Текст книги "Алексеев. Последний стратег"

Автор книги: Алексей Шишов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 26 (всего у книги 32 страниц)

Около станции Унеча на Черниговщине Текинский полк при попытке пересечь железнодорожное полотно попал в засаду. Он неожиданно оказался под пулемётным огнём бронепоезда красных и понёс большие потери в людях.

На следующий день текинцы вновь попали в засаду на лесной дороге. От пулемётного огня они вновь понесли потери в людях. Л при переправе через реку Сейм на плохо замерзшем болотистом берегу лишились многих лошадей.

Тогда Корнилов решил, что верным ему туркменским всадникам будет безопаснее идти без него. Переодевшись крестьянином и с подложным паспортом, Лавр Георгиевич направился на Дон один...

Собравшимся в столице Всевеликого войска Донского лидерам антибольшевистского движения сразу стало ясно, что отношения – Алексеева и Корнилова – никуда не годятся.– Тот и другой откровенно метили в военные вожди Белого дела, имея на то, как говорится, полное основание. Закрытое совещание генералов и оказавшихся в Новочеркасске общественных деятелей из столиц, думских политиков (атаман Каледин не присутствовал) только обострило проблему.

Совещание на правах хозяина открыл Алексеев, к тому времени уже окончательно расставшийся с гражданской одеждой, с белым Георгиевским крестом на генеральском мундире:

   – Господа. Сегодня мы с вами собрались для решения одного важного вопроса: на каких организационных принципах будет строиться Добровольческая армия, которую мы создаём на Дону.

Михаил Васильевич какие-то доли минуты помолчал, вглядываясь в лица собравшихся. Затем продолжил:

   – Новая русская армия должна строиться на принципах старой армии, императорской. Полное единоначалие, строжайшая воинская дисциплина, патриотизм, клятвенная преданность России.

Присутствующие одобрительно закивали головами, перебрасываясь друг с другом короткими фразами. Алексеев дал слово Корнилову:

   – Лавр Георгиевич, мы просим вас высказаться.

Корнилов встал и, как предыдущий выступающий, осмотрел сидящих. Он мог в душе радоваться, поскольку большинство людей в военной форме были его единомышленниками – «корниловцами», «быховскими арестантами». Говорить сразу начал с главного:

   – Любая армия начинает создаваться с назначения командующего. Военная сила должна иметь своего вождя, иначе она не станет силой. Во главе белой Добровольческой армии должен стоять один человек, боевой генерал, способный повести за собой людей в бой.

Корнилова поддержали все. Но каждый понимал, что кандидатур может быть только две: Алексеев или Корнилов. И что двоевластие в рядах добровольчества просто немыслимо.

Алексеев предложил следующее решение вопроса:

   – Я предлагаю Лавру Георгиевичу взять на себя всецело формирование армии и её управление. На себя же я готов возложить финансовые вопросы и политику, как внутреннюю, так и внешнюю.

Слово взял Корнилов:

   – Такая параллельная деятельность будет вызывать трения. Я буду вынужден постоянно выпрашивать деньги в условиях, когда каждая копейка на счету. Когда же армия превратится в силу, начнутся неизбежные трения и во внутренней политике на освобождённых от большевиков территориях.

Алексеев вежливо спросил своего оппонента, не поднимаясь:

   – Какой бы власти хотели вы, уважаемый Лавр Георгиевич, на посту командующего Добровольческой армии?

   – Только полной власти единоначальника. Если этого мне не будет дано здесь, то я отправлюсь воевать с большевиками в Сибирь. Хотя я знаю, что именно Михаил Васильевич начал создавать белую армию добровольцев, а не я и никто другой.

Слова Корнилова «создали» тишину в комнате. Ситуация становилась конфликтной. Все прекрасно понимали, что если уйдёт Корнилов, то среди добровольцев неизбежно произойдёт раскол. Значит, у руля белой армии должны стоять оба: два авторитетнейших генерала от инфантерии, два георгиевских кавалера, два бывших Верховных главнокомандующих России в Мировой, ещё не закончившейся войне.

Алексеев понимал, что без Корнилова создание армии будет сопряжено с большими трудностями. И в то же время он не хотел уходить от военного руководства добровольцами. Ведь основу собравшихся в Новочеркасске людей составляли бойцы из созданной им в столицах подпольной организации офицеров и юнкеров. Алексеев решил искать компромисс:

   – Вы, Лавр Георгиевич, поезжайте в Екатеринодар и там самостоятельно приступайте к формированию частей Добровольческой армии. А я останусь на Дону.

Корнилов отказался, сказав решительно:

   – Это не выход из положения. Это будет для Белого дела ещё хуже.

   – Почему вы так считаете?

   – Находясь на таком близком расстоянии друг от друга, мы, Михаил Васильевич, уподобились бы с вами двум содержателям балаганов, зазывающим к себе публику на одной и той же ярмарке.

   – Так где же, по вашему мнению, выход?

   – Мне нужен простор для боевой работы. Предлагаю вам, Михаил Васильевич, остаться на Дону. А я переберусь в Сибирь. Там для меня найдётся работа.

Но против такого «распыления» командных личностей дружно выступили приехавшие в Новочеркасск представители «Национального центра»: князь Трубецкой, Струве, Фёдоров, Львов, Белоусов и Милюков.

Алексеев дал слово Милюкову:

   – Говорить много сейчас не надо. Мы не на думской трибуне. От московских и петроградских общественных организаций, выступающих против большевистской узурпации государственной власти, убедительно прошу генералов Корнилова и Алексеева в одной упряжке нести тяготы по созданию белой армии на юге. Только вдвоём вы осилите это дело.

Корнилов с места коротко бросил:

   – Я готов только на самостоятельную боевую работу. Двоевластия не терплю со времени появления комиссаров Керенского в армии.

Милюков ответил:

   – Московские общественные организации поручили мне заявить здесь, на Дону, что руководители антибольшевистского военного движения могут рассчитывать на моральную и материальную поддержку из центра только при одном обязательном условии.

   – Каком же, Павел Николаевич?

   – При условии, если все три генерала – Алексеев, Корнилов и Каледин будут работать на юге России совместно. А для этого надо вам распределить обязанности. Если такое соглашение будет достигнуто и подписано, то я беру на себя заботу о передаче этого документа руководству Антанты, союзнику России.

Спор грозил затянуться. Но тут слово взял до этого молчавший генерал Деникин:

   – Я предлагаю золотую середину. Вся военная власть переходит в руки генерала Корнилова. Гражданская и внешние сношения – в руки генерала Алексеева. Всё, связанное с Донской областью, остаётся за атаманом Калединым.

Совещание на том и порешило. Было оговорено, что принципиальные вопросы должны разрешать все три генерала.

Так первым командующим белой Добровольческой армии стал генерал от инфантерии Лавр Георгиевич Корнилов, сын простого сибирского казака, не имевший «буржуазного происхождения» и «капиталов».

Под стать ему был и генерал от инфантерии Михаил Васильевич Алексеев, сын николаевского солдата, «примерно» выслужившегося к концу своей жизни в офицеры.

Корнилов сам выбрал себе помощника на должность начальника штаба. Его предложение без всяких раздумий принял генерал-лейтенант Лукомский. Друг друга «быховские узники» прекрасно знали по совместной работе в Могилёвской Ставке.

На следующий день Корнилов сказал своему начальнику штаба:

   – Здесь, на Дону и на Северном Кавказе, мы с Михаилом Васильевичем будем во многом зависеть от местных войсковых атаманов. Не они, а мы у них в гостях. Мало мне верится в успех белой работы здесь, на Юге.

   – А где тогда, Лавр Георгиевич, по вашему мнению, перспектив больше?

   – В Сибири. Я её хорошо знаю и верю в неё. Убеждён, что там антибольшевистское дело можно будет поставить широко. Здесь же мог справиться и один Алексеев. Жаль, что Милюков и его думские политики задержали меня на Дону и не пустили в Сибирь. Именно там следует начинать работу, чтобы не упустить время...

В середине декабря создаётся Донской гражданский совет или, как его ещё называли, Всероссийское правительство. Его возглавили три генерала – Алексеев, Корнилов и Каледин. Это был по сути дела триумвират первого в годы Гражданской войны антибольшевистского правительства.

В Гражданский совет вошли на правах «рядовых» членов М. Фёдоров, князь Г. Трубецкой, П. Струве, П. Милюков и... известный «террорист-бомбист» Б. Савинков, соратник министра-социалиста Керенского. Его появление в Новочеркасске оказалось для всех большой неожиданностью.

Объявившись в столице Дона, Савинков сперва нанёс визит вежливости атаману Каледину. Разговор у них шёл без свидетелей и, по всей вероятности, не сложился. Казачий генерал симпатий к людям, подобным Савинкову, не испытывал. Более того, он считал их прямыми виновниками гибели России.

После посещения атаманского дворца Савинков отправился на Барочную улицу, в офицерское общежитие. С интересом он смотрел, как на улице строились поротно добровольцы. Отметил, что все были в новых, хотя и залежавшихся на новочеркасских складах шинелях, при погонах. Винтовки-трёхлинейки по виду потёртых прикладов прошли не одни руки.

Дежурный по общежитию поручик из гвардейцев, косо поглядывая на известного эсера-боевика, всё же проводил гостя к генералу Алексееву.

Так же неприветливо встретил Савинкова и ротмистр Шапрон. Но спросил посетителя с привычной учтивостью:

   – Как прикажете доложить Михаилу Васильевичу?

   – Скажите просто: приехал Савинков.

Генерал Алексеев встретил бывшего комиссара Временного правительства при Ставке Верховного главнокомандующего и товарища военного министра сдержанно, но доброжелательно:

   – Какими судьбами, Борис Викторович, вы на Дону, в Новочеркасске.

   – Скажу прямо, Михаил Васильевич. Хочу служить великой миссии Белого дела.

   – В каком же качестве вы себя видите, ведь вы не будете просить записать вас в пехотную роту?

   – Конечно, нет. Ведь я, как вам известно, не просто штабс-капитан или подпоручик. Я Борис Савинков. Это имя знает вся Россия. Оно само за себя говорит.

   – Согласен насчёт вашего имени. Так кем бы вы желали быть в наших рядах?

   – По моему глубокому убеждению, возглавление вооружённой борьбы с большевиками одними генералами более чем ошибочно. Особенно в политическом плане. Народная масса отнесётся к Белому делу, как к контрреволюционному начинанию.

   – Но ведь, как вы сами понимаете, вам, Борис Викторович, командование поручить нельзя. Вы же не военный.

   – Михаил Васильевич. В обязательном порядке должно быть создано политическое совещание. Лично я готов хоть сегодня войти в его состав.

   – Что даст такое политическое совещание Белому делу?

   – Моё присутствие в нём. Моё имя, как и имя генерала Корнилова, придадут начатому вами делу вооружённой борьбы с большевизмом чисто патриотическое начало, лишённое всякого контрреволюционного смысла.

   – Думаю, Борис Викторович, что в вашем предложении, возможно, есть рациональное зерно...

На следующий день Алексеев и Каледин, как два члена Донского триумвирата, обратились к Корнилову с предложением сотрудничества с Савинковым и теми силами, которые стояли за его спиной. Но монархист Корнилов сначала ответил категорическим отказом:

   – Ни за что, господа генералы! Бомбист и добровольцы в одной связке! Это же уму непостижимо...

Алексееву и Каледину стоило немалых трудов уговорить командующего армией согласиться. Корнилов признал, что в Гражданской войне нужны союзники. Тем более из числа людей решительных, да ещё «с именем».

Главный аргумент заключался в словах Алексеева:

   – Если Савинков будет работать с нами, то он будет несомненно полезен.

   – А если нет?

   – Работая от нас отдельно, он может сильно навредить делу.

   – Значит, нам выбирать не приходится, Михаил Васильевич?

   – Не приходится, Лавр Георгиевич.

   – Хорошо, убедили. Я согласен на сотрудничество с Савинковым.

   – Тогда будем считать, что дело о союзничестве улажено. А там время покажет...

Сказал своё слово и атаман Каледин:

   – Без уступки демократии мне не удастся обеспечить пребывание на Дону Добровольческой армии...

В итоге члены триумвирата решили создать политическое совещание. В его состав вошли: Алексеев (председатель), Корнилов, Каледин, Деникин, Лукомский, Романовский, Струве, Милюков, князь Трубецкой, Фёдоров и Савинков. Из одиннадцати человек шесть носили генеральские погоны.

Деникин категорически отказался участвовать в работе политического совещания. За всё короткое время его существования Антон Иванович ни на одно заседание так и не пришёл.

Савинков настоял на том, чтобы в политический совет были введены его люди. Речь шла о трёх социалистах: бывшем комиссаре Временного правительства в 8-й армии Вендзягольском, «донском демагоге» Агееве и председателе крестьянского съезда, бывшем ссыльном и эмигранте Мазуренко. Белым генералам пришлось уступить.

Политический совет, однако, не просуществовал и месяца. Он перестал функционировать после переезда штаба Добровольческой армии в Ростов.

Деникин так охарактеризовал «участие» Савинкова в деятельности по формированию Добровольческой армии:

«Участие Савинкова и его группы не дало армии ни одного солдата, ни одного рубля и не вернуло на стезю государственности ни одного донского казака, вызвало лишь недоумение в офицерской среде...».

Последний разговор Алексеева и Савинкова состоялся в Ростове:

   – Михаил Васильевич. Политическая ситуация требует, чтобы я уехал с Юга в центр, в столицы.

   – Что вас принуждает к этому, Борис Викторович?

   – Мне необходимо войти в сношение с некоторыми известными демократическими деятелями сперва в Москве, затем в Питере.

   – У вас будут ко мне какие-нибудь просьбы?

   – Да, Михаил Васильевич. Две. И весьма серьёзные.

   – Какова первая из них?

   – Мне надо удостоверение за вашей подписью. Оно даст мне право создавать из офицерства подпольные организации и поднимать восстания против большевиков.

   – Где вы их намерены поднимать?

   – На берегах Верхней Волги. Например, в Ярославле и Рыбинске. Там у меня надёжные, верные люди.

   – Хорошо. Такое удостоверение с моей подписью вы можете получить хоть сегодня. Какая вторая просьба?

   – Михаил Васильевич. Для создания большого антибольшевистского движения мне необходимы деньги.

   – Но, уважаемый Борис Викторович, вы же знаете стеснённость Добровольческой армии в финансах. Денег у меня для вас просто нет.

   – Что ж, тогда мне придётся искать источники финансирования самому.

   – А что прибывшие с вами социалисты?

   – Комиссара Вендзягольского я отправляю в Киев для связи с Юго-Западным фронтом, поляками и чехословаками. Остальные едут со мной в Москву.

   – Вы знаете, что большевики ужесточили пропускной режим на железнодорожных станциях?

   – Не волнуйтесь, Михаил Васильевич. Я старый конспиратор...

Деникин в книге «Борьба генерала Корнилова» писал о нелюбимом им социалисте-террористе Савинкове так:

«Удостоверение за подписью Алексеева открывало ему новые возможности. Его именем он начал собирать офицерство, распыляя наши силы, и организовывать восстания, которые были скоро и кроваво подавлены большевиками».

К этому можно добавить, что офицеры-монархисты не раз делали неудачные попытки организовать покушение на ненавистного им товарища военного министра Временного правительства. Так что Савинков чувствовал себя в стане белых «неуютно»...

Первую половину января 1918 года генерал Алексеев проработал над документом, получившим впоследствии название «Воззвание к народам Юга и Юго-Востока России». В нём формулировались цели и организационные основы белой Добровольческой армии. Воззвание объявляло, что создаваемая на казачьем Дону армия есть:

«...Организованная военная сила, способная противостоять надвигающейся анархии и немецко-большевистскому нашествию.

Первая непосредственная цель Добровольческой армии – противостоять рука об руку с доблестным казачеством вооружённому нападению на Юг и Юго-Восток России. Все русские люди, собравшиеся здесь со всех концов нашей Родины, должны защищать до последней капли крови самостоятельность областей, давших им приют и являющихся последним оплотом русской независимости, последней надеждой на восстановление Свободной Великой России...».

Автор воззвания писал дальше о патриотическом долге всех сынов российского Отечества. Они должны:

«...Встать на страже гражданской свободы, в условиях которой хозяин земли русской – её народ – выявит через посредство избранного Учредительного собрания свою державную волю, перед которой должны преклониться все классы, партии и отдельные группы населения. Ей одной будет служить создаваемая армия, все участвующие в её образовании будут беспрекословно подчиняться законной власти, поставленной этим Учредительным собранием...».

«Воззвание к народам Юга и Юго-Востока России» заканчивалось призывом ко всем, кто исповедовал верность Великой России:

«...Летать в ряды Российской рати...».

Алексеев призывал к оружию «всех, кому дорога многострадальная Родина, чья душа истомилась к ней сыновней болью».

Однако формирование Добровольческой армии шло медленно. Едва ли не самой веской причиной стало то, что красноармейские заставы всё более умело вели «чистку» железнодорожных составов, которые направлялись на юг, прежде всего в Донскую область. Выявленных при проверке документов офицеров и юнкеров зачастую расстреливали На месте. Поэтому далеко не всем добровольцам удалось пробраться в Новочеркасск.

Но порой прибывали большие группы. Удивительные организаторские способности проявила М. А. Нестерович, по мужу Берг (Нестерович-Берг), одна из самых замечательных женщин – участниц Белого движения.

18-летней девушкой в 1914году Мария Нестерович пошла добровольцем на фронт Первой мировой войны. В одном из боев сестра милосердия попала в неприятельский плен.

После возвращения из плена работала в московском отделении комитета «Союза бежавших из плена», созданного не правительством, а солдатами. Нестерович-Берг пользовалась в комитете огромным влиянием и по его документам смогла переправить из Москвы в Донскую и Оренбургскую казачьи области большое число участников боев с Красной гвардией в Первопрестольной.

Работа Марии Нестерович была связана с известным риском. В первый день сдачи Александровского военного училища, которое являлось оплотом антибольшевистских сил во время октябрьских боев в Москве, к ней за помощью обратились 32 офицера и несколько юнкеров. Они просили её помочь им выехать из Москвы в казачьи области.

Прибыв в комитет «Союза бежавших из плена», Нестерович ознакомила солдат-комитетчиков с «планом работы». В тот же день было устроено заседание комитета, и белые офицеры, переодетые нижними чинами, получили документы бывших пленных, подписанные председателем комитета Крыловым.

Нестерович была откровенна с фронтовиками-комитетчиками. Многие из них участвовали в боях на стороне белых. На том заседании она заявила солдатам:

   – Дорогие мои, я хочу быть вполне откровенной. Ведь у нас с вами была одна цель – помочь оставшимся в плену. Вам известно, что с первого дня войны, – мне было восемнадцать лет, – я уехала на фронт. Многие из вас знают, сколько я выстрадала в плену и как на вас же продолжала работать, освободившись из плена. Вы помните, что я застала в комитете, и видите – что оставляю, уходя из него. А уйти необходимо. С болью покидаю вас, но теперь мой долг – помочь несчастным офицерам и их семьям.

Когда Нестерович закончила свой по-женски взволнованный монолог, солдаты-комитетчики долго молчали. Им было трудно сделать выбор: на чью сторону встать в тех событиях? Первым заговорил председатель комитета Крылов:

   – Мария Антоновна! Неужели вы нас считаете такими же подлецами, как тех, что с красным бантом ходят? Неужели мы не заслужили вашего доверия и тех офицеров, с которыми дрались против большевиков? Рассчитывайте на нас – всё сделаем, что вы скажете, и пойдём, куда скажете.

В тот же день на бланках комитета «Союза бежавших из плена» были оформлены проездные документы. Вечером того же дня 142 человека поездом отправились в сторону Новочеркасска. Ехали они с разных московских вокзалов «врассыпную». Каждый отъезжающий получил на дорогу по сто рублей.

Нестерович в 1917 и 1918 годах совершила несколько поездок на Дон и в Оренбург, сопровождая группы добровольцев, которые уезжали из Москвы по подложным документам. Ей не раз приходилось спасать офицеров от верной гибели, поскольку красноармейские заставы на железнодорожных станциях «ставили к стенке» каждого подозреваемого «кадета» и «контрреволюционера».

Работой комитета «Союза бежавших из плена» интересовались не только атаманы Дутов и Каледин, но и генерал Алексеев. Для них сестра милосердия служила не только источником информации, но и курьером для передачи посланий и приказаний.

Личная встреча Михаила Васильевича с Нестерович состоялась во время её первого посещения Новочеркасска. После того как они познакомились, Алексеев сказал с благодарностью:

   – Мария Антоновна. Весьма признателен вам за тех добровольцев, которых вы направили на Дон после октябрьских боев в Москве. Как на сегодня ситуация?

Выслушав, генерал сказал:

   – Сейчас нам, как ни странно, нужны не люди, а деньги. Армию надо на что-то содержать.

   – Михаил Васильевич. Обещаю вам, что с рекомендательным письмом обойду всех московских банкиров, которые мне лично известны.

   – Признателен вам за желание помочь Белому делу. Вот для москвичей удостоверение.

На небольшом листе бумаги машинописью значилось следующее:

«Генерал М. В. Алексеев знает лично сестру милосердия М. А. Нестерович, бывшую на Дону и оказывающую большие услуги вновь формирующейся армии».

   – Спасибо, Михаил Васильевич, за доверие.

   – Что вы, Мария Антоновна. Это вам нижайший от моих добровольцев поклон. Скажите, сколько вам лет?

   – Двадцать один.

   – Да, потому много и делаете, что ещё так молоды. Отчёта себе не отдаёте, как это опасно. Вы русская?

   – Нет, полька.

   – Полька? Тем похвальнее. У меня к вам огромнейшая просьба.

   – Какая, господин генерал?

   – У многих наших офицеров остались в Москве семьи. Помогите им от имени вашего комитета, если можете, какими-то, пусть и небольшими, средствами. Список семей с адресами уже составлен моим адъютантом.

   – Хорошо. Думаю, что помочь сможем.

   – В последующих делах держите связь с капитаном Алексеевым, моим однофамильцем. Он в армии ведает делами контрразведки...

Нестерович возвращалась вместе со своим товарищем по антибольшевистскому подполью Андриенко. Их не раз выручали в пути документы, полученные в комитете «Союза бежавших из плена».

В Москве Нестерович сразу отправилась к финансисту Оловянишникову, на которого надеялся лично знавший его генерал Алексеев. Прочитав письмо, банкир сказал:

   – Передайте Алексееву, что денег мы ему не дадим. Пусть берёт их где угодно – в Англии, Америке, Франции. У нас денег нет.

   – Но генерал Алексеев рассчитывает на денежную помощь москвичей...

Оловянишников сказал, как отрезал:

   – Напрасно надеется. Позвольте, милостивая сударыня, с вами раскланяться...

Следующий визит Нестерович нанесла известному московскому промышленнику Гучкову. Тот внимательнейшим образом прочитал адресованное ему с Дона письмо и сказал:

   – Я весь к вашим услугам. Сделаю всё, что только могу сделать.

   – Мне лично ничего не нужно. Но прошу вас, сделайте это для спасения вашей родины.

   – Вашей родины! А разве Россия вам не родина?

   – Моя родина – Польша. А гибнущую Россию мне жаль, Николай Иванович. От генерала Алексеева убедительнейшая просьба. Добровольческая армия крайне нуждается в деньгах. Требуется хотя бы сто тысяч рублей.

   – Могу дать для передачи генералу Алексееву только пять тысяч. И объясняю, почему так мало. Сейчас я занят отправкой офицеров в Сибирь. Туда идут из Москвы большие суммы, а оружие и снаряды доставят японцы. У меня с ними связь.

   – Можно ли нам будет рассчитывать ещё на вас?

   – Безусловно. Помощь Дону я лично уже оказываю. Передайте Алексееву и атаману Каледину, что на днях в Новочеркасск должен прибыть санитарный поезд номер четыре, из Ставки, из Могилёва с запасами медикаментов и перевязочным материалом на полтора миллиона рублей. Заведует поездом мой зять Карпов, а сестрой милосердия едет моя дочь. Поезд вышел из Могилёва, как будто направляясь через Дон на Кавказский фронт.

   – Добровольцы и атаман Каледин вам за это будут премного благодарны, Николай Иванович.

   – Что вы, Мария Антоновна. Сущие пустяки...

«Санитарный поезд Императрицы Александры Фёдоровны» благополучно прибыл в Новочеркасск. Медицинская часть и казачьего Войска Донского, и Добровольческой армии получили благодаря трудам одного из братьев Гучковых значительное «пополнение».

После Оловянишникова и Гучкова связная генерала Алексеева посетила немало московских банкиров и промышленников. Большинство из них в помощи не отказывали, но денег давали мало. Так, граф Олсуфьев передал три тысячи рублей. Состоятельнейший банкир Второв – десять тысяч. Его супруга со слезами в глазах просила Нестерович:

   – Господи, пусть только они наступают на Лиски и дальше к нам. Москва их засыпет золотом...

Зимой поток желающих сражаться под знамёнами Белого движения не иссякал. В среднем за день приезжали в Новочеркасск и записывались в ряды белой армии 75-80 добровольцев. Алексеева и Корнилова радовало то, что это были бойцы, на которых можно положиться в самом трудном деле. Их не надо было гнать в бой, уговаривать и агитировать: в атаку они поднимались по первому же приказу своего командира и шли в лоб на пулемётный огонь.

Нижних чинов из числа фронтовиков прибывало мало. Белую армию пополняли в самом начале 1918 года больше всего молодые офицеры, юнкера, студенты, кадеты и гимназисты старших классов. Многих привлекала «романтика» начинавшейся Гражданской войны:

   – Хочу умереть за единую и неделимую великую Россию!..

Сложность формирования Добровольческой армии состояла и в следующем. Винтовок, огнестрельных припасов, обмундирования, обуви и другого снаряжения на войсковых складах Дона почти не оставалось. Хуже всего было с орудиями и снарядами к ним.

Оружие и патроны добывали как только могли. Отбирали у проходивших через Ростов и Новочеркасск воинских эшелонов, едущих с фронта «по домам». Покупали и меняли на продукты питания через скупщиков в железнодорожных поездах, проходивших через Область Войска Донского.

Наконец, для захвата оружия стали посылаться небольшие экспедиции в соседнюю с Доном Ставропольскую губернию. На её территории в начале 1918 года стали сосредотачиваться большевистски настроенные воинские части, которые прибывали сюда с развалившегося Кавказского фронта.

Новочеркасск оказался на российском Юге едва ли не единственным центром, где создавались добровольческие формирования. Такие же части появились и на Кубани, в её столице Екатеринодаре, но они предназначались главным образом для защиты города от красных. Те стали угрожать Екатеринодару со стороны Тихорецкой, важного узла железных дорог, и портового Новороссийска, где «властвовали» революционные моряки Черноморского флота, пришедшие сюда на кораблях из Севастополя.

Русский фронт прекращал своё существование. Прибывавшие на Дон казачьи части хотя и не растеряли своей организованности, личного оружия и лошадей, но воевать не хотели. Казаки стремились поскорее разъехаться по станицам и хуторам, возвратиться к семьям, которые не видели несколько лет. Старики корили молодёжь, но проку из этого не было.

Тогда атаман Каледин встал на путь формирования добровольческих, так называемых «партизанских» отрядов, в которые охотно шли офицеры, донские юнкера и гимназисты. Но среди командиров таких «летучих» отрядов оказалось немало авантюристов, поощрявших грабёж местного населения.

Однако были командиры «партизан», которые оказались, как говорится, на своём месте. В боях с красными отрядами на границах Донской области отличились войсковой старшина Семилетов и особенно бесстрашный есаул Чернецов, прозванный за свои молодецкие набеги «белым дьяволом».

Фигура Василия Чернецова, происходившего родом из станицы Усть-Белокалитвенской, была характерной для начала периода Гражданской войны на Дону. После окончания Новочеркасского казачьего юнкерского училища Чернецов вскоре оказался на Первой мировой войне. Осенью 1915 года он уже носил звание сотника 26-го Донского казачьего полка из 4-й Донской казачьей дивизии. Был организатором и командиром сводной партизанской сотни при штабе этой дивизии, или, говоря современным языком, – конного разведывательно-диверсионного отряда.

В начале 1917 года после очередного ранения есаула Чернецова отправили для лечения на родной ему Дон. После выздоравления был назначен военным комендантом на Макеевские угольные рудники. Там и застал боевого фронтового офицера Октябрь. Уже в конце ноября Чернецов сформировал на Дону один из первых партизанских отрядов для борьбы с Советами.

Первоначально отряд насчитывал всего около 250 человек. Это были офицеры-добровольцы, преимущественно казачьи, учащаяся молодёжь. Особенно большое пополнение дала Новочеркасская имени атамана Платова гимназия.

В декабре партизанский отряд совершил свою первую карательную экспедицию в Донецкий каменноугольный бассейн, где вёл бои против отрядов Красной гвардии, беспощадно расправляясь с большевиками. После возвращения в Новочеркасск отряд был переформирован, и в него влилась пулемётная команда 17-го Донского казачьего полка. В последних числах декабря 1917 года чернецовцы захватили узловую железнодорожную станцию Дебальцово.

Произведённый Донским Войсковым Кругом сразу в полковники, Чернецов свои набеги на территорию Донецкого угольного бассейна совершал из Новочеркасска. Получив сведения о том, что на такой-то железнодорожной станции появился красногвардейский отряд или мародерствующий отряд дезертиров, он спешил туда. Бойцы, получив винтовки и патроны, грузились в теплушки, и поезд отправлялся в бой с новочеркасского вокзала.

Не доезжая до нужного места, чернецовцы выгружались, разворачивались в цепь и штурмовали железнодорожную станцию. В таких набегах партизан поддерживали орудийные расчёты юнкеров-добровольцев. Это было выполнение боевых приказов Алексеева, а затем и командующего Белой армией Корнилова. Вскоре полковнику Чернецову поручили «держать» Донской фронт в районе железнодорожных станций Лихая – Каменская...

Формирование Добровольческой армии затрудняло и отсутствие денег. Частные пожертвования, доставка средств из Москвы не решали проблемы. Тогда генералы Алексеев и Корнилов договорились с донским атаманом и представителями Государственного банка на Юге о том, что они возьмут из местных банковских отделений и ростовского казначейства тридцать миллионов рублей.