Текст книги "Фирма"

Автор книги: Алексей Рыбин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 25 (всего у книги 45 страниц)

— Для тех, кто не знает, меня зовут Георгием Георгиевичем, — сказал хозяин, не глядя на Толика, но, очевидно, обращаясь к нему, поскольку, кроме Бояна, Кудрявцева и этого самого Георгия Георгиевича, никого больше в помещении не было. Тут Толик понял, кто перед ним находится. Он вспомнил и золотые кольца к свадьбе, и чудом провезенные в Москву и оформленные во время путча паспорта, и мебель карельской березы, которую доставал кому-то Роман. — Ну, господа, что мне с вами делать? — Георгий Георгиевич по-прежнему не смотрел на своих гостей. — Это уже переходит всякие границы. По вашей милости пришлось стрелять в людей. А ведь, между прочим, был выбор. Либо эти деятели вас замочили бы, либо мои люди — их… Что же меня заставило сделать этот выбор? Кудрявцев помотал головой, словно отгоняя назойливых насекомых. — Ну, к чему все это? И так понятно ведь… — Понятно ему… Распустил я тебя, Рома, распустил. — А я никогда вашим подчиненным не был, — холодно ответил Кудрявцев. — Так что попрошу без фамильярностей. — Верно. Верно говоришь. Только уважение надо бы иметь. После того, что я для тебя сделал. И для него, кстати. Хотя нехорошо, не люблю я напоминать о добрых делах, но, видишь, приходится. Память у людей короткая. Что я могу с этим поделать? А ничего не могу. Вот и приходится словесами воздух сотрясать. Но, кажется, все равно впустую… Ты подумал над тем, что я просил? — резко спросил он у Кудрявцева. — Или, пока водку жрал, некогда было о делах размышлять? Кудрявцев посмотрел на часы. — Подумал… У меня встреча с Артуром. Через час. А? Он вопросительно посмотрел на хозяина. — Перебьется твой Артур. Тебе только сейчас на встречи и ездить. Приди в себя, Рома, я тебя последний раз предупреждаю. Последний. Ты мое слово знаешь. — Да уж знаю… — Кудрявцев тяжело вздохнул. — Я подумал. Тут дело тонкое. Можно, конечно, как вы любите… — Это как же, позволь спросить? — Да вот как сегодня… Георгий Георгиевич помолчал, покачиваясь всем корпусом с пяток на носки. — Борзеешь ты, Рома. Нехорошо. Очень мне это не по душе. — Я дело говорю, Георгий Георгиевич. Можно так. Можно иначе. — Как же это — иначе? — Тоньше. Правильнее. И действеннее. Запугать Вавилова — дело непростое. Даже, можно сказать, невозможное. Он сам кого хочешь запугает. Да и мне это, честно говоря… — Что? — Не по душе. Я не бандит, извините за выражение. — Извиняю. Толик навострил уши. «Запугать Вавилова»! Что они собираются делать? А Кудрявцев-то — хорош гусь, оказывается! Непростой мужик, надо же!… — Так что ты предлагаешь? — спросил Георгий Георгиевич. — Надо по нашей теме их подловить. Вывести на официальный уровень. Шантажировать, одним словом. Только через официальные каналы. — Ну-ка поясни. — У них есть артисты, которые торчат со страшной силой. Вот и нужно этому делу придать огласку, дискредитировать фирму. Что, мол, поощряет она торчков, ну вы понимаете… — Думаешь, их это испугает? Про наркоту и так все знают. — Смотря как обставить. Можно так заделать, под такую статью подвести, что у них выхода не будет. У нас вон генеральных прокуроров с должности снимают, не то что там… А тут — фирму какую-то прищучить… Думаю, можно. — Хм… И что за артисты у тебя на примете? — А вот это вы у него спросите. — Кудрявцев махнул рукой в сторону Бояна. — Толик лучше знает. Он с ними со всеми трется в клубах. — Да? — Георгий Георгиевич впился глазами в лицо Бояна. — Знаешь? — Чего? — Чего-чего? Ты же с Вавиловым сейчас начал дела вести, или я ошибаюсь? — Начал… А что вы хотите? — Мы хотим порядок навести. Мы хотим, чтобы наши эстрадные звезды не превращались в бомжей, в алкашей и наркоманов. Хотим, чтобы они были похожи на людей. Чтобы они зарабатывали нормальные деньги. И жили как люди. Вот ты, к примеру… Сколько тебе Вавилов обещал за твой проект? Толик почесал в затылке. Ему нравился этот Георгий Георгиевич. Серьезный человек. Его окружала какая-то аура стабильности и крепкого, настоящего богатства. — Ну… — Ладно, можешь не отвечать. Гроши он тебе обещал. А мы вот с Ромой думаем свою фирму открыть. Вернее, она уже открыта… Да, Рома? — Да, — неохотно сказал Кудрявцев. — Собственно, я уже давно в шоу-бизнесе, — продолжал Георгий Георгиевич. — Не новичок в этом деле… Ну так как, Анатолий? Что ты можешь сказать о своих знакомых артистах? Все они тебе нравятся? Мне очень важно это от тебя услышать. Почему — объясню чуть позже. — Нет, не все. — Так. Уже хорошо. А ты не удивлен, что сегодня вас отбили мои люди? — неожиданно сменил тему Георгий Георгиевич. — Спасибо, что отбили… Значит, у вас с Романом, я понимаю, какие-то серьезные дела. И вы нас страховали… Зная, что… Ну, как бы это… — Что Роман ушел в беспредел. Правильно я говорю? — Правильно… В общих чертах, — кивнул Роман. — Ну вот. Хоть в общих чертах, и то ладно — с деланным облегчением произнес Георгий Георгиевич. — Но не только поэтому. Не только. — Он внимательно посмотрел на Бояна. — А еще, и в первую очередь, потому, что главное наше богатство — это что? Люди. Люди — главное наше богатство. Если мы будем разбрасываться умными людьми, то вообще… не то что зарабатывать перестанем, а просто без штанов останемся… Я всю жизнь так строю дела, что у меня на первом месте — люди, а потом уже все остальное. Будут умные люди вокруг — все будет хорошо. Умные и богатые. Это еще один мой принцип. Чем больше вокруг тебя богатых и счастливых людей, тем тебе лучше и комфортней живется. Надо давать зарабатывать тем, кто находится рядом. Это очень важно. Я к чему такие слова говорю? Он сделал шаг к Бояну. Тот пожал плечами. — К тому, что и для тебя, Анатолий, у меня есть работа. — Какая? — спросил Боян. — Хорошая. По твоей специальности. Я же тебя давно знаю, правда, заочно… — Да, извините. Спасибо вам за кольца… Ну те, на свадьбу… — Брось, пустое… Хотя спасибо, что помнишь. Это приятно… Так вот, я говорю, что давно тебя знаю. И работы твои видел. Дерьмо твои работы, если честно. Но тем не менее ты молодец. Тему взял. Развел галерейщиков по полной программе. Не хуже, чем у О.Генри… Ладно, это все лирика. У вас был трудный день… — Последнюю фразу Георгий Георгиевич произнес подчеркнуто язвительно. — Сейчас вас отвезут в город… Домой. А завтра мы увидимся и поговорим предметно, Анатолий, если у вас, конечно, возникнет такое желание. Насиловать я вас не собираюсь. Мне нужны работники, которые сами хотели бы работать. А гнать на службу из-под палки — пустой номер. Ничего хорошего из этого не получится… Все, господа, не смею вас больше задерживать. — Хочешь, ночуй у меня, — сказал Кудрявцев, когда «вэн», довезший их до Кутузовского, остановился возле дома Романа. — Ага. Можно, — ответил Толик, которому ужасно хотелось расспросить друга о таинственном и крутом Георгии Георгиевиче. — Тогда пошли, — бросил Кудрявцев. — Только в ночник зайдем. Надо что-нибудь выпить взять… Толик покосился на шофера. Тот смотрел в сторону и делал вид, что не слышит, о чем беседуют его пассажиры. Боян вылез из машины и зашагал вслед за Романом по Кутузовскому. — Может, хватит? — спросил он осторожно на пороге ночного магазина. — Ты что, туда же? — Кудрявцев со странной гримасой покосился на Толика. Такого выражения на лице Романа Боян еще не видел. — Куда — туда же? Я говорю, может, не надо сегодня? — Нового учителя себе нашел? Очередного гуру? — Да брось ты, Рома, о чем ты? — Все о том! Что, Грек понравился? Вижу, пришелся он тебе по душе. Давай, давай, поиграй с ним… — А чего мне с ним играть? И почему — Грек? Это кличка, что ли? — Кличка, кличка. — Да, понравился. Во всяком случае… Они уже стояли у прилавка, и Роман, слушая Толика, искал в шеренгах разнокалиберных бутылок то, что отвечало его настроению. — Во всяком случае, он говорит правильные вещи. И потом, он ведь нас спас сегодня. Ты что, забыл? — Спас? Ха-ха… Спас, конечно. Еще как! А насчет правильных вещей — смотри сам. Если они тебе кажутся правильными, тогда, конечно, полный вперед. — Кажутся. Все лучше, чем водяру жрать и по вонючим пивным болтаться. Меня там чуть не вырвало, в этом твоем шалмане. — Тебя в шалмане «чуть» не вырвало, а у Грека натурально сблевал. — Так это другое… — Другое… А мне вот там откровенно блевать хочется, у этого Георгия Георгиевича, суки драной… От одного его вида тошнит. Падла… Собака бешеная… — Ладно, хватит тебе, — одернул Романа Толик. — А пошел ты! — неожиданно крикнул Кудрявцев. Охранник у входа в магазин не пошевелился, но как-то весь подобрался. — Да ради бога! Охота смотреть, как ты нажираешься. Толик повернулся и шагнул к выходу. — Попутный ветер тебе в… Кудрявцев не договорил, махнул рукой и снова повернулся к прилавку. — Мне «Смирнова», вон ту, литровую. «Вечерние совы» (Гонорар) 1 Хорошие новости не подняли Борису Дмитриевичу настроения. Сегодня он с утра чувствовал свою печень. Она не болела, не тянула, не давила, он ее просто чувствовал, и это отравляло ему существование. Словно Гольцман был не здоровым, богатым мужиком в самом расцвете сил, жестким и деятельным, способным мгновенно принимать важные решения и держать любой удар, а нежной, болезненной и мнительной тургеневской барышней, падающей в обморок от одного только воспоминания о пощечине, данной на вчерашнем балу удалым поручиком карточному шулеру. Борис Дмитриевич привык быть здоровым. Ему нужно было быть здоровым. Он не мог позволить себе болеть, ложиться на обследование в больницу, пусть даже самую лучшую, не мог болтаться по поликлиникам и тратить время на беседы с врачами и коллегами-больными в очереди перед кабинетом. Последние годы он все чаще смотрел на себя в зеркало — в ванной, в спальне, перед тем как лечь спать или проснувшись рано утром, — смотрел и тихо гордился, что вот, скоро пятьдесят уже, столько пережил, столько испытал, а еще очень даже в форме, еще может молодым дать пусть не сто, но очень много очков вперед… И никогда ничего не болело. Да что там — не болело! Он не чувствовал своего сердца, не чувствовал почек, легких… Ни с похмелья, ни во время скандалов с подчиненными и конкурентами — ни разу организм не дал сбоя, не оплошал, не вывел его из строя. А сегодня вот обнаружилась печень. «Не болит, — думал Гольцман. — Пока не болит. А ну как вступит? Что тогда?» В памяти живо всплывали истории, случавшиеся с его знакомыми. Игорь Мурашев. Рухнул без сознания в своем издательстве, и не где-нибудь, а стоя перед кассой в ожидании получить гонорар за новую книгу. Сначала, первые минуты, все думали — что-то с сердцем. А оказалось — цирроз печени. Вот так и прихватило — средь бела дня. Потом, в больнице уже, Игорь говорил, что никаких, дескать, «звоночков» не было… Ни болей, ничего… Так, чувствовал просто, что как будто растет она, печень-то… Вот и выросла. И уехал мужик в больницу… А мог, говорят, и не доехать. Или Валька Гурвич. Прямо с улицы в больницу увезли… Инфаркт. Слава богу, люди помогли, посторонние совсем, а могли ведь и мимо пройти. Не вызвали бы «неотложку» — все, кранты… Сколько таких историй было — уму непостижимо. И все его, Гольцмана, ровесники. Возраст… Нет, нельзя сейчас сломаться. Никак нельзя. Всю жизнь горбатился, работал дни и ночи без сна и отдыха. Вот наконец засветило что-то впереди, капитал какой-никакой сколотил, так ведь нужно и пожить в свое удовольствие… Иначе — что? В могилу деньги забирать? Так там они вряд ли понадобятся. Борис Дмитриевич посмотрел на влетевшего в кабинет Матвеева с плохо скрытой злостью. «Молодой… Сволочь… Меня переживет, гаденыш, — подумал Гольцман, испытывая непонятную, внезапную и острую ненависть к подчиненному. — Мое ведь место займет. Как пить дать. Стоит мне чуть слабину дать — все, поминай как звали. Приеду из больницы, а в моем кресле уже этот красавец сидит. И еще объяснит потом — мол, нельзя дело останавливать, процесс должен быть непрерывным… Сам научил, сам ему первые уроки давал… Нет, нельзя расслабляться, нельзя… Никаких болезней!» — Ну что, Митя, как все прошло? Борис Дмитриевич усилием воли отодвинул черные мысли и постарался переключиться на приятные и привычные повседневные дела. Даже нацепил на лицо совсем не обязательную для Матвеева улыбочку — дурацкую, слащавую, чуть ли не отеческую. — Класс, Борис Дмитриевич! Вот так бы каждый месяц, просто супер! Работа — не бей лежачего. Сказка, одно слово. — Согласен. Только, видишь, к сожалению, эта вещь одноразовая. Может быть, года через два повторим. Каждый месяц — нереально. Даже два раза в год — нереально. Раз в год — с большим напрягом. Народ не пойдет. Проверено. — Да, черт возьми. Все хорошее быстро кончается. — Деньги сняли с касс? — Сняли. Можно делить. — А чего делить? Все наше. Десять процентов фирме, десятку — москвичам, и хорош. Сколько остается? Митя положил на диван свой кейс, открыл его и начал выкладывать на черную кожу сиденья пачки денег, перетянутые тонкими зелеными резинками. — Так сколько там должно получиться? — Аншлаг был, Борис Дмитриевич. — Ого! Поздравляю! — Значит, если в бакинских — пятьдесят штук. Минус зал… — Так ведь мы за зал вперед заплатили. — Ну, я имею в виду мелочь всякую. Пожарники, билетерши, гардероб… — А, ты в этом смысле… — Ну да. Значит, чистыми у нас — с уплаченной арендой, со всеми вычетами по мелочи — сорок семь. — Не балуешь ты билетерш. — Да ладно. Три штуки как сквозь пальцы утекли. Столько там шакалов в этом зале образовалось! Все тетеньки-администраторши в очередь выстроились. — Ну-ну. Давай цифры. — Короче, пять штук кладем на фирму. Десятку — в сторону. Остается тридцать две. По тонне ребятам. Двадцать девять. Блядь, деньги просто на глазах исчезают. Ну вот, двадцать девять… — Помнишь фильм «Место встречи»? — Ну? — Так с почином вас, Глеб Егорыч. — Спасибо, Борис Дмитриевич. Значит, двадцать девять… — Ну что ты телишься? Делим пополам, и все. Тебе что, деньги не нужны? — Как же-с, как же-с… Еще как нужны. — Вот и все. Давай считай деревянные и езжай менять на биржу. Сейчас я позвоню, тебя встретят наши парни. А, черт… Им-то ведь тоже надо… Короче, списывай с нас трешку в пополаме. Отдашь ее тем, кто встретит. — Крыша, что ли? — Нет, мать твою, подпол. Крыша, кто же еще? Игнат подойдет, ты его знаешь. — На чем ехать? — На своей и поезжай. Коля сядет с тобой в кабину, а там, у биржи, Игнат все будет держать под контролем. Посчитал? — Да. Вроде все верно. Митя сложил деньги обратно в кейс, кивнул Гольцману и вышел из офиса. Оглянувшись, он посмотрел на свежеотремонтированный подъезд и железную, с кодовым замком, дверь парадного. Как это Гольцман умудряется, когда ему нужно, делать ремонт такими темпами? Да и не только ремонт. Продажу— покупку квартиры Стадниковой они оформили в рекордно короткие сроки. Вся процедура заняла примерно неделю. Еще прах рок-звезды не был развеян по ветру, а в его бывшей квартире уже начался ремонт. Да и принадлежала она теперь не вдове героя андеграунда, а фирме «Норд». Всего за месяц был снят документальный фильм о жизни и творчестве Василька, включающий многочисленные интервью, воспоминания современников, панорамы мест, где жил и бывал Леков, фрагменты из его концертов разных лет и торжественные кадры развеивания пепла над Петропавловской крепостью. Гольцман настоял на концептуальном решении, хотя режиссеры, работавшие над картиной, предлагали сделать несколько дублей. Кто из зрителей разберется, что там летит с борта вертолета — прах музыканта или просто сигаретный пепел? Но Борис Дмитриевич заставил снимать все по-честному, с настоящим прахом. Правда, в самый ответственный момент что-то случилось с камерой, и ровно половина эпизода была записана с техническим браком. Только тогда Гольцман дал добро на дубль, и всю процедуру повторили. Впрочем, в результате, после монтажа, все равно получилось так, что большую часть эпизода в кадре находилась урна с настоящим прахом. И только панорама Петропавловки с купами деревьев и блестящим шпилем сбоку смотрелась уже сквозь сигаретный пепел. Но кто об этом знал? Да никто, кроме оператора, Мити и Гольцмана… И еще — Стадниковой, которая скорбно сжимала губы, держа в руках сначала урну с прахом покойного мужа, а потом — с содержимым трех автомобильных пепельниц… Ремонт в квартире, совсем недавно принадлежавшей Васильку и Ольге Стадниковой, был сделан с фантастической скоростью. Даже не то что ремонт, квартиру перестроили по какому-то мгновенно сварганенному эксклюзивному проекту, и в ней разместился офис свежеобразованного фонда «Город», президентом коего стал генеральный директор продюсерской фирмы «Норд» Борис Гольцман.