Текст книги "«Прощание славянки»"

Автор книги: Алексей Яковлев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 28 страниц)

Миша проводил нас до калитки, успокоил пса и сказал Константину, прощаясь:

– Костик, только не говори никому, что я тебе сказал. Умоляю! У меня же птички.

– Ты ничего не сказал. Я сам догадался. Советник – свидетель, – сказал Константин. – И ты ничего не говори генералу. Что мы заехали к тебе – не говори!

– Как я могу! – прижал к груди пухлые руки Миша. – Ты же сейчас меня предупредил! Как же я могу?! Я же не сука, Костик.

«Отец», дожидаясь нас, обкурил свою лохматку дотла. Мы открыли окна до упора. «Отец» понимал, что у нас что-то не так, дорогой озабоченно кашлял.

– А какое сегодня число? – спросил вдруг Константин.

– Третье, – тут же ответил «отец», – с утра было… Третье июня.

Константин стукнул себя ладонью по лбу.

– Блин! Третье июня! Это же мои именины! Надо же как закрутился… Такой день пропустил…

«Отец» посмотрел на него в зеркальце заднего вида.

– Тебя Костей, что ли, зовут?

– Ну, – расстроился совсем Константин.

– Тогда все верно, – подтвердил «отец», – третьего июня – Константин и мать его Елена.

– Вот именно, мать его, – сокрушался Константин.

«Отец» успокоил:

– Еще успеешь отпраздновать. День-то еще не кончился.

Константин отвинтил пробку на длинной бутылке и протянул ее мне.

– Хлебни, Ивасик. Ты молодец. Заслужил.

Я хлебнул теплый коньяк, пережил глоток и спросил:

– Ты знаешь теперь «третьего»?

– И ты его знаешь, – ответил Константин.

– Откуда? – удивился я.

Константин отхлебнул сам, аккуратно завинтил бутылку и достал из внутреннего кармана свою солидную кожаную книжку. Развернул ее на первой странице и показал мне. Под целлофановой рамочкой была цветная фотография. Моментальная, снятая «поляроидом».

На фоне Эйфелевой башни в Париже, обнявшись, стояли трое. Людмилу я сразу узнал. Разве можно ее не узнать сразу? С обеих сторон ее обнимали улыбающиеся мужчины. В одном я узнал Константина, в другом – профессора русской литературы – месье Леона…

16
Тринадцатая страница

Дальше мы ехали молча. И к бутылке уже не прикладывались. Не до этого было. Бутылку Константин захватил у антиквара, чтобы меня отблагодарить. Он считал, что я заслужил ее, потому что еще вчера, в первом нашем с ним разговоре, вычислил профессора… А вчера ли это было? За эти несколько дней столько событий свалилось на мою бедную голову, начиная с «дня защиты детей», что я уже потерял счет этим дням… Неужели только вчера я познакомился с Константином? Я напряг память и сообразил, что если сейчас вечер третьего июня, то действительно на ночном причале у Строгановского дворца я услышал его сытый, надежный голос ранним утром второго, то есть, выходит, только вчера… Господи, а мне почему-то кажется, что я знаком с ним, как с его Людмилой, лет с трех… Наверное, потому, что он тоже обладает той же энергоинформационной мощью, что и она… Ведь я только голос его услышал и сразу захотел увидеть его. И увидел. На свою голову…

Где-то уже в начале Кировского он толкнул меня коленом.

– Тебе куда, Ивас-сик? На Мойку? Домой?…

– Я понял, что от моего ответа зависит сейчас моя судьба. Я еще могу выйти из игры. Попасть туда, где меня никто не найдет. Константин ждал моего ответа, отвернувшись к окну, не мешая мне решать. И я сказал:

– У тебя же сегодня именины. Неужели ты меня не приглашаешь?

Он посмотрел на меня глазами цвета «металлик» внимательно, без улыбки.

– Я тебя приглашаю, Ивас-сик. Я устрою сегодня роскошный праздник. Дым столбом и простыни дыбом! Я понятно излагаю?

– Идет, – кивнул я.

Константин взял водителя за плечо.

– Отец, перестраивайся в крайний левый ряд. Поворачиваем на Литейный мост.

Мы вышли недалеко от кинотеатра «Ленинград» на Потемкинской. На прощание прокуренный «отец» сказал Константину:

– Ты сегодня осторожно гуляй, директор. Береги себя.

– Спасибо, отец, – Константин щедро рассчитался с пим. – И тебе

– того же. Крепче за баранку держись, шофер. Привет старухе.

Он привез меня к себе домой. Но еще на лестнице объяснил, что не был здесь несколько месяцев, что постоянно живет у себя в офисе, в той самой комнатке за кабинетом, которую он называл «святая святых». Я понял, что с уходом жены квартира эта перестала для него существовать. Открыв железную дверь, он подтвердил мое предположение.

– Заходи, Ивас-сик. Музей-квартира Люды Людоедки. Экспонаты руками не трогать. Не курить, не сорить. Хотя ты и не куришь, Ивас-сик. Только пьешь. Сегодня тебе можно. Сегодня святой день. Проходи на кухню. Остальные комнаты временно для посещений закрыты.

Кухня была модная, просторная, метров двадцать наверное, окнами на Таврический сад. Константин сразу открыл одно окно настежь. В нежилом, наглухо закупоренном музее-квартире было душно. Константин скинул пиджак, достал «трубу» и набрал номер:

– Алё, Боря. Это я. Как дела?

Я догадался, что звонит он водителю Боре. Закончив разговор, Константин крепко пожал мне руку.

– Спасибо, Ивас-сик.

– За что? – не понял я.

– Тебе цены нет, советник. Эти олухи за моей машиной третий час стоят. Уже к Боре подходили, просили закурить. Сигареты у них свои кончились. Генерал, наверное, решил, что мы с тобой, Ивас-сик, запили с горя по-черному в твоей хибаре.

Константин выставил на кухонный стол длинную бутылку.

– Отдохни. А я пока себя в порядок приведу. Сегодня я должен выглядеть как именинник. Сегодня мне это сам Бог велел! А ты и так отлично выглядишь. Настоящий жених. Все, что в холодильнике, – к твоим услугам.

Он ушел в коридор, а я достал из кармана рубашки подаренный мне Критским ксерокс. Дома я привык работать на подоконнике и сейчас подошел к открытому окну, пододвинул ногой табурет и устроился, положив перед собой загадочный лист.

Константин уже в махровом халате с полотенцем вокруг шеи заглянул на кухню.

– Да, Ивас-сик. Ты благородным напитком не увлекайся. До вечера дотяни.

Я с трудом оторвался от плотно исписанного пожелтевшего листа:

– Я работаю, Костя, не мешай.

– Извини, пожалуйста, Ивасик, – шепотом извинился Константин и пропал.

А я опять углубился в изучение таинственной тринадцатой страницы. Известными условными значками на ней были обозначены планеты Солнечной системы, а мелкие цифирьки под ними обозначали, очевидно, время и скорость их обращения вокруг Солнца.

Кое-какие фразы были написаны по-латыни. С трудом я стал доходить до смысла. Автор рукописи, используя астрологические расчеты, пытался вычислить судьбу России! О том, что дело идет именно о России, я понял по ключевым, подчеркнутым цифрам. Начиналась страница с подчеркнутой цифры 1606, за ней столбиком не подчеркнутая 1645, потом опять подчеркнутая 1684, под ней опять не подчеркнутая 1723, следующая подчеркнутая 1762… Подчеркнутые цифры чередовались через семьдесят восемь лет, не подчеркнутые – через тридцать девять… Между цифрами летели французские фразы, перемежаемые латынью… И все– таки я понял! Как же я мог не понять, ведь 1606 год – ключевой год в истории России – Смутное время: Годунов, Отрепьев, Марина Мнишек – это же тема моей недописанной диссертации! Следующая подчеркнутая цифра 1684 – начало царствования юного Петра, начало его реформ – переворот в судьбе России. Значит, следующая цифра – 1762 – должна была стать новым поворотом… Но почему-то не стала. Стала! Год в год на Российском троне утвердилась Екатерина Великая! Расцвет Российской империи: Суворов, Румянцев, Потемкин, Ушаков! Российский флот на Черном море, покорение Крыма, основание Севастополя… «Золотой российский век»…

Я решил проследить теперь логику неподчеркнутых цифр. Первая 1645. Смерть первого Романова, приход к власти Алексея Михайловича, отца Петра. Не было бы его – и реформ Петра не было. Именно при Алексее свободно расселились по Москве иностранцы, произошел церковный раскол, армия стала перенимать европейскую тактику, царь пытался построить российский флот… Следующая неподчеркнутая цифра – 1723… И здесь Россию должен был ожидать поворот к новому… Петр разочаровался в своих реформах, устремил взгляды на Восток, начались его персидские походы… Каспий, Дербент, Баку… В 1725 году, не завершив крутой поворот России, Петр неожиданно умирает, не назвав своего преемника… До сих пор некоторые историки говорят об убийстве Петра… Следующая неподчеркнутая цифра после блестящего царствования Екатерины – 1801! Опять Россия накануне поворота… И опять убийство императора… В Михайловском дворце офицерским шарфом, как удавкой, заговорщики задушили правнука Петра – Павла I. Тут уж убийство неприкрытое… Почти все заговорщики – масоны… И вокруг Петра их достаточно. Петр Великий и сам стал масоном во время своего «великого посольства» в Англии…

У меня мурашки пробежали по затылку. Это что же получается? Неужели судьба России укладывается в какую-то систему? Неужели ее можно рассчитать?…

На этот вопрос мне мог ответить только французский текст.

Я вздохнул и, как баран на новые ворота, уставился в летящий изысканный бисер французского письма.

Конечно же, зная по-французски всего четыре слова, а именно: «пардон», «бонжур», «тужур», «лямур», ничего я понять в той страничке не мог. Без посторонней помощи. Я сразу же подумал о Натали. И осекся. Если, как выяснили мы, профессор и кровожадный старичок с брошкой – одно и то же лицо, то неизвестно еще, кем на самом деле является эта нежная, трогательная девочка-мальчик… Я поймал себя на том, что сижу с подозрительно насупленными бровями, как какой-нибудь коллега генерала Багирова, чертыхнулся, пошел к столу и сделал глоток из длинной бутылки. И тут же поумнел. Содержание этого письма сейчас, к сожалению, совсем не главное. Главное понять – кто охотится за ним. Так беспощадно охотится. Второй день наши жизни висят на волоске. И если мы не найдем охотника – все закончится для нас очень печально.

Начинать, конечно, надо пока не со странички, а с антиквара. С его признания. Мог ли он Константину неправду сказать?! Вот с чего надо начинать!

Антиквар знает Белого Медведя давно. Знает его крутой нрав. И соврать ему не мог. И Константин бы не поверил в обман… Значит, утром в магазине был профессор… До нас…

А мог ли профессор оказаться в магазине раньше нас?

Сначала Константин позвонил директору из своей «святая святых», спросил про оценщика и предупредил, что через полчаса будет в магазине. Прошло больше времени, пока мы выехали. В комнатке появился Критский…

А директор в это время предупредил оценщика, что к ним едет разбираться Константин. Оценщик испугался и позвонил в гостиницу профессору… Зачем? Зачем ему профессору звонить?!

Я даже рассмеялся.

И тут на кухню вошел Константин. Выглядел он действительно именинником. Весь в белом: в белом костюме, в белой рубашке с синим шарфиком, и ботинки у него – тоже белые, лакированные. Вылитый Белый Медведь. Я опять засмеялся.

– О чем смех, Ивас-сик? – Константин сверкнул на меня холодным взглядом.

– Как ты говоришь, «непонятка» одна, – ответил я загадочно.

– Хорошо хоть одна. Кончай улыбаться. Докладывай.

– Ты искал гарнитур для профессора. Так?

– Так.

– И к оценщику мы ехали, чтобы узнать покупателя. Так?

– Так!

– И вдруг перед нами в магазин приезжает профессор и вешает оценщика на струну… Так, что ли?

– Так.

– А зачем?! – засмеялся я весело. – Чтобы ты имя покупателя не узнал?

– И для этого тоже, – сказал Константин мрачно.

– Зачем?! – не унимался я. – Вы же вместе ищете одну вещь!

– Мы ищем разные вещи,– охладил меня Константин.

– Ну да, – вспомнил я. – Он же зеркало еще ка– кое-то ищет…

– Зеркало – отмазка,– сказал сурово Константин. – Главное – бумаги! Он ищет бумаги, о которых я не знаю, и он очень не хочет, чтобы я про это узнал. Он вешает оценщика, чтобы тот не открыл мне его секрет, это во-первых…" А во-вторых, для того, чтобы предупредить Покупателя, что он уже знает его и просит срочно вернуть гарнитур вместе с бумагами… Я понятно излагаю?

Я задумался, а Константин посмотрел на часы и стал закрывать на кухне окно.

– Еще непонятки будут?

– Будут! – сказал я решительно.

– Предъявляй, – он сел к столу и распечатал новую пачку сигарет.

– Все три убийства выполнены одним способом. По азам криминалистики характер и способ убийства являются доказательствами личности преступника.

Способ, как почерк, как отпечатки пальцев, характеризует личность. Адика подвесил Мангуст. Это мы знаем точно! Оценщик убит точно так же. Следовательно…

– Следовательно, – подхватил Константин, – его тоже убил Мангуст?

– А что? Мы же не знаем, где он теперь шатается…

– А он шатается как раз там, где трупы появляются?

– А что?

– А то! – Константин начал сердиться. – Херовый ты конспиролог. Конечно, способ убийства много значит. Но одним и тем же способом может убивать и один человек, и целый взвод, если они этому способу научены. Я же тебе сразу сказал, Ивас-сик, – спецназовские штучки. Я понятно излагаю?

Его удар был точен, но сдаваться мне не хотелось.

– Ты думаешь, твой профессор тоже в спецназе служил?

Константин хотел закурить, но отбросил зажигалку.

– Во-первых, он не мой… А во-вторых, откуда мы знаем, что он в магазин пришел один?

– Нам Миша сказал…

– Миша говорит только то, что у него как следует спрашивают… и то не всегда. С кем пришел старичок с брошкой, мы у него не спрашивали… Слушай, Ивас– сик, я тебя хвалю, коньяком пою за твое звериное чутье… А ты? Ты теперь профессора защищаешь?

– Стоп! – перебил я его. – Генерал считает, что в игре участвуют трое! Они, мы и кто-то третий… Мы – это ты и профессор… Генерал специально гарнитур вернул, чтобы подставить тебя под третьего…

– Он и подставил!

– Под кого? – улыбнулся я. – Под профессора?!

Константин закурил наконец с наслаждением.

– В том и секрет, Ивас-сик, что профессор наш – одновременно и второй, и третий! Я понятно излагаю? Как второй он вместе со мной, так сказать, официально ищет стулья…

– А как третий – бумаги! – дошло наконец до меня.

Константин устало потрепал меня по щеке.

– Гений! Пусть теперь генерал за нами следит, пускай ждет, пока на нас третий выйдет… Вставим мы за все! И профессору, и генералу! Я понятно излагаю?

Я спросил восхищенно:

– Как же ты догадался?!

Он ответил скромно:

– Звериное чутье. А помог мне ты. Ты сразу, Ивас-сик, вычислил суку… А потом со следа сбился… Я знаю почему.

– Почему? – удивился я.

Весело сверкнула золотая фикса.

– Потому что ты влюбился, Ивас-сик! – Константин довольно прищурился.– И ты ей нравишься. Спрашивала о тебе у «Белосельских». Очень рада была, что сегодня у нас экскурсия. Спорим, Ивас-сик, это она тебя со следа сбила! Ты подумал, Ивас-сик, если профессор такая сука, кто же Натали-то тогда?! – Константин от души засмеялся. – Спорим!

Спорить было нечего: Константин угадал мои мысли почти дословно.

– Не волнуйся, Ивас-сик! Она ни при чем. И Жорик ни при чем. Они нормальные ребята. Он их литературе учит. И Людмила моя у него в семинаре была. Еще до меня. Очень его хвалила как профессора…

Я машинально вмешался:

– Так, может, действительно… Ты ошибся, Костя.

Константин помрачнел.

– Я не ошибся. С первого знакомства он мне не понравился. Не мог я ему простить…

– Чего? – не понял я.

Константин пошел к плите и включил итальянскую кофеварку.

– Я тебе говорил, что до меня у нее только две Любови были. Ты и старичок. Этот старичок – он и есть. Месье Леон.

Я чуть со стула не упал: вот, значит, в какой я оказался компании. Константин сказал задумчиво:

– И он ее любил, – Константин покрутил брезгливо ладонью. – Плутанически.

– Платонически.

– Не важно. Цветы ей дарил, падло… Теперь за все ответит!

Константин открыл шкафчики и достал квадратную банку кофе. Открыл ее и замер. Просто замер. А потом достал из банки маленькую кофейную ложечку.

– Ты что, Костя?

Он посмотрел на меня невидящими глазами.

– Она была здесь сегодня… Торопилась…

Он рванулся в коридор. Где-то в конце коридора бухнула за ним дверь. Вернулся он не скоро, устало опустился на стул. Пищал зуммер кофеварки, а он так и сидел, уставясь в закрытое окно. Я пошел и выключил кофеварку.

– Вещи свои забрала,– обреченно сказал Константин.

Я видел, как она привезла в машине на Каменный остров какую-то тяжелую сумку, но говорить ему об этом не стал, чтобы еще больше его не расстраивать.

– Это п…ц! – сказал Константин. – Причем полный!

Мне его стало жалко. Он сидел, расставив ноги, склонив голову вниз, будто подвешенный на тугую зеленую удавку. И вдруг я вспомнил то, что совсем забыл ему сказать:

– Костя, извини! Извини, Костя!

Он вздрогнул и уставился на меня.

– Костя, она же просила передать, что тебя ждут большие неприятности!

Константин оскалился:

– Она права…

– И еще она сказала, что взяла штурвал на себя!

– Как она сказала? – не поверил Константин.

– Она сказала, – вспоминал я ее слова, – штурвал у меня. Так и передай ему! Пусть он будет очень осторожен!

Константин прошипел зло:

– Что ж ты молчал, падло?! Что ж ты столько времени молчал?!

– Извини, – только и мог я ему ответить.

Он энергично встал, подошел к стулу, на котором висел клетчатый пиджак, и начал перекладывать из его карманов вещи в карманы белого пиджака: ключи, кожаную записную книжку, мощный кошелек. Последним из внутреннего кармана он достал пистолет и засунул его себе за спину под пиджак. Подошел к окну и посмотрел вниз.

– Боря на месте. Поехали, Ивас-сик.

На лестнице он громко ухнул железной дверью музея-квартиры. И пока мы спускались пешком с третьего этажа, звонкое эхо еще гуляло по всем площадкам…

У подъезда стоял наш белый лимузин, а за ним, почти впритык, красная «восьмерка» с антенной на крыше. Из открытого окна «восьмерки» почти по пояс высунулся разомлевший на солнце парень в черных очках. Только мы вышли из подъезда, парень схватил «трубу» и скрылся в салоне. Роскошный Константин вразвалку подошел к «восьмерке» и сказал в открытое окно:

– Генералу Багирову от меня привет персональный.

Боря устало смеялся, пока мы усаживались в машину.

– Как родные стали. Целый день вместе. Когда вы, шеф, отзвонили, я их полчаса по городу мотал. Со всеми остановками. То сигарет куплю, то водички попью. Они все по «трубе» генералу докладывают.

– Зря стараются,– сказал Константин.– Генерал – восточный человек. Он не простит, что они меня на три часа упустили… Ладно… Это их проблемы.

– Куда едем, шеф?

– На стоянку катеров. На Мойку. Куда ночью французов привезли.

Боря развернулся у Таврического и, заняв левый ряд, ждал поворота на Чайковского. «Восьмерка» рванулась с места и боком стала оттирать хотевшего встать за нами «опеля». Хозяин «опеля» грозил им кулаком, парень в черных очках молча показал ему пистолет. «Опель» отпрыгнул назад и стукнулся в бампер задней машины. А мы повернули на Чайковского. И «восьмерка» за нами. Боря хотел прибавить газ и уйти от них, но Константин попросил его:

– Не надо. Они и так нервничают. Еще застрелят кого-нибудь по дороге. Нам шума не надо.

И «восьмерка» прилипла к нашему заднему бамперу.

Мы проехали офис Константина у финского консульства. Константин даже не посмотрел на него. Спросил:

– О чем задумался, жених? О Натали?

Не о ней я тогда думал.

– Что от меня хотел генерал? Зачем он меня у них оставил?

Эта тема была Константину неприятна.

– Он же объяснил – для консультации.

– и забыл про меня? Даже завтрака мне не принесли…

Константин шлепнул меня по колену.

– Не расстраивайся, Ивас-сик. Недополученный завтрак я компенсирую роскошным ужином на катере. Я понятно излагаю?

– Идиот! – вскрикнул Боря и ударил по тормозам.

Мы с Константином воткнулись в спинки передних сидений, «восьмерка» – в наш задний бампер, а впереди уходил от нас на мотоцикле длинноволосый байкер в черной футболке навыпуск.

– Стрелять таких надо! – ворчал Боря.

– Не надо, – успокоил его Константин. – Молодежь. Жизнь научит.

Мы встали под светофором у Литейного. Дикий байкер оказался слева от нас. Он сидел на мотоцикле, как на унитазе, откинувшись назад, широко расставив руки на ветвях высокого, сверкающего на солнце руля. Боря хотел ему что-то сказать, но Константин взял его за плечо.

– Не надо. Не поймет. Жизнь научит.

Байкер словно почувствовал, что мы говорим о нем, и повернулся к нам. На секунду. Он, тупо жуя резинку, ждал светофора. Мне показалось, что я видел где-то это внимательное, чуть встревоженное молодое лицо. Включился светофор, и он первым сорвался с места.

– Не ломай голову, Ивас-сик, – отвлек меня Константин. – Скорей всего, генерал оставил тебя у них, чтобы ты не помешал им меня облапошить. Все на меня слить!

С Чайковского мы повернули на Фонтанку. Байкер будто ждал нас на углу. По почти пустой набережной мы понеслись к Михайловскому замку. Байкер летел, не отставая, справа от нас на фоне вечерней зелени Летнего сада.

– Что ему надо? сердился Боря.

На скорости ветер влетел в салон сквозь открытые окна. Константин прищурился и поправил синий шарфик на шее.

– Люблю ветер. Кайфую, как последний сучило…

Мы попали под красный у Пантелеймоновского моста. Байкер оказался справа от нас, прямо напротив нашего заднего окна. Константин выразительно посмотрел на меня и поглядел в окно на байкера. Тот не обращал на нас никакого внимания. Сосредоточенно жевал, скатывая во рту резинку в шарик. А когда включился желтый, он левой рукой вынул изо рта шарик и звонким шлепком всадил его прямо в лоб Константину. Я видел, как правая рука в кожаной перчатке рванула сектор газа, и через миг далеко впереди полоскалась на ветру черная футболка навыпуск.

– Догнать? – обернулся к Константину взволнованный Боря.

– Не надо, – сказал Константин и снял со лба резинку.

– Отморозок! – в сердцах ворчал Боря. – Ненавидит за то, что в хорошей машине едем!

Константин щелчком выбросил резинку в окно.

– Ты не прав. Боря. Его «харлей» стоит нашего лимузина.

А я вспомнил руки в черных перчатках. Бледное, встревоженное молодое лицо и руки в черных перчатках на ограде набережной, когда мы с Котярой проходили под ними на катере.

Константин оскалился:

– Ты все понял, Ивас-сик. Они меня предупредили. Выдали еще одну черную метку. Показали – в какое место меня застрелят…

Константин постучал пальцем себя по лбу, в то место куда байкер прилепил резинку.

– Они меня достали, падлы!

Мимо клодтовских коней мы повернули на Невский. Красная «восьмерка» не отставала. Константин тронул Борю за плечо.

– Заверни к «Европейской».

У Гостиного мы и завернули.

У широкого крытого подъезда «Европейской» машин было много. Боря еле воткнулся между черными «мерседесами» с эмблемой гостиницы. Охранник отеля угрожающе поднял руку, но, увидев выходящего из лимузина роскошного Константина, руку свою вежливо бросил к фуражке,

– Посиди, Ивас-сик. Я на секунду.

И швейцар в сером цилиндре почтительно поклонился Константину – местная обслуга знала его прекрасно.

Красная «восьмерка» пыталась пристроиться рядом с нами, но охранник сурово отправил их за угол филармонии. У «Европейской» махать пистолетом они не решились. Завернули за угол, и парень в черных очках тут же появился у афиш филармонии.

Неприятные меня одолевали мысли. Неприятные и тревожные. Я уже говорил, что верю в приметы. Уж если что не заладилось – лучше не напрягать, не насиловать судьбу. Еще у антикварного магазина я хотел остановиться. Затаились бы, обдумали бы все, разложили по полочкам. Ведь «тринадцатая страница» масонской рукописи была уже у меня в кармане! Не послушался я голоса судьбы… А там все круто повернул антиквар. Конечно, я сам, первый, подумал на профессора. Фигура он загадочная. Но ведь умный противник тоже мог предположить, что первый, на кого подумают, будет профессор. И использовать это в своих целях, и подставлять его специально…

Константин вернулся довольный. О чем-то потрепался со швейцаром, рассмешил его, так что у того чуть цилиндр с головы не слетел. Вразвалку Константин подошел к лимузину, еле протиснулся в щель между дверью и соседним «мерсом», грузно плюхнулся на сиденье, скомандовал:

– На набережную! На праздник! Будет дым столбом и простыни дыбом!

Парень в очках прямо у афиши, не стесняясь, доложил в «трубу» обстановку и бросился за угол. Мы выехали на площадь Искусств, и красная «восьмерка» тут же пристроилась за нами. Константин, покашливая, ждал, когда я поинтересуюсь его достижениями, но я молчал, настроение у меня было мрачное. И тогда он сам взял мою руку и крепко пожал.

– Если бы не ты, мне бы и в голову такое не пришло! У тебя волчий нюх, советник! У тебя большое будущее! Твою «Тайную историю России» я издам на свои деньги! Если, конечно, ты закончишь свой фундаментальный труд и не сопьешься по дороге.

Он смеялся, а я молчал. И тогда он, не дожидаясь вопросов, сам объяснил свой визит в «Европейскую».

– Профессор постоянно только в «Европе» останавливается. На третьем этаже. В триста тринадцатом номере! В тринадцатом! Прикидываешь? С горничной третьего этажа, дамой приятной во всех отношениях, как говорится, они друзья. Он ей подарки из Парижа привозит. Ну, и мне ей кое-что приходится подкидывать… За информацию о деловом партнере, так сказать… Так вот! Слушай меня внимательно, Ивас-сик, и сознание не теряй. Итак! Информация первая: вчера профессор ушел из гостиницы в половине десятого утра! Ты подсчитываешь в уме? Это как раз после нашего звонка моему небольшому розовому другу… Информация вторая: вернулся он часа в два, к обеду, один, усталый, чем-то встревоженный… Но самое главное! Не падай, Ивас-сик. Вечером он своей знакомой горничной брошку подарил! Ты слышишь? Она и сейчас в ней сидит. Я ее разглядел внимательно. Красивая вещица. Зеленый камешек, а вокруг алмазная крошка. А на обратной стороне, на булавочке, фирменный знак «Фаберже». Прикидываешь? Не теряй сознания, Ивас-сик! А то тебя откачать нечем. Волшебный напиток мы дома, к сожалению, оставили… Не жалей, Ивас-сик! Сейчас на катере все компенсируем! За здоровье равноапостольного Константина и матери его Елены!

Я его почти не слушал, я думал о «тринадцатой странице».