Текст книги "Специальный агент высших сил"

Автор книги: Алексей Зубко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 23 страниц)

– Похабник! Прохиндей!

Не успели мы вмешаться, как Дон Кихот зацепился за канатную бухту и покатился по палубе. Яга воспользовалась удачным случаем и оседлала его, отбросив помело и пустив в ход вооруженные длинными ногтями руки.

Испуганный вой рыцаря сменился надсадным криком, и он обмяк, лишившись чувств. Да уж… на его долю сегодня выпало Многовато испытаний.

– Наси… – почувствовав под собой слабину, Баба Яга запнулась на полуслове и обеспокоенно склонилась к Дон Кихоту. – Ты что, голубчик? Мы только прелюдию начали, игру любовную, а ты… Ой, дура старая! Что же я наделала, что же натворила?! В кои-то веки выпало счастье бабское, сама же его и сгубила-а-а… Проснись, голубчик. Не спать!

От ее генеральского ора благородный идальго вздрогнул и широко распахнул глаза. Но, узрев перед собой в непосредственной близости лицо Яги, вскрикнул и окончательно лишился чувств.

– Долго теперь ему кошмары сниться будут, – с ноткой злорадства в голосе заметил черт.

Отнеся потерявшего сознание рыцаря в каюту, я лишь вздохнул и, вытащив из-под обломков меч-кладенец, укрепил его за спиной. Если носить его на поясе, то он будет волочиться по земле – уж очень длинный. Объем предстоящей уборки растет на глазах. В кубрике царит полный хаос. Создать такой художественный беспорядок не способен ни один декоратор, ибо чувствуется в нем порыв души, недоступный никакому профессионализму.

Я потратил пару лишних минут на подтверждение правильности следования выбранному курсу, а то мало ли… заиграется попутный ветер с какой-нибудь ветреной особой да и доставит нас вместо острова Буяна куда-нибудь за край земли. А там… кто его знает, куда могут занести неосторожного путника солнечный ветер и разные межзвездные сквозняки.

– Так держать! – скомандовал я ветру и засучил рукава.

Большую часть припасов удалось спасти, разве что чесночный соус пропал окончательно и бесповоротно, как и большая часть солений. Впрочем, чего-чего, а остроты привнести в нашу жизнь он умудрился в полной мере…. Да и вещи все остались целы, пришлось лишь прополоснуть, благо вода в изобилии плещется несколькими метрами ниже киля, да развесить на поручнях. Мороз и ветер быстро выморозят из них влагу. Конечно, имея свирель Стрибога, я мог бы попытаться призвать знойный южный ветер, но, насколько помнится, именно – так и рождаются разного рода смерчи, тайфуны и прочие безобразия, на которые списывают свои огрехи разного рода предсказатели погоды.

Мы развели небольшой костер, благо после борьбы Бабы Яги за свою девичью честь в дровах недостатка не было – одна из коек оказалась расколота в щепки, да и от второй уцелела лишь крайняя к стене доска. Так что спать придется на полу.

Лишь только аромат подрумянивающегося на огне мяса начал распространяться по палубе, как дверь в кубрик приоткрылась и из нее показался нос идальго Ламанчского. Принюхавшись, он тяжело вздохнул и решился выглянуть сам. Не обнаружив Яги, спустившейся в трюм за травяной настойкой, он облегченно перевел дыхание и крадучись направился к нам, прижимая к груди трясущиеся руки.

– Присаживайся, – предложил я, сдвигаясь к Ливии и освобождая рыцарю место на постеленном тулупе.

– А где?.. – не конкретизируя, спросил Дон Кихот.

– В трюме.

Он вздрогнул и покосился в направлении открытого люка, из которого, словно дожидаясь именно этого момента, показалось счастливое, но от этого не менее страшное лицо Яги. Узрев идальго, она ему игриво подмигнула. Наверное… Ну не соринка же ей в глаз попала?

– Спокойно. – Подхватив побледневшего рыцаря под руку, я поспешил заверить его, что опасности нет и прыгать за борт не нужно, да и сознание терять не стоит. А доспехи, если так хочется, он надеть может. И шлем тоже… А вот меч держать обнаженным не нужно.

– Вот она, сила женского обаяния, – изрек черт воспользовавшийся моментом, чтобы стащить с огня кусок мяса. – Соуса бы к нему…

– Эй, ангел-хранитель! – окликнул я его.

Ноль внимания. Словно иллюстрация к плакату: «Когда я ем – я глух и нем».

– Эй, черт! – повторил я попытку привлечь внимание рогатой нечисти.

– А? – отозвался он, потянувшись за добавкой.

– Просто хочу напомнить тебе, что сегодня пост.

– В смысле, таможню проходить будем? Так у меня ни валюты, ни наркотиков нет и даже спиртное закончилось. А Яга, раз делиться не хочет, пускай свою настойку куда угодно прячет. Вот конфискуют – будет знать…

– Не морочь мне голову! Пост – значит, поститься нужно, воздерживаться от употребления в пищу мясных продуктов и прочее.

– А я при чем?

– А разве ангелы не постятся? – вопросом на вопрос ответил я.

– Постятся, – подтвердил черт, снимая с головы неоновый нимб, который за последнее время несколько потускнел. Видимо, батарейки садятся, – Но сейчас я отрабатываю адское назначение, так что имею все нечистые права.

Но жизнь такая штука, что с правами отдельных граждан обычно не считается.

На пути Летучего Корабля из ниоткуда возникла переливающаяся, словно северное сияние, стена, в которую он с хрустом и вломился. Разлетелась в щепки лебединая фигура на носу корабля. Рухнул на наши головы сорванный парус, угодив в очаг и мгновенно вспыхнув. Летучий Корабль развернуло и ударило в сияющую преграду правым крылом.

– Полундра! – заверещал черт, оттаскивая в сторону пылающий парус.

Яга с удивительной для ее возраста прытью ушла от упавшей мачты длинным кувырком и, запрыгнув в ступу, подняла ее в воздух.

Не выдержавшее удара крыло сломалось, и корабль резко накренился. Нас прокатило по палубе в сопровождении дымящихся углей и рассыпавшейся снеди и выбросило за борт.

Я только и успел что схватить за руку Ливию, как оказавшаяся на удивление теплой вода сомкнулась над моей головой. Одежда моментально намокла и неодолимо потянула на дно. Я, не выпуская ладонь жены из своей руки, изо всех сил стремлюсь вытолкать ее наверх – к воздуху и жизни. Кольчуга тянет вниз. От нехватки кислорода в голове появляется и стремительно усиливается гул. Разноцветные огоньки пляшут перед глазами. Нужен глоток воздуха…

Что-то горячее касается моего лица. Сквозь хоровод огоньков проступает незнакомое женское лицо. Оно что-то говорит мне, пуская струйки пузырьков, но не получив ответа, сердито машет рукой и отплывает в сторону.

В легких такая боль, словно они вот-вот взорвутся, так что все происходящее вокруг кажется предсмертным бредом.

Перед глазами мелькают белые руки, рельефно облегающие стройные тела ярко-красные купальники, развевающиеся вокруг лиц белесыми ореолами белоснежные волосы.

Ослепительная вспышка. Сжигающая изнутри боль прорывается сквозь губы судорожным криком.

И чудотворное ощущение теплой узкой ладони в судорожно сжатых пальцах: «Я здесь, любимый. Я рядом».

Отступление шестое
МЕЛКАЯ ПАКОСТЬ, А ПРИЯТНО…

Кто ходит в гости по утрам – тот поступает мудро.

Похмелье

За последние сутки Мамбуня Агагука узнал о барабашках больше, чем за всю предыдущую жизнь. Раньше он в их существование не верил, поскольку и слыхом не слыхивал, и поэтому они его не интересовали. Впрочем, как и он их. Но со вчерашнего дня все изменилось. Теперь каждый его шаг мог закончиться падением. И неизвестно заранее каким: то ли сам растянешься на полу, то ли на голову что-нибудь свалится. Одних шишек уже три штуки. Хорошо хоть за жизнь переживать не нужно – бессмертие, оно богам при рождении достаемся и до потери последнего верующего остается неотъемлемым. Но больно ведь… и обидно. Ладно бы слуги враждебных богов, но они как раз в тесноте и сильной обиде на весь мир сидят в одиночной камере, что значит – она у них на всех одна, такова цена провала. Но как смеет посягать на его спокойствие какая-то мелочь пузатая? Мамбуня именно так представил себе барабашку, и чтобы убедиться в противном, ему необходимо хотя бы раз воочию увидать неуловимого вредителя.

– Пантелей!

– Чего изволите? – поинтересовался горбун, появляясь на пороге.

– Мышеловки проверил?

– Проверил.

– Поймал?

– Три мыши и восемь немертвых.

– А барабашка?

Пантелей пожал плечами:

– Говорю же, бабские россказни это все.

– Тебя забыл спросить… А охотники как?

– Первыми ушли те, что с Отто. Они взяли целую кучу капканов, мышеловок и кольев для ям-ловушек и спустились в подвал. Вестей от них никаких не было. Пока вернулась только команда Павлика Отморозова, проверявшая верхние помещения.

– Каков результат? – оживился Мамбуня. Его руководитель службы информации и идеологии был наиболее смышленым из окружающих его немертвых, и поэтому на него возлагались особые надежды.

– Один ловец свалился с крыши. Нужно будет идти во двор и откапывать его из-под снега. Второй забрался на мачту с флагами, да к ней и примерз. Думаю, пускай до весны там посидит – ничего с ним не станется. Не опускать же из-за него знамена. То примета плохая.

– Попробуйте зацепить веревкой и стянуть помаленьку.

– Пробовали. Намертво примерз. Уж мы его и баграми за штаны, и камнем по лбу…

– Это как? – не понял, Мамбуня.

– Тоже безрезультатно, – признался горбун. – Ему что в лоб, что по лбу – все едино.

– Вы в него камнем кинули?

– А чем его еще сбивать прикажете? Коли под рукой ничего иного не оказалось. И так полбортика на булыжники разобрали. В усердии немереном и служебном стремлении, значится. Вот будет оттепель, повторим попытку.

– Ладно, – махнул рукой Агагука, вспомнив, что божеству его уровня не пристало беспокоиться о судьбе отдельно взятого приверженца, ему нужно мыслить глобально, о целых народах, странах и континентах. – То все пустое. Вы главное изловите мне мерзопакостного вредителя.

– А как?

– Как угодно! Ступай.

Горбун Пантелей флегматично пожал плечами и, тряхнув затянутыми в «конский хвост» волосами, побрел прочь из главной залы. Последнее время он все чаще мечтал о том дне, когда наконец-то накопит достаточно средств, чтобы сказать «прощай» этому новоявленному божку, и вернется в родные края. Прикупит усадьбу и будет целыми днями нежиться на пуховых перинах, а пышногрудые сенные девки станут всячески ублажать его: кормить с рук фруктами дивными, заморскими, мух отгонять, пятки почесывать да слух частушками задорными и малость срамными ублажать; «Вот тогда пойдет житуха… вот тогда заживу в свое удовольствие…» – думал Пантелей, бредя по коридору. У висящей на стене картины, оставшейся от прежнего владельца замка, он остановился. На полотне кисти безусловного мастера своего дела изображена была прекрасная дама, для придания таинственности коей художник оставил – ее голову вне поля зрения зрителя. Скрупулезно прорисован помост и все находящееся на нем. Отчетливо видны складки на примятой ткани и трещины на испещренной шрамами деревянной колоде, просматриваются свежие заусеницы на подернутом кровавой пленкой лезвии топора, темнеют проступившие сквозь красную ткань капюшона бисеринки выступившего на лбу палача пота… про тело женщины нечего и говорить – оно передано до боли натуралистично. Будь Пантелей человеком двадцатого, века, решил бы, что имеет дело с фотографией, но он был продуктом своего времени и поэтому старался на сомнительные темы совсем не думать… для здоровья вредно. Витающие в воздухе вороны изображены были парой резких мазков, равно как и затылки со спинами столпившегося у помоста люда. По их фигурам можно было догадаться, что они рассматривают закатившуюся под помост голову. По крайней мере так казалось раньше. Теперь же белеющая на покрывающей помост ткани надпись «В городе цирк» перевернула видение задумки художника с головы на ноги. Вернее, должна была перевернуть. На самом деле Пантелей читать не умел, и надпись привлекла его совершенно по иной причине – она нарушала положенный порядок и посему подлежала устранению.

– Рисуют тут всякие, маляры! – проворчал Пантелей, доставая из кармана помятый платок. Он поплевал на него и принялся устранять с картины белую надпись.

При первом же нажатии на картину за ней что-то скрипнуло, и целый участок стены разом провалился внутрь, открыв древний потайной ход. Взмахнув руками, Пантелей полетел в него, поняв, что его внимание первоначально привлекла не надпись на картине, а ее неправильное положение.

С проделками барабашки горбуну до сих пор не доводилось познакомиться на собственной шкуре, и посему он считал их выдумками повредившегося в уме от непомерности взваленной на плечи ноши Мамбуни Агагуки. Но теперь, считая собственными ребрами неровные выступы почти отвесного колодца, он начал верить в существование зловредного существа, поселившегося в замке с недавних пор. В его голове даже возникла параллель между появлением мальца, которого Агагука пророчил в собственные пророки, и начавшимися сразу за этим проделками неуловимого барабашки. Но мысль эта еще не успела окончательно сформироваться, как на ее пути встал каменный блок, выпирающий из кладки сильнее прочих. Соприкосновение с ним не только временно прервало мыслительную деятельность горбуна, но и породило глухое эхо, которое, прокатившись по подземелью, скорбным воем прорвалось наверх, заставив поежиться особо нервных обитателей замка.

На миг Пантелею показалось, что удача повернулась к нему лицом. Случайно ухватившись за перекладину свисающий вниз веревочной лестницы, он обрадовано вскрикнул, но тут же взвыл от отчаяния – время превратило ее в иллюзию, рассыпавшуюся при первом же прикосновении. Теперь единственным, что задерживало его падение, были слои паутины, собравшие на себя вековую пыль.

Так, воя и гремя о камень стен поочередно головой и ногами, Пантелей влетел в подземелье и, проломив что-то, почувствовал болезненный укол в мягкое место и услышал торжествующий крик:

– Попался! Поймали барабашку… Вяжите его немедленно!

Опротестовать данное заявление горбун не успел. Ему заткнули кляпом рот и, сунув в мешок, покатили по полу, мало заботясь о том, что на пути время от времени попадаются расставленные капканы, жадно хватающие задевающую их дичь.

К тому времени как его вкатили через распахнутые двери в центральную залу и на вопрос: «Поймали?» – прозвучал ответ: «Яволь, мой фюрер!» – горбун смог лишь жалобно взвыть и потерять сознание.

ГЛАВА 10
Таинственный житель необитаемого острова

Если мы не будем делать ошибок – на чем будут учиться наши дети?

Ведь на чужих ошибках будут учиться чужие дети…

Лот

Резкий рывок всколыхнул мое сознание, вернув ему способность воспринимать окружающую действительность в привычной для меня манере. Посредством шести основных органов чувств, данных нам (я имею в виду людей, к которым последнее время причисляю и себя) для ориентации в столь разнообразном мире. Во-первых, это зрение. Только толку от него никакого: перед глазами пляшут в неистовом хороводе безумные кляксы различного размера и полного спектра расцветок, не давая рассмотреть что-либо. Во-вторых, вкус. То, о чем мне сообщил привкус соли во рту, я знаю и без того. В-третьих, обоняние, которое не работает из-за той же соленой воды, попавшей на слизистую оболочку носа. Осязание и восприятие силы тяготения, являющиеся соответственно в-четвертых и в-пятых, на данный момент не только объединены в стремлении дезориентировать меня в пространстве, постоянно меняя направление силы тяжести и удары волн, но и словно соперничают друг с другом, намереваясь разорвать многострадальное тело на части. Чтобы, значится, каждому по своей досталось… И, наконец, в-шестых, слух. До него доносятся приглушенные стоящим в ушах гулом плеск воды и звонкие девичьи голоса:

– И… раз! И… два! И… три-и-и…

На счет «три» мое восприятие гравитации однозначно определило, что тело находится в полете. Стремительном и коротком, закончившемся логичным в условиях земного притяжения падением.

Впечатавшись задом в песок, на который неизвестный доброхот предусмотрительно набросал различных твёрдых и острых ракушек, я попытался подняться, но тут воздух пронзил крик:

– Только не за хвост! Не за хво-о-о… Оп!

Встряхнув головой, я сумел несколько разогнать застившую взор муть, но лишь для того, чтобы узреть у самого своего носа пару выпученных глаз.

Шлеп!

– Упс… – донеслось со стороны моря. – Попала.

Отлепив от лица прилетевшее чудо, я потер лоб в том месте, где от знакомства с рогами нечистого наметилась шишка. Облик мокрого черта, состоящего на полставки на должности моего личного ангела-хранителя, настолько комичен, что я не удержался от улыбки. Он, несмотря на свое состояние, ее не только заметил, но и не замедлил прокомментировать:

– Ой-ой-ой! Чего лыбишься? Ох! На себя посмотри, весельчак…

– Позже, – отмахнулся я, поднимаясь на ноги. – Ливия, девочка, ты как?

– Что это было? – поинтересовалась моя жена, приподнимаясь с песка и осматриваясь.

– Разберемся, – неуверенно ответил я, поводя головой из стороны в сторону.

По правую руку от Ливии на песке сидит Яга, пытающаяся поймать юркого краба, чем-то вызвавшего ее недовольство. Судя по зверскому выражению лица старой ведьмы, стать вареным деликатесом к пиву членистоногому не грозит – она съест его сырым.

Неосознанными движениями головы встряхивая волосы в попытке вытрусить из них песок, за действиями Бабы Яги наблюдает Леля. Рядом, копытами к небу, растянулся Рекс. В глазах его отчетливо читается гастрономический интерес. Поймает – не поймает? А если поймает, то сама сжует или угостит?

У самой кромки воды лежат бок о бок Добрыня Никитич и Дон Кихот. Видимо, у спасителей, вернее спасительниц (этого не рассмотреть трудно) на большее сил не хватило… Да и попробуй транспортировать посуху богатыря или того же закованного в доспехи рыцаря.

– А, кстати… где они? – спросил я, обведя своих друзей взглядом.

– Кто?

– Спасительницы.

– Нету, – констатировал очевидный факт черт, пытаясь отжать промокшие крылья, – и не нужно. Ишь, за хвост они хватать будут… а сами-то… мокрохвостые!

– Что делать будем? – спросил Добрыня, оттаскивая подальше от набегающих волн благородного идальго. Дон Кихот замычал, протестуя, но попытки прийти в сознание не сделал.

– Может, сделать ему искусственное дыхание рот в рот? – оставив бесполезную охоту на краба, предложила Яга.

– Пожалуй, лучше не нужно, – заявил я, представив, что произойдет, если Дон Кихот придет в чувство в тот момент, когда Яга будет оказывать ему первую помощь предложенным методом. А у него и так здоровье не железное. Рыцарский рабочий график кого угодно истощит. Нерегулярное питание, неделями на подножном корму – без ложки горячего во рту, нервные стрессы – чудовища все больше психически неуравновешенные попадаются, физические нагрузки опять-таки… все это не проходит для организма даром. Так что вид Яги в такой близости может оказаться для него роковым.

Наверное, не только меня посетили подобные мысли, поскольку черт, оставив разложенные на песке для просушки ангельские крылья, взобрался на мое левое плечо и прошептал на ухо, закрываясь ладошкой:

– Лучше расстаться с Ягой здесь – пускай отправляется домой. А то она наш отряд без бойцов до встречи с врагом оставит.

– А ты сейчас кем работаешь? – так же шепотом поинтересовался я.

– В смысле?

– Ангелом-хранителем или чертом-искусителем?

– А что?

– А то. Ты пытаешься помочь или сеешь в отряде разлад и подрываешь боевой дух?.

– Вот так всегда, – обиделся черт, спрыгнув на землю. – Делай после этого добро. Уж лучше бы я остался простым чертом на побегушках, чем терпеть подозрения от своего же подзащитного.

– Извини.

– В последний раз, – предупредил рогатый – Так и будем сидеть или, может, осмотримся, куда нас нелегкая занесла?

– Гуртом пойдем, – спросил Добрыня, – или по отдельности?

– Места эти незнакомые, – напомнил я, – не стоит разделяться.

Приведя Дон Кихота в чувство парой оплеух, хотя Яга настойчиво предлагала свои услуги и даже несколько обиделась, когда ей отказали, мы дружно направились вдоль берега, всматриваясь в подступающие к самому песчаному пляжу заросли низкорослого кустарника. Мокрая одежда неприятно холодит, но не очень. Воздух на острове удивительно теплый, словно бы и не зима на дворе. Может, здесь есть какие-то теплые источнику, подогревающие его? Или дремлющий невдалеке вулкан?

Спустя час мы топали все по тому же пустынному берегу, лишенному признаков человеческого присутствия.

– Стоп! – скомандовал черт, восседавший на моем плече.

– Что такое?

– Человеческие следы.

– Где?!

– Вон! И вон… и…

– А вот и копыто чертячье отпечаталось, – указав пальцем на небольшое углубление, заметила Леля.

– Мы на острове? – удивился черт.

– А что ты надеялся найти посреди моря-окияна?

– Я к тому, что он такой маленький, – пояснил рогатый полухранитель-полуискуситель.

– И, кажется, необитаемый, – добавила Ливия.

Рекс подошел к отпечатку копыта и попытался понюхать его. В результате попавший в ноздри песок вызвал приступ чиха, от которого олень покатился по бережку, сбивая с ног всех вставших на его пути.

– Попали, – подвел итог Дон Кихот, зло пнув ногою песок. – А может…

– Что?

– Может, воспользоваться вашим волшебством, – предложил он. – Хотя мне оно и не нравится, но боюсь, что иного выхода нет.

Я выжидающе посмотрел на Лелю.

– Она отрицательно покачала головой, виновато опустив глаза.

– Не получится. Я пробовала, но… Здесь моя магия не работает. А твоя?

– Моя тоже, – признался черт.

– Вот черт! – в сердцах заявил идальго Ламанчский.

– Не… ну, нормально?! – возмутился рогатый. – А я-то здесь при чем?

– Это не про тебя, – пояснил рыцарь, – просто с языка сорвалось.

– Ладно вам. Пойдемте, посмотрим, что в глубине острова находится, – предложила Леля.

– Пойдем, – единогласно согласились мы. От попавшей внутрь воды здорово хотелось пить и найти пресный источник до надвигающихся сумерек очень желательно, если мы не хотим провести бесконечную ночь, терзаемые муками жажды.

Пробравшись сквозь низкорослый, но очень густой и колючий кустарник, жмущийся к песчаной полосе, мы вошли под своды разлапистых пальм, на которых даже ради приличия не выросло ни одного плода.

Привлеченные журчанием воды, мы ускорили шаг, последнее время все больше напоминавший черепашью поступь. Дон Кихот при этом еще и начал скрипеть, словно заржавевший киборг. Пребывание в соленой воде не самым благоприятным образом отразилось на доспехах – смазать бы их, но нечем.

Внезапно деревья расступились и нашим взорам предстала чудная картина, которая, не узри мы ее одновременно, не могла быть не чем иным, как миражом. У бьющего из земли источника стоит полностью сервированный стол. На серебряных блюдах вызывающе выпячивают румяные бока жареные утки. Покрытые капельками конденсата, призывно возвышаются над столом кувшины с напитками. Высятся горы разнообразных фруктов: желтобокие яблоки, медовые груши, полупрозрачные ягоды гигантских гроздьев винограда и многое другое. И посреди всего этого роскошного разнообразия мерцает в лучах опускающегося к горизонту солнца линза небольшого аквариума, из которого на нас с холодным безразличием взирает одинокий вуалехвост. Это такая аквариумная рыбка, которую в простонародье иногда называют «золотой».

– Мне нравится такая встреча, – облизнулся черт. – Совсем как на презентацию скатерти-самобранки попали.

– Скорее уж в сказку об аленьком цветочке, – произнес я, сглатывая слюну. – И сидит в кустах чудище вида ужасного, смотрит на нас и думает: «Которая тут девица-красавица суженая моя ряженая?»

– Вы как хотите, – заметил черт, делая решительный шаг к ломящемуся от яств столу, – а я не намерен захлебнуться слюной.

– Главное цветок аленький, если встретится такой, не рвите, – предупредил я, снимая с себя груз ответственности. – Лучше вообще ничего не рвите и не ломайте.

– А может, подождем хозяев? – неуверенно предложил Дон Кихот. – А то нехорошо получается.

– Конечно подождем, – выкручивая гусиную лапку, согласился черт. – На сытый желудок и ждать приятнее.

Рекс покосился на черта и осторожно потянул со стола фаршированную перчинку.

Чтобы усмирить муки сомнения, я пришел к компромиссу с собственной совестью.

– Эй, хозяин!

– Где? – едва не подавившись, подскочил черт.

– Сейчас узнаем. Остров-то маленький, – пояснил я, – так что мой крик слышно в любом его уголке. И если хозяин сего угощения находится здесь, то непременно появится, чтобы узнать – кто в гости пожаловал.

– А если нет?

– На «нет» и суда нет, – ответил я. – Либо его здесь нет и это какое-то волшебство, либо он проигнорировал наше появление, что невежливо с его стороны, и нам не стоит слишком уж переживать из-за своеволия. Будут претензии – заплатим за обед и за беспокойство.

На том и порешили. За двумя бесстыже чавкающими исключениями.

По прошествии десяти минут, за которые при желании хозяин угощения успел бы вернуться из любой точки острова, мы приступили к трапезе.

Смолкли разговоры, захрустели косточки, забулькало содержимое кувшинов. Вкусно!

Напрягало лишь непонятное происхождение яств и отсутствие стульев, словно здесь намечался фуршет. Но не с таким же обилием угощений?

Насытившийся первым черт вытер перепачканные жиром руки о белоснежную скатерть и, сыто рыгнув, прикрепил за спину подсохшие крылья. Пригладил руками, возвращая на место взъерошенные перья. Расправил плечи и, распластав крылья, затрепетал ими в неудавшейся попытке взлететь. Но лишь опрокинул кувшин и смахнул со стола тарелку с обглоданными костями. Пришлось прекратить попытки перебороть силу земного тяготения. Черт сложил молитвенно руки и распевно пропел, откашлявшись перед этим:

– Кх-кх… я ангел-хранитель. Раз-два! Лицо серьезнее. Кх… Благодарю тебя за пищу насущную, давшую силу и дальше служить со всем рвением…

– Чего уж там, – раздался голос из ветвей близлежащего дерева. – Кушайте на здоровье.

– К-кто ты? – попятился черт.

– Понятия не имею.

– Ты что же, не знаешь, кто ты?

– Не знаю.

– А почему?

– Так уж получилось. И сам не знаю, и спросить не у кого.

– Покажись, – предложил я, заранее готовясь к чему-то необыкновенному и, возможно, ужасному. – Может, мы узнаем и скажем.

– Так я вроде бы и не прячусь, – раздалось в ответ.

– А почему мы тебя не видим?

– Может, вы слепые?

– Нет.

Возникшую неловкую паузу заполнило причмокивание завладевшего кувшином с вином черта, пытающегося утопить сомнения в его содержимом. Остальные замерли, настороженно сканируя окрестности взглядами. Первоначальное предположение о том, что голос принадлежит кому-то, скрывающемуся в ветвях ближайшего дерева, не подтвердилось, поскольку назвать десяток оставшихся на них листьев густой кроной можно лишь, в шутку и укрыться за ними сможет разве что воробей или человек-невидимка. Вторая версия кажется мне более вероятной, чем разговаривающий рокочущим басом воробей.

– А я, кажется, что-то вижу, – неуверенно произнес Дон Кихот, подслеповато щуря глаза из-под поднятого забрала. – Вон пенек трухлявый из кустов глазами так и сверкает.

– Сам ты пенек, – обиделся невидимый собеседник. – Я еще полон сил и энергии.

– Ох, прошу прощения, – поспешил извиниться осознавший свою ошибку идальго Ламанчский. – Обознался.

– Так и быть, прощаю. И даже награжу по-царски.

– Совсем другой коленкор, – обрадовался черт. Кувшин, булькнув остатками своего содержимого, вернулся на стол, и рогатое создание, в предвкушении даров потирая руки, поинтересовалось: – И где они зарыты?

– Ну… – растерялся наш невидимый собеседник. Видимо, раньше ему не доводилось встречаться с представителями нечистого племени, и он не ожидал подобной наглости.

– Только не говори мне, что ты свои сокровища в швейцарском банке хранишь.

– А…

– Это даже лучше, – обрадовался черт, – Выпишешь чек и все дела… а то сейчас нам не с руки нести с собой кучи драгоценностей.

– Каких драгоценностей? – удивился собеседник.

– Которыми ты собирался нас по-царски наградить.

– Черт, помолчи немного, – ухватив рогатого за хвост, прикрикнул я на него. – Дай человеку договорить… Прошу, продолжайте.

– Я приоткрою пред вами завесу будущего.

– У тебя есть машина времени и ты дашь нам прокатиться на ней? – тотчас выдал свою версию черт, покосившись на меня невинным взором лукавых глаз.

– Э… Так вы будете слушать предсказания или нет? – обиделся невидимый собеседник. – Я великий предсказатель.

– И что?

– А то, что у меня множество важных дел, и если я буду на всех отвлекаться…

Что произойдет в этом случае, невидимый собеседник сообщить не успел.

Монотонное дыхание океана и шелест листвы расколол дикий гневный вопль, донесшийся с небес. Мы как один запрокинули головы в его направлении. Подкрашенный багровыми сполохами уходящего за горизонт солнца антимагический барьер зловеще мерцал, напоминая о потере Летучего Корабля.

Вопль повторился, и на темной поверхности барьера вспыхнула яркая точка, от которой побежали расходящиеся круги, словно от брошенного в озеро камня. Вслед за вспышкой в третий раз раздался вопль, но на этот раз он был скорее испуганным, нежели гневным. Затем до нашего слуха долетели громкий всплеск упавшего в воду тела и гневные крики, по которым мы смогли определить не только принадлежность кричавшего к прекрасной половине человечества, но и явно родственное славянам происхождение. Хотя ни одного из достигнувших моего слуха слов вы при всем желании не найдете в толковом или орфографическом словаре. Это устное народное творчество, передаваемое из поколения в поколение.

Не успел я сделать и двух шагов в направлении упавшей в океан женщины, как предсказатель произнес:

– Упадешь!

Обернувшись, чтобы попросить его не каркать под руку, я споткнулся о присыпанный палыми листьями корень и, хватая руками воздух, рухнул оземь. Меч-кладенец чувствительно шлепнул меня пониже поясницы.

– Ой!

– А я предупреждал…

Следующий за мной по пятам Добрыня нагнулся и подхватил меня под мышки.

– Ай! – Вес железных доспехов Дон Кихота своей инертностью не позволил последнему достаточно быстро остановить стремительное движение, и он налетел на Добрыню, сбив его с ног, а сам, проложив в кустарнике просеку, скатился в овраг.

Пока Леля с Ливией помогали нам подняться на ноги делом, а Яга и черт советами, причина спешить на помощь отпала сама собой.

Роняя на землю капли воды, к поляне подлетела крупная птица, с трудом переносящая свое тело с ветки на ветку. Она спланировала над нашими головами и села на край стола.

– Кыш! Кыш! – возмутился невидимый провидец.

– Хам! – парировала новоприбывшая, презрительно скривив посиневшие от мороза губы. Если не обращать внимания на женскую голову, то индюк индюком, а гонору-то… вагон и маленькая тележка. Перья топорщатся во все стороны. Женственное личико побледнело, лишь гневные малиновые пятна проступили на округлых щечках да сверкают темные глаза, придавая внешности сходство с куклой.