Текст книги "Фирма"
сообщить о нарушении
Текущая страница: 30 (всего у книги 45 страниц)
— Что — видишь? Да, комсоргом факультета… Потом работал в молодежном центре… По культуре… Концерты устраивал всяким-разным… Дискотеки делали… На юг катались с дискотеками… Вот время было! Дикое совершенно! Это же представить себе надо — с дискотекой на юг, как на гастроли! Уму непостижимо!
— Короче, все ясно. Был ты, Митенька, нормальным совком. И денег тебе всегда не хватало. А теперь они на тебя рухнули.
— Ну, прямо — «рухнули»! Можно подумать, с неба упали. Я знаешь как горбатился? Чтобы хоть что-то себе сделать. Чтобы хоть какой-то капитал нажить. Минимальный. Да и то, весь мой капитал, по сравнению с деньгами хорошего, но среднего бандюка, — пыль…
— Можешь не объяснять, — сказала Грета. — Уж я-то знаю, как деньги зарабатываются. На своей, извини, жопе знаю.
— Это ты меня извини, Греточка, что я об этом… Конечно, ты тоже пашешь как лось… Или как конь? Не важно. Так ты думаешь, это у меня просто с непривычки? Такой, типа, плебейский синдром? Подсознательный страх перед ограблением?
— Конечно, — ответила Грета. — У тебя еще в легкой форме. Я знаешь каких видела бизнесменов? Трясутся, как студень. Вроде здоровые мужики, ладные, возраст ломовой, самая жизнь — лет по тридцать пять, бугаи натуральные. А дрожат хуже баб. И бандиты есть — тоже с проблемами. Они, правда, не трясутся, но на неврозе диком. Чуть что — за пушку хватаются, наркотой себя глушат до полного опупения. Так что ты, милый, не одинок. И, повторяю, у тебя, Митенька, очень легкая стадия. Начальная. Ты на этом не зарубайся, пусть все будет так, как будет. От судьбы не уйдешь.
— Оптимистично, — усмехнулся Митя.
После этого разговора он стал чувствовать себя немного спокойнее. Однако алкогольную дозу не снизил.
В баре появился Моня. Он шел между столиками, пристально вглядываясь близорукими глазами в лица посетителей.
— Моня! — крикнул Матвеев. — Иди сюда.
— А, здорово!
Моня опустился на стул напротив Матвеева и, взяв пустую рюмку, плеснул себе коньяка.
— Ну? — спросил Митя, глядя на красное, потное лицо своего подчиненного.
— Можно еще? — спросил Моня.
— Давай. Чего это ты такой нервный?
— Погоди.
Моня одним глотком осушил еще одну рюмку и поморщился, словно пил не приличный напиток, а неведомо где и как изготовленную «ларечную» водку.
«Однако пацан в бухле ни фига не понимает, — подумал Митя. — Коньяк — сорок баксов за бутылку. А он жрет, как сивуху. Плебей».
— Ну что, оклемался?
— Фу, — выдохнул Моня. — Теперь отпустило.
— Что с тобой стряслось? Ты с Эльвирой-то встретился?
— Встретился. Знаешь, Митя, затрахала она меня по полной программе.
— В каком смысле?
— В фигуральном. Не волнуйся, только в фигуральном. До реального траха дело не дошло.
— А чего так? Она телка ничего себе. Я бы ей вдул. С большим даже удовольствием.
— Так вдуй, — ответил Моня. — Пожалуйста. Только сначала она тебя морально так затрахает, что, боюсь, у тебя ничего не получится. Не встанет уже, после общения.
— Так что же? Подписала она?
— Подписала. Всю душу из меня вымотала.
— Сколько ты ей дал?
— Все три тонны.
— Зря.
— Ага. Ты бы с ней поговорил. Она тебя на всю десятку раскрутила бы. Я ей уже говорю — все, три штуки. Хочешь — бери и подписывай договор, не хочешь — до свидания. Взяла. И подписала.
— Значит, все? Теперь ты их директор?
— Да, директор. Только смотри, Митя, на твою ответственность.
— Что? — Митя поднял глаза на новоиспеченного директора группы «Вечерние совы». — Что ты имеешь в виду?
— Если москвичи наедут, сам будешь разбираться.
— Какие еще москвичи?
— Как это — какие? У них же с Вавиловым контракт заключен.
— С Вавиловым? У Эльвиры?
— Ну да. Я думал, ты знаешь.
— А что за контракт?
— На самом деле туфта. Купили у них альбом. О концертной деятельности там ничего нет.
— Альбом, значит…
— Ну да. «ВВВ» сейчас все метет. У них денег много, вот они и скупают группы на перспективу. Пусть лежат, типа. Для них тонна баксов — не деньги.
— Не понял. Они что, купили альбом за тонну?
— Да. Причем Эльвира еще даже не получила денег. Там, в Москве, сидит такая Вика — их первый директор. Первый директор «Сов», я имею в виду. Сидит и ждет, когда ей «ВВВ» тысячу долларов отсыплет.
— Ясно… А что Эльвира?
— Я ей говорю — посылай на хуй это «ВВВ», работай с нами. Мы тебе и денег дадим вперед, и концерты устроим.
— А она?
— А она полночи меня пытала, сколько я ей денег дам и за что. В общем, договор подписала. Я ей объяснил так: сегодня играют концерт — гонорар пятьсот баксов. За то, что она пошлет к черту «ВВВ», — тонну. И тонна пятьсот — аванс за предстоящие концерты, которые мы им устроим. Все права на группу, на название они передают «Норду» в лице продюсера Дмитрия Матвеева и старшего администратора Игоря Монина. То есть тебя и меня.
— Еще что?
— Остальное я ей на словах наобещал. Клип, раскрутка, радио, видео, шмидео. В общем, все как обычно. Полный набор.
— Ладно. С «ВВВ» я сам разберусь. Мастер-тейп альбома где?
— В Москве. Но копия есть у Эльвиры.
— Не забрал?
— Нет.
— Забери. Сами выпустим. Пусть срочно звонит в Москву и говорит, чтобы эта Вика никаких денег там не брала и немедленно ехала в Питер. Контракт контрактом, но пока они денег не получили, еще можно задний ход дать.
— А если уже получили?
— Пусть отдаст назад. Чем быстрее, тем лучше.
— Ладно, сделаю.
— И последнее. Не дай сегодня слабину на концерте.
— В каком смысле?
— Увидишь. Говорю тебе — не дай слабину. Стой на том, что ты директор, и точка. Все дела пусть ведут с тобой.
— Я не понял, Митя, какие дела? Что там, на этом концерте, наезды будут, что ли?
— Моня, у тебя есть возможность показать себя как профессионала. Я в тебя верю. Поезжай на концерт и ничего не бойся. Понял? Вообще ничего. Если что, мы тебя прикроем.
— Хорошие дела…
— Не ссы, Моня. Прорвемся. Ты меня понял?
— Надеюсь, что понял. Ладно, пока. Завтра позвоню.
Про две с половиной тысячи долларов Эльвира решила пока не говорить подругам. Она взяла с собой пятьсот, решив честно поделить их на три части. Участие в «Совах» Вики, которая все еще сидела в Москве и, по предположениям Эльвиры, трахалась там с работниками «ВВВ», было теперь под большим вопросом. Моня наобещал золотые горы и, главное, брал на себя абсолютно все административные функции, так что Вика и вправду, кажется, была уже не нужна. Ну, подруга, положим, она хорошая, однако хороший человек — это не профессия. А как администратор Моня на порядок круче, да и деньги живые дает сразу.
— Девчонки, сегодня у нас ответственный день, — сказала Эльвира Люде и Нинке, когда они паковали костюмы и инструменты. — Есть у меня думка, что аудитория будет очень специальная. Не обращайте внимания. Играем спокойно. Артист должен работать одинаково ответственно для любой публики.
— Ты меня учишь, как артист должен работать? — спросила Людка. — Я знаешь сколько концертов отпахала на всяких полевых станах? С институтскими халтурами — где только не играли. Один раз даже в горячем цеху, в обеденный перерыв.
— Денежку-то платят? — спросила более прагматичная Нинка.
— Ха! — Эльвира открыла ящик письменного стола, достала приготовленные деньги и вручила подругам по две бумажки — по сто и по пятьдесят долларов.
— Круто! — Людка сунула деньги в кошелек. — Каждый день бы так, а, девчонки? Мне как раз сейчас бабки нужны — просто смерть!
— А что за публика? — спросила Нинка. — Бандюганы, что ли?
— Ага, — ответила Эльвира как можно более равнодушным тоном. Нинка-то тертый калач, а вот Людмила, мамина дочка, может замандражировать.
— Серьезно? — Людка отставила в сторону сумку, в которую складывала вещи. — Девочки, я как-то это…
— Что, боишься?
— Ну, в общем, девичья честь меня не очень беспокоит, а вот общее состояние здоровья как-то не хотелось бы подвергать…
— Думаешь, побьют? — усмехнувшись, перебила ее Эльвира.
— Ну, побить-то не побьют, я надеюсь, а…
— "А" будет только по желанию. С нами едет наш новый директор.
— То есть? — в один голос воскликнули Люда и Нинка. — А Вика?
— Девчонки! Давайте сегодня попробуем с новым человеком. Видите, как покатило сразу… Ладно, скажу вам все. Хотела после концерта, но если вы сомневаетесь…
Эльвира достала деньги — все две с половиной тысячи — и положила на стол.
— Вот.
— Что это? — Нинка взяла пачку стодолларовых купюр, быстро пересчитала, положила на место. — Две с половиной штуки. Это откуда, Эля, а?
— Просто не хотела вас волновать перед концертом. Я подписала новый контракт. А это — аванс.
— Контракт? А Вика?
— Девчонки, ну вот, начинается. Я же говорила — давайте потом…
— Да ладно, тут все взрослые. Мы профессионалы, Эля. Работа есть работа. За нас не волнуйся. Лучше поясни, что за контракт.
Людка села на корточки перед Элей и заглянула ей в глаза.
— Думаешь, я кручу? — спросила Эльвира. — Недоговариваю?
— Нет, что ты…
— Вот и славно. Понимаете, девчонки, как писал О.Генри, «Боливар не выдержит двоих». Думаю, если все пойдет нормально, мы с Викой останемся подругами. Но бизнес есть бизнес. Такие уж правила. Или работать серьезно, или в дочки-матери играть.
— Ладно, с Викой разберемся, когда она приедет, — рассудительно сказала Нинка. — Ты скажи вот про это. — Она кивнула на деньги.
— Повторяю, я получила аванс. Контракт со мной подписал Моня.
— Моня?! — Люда вскочила. — Круто! Он классный парень!
— Классный. Да, — медленно произнесла Нинка.
Эльвира посмотрела на нее.
— Слушайте. Давайте договоримся. Раз и навсегда. Вы думаете примерно так: раз я подписываю договор без вашего ведома, то в один прекрасный день могу и вас кинуть, как мы сейчас Вику. Правильно?
Нина кивнула.
— Нет, девчонки. Мы вместе начали, вместе и останемся. Я отвечаю за базар. И больше мы эту тему не обсуждаем. В контракте написано, что основной состав группы — трое музыкантов, то есть мы. В зависимости от обстоятельств состав может расширяться, однако трое остаются неизменными. Все. Вопрос снят.
Нинка хотела что-то сказать, но тут раздался звонок в дверь — требовательный и длинный, как звонят люди, знающие, что их визит чрезвычайно важен.
— Ох ты, е-мое! — воскликнула Эльвира. — Это Моня. Девчонки, едем. Моня сказал, что транспорт обеспечит в оба конца.
— Круто! — улыбнулась Людка. — А далеко ехать-то?
— В Московский район.
— Там клуб, что ли?
— Ну, типа того. Можно сказать, что клуб.
4
Митя долго не понимал, что с ним происходит. Он постоянно думал о Стадниковой и вдруг осознал, что ревнует ее к Гольцману. По-настоящему. До какого-то сумасшествия.
В свое время — давным-давно, как казалось Мите, — он решил, что периоды влюбленности, этого неопределенного, но чрезвычайно сильного и вредного для работы состояния, у него закончились. По мнению Мити, влюбляться можно было лет до тридцати. После этой черты мужчина должен забыть о всяких глупостях и заниматься делом. Не влюбленность ведь делает мужчину мужчиной, а дело, которому он служит, которое делает хорошо и за которое получает хорошее вознаграждение. Как моральное, так и материальное.
Митя Матвеев, как любой человек, переживал целую серию влюбленностей — в школе, потом в институте, в стройотряде, на юге… Когда ему стукнуло тридцать и он начал делать первые шаги по лестнице благосостояния и достатка, когда начал планомерно заниматься бизнесом, Матвеев решил, что с романтическими увлечениями покончено — и по причине возраста, и по причине рода деятельности. На влюбленности просто не было ни сил, ни времени.
Да и какие могли быть влюбленности, если все свои естественные, биологические желания Митя мог легко удовлетворить с такими красотками, о которых большинство российских мужиков могут только мечтать. И не просто с красотками, а с высокими профессионалками своего дела, умеющими и знающими все и способными растормошить самого хилого в сексуальном смысле мужичка. Между тем Митя хиляком не был, через знакомых хозяев агентств, специализирующихся на обеспечении ночного досуга клиентов, он заказывал, как правило, двух девушек на ночь, а иногда и трех. И был очень доволен этой стороной своей жизни.
А совсем недавно все изменилось. Незаметно, без каких-либо предварительных симптомов и звоночков, подползла и завладела всем его существом болезнь, против которой, как ему казалось, у него много лет назад выработался устойчивый иммунитет.
…Митя ехал на своем «Опеле» за «Мерседесом» Гольцмана и с ужасом понимал, что его слежка даст именно тот результат, которого он опасался больше всего.
Как и предполагал Митя, машина Гольцана остановилась возле дома, где теперь жила Стадникова.
Борис Дмитриевич шагнул на тротуар, что-то сказал шоферу и скрылся в подъезде.
Митя вошел во двор и, сев на лавочку в небольшом скверике, принялся наблюдать за окнами квартиры, в которой сейчас находились Ольга и Гольцман.
«Что ему надо, старому козлу? — думал Митя, куря одну сигарету за другой. — А ей-то, ей на что сдался этот урод? Что она в нем нашла?»
Свет в квартире Стадниковой не выключался, но для Мити это было еще болезненнее, чем если бы он дождался кинематографического момента, когда окна любимой вдруг погружаются в темноту и герой вместе со зрителями понимает, что теперь любимая падает в постель с удачливым соперником. Недвусмысленный и незамысловатый режиссерский ход.
«Она любит, гадина, при свете трахаться… — Митя сплюнул. — Ну, как же так? Как же так? Ведь тогда, на кухне… и потом, всю ночь… что она мне говорила? Любимый мой, говорила. Единственный мой, родной мой, говорила. Это же не галлюцинации…»
Митя хотел спать, ему нужно было ехать домой, срочно связываться с Москвой, Рябой ждал его звонков, но Митя продолжал сидеть на лавочке, не в силах отвести глаза от окон Стадниковой.
Гольцман, кажется, не собирался уходить.
Матвеев встал, пересек двор, вошел в подъезд, помедлив, поднялся по лестнице и остановился возле двери в квартиру Ольги.
Закурил новую сигарету.
Зачем он здесь? Если сейчас откроется дверь и Борис Дмитриевич выйдет на лестницу — что он ему скажет? Или если выйдет Ольга? Что говорить? Как себя вести?
Митя щелчком отправил окурок вниз по лестнице и прижался ухом к двери.
В квартире звучала тихая музыка, потом он услышал женский голос. Ольга. Тяжелый, монотонный бубнеж. Гольцман. Снова Ольга. Смеется.
«Сука! Блядь… Недавно мужа похоронила… С ним, с Матвеевым, трахалась так, что едва весь дом не разнесла. А теперь с этим старым пердуном якшается. Что Гольцману от нее надо? Ну, разводиться он собрался, это все знают. Так что, новую жену решил завести? Закодировал Стадникову. Не сам, конечно, но инициатива-то его. Теперь она не пьет. Выглядеть стала — просто куколка. Сволочи… Какие сволочи!»
Митя глубоко вздохнул. Единственное, чего ему сейчас хотелось, — это ворваться в квартиру и как следует дать по роже Борису Дмитриевичу. Потом — ногой по яйцам. Размазать по полу, бить, пинать, втоптать в паркет. Гад, все ему мало! Гребет деньги лопатой. Сосет из всех, артистам не платит, всех динамит, теперь вот на городской уровень вышел, в мэрии сидит, переливает из бюджета в свои бездонные закрома. Солит он их, что ли, эти деньги гребаные? К губернатору в гости ездит, не просто на прием, а домой, запросто… На охоту вместе мотались, он еще Мите хвастался. Сволочь!
Матвеев заставил себя отойти от двери и начал спускаться по лестнице.
А Ольга-то, Ольга! Тоже хороша! Что она в нем, в Гольцмане, нашла? Выходит, кроме денег, ей ничего не нужно?
«Надо с ней поговорить, — думал Митя, садясь в свою машину. — Надо поговорить. Все выяснить наконец. А то — чушь какая-то, я, взрослый человек, как пацан, под окнами торчу… Пусть скажет — будет она со мной или нет… Я ей так прямо и предложу. Я холостой. Есть квартира, машина. Бабки, слава богу, пошли. Совершенно независимый человек. Что ей со старым евреем топтаться? Стыдно же. Выйдут в люди — журналисты сразу обсасывать начнут. А со мной другое дело… И ведь сама, сама говорила — Митя, Митя, дорогой…»
Матвеев ехал по ночному городу и все время возвращался к мысли, что все дело, конечно же, в деньгах.
