Текст книги "«Прощание славянки»"

Автор книги: Алексей Яковлев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 28 страниц)

– Мне вас очень жаль, бедный юноша.

– Почему же бедный? – засмеялся я.

– Да потому, что все, что вы мне сейчас наговорили о Геккерне, останется навсегда бездоказательным бредом!

– Почему же бездоказательным? – не согласился я.

– Вам никогда не найти нужных вам документов. – Критский сложил листок вчетверо и положил его в коробочку.– Они вас просто близко не подпустят к ним! Никогда! Ни за что!

Я напомнил ему:

– В Евангелии сказано: «По делам их – узнаете их». Дела-то их вопиют, Игорь Михайлович. Дела-то их до сих пор кровоточат… Разве это не доказательства?

Критский сказал участливо:

– Остановитесь, Ярослав Андреевич.

Я даже вздрогнул. Этот роскошный персонаж тоже предупреждал меня. Я посмотрел на зеленую коробочку и потянулся к ней.

– Игорь Михайлович, дайте мне ее на один день. Всего на один!

Критский накрыл коробочку ладонью.

– Зачем же вам оригинал? Я приготовил вам копию. Отличный ксерокс, – он достал из стола копию, а коробочку тут же спрятал в ящик и закрыл его на ключ. – Дарю! – протянул он мне ксерокс.

Когда я уже был в дверях. Критский окликнул меня негромко:

– Ярослав Андреевич… Послушайте старика… Они страшные люди, поберегите себя, сударь…

Я не послушал его… Если бы я знал тогда, как закрутит меня проклятый, сумасшедший диск «чертова колеса»…

15
Антиквар

Алина стала грудью перед дверями кабинета:

– Константин Николаевич занят!

Я зачем-то махал перед ее носом свеженьким ксероксом.

– Я по делу! По важному делу!

Алина склонила голову и презрительно прищурилась:

– Знаю я ваши дела. Вы его только отвлекаете…

Я схватил ее за локти и крепко сжал:

– Дурочка!

Алина фыркнула мне в лицо по-кошачьи:

– Псих!

Я сжал ее крепче.

– Дело идет о жизни твоего шефа! О его жизни!

– Псих! Я охрану позову!

Я оттолкнул ее от дверей и влетел в кабинет. Константин, уставясь взглядом в старинную картину, вальяжно разговаривал с кем-то по телефону:

– Во сколько? В девятнадцать? Буду. Обязательно буду.

Он даже не посмотрел на меня. Я, не дожидаясь его приглашения, плюхнулся в кресло и тоже уставился в копию Пуссена. На ней только что вышедшие из леса два бородатых, одетых в овечьи шкуры пастуха стояли у надгробного камня, на котором лежал белый череп. Я отлично помнил высеченный на надгробье масонский девиз: «Et in Arcadia ego» – «И вот я в Аркадии». Картина эта была безусловно приобретением все знающего доктора искусствоведения.

Константин положил трубку.

– Извини, Ивас-сик, не до тебя. В семь часов комиссия. До юбилея два дня! Дел по горло! – он провел по своему горлу большим пальцем. – Груда дел. Суматоха явлений, как говорится… Заходи, Ивас-сик, после девятого. Потрендим, поддадим чуток. После девятого. Я понятно излагаю? Пока, – и он протянул мне мощную руку.

Я растерялся.

– Ты же говорил – у тебя неприятности…

Константин убрал руку и сверкнул фиксой.

– Мои неприятности уже кончились.

– Когда?!

– Когда ты с Игорем Михайловичем поговорил. Я понятно излагаю?

Он все изложил понятно. Даже чересчур понятно.

– Значит, твои неприятности были из-за меня?

Константин виновато улыбнулся.

– Это Критский. Это он решил, что ты с ними связан. Что ты на них работаешь. А теперь отзвонил мне и успокоил. Знаешь, как он тебя назвал? Безумцем! – Константин засмеялся. – Безумным конспирологом… Вот как он тебя назвал. Действительно, Ивас– сик, оставь ты эти несчастные бумаги. Не время…

Я рассердился:

– Они из-за этих бумаг людей вешают, а я, выходит, безумец?!

Константин добродушно успокаивал меня:

– Это их бумаги. Они их назад требуют А ты-то при чем?

Я не сдавался:

– Критский говорит, что это бумаги Пушкина! Что их Геккерн у него выкрал!

Теперь рассердился Константин:

– А ты родственник Пушкина?! Кто ему ты?! Кто он тебе?! Не засирай мне мозги, Ивас-сик! Гарнитур у меня, – он обвел широким жестом кабинет. – Больше меня ничего не колышет! Я понятно излагаю? Не мешай работать! Испарись, Ивас-сик! Испарись!

Я знал, что одному мне бумаг не найти. Без Константина мне просто не справиться с ними. Но он выгонял меня из кабинета. Откровенно и нагло выгонял. Я встал и пошел к двери.

– Эй, безумец! – остановил он меня. – Получи-ка аванец.

Константин развернул на столе мощный бумажник и вытащил оттуда зеленую бумажку.

– На. Отдохни. Тяпни за вечную память Александра Сергеевича. Но не безумствуй. Помни о клизме из битого стекла!

Я посмотрел на него с ненавистью и рванул на себя ручку двери. Прямо на меня упала стоявшая за дверью

Алина. Она сердито отпихнула меня и подошла к Константину.

– Константин Николаевич, вам срочный пакет.

Ну как тут не поверить в Его Величество Случай!

Православные люди считают, что ничего случайного в жизни нет, что все происходит по воле Божьей. Тогда получается, что Случай – просто одно из Его имен.

Откинутый Алиной от дверей, я снова, смущенный, к ним подобрался. И снова меня окликнул Константин:

– Эй, безумец, иди-ка сюда! Быстро!

Я подошел к столу. Константин протянул мне листок бумаги, вынутый из срочного пакета. На бумаге были наклеены отдельные слова, вырезанные из разных газет: «Белый Медведь не шути отдай бумаги». Вместо подписи под фразой была наклеена цифра «6» и «плюс». Константин дернул подбородком, скривился:

– Пугают, падлы… Меня пугают…

Честное слово, я был счастлив этому так вовремя появившемуся зловещему листочку.

– А я что говорю! Они нас не оставят, Костя!

Константин посмотрел на меня растерянно.

– Что делать, Ивасик?

– Надо поговорить!

– Садись.

Я посмотрел на масонскую картину Пуссена и покачал головой.

– Только не здесь.

– Идем в «святая святых»,– Константин встал с кресла.

Я опять покачал головой:

– Поехали ко мне.

Константин зачем-то снял трубку, подумал и положил ее обратно на рычаги.

– Ну достали! Падлы! Поехали!

Когда мы отъезжали от офиса, за нами опять двинулась красная машина. За нами в открытую следили. Я знал, кто это следит. Но сейчас было не до них. Сейчас мы должны были решить уравнение с одним неизвестным…

Константин хотел пройти на кухню, но я вспомнил про чулан и подтолкнул его в комнату. Он сел на то же место у стола и тут же взял в руки Людмилину чашку, положив перед собой листок с наклеенными словами.

Для начала я решил рассказать Константину о Критском. Этот роскошный персонаж действительно много знал. Даже чересчур много. Генерала Багирова, как он сам признался мне, он знал прекрасно.

– Ну и что? – не удивился Константин. – Я Багирова двадцать лет знаю. Когда меня из Финляндии депортировали, Багиров здесь мое дело вел. Капитаном еще тогда был во втором отделе в контрразведке. Он на меня такие гири вешал! Выходило, что я агент 007, Джеймс Бонд, не меньше.

– Критский сказал, что генерал у него в долгу!

– Это его проблемы, – нахмурился Константин.

Я понял, что эту скользкую тему лучше пока не трогать. Она была почему-то неприятна Константину. Надо было переходить прямо к Делу. А дело-то было простое. Определить «третьих», как назвал неизвестных в ночном разговоре генерал! Ночью у «Белосельских» генерал убедился, что месье Леон не имеет никакого отношения к бумагам. И сегодня утром генерал начал свою операцию…

– Какую операцию? – не понял меня Константин.

Я вскочил с кресла:

– О-о! Генерал – классный разведчик! Он все придумал отменно! При нас придумал, кстати… Помнишь, когда Люда сказала, что ты с ними к «Белосельским» поедешь, помнишь, как генерал сказал на это: «Гениально!» И руки даже потер! Помнишь?

– Ну, помню, – нахмурился Константин. – А что в том гениального? Ну, поехал я с ним…

Я почти бегал по своей узкой комнате, натыкаясь на книжные стеллажи.

– Сам говоришь, они профессору все это дело выставили так, что стулья никуда и не пропадали, что это ты их все время у себя держал для реставрации… якобы…

– Ну? – не понимал меня Константин.

– Он вернул тебе гарнитур… с коробкой. «Третьи» решили, что у тебя бумаги! Они их уже требуют! Они уже прислали тебе свою «черную метку».

Я остановился у окна. На той стороне Мойки у дома Пушкина суетились работяги. Подкрашивали черной краской чугунную решетку набережной к его юбилею.

– Генерал сделал гроссмейстерский ход! Вчера он понял, что ты к «некоторым кругам» не имеешь никакого отношения. Кто они такие – он не знает. И он решил им тебя подставить. А сам будет внимательно со стороны следить, когда они проявятся. Он даст им тебя раскрутить на полную катушку. Они торопятся… Тебя они в покое не оставят… И вот когда они тебя уберут, генерал выйдет из тени и предложит им свою цену…

– Откуда ты знаешь, что они торопят?

Я схватил со стола записку с наклеенными словами.

– Видишь цифру «6»? Что по-твоему она означает?

Константин ответил мрачно:

– День рождения Пушкина… Его юбилей…

– Это последний срок! – объяснил я ему. – Они дают тебе время до шестого июня. И плюсик этот рядом обозначает – крест! «Черная метка»!

Сверкнула фикса.

– И ты меня пугаешь, Ивас-сик? Не советую…

Он очень рассердился, хотел уйти. Мне пришлось его успокаивать. А когда он снова уселся на Людмилино место, пришлось еще раз подробно объяснить ему ситуацию.

Генерал нашел в стульях бумаги и подбросил один листок из них специально, чтобы через нас выйти на неизвестных «третьих»… Высчитать их, через свои источники узнать о них все и только тогда действовать самому. Очень тонко все рассчитал генерал. У «третьих» сейчас преимущество, потому что их никто не знает. Они – призраки, фантомы. Кровожадные призраки. Они уже схватили его людей за горло. И генерал хитро перевел стрелку на нас. Он будет тихо следить за нами, будет ждать, когда они на нас проявятся. У нас безвыходное положение… Нам отвели роль приговоренной жертвы… Генерал ждет нашего заклания, чтобы самому торжественно вступить в игру…

– У нас остается только один выход! Один-единственный!

– Какой? – все еще сердясь, спросил Константин.

Оставался единственно возможный для нас выход!

Мы сами должны найти этих «третьих»!

Константин, подумав, со мной согласился.

– Только, как их найдешь? Как поймать призрака? – спросил он устало. – Ты это знаешь, советник?

В наших руках оставалась только тоненькая ниточка. Единственная видимая ниточка. «Небольшой розовый друг» Константина. Михаил Натанович – директор антикварного магазина. У них с оценщиком не могло быть секретов. И кровавого старичка с брошкой Фаберже он видел своими глазами. Константин напомнил мне, что Михаил Натанович – человек генерала. Это он отзвонил генералу, что мы будем на Мойке в одиннадцать вечера.

– Он ни слова не скажет, – грустно предупредил меня Константин.

Я возмущенно пожал плечами.

– Это только от тебя зависит. Костя. У тебя два выхода: либо висеть на струне, либо расколоть антиквара. Третьего – просто нет.

Константин докуривал очередную черную сигарету и задумчиво крутил в пальцах чашку Людмилы.

– Решайся, Белый Медведь! – сказал я ему. – Неужели ты отдашь им за просто так свою роскошную шкуру?!

Сверкнула фикса. Константин ожег меня своим металлическим взглядом, с силой затушил окурок в блюдце.

– Поехали, советник…

Мы вышли во двор. Константин хотел идти под арку на набережную к машине, но я его остановил.

– Туда нельзя! Генерал за твоей машиной следит.

Константин послушно кивнул, и мы через проходной корпус вышли на Миллионную.

На углу Машкова переулка мы поймали частный «Жигуль» и поехали в магазин на Некрасова. На дверях магазина висела табличка: «Переучет». Я остался в машине, а Константин пошел узнать со двора через подсобку. Вернулся он скоро.

– Миша захворал… От переживаний…

Я верю в приметы. Если что-то не удается сразу – лучше дело прекратить. Сколько судьбу ни напрягай – ничего не добьешься. Судьба не любит насильников. Я уже хотел вылезти из пропахшей табаком машины, но Константин задержал меня за руку, достал свою мощную книжку в кожаном переплете, шумно залистал страницы.

– Куда едем? – спросил пожилой водитель.

Константин нашел нужную страницу.

– Мы едем в Юкки!

– Это же за город, – удивился водитель.

– А погода какая? – наклонился к нему Константин. – Погода шепчет, отец. Поехали, подышим свежим воздухом.

– Не-е, – замотал головой водитель. – Старуха будет сердиться.

– Не будет, – уверил его Константин и положил перед ним на торпедо зеленую бумажку. – Купи старухе новое корыто для начала.

Прокуренный «отец» закашлялся то ли от смеха, то ли от возмущения, сплюнул в окно, и мы поехали.

А погода была действительно великолепная. Нева искрилась на солнце, как молодая. И ангел на кресте уже не выглядел мотыльком, приколотым к золотому шару булавкой. Ангел радостно тянул руки к веселому солнцу. И я подумал: «Улетит он от нас когда-нибудь. На волю улетит». Я вспомнил, сколько всего на своем веку повидал в этом городе несчастный ангел, и удивился, что он до сих пор не улетел. Значит, верит еще, надеется на что-то…

– Да, советник, – шлепнул меня по колену Константин, – вчера у «Белосельских» о тебе Натали спрашивала.

Я вздрогнул. Я забыл совсем про девушку-мальчика с перламутровыми глазами. С глазами моей первой любви…

– И что ты ей сказал?

Влажно сверкнула фикса. Белый Медведь обрел опять свою звериную мощь.

– Я сказал ей, что ты влюбился в нее. Или я не прав, жених? – он еще раз звонко шлепнул меня по колену и рассмеялся.

– А ты ей не сказал, что оставил меня, влюбленного, в тюрьме у Суслика?

– Не ссы, – успокоил меня Константин. – Никуда бы ты от меня не делся.

Я напомнил ему:

– Неизвестно. Если бы не Людмила…

– Ее оставь! – строго предупредил Константин. – Думай лучше о Натали. Сегодня в одиннадцать у вас свидание.

– Какое свидание?

– Сегодня вечером экскурсия. Я Балагура уже предупредил.

– Ебэжэ, – сказал я.

– Чего ругаешься? – удивился Константин.

– Я не ругаюсь. Это так Лев Николаевич Толстой в своем дневнике отмечал: «Ебэжэ». «Если буду жив».

– А куда ты на х… денешься? – сказал Константин весело.

Первое, что услышал я, когда мы вышли из машины в Юкках, был соловей. Садилось солнце. Где-то шумно галдели дети, как птицы перед грозой.

– Кто не спрятался, я не виноват! – с веселой злостью орал мальчишка.

Здорово все-таки – дожить до первого летнего дня! «Отец» хотел уехать, но Константин сказал ему властно:

– Глуши лохматку! Подождешь. Мы скоро.

«Отец» закашлялся:

– Не-е… Я, братки, с бандитами не играюсь.

– Какие бандиты? – обиделся Константин и достал из кармана визитку. – Знакомься, отец.

Тот вертел визитку в желтых, прокуренных пальцах.

– Фонд «Возрождение»… Генеральный директор… И кого же ты возрождаешь? Если не секрет…

– Себя, – коротко объяснил Константин и добавил: – Жди. Не пожалеешь. Еще на одно новое корыто заработаешь.

Вдоль зеленого штакетного забора, заросшего кустами сирени, мы пошли к калитке. За калиткой надрывался огромный среднеазиатский овчар ростом с теленка. Из стеклянной веранды выскочил Михаил Натанович в розовом халате, зашипел на овчара:

– Тихо, Рэкс! Тихо! Свои! Он открыл нам калитку.

– Ну, проходите… Хотя незваный гость, говорят, хуже татарина.

– Конечно, – подтвердил Константин, – если хозяин еврей.

Они посмеялись, со значением похлопали друг друга по плечам, и Миша оглянулся на дом и приложил палец к губам:

– Тихо. Не разбудите птичек.

Константин шепотом мне объяснил:

– Молодой отец. Двойню заделал в пятьдесят лет! Как это тебе удалось, плейбой? А?

Миша довольный пожал плечами:

– А я знаю?

– Наверное, сосед помогал? – подтолкнул его плечом Константин.

Миша нахмурился.

– Иди ты, Костик, знаешь куда… Сказал бы, да тут с тобой «советник по культуре», – Миша мне подмигнул и рассмеялся беззвучно. – Пошли скорей.

По песчаной дорожке он повел нас к дому. Дача у Миши была приличная. Не такая, конечно, как строят теперь «новые» из красного кирпича. Дача была двухэтажная, деревянная, послевоенная, наверное. После войны такие дачи строили народные артисты и профессора-лауреаты сталинских премий. В гаражах у них стояли прочные, как танки, «Волги» с серебристым оленем на радиаторе, на верандах заливались роскошные радиолы «Эстония». «Мишка, Мишка, где твоя улыбка, полная задора и огня…» Хороший был участок у Миши. Просторный. И цветущий сад, и огород с парником, и высокие бронзовые сосны, и заросшие кустами какие-то таинственные сараи в глубине.

Ворота кирпичного гаража были раскрыты настежь. В гараже стояла черная «Волга» с серебристым оленем на радиаторе. Старые хозяева продали дачу оптом, со всеми причиндалами.

Миша нам накрыл на веранде на круглом столе под низким оранжевым абажуром. Он в розовом махровом боксерском халате чем-то тихо гремел в холодильнике.

– Не жидись, Майкл. Мечи все на стол. Мы с советником сегодня вообще не ели, – сказал Константин и скинул на тахту пиджак.

Миша повернулся к нему от холодильника обиженный.

– Костик, когда я жидился? Вспомни Вологду, Костик! – Он объяснил мне: – Мы с Костиком вместе в Вологде на химии досиживали. Какое время было! А?

– Ах, где же моя черноглазая, где? – запел Константин. – В Вологде-где-где-где, Вологде-где…

– Ти-хо! – звенящим шепотом вскрикнул Миша.– Разбудите птичек – убью! Ты меня знаешь, Костик!

– За птичек – убьет, – подтвердил мне тихо Константин.

Миша на цыпочках ушел в дом, проверить «птичек». А Константин достал из кармана пиджака черный пистолет, передернул затвор и положил пистолет под пиджак. Улыбнулся, сверкнув фиксой.

– Если не назовет «третьего», я сам его убью. Я понятно излагаю?

Миша вернулся довольный. Потирая руки, спел в дверях:

– Птички уснули в саду, рыбки уснули в пруду… Спят мои заиньки, как ангелочки! Солнышко мое на озеро пошла. Умаялась, бедняжка, с двумя. Мне-то хорошо, что сразу двое… Когда я еще соберусь? Я знаю? А ей-то каково? Я вас спрашиваю!… Будем гулять, мужики!

Он накрыл шикарный ужин, поставил на стол длинную бутылку какого-то иностранного коньяка, кажется «Метаксу». Константин отстраненно сидел за столом, изредка поглядывая на пиджак под правой рукой.

– Редко мы с тобой встречаемся, Костик. Очень редко, – сокрушался Миша. – Когда мы с тобой по-настоящему гуляли? И не вспомнишь!

– Весной,– вспомнил Константин.– На еврейскую пасху.

– Точно! На Песах! Точно! Как мы гуляли, Костик!

Миша перешел к старой, но все еще шикарной радиоле «Эстония», поставил пластинку, нажал клавишу.

«Фа-фа-ра-ри-ра-ра, фа-фа-ра-ра», – тихо запел Хампердинк. Миша схватился за розовую лысину.

– Где мои семнадцать лет?! На Большом Каретном! Помнишь, Костик? Ты все помнишь?!

– Кайфую, как последний сучило,– подтвердил Константин.

Мы выпили. Костя жадно набросился на еду. Миша, подперев розовое лицо кулаками, смотрел на него, блаженно улыбаясь.

– Вот ты меня, Костик, плейбоем назвал… А ты не плейбой? А ты? – Миша хитро посмотрел на меня. – Все мы плейбои! Все! Россия – родина плейбоев! В Штатах плейбоями становятся в пятницу вечером и кончают ими быть в воскресенье. В России плейбой – всю неделю плейбой! Из года в год! От рождения до смерти! Что вы так смотрите на меня, молодой человек? – это он мне сказал. – Вы думаете, я не в курсе дела? Костик, скажи своему «советнику», что я эту тему знаю досконально! У меня, молодой человек, антикварный магазин в Бруклине. Костя, скажи! Но я не могу там жить! Жалкие, несчастные люди эти янки… Меня от них воротит! Жалкие и несчастные. Их только пожалеть можно. Ах, где ты, моя черноглазая, где? Подпевай, Костик! Только тихо! Птичек не разбуди!…

– Хорош! – успокоил его Константин,– Миша, мы ведь по делу к тебе…

– Какие дела, Костик?! – взмолился Миша. – Я захворал от этих дел! Давление поднялось! Сердце… Вчера я целый день общался с ментами! Ты представляешь, Костик? Я рад, что ты заехал! Я рад, Костик! Веришь?

Константин прищурился.

– А ты не удивился, что я к тебе заехал?

– А чего мне удивляться? – обиделся Миша. – Заехал и заехал. Ты же почти родной.

– А ты не удивился, что я живой? – наклонился к нему Константин.

Миша внимательно посмотрел на него:

– Ты меня пугаешь, Костик.

Константин уставился в него глазами цвета «металлик».

– Прикинь, Миша… Днем я тебе позвонил, что в одиннадцать буду с советником на Мойке… Помнишь?

Миша кивнул.

– Я не понял, я-то при чем? Ну, будешь и будешь. Меня ты туда не приглашал.

– Слушай дальше,– перебил его Константин.– Ровно в одиннадцать в меня на Мойке стреляли. В меня и в моего советника… Прикинул?

– Бог ты мой! – всплеснул руками Миша. – Не попали?!

– Попали! Прикинул?

Миша внимательно посмотрел на меня, потом на Константина:

– Понимаю… Ты «подставу» устроил…– Миша опустил лысую голову: – И на кого ты думаешь?

Константин приподнял по-волчьи верхнюю губу. Засияла золотая коронка.

– На тебя.

– Понимаю, – кивнул Миша. – Ты и мне «подставу» устроил. По телефону позвонил,– Миша пожал плечами. – А я-то не понял, в чем дело?

– Теперь понял? – тихо спросил Константин.– Привет тебе от генерала Багирова.

Миша вздохнул и развел руками.

– Он мне сам позвонил. Спросил про тебя. Я сказал. Ты же не предупредил меня, Костик, чтоб я молчал… – Миша обрадовался счастливой мысли. – Если бы ты меня предупредил, неужели бы я ему сказал?! Ты сам виноват, Костик! А я-то при чем? Разве я виноват?

Константин смотрел на него, прищурясь.

– Ты не виноват, Миша. Я же знал, кому позвонить. Я знал, что все так и будет.

Миша насторожился.

– А я разве знал, что они в тебя стрелять будут? Разве я знал? Я даже подумать такого не мог, Костик! Если бы они хотели, они бы тебя давно убрали. Еще когда Суслик в твою Людмилу втюхался… Сейчас-то зачем?

Лицо у Константина стало каменным.

– Миша, а за базар ответить придется.

– Какой базар, Костик?! Мы же все выяснили! Мы договорились!

– Они в меня не за Людмилу стреляли. За Толю! Ты им сказал, что это мы с советником Толю на струну подвесили! Ты!

– Я? – искренне испугался Миша.– Я только сказал, что труп после вашего прихода обнаружился. Только это я сказал! Это они сами так решили, Костик! Сами!

– Не надо песен! – мрачно сказал Константин. – Ты сам поверил, что это мы с советником решили Толю! Ты сам.

– Бог ты мой, – засуетился Миша. – Почему? Почему я сам?

Константин поддернул за стрелку черную брючину и положил ногу на ногу.

– Потому что ты не поверил, что это сделал старичок с брошкой.

– Почему я не поверил? – как эхо, повторил за ним Миша.

– Потому что он у вас свой человек! – добил его Константин. – Потому что ты его отлично знаешь, Миша!

– Я знаю? – побледнел Миша. – Да зачем он мне нужен? Брошки Фаберже не в цене… Да чтобы мне век его не видеть!

– Не надо песен,– предупредил Белый Медведь. – Кто приходил к оценщику?! Колись, падло!

Миша печально посмотрел на Константина.

– Как тебе не стыдно, Костик… Зачем же так при посторонних?

Константин напомнил ему почти спокойно:

– Он не посторонний. В него тоже стреляли. Из-за тебя!

Миша посмотрел на меня с нескрываемой злобой. Еще в магазине я уловил этот взгляд. И тогда я не понял его значения и теперь не понимал. Глядя на меня, Миша загадочно вздохнул.

– Почему из-за меня? – Миша пожал плечами. – Это его проблемы…

– Это мои проблемы! – саданул ладонью по столу Константин.

Миша сморщился, как от боли, посмотрел на дверь, за которой где-то в глубине дома спали его птички, и покачал грустно лысой розовой головой.

– Зачем столько эмоций?

– Бля! – рявкнул Белый Медведь. – Ты можешь понять, что меня уже нет?! Что я почти труп?! Что этот старичок следом за Толей меня на струну подвесит!

Миша сочувственно вздохнул:

– Ну а я-то при чем?

Белый Медведь очень волновался. Я его таким взволнованным никогда еще не видел. Зажигалка в его руке не зажигалась, искры сыпались из-под колесика, а пламени не было. Миша, широко раскрыв глаза, удивленного наблюдал за ним. Наконец вспыхнуло узкое пламя. Константин быстрыми затяжками прикурил черную сигарету. Звонко щелкнул металлической крышкой, глубоко затянулся и сказал уже спокойно сквозь дым:

– Я не хочу быть трупом… Я еще не готов… Я понятно излагаю?

Миша даже рот раскрыл от изумления:

– К чему ты не готов?

Константин, прищурившись, выпустил в опрокинутую чашку абажура голубую струю дыма.

– К смерти.

Теперь заволновался Миша, заерзал на стуле, распахнул халат на волосатой груди.

– Чудак… Разве к этому можно быть готовым?

Константин мрачно посмотрел на него.

– А для чего тогда жить?

Миша даже подпрыгнул на стуле.

– Чтобы готовиться к смерти? Ну, ты чудак, Костик… Неужели ты такой чудак?

Константин затянулся в последний раз и с силой затушил сигарету в хрустальной пепельнице.

– Вот такой я чудак.

Миша развел пухлыми руками.

– Костик, извини… Ты не понимаешь простую вещь… Жить надо, чтобы жить! Это очень простая, но трудно понимаемая вещь. Жить, чтобы жить! И больше в этой пошлой истории нет никакого другого смысла! Ни-ка-ко-го!

Миша, грустно улыбаясь, посмотрел на дверь, ведущую в глубину его уютного дома. А Константин правой рукой откинул пиджак, взял с тахты пистолет и положил его на стол рядом с серебряным столовым ножом. На тяжелый стук пистолета обернулся Миша. Константин улыбнулся ему и взял со стола пистолет.

– Тебе проще. Тебе готовиться не надо. Ты всегда готов, как пионер.– Константин большим пальцем снял предохранитель. – Тебе не страшно. Счастливый…

Миша побледнел и схватился пухлой рукой за волосатую грудь.

– Костик… За что?… У меня же маленькие птички…

Молнией сверкнула золотая фикса.

– Значит, и ты не готов? О жизни хорошо рассуждать, когда смерть далеко… А она не далеко, Миша… Она всегда рядом. Именно в этом смысл всей пошлой истории, как ты выразился…

У Миши действительно прихватило сердце, теперь он морщился по-настоящему, жадно хватал воздух быстрыми глотками.

– Что ты хочешь? Что?

Константин поставил руку с пистолетом локтем на стол; направил черный ствол прямо в сморщенный розовый лоб:

– Кто приходил к оценщику?

Миша, закатив глаза, тоже смотрел на свой лоб.

– Ты не сделаешь этого… У меня маленькие птички…

Константин ответил устало:

– Ты меня знаешь, Миша.

Миша опустил голову.

– Я тебя очень хорошо знаю, Белый Медведь…

– Вот и ладушки, – подбодрил его Константин. – Говори.

Миша поднял глаза, искоса посмотрел на черный ствол.

– Положи его… Положи… Не могу…

– Боишься, – посочувствовал ему Константин.

– Боюсь… – нехотя признался Миша.

– А я тебя боюсь, Миша.

– Почему? – глядя на ствол, удивился Миша.

Константин положил пистолет и объяснил:

– Боюсь людей, у которых на сложные вопросы всегда имеется очень простой ответ. Ты страшный человек, Миша.

Миша глубоко вздохнул и виновато улыбнулся.

– У тебя нет детей… Это потому, что у тебя нет детей…

Константин помрачнел.

– Кто к вам приходил?

Миша с тоской посмотрел на свою пустую рюмку.

– Давай хоть выпьем… Сердце… Мне надо… Чуть– чуть…

Константин плеснул ему из узкой бутылки, потом себе, а потом мне. Миша потянулся к нему рюмкой чокнуться, но Константин быстро выпил и поставил свою пустую рюмку на стол. Миша мелкими глотками, как лекарство, осушил свою. Мне пить не хотелось. Мне было жалко Мишу. Константин, склонив голову, выжидательно смотрел на него. А Миша, массируя волосатую грудь, все не начинал говорить, оттягивал ответ.

– Боишься его? – тихо спросил Константин.

– А то, – вздохнул Миша.

Константин придвинул к себе пистолет.

– Он далеко, а я рядом.

Миша зло отпихнул от себя тарелку с балыком.

– Неужели ты сам не догадался, Костик?! Ты же такой умный мэн! Зачем ты меня пугаешь?

То, что произошло после этих слов, мне, признаюсь, не описать. Ну как описать флюиды догадок и ответов, мелькающие на обоих лицах, как описать диалог без слов, диалог одними красноречивыми взглядами, чуть заметной мимикой, все понимающими улыбками и удовлетворенными кивками? Их долгий безмолвный диалог закончился громким шлепком Константина по розовому махровому плечу Миши. Миша устало откинулся на стуле. А Константин долго сидел с презрительной улыбкой, из-под поднятой верхней губы сверкала золотая фикса.

Потом Константин достал свою записную книжку и что-то показал в ней Мише. Миша кивнул и закрыл глаза. Константин помрачнел.

– Но Толю не он убил, – сказал вдруг Миша.

– А кто же? – насторожился Константин. – Мы с советником что ли?

Миша начал сбивчиво объяснять:

– Какой ему интерес убивать? Он же кроме гарнитура хотел еще зеркало вывезти…

– Какое зеркало? – удивился Константин. – В гарнитуре есть зеркало.

– Я знаю? Старинное зеркало какое-то… Толя плотникам ящик специально особый заказал для этого зеркала. Чтоб все увезти одним контейнером. Вместе с гарнитуром… – Миша вздохнул. – Я так думаю, Костик, вся эта жуткая история ради этого зеркала затея– на, – Миша наклонился к самому уху Константина. – Гарнитур нужен только для того, чтобы вместе с ним это зеркало вывезти одним контейнером. Под видом мебели.

– Не может быть?! – не поверил Константин.

Миша зло посмотрел на меня.

– Может, Костик, может.

Константин задумался.

Миша схватил бутылку, налил себе и Константину, наклонил бутылку в мою сторону, но, увидев мою полную рюмку, ожег меня ненавидящим взглядом.

– Костик, – сказал он, поднимая рюмку. – Умоляю тебя, никому не говори, что я тебе сказал… Я тебя умоляю…

Константин чокнулся с ним.

– Ты ничего не сказал, Миша. Мой советник – свидетель. Я сам догадался, – он посмотрел на меня. – Ты же видел, Ивасик, что я сам догадался?

Они выпили, а я не тронул свою рюмку. Мне было не до этого, Миша, успокоившись, опять начал говорить про Россию – родину плейбоев. Говорил, что самый крутой в России плейбой был Лёник Брежнев. Он всю Америку на уши поставил, когда был там с визитом. Янки до сих пор помнят, как пьяный Лёник их президента Никсона на машине катал. Гнал под двести миль в час по техасской автостраде, напевая под нос: «Малая земля, кровавая земля…» Никсон решил, что это Лёник так про Америку. Наши подлодки на фунте вокруг всей Америки лежали: одно нажатие кнопки – и Штаты – «малая земля, кровавая земля»…

– Да, – сокрушался Миша, – теперь не то. Теперь они нас не боятся. Самое страшное, что может теперь наш пьяный президент, – обоссать их аэродром имени Джона Кеннеди. И абзац! Надо признать, мужики, что холодную войну мы им проорали с треском!

Константин посмотрел на часы:

– Ну, будь здоров, Михал Натаныч, спасибо за угощение. Нам пора. Привет жене. Береги птичек.

Константин поставил пистолет на предохранитель и спрятал его в карман. Миша сказал печально:

– Извини, Костик… Помнишь Вологду? Какое время было! А? Кто знал, что все так по-блядски обернется?

– Константин толкнул меня коленом и встал.

– Слушай, Миша, можно я твою бутылочку захвачу? Приятный напиток, – он подмигнул мне. – Мой советник почти не пил. Хочу его побаловать. Он сегодня заслужил выпивку.

– Да Бог ты мой! – засуетился Миша. – Хочешь, дам тебе закупоренную? Целочку! Хочешь?

– Сойдет,– сказал Константин и прихватил со стола бутылку.