Текст книги "Алексеев. Последний стратег"

Автор книги: Алексей Шишов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 32 страниц)

Глава третья
МЕЖДУ ДВУМЯ ВОЙНАМИ

Главное управление иначе называлось оперативным. Оно руководило военными учениями в округах, штабными играми, известными Царскосельскими манёврами под столицей, на которых в обязательном порядке присутствовал сам государь. Через Главное управление Генерального штаба проходила разработка совершенно секретных планов на случай возможных войн.

Михаил. Васильевич оказался на новой должности, как на «своей». При разработке документов к его голосу прислушивались старшие начальники, которые прониклись к подчинённому генералу немалым доверием за широту его познаний, немалый военный и армейский опыт. За способность, наконец, мыслить стратегически. В Главном управлении говорили:

   – Алексееву долго у нас не работать. Вырос из должности...

   – Он же готовый начальник штаба военного округа у государственной границы...

   – Теперь с оперативной работы его на профессорскую в Николаевскую академию никак не сманить...

Алексеев был последователен в признании вероятных союзников и противников России в будущей большой европейской войне. Он считался откровенным «противником» Германии, в которой видел главную военную опасность для Отечества. Не случайно Михаил Васильевич говорил сослуживцам:

   – Германия в своей основе имеет Прусское королевство. А Пруссия ещё с Семилетней войны стремилась к территориальным захватам. Историю, господа, забывать нельзя... Но Алексеев не мог не знать о том, что официальный Берлин долгое время искал путей политического сближения с сильной Российской империей. За сближением на дипломатическом поприще должно было последовать сближение в военных вопросах.

Свидетельства таким «поискам» появились вскоре после завершения Русско-японской войны. Даже несмотря на то, что Берлин в той войне явно «маячил за спиной Страны восходящего солнца».

Берлин искал союзников. Не случайно в октябре 1907 года появился на свет секретный протокол между Россией и Германией по Балтийскому вопросу, подписанный в Санкт-Петербурге. От России – товарищем министра иностранных дел К. А. Губастовым. От Германии – статс-секретарём (министром) иностранных дел бароном фон Шеном.

Балтийский протокол практического значения не имел. Но когда впоследствии о нём стало известно, генерал Алексеев на одном из служебных совещаний заметил:

   – Наша держава могла оказаться втянутой в неприятности на балтийских водах.

   – Но протокол реализации не получил.

   – Пусть так. Берлин пустых для себя договоров не заключает...

Любопытно, что пятидесятилетний генштабист уже тогда привлекал к себе внимание людей, которым было суждено стать его сподвижниками по Белому движению. Именно благодаря их воспоминаниям до нас дошли характеристики Михаила Васильевича Алексеева.

Крупнейший военный историк, теоретик русского Зарубежья, белоэмигрант Н. Н. Головин хорошо знал Алексеева лично. Их близкое знакомство состоялось тогда, когда Головин в годы Первой мировой войны длительное время исполнял должность генерал-квартирмейстера Ставки Верховного главнокомандующего. Он писал:

«...Генерал Алексеев являлся выдающимся представителем нашего Генерального штаба. Благодаря присущим ему глубокому уму, громадной трудоспособности и военным знаниям, приобретённым им самим в индивидуальном порядке, он был на голову выше остальных представителей русского Генерального штаба».

В этой оценке обращает на себя внимание то, что Головин подчёркивает: обширные, энциклопедические познания в военных науках Михаил Васильевич приобрёл в «индивидуальном порядке». То есть он всю свою сознательную жизнь занимался самообразованием, познавая то, что не дала ему даже Николаевская академия Генерального штаба.

Генерал А. С. Лукомский, воевавший в годы Гражданской войны на Юге России, став белоэмигрантом, писал в своих мемуарах об Алексееве довольно много.

«Отличаясь громадной работоспособностью и пунктуальностью при выполнении работы, генерал Алексеев являлся образцом, по которому старались равняться и другие участники полевых (инспекторских. – А.Ш.) поездок. Играло здесь роль, конечно, и то, что, хотя во всех этих поездках генерал Алексеев являлся якобы равным со всеми другими участниками поездки, получая и выполняя одинаковые с другими задачи, он, будучи ближайшим помощником начальника Генерального штаба, являлся фактически лицом, которое влияло на аттестации участников поездок и от заключения которого могла зависеть дальнейшая служба и старших, и младших офицеров Генерального штаба».

Хотя Алексеев покинул столицу, его профессорская деятельность не осталась не отмеченной. 16 декабря 1908 года он был избран почётным членом конференции Императорской военной академии.

Война в Маньчжурии порой напоминала о себе. Михаил Васильевич стал одним из деятельных добровольных помощников Комитета по сбору пожертвований на сооружение православного храма, который был бы памятником русским морякам, оставшимся в море без могил – храма «Спаса на водах».

В состав комитета вошли более пятидесяти человек. Среди них были вдова вице-адмирала С. О. Макарова, родители лейтенанта С. П. Огарёва с броненосца «Наварин», и жена капитана 1-го ранга С. П. Шеина, командира крейсера «Светлана», сестра лейтенанта графа В. Н. Игнатьева с эскадренного броненосца «Император Александр III» и другие. В том числе морской министр и начальник Главного морского штаба.

Инициативу поддержал российский министр внутренних дел П. А. Столыпин, который направил государю соответствующий доклад. Император Николай II начертал на нём собственноручно:

«Согласен и всецело сочувствую мысли увековечить память моряков».

Комитет по сбору средств на сооружение православного храма «Спаса на водах» разослал по всей России «Воззвание», в котором говорилось следующее:

«...Над тысячами героев-мучеников сомкнулась безжалостная морская бездна, не осталось по ним следа, и негде над прахом их помолиться. Но не может с этим примириться сердце русского народа! Помянем же героев, принявших за Родину-мать мученический венец, сооружением в столице России в знак народной благодарности и в назидание потомству храма-памятника подвижникам, по морям разбросанным без могилы, без креста. В сей храм, с начертанными на стенах именами погибших моряков-братьев, на сияние Креста, на свет лампад, на призыв молитвенных поминовений слетятся чистые души непогребённых, и тут, в Святом Доме этом Божием, обретут они себе усыпальницу вечную!..»

Святейший синод разрешил провести кружечный сбор по церквам Российского государства. Купеческий банк открыл специальный счёт. В числе добровольных взносов был и взнос от имени офицеров и генералов Генерального штаба.

Строительство храма началось в 1910 году на берегу Невы, ближе к Финскому заливу, при впадении в Неву Ново-Адмиралтейского канала. Храм-памятник возводили художник-архитектор М. М. Перетяткович, инженер-строитель С. Н. Смирнов и прославленный скульптор Б. М. Микешин. Во время торжеств при закладке Спаса на Водах в его фундамент был замурован солдатский Георгиевский крест. Внутренняя отделка храма производилась по рисункам академика Н. А. Бруни.

Храм-памятник погибшим в Цусимском морском сражении русским морякам был торжественно открыт 31 июля 1911 года в присутствии императора Николая II и членов императорской фамилии, высших государственных и церковных лиц. В торжествах приняла участие делегация Генерального штаба, в том числе и генерал Алексеев.

Спас на Водах стал одним из самых почитаемых храмов российской столицы, особенно в среде военных моряков и участников Русско-японской войны. Однако историческая судьба православный храм не уберегла.

Цусимский храм Спас на Водах был уничтожен до фундамента в конце марта 1932 года при С. М. Кирове, фактическом главе города Ленинграда. Как православную церковь храм ликвидировали («национализировали») ещё в 1918 году. Было запрещено в нём богослужение, а само здание отдано под «культурные нужды» близлежащего завода...

30 октября 1908 года Михаил Алексеев производится в чин генерал-лейтенанта. С его получением он теперь входит не только по служебному положению, но и по воинскому званию в ряды высшего генералитета Русской армии.

Одновременно с присвоением чина генерал-лейтенанта Алексеев назначается на новую должность. Она оказалась той, которую ему в ходе Русско-японской войны прочил император Николай II, – начальник штаба приграничного Киевского военного округа.

«Высочайшим приказом 30 августа 1908 года за отличие по службе произведён в генерал-лейтенанты с назначением начальником штаба Киевского военного округа».

Прощание с сослуживцами прошло в трогательной обстановке. Из оперативного отделения Генерального штаба уходил на повышение работник не просто опытный, а ещё и авторитетный, деятельный и работоспособный. В прощальном «особом» приказе начальник Генштаба засвидетельствовал следующее:

«...Вся предшествующая служба Алексеева отмечена верным и настойчивым служением его интересам армии и, в частности, генеральному штабу на разнообразных должностях, которые он занимал... Он всегда брал на себя львиную долю работы и стремился быть незамеченным...».

Между тем в Европе назревала большая война. И то, что Российская империя в предстоящем конфликте не могла остаться нейтральной, было ясно всем.

В Генеральном штабе спешно, в режиме самой строгой секретности вносились коррективы в мобилизационные планы. Начальника штаба Киевского военного округа не раз вызывали в Санкт-Петербург для обсуждения вопросов развёртывания Русской армии в преддверии войны и о её начале. Мнения Михаила Васильевича становятся авторитетными: его соображения по вопросам стратегии теперь оспаривались в высшем эшелоне военной власти не часто.

В 1912 году в Первопрестольной состоялось секретное совещание руководителей Военного министерства, Генерального штаба, командующих военных округов и начальников их штабов. Они были собраны по императорскому указу для обсуждения и утверждения плана развёртывания Русской армии в случае войны с Германией и её союзницей Австро-Венгрией.

Генерал-лейтенант Алексеев оказался не просто участником того «высокого» заседания. Он приехал из Киева с твёрдым намерением защитить и обосновать свои стратегические воззрения на предстоящую войну. Свои мысли Михаил Васильевич изложил в докладной записке под названием «Общий план действий». Она носила откровенно критический характер плана мобилизации военной силы России, утверждённого императором Николаем II два года назад, в 1910 году.

Первым человеком, который ознакомился с докладной запиской, стал военный министр генерал от кавалерии В. А. Сухомлинов. Он хорошо знал Алексеева по работе в Генеральном штабе. Поэтому руководитель московского совещания наложил на записке резолюцию:

   – Только для служебного пользования. Ознакомить всех участников совещания.

Записка военному министру Сухомлинову пришлась не по душе. Он видел между её строк свои недочёты. Предложения начальника Киевского окружного штаба пугали главу Военного ведомства категоричностью суждений в вопросах стратегии. Но оставить докладную «без законного хода» Сухомлинов не мог.

Алексеевская записка наделала среди участников совещания много шума. Её автору пришлось услышать немало возражений. Причём возражало большинство участников московского совещания:

   – Михаил Васильевич. Почему вы настаиваете на ведении в начальный период войны активной обороны?

   – Причин здесь несколько. Главная заключается в том, что наши вероятные противники в лице Берлина и Вены сумеют мобилизовать свои армии раньше нас.

   – Почему вы так считаете?

   – У австрийцев и особенно германцев хорошо развита сеть железных дорог. И протяжённость их далеко не та, что в России.

   – Вы имеете в виду Восточную Пруссию?

   – Не только её. Германские дивизии могут прибыть из Баварии, например, к нашей границе раньше, чем дивизии сибирских стрелков на берега Немана или Вислы.

   – Но сибирские корпуса могут быть отправлены в Царство Польское или Литву по «зелёной улице», без помех на Транссибе. Вы учитываете?

   – Пропускная способность Транссиба мне известна ещё с Русско-японской войны. Железнодорожники не смогут дать единовременно достаточное число эшелонов и паровозных бригад.

   – Чем это грозит мобилизационному плану, утверждённому государем?

   – Тем, что этот план в самом начале войны будет сорван сразу в трёх восточных военных округах: Омском, Иркутском и Приамурском. А ведь в них расквартированы пять стрелковых корпусов, одиннадцать сибирских стрелковых дивизий с частями боевого усиления.

   – Хорошо. Бели согласиться с вами, Михаил Васильевич, на предмет ведения активной обороны в начальный период войны, то тогда почему вы настаиваете на выборочном участке последующего стратегического наступления? А не на Наступлении по всей линии фронта?

   – Удар должен, на мой взгляд, наноситься на одном стратегическом направлении.

   – В своей записке вы называете два направления?

   – Точно так. Восточная Пруссия и австрийская Галиция.

   – Почему именно они? А не в направлении Берлина? Ведь от Вислы до Одера, что говорится, рукой подать.

   – Подать рукой можно только по карте. Если мы будем ив Польши наносить удар по Берлину, то получим не менее сильный удар с севера, из Восточной Пруссии.

   – Но с её стороны мы можем прикрыться надёжным заслоном. И к тому же там заканчивается возведение крепостей Ивангорода и Варшавской. Они современны и хорошо вооружены.

   – Крепости могут не устоять. И к тому же, на мой взгляд, австрийцы обязательно помогут своим союзникам из района Кракова.

   – Но наши войска могут отразить и этот удар.

   – В начальный период войны силы Русской армии в Царстве Польском не могут быть распределены одновременно на трёх стратегических направлениях. Мы можем, не прорвавшись к Берлину, оказаться в мешке. Если, разумеется, не заслонимся от неприятельских ударов из Восточной Пруссии и от Кракова.

   – Михаил Васильевич. Нам кажется, что вы недооцениваете силу Варшавского военного округа. А это пять армейских корпусов в составе девяти дивизий пехоты, в том числе одной гвардейской, двух стрелковых бригад. Одной кавалерии в Варшавском округе сколько. Шесть кавалерийских дивизий, одна казачья, гвардейская кавалерийская бригада из Уланского Его Величества полка и Гродненского гусарского. Такой ли конницей не наносить удар по германской столице?!

   – Такой кавалерийский удар, на мой взгляд, проблематичен и опасен для нас.

   – Чем же?

   – Наша кавалерия не обучена действовать в больших массах. На военных манёврах после Русско-японской войны совместные действия нескольких дивизий конницы не отрабатывались. Это известный факт. Он не секрет и для генеральных штабов Германии и Австро-Венгрии. Поэтому там многотысячного конного рейда с русской стороны могут не опасаться.

   – Но мы можем успеть отработать на учениях такой кавалерийский удар.

   – Согласен, можем. Но для начала надо внести соответствующие изменения в Кавалерийский устав, а только потом начать организацию взаимодействия кавалерийских и казачьих дивизий на манёврах.

   – Отработать взаимодействие на уровне дивизий конницы можно. Это вполне реально.

   – Но в случае прорыва на Берлин нам придётся сводить кавалерию в корпуса. А здесь у нас, как в известной поговорке, конь не валялся.

   – Хорошо, это вопрос спорный. Что вы понимаете под активной обороной? Есть ли у вас какие-нибудь тактические новшества?

   – Я предлагаю в своей записке сразу же перейти пехотными группами и кавалерией границу в Восточной Пруссии. В первый же день войны. И навязывать германцам, которые выдвигаются к границе, встречные бои. Прежде всего лёгкой казачьей конницей.

   – Но ведь на казаков можно возложить и другие боевые задачи.

   – Казачьи сотни могут вести ближнюю разведку. Ведь есть же у Суворова в его «Науке побеждать» слова о том, что казаки везде пролезут.

   – Значит, Михаил Васильевич, вы против одновременного наступления по всей линии фронта?

   – Категорически против. Это противоречит реальным возможностям нашей армии, мобилизационной способности государства...

На московском совещании начальник штаба Киевского военного округа генерал-лейтенант Алексеев не получил одобрения своих предложений большинством военачальников, в том числе и военным министром Сухомлиновым.

В. А. Сухомлинов больше всего уповал на кавалерийский удар. Такое было вполне понятно: бывший блестящий эскадронный командир лейб-гвардии Кирасирского Его Величества полка, получивший за доблесть в Русско-турецкой войне 1877-1878 годов орден Святого Георгия 4-й степени, долгое время служил в гвардейской коннице. Одно время командовал 6-м лейб-драгунским Павлоградским полком и Офицерской кавалерийской школой, командовал кавалерийской дивизией.

Того, что армия технически преображалась, военный министр Сухомлинов почти не замечал. К заботам и трудностям артиллерийского ведомства относился с прохладцей. Он жил воспоминаниями турецкой войны, которая прославила его имя. В Русско-японскую войну командовал Киевским военным округом и сражений на полях Маньчжурии не знал.

Спорить с ним генштабистам, занимавшимся вопросами стратегического развёртывания Русской армии, не приходилось по одной веской причине. Он пользовался неизменным расположением императора Николая II и особенно императрицы Александры Фёдоровны. Последняя, как известно, своё влияние на решение военных вопросов в Российском государстве оказывала немалое.

Сухомлинов оставался на посту военного министра до июня 1915 года. За время своего пребывания на посту главы Военного ведомства он успел «повоевать» с Государственной думой, пользуясь неизменной поддержкой Николая II. Тот был в восторге от его докладов, всегда лёгких и оптимистических, и обычно не советовал выступать в Думе, особенно если на заседании присутствовали самые ярые противники военного министра М. В. Родзянко и А. И. Гучков:

   – Что вам с ними спорить – вы же мой министр. И этим должно быть всё сказано...

«Свалить» Сухомлинова с поста военного министра не смогли даже усилия великого князя Николая Николаевича-младшего и председателя Совета министров В. Н. Коковцева. Первый в начале Первой мировой войны являлся Верховным главнокомандующим России и предъявлял Военному ведомству самые серьёзные претензии из-за недостатка артиллерийских снарядов и армейского имущества.

Сухомлинов сумел избежать и разбирательства «личных грехов». Так, дворянство Полтавской губернии через своего губернского предводителя сделало всеподданнейшее представление императору о неблаговидных поступках военного министра в бракоразводном процессе его жены с полтавским дворянином Бутовичем. Подобное дело могло вполне «свалить» другого министра, но только не любимца царской четы.

И всё же в 1915 году Сухомлинова освобождают от поста военного министра. Под давлением возмущённой военными неудачами общественности его привлекают к следствию по обвинению в «противозаконном бездействии, превышении власти, служебных подлогах, лихоимстве и государственной измене».

Николаевскому любимцу пришлось посидеть и под домашним арестом, и в Трубецком бастионе Петропавловской крепости, и в «Крестах». Следствие шло при Николае II и Временном правительстве. Хотя большинство обвинений не подтвердилось, в сентябре 1917 года Сухомлинова всё же приговорили «за неподготовленность армии к войне» к бессрочной каторге, заменённой тюремным заключением с лишением всех прав собственности.

Интересно, что соучастницей его государственных преступлений называлась жена. Но суд под председательством сенатора Н. Н. Таганцева её оправдал, хотя уголовного осуждения бывшей полтавской помещицы требовали ни много ни мало два романовских министра юстиции – А. А. Хвостов и А. А. Макаров. В противном случае они грозили императору собственной отставкой.

При Советской власти заключённый в «Кресты» 70-летний царский генерал попал под амнистию. Летом 1918 года он покинул Россию и выехал в Финляндию, а оттуда в Берлин, где и умер, успев оставить после себя нашумевшие в среде белой эмиграции «Воспоминания»...

Московское совещание утвердило Алексеева в правильности своих стратегических воззрений. Его не смутило даже то, что многие армейские военачальники так и не увидели в предложениях «разумного зерна». Да и сам император Николай II, и руководство российского Генерального штаба стояли тогда «на перепутье» при выборе стратегических решений относительно войны против Германии и Австро-Венгрии.

Возражения возражениями, но всё же в ранее утверждённый плав пришлось вносить серьёзные коррективы. Большинство из них вносилось по предложению генерал-лейтенанта Алексеева. В итоге мобилизационный план 1910 года оказался пересмотренным.

С тяжёлыми раздумьями возвращался Михаил Васильевич в Киев. Было ясно одно: Россия не успеет подготовиться к большой войне. Не успеет даже закончить те военные реформы, которые начались после поражения в Русско-японской войне.

Понимал он и другое. В случае военных неудач политическая ситуация в огромной державе могла накалиться и революционное брожение могло приобрести невиданный ранее размах. Баррикады на Пресне, «советы» в сибирских городах, разложение войск могли повториться. Такие разговоры не раз велись в кругу близких Михаилу Васильевичу людей:

   – А что тогда будет?..

   – Устоит ли 300-летняя романовская империя?..

   – И кто может прийти ей на смену?..

   – Какая государственная сила и власть?..

   – В какой роли может оказаться Русская армия?..

Дел у начальника окружного штаба хватало. Его труды не остались незамеченными в Военном ведомстве. В Санкт-Петербурге решили, что генерал-лейтенанту Алексееву пора дать самостоятельное командование, открыть перспективы для роста как генерала-единоначальника.

В июле 1912 года Михаила Васильевича назначают командиром 13-го Армейского корпуса Московского военного округа, штаб которого располагался в городе Смоленске.

К тому времени было уже очевидно, что вопрос о большой европейской войне решён окончательно. Говорить приходилось только о том, когда она «вспыхнет» и в каком составе начнут вооружённую борьбу две коалиции: Антанта и Центральный блок. Больше всего прочили в союзники Германии и Австро-Венгрии султанскую Турцию. В Стамбуле просто не могли пропустить возможность ещё раз повоевать с Россией за Кавказ и Крымское ханство.

Исходя из этого и строилась тактическая подготовка войск. Она велась по новым уставам, которые максимально учитывали опыт Русско-японской войны 1904-1905 годов. Уставы дополняли различные секретные распоряжения из Военного министерства и Генерального штаба. Командиру 13-го Армейского корпуса их поступало всё больше и больше.

По наиболее серьёзным из них генерал-лейтенант Алексеев собирал служебные совещания офицеров корпусного штаба с приглашением командиров дивизий, пехотных полков и одномерных с дивизиями артиллерийских бригад.

   – Надо готовить офицеров батальонного и ротного звена действовать в поле грамотно и инициативно...

   – Присутствовал на учениях 142-го пехотного Звенигородского полка из 36-й дивизии. Бодрым видом и полевой выучкой солдат доволен. Но где же взаимодействие полка в атаке с приданной ему артиллерийской батареей дивизионной бригады?..

   – Задача полковому начальству: как можно быстрее поставить в строй прибывших на днях призывников...

   – Отслуживших унтер-офицеров и фельдфебелей агитируйте оставаться на сверхсрочную службу. Армии нужны кадровые младшие командиры...

   – В 141-м пехотном Можайском полку нет полковой истерии. Такую памятку надо создать, чтобы нижние чины, да и офицеры знали боевой путь своей воинской части. Ведь годом основания Можайского полка является 1796 год. Эпоха Петра Великого, его Азовских походов...

   – В Каширском полку лазарет содержится в неприспособленном для медицинских нужд строении. Полковому начальству приказываю подыскать под лазарет в городе Брянске более пригодное здание. Просить от моего имени содействия у градоначальника...

   – Из Рижского уезда Рязанской губернии от родителей солдата 143-го пехотного Дорогобужского полка Леонида Докучаева на имя полкового командира пришло письмо. В нём жалоба на местные власти, которые отказали в малом солдатской семье. Отправить соответствующие письма старосте села Пронино и ряжскому уездному начальству. Письма подписать лично командиру полка...

   – Командирам полков и дежурным по полку служебной обязанностью считать снятие пробы с варки в солдатских котлах...

   – В 13-м сапёрном батальоне, где солдаты маются животами, почистить завтра же колодцы питьевой воды...

Приказания корпусного командира, как правило, заканчивались следующим:

   – Об исполнении доложить на моё имя к такому-то числу...

Алексеевские требования к подчинённым ему командирам были строги. Но и тактичны, давая начальству достаточно времени на исправление, устранение и недопущение впредь служебных ошибок.

«Уставной порядок», «организованность войск» для Михаила Васильевича не были какими-то догмами. Он видел ещё со времени службы прапорщиком, а потом ротным командиром в 64-м пехотном Казанском полку в порядке и организованности то, что готовило войска к войне.

Алексеев часто вспоминал слова вице-адмирала С. О. Макарова, сказанные им ещё до порт-артурской эпопеи:

   – Помни войну!

Михаил Васильевич порой дополнял широко известное военному человеку макаровское изречение своими словами:

   – Помни войну последнюю, Русско-японскую. Но готовься к войне иной и тактически, и технически…

Однажды в самом конце 1913 года Алексеев собрал корпусное начальство вплоть до батальонных командиров на служебное совещание. О его повестке он объявил в своём выступлении:

Из Генерального штаба через окружной штаб пришёл перевод добытой нашей агентурой «Секретной записки германского Большого генерального штаба». Она посвящена состоянию нынешней Русской армии. Мне приказано ознакомить вас с этим поучительным документом.

Увидев, что некоторые собравшиеся начали открывать чернильницы, Михаил Васильевич заметил:

   – Записей прошу не делать. Содержание германской «секретной записки» должно войти в наше сознание…

Алексеев, прежде чем начать читать присланный документ, сказал:

   – Примечательно то, что в немецком Большом генеральном штабе считают, что военное дело в России переживает подъем. Послушаем теперь, чем это германцы подтверждают.

Генерал-лейтенант вышел из-за стола на середину небольшого зала, в котором проводились служебные собрания.

   – После войны в Маньчжурии в военном деле России наблюдается значительный подъем. В связи с быстрым хозяйственным ростом государства появилась возможность предоставить управлению армии средства, значительно превосходящие расходы всех других держав на оборону страны.

Здесь Михаил Васильевич добавил от себя:

   – Германский Большой генеральный штаб скромничает. Военные расходы Германии в бюджете 1913 года значительны как никогда. Не только наша Россия ходит в лидерах.

После отступления генерал-лейтенант стал читать дальше:

   – России таким образом удалось устранить не только проблемы материального оснащения, вызванные войной на Востоке, но и осуществить вооружение и снабжение армии современными военно-вспомогательными средствами и довести её таким путём до уровня больших западноевропейских армий.

Вновь остановившись, Алексеев заметил:

   – А вот качественных изменений в нашей полевой артиллерии германские генштабисты не заметили. Они отмечают только увеличение численности у нас тяжёлой артиллерии и успехи в создании новых систем крепостных и осадных орудий. Так ли это? Давайте спросим командира нашего мортирного дивизиона полковника Русанова.

Полковник Русанов встал со своего места.

   – Валерий Юрьевич. Что вы скажите о германских суждениях о состоянии тяжёлой артиллерии русской армии?

   – Думаю, что в немецком Большом генеральном штабе дана справедливая оценка.

   – В чём вы видите её правильность?

   – Немецкая агентура схватила главное. Наши мортирные дивизионы вооружены теперь 48-линейными мортирами образца 1910 года. А более тяжёлые орудия, 120-линейные гаубицы Круппа, немцы знают не хуже нас. Они хоть и образца 1904 года, но не устарели на сегодняшний день.

   – Есть ли претензии к боеприпасам? В Русско-японскую войну нарекания имели место.

   – Снаряды к нашим дивизионным мортирам поступают из Брянского артиллерийского арсенала. Качество хорошее. Другое дело, сколько боеприпасов будет получать армейская тяжёлая артиллерия с началом войны.

   – А что вы можете сказать о наших полевых пушках?

   – Поступающие в войска трёхдюймовки неплохи. Вот их германскому Генштабу следовало бы заметить в своей «секретной записке».

   – Думается, что немцы их проглядели. Или почему-то хитрят.

Корпусной командир продолжил чтение:

   – ...Путём увеличения окладов жалованья и пенсий было достигнуто омоложение и увеличение офицерского корпуса.

Михаил Васильевич обратился к слушателям:

   – Как можно прокомментировать такое немецкое суждение?

Встал командир 142-го пехотного Звенигородского полка Сапожников:

   – В Большом германском генеральном штабе замечают, что русское офицерство помолодело после войны с Японией. А что касается повышения денежного довольствия, то большим оно не стало. Известно, что гвардейский поручик получает намного меньше квалифицированного мастера с Невского или Обуховского заводов столицы.

Алексеев резюмировал:

   – О жалованье говорить не будем. Не нам обсуждать правительственные решения на сей счёт. Денежное довольствие армии и флота строится из финансовых возможностей государства. Слушаем дальше.

Михаил Васильевич взял новый лист машинописи и стал читать:

   – Обильные прибавки и введение германских организационных принципов обеспечили возможность создания почти не существовавшего раньше унтер-офицерского корпуса из сверхсрочного. Как мы можем прокомментировать такое суждение?

Слова попросил подполковник Русанов:

   – Хочу заметить, что после Крымской войны многие унтер-офицеры, служившие при государе императоре Николае I, остались на сверхсрочной. А сколько их сдали экзамены на первый офицерский чин прапорщика!

   – Но всё же проблема со сверхсрочнослужащими у нас есть.

   – Есть только в пехотных полках. В артиллерии эта проблема решается.

   – Чем вы это объясняете, Валерий Юрьевич?

   – Тем, что вчерашним деревенским парням артиллерия даёт технические знания. Да ещё какого уровня. Тут и механика, и математика, другие научные познания.

Из зала кто-то заметил:

   – К нам приходят призывники больше безграмотные или малограмотные. Солдат с образованием выше начальной церковно-приходской школы почти нет в последних призывах.