Текст книги "Фирма"
сообщить о нарушении
Текущая страница: 35 (всего у книги 45 страниц)
— С Фредди? Я что, похожа на Фредди? Окстись, родная!
— Я не в этом смысле. Просто группа Меркьюри называлась, как вам, наверное, известно, «Королева».
— Да уж известно.
— Ну вот. «Королева». Слово женского рода, обозначающее, скажем так, первую леди, да? Меркьюри, как известно, был гомосексуалистом. А вы — такая… раскрепощенная женщина… и одеваетесь вполне…
— Унисекс? — подсказала Рената.
— Да. И группа называется «Король». Нет ли тут какой-то аналогии?
— Нет. Я нормальный человек. Без всяких ваших «меньшинств». А «Король» — потому что мы сейчас лучшие. Все ясно?
— Скажите, вы будете принимать участие в проекте памяти Лекова? И вообще, как вы относитесь к его творчеству?
Рената сделала небольшую паузу, закурила, выпустила дым колечками.
— Леков, — сказала она. — Леков был одним из моих кумиров. Это настоящий музыкант. Настоящая звезда. Тут двух мнений быть не может. И, как всякий настоящий рокер, он, конечно, сгорел… Раньше времени. Да. А что касается проекта, который сейчас делается… мне еще не предлагали в нем участвовать. Предложат — посмотрим. Дело в том, что все это завязано на большие деньги. Мне противно, что на памяти моего любимого артиста люди гребут бабки. Тупо так. Им все равно, кто там что поет. Может быть, Василька стошнило бы от таких памятных альбомов, а им, продюсерам, — лишь бы покупали. Впрочем, мы опять свернули на деньги. Я не хочу об этом говорить. Короче, не знаю. Если предложат — мы рассмотрим. Если все будет по-честному, то почему нет? Я очень уважала музыку Василька, она мне страшно нравилась. Это как Майк, как Цой. Для меня это классика нашей музыки. Вот так. Я ответила?
— Вас не пугает тот факт, что популярность свалилась на вас слишком быстро? В том смысле, что она может так же внезапно закончиться? Что вы тогда будете делать? Или, на ваш взгляд, этого не произойдет?
Портнов летел в Симферополь, имея в кармане пять тысяч долларов — последнюю его студийную заначку, тщательно скрываемую от жены.
Он давно хотел купить еще один компьютер в студию, но сейчас думал, что если дело выгорит, то компьютер ему уже не понадобится. Пан или пропал. Почему-то он был уверен, что выйдет «пан». Хотя все зависит от того, кто эта Рената на самом деле, что она собой представляет и чего вообще хочет.
«Дат»— кассета, которую он прослушал у себя в студии, произвела на него двойственное впечатление. Портнов допускал, что вполне может обмануться, совершить еще одну ошибку в длинной цепи уже сделанных, понимал, что Беленький, при всех его понтах, тоже не лох и кое-что понимает в современной музыке. А еще больше он понимает в том, что может стать в России популярным, а что -безнадежный, по модному молодежному выражению, «полный отстой».
Но, с другой стороны, Портнов вдруг почувствовал, что музыка, услышанная им, вполне может, что называется, «выстрелить».
В ней, по мнению Леши, было все, что нужно для популярности — не локальной, клубной, а народной, — все для того, чтобы ее полюбили в глубинке, где у людей нет никакого даже понятия о современной музыке, где вкусы радикально отличаются от вкусов столичных ценителей современного искусства, но тем не менее носители этих вкусов и являются основной массой потребителей отечественной попсы, и именно на их деньгах выросли такие монстры шоу-бизнеса, как «ВВВ» в Москве, «Норд» в Питере и еще несколько компаний, рангом пониже.
Леша Портнов как будто проснулся после долгого и сладкого сна.
«Цинизм — вот чего мне не хватало. Бодрого, здорового цинизма. Не компромисс с самим собой, а просто цинизм как образ жизни, — думал Портнов. — Никому музыка здесь на хер не нужна. Нужны символы. Нужны фигуры, в которых публика увидит воплощение своих ночных грез, своих неудовлетворенных желаний. Объекты нужны, как говорили московские концептуалисты-подпольщики в семидесятые годы. Культовые фигуры. А что и как они там поют — дело десятое».
Конечно, Леша понимал, что это было не совсем так. Все-таки что-то петь было необходимо. Хотя практика отечественного шоу-бизнеса показывала, что зарабатывать деньги можно и на человеке, который вообще ничего не умеет делать.
Он вспоминал десяток-другой фигур, совершенно непонятным, казалось бы, образом вылезших на вершину популярности и делающих очень даже неплохие деньги. Деньги эти платили им только за то, чтобы они присутствовали на различных крупных акциях. Это были журналисты, исполняющие роль конферансье, телеведущие, радиодиджеи, превращенные в секс-символы если и не всей нации, то, во всяком случае, нескольких крупных российских городов. Самых крупных. И самых денежных.
Если бы не новая задача, которую поставил перед собой Леша Портнов, он в жизни не стал бы слушать песни Ренаты не то что несколько дней подряд, а даже по второму разу.
Задача эта легко формулировалась в трех словах: «Грести деньги лопатой».
Слишком долго Портнов сидел в нищете, слишком долго считал копейки, слишком долго мечтал. Пора было начинать делать что-то реальное.
Валя косилась на него, поджимала губы, когда он названивал из дому по телефону, поднимая старые связи, сообщая, что открывает собственный продюсерский центр, молчала, когда он показывал ей логотип своей новой фирмы, учредительные документы, не обращала внимания, как горят глаза мужа. Или просто не хотела обращать на это внимания? Слишком часто загорался Леша. И слишком уж часто обжигался.
— Не бойся, Валя. Все будет круто. На этот раз я не ошибусь. Хватит заниматься альтруизмом, хватит метать бисер перед свиньями, — говорил Портнов. — Хотят жрать «умца-умца», я им дам эту «умцу» в лучшем виде. Я все-таки музыкант, кое-что в музыке понимаю. Смотри — продюсерами становятся люди вообще левые, вообще далекие от музыки. И зарабатывают миллионы. Без дураков, лимоны зеленых валятся. Ты бы видела, как они живут! Голливуду и не снилось. Они весь Голливуд могут купить при желании. Только на хер он им нужен? Они же в этом деле ни черта не смыслят, для них Голливуд — пустая трата денег. Так же, как все остальные американские штучки. А мне сам Бог велел. Я им устрою звездопад! Я им покажу, как с музыкантами работать. Я же сам музыкант, знаю, так сказать, все чаяния и помыслы музыкантские. Я сделаю так, что и артистам моим будет хорошо, и мне кое-что перепадет. Вот увидишь.
— Ты за телефон заплатил? — спрашивала Валя.
— Нет еще. Послезавтра бабки получу, долг мне вернут, тогда заплачу.
— Вот-вот. Не забудь, пожалуйста. А то отключат к чертовой матери, пока ты будешь свои планы взятия Парижа обдумывать.
Леша наконец созвонился с таинственной Ренатой. Во время разговора ему показалось, что симферопольская певица сильно пьяна, но Портнов смог объяснить ей, кто он и чего хочет.
— Я буду в Симферополе послезавтра, — говорил он. — У меня там дела, но, думаю, время для встречи с вами у меня найдется.
Никаких дел у Портнова в Симферополе не было, однако он здраво рассудил, что возвеличивать Ренату в ее собственных глазах и говорить, что летит только ради встречи с ней, не стоит. Куда как лучше сыграть роль этакого занятого матерого продюсера, который легко разъезжает по стране, для которого перелет в тысячу верст — не проблема и который между делом может уделить пять минут своего драгоценного времени молодой артистке. Ничего не обещая, разумеется.
Он нашел Ренату по адресу, который по электронной почте прислал ему Беленький, позвонил в звонок. Дом был старый, подъезд грязный, в нем, словно в московских или питерских трущобах, воняло мочой и какой-то гнилью. И дверь, перед которой стоял Портнов, была далеко не первой молодости.
«Только без секса, — повторил для себя Портнов, словно заклинание, одно из правил, которые сам для себя выработал. — С артистами никаких личных отношений».
Дверь открыла высокая, очень худая угловатая девушка в яркой красной рубашке, белых джинсах и почему-то тупоносых тяжелых ботинках. Глаза хозяйки — Портнов тут же решил, что это и есть та самая Рената, — прятались за зеркальными стеклами темных очков.
— Здравствуйте. Вы…
— Портнов, — представился Алексей Павлович. — Можно войти?
— Пожалуйста, — с легким южным акцентом сказала Рената.
«От этого тоже надо будет избавляться, — подумал начинающий продюсер. — Не надо нам хохляцкой мовы. Голос должен быть нейтральным».
Пока они шли по темному коридору на кухню, Портнов начал серьезно сомневаться в справедливости своего первого правила, запрещающего секс с артистами.
«Может быть, наоборот, взять ее, приблизить к себе… Веревки вить?… Хотя кто из кого еще будет вить — это большой вопрос».
Рената вполне умело и целенаправленно пользовалась всем арсеналом средств, который имеется у женщин для того, чтобы, случись такая надобность, соблазнить нужного мужчину. Может быть, и не довести сразу до постели, но, во всяком случае, «посадить клиента на крючок».
Она все делала правильно. И поворачивалась к Портнову, вставая в нужном ракурсе, и задевала его острой, торчащей вперед грудью, и касалась невзначай бедром, и заглядывала многозначительно в глаза, чему вовсе не мешали темные очки, и приоткрывала рот, показывая кончик языка, — все это как бы невзначай, но с совершенно ясной целью.
Однако Рената не учитывала, что имеет дело с Портновым — искушенным, прожженным гастролером, повидавшим и поимевшим на своем веку бесчисленное количество женщин, с «тертым калачом» московской светской тусовки, знающим наизусть все эти женские штучки и откровенно от них скучающим.
Он «расколол» Ренату сразу, и ничего, кроме улыбки, все ее старания у Леши не вызывали. Она же, по своей провинциальной наивности и, кажется, благодаря алкоголю, употребленному для храбрости незадолго до прихода Портнова, не замечала, что гость только ухмыляется, глядя на ее старания.
Напротив, ей казалось, что она уже близка к цели, что этот столичный господин сейчас растает, растечется по линолеуму кухни и его можно будет начать доить до тех пор, пока в нем останется хоть капля чего-нибудь полезного для Ренаты.
— Ну что, — сказал Леша, присаживаясь на колченогий табурет. — Расскажи, что ты думаешь, как живешь и чего, вообще, хочешь от жизни. Кстати, как вы сделали эту запись? У тебя студия есть?
— Ни фига тут нет, никаких студий. Это мы мотались в Сибирь с ребятами, там нас друзья записали. Клево получилось, правда?
— Ничего. Слушать можно.
— А что вы хотите мне предложить? — спросила Рената.
«Ишь ты, напористая какая!»
— Предложить? Я? Сначала я хочу узнать, что ты можешь предложить. На кассете три песни. Это твои?
— Мои. Там же написано.
— Ну да. Конечно.
Портнов хотел было ввернуть старую поговорку о том, что, дескать, на сарае «хуй» написано, а внутри дрова лежат, но решил с фамильярностями не торопиться. Эта барышня, кажется, только того и ждала.
— А еще у тебя есть песни?
— Да у меня на два альбома. Если не на три. А вы что хотите предложить?
— Что предложить? Кофе есть у тебя?
— Кофе нет. Только чай.
— Давай.
Пока Рената заваривала чай и продолжала вилять задом прямо под носом у гостя, Портнов думал о том, что вилять-то она, конечно, виляет, а вот если дойдет до дела, если он проявит инициативу, эта провинциальная барышня пойдет в отказ. Видел он таких, видел много и в разных ситуациях, и подобный разворот событий был бы для этой девушки вполне, по его мнению, закономерным.
«Нет, отставить, — решил он окончательно. — Если дело пойдет, никуда она от меня не убежит. А сейчас лучше не заострять отношения. Собственно, и отношений-то никаких еще нет».
— Значит, ты хочешь знать, с чем я приехал?
— Конечно.
— Хочешь в Москву перебраться?
— Совсем?
— Да, совсем.
— Ну-у…
— Что, тебе тут нравится больше? Ресторан твой, да?
— Нет. Мне тут не нравится. Только что я в Москве буду делать?
«Какая осмотрительность, — язвительно подумал Портнов. — Сама спит и видит, как бы ей в столицу слинять, а передо мной выдрючивается».
— Что делать? Для начала записать альбом. Потом его продать. Получить деньги. И начать работать. Для чего-то ты прислала эту свою кассету на радио?
— Да. Прислала. Так, на всякий случай… Вдруг передадут. Приятно…
— Слушай, хватит валять дурака! — Портнов почувствовал, что взял верный тон. Стоило ему заговорить резко, как с Ренаты, словно пыль, слетела вся ее наглость, не проявляющаяся внешне, но отчетливо видная опытному глазу. Девушка как-то сникла, даже, кажется, стала ниже ростом. — Хватит комедию тут мне разыгрывать. У меня времени нет. Я тебе предлагаю следующее. Ты едешь в Москву. Живешь пока что у меня. — Рената блеснула глазами, но Портнов спокойно продолжил: — Мы с женой потеснимся. У меня есть одна свободная комната. Пишем альбом у меня в студии. Это будет демо. Студия у меня домашняя, непрофессиональная, но запись сделаем получше, чем твои сибиряки. Дальше я раскручиваю песню…
— Какую?
— "Самолет". Одной достаточно. Если песня покатит, мы с тобой подписываем контракт и начинаем плотную работу. Если не покатит, я тебе оплачиваю все расходы, и ты свободна. Хочешь — оставайся в Москве. Хочешь — езжай домой. Устраивает такой расклад?
— У меня же работа тут…
Рената сняла очки и взглянула на Портнова. Хитринку, мерцающую в зеленых, узких, восточного разреза глазах, не заметил бы только слепой.
— И что? — спросил Портнов.
— Мне договариваться надо… И потом, я бы тут за это время хорошие бабки заработала. А так — неизвестно что будет. Запишем, а вы скажете — «не катит». И чего? Расходы-то вы оплатите, а работу я потеряю…
Портнов сунул руку в карман и вытащил заранее отложенную тысячу долларов.
— Это тебе задаток. Компенсация твоего, так сказать, простоя на работе… Устраивает? Или ты в своем кабаке больше зашибаешь?
Рената взяла десять сотенных купюр, рассмотрела каждую отдельно, хотела было сунуть деньги в карман, но Портнов остановил ее руку, прижав ее своей ладонью к столу.
— Стоп, стоп, стоп. Так дела не делают.
— А?… Что?…
Леша потом долго думал, чего же вдруг испугалась эта святая простота. Скорее всего, того, что московский продюсер за эту тысячу долларов немедленно потащит провинциальную певицу в постель. «Вот дура-то, господи, прости!»
— Подожди. Да не бойся ты, ей-богу!
— Я и не боюсь.
— Подпиши расписку. Я не благотворительностью тут занимаюсь, это деньги фирмы. И мы их считаем. На ветер не выбрасываем.
Он вытащил из папки заранее отпечатанную на лазерном принтере расписку.
— Паспортные данные. Все как полагается. Давай пиши. Так, так… Хорошо. Теперь бери деньги, пользуйся. Сразу их тратить не рекомендую. В Москве получишь уже суточные, и не такие. На жизнь, конечно, хватит, но шиковать пока что не придется.
— Да ладно, я чего, я ничего…
— Паспорт дай мне.
— Зачем?
Рената пугливо махнула ресницами. Ресницы были жидкие, почти невидимые. И вообще, лицо девушки при ближайшем рассмотрении оказалось каким-то сереньким, невыразительным. До определения «красавица» от него было так же далеко, как от Симферополя до Чикаго.
«Нужно будет что-нибудь придумывать. В таком виде ей нельзя выступать на сцене».
— Билет тебе куплю. До Москвы. Когда можешь вылететь?
— Вылететь? А вы когда?
— Я сегодня вечером.
— А можно с вами?
— Прямо так — сразу? А родители, работа?
— Если вы билет купите, я все успею… Всех предупрежу… Да, а музыканты-то?
Рената хлопнула себя по бедрам совершенно по-бабьи, словно хотела крикнуть: «Господи, а молоко-то у меня убежало!»
— Пока мне нужна только ты. С музыкантами разберемся. Ну, что?
— Сегодня… Да, я с вами… Можно? А?
Ее взгляд вдруг еще раз изменился. Теперь она смотрела на Портнова, как ребенок, выпрашивающий у родителей понравившуюся игрушку. Беззащитный, наивный, очень хороший такой взгляд.
— Можно. Все, я поехал в кассы. Где встретимся?
— Так где скажете…
— Я за тобой заеду. Через два часа. Управишься?
— Да! Да, конечно… Я буду ждать. Да, я все успею…
— Ну, что? Молчите? Спокойной ночи, господа журналисты! Приятных снов. Если вопросов больше нет, то я пошла!
Не дожидаясь ответа, Рената встала и, перешагнув через колени сидевшего рядом Портнова, вышла через боковую дверь в служебные помещения клуба.
Алексей Павлович кашлянул, сказал бесцветным голосом: «Спасибо всем, пресс-конференция окончена», — и последовал туда же, надеясь, что Рената не свалит немедленно из клуба черным ходом.
Она ждала его в одной из артистических гримерок.
— Ну, Леша, блин, что за херня? Опять ехать с этими уродами?
— Рената, другого выхода нет. Твои парни не потянут, это же ясно. Серьезный тур, неужели не понятно? Ты ведь сама музыкант, елки зеленые. Неужели не понимаешь, что они не тянут? Ты же круче их на голову. Тебе нужен нормальный профессиональный аккомпанемент.
