Текст книги "Алексеев. Последний стратег"

Автор книги: Алексей Шишов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 32 страниц)

Глава девятая
ВЕРХОВНЫЙ ГЛАВНОКОМАНДУЮЩИЙ «ВРЕМЕННЫХ»

Итак, царя не стало. Временное правительство ещё только образовывалось. Новый Верховный главнокомандующий в Могилёвскую Ставку пока не прибыл. Управление армейскими делами оказалось «на подписи» у генерала Алексеева.

Но ему на несколько дней пришлось забыть о фронтовых заботах, переложив их на плечи своих ближайших помощников, надлежало заниматься «устройством дальнейшей судьбы» отрёкшегося от престола императора.

Михаилу Васильевичу на следующий день после отречения передали листок бумаги, на котором государь излагал четыре свои просьбы, адресованные новому главе правительства России князю Львову.

Во-первых, разрешить ему и его в одночасье поредевшей свите беспрепятственный проезд в Царское Село для воссоединения с членами семьи.

Во-вторых, гарантировать безопасность временного пребывания в Царском Селе его семье и свите до полного выздоровления детей.

В-третьих, предоставить и гарантировать ему лично, семье и свите беспрепятственный переезд по железной дороге в Романов (сегодня город Мурманск. – А.Ш.) для последующего убытия на Британские острова.

И, в-четвёртых, разрешить возвратиться после окончания войны в Россию для постоянного проживания в крымской Ливадии, в собственном, полюбившемся ему давно дворце.

К этому можно лишь добавить, что бывший всероссийский самодержец предложил Временному правительству, главу которого он сам и назначил, достойное решение своей дальнейшей судьбы. Во всяком случае, в случае исполнения всех своих просьб он ничем не угрожал безопасности новой России. Но в Петрограде думали совсем иначе.

В тот же день у генерала Алексеева состоялся продолжительный телефонный разговор с князем Львовым:

   – Георгий Евгеньевич. Передо мной письмо отрёкшегося государя с рядом просьб. Позвольте зачитать вам их.

   – Михаил Васильевич, только короче. В Думе идёт назначение новых министров.

   – Хорошо. Первая просьба о переезде из Могилёва в Царское Село. К семье, к заболевшим детям.

   – Пока разрешение такое дать не могу. Надо проконсультироваться с думскими фракциями, как быть с низложенным царём.

   – Вторая просьба. Полковник Романов просит обеспечить ему, семье и свите личную безопасность. И здесь, и в Царском Селе.

   – Почему полковник? Разве он ещё служит в армии?

   – Точно так, Николай Романов по сей день числится в списках по корпусу офицеров Генерального штаба. Его никто в отставку не отправлял.

   – Я подумаю о приказе. Нельзя бывшего царя оставлять в армии. Может возникнуть брожение, у него есть сторонники.

   – Я вас понял. О создавшейся ситуации мною будет доложено новому Верховному сразу же по его прибытии в Могилёв.

   – Правильно. Решайте вопрос о полковничестве в Ставке, а не в столице. Третья просьба о чём?

   – Он просит свободы выезда в Романов, а оттуда на союзном пароходе или военном корабле в Лондон.

   – Это опасная просьба, Михаил Васильевич. Смею вас в том заверить. Нам ещё не известно, как отреагировала на низложение Николая II английская столица. Там же королевство, сильная монархия. Могут быть разборки в Антанте.

   – Так что же мне ответить по третьей просьбе?

   – Пока ничего. Скажите, что этот вопрос будет решаться в правительстве и Думе.

   – Вас понял. Так и будет сказано.

   – Четвёртая просьба?

   – О ней можно и не говорить, Георгий Евгеньевич.

   – Почему так?

   – Просьба чересчур наивная.

   – Тогда и не надо о ней говорить. У меня к вам, поскольку вы остались в Ставке пока за Верховного главнокомандующего, следующее приказание.

   – Какое? Я вас слушаю внимательно.

   – Чтобы оградить себя и меня от нежелательных эксцессов, обеспечьте надёжную охрану бывшего государя. Где он сейчас пребывает?

   – Всё там же. В хорошо известном вам штабном царском поезде, стоящем на Могилёвской станции.

   – Пусть там пока и находится. На всякий случай уберите из бывшей царской свиты всех офицеров. И отправьте их подальше. Например, на Румынский фронт или на Кавказ.

   – Будет исполнено, Георгий Евгеньевич. Но я, со своей стороны, настаиваю на одной просьбе.

   – Какой, Михаил Васильевич?

   – Прошу ускорить отъезд из Ставки бывшего царя. Для этой цели пришлите из Петрограда своих представителей.

   – Почему такая спешка? Пусть полковник Романов сидит в своём штабном вагоне, как и раньше в нём сидел.

   – Георгий Евгеньевич, поймите, что чем раньше это случится, тем лучше будет для работы Ставки. И, наконец, для самого бывшего императора.

   – Не волнуйтесь, Михаил Васильевич. Этим вопросом я займусь лично. А вы там продолжайте руководить войной...

Вопрос о дальнейшей судьбе последнего Романова решался Временным правительством в длительных спорах. Наконец, министры сошлись на том, что надо признать низложенного монарха и его супругу лишёнными личной свободы и поселить пока в Царском Селе. То есть речь шла, по сути дела, о домашнем аресте.

Бывший государь «всея Руси» отбыл из Могилёва при большом стечении народа на городском вокзале. Прощание Николая Романова с высшими чинами Ставки во главе с генерал-адъютантом Свиты Его Императорского Величества прошло весьма корректно, но при полном молчании собравшейся вокруг толпы, в которой преобладали люди в солдатских и офицерских шинелях:

   – Михаил Васильевич. Я вам премного благодарен за хлопоты перед князем Львовым по моим просьбам.

   – Николай Александрович. Это мой долг.

   – Я вам желаю успехов. Я всегда высоко ценил ваши способности, стратегическое мышление.

   – Очень признателен за такую весьма лестную оценку.

   – Тогда до свидания. Прошу вас об одном: пекитесь о Русской армии, о судьбе Отечества так, как вы это делали и раньше. При мне.

   – Это мой долг.

   – Ещё раз до свидания. Только знайте достоверно, что моя супруга Александра Фёдоровна никогда на вас зла не держала...

После отъезда царского поезда в Царское Село всего через несколько часов на тот же Могилёвский вокзал прибыл из Киева поезд с новым Верховным главнокомандующим. Два двоюродных брата так и не встретились друг с другом больше в своей жизни.

Возвратившийся в Ставку после долгого отсутствия в ней великий князь Николай Николаевич-младший сразу же издал свой первый приказ. Он гласил:

«В нашем Отечестве установлена власть в лице нового правительства. Для пользы нашей Родины я, Верховный Главнокомандующий, признал её, показав тем самым пример нашего воинского долга.

Повелеваю всем чинам славной нашей армии и флота неуклонно повиноваться установленному правительству через своих прямых начальников.

Только тогда Бог нам даст победу».

Такой приказ генерала Николая Николаевича Романова на фронтах не вызвал никакой сумятицы. Зато Государственная дума и Временное правительство не на шутку взволновались:

   – Вы только вдумайтесь: этот великий князь в приказе пишет, что он повелевает...

   – Это же проявление царизма, самодержавия!..

   – Новым Верховным управлять из Петрограда никак у нас не получится...

   – Сразу, в первый же день, и такие замашки...

   – Он же смотрится отъявленным контрреволюционером. Того и гляди, что решится на переворот...

   – У него армия, а у нас в столице небоеспособный тыловой гарнизон да Кронштадт, который уже никому не подчиняется...

   – Этого генерала Романова надо убирать из Ставки, пока не поздно.

   – Он решительнее своего брата-полковника будет. Как бы не быть беде свободной России, демократии...

Уже на следующий день после злополучного первого приказа в Ставку телеграфной строкой пришло из Петрограда решение Временного правительства. Телеграмма была подписана премьером князем Львовым. Правительство уведомляло великого князя Николая Николаевича-младшего о нежелательности его дальнейшего пребывания на посту Верховного главнокомандующего России.

Разобиженный до глубины души Верховный поспешил в кабинет начальника своего штаба.

   – Читайте, Михаил Васильевич! Мне эти временные министры предлагают покинуть Могилёв.

   – Но здесь, Николай Николаевич, нет прямого приказа о вашей отставке.

   – А его сегодня и не надо. Главное высказать из столицы своё нежелание. Вот вам и приказ об отставке.

   – Не волнуйтесь, Николай Николаевич. Надо отправить запрос на имя князя Львова.

   – Ничего не надо. Я сегодня же покидаю Ставку.

   – А кто же останется за Верховного?

   – Командование я сдаю лично вам, Михаил Васильевич. Больше некому. Сдаю немедленно...

Глубоко оскорблённый великий князь удалился в своё крымское поместье. В последнем приказе за своей подписью Николай Николаевич-младший призывал войска оставаться верными Родине и её новому правительству.

Сразу же после отъезда великого князя из Могилёва генерал Алексеев известил о случившемся официальный Петроград. Телеграмма из Ставки адресовалась лично князю Львову, как главе нового кабинета министров. Тот сразу же позвонил в Ставку:

   – Михаил Васильевич, я хочу вас озадачить от имени правительства. Свяжитесь, как можно скорее, с великим князем Николаем Николаевичем и постарайтесь, как можно вежливее, объяснить причину его отставки.

   – Будет исполнено, Георгий Евгеньевич. Но думаю, что великий князь, как человек понятливый, уже сам всё осознал.

   – Но он, как я знаю, человек обидчивый.

   – Не надо тревожиться. Обижаться ему не позволит всем нам известная семейная гордость.

   – Но всё же он может возмутиться против решения Временного правительства.

   – Не возмутится, господин министр. Это я могу сказать вам абсолютно точно.

   – Интересно, почему?

   – Потому что генерал Николай Николаевич Романов по своей воле несколько дней назад принёс присягу Временному правительству.

   – Присяге можно изменить. Или забыть про неё, когда решается не в самую лучшую сторону твоя судьба.

   – Бывший Верховный главнокомандующий России, уважаемый Георгий Евгеньевич, человек воинского долга и чести...

Временному правительству пришлось второй раз за несколько последних дней решать вопрос о Верховном главнокомандующем. После недолгих колебаний оно остановило свой выбор на генерале от инфантерии Алексееве. За него высказался князь Львов и единственный министр из социалистов Керенский. «Временным» начальник штаба Ставки импонировал прежде всего тем, что не «рвался» к кормилам государственной власти.

Но против была такая сильная «февральская личность», как глава Временного комитета Государственной думы Родзянко. Ему Алексеев не нравился тем, что открыто не выступил против императора Николая II, словно желая в ходе Февральской революции остаться в тени решающих событий. Такое и вправду было.

Родзянко отправил князю Львову письмо, в котором начальнику штаба Ставки даётся самый нелестный отзыв. Михаила Васильевича, в частности, председатель российского парламента обвинял в «тайном монархизме». Для тех дней это было серьёзнейшее обвинение: а вдруг низложенный император вздумает вернуться на престол? И где тогда будет армия, если во главе её окажется генерал Алексеев?

Письмо было отправлено 18 марта, а уже утром следующего дня Временный комитет Государственной думы рассмотрел вопрос о новом Верховном главнокомандующем. В постановлении, написанном под диктовку Родзянко, говорилось:

«…Признать, что в интересах успешного ведения войны представляется мерой неотложною освобождение генерала Алексеева от обязанностей Верховного главнокомандующего. Желательным кандидатом является генерал Брусилов...

Общее руководство ведением войны, за исключением стратегии, управления и командования всеми сухопутными и морскими силами, должно быть сосредоточено в руках Временного правительства».

Всем всё было ясно. Князь Львов и его «временные» министры стояли за Алексеева. Родзянко и его «временные» думцы – за Брусилова. Каждый из них желал видеть на посту российского Верховного главнокомандующего только своего человека. Иными словами говоря, и Львов, и Родзянко заглядывали в будущее. «Временными» они долго оставаться не хотели. Оба мечтали о полноте власти.

Однако Временное правительство продолжало стоять на своём. Во-первых, многие министры были в плохих отношениях с думцами. Во-вторых, сказывалась совместная работа части из них с начальником штаба Ставки. Иными словами говоря, Михаил Васильевич Алексеев обладал несомненно большим личным авторитетом среди фронтового офицерства и армейского генералитета.

Выход из конфликтной ситуации нашёл не кто иной, как сам военный и морской министр А. И. Гучков. Первое в истории гражданское лицо на такой должности, он с разрешения князя Львова направил командующим фронтами и армиями телеграмму следующего содержания:

«Временное правительство, прежде чем окончательно решить вопрос об утверждении Верховным главнокомандующим генерала Алексеева, обращается к вам с просьбой сообщить вполне откровенно и незамедлительно ваше мнение об этой кандидатуре».

Уже самой телеграммой военный и морской министр подавал голос за Алексеева. Фронтовой генералитет в своём большинстве дал в столицу положительный ответ.

В Петрограде это расценили так: действующая Русская армия проголосовала «за» князя Львова и против Родзянко. То есть принципиальная победа в нешуточной политической схватке оказалась на стороне правительства, а не парламента.

Но в пользу Алексеева высказались не все фронтовые военачальники. Так, командующий 5-й армией генерал Драгомиров высказал следующее опасение:

«Вряд ли генерал Алексеев способен воодушевить армию, вызвать её лихорадочный подъем...».

Ревниво относившийся к фронтовым успехам и карьере Алексеева в Первой мировой войне главнокомандующий армиями Северного фронта генерал Рузский ответил уклончиво:

«По моему мнению, выбор Верховного должен быть сделан волею правительства».

Тем не менее, генерал от инфантерии Михаил Васильевич Алексеев стал Верховным главнокомандующим России. Поздравления ему прислали военные вожди всех союзных стран Антанты. Хотя он в силу своей несговорчивости для Парижа и Лондона «подарком», вне всякого сомнения, не был.

Свою должность начальника штаба Ставки Алексеев сдал генералу от инфантерии В. Н. Клембовскому, который был его ближайшим помощником и пользовался исключительным доверием. Однако вскоре Клембовский оказался на должности главнокомандующего армиями Северного фронта.

Временное правительство само выбрало нового начальника штаба Ставки. В Могилёв прибыл с предписанием военного и морского министра генерал-лейтенант А. И. Деникин, командир 8-го армейского корпуса. Прославившийся в делах Юго-Западного фронта, прежде всего во главе 4-й стрелковой «Железной» бригады, которая затем была в ходе боев преобразована в стрелковую «Железную» дивизию. Её бойцы в кровопролитных боях среди карпатских лесов показали подлинные чудеса доблести и храбрости.

До этого Алексеев с Деникиным близкого знакомства не имели. Но Михаил Васильевич знал, что начальник его штаба имеет прекрасные боевые характеристики и отменно владеет тактическим, а значит, и оперативным искусством.

Собственно говоря, менялось всё штабное начальство Ставки. Должность первого генерал-квартирмейстера занял генерал-лейтенант Я. Д. Юзефович, одно время командовавший Кавказской туземной («Дикой») конной дивизией. Вторым генерал-квартирмейстером стал С. Л. Марков, имевший опыт командования пехотной дивизией. Оба они в скором времени, менее чем через год, станут военачальниками белой Добровольческой армии.

Не стало в Могилёвской Ставке великого князя Сергея Михайловича, ушедшего в отставку по воле Временного правительства. Его заменил на посту полевого генерал-инспектора артиллерии генерал М. В. Ханжин.

А. И. Деникин писал, как непросто складывались отношения между ним и Алексеевым. Военный и морской министр Гучков, человек сугубо гражданский и потому не знакомый с военной этикой, просто поставил Михаила Васильевича перед фактом:

«Такой полупринудительный порядок назначения Верховному главнокомандующему ближайшего помощника не прошёл бесследно: между генералом Алексеевым и мною легла некоторая тень, и только к концу его командования она рассеялась. Генерал Алексеев в моём назначении увидел опеку правительства...

Вынужденный с первых же шагов вступить в оппозицию с ним, оберегая Верховного – часто без его ведома – от многих трений и столкновений своим личным участием в них, я со временем установил с генералом Алексеевым отношения, полные внутренней теплоты и доверия...».

Первая встреча в Ставке складывалась тяжело для обоих генералов. Верховный принял своего начальника штаба сразу же после его прибытия в Могилёв.

   – Ну что же, раз приказано свыше, то принимайте должность.

   – Позволю сказать, что я на эту должность не просился и долго отказывался перед военным министром Гучковым.

   – Я об этом знаю. Понимаете, Антон Иванович, здесь масштаб работы широкий, нужна особая подготовка. Однако делать нечего, будем вместе работать.

   – Михаил Васильевич, при таких условиях я категорически отказываюсь от должности.

   – Но ведь приказ на вас уже состоялся.

   – Любой приказ можно отменить. Особенно сейчас. И чтобы не создавать трений между вами и правительством, заявляю, что это исключительно моё личное решение.

   – Алексеев, никак не ожидая такого ответа от Деникина, сразу же переменил тон.

   – Нет, Антон Иванович. Я прошу вас не отказываться от должности. Будем работать вместе, я помогу вам. Наконец, ничто не мешает месяца через два, если почувствуете, что дело не нравится, уйти на первую же открывшуюся армию. Согласны?

   – Согласен.

   – Вот и хорошо. Надеюсь, что всё между нами уладится. Вечером прошу ко мне на чай.

   – Благодарю за приглашение, Михаил Васильевич. Непременно буду...

Алексеев и Деникин за короткое время совместного пребывания в Могилёвской Ставке так и не сработались. Причин виделось две.

Во-первых, Михаил Васильевич стремился решать все стратегические задачи самостоятельно, благо работоспособностью он обладал поразительной.

Во-вторых, получив в начальники штаба старательного Деникина, он стал поручать ему задачи, которые ставились Верховному решениями Временного правительства. Одним из таких действительно важных поручений стала организация демобилизации из армии 40-летних солдат. Такое решение «временных» привело к тому, что фронтовая артиллерия лишилась большей части наиболее подготовленных унтер-офицеров.

Отдавал Алексеев своему начальнику штаба на рассмотрение и «сомнительные» проекты, которые нередко поступали в Ставку на её решение. Как это было, например, с предложением Управления путей сообщения утвердить заказ на несколько десятков миллионов рублей на возобновление в будущем движения по... Варшавско-Венской железной дороге, которая находилась на польской территории, оккупированной германскими войсками.

Деникин пробыл в Ставке всего два месяца. Не найдя точки соприкосновения с новым Верховным главнокомандующим Брусиловым, он отпросился из Могилёва назад на фронт...

Времени на притирку между должностными лицами не было, поскольку в войне назревали большие события. Приближался ранее обговорённый на Межсоюзнической конференции срок перехода Русской армии в наступление. В Ставке понимали всю нереальность наступления, но высшее военное командование Антанты никаких возражений не принимало.

Дело кончилось тем, что отношения союзников стали обостряться. Инициатором этого стал только что назначенный главнокомандующим французской армии (армиями Севера и Северо-Востока) дивизионный генерал Роберт-Жорж Нивель. Он сменил на этом посту Жоффра. Нивель отличился в ходе обороны крепости Верден, то есть в самой продолжительной операции Первой мировой войны.

Нивель откровенно жаждал славы, а потому торопил события, не считаясь с объективными условиями. Решив наступать на Германию в самое ближайшее время, он прислал на имя российского Верховного генерала Алексеева телеграмму следующего содержания:

«По соглашению с высоким английским командованием я назначил на 8 апреля начало совместного наступления на Западном фронте. Этот срок не может быть отложен. На совещании в Шантильи 15 и 16 ноября было решено, что союзные армии будут стремиться в 1917 году сломить неприятельские силы путём единовременного наступления на всех фронтах с применением максимального количества средств, какое только сможет ввести в дело каждая армия.

Я введу для наступления на Западном фронте все силы французской армии, так как буду добиваться решительных результатов, достижения которых в данный период войны нельзя откладывать.

Вследствие этого прошу вас также начать наступление русских войск около первых или средних чисел апреля. Совершенно необходимо, чтобы ваши и наши операции начались одновременно (в пределах нескольких дней), иначе неприятель сохранит за собой свободу распоряжения резервами, достаточно значительными, для того чтобы остановить с самого начала одно за другим наши наступления...

Должен добавить, что никогда положение не будет столь благоприятным для русских войск, так как почти все наличные немецкие силы находятся на нашем фронте и число их растёт с каждым днём!

Главнокомандующий».

Получив из Парижа такую телеграмму, Алексеев вызвал к себе начальника штаба Ставки:

   – Антон Иванович. Вы ознакомились с содержанием телеграммы генерала Нивеля?

   – Да, Михаил Васильевич.

   – Что вы скажете по ней о новом французском главнокомандующем?

   – Категоричность его требований несомненна. Но следовало бы в рамках уважения к союзникам хотя бы согласовать вопрос, можем ли мы перейти в наступление в срок, который пожелал установить генерал Нивель.

   – Ясно одно. Мы не сможем в первой половине апреля начать наступательную операцию. Мы к ней не готовы.

   – Михаил Васильевич. Заметьте, чем приманивает нас сменщик Жоффра: почти все наличные немецкие силы находятся на Западном фронте?

   – Нивель словно не знает о том, что два из четырёх русских фронта на востоке Европы воюют именно с германцами. А остальные два – с австрийцами.

   – Париж просит дать срочный ответ на телеграмму.

   – Антон Иванович. Через час у меня будет на проводе военный министр Гучков. Я с ним обговорю этот вопрос. Но скажу сразу: французам надо дать понять, что с союзниками следует считаться не только в Шантильи.

   – Значит, ответ в Париж надо готовить сегодня же?

   – Да. Коротко и ясно объяснить генералу Нивелю, что мы не можем начать большую операцию в назначенные им для нас сроки.

   – Каким должен быть тон ответной телеграммы?

   – Как можно сдержаннее, Антон Иванович. И самое главное: надо указать Нивелю на опасность, которой грозит союзникам его чрезмерно поспешный план общего наступления...

Военный и морской министр Временного правительства одобрил позицию Ставки. Но уже через три дня в Могилёв (через Петроград) из Парижа пришла новая телеграмма. Французский главнокомандующий самым категоричным образом настаивал на общем для Западного и Русского фронтов наступлении. Причём в сроки, назначенные лично им, дивизионным генералом Робертом-Жоржем Нивелем.

Алексеев отправляет военному и морскому министру Временного правительства (через которого в Ставку шли телеграммы союзников) такое телеграфное послание:

«Если успокоение, признаки которого имеются, наступит скоро, если удастся вернуть боевое значение Балтийского флота, то, кто бы ни был Верховным, он сделает всё возможное в нашей обстановке, чтобы приковать к себе силы противника, ныне находящиеся на нашем фронте...

Но ранее начала мая нельзя приступить даже к частным ударам, так как весна только что начинается, снег обильный и ростепель будет выходящей из ряда обычных».

Нивель не отказался от назначенного им срока наступления на Западном фронте. Вместе с французами наступали англичане, которые в первые дни атаки германских позиций имели частные успехи у городов Аррас и Пуассон. Здесь особенно отличился канадский корпус. В Лондоне премьер-министр Великобритании Д. Ллойд Джордж торжествовал:

   – Видите, я не зря временно подчинил герою Вердена наши войска, находящиеся на французской территории...

Но дальше всё пошло так, как предсказывал в далёком от Франции городе Могилёве генерал Алексеев. Германское командование предвидело наступление противной стороны и потому отвело свои силы на «линию Зигфрида» (Аррас – Сен-Кантен – Ла-Фер). Когда 16 апреля, в 6 часов утра французские войска перешли в генеральное наступление, то они сразу же попали под сильный заградительный огонь немецкой артиллерии, которая хорошо пристрелялась к местности.

Не удалась у городка Краона и массированная, невиданная до того танковая атака французов. На позицию германцев было двинуто сразу 128 (!) одетых в броню машин.

Французским войскам удалось продвинуться вперёд. Но парижское правительство, возмущённое огромными людскими потерями – ценой за право обладания небольшим клочком земли у Моронвиллера и на южных склонах высот Шмен-де-Дама, приказало остановить наступление.

Германский фронт прорван не был, французские солдаты заметно упали духом, а некоторые полки взбунтовались. Психологический надлом армии воюющей страны достиг высшей точки тогда, когда два армейский корпуса начали поход на столичный Париж. Начала распространяться антивоенная пропаганда, население Франции стало всё больше выступать за немедленное заключение мира.

Так самонадеянность генерала Нивеля обернулась для Антанты на Западном фронте большой военной неудачей. Более того, самыми опасными последствиями провалившегося наступления стали последствия психологического характера.

Союзное наступление на Западном фронте весной 1917 года получило в истории Первой мировой войны название «бойни Нивеля». Французы потеряли в ней 180 тысяч человек, англичане – 160, германцы – 163 тысячи. Дивизионный генерал Нивель был снят с поста главнокомандующего и заменён генералом Анри-Филиппом Петэном, который вскоре стал маршалом Франции...

С требованиями союзников по Антанте всё же приходилось считаться. Алексеев, зная истинное положение дел на всех фронтах, всё же пытался оттянуть на несколько месяцев наступательную операцию на Востоке. Однако здесь он вошёл в конфликт с главнокомандующими армий фронтов. Те отправили в столицу военному министру следующую телеграмму:

«Срочно. Секретно.

Сегодня на военном совете всех командиров фронта единогласно решено:

   1) армии желают и могут наступать;

   2) наступление вполне возможно. Это наша обязанность перед союзниками, перед Россией и всем миром;

   3) это наступление избавит нас от неисчислимых последствий, которые могут быть вызваны неисполнением Россией её обязательств, и попутно лишит противника свободы действий на других фронтах;

   4) некоторый недостаток заставит лишь несколько сузить размер наступления;

   5) нужно, главное, наладить продовольствие и регулярный подвоз, а это в средствах России и должно быть сделано;

   6) настоятельно просим, никаких шагов перед союзниками в смысле отказа от выполнения наших обязательств не делать;

   7) армия имеет своё мнение, мнение Петрограда о её состоянии и духе не может решать вопрос; мнение армии обязательно для России; настоящая её сила здесь, на театре войны, а не в тылах.

Брусилов, Баланин, Щербачёв, Каледин, Балуев».

На телеграмме командующих пяти фронтов (считая Румынский) генерал-квартирмейстером Ставки была наложена резолюция следующего содержания:

«Какое было бы счастье, если бы действительность оправдала эти надежды!»

Алексеев был против широких наступательных операций в силу многих веских причин. Он сделал обстоятельный доклад военному и морскому министру Гучкову, показав всю безотрадную картину состояния армии и флота, особенно тыловых гарнизонов и балтийского Кронштадта. Этого Верховному показалось мало, и он связался по прямому проводу с Петроградом:

   – Александр Иванович. Вы ознакомились с моим последним докладом?

   – Да, Михаил Васильевич. Но он произвёл на моих коллег по Временному правительству самое удручающее впечатление.

   – Я не ожидал иного.

   – Неужели у нас так всё плохо в армии, на фронте? И особенно в Балтийском флоте?

   – Картина объективная. Резервы в тыловых гарнизонах распропагандированы социал-демократами и прочими партиями против войны. На фронте участились случаи неисполнения приказов. Балтийский флот вообще никак нельзя привлекать к операциям Северного фронта, поскольку с февраля он стал реально неуправляем.

   – Однако правительство надеется, что революционный дух армии и народа поможет России победно завершить Великую войну.

   – Смею заметить, Александр Иванович, что именно этот революционный дух сломал в армии дисциплинированность и организованность.

   – Но Временное правительство послало на все фронты своих комиссаров. Они сообщают в столицу, что революционный дух сделал войска готовыми к наступательным действиям.

   – Позвольте сказать: не знаю ни одного случая, чтобы солдаты после митинга в поддержку Временного правительства бросились на штурм вражеских окопов.

   – Михаил Васильевич, вы явно недооцениваете настроения солдатских масс сегодня.

   – Может быть. Ведь я не политик. Но агитация социалистов ведёт на фронте только к пораженческим настроениям. Они затрагивают даже часть офицерства военного времени.

   – Отставим споры. Из Парижа пришёл очередной запрос относительно даты начала наступательной операции на Русском фронте.

   – Я уже вам докладывал, господин военный министр, что к наступлению мы не готовы.

   – Какой же выход, Михаил Васильевич? Ведь у России есть обязательства перед Антантой.

   – Выход вижу один. Надо отложить начало наступления. Хотя бы до июня-июля.

   – А что тогда делать будут фронтовые войска?

   – Они должны придерживаться строго оборонительных действий. Соответствующая директива за моей подписью уже готова к отправке на фронты.

   – Пока воздержитесь с её отправкой.

   – Почему, Александр Иванович?

   – Временное правительство приняло решение опросить относительно предстоящей наступательной операции главнокомандующих всех фронтов. Вы согласны с таким мнением правительственного кабинета?

   – Согласен. Как равно согласен буду с мнениями фронтового командования.

   – Вот и хорошо. Думаю, что так мы уладим конфликт с Парижем...

Как ни странно, позиция Верховного у главнокомандующих армиями фронтов поддержки не получила. Только глава Северного фронта генерал Рузский поддержал оборонительный план кампании 1917 года. Главнокомандующие же Западным и Юго-Западным фронтами высказались за самые активные действия.

Алексееву пришлось изменить собственное решение. Та телеграмма так и не ушла из Ставки. Верховный главнокомандующий отдал приказ начать подготовку наступательной операции силами Юго-Западного фронта. Военные миссии Франции и Великобритании в Петрограде «вздохнули свободно».