

Константин медленно начал улыбаться, долго улыбался, как в замедленной съемке, пока не обнажилась сверкающая фикса.

– Медифьючер. Медицина будущего. Фирма обещает клиенту в 2020 году обеспечить бессмертие! Я понятно излагаю, Ивас-сик?

– До этого года надо еще дожить, – сказал я.

– Фирма гарантирует это своим клиентам. Новейшие медицинские технологии. И стоит не очень дорого… В 2020 году мне будет всего шестьдесят три года…

Константин засмеялся, распахнул на груди простыню и откинулся на спинку дивана. Над левым соском во льдах заходило солнце. По арктическим льдам шел угрюмый мощный белый медведь…

– Ты понял, кто я теперь, Ивас-сик? Я бессмертен! Как Кощей… Хвостатые менты мне теперь не страшны! И их раскаленные сковородки… Я понятно излагаю?

Я хотел ему сказать, что «сходняк», к сожалению, не знает об этом. Но не сказал. Да Константин и не ожидал от меня ничего.

– Где тебя выбросить, Ивас-сик? Извини, дела. Поеду домой, переоденусь… – он посмотрел на меня тревожно. – А ты? Домой, на Мойку поедешь?

Я, кажется, понял его и сказал:

– Нет. Поеду встречать Натали. Скоро «стрела» приходит.

Константин мне благодарно улыбнулся.

– Молодец, Ивас-сик… Это лучшее, что ты сделал за все эти дни. Я понятно излагаю?

Котяра подвез меня на Фонтанку к Аничкову мосту. До Московского вокзала отсюда было пять минут ходьбы. Первый троллейбус бесшумно проплыл мимо испуганно шарахнувшихся от него бронзовых коней Клодта.

Завернутый в махровую простыню, Константин проводил меня до самого спуска.

– Ты понял, что я сказал, Ивас-сик?

– Про что?

– Про лучшее, что ты сделал. Я имел в виду Натали. Только Натали. И ничего другого.

– Я так и понял, – сказал я.

– Молодец, а ключ мне дай все-таки.

Константин протянул руку, и я вложил в нее свой ригельный ключ от квартиры.

– Прощай, – сказал он, – твою кредитку и ключ я тебе сегодня верну. Позвони мне в офис. Обязательно.

– Конечно, – кивнул я. – Ключ у меня единственный.

Константин задержал мою руку.

– А знаешь, кто мне кредитку подарил? «Медифьючер», знаешь кто?

– Кто?

Его серые глаза сверкнули цветом, металла.

– Игорь Михалыч. Моя правая рука. Мой всезнающий советник.

– Анекдот, – сказал я.

– Скверный анекдот, – понял меня Константин. – Привет Натали!

Редкие прохожие с удивлением наблюдали, как на гранитной набережной Фонтанки стояли обнявшись двое. Один в помятом «прикиде» от Версаче, другой, завернутый в полосатую махровую простыню, босиком…

Уже с моста я видел, как Константин, стоя на катере, провожает меня взглядом. Я остановился на середине моста и махнул ему рукой. В ответ я услышал свист:

– Фа-фа-ра-ри-ра-ра, фа-фа-та-та…

До прихода первой «стрелы» было еще часа два. Но, слава Богу, вокзал уже открыли. В гулком мраморно-красном, как крематорий, зале ожидания народу было мало. Я устроился на мягкое, распоротое ножом кресло, засунул руки в карманы и закрыл глаза…

Я был спокоен. Мне не пришлось ничего объяснять. Константин все высчитал сам… Высчитал то, что я сумел понять только на «сходняке»… Константин понял свою главную ошибку. Она была проста.

Я был первой любовью Людмилы, и эта любовь заржавела…

Второй ее любовью был «старичок-профессор», Константин подозревал мсье Леона. Людмила училась в Париже в аспирантуре. А первым ее профессором в Питере был Игорь Михайлович Критский… И эта любовь не ржавела!

Когда я увидел, как Критский снимал у себя на кухне с зеленого шнурка «неглиже» – свои широкие трусы и белый кружевной лифчик, я подумал, что это лифчик Алины. Именно такой лифчик торчал из-под ее воздушного платья в тот первый летний день, когда мы с Константином появились в его офисе, а она сидела за столом у букета сирени.

Уже на «сходняке» я вспомнил, как Людмила пришла ко мне домой, когда вывезла меня из «гостевой» на Каменном острове. Под ее светлой трикотажной маечкой просвечивал точно такой же лифчик!

На моей кухне она сама пошла в чулан за вареньем и потом предупредила меня о чулане… Она испугалась. Не за меня. За себя… Испугалась, что я могу открыть их тайну…

Она родилась на Мойке. Это много значит. Ее тянуло сюда. Это она заставила Константина купить нашу бывшую квартиру у Адика. Она и не догадывалась, что я остался жить рядом, за стеной, в своей выгороженной клетушке с выходом во двор. В квартире своей первой любви она поселила свою любовь настоящую…

Настоящая любовь королевы – «искусствовед в штатском»! С ума сойти! Сердцу не прикажешь, как говорится. Дело не в этом… В другом. Кто из любовников придумал так хитро убрать с дороги Константина?… Конечно же он! Это Критский посоветовал прибрать к рукам фирму Адика. Критский для этого с помощью Людмилы перекупил гарнитур. Константин наехал на Адика. Об этом все знали. А потом по приказу Критского Мангуст подвесил Адика на струну! По приказу Критского Мангуст принес счета и документы Константину. Критский знал, что Константина ожидает «сходняк», и он подарил ему «бессмертие»… А при чем же тут Суслик?… Все очень просто.

Ушла от Константина Людмила не к Суслику… Настоящим хозяином Суслика был его Мастер! Таинственное лицо, явившееся из-за занавески в Юсуповском дворце… Мастером этим был человек с портретов Боровиковского, «пожилой ангел», открывший в тот страшный новогодний вечер свою истинную сущность… Я понял это, когда спросил у Людмилы в ее машине: «Ты передала бумаги Мастеру?» После этих слов она достала «Беретту» и взяла с меня слово не лезть в чужие дела… И я ей это слово дал. И я сдержу его. Потому что Константин прав: все оказалось проще и страшнее… И еще… Потому, что я люблю ее. Эту смешную, трогательную и очень сильную девочку… И я ее никому не отдам. Потому что она – моя, потому что других уже мне не надо…

Я не заметил, как уснул…

Я снова стоял в толпе на огромной площади. Мелкий холодный дождь стекал с моего лица. А из-за туч пробивался солнечный луч. Он освещал только высокую фигуру в белом хитоне с капюшоном, накинутым на голову. Фигура стояла высоко над толпой, на площадке перед экраном. На таймере замерли зеленые цифры «2033»…

Красавец в черном смокинге, раскинув для братских объятий руки, подходил к белой фигуре все ближе…

Толпа замерла.

Красавец остановился, не дойдя шага. Человек в белом откинул капюшон… Белокурый красавец отступил на шаг…

Все увидели, что перед ним стоит высокая седая женщина. Она сказала ему тихо, но услышала ее вся толпа:

– Вы убили моего сына.

Толпа ахнула. И она повернулась к толпе.

– Вы убили его. И не покаялись.

Толпа стояла, оглушенная ее словами, завороженная блеском ее глаз. Она откинула с лица прядь седых волос и вскинула руку, как на старом плакате:

– Он долго ждал. Пришло время. Он идет!

Она показала смуглой рукой в небо. И толпа запрокинула головы. В небе рос на глазах огненный шар. Он приближался к земле под музыку Глиэра о «великом городе»…

Я понял вдруг, что под эту музыку приходит из Москвы «Красная стрела». Я вздрогнул. И проснулся.

20
«Прощание славянки»

Я увидел ее издали в колыхающейся разноцветной толпе пассажиров «стрелы». Одета она была как в первый раз, в светлой курточке, с черной торбочкой за плечами. Я махнул ей рукой, но она не заметила. Сурово и сосредоточенно шагала в хмурой, невыспавшейся толпе. Кричать не было смысла. Хриплым, утренним голосом громогласно, на весь перрон, дикторша объявляла об их прибытии. Я пошел навстречу сквозь толпу. Она меня не узнала и прошла мимо. Я догнал ее и спросил сзади:

– Девушка, вам носильщик не нужен?

– Мерси, – сказала она, не поворачивая головы.

Я опять догнал ее и шагал сзади, глядя на ее упрямый, мальчишеский затылок. Не выдержал и шепнул ей в ухо:

– Лямур-тужур.

Она остановилась. И я остановился. Она смотрела на меня удивленно и горько. Смотрела и молчала. Вот уж чего я не ожидал, так этого печально-удивленного взгляда. И я повторил:

– Лямур-тужур, Натали.

Она даже не улыбнулась. Она спросила:

– Это все, что ты знаешь по-французски? Да?

– Я знаю еще «бистро», – похвастался я.

Она опять не улыбнулась.

– Почему ты здесь, Слава?

– Я встречаю тебя.

– А откуда ты знаешь, что я приеду сегодня?

– Мне сказала Людмила.

Она понимающе кивнула.

– Ты опять говорил с ней «по делу»?

Меня толкали в спину, я прикрывал ее спиной от толпы. И я сказал:

– Давай отойдем куда-нибудь.

Я вытащил ее из толпы к горячему тепловозу.

– Почему ты удивилась, что я тебя встречаю?

Она посмотрела на меня перламутровыми глазами.

– Потому, что этого никто не знал. Даже я. Да?

– А мне Людмила сказала, – растерянно повторил я. – Еще вчера сказала.

– О-о, – сказала она, – Людмила очень проницательная женщина. Она знает то, чего никто не знает. Да?

Я ничего не понимал.

– Что происходит, Натали? Объясни.

Она пожала плечами.

– Меня выслали из Москвы… Да?

– Ко мне? – засмеялся я. – Это они здорово придумали!

– Не к тебе, – сказала она. – Меня выслали домой. В Париж. Да?

– Из Москвы в Париж через Питер?! – не поверил я.

– У меня здесь вещи, – объяснила она. – Сегодня я улетаю. В Париж. Да?

– Зачем?! – ужаснулся я. – Почему тебя высылают? За что?!

– За связь с тобой, – сказала она.

– А у нас была связь?

Она молчала. Толпа прошла. Перрон опустел. Тепловоз свистнул и дернулся назад: отгонять состав на запасной путь.

– Натали, – сказал я. – Если ты не расскажешь, в чем дело, я сейчас под паровоз брошусь! Как Анна Каренина! – и я шагнул к горячей громадине.

Она схватила меня за руку и повела, как маленького, в здание вокзала. Мы сидели в пустом грязном вокзальном кафе и пили кислый, как бочковой квас, кофе. Я ждал. И она сказала:

– Слава, ты считаешь, что я сделала тебя своим агентом. Да?

– Извини, – сказал я. – Прости дурака, Натали!

Она кивнула.

– А профессор решил, что это ты сделал меня своей… Мата Хари… Да?

– Кем-кем? – не понял я.

Она вздохнула.

– Профессор считает, что ты р-р-разведчик. Да? Офицер-р жене-р-раля Багирова. Да?

Мне стало очень обидно.

– И ты поверила?

– Нет, – твердо заявила она. – Но сегодня ты меня встретил…

– Ты не рада?

– То, что я приезжаю, никто не знaл…

– Мне Людмила сказала, – тупо повторил я.

Она пристально посмотрела на меня перламутровыми глазами:

– Я подумала… я решила, что ты ее агент. Да?

– Чей? – не понял я. – Людмилин?!

– Ты с ней часто разговариваешь «по делу». Да?

Я рассмеялся.

– Ты думаешь, она шпион?! Она просто… просто женщина. И все!

Она растерянно посмотрела на меня.

– Я уже ничего не знаю. Да? У вас я совсем потер-р-ряла голову. Но то, что ты разведчик, профессору сказала она! Людмила его предупредила серьезно. Да? Здесь, на вокзале, когда мы уезжали. Да?

Вот это уже было несмешно. Когда они уезжали, я в качестве «подсадной утки» находился в камере Коли Колыванова. Генерал Багиров считал, что я ими завербован. И Людмила тут же предупредила об этом мьсе Леона… Здесь было над чем подумать, но думать об этом рядом с Натали не хотелось. Да и времени у нас не было. До ее отъезда я должен был успеть очень много. Все успеть!

– Натали, – спросил я. – Ты в Бога веришь?

Она подумала и упрямо кивнула.

– Да.

Я оглянулся по сторонам и начал расстегивать рубашку. Она испуганно смотрела на меня. Я достал из-под майки серебряный крестик и показал ей.

– Богом клянусь, что я люблю тебя. Веришь?

Она серьезно смотрела на меня, опершись подбородком на ладонь. Долго смотрела, а потом сказала:

– Слава, я тоже Богом клянусь. Да?

По солнечной стороне Невского пешком мы шли в ее отель. Мы больше не говорили. Мы молча решили, что все было сказано. Меня пробирала дрожь. Я не мог дождаться, пока мы придем в «Европу», пока мы останемся в ее номере одни. Мы шли по людной солнечной стороне Невского и проклинали людей за то, что их так много. Суровые и сосредоточенные, мы пришли в отель, и Натали пошла к портье брать от номера ключ. Я даже отвернулся. Я не мог уже видеть ее одетой…

Она подошла ко мне и виновато улыбнулась.

– Слава, мне не дают ключа. Да?

– Почему?! – взревел я.

– Меня уже выписали, Слава. Мой чемодан в камере хранения. Да?

– Они не имеют права! – бушевал я. – Сейчас я разберусь!

Она засмеялась.

– Зачем? Идем к тебе домой. Тут недалеко. Да?

Я осекся. Ко мне идти было нельзя. Я же отдал ключ Константину. Шел только десятый час утра. Константин мог еще не управиться…

Она взяла меня за руку.

– Идем… Или у тебя дома опять Людмила? Да?

Я побледнел.

– Вот так шутить не надо!

– Мне больно, – сказала она и выдернула из моей руки свою.

– Извини, – сказал я, – мне нужно позвонить.

Я подошел к автомату. Слава Богу, я надел рабочий «прикид». Телефонная карточка была на месте, она мне полагалась по работе в фирме «Арк-Ан». Я набрал номер офиса «Возрождение». Ответила Алина:

– Константина Николаевича сегодня не будет.

– А где он? – растерялся я.

– Он в командировке, – ответила Алина и повесила трубку.

Я подошел к Натали и сказал бодро:

– Натали, нам надо немного подождать…

Она улыбнулась.

– Не сразу. Да?

– Вот-вот,– засмеялся я.– Идем пока погуляем.

– Нет, – сказала она.– Мы идем не гулять. Мы идем в наше консульство. У портье лежит для меня записка. В консульстве мне вручат авиабилет. Да?

– Так это же на Мойке, – обрадовался я. – Рядом со мной!

Я решил, что Константин не может меня подвести. Он придет в офис. Обязательно. Я хотел идти через Михайловский сад и повернул из отеля налево, но она сказала:

– Нет. Идем по Невскому. Я хочу попрощаться с Петербургом. Да?

– Зачем прощаться? – удивился я. – Это теперь твой город. Навсегда.

И я широким жестом подарил ей Гостиный двор, портик Руска и башню Думы.

Она засмеялась и благодарно прижалась к моему плечу. Опять мы шли по солнечной стороне к Дому книги.

– Слава, ты оказался прав, – вдруг сказала Натали. – Она баба-яга!

– Кто? – насторожился я. – Людмила?

– Наталья Николаевна Гончар-р-рова, – сказала Натали.

Это было чересчур круто, и я заступился за жену Пушкина.

– Ты с ума сошла. Она красавица. Мадонна. «Чистейшей прелести чистейший образец!»

Она сказала:

– Пушкин не узнал ее и сразу с ней поужинал. Да? Ему надо было сделать, как ты – сначала ее разглядеть, как следует. Да? Может быть, и ужинать тогда бы не пришлось…

– Ты хочешь сказать, что ты тоже баба-яга?

Она подмигнула перламутровым глазом.

– Каждая женщина немножко ведьма. Да? В Москве я видела последний портрет Натальи Николаевны. Перед ее смертью. Извини меня, Слава, но на нем – настоящая баба-яга. Да? А ей было только пятьдесят лет. Моей маме тоже пятьдесят. Да? Ты бы видел мою маму, Слава!

– Увижу, – пообещал я, – не бойся.

– Нет! – остановилась она. – Я тебе ее не покажу!

– Почему?

– Ты в нее влюбишься сразу! Она идеал француженки! Да?

Я уже не обращал внимания на людей – я поцеловал ее.

– Двух идеалов не бывает…

Мы пошли дальше. Она сказала шепотом:

– Я очень хочу тебя. Но очень хорошо, что так получилось. Да? Просто так идти рядом тоже очень хорошо. Да?

– Если рядом ты, – ответил я.

И тут оркестр заиграл «Прощание славянки». На той стороне, у Казанского, за памятником Кутузову, развивались красные флаги. Человек десять коротко стриженных парней в кожаных черных косухах развернули кумачовый плакат. На плакате суровые буквы: «Дави Америку как говно!»

Натали удивилась.

– Кто это, Слава?

– Это нацболы, – объяснил я.– Записывают добровольцев в Сербию.

Она стояла задумчивая и серьезная.

– А что там играют?

– «Прощание славянки», – сказал я.

– Очень красивая музыка. Да?

– Очень, – сказал я.

– Под такую музыку можно раздавить Америку, – сказала она.

Я увел ее с Невского на канал. Мы пошли в сторону Храма-на-Крови. Было уже десять. Она хотела скорее взять билет в консульстве. Нам нужно было точно знать – сколько еще времени у нас оставалось. У храма она спросила:

– Слава, а правда, что Александра убили в день, когда сожгли магистра тамплиеров Жака де Моле?

– И Николай II отрекся в этот же день, – сказал я.– И Сталина в этот же день отравили. И Павла I замочили в тот же день. Просто наши доморощенные заговорщики немного запутались во временных стилях.

Она остановилась.

– Не может быть!

– Но так было. Все жертвы посвящены одному событию.

– И Сталин? – удивилась Натали.

– Официально днем смерти Сталина считается 5 марта. Но большевики сами признают, что несколько дней охрана не могла проникнуть в его комнату. Он не открывал. А ломать дверь боялись. Последняя ночная трапеза малого Политбюро состоялась на даче Сталина как раз в ночь на 2 марта. После этой ночи Сталина живого не видели. Нашли его полумертвым.

– Почему этого никто не знает? – спросила Натали.

– Потому что у России нет истории, – ответил я.

На красивом и строгом голубом особняке трепетал на утреннем ветру сине-бело-красный флаг. Натали улыбнулась ему, как родному. Я даже заревновал ее к этому флагу. Она поцеловала меня в лоб.

– Подожди меня здесь. Да? Я скор-р-ро. Да?

Я стоял на Мойке, прислонившись к чугунной ограде, и смотрел на свой дом. Очень мне туда идти не хотелось. Но и расстаться с ней «просто так» я не мог. Я пошел на угол, позвонил в офис еще раз и услышал все то же самое: «Константина Николаевича сегодня не будет».

Натали действительно скоро освободилась. Подошла ко мне и сказала сердито:

– Бюр-р-рократы! Кошмар-р-р!

– Что случилось?

Она обиженно надула губы.

– Слава, я их умоляла дать мне хотя бы еще один день! Хотя бы один! Бюр-р-рократы!

– Когда у тебя виза кончается? – спросил я.

– О-о, виза на месяц,– жалобно сказала Натали, – но билет мне вручили на сегодня. Четырнадцать сорок. Да? Они меня высылают!

У меня внутри все запело! Я наклонился к ней:

– Да, пошли ты их к черту! Я знаю одно место, где нас никто никогда не найдет! Целый месяц никто не найдет! Ручаюсь!

Натали грустно посмотрела на меня.

– В Африке? Да?

– Почему? – засмеялся я. – В России можно спрятаться лучше, чем в африканских джунглях! Пошлем все к черту, Натали!

– Но я не хочу прятаться, – сказала она. – Я ни в чем не виновна. И я им это должна доказать! Да?

Я затормошил ее.

– Да кому ты докажешь? Сама говоришь – они бюрократы!

– Ну и что? – твердо сказала она. – Они – это они. А я – это я. Речь идет о моем будущем, Слава. О моей профессии! Я приеду и все докажу! Во Франции уже двести лет демократия! Да?


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю