Текст книги "«Прощание славянки»"

Автор книги: Алексей Яковлев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 28 страниц)

18
«Изделие ЗК»

Где-то над Васильевским островом в перламутровом небе еще таяли малиновые перья заката, а за Петропавловкой уже разгорался розовый пожар нового рассвета. Стихла Нева, остекленела коричневым бутылочным стеклом.

Я сидел на корме и смотрел на реку. Безумного Императора остановили на полушаге, на полужесте, на полукрике детским заклятьем «Замри!». И он замер на переломе своих свершений. Замер загадкой, не разгаданной до сих пор…

Судьба дала России время одуматься, всмотреться в Безумного Императора в древнеримской смирительной рубахе. И Россия одумывается до сих пор в остановленном времени. Тяжело петровское похмелье…

Из рубки вышел Котяра. Все это время он убирал праздничный стол. Деловито таскал в рубку закуски и бутылки, совершенно не обращая на меня внимания.

К утру похолодало.

Я засунул руки в карманы и тут же наткнулся на хрустящую пачечку. Это был последний шанс. Последний шанс уйти туда, где меня никто не найдет. Уйти в другое измерение. Я протянул Котяре руку.

– Прощай, Леня. Спасибо тебе за все. Он крепко держал мою руку.

– А ты куда собрался, Славик?

– Я же в отпуске! – вспомнил я. – Я пять лет работал без отпусков и выходных. Мне пора отдохнуть, Леня.

Котяра золотозубо оскалился:

– Тебе нельзя уходить, Славик.

– Почему?

– Слышал, что сказал Белый Медведь?

– А что он сказал?

– Он велел тебе на катере остаться. – Котяра сильно тряхнул мою руку. – Значит, ты здесь и останешься. Ёк макарёк!

– Зачем? – не понял я.

– Белый Медведь велел, – прищурился Котяра.– Идем в рубку. Зусманит.

Я понял, что с катера Котяра меня не отпустит. Надо было ждать. Опять ждать. Ждать удобного момента. Или там внизу, в каюте, вырубить Котяру. Я вспомнил красивую старинную фразу: «Не стой на пути моей решимости!» Я спустился за ним в каюту.

Я сидел на знакомом голубом диванчике в шикарной каюте из карельской березы. Передо мной под стеклом висела старинная карта Балтийского моря. Почему-то на немецком языке. С портрета над картой смотрел на меня суровый человек с тяжелой челюстью. На кого-то удивительно похожий…

– Что приуныл, Славик? – спросил меня Котяра. – Хочешь соточку?

– Давай, – тут же согласился я.

Котяра пошел к стеклянному бару. А я стал осматривать каюту – искал какой-нибудь тяжелый предмет. Котяра бросил на меня подозрительный взгляд, и я спросил его, чтобы успокоить:

– Леня, откуда у тебя такой катер? Это же реликвия.

– Правильно, историк, – улыбнулся Котяра. – Не катер, а музей.

И здесь был музей. У Константина «музей-квартира», у Котяры «музей-катер».

– Чей же это музей, Леня?

– Рейхсмаршала Германа Геринга,– ответил Котяра.

Я думал, он шутит, и засмеялся, но Котяра обиделся и стал мне обстоятельно объяснять:

– После войны по репарации нам достались яхта Геринга и его разъездной катер. Яхту приписали к Ленинградской военно-морской базе. Ты ее видел, наверно. На ней до сих пор парады на Неве принимают. «Альбатрос» называется. – Котяра, подняв бутылку к свету, накапывал в фужер коньяк. – А катер этот адмирал Колыванов к рукам прибрал. И правильно сделал. Пропала бы музейная вещь. Расхитили бы до винтика, суки. А адмирал сохранил. После войны он со Сталиным поругался. Усатый папа очень на него сердился. Адмиральского звания лишил. И пенсии адмиральской. Бедствовал адмирал, но катер не продал. Сохранил. Родственникам по наследству оставил. Я его у родственника адмирала арендую. – Котяра помрачнел почему-то и протянул мне фужер. – На. Взбодрись.

Я поднял фужер в сторону портрета.

– Зиг хайль, Герман!

– Ты что, екнулся?! – рявкнул Котяра.

– Почему? Профессор меня фашистом назвал. Имею полное право. Зиг хайль…

– Это не Геринг! – возмутился Котяра. – Это же адмирал Колыванов.

– Ну да? А похож…

Я смотрел на портрет. Суровость его была не тупая тевтонская, а задумчивая, славянская. Не такая, как у Геринга, единственного чистокровного арийца во всем окружении Гитлера…

– Пей за здоровье Константина,– Котяра выложил на стол конфетку. – Сегодня его день.

Я выпил. Котяра дал мне восчувствовать и спросил:

– А когда твой день, Славик?

– Не знаю, – честно признался я. – По-моему, такого дня в жизни нет.

– Как это так? – не поверил Котяра. – Как тебя полностью зовут?

– Ярослав.

– Должен быть и у тебя день! Обязательно. – Котяра достал из шкафчика какую-то потрепанную книгу и начал ее шумно листать.

– Что ты ищешь, Леня?

– Твое имя в «Православном календаре». Моя настольная книга. Клиенты другой раз и не знают, какой сегодня день. Если клиентов много, обязательно кто-нибудь именинником окажется или родственник его близкий. Тут уж катание по полной программе начинается. Туши лампаду. – Он важно плюнул на палец и перевернул захватанную страницу. – Во! Нашел! Благоверный князь Ярослав Мудрый, – он посмотрел на меня растерянно. – Тоже сегодня. Третьего июня.

– Что сегодня? – не понял я.

– Твой день – сегодня! А говоришь, нет такого дня. Ты, Славик, тоже сегодня именинник! В один день с Белым Медведем! Ёк макарёк! Нарочно не придумаешь!

Он покрутил круглой башкой и хитро прищурился:

– Везет тебе, Славик. Я думал, Белый Медведь тебя кончать повез. Жалел тебя, лоха. А ты его лучшим другом заделался. Забыл уже, что я тебя от верной пули спас? Так со мной и не расплатился.

«Чертово колесо» опять неумолимо затаскивало меня на свой сумасшедший диск. Судьба связывала меня с Белым Медведем все теснее. И Котяра опять заговорил о расплате. Отдавать ему мне было нечего. И я решил не сдаваться.

– Леня, ты же не случайно меня спас! Признайся, Леня!

– В чем признаваться-то? – нахмурился он.

– Ты не случайно у моего дома на катере оказался! Не случайно! Ты связан с киллерами, Леня. Эти киллеры вчера в Константина стреляли! Если он узнает, что ты с ними связан, тебе не жить, Леня. – И я повторил любимую фразу Константина: – Я понятно излагаю?

Котяра грустно чесал ногтем рыжую бакенбарду. У меня появился шанс уйти по-хорошему.

– Предлагаю тебе взаимовыгодную сделку, Леня.

– Какую? – тут же откликнулся он.

– Ты меня отпускаешь на все четыре стороны. А я даю слово, что о твоей связи с киллерами он не узнает никогда. Договорились?

Он долго смотрел на меня и вдруг захохотал визгливо:

– Их-их-их-их-их… Параша, Славик. Параша! Хочешь от Белого Медведя слинять? Запутал его в историю и линять? Облом, Славик! Не выйдет.

Я зачем-то начал оправдываться:

– Никуда я его не путал. Все вышло чисто случайно!

Котяра посмотрел на меня презрительно.

– В жизни ничего случайного нет! Случайность – это неосознанная закономерность! Как учит марксизм. У меня к тебе другое предложение, Славик… Я прощу тебе твой долг, если поможешь мне. Договорились?

Я вспомнил, как он на полном серьезе требовал с меня лимон зеленых и загрустил:

– Чем я могу тебе помочь?

– Ёк макарёк, – вскрикнул Котяра и достал из нагрудного кармана картонные корочки.

Он не мигая, пристально взглянул на меня, вынул из корочек сложенную бумагу, за угол тряхнул ее в воздухе и расправил ладонью передо мной на столе. Бумага была типовая. Казенными фиолетовыми чернилами вписаны были только имя, отчество, фамилия и какие-то цифры.

– Мой мандат, – важно сказал Котяра.

В шапке мандата я прочитал: «Министерство юстиции РФ. Главное управление исполнения наказаний по Санкт-Петербургу и Ленинградской области. Учреждение ИЗ-45/1 (в дальнейшем СИЗО № 1).

Справка об условно-досрочном освобождении заключенного (в дальнейшем ЗК")».

Из документа следовало, что «ЗК» Леонид Васильевич Белокуров за примерное поведение освобождается условно-досрочно для целевой работы в НПО «Хронос» (в дальнейшем «Хронос») на срок по 6 июня 1999 года, под полную ответственность ведущего инженера Н.А.Колыванова. Дальше подробно оговаривались пункты ответственности.

Я взял в руки документ.

– Что это за «Хронос»? Первый раз слышу…

– Хронос – бог времени, – загадочно прошептал Котяра. – Больше не могу говорить. Извини. Подписку давал.

– И кем ты у них работаешь?

– Капитаном катера, – Котяра расправил на шеках пушистые бакенбарды, – Я же мореман бывший. На Кубу ракеты возил…

– А при чем тут «Хронос»? – не понимал я.

– А на чьи денежки «изделие» доработали?! – визгливо заорал Котяра. – На мои! Думаешь, я для себя лимон зеленых с тебя снимал? Для науки!

Я спросил:

– Какое еще «изделие»?

Котяра оперся локтями на перламутровый столик.

– Слушай меня внимательно, Славик. Ты прав. В ту ночь у твоего дома я оказался не случайно…

Через круглые иллюминаторы каюта наполнилась призрачным светом, нереальным каким-то светом. Мы сидели будто под водой. И бледное лицо Котяры напоминало мне лицо утопленника. Шум на берегу затих. От тишины в ушах звенело. Сквозь тонкий звон доносился приглушенный голос Котяры.

Рассказывал он сбивчиво, что-то недоговаривая, оглядываясь тревожно на дверь. Из его сбивчивого рассказа я старался понять только самую суть. А суть была в следующем.

Котяра следил за киллерами давно. С 13 мая. Он четко назвал эту дату. В тот день пропал Коля Колыванов. Племянник адмирала Колыванова и ведущий инженер НПО «Хронос». 13 мая этот Коля встречался с покупателем. Речь шла о «беш-ш-шеной сумме», шепелявя по-блатному, признался Котяра. Получив ее, Коля был бы сейчас уже очень далеко, где его никто никогда не найдет. (Признаться, меня удивило, что Котяра моими словами определил заветную мечту Коли Колыванова.)

Коля не доверял покупателю. Ждал от него подвоха, поэтому он попросил Котяру его подстраховать. Место встречи назначили в Летнем саду, у желтого «кофейного домика», который стоит на берегу Фонтанки. Котяра пришвартовал катер к самому домику. С берега его никто не видел. Он видел все. Ровно в полночь на скамейке за домиком они встретились.

– Что продавал-то Коля? – решил я уточнить.– Ваш катер, что ли?

– Ёкнулся?! – обиделся Котяра, – Катер не продается! Реликвия! Он продавал «изделие»!

И Котяра продолжал свой сбивчивый рассказ.

В тот момент, когда Коля должен был получить кейс с деньгами за свое «изделие», из-за желтого домика выехал черный джип «Паджеро» с оцарапанным передним крылом. Из джипа выскочили знакомые киллеры. Колю сбили с ног, связали липкой лентой и бросили в джип. На переднее сиденье сел покупатель, и джип по ночному Летнему саду уехал в неизвестность.

– Кто же мог подумать, – сокрушался Котяра, – что по историческому парку эти падлы, как по Невскому, разъезжают на своих бандитских джипах! Это же нелюди, Славик! Варвары и отморозки…

– А ты что же? – осадил его я. – Не мог вмешаться? Не мог своего хозяина защитить? Струсил, Котяра?

– Струсил, – виновато признался он.

С этого вечера, придя в себя. Котяра стал искать по городу черный джип с оцарапанным крылом. Котяра решил спасти Колю Колыванова.

Через две недели, вечером первого июня, когда я отмечал в офисе с шефом Адиком «день защиты детей», Котяра увидел черный джип у моего дома на Мойке. И затаился у спуска. Киллеры ушли встречать меня в парадной. Этого и ждал Котяра. Он решил перехватить их цель, то есть меня. Дождаться на набережной, оглушить багориком, спрятать на катере. А когда, не дождавшись меня, киллеры выйдут из парадной, предложить им обмен: меня – на своего хозяина. Он все рассчитал досконально. Набережная была совершенно пуста. Когда я, стуча подкованными каблуками, подходил к дому. Котяра уже ждал меня на спуске. Меня спас, не зная того, охранник из «крутой» парадной. Он вовремя вышел покурить. И план Котяры рухнул. Я спокойно ушел под арку. Котяра, чертыхаясь, уже хотел отваливать, но вдруг из-под арки выскочил испуганный я… То, что произошло дальше, я сам великолепно знал. Я, мокрый и дрожащий, забрался на его катер. Котяра не верил своему счастью. Он спасал меня от пули киллеров, чтобы позднее сдать в обмен на своего Хозяина. Он принял меня за очень крутую цель, потому и оценил меня так высоко. «Жадность фраера сгубила», – сокрушался Котяра. Прежде чем сдать киллерам, он решил снять с меня все что можно. Это и погубило его.

– Подожди, – перебил я его. – А зачем тебе Колю спасать?

Котяра посмотрел на меня с ненавистью.

– Ты же мандат читал, Славик! У меня шестого июня срок аренды кончается! Ёк макарёк!

Он перевернул мандат и показал коротким пальцем обратную сторону документа:

«Заполняется в случае решения руководства Хронос": продлить аренду ЗК"». И подробные пункты продления аренды.

– Твоя задача, Славик,– торжественно внушал Котяра, – передать Коле мандат. Он все заполнит и по факсу в «Кресты» передаст. Он мне продление обещал. Он без меня как без рук!

Я ничего не понял и попросил его объяснить ясней. И Котяра объяснил:

– Хозяин меня до шестого июня арендует. Если он аренду не продлит, мне придется опять в «Кресты» возвращаться… Не хочу я туда, Славик. Здесь хорошо. Я здесь привык. Помоги, Славик.

Котяра смотрел на меня грустными, цвета французского коньяка, глазами, сложив покорно руки на перламутровом столике. На правой кисти заходило за сопки солнышко. «В жизне Леня» синей тушью наколото было на руке. Котяра оскалился золотозубо:

– Хочешь еще соточку, Славик? Сегодня тебе можно. Сегодня ты тоже именинник.

Он уже встал к стеклянному бару, но я остановил его:

– Не надо. Котяра. Не нужен мне твой коньяк. Ты – предатель. Ты хотел меня киллерам сдать!

– Не обижайся… Привыкаешь тут, Славик… – Котяра снова уселся напротив меня, смотрел мне в глаза преданно, по-собачьи. – Помоги, Славик. Что хочешь взамен проси! Навек твоим рабом буду. Все для тебя исполню!

Мне даже неудобно стало после таких взволнованных слов. Все напоминало сцену из «Фауста». Только наоборот…

– Чем я могу тебе помочь, Леня? Чем? Если я к киллерам подойду, они меня застрелят тут же.

– А ты и не подходи, – уговаривал меня Котяра. – Ты прямо к покупателю иди. Прямо к нему.

– Как же я его найду?

Котяра даже подпрыгнул на голубом диванчике.

– Ты же только что с ним ругался!

Мне стало нехорошо. И я попросил его накапать сотку, потому что резко завязывать категорически не рекомендуется. А то могут начаться странные явления, нехорошие явления… Которые, как я понял, со мной уже начались… Только выпив сотку, я немного успокоился.

– Леня, ты хочешь сказать, что этого Колю похитил профессор русской литературы, французский поданный месье Леон? Это ты хочешь сказать?

– Никакой он не профессор! – отрезал Котяра. – Он шпион! Ёк макарёк!

– Подожди! – вскрикнул я. – Ты говоришь, что Хозяина твоего похитили 13 мая.

– Тринадцатого. В полночь!

– А профессор прилетел в город только первого июня. Его Костя на аэродроме встречал.

– Ну и что? – убеждал меня Котяра. – Он и в мае здесь был!

– Хорошо… – сказал я, хотя ничего хорошего не видел. – Допустим, профессор и есть похититель… За каким чертом ему сдался твой Коля?

Котяра почесал рыжую бакенбарду.

– Коля изобрел «изделие ЗК»!

– «ЗК»? – засмеялся я. – «ЗК» – это ты!

– Я другой «ЗК», – нахмурился Котяра. – А изделие – это «Зеркало Колыванова». Волшебное зеркало! В нем, как в сказке, все, что захочешь, увидеть можно. Что задумаешь – то и увидишь!

– Кончай, Котяра! – рассердился я. – Перестань издеваться!

– Я издеваюсь?! – Котяра сложил на груди короткие руки. – Как я могу, Славик! Моя судьба от тебя зависит! 6-го июня моя аренда кончается! Я же верным рабом твоим буду, Славик!

Я с тоской посмотрел на стеклянный бар.

– Что я должен делать? Говори.

Котяра, довольный, заерзал на голубом бархатном диванчике.

– Другая песня, Славик.

– Говори!

Котяра налег мощной грудью на перламутровый столик.

– Ты им тоже нужен, Славик.

– Кому это «им»?

– Профессор тебя сразу расчухал. Ты за ту экскурсию почти ни слова не сказал, а он тебя расчухал. На другую экскурсию пригласил. А ведь мог бы пригласить специалиста. Академика. Лихачева. Но он только тебя требовал…

– Он меня фашистом назвал! – напомнил я Котяре. – Он убежал с катера!

– Обиделся сильно, – согласился Котяра. – Я, между прочим, тоже на тебя обиделся за Петра Первого. Ты его психом назвал. Нехорошо так, Славик. Он был, конечно, мужик нервный… Но ведь не дурик полный. Великий человек! Окно нам в Европу прорубил… А ты его дуриком каким-то выставил… Зачем людей расстраивать? Пускай себя европейцами считают. Пускай людям приятно будет.

Я перебил его:

– В Европе-то отлично знают, что никакие мы не европейцы. Они даже поляков-католиков за европейцев не считают. Не то что нас…

– А тебе-то что? – зашептал Котяра. – Знаешь и молчи. Не расстраивай людей. Ты же их главную надежду разрушаешь!

– Какую надежду? – не понял я. – Чью надежду?

– Ну, то, что мы – Европа. Пока мы Европой себя считаем, они спокойны. Мы все по-ихнему делаем, их умом живем. А если мы вдруг поймем, что мы не Европа, и их на хер пошлем? Что же тогда будет, Славик? Этого они больше всего боятся! И правильно! А больше всех на тебя Костина баба обиделась. Как это так! Такая красивая, такая королева и не из Европы! Она после твоих слов и бросилась на шею Жорику. В объятия к Европе… Их-их-их-их-их…

Мне надоел назойливый шепот Котяры.

– Короче. Что ты от меня хочешь?

Котяра перестал смеяться, стал серьезен и строг.

– Славик, ты с утра к профессору иди.

– Зачем?

– Извиняться.

– За что?

– За то, что при всех их самый большой секрет выдал.

– А дальше что?

– А дальше они тебя к Коле отвезут.

– Куда меня отвезут?

– Откуда же я знаю?! Где-то мой Коля работает на них в секретной лаборатории. Работает над «изделием ЗК». Ты что – тупой, Славик?

– Черт возьми! – заорал я.

– Тихо! – зашептал Котяра, прижав палец к губам. – Тихо! Тс-с-с. Ты чего зря ругаешься?

– Хватит мне морочить голову!

– Славик!

– Хватит! Не верю я ни в аренды! Ни в волшебные «изделия»! Ни во что я не верю!

– Ёк макарёк! – Котяра достал из шкафа металлическое зеркало.

…Такое металлическое зеркальце было у моего отца – геолога, удобное, не бьется в походе. Последний раз я видел отца, когда мне было лет пятнадцать, наверное. Приехали они с матерью из экспедиции загорелые, веселые, влюбленные друг в друга, как молодые. Собрали друзей, неделю гудели в большой комнате под песни Окуджавы и Галича. А потом уехали опять в Сибирь… Мать меня, правда, поцеловала на прощание, глянув на отца – не ревнует ли он… Отец крепко сжал мне руку, иронически оценив мои широкие, расклешенные, как носили тогда, джинсы, и сказал:

– Прощай, марсианин.

Больше я своих влюбленных родителей не видел…

Котяра положил передо мной металлическое зеркало.

– А это что?

– Бритвенное зеркало.

Котяра сказал торжественно:

– Не «изделие», конечно. Но тоже кое-что умеет. Проверь.

Я смотрел в мутное зеркало, как в застывшую воду, видел очертания своего лица и светлый круг иллюминатора за моей спиной.

– Как его проверить?

– Задумай что-нибудь, – прошептал Котяра. – Сначала отвернись. Что сейчас больше всего увидеть хочешь, то задумай. А потом в зеркало посмотри!

Я отвернулся к иллюминатору. За толстым стеклом все еще угасала одна заря и одновременно разгоралась другая… Я ни о чем не думал. Нечего было мне хотеть… Я устал.

– Уснул, что ли? – толкнул меня Котяра. – В зеркало смотри!

Солнце выкатилось от Петропавловки. Столик отливал серым перламутром. Я вспомнил ее глаза. И резко посмотрел в зеркало.

– Слава, ты здесь? Да? Отвечай, Слава?

На гранитном спуске стояла Натали…

Часть вторая
ПОСЛЕДНЕЕ СЛОВО

1
Интимные подробности

Неожиданное появление Натали ни в коем случае не было связано с «волшебным зеркалом». Хитрый Котяра раньше меня увидел ее в иллюминаторе на гранитном спуске. Она стояла, зябко приподняв плечи, съежившись, сжав длинные ноги в блестящих русалочьих колготках.

– Слава… – опять позвала она.

Металлическое зеркало было совсем ни при чем.

Я даже не успел решить – чьи глаза я вспомнил, как она тут же появилась на спуске. Я встал. И Котяра встал.

– Славик, мы договорились?

Я уже забыл, о чем мы с ним договорились, но он напомнил шепотом:

– Шестого у меня аренда кончается. Поговоришь с профессором?

– Поговорю, – быстро согласился я, боясь, что совсем замерзнет на спуске девушка-мальчик.

Мы с Котярой одновременно выскочили на палубу. Натали обрадовалась.

– Слава, ты здесь, да? Я так боялась, что ты уйдешь.

– А что случилось? – спросил ее Котяра. – Костя Жорика убил, что ли?

Натали рассмеялась.

– Все очень хорошо. Да? Они все поехали в гости к Людмиле на Каменный остров. Да?

– А ты чего же не с ними? – допрашивал ее строго Котяра.

Натали улыбнулась.

– Константэн мне велел идти к вам.

– Зачем это? – нахмурился Котяра.

– Чтобы я одна не ходила. Чтобы ко мне никто не пристал,– как само собой разумеющееся объяснила ему Натали. – Константэн сказал, что вы довезете меня до отеля «Европа».

– Как это мы тебя довезем? – рассердился Котяра. – Питер – не Венеция.

Я подал руку Натали.

– Садись. До самого отеля мы не довезем. Подбросим до канала Грибоедова. А там рядом. Я тебя провожу.

Натали поддернула узкую короткую юбочку и перешагнула через леер. На секунду мелькнули белые трусики.

Котяра недовольно возился у штурвальчика. Натали мешала его планам. Он боялся, что я забуду о нашей договоренности. Я хотел проводить Натали в теплую каюту, но она воспротивилась.

– Я хочу здесь. Я хочу смотреть ваш город.

– Не насмотрелась еще? – проворчал я недовольно.

Она села на корме и сказала серьезно:

– На него невозможно насмотреться, да? У меня такое чувство, Слава, как будто я здесь уже была… Когда-то очень давно, да?

Я накрыл ее байковым одеялом. Она благодарно кивнула.

– Может, чуток коньячку? Для сугрева,– спросил я ее.

– Нет! – испугалась почему-то она. – Пожалуйста, не надо. Да?

Котяра оттолкнулся от спуска и включил двигатель. «По-по-по-по-по», – простуженно загудела выхлопная труба.

Малиновые перья почти совсем растаяли над Васильевским островом, зато все ярче разгоралось солнце за Петропавловкой. На одной стороне неба еще умирала ночь, а на другой уже царило новое утро. Натали задумчиво смотрела на странное небо. Задумчиво и серьезно. Я сел рядом.

– Слава, – наконец сказала она, – мне очень неприятно… да?

– Почему?

– Профессор очень обидел тебя, да?

Я успокоил ее:

– Да не бери в голову.

Она сначала про себя уразумела смысл выражения, потом сказала взволнованно:

– Это нельзя не брать в голову. Да? Это очень серьезное обвинение. У нас во Франции за это могут судить!

– За что? – не понял я.

– За фашизм,– прошептала она.– Разве ты нацист, Слава?

Я успокоил ее:

– Русский человек не может быть нацистом по определению.

– По какому определению? – не поняла она.

– Нацист – это состояние крови. А русский – это состояние души.

Она задумалась.

– Значит, можно быть русским по состоянию души, но не быть русским по крови? Да? Я, наверное, не так поняла?…

– Ты все очень правильно поняла,– похвалил я ее.– Немка Екатерина II на полном серьезе считала себя русской. И очень обижалась, когда ей напоминали о ее немецком происхождении.

Она обернулась на памятник Безумному Императору:

– Может быть, наш Фальконе тоже был русский? Да?

– Конечно,– подтвердил я.– Ты можешь себе представить такой памятник где-нибудь у вас в Европе?

Она весело рассмеялась.

– Нет. Такого памятника в Европе не может быть. Там бы не позволили так изобразить великого императора. Да?

– Точно! У Михайловского замка стоит типичный европейский памятник Петру. В римских доспехах. Тупой и скучный. На мертвой лошади, – привел я в пример памятник Растрелли.

– Да? – удивилась она. – Я еще не видела его. Ты мне его покажешь, Слава?

– Если твой Жорж позволит…

Она странно посмотрела на меня и подняла голову к небу.

– У меня такое чувство, что я есть и в то же время меня нет. Очень тревожное чувство… Ты меня понимаешь, Слава? Да?

– Это у нас такой город. Заколдованный город…

– Почему? – шепотом спросила она. – Почему он заколдованный?

Я показал рукой на небо и прочитал свою любимую строчку:

– «Румяный запад с новою денницей на севере сливались, как привет свидания с молением разлуки…» И свидание, и разлука у нас происходят одновременно… Причина и следствие – одновременно! Понимаешь?

– Я не знаю этих стихов Пушкина, – сказала она.

– Это не Пушкин. Это Лермонтов.

Она расстроилась.

– Я еще очень мало про вас знаю… Вы странные люди… И город у вас странный… Я не узнаю себя в вашем городе… Да?

– Конечно,– съехидничал я. – Чужой человек в нашем городе запросто может свихнуться.

Она посмотрела на меня как-то жалобно.

– А разве я чужой, Слава? Да?

Катер сбавил ход, зарычал, развернулся по параболе, оставляя за кормой кружевную пену, и плавно вошел под горбатый мостик над Зимней канавкой. Натали, опустив голову, оперлась локтями на пустую кожаную торбочку на коленях.

– Что-то случилось, Натали? – спросил я.

– Где? – она подняла голову.

Я понял, что действительно у них в ресторане что-то произошло. Не зря она оказалась одна у катера. Натали улыбнулась грустно.

– Слава, эта Людмила очень оригинальная женщина… да?

– Наверное, – ответил я осторожно.

– Почему наверное? – прищурилась она. – Ты же ее хорошо знаешь?

– Откуда? Я только вчера с ней познакомился,– сказал я почти правду.

Натали не поверила.

– Она говорит с тобой как со старым знакомым. Она тебя называет «Ивасик». Да?

Мне не хотелось рассказывать Натали о нашем детском «романе». Рядом с ней вся та история казалась мне почему-то стыдной чушью. Мы уже плыли по Мойке, и чтобы отвлечь ее, я показал ей свой дом:

– Вот здесь я живу.

– О-ля-ля! – обрадовалась Натали. – Ты живешь напротив Пушкина! Ты счастливый человек! Да?

Окно в моей комнате было открыто. Мне показалось, что в окне на секунду мелькнула чья-то тень. Мелькнула и пропала. Я нащупал в кармане ригельный ключ. Кто там может быть без меня? Кому я нужен? В окне колыхнулась от ветра занавеска. Я решил, что принял за человека тень занавески. И успокоился.

Натали по-мальчишески упрямо тряхнула стриженой головкой.

– Послушай, Слава, пригласи меня к себе. Да?

– Ладно, – пообещал я. – Уберусь как следует и приглашу.

– Нет,– уперлась Натали.– Сейчас пригласи. Сейчас, да?

– Зачем? – растерялся я.

Она посмотрела на Котяру и наклонилась к моему уху:

– Мне нужно с тобой говорить. Очень серьезно говорить. Да? Пригласи меня к себе. Сейчас! Ну, пожалуйста.

Шепот ее щекотал мне ухо, я слышал едва уловимый, тонкий запах ее духов… И я крикнул Котяре:

– Леня, греби к моему дому!

Котяра хмуро посмотрел на меня через плечо, хотел что-то сказать, но послушно направил катер к знакомому спуску. Всем своим видом он показывал, что подчиняется мне во всем, о чем бы я его ни попросил, – только бы я не забыл о нашей договоренности. Я взглядом показал ему, что я все помню…

Конечно же, в моей комнате никого не было. Все было так, как я оставил, уходя с Константином к антиквару. Натали, проходя мимо стола, взяла чашку и показала мне на ее краешке след темной губной помады.

– Слава, ты только вчера с ней познакомился? Да?

– Вчера, – смутился я.

Натали поставила ее чашку рядом с моей.

– Ты очень хорошо с ней познакомился. Да?

– Она приходила по делу.

Натали подошла к окну и повернулась ко мне спиной.

– Я тоже пришла к тебе по делу.

Она замолчала. Я ждал. Она смотрела на ту сторону Мойки, на желтый особняк княгини Волконской, в котором Пушкин перед смертью снимал весь бельэтаж.

– Послушай, Слава,– не поворачиваясь ко мне, спросила Натали. – А Дантес в этом доме бывал?

Когда-то, еще в университете, я писал курсовую работу по истории города. Чтобы не ходить далеко, я решил описать историю особняков, видимых из моего окна. Сейчас пришлось напрячь память и вспомнить кое-что из моей курсовой. Я подошел к Натали.

– Дантес бывал здесь. Но недолго. Чуть больше месяца…

Натали удивленно посмотрела на меня.

– Откуда такая точность?

Я объяснил:

– До середины сентября Пушкины жили на даче на Каменном острове…

– Там, где теперь живет она? – прищурилась Натали. – Ты у нее был там, Слава? Да?

Мне не хотелось вспоминать сейчас тупой бетонный забор, «гостевую» тюрьму и то, как меня оттуда вывозила Людмила… ригельный ключ, прижатый к синей жилке под ее скулой…

– На Каменном острове Дантес бывал у Пушкиных. Он стал чуть ли не другом семьи. Очаровал всех трех сестриц Гончаровых. Когда они переехали с дачи в этот дом, он просто не мог у них не бывать. До конца октября…

– Почему до конца октября? – спросила Натали.

Историю первой дуэли Пушкина с Дантесом я помнил смутно.

– Что-то произошло у Дантеса с Натальей Николаевной в конце октября…

Натали загадочно улыбнулась.

– В жену Пушкина влюбился сам император. Николай. Да? И Наталья Николаевна отказала Дантесу. Он очень переживал. Он заболел даже. Да?

Такой крутой поворот в любовной истории Дантеса и Н. Н. оказался для меня полной неожиданностью.

– Интересно… – сказал я. – Откуда тебе известны такие интимные подробности?

Натали поправила свою короткую юбочку и уселась в низкое кресло, сдвинув набок ноги в русалочьих колготках.

– Это сенсация. Да? Это заслуга профессора. Мсье Леон долго работал в архиве Геккернов. Он нашел записную книжку Жоржа Дантеса. Его дневник, о котором не знает никто. Сегодня вечером в лекционном зале этого дома профессор сделает свой сенсационный доклад… Да?

Я думал о своем и спросил невпопад:

– Неужели он хочет отмазать Дантеса?

Натали сморщила носик.

– Что значит «от-ма-зать»? От чего «отмазать»?

– Ну, выгородить Дантеса, – объяснил я, – реабилитировать его, что ли?

Натали пристально посмотрела на меня.

– Жоржа Дантеса не надо реабилитировать. Да? Он ни в чем не виноват. Он любил ту женщину. Очень любил… Да?

– А как же Пушкин? – спросил я опять невпопад.

Она мне трезво объяснила:

– Разве Жорж виноват, что эта женщина оказалась женой вашего великого поэта? И все закончилось так трагично? Да? Представь себе на минуту, Слава, что Наталья Николаевна была бы женой какого-нибудь чиновника. Да? Никакого скандала бы не было. Не было бы никакой трагедии. Жорж увез бы ее с собой во Францию. Да? То, что она оказалась женой Пушкина, – это роковая случайность… Да?

Опять «роковая случайность»! Я уже выяснил для себя, что такое случай и с христианской, и с марксистской точек зрения.

А Натали, откинувшись на спинку кресла, рассказывала мне почти без акцента. Только иногда на букве «р» словно маленький шарик обольстительно перекатывался у нее во рту.

– Ведь Жорж полюбил женщину, а не жену Пушкина. Он Пушкина и не читал никогда. Потому что почти не говорил по-русски. Со своими друзьями по полку, со знакомыми женщинами он общался только на французском языке. Тогда вся мыслящая Россия говорила по-французски… Да? Даже любимая гер-роиня Пушкина, «русская душой», Татьяна. Да? Жорж полюбил Наталью Николаевну безумно. Слава, ты читал его письма? Они у вас уже опубликованы. Да?

Пришлось ей признаться, что до писем Дантеса я еще не дошел. Натали шумно удивилась – «о-ля-ля!» – схватила со стола свою кожаную торбочку, сосредоточенно порылась в ней и достала небольшую книжицу в мягком голубом переплете.