Текст книги "Фирма"

Автор книги: Алексей Рыбин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 38 (всего у книги 45 страниц)

— Костя, — сказал он, когда в дверях бесшумно возник невысокого роста человек в скромном костюме, меньше всего похожий на предводителя мордоворотов, охраняющих вход в заведение. — Мы сейчас отъедем… Что там с машинами? — Джип ваш на стоянке… Подогнать ко входу? — Да, пожалуйста… — Водитель?… — Нет. Я сам за руль сяду. — Да? В голосе начальника охраны послышалась растерянность. — Костя, я сказал! — Может быть, сопровождение?… — Ничего не надо. Тут рядом. Роман посмотрел на Ваганяна: — Недалеко ведь? — Совсем близко, — сказал Артур. — Вот видишь! И потом — время-то какое. Улицы пустые. — Когда это было, чтобы в Москве улицы пустые были? Только при советской власти разве что. — Ладно, Костян, не ной, пожалуйста. Не строй из себя няньку. Тебе не идет. Костя пожал плечами: — Как скажете. — Вот так-то лучше, — улыбнулся Роман. — Курнуть хочешь? — Я на работе, — со вздохом ответил Костя. — Ну ладно. Тогда давай машину ко входу… А твоя тачка где? — спросил он у Артура. — На стоянке. Где ж еще? — Поедем на моей. Свою оставь. Костя, посмотришь, чтобы там все было в порядке. — Что за машина? — "БМВ", серая, — сказал Артур. — А-а, видел. Хорошо, проследим. — Ну, двинули? Роман пружинисто, как ему показалось, поднялся с кресла и чуть не упал на стол. Его повело в сторону, он несколько раз мелко переступил, таща за собой кресло, наконец обрел равновесие и рассмеялся. — Хо-ро-шо-о-о! Чувствую, что отдыхаю. В кои-то веки! — Ну-ну. — Стоявшй в дверях Костя покачал головой. — Может быть, все-таки шофера дать? У меня там Игореха сидит, груши околачивает… — Не надо, я сказал. На крайняк вот Артур порулит. Порулишь? — Да доедем, не ссы, — ответил Ваганян, взгляд которого рассеянно блуждал по комнате. Александр Михайлович Рябой сидел в приемной Вавилова уже сорок минут. «Как все меняется. Заматерел Владимир Владимирович, заматерел. Раньше-то вместе бухали. Пиво с утра пили, тряслись вместе в бодуне… А теперь смотри-ка, маринует в приемной, гад… Ну ничего. Отольются кошке мышкины слезки». Впрочем, эти слова Шурик произносил про себя благодушно, без злости. Кто, как не он, мог понять, что и впрямь занят Вавилов, что не из понта дурацкого держит его в приемной, что старый знакомый взвалил на себя хоть и посильную, как показывала жизнь, но все же очень тяжелую ношу. Дверь кабинета открылась. Секретарша, сидящая за длинным барьером, встрепенулась, как-то мгновенно подобралась и нацепила на лицо деловое выражение. В приемной появился сам Владимир Владимирович в сопровождении Якунина и каких-то молодых, не известных Шурику людей. «Сколько тут все время этих молодых, — подумал Шурик. — Кто из них хотя бы через год будет еще работать? Идут сплошным потоком, из сотни остается один. Остальные — урвут свою тысячу баксов, и в кусты. Как только Вовка их терпит, не понимаю. Я бы всех погнал поганой метлой. Они же не нужны ему, реальной работы никто из них не делает. Только языками чешут и деньги клянчат». — Все, все, все, — донесся до него голос Вавилова. — Разговор окончен. Валерий Сергеевич, займись с ними. — Но, Владимир Владимирович, мы же вам не до конца рассказали… — Все дальнейшие переговоры с господином Якуниным. Все, все, до свидания. Вавилов повернул голову, осматривая приемную, и заметил Шурика. — О! — воскликнул Владимир Владимирович. Рябому показалось, что радость в этом возгласе была вполне искренняя. — Кого я вижу! Ты чего тут сидишь? — Да вот, — Шурик кивнул на секретаршу, — приказано ждать, пока ты освободишься. Пока время найдешь для старого кореша… Вавилов погрозил секретарше пальцем: — Эх, Юля, Юля… Перестраховщица ты. — Извините, Владимир Владимирович, — быстро ответила секретарша. — Я не знала, что… — Ничего, ничего, все в порядке, — вмешался Шурик. — У меня время есть. — Юлечка, чаю нам сделай. И закусить, — сказал Вавилов, беря Рябого под локоток и увлекая в кабинет. — Ну, здорово, старый! — Когда дверь, отделяющая резиденцию Вавилова от всего остального мира, мягко захлопнулась, он обнял питерского дружка, прижал к своей широкой груди, похлопал по спине. — Как сам-то? — Нормально, — ответил Шурик. — А ты, я смотрю, совсем зашиваешься? — Да ладно, работа идет, все нормально… Дел, Шурик, до черта, если честно. Сами ничего не могут, приходится мне в каждую дыру лезть. С каждой ерундой ко мне бегут — Владимир Владимирович, рассуди, царь, рассуди, блядь, государь… Устаю, Шурик. — Что же команду себе не соберешь толковую? — Команду? Не соберу. Не хочу. — Сам работаешь? Один? Без ансамбля? — Точно так. А твои-то как дела? Чем занимаешься? — Ты чего, Вова? Не знаешь, чем я занимаюсь? — Ну, я имею в виду, все с «Нордом»? С Гольцманом то есть? — С ним. — И как успехи? — Успешно. Шурик смотрел на старого знакомого и думал — придуривается тот или на самом деле так замотан своими проектами, что не ведает о происходящем за пределами Москвы. Да нет, не может быть. Только интересно, знает ли он о Шурике столько же, сколько Шурик о нем? Вавилов уселся на диван и пригласил Рябого присоединиться к нему. Юля, бесшумно появившаяся в кабинете, уже поставила на круглый деревянный столик, покрытый затейливой резьбой, поднос с чайными чашками, бутербродами, шоколадными конфетами, дольками лимона, сахарницей. — Хорошо ты тут обосновался. Крепко, — сказал Рябой. — Я, вообще-то, по делу к тебе. — Да уж догадываюсь. В наши годы, Рябой, без дела уже редко кто заходит. А жаль, скажи? Раньше-то просто — общались в свое удовольствие. А теперь даже ты — только по делу. Раз в пять лет. Ну, говори, что там у тебя случилось. Помощь нужна? — Да нет, нас от бед бог миловал. — Тогда давай по делу. — По делу… Дело-то выеденного яйца не стоит. — Ну не тяни, не тяни. Времени мало. — Вавилов взглянул на часы. — Если хочешь, кстати, сегодня вечерком можно встретиться. Посидим, покушаем. Поговорим обо всем, что там у тебя. Я, знаешь, к Кудрявцеву собираюсь, в «Перспективу». Не был там еще? — Был, отчего же. — Ну да ты везде был. Странный вопрос. Конечно. Я и забыл, что это твоя специфика — все самому просекать. — На том стоим. — Так что, поедешь? Мне надо с Романом встретиться. Так получается, что мы с ним большей частью заочно дела ведем. А у него все-таки мои артисты работают. Надо побеседовать. Ты-то его знаешь? — Отлично знаю. Сто лет уже как. — Так давай! Вина попьем, отдохнем… А? — Нет, занят я, Володя. Слушай, я ведь насчет артистов как раз. Дело на пять минут. — Ну, говори. Не тяни за яйца… — Мы тут через месяц-другой один фест делаем в Питере… — Фестиваль? Почему не знаю? — Вот и узнал. Короче, дашь артистов своих? Мне нужны несколько имен, которые с тобой на контракте. С гонорарами, сам знаешь, я не кидаю, все в предоплате. — Господи, да о чем ты говоришь! Гонорары… Что за фестиваль-то? — Памяти Лекова. Тоже мой дружок был, между прочим. Для меня это как бы дело чести такой концерт сделать. — Ладно, ладно. Ты мне про честь и совесть тут не заливай. Знаю я все про честь и совесть. Нет, Шурик, не могу. И тебе не советую этим заниматься. Попадешь в глупое положение. — Почему? — Рябой наивно поднял брови. — Мой тебе совет, — не ответив на вопрос, продолжал Вавилов. — Если ты еще не начал кампанию, ну, рекламу там и все такое, снимай свой фестиваль нахрен. Мы этой темой занимаемся, у нас ровно через два месяца будет презентация. Масштаб — сам можешь себе представить. «Лужники» заряжаем. Со всеми прибамбасами. Все звезды будут. Такой, знаешь, молодежный праздник. Игры, шутки, шарады. Как летом «Московский комсомолец» делает. Вот и мы на свой лад расстараемся. У нас диск выходит, даже два. Один — ремиксы на песни этого Лекова, какие-то его домашние записи… Московские концерты, что ли, нашли… Один деятель объявился, принес кассету, сейчас в студии сидит, заканчивает работу. И второй — все наши звезды поют его песни. Ну, старые. Все это уже на выходе. Мы уже кучу бабок вбухали в проект, так что, Шура, не советую. Артистов я тебе, конечно, не дам. Если на что другое — пожалуйста, можно разговаривать. А на это — что же, я себе концерт ломать буду? Не могу, Шура, извини. Лучше ты к нам своих подтягивай. Хотя у меня половина твоих уже тоже куплена… Молодежь ваша питерская к нам бежит. — Это я знаю, — печально покачал головой Рябой. — Это нам известно. — Ну, тем более. Все, сняли тему? — спросил Вавилов и улыбнулся. — Да не расстраивайся ты так, Александр Михайлович! Что ты? На тебе лица прямо нет. — На мне уже давно лица нет, — ответил Рябой. — Ни прямо, ни криво. Извини… У Шурика в кармане запиликал мобильник. Рябой вытащил его, поднес к уху, и Вавилова поразило, с какой скоростью изменилось выражение лица питерского гостя. Шурик мгновенно побледнел, уголки губ опустились вниз, глаза прищурились. За долгие годы жизни в отечественном бизнесе Вавилов развил в себе интуицию и полагался на нее больше, чем на советы квалифицированных консультантов. Проснулась она и сейчас. Глядя на Шурика, Вавилов понял, что неприятное известие — а другого с таким лицом выслушивать нельзя — касается и его, сейчас Рябой отключит трубку и ошарашит какой-нибудь гадостью. Шурик кашлянул, сказал: «Спасибо, я все понял», — отключил связь и медленно, слишком медленно стал засовывать телефон во внутренний карман своего серенького мятого пиджака. — Что случилось? — спросил Вавилов. Шурик посмотрел на него, пожевал губами. — А, ну да, ты же еще не знаешь… — Он словно забыл о деловой беседе, которую они только что вели. — Тебе сейчас позвонят… — Кто? Кто позвонит? Шура, не валяй… Телефон, стоявший на столе перед Вавиловым, разразился громкой трелью. Одновременно с этим запел и мобильник Владимира Владимировича. Мало того, мягко отворилась дверь, и в образовавшуюся щель просунула голову секретарша Юля — видимо, она боялась войти в кабинет без звонка, но сообщение, которое ей необходимо было передать шефу, требовало немедленного озвучивания. Мрачно глядя на секретаршу, уже открывавшую рот, чтобы сказать первое слово, Вавилов взял трубку. Владимиру Владимировичу было совершенно ясно, что ничего хорошего он не услышит. Приехав домой, Артур решил, что ложиться спать уже нет никакого смысла. Только во вред пойдет, если сейчас уснуть и встать через три часа по звонку будильника — с опухшим лицом, раскалывающейся от боли головой и слипающимися глазами. Работы сегодня предстояло много, и в таком состоянии проделывать ее было бы весьма затруднительно. Ваганян постоял под контрастным душем, выпил несколько чашек крепчайшего, густого кофе и почувствовал, что критическое время, когда сон валит с ног, проходит. Ему не впервой было не спать сутками — двадцать четыре часа он выдерживал легко. Главное, перетерпеть под утро эти самые критические сорок-пятьдесят минут, когда кажется, что никакая работа и никакие дела не могут быть важнее хотя бы короткого сна. Это проходит быстро, главное, не поддаваться на жалобные сигналы уставшего организма. Сутки, а то и двое Артур мог не спать без особенных проблем. Вот на третьи уже начинались неприятности. Не поддавался контролю мозг, выключающийся словно сам собой, мысли не связывались в логическую цепочку, внимание временами полностью отсутствовало. Нет, трех суток без сна Артуру было слишком много. А одни — без проблем. Главное, перетерпеть… Он понял, что начал засыпать, встряхнулся и посмотрел на часы. До того момента, когда он был обязан появиться у себя в офисе, было еще достаточно времени, и Ваганян решил съездить к «Летящим», чтобы забрать Кудрявцева. Перед тем как войти в подъезд нужного дома, тот сообщил Артуру, что заночует здесь, а потом, прямо от «Летящих», поедет по делам. И все же на сердце у Ваганяна было неспокойно. Он всерьез опасался, что, загостившись у молодых музыкантов, Кудрявцев может по-настоящему «улететь» вместе с ними в очень долгосрочный «трип», а если по какой-то причине не улетит, то его очень просто раскрутят на всю наличность, а возможно, даже так заморочат голову, что и с кредитной карточки снимут немалую сумму. «Летящие» были в этом деле большими специалистами. «Летящие»… Это был крест Ваганяна, который он покорно тащил уже полтора года. Мода на молодые «гитарные» группы вспыхнула несколько лет назад, когда, как пафосно и пошло писали молодежные издания, "на небосклон российской эстрады ворвалась звезда «Гоблина». Записи ребят из Владивостока, сделанные ими в Англии, были отвергнуты практически всеми радиостанциями, и при прослушивании песен «Гоблина» морщились даже самые отчаянные московские продюсеры. В том числе и Ваганян. Слова как таковые в песнях присутствовали, но назвать этот поток сознания связным текстом не брался никто. Да и поток этого самого сознания был довольно жидким. То, что вокалист пел абсолютно мимо нот, уже стало в русской эстраде доброй традицией и, в общем, никого не смущало, но здесь парень слишком уж откровенно игнорировал все возможные мелодические линии, понятие тональности для него, похоже, вообще не существовало. Аранжировки же, хоть и сделанные на Западе, были довольно бедные, ни одной интересной свежей находки не услышал Ваганян в музыке дальневосточных ребят. Однако нашелся человек, который вбухал в «Гоблина» какое-то, не очень большое, по понятиям «ВВВ», количество денег — то ли двести штук, то ли вообще сто пятьдесят, — и случилось то, что потрясло всех: безнадежная, по отзывам профессионалов, группа «выстрелила» и «убрала» всех конкурентов. Теперь «Гоблин» был, как говорилось в одной рекламе, «вне политики, вне конкуренции», а также вне критики. Пластинки «Гоблина», несмотря на то, что они стали появляться аккурат после печально известного 17 августа, покупались нарасхват. «Гоблин» записывал новые, и они тоже продавались, в отличие от всей музыкальной продукции столицы. Про Питер и говорить нечего — после «черного августа» все, что касалось музыкально-издательских фирм, там просто умерло и, в отличие от столичных фирм, переживших клиническую смерть и постепенно приходящих в себя, реанимации не поддавалось. «Гоблин» устраивал себе концерты, в залах были аншлаги, «Гоблин» организовал собственную звукозаписывающую фирму, и так далее и тому подобное. Дела у «ВВВ» шли неплохо. Прибыли, хоть и уменьшились под гнетом дефолта, но шли стабильно и даже росли, обещая в скором времени достигнуть докризисной планки и перепрыгнуть через нее. В общем, острой необходимости изобретать в срочном порядке альтернативу «Гоблину» не было, но Вавилов, вызвав Артура на ковер, приказал сделать так, чтобы ниша «молодых гитарных групп» была освоена фирмой и, по мере сил, ею занята. Сдвигать «Гоблина» с завоеванных позиций никто не собирался (не такого высокого полета птица, решил Вавилов), но поставить рядом с ним своих артистов Владимир Владимирович посчитал необходимым. — Не думаю, что эта мода надолго, — сказал он Артуру. — Но, по моим прикидкам, года два-три они протянут. Сам понимаешь, поклонники, клубы, свои журналы, свой стиль… Короче говоря, давай, делай нам несколько проектов. Таких… гитарно-унисексовых… Типа Ренаты. Тоже ведь в этом стиле работает. Вавилов закурил толстую сигару и взглянул на Артура. — Прощелкал ты что-то, Артур. Недоглядел. Ты ведь любитель рок-музыки. Чего же не упредил пацанов? Из Владивостока… Ближе не нашлось. — Кто же знал, Владимир Владимирович? Я думал, тут гитарная музыка уже тысячу лет никому не нужна… — Вот видишь, оказалось, нужна. Да еще как. Давай, займись этим делом. Наши артисты должны быть на волне… Ты не обижайся, Артур, — сказал Вавилов, заметив, что Ваганян загрустил. — Я в тебя верю. У тебя голова — чистое золото. За один «Дембель» тебе надо памятник поставить. Группа «Дембель» действительно была детищем Ваганяна, сделанная им с нуля. Это было какое-то наитие. Чистое вдохновение накатило на Артура. Потом он вспоминал время работы над «Дембелем» как период божественного озарения. Вложений было всего ничего, можно сказать, вообще никаких. Три штуки заплатил Артур за запись первого альбома, еще тысяча ушла на костюмы. Инструменты у ребят были свои, за сто долларов Артур снял концертное видео группы в каком-то зачуханном клубе, пять сотен сунул редактору на телевидении, и «Дембеля» крутанули в утренней музыкальной программе на первом канале.