Текст книги "Алексеев. Последний стратег"

Автор книги: Алексей Шишов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 32 страниц)

В те дни союзники России по Антанте и представления не имели о том, что Петроградский совет рабочих и солдатских депутатов 1 марта 1917 года издал свой едва ли не самый известный для истории приказ за № 1. Он был «убийственным» для старой русской армии, сражавшейся на фронте:

«По гарнизону Петроградского округа всем солдатам гвардии, армии, артиллерии и флота для немедленного и точного исполнения, а рабочим Петрограда для сведения.

Совет рабочих и солдатских депутатов постановил:

   1)  Во всех ротах, батальонах, полках, парках, батареях, эскадронах и отдельных службах разного рода военных управлений и на судах военного флота немедленно выбрать комитеты из выборных представителей от нижних чинов вышеуказанных воинских частей.

   2)  Во всех воинских частях, которые ещё не выбрали своих представителей в Совет рабочих депутатов, избрать по одному представителю от рот, которым и явиться с письменными удостоверениями в здание Государственной думы к 10 часам утра, 2-го сего марта.

   3)  Во всех своих политических выступлениях воинская часть подчиняется Совету рабочих и солдатских депутатов и своим комитетам.

   4)  Приказы Военной комиссии Государственной думы следует исполнять только в тех случаях, когда они не противоречат приказам и постановлениям Совета рабочих и солдатских депутатов.

   5)  Всякого рода оружие, как-то: винтовки, пулемёты, бронированные автомобили и прочее, должно находиться в распоряжении и под контролем ротных и батальонных комитетов и ни в коем случае не выдаваться офицерам, даже по их требованиям.

   6)  В строю и при отправлении служебных обязанностей солдаты должны соблюдать строжайшую воинскую дисциплину, но вне службы и строя, в своей политической, общегражданской и частной жизни солдаты ни в чём не могут быть умалены в тех правах, коими пользуются все граждане.

В частности, вставание во фронт и обязательное отдавание чести вне службы отменяется.

   7)  Равным образом отменяется титулирование офицеров: ваше превосходительство, благородие и т.п. и заменяется обращением: господин генерал, господин полковник и т.д.

Грубое обращение с солдатами всяких воинских чинов и, в частности, обращение к ним на «ты» воспрещается, и о всяком нарушении сего, равно как о всех недоразумениях между офицерами и солдатами, последние обязаны доводить до сведений ротных комитетов.

Петроградский совет рабочих и солдатских

депутатов».

Когда с этим приказом № 1, который со страниц левых газет разошёлся по всей России, ознакомился генерал Алексеев, то он не смог скрыть своего искреннего возмущения.

Этот приказ Петроградского совета Погубит нашу армию. Он расшатает в ней донельзя воинскую дисциплину, сломает единоначалие. Разве может командир в боевой обстановке обсуждать свой приказ с каким-то ротным советом, который может его взять и отменить?!

Временное правительство же приказ за № 1 Петроградского совета отменить так и не смогло. Так двоевластие в российской столице повлекло за собой двоевластие в действующей армии и на флотах. От этого резко падала боеспособность всего фронта.

Об этом «злосчастном» для России 17-го года приказе писалось много. Не приминул высказаться о нём и Антон Иванович Деникин в своих «Очерках русской смуты»:

«…Результаты приказа № 1 отлично были поняты вождями революционной демократии. Говорят, что Керенский впоследствии патетически заявлял, что отдал бы десять лет жизни, чтобы приказ не был подписан...

Произведённое военными властями расследование «не обнаружило» авторов его. Чхеидзе и прочие столпы Совета рабочих и солдатских депутатов впоследствии опровергали своё личное и членов комитета участие в редактировании приказа.

Пилаты! Они умывали руки, отвергая начертание своего же символа веры. Ибо в отчёте о секретном заседании правительства, главнокомандующих и исполнительного комитета рабочих и солдатских депутатов 4 мая 1917 года записаны их слова.

Церетели: «Вам, может быть, был бы понятен приказ № 1, если бы вы знали обстановку, в которой он был издан. Перед нами была неорганизованная толпа, и её надо было организовать...».

Скобелев: «Я считаю необходимым разъяснить ту обстановку, при которой был издан приказ № 1. В войсках, которые свергли старый режим, командный состав не присоединился к восставшим, и, чтобы лишить его значения, мы были вынуждены издать приказ № 1. У нас была скрытая тревога, как отнесётся к революции фронт. Отдаваемые распоряжения внушали опасения.

Сегодня мы убедились, что основания для этого были».

Алексеев не ошибся, назвав приказ Петроградского совета гибельным для фронтовых войск. В армии командиры теряли свою командирскую власть: такого Русская армия за свою историю ещё не знала.

На посту военного вождя России Михаил Васильевич оказался в достаточно двусмысленном положении. От него из столицы требовали много, а в прямой поддержке почти всегда молчаливо отказывали. Временное правительство присвоило себе монаршью власть в её полном объёме (и даже более). Однако оно не только не хотело, но и не могло взять на себя ответственность за сохранение дисциплины в войсках путём применения репрессивных мер. Гучков, а после него и Керенский совершенно исключили применение оружия для восстановления порядка.

Когда Алексеев впервые поднял об этом вопрос, то военный и морской министр Временного правительства по прямому проводу ответил Верховному главнокомандующему так:

   – Убедительно прошу не принимать суровых мер против участников любых беспорядков.

   – Но если эти беспорядки могут разрушить прямое подчинение военной власти?

   – Только без суровых мер. Только без применения оружия к нарушителям правопорядка.

   – Но в войсках на этой почве участились беспорядки.

   – А крайние меры только подольют масла в огонь и помешают успокоению в центре, которое теперь наступает.

   – Но я веду речь о фронте, который не ходит на митинги, а сражается.

   – Сейчас, господин Алексеев, надо во имя блага свободной России вам быть больше политиком, чем военным.

Михаилу Васильевичу при поддержании порядка и дисциплины в войсках пришлось столкнуться и с другой трудностью. При царском режиме штатских лиц от разных партий, которые вели в армейских рядах подрывную пропаганду, было легко обнаружить. Теперь же Временное правительство, демонстрируя собственную беспомощность, узаконивало «агитационный» развал фронтовых войск. Подобный развал запасных войск в тылу, Балтийского и Черноморского флотов был уже свершившимся фактом.

Обычно невозмутимый генерал Алексеев не смог скрыть от окружающих своего возмущения такой правительственной телеграммой, которая поступила в Ставку в середине марта:

«Временное правительство вполне сознает необходимость сохранения единой цели армии, которая только при соблюдении дисциплины может одержать победу над врагом. Бороться с различными агитаторами, проникающими в армию, следует не силой оружия. Дать точные указания о способе действий в отдельных случаях не представляется возможным, всё зависит от личного такта и умения местных начальников.

Во всяком случае, главной целью является успокоение армии и народа мирным способом, а не применением репрессий. Со своей стороны Временное правительство принимает все меры к введению в стране спокойствия и порядка на новых началах взаимного доверия, в соответствии с чем издаются и будут издаваться от имени правительства различные акты и объявления...

Военный министр Гучков».

Алексеев с раздражением бросил на стол прочитанную вслух телеграмму и сказал:

   – Даже трудно поверить в то, что наш новый военный министр храбро сражался в Южной Африке за буров против британской короны. А ведь это было...

Всё же Михаил Васильевич настоял на том, чтобы правительство «временных» что-то сделало в «борьбе» со злосчастным приказом № 1 Петроградского совета. Было опубликовано воззвание к войскам, подписанное военным министром Гучковым и генералом Алексеевым. В воззвании объявлялось следующее:

«...Временное правительство решительно заявляет, что признает глубоко прискорбными и совершенно недопустимыми всякие самоуправные и оскорбительные действия в отношении офицеров, геройски сражавшихся за Родину, без содействия которых невозможно укрепление нового строя.

...Только обладая полнотой власти, в мере полноты доверия может оно (Временное правительство. – А. Ш.) выполнить свой святой долг.

Многовластие вызовет неизбежно паралич власти и снова приведёт страну к тяжёлой и грозной разрухе.

И пусть тяжкая ответственность перед родиной и историей падёт на тех, кто станет в этом деле помехой Временному правительству...».

Первая мировая война между тем продолжалась. Генерал Алексеев понимал в тех событиях главное: во имя российского Отечества русская армия должна сражаться. И делал для этого всё, что мог...

Временное правительство поторапливало Ставку с началом наступления на фронте, выполняя союзнические обязательства перед Антантой, данные в феврале на Межсоюзной конференции в Петрограде. В двадцатых числах апреля «временные» заслушали военное руководство о ходе подготовки к наступательной операции.

О том, как проходило совещание, поведал в своих мемуарах генерал Ю. Н. Данилов. В том месяце ему пришлось исполнять обязанности заболевшего воспалением лёгких главнокомандующего армиями Северного фронта:

«...В столице в это время было неспокойно. Волнения происходили на почве толкования только что обнародованной ноты министра иностранных дел П. Н. Милюкова, трактовавшей вопрос о целях войны. Нота эта, подтверждавшая стремление России продолжать войну, вызвала сильное возбуждение среди наших левых кругов, которые использовали её как предлог для довольно серьёзных демонстраций, враждебных Временному правительству.

Явившись в дом военного министра на Мойке, я получил предложение от А. И. Гучкова, вышедшего ко мне в приёмную из своего кабинета, сделать доклад по вопросу, вызвавшему мой приезд в столицу, на заседании Временного правительства. А. И. Гучков в этот период хворал и не выходил из дому. Он, по нездоровью, встретил меня в домашней куртке и мягких сапогах. Извинившись за свой внешний вид, объясняемый нездоровьем, А. И. Гучков предупредил меня, что заседание Временного правительства будет происходить у него на квартире и что часть членов уже собралась у него в кабинете.

   – Там же, – добавил он, – и генерал Алексеев, только что прибывший из Ставки.

Войдя в кабинет, я сделал общий поклон и отдельно поздоровался с М. В. Алексеевым, подошедшим ко мне. Вслед за ним подошли и другие, из числа коих некоторых я не знал, совсем. Я сразу был засыпан вопросами о том, что делается на фронте.

Члены Временного правительства собирались медленно, и, беседуя с ними, я никак не мог уловить момент, когда собственно частные разговоры перешли в стадию официального заседания...

Перейдя к столу, я закончил свой доклад о печальном Наложении армий Северного фронта, в смысле их настроений и боеспособности.

   – Александр Фёдорович, – обратился кто-то из слушавших меня к Керенскому с вопросом, – нет ли у вас людей, чтобы послать успокоить войска фронта? Хорошо бы, если бы эти люди поговорили в одном, другом месте и урезонили бы войска, – пояснил этот кто-то свою мысль.

Я не расслышал ответа, так как он не мог меня заинтересовать в силу безнадёжности предлагавшейся меры. «Какая вера в силу и значение слова!.. Новые бесконечные разговоры на убийственных разлагающих митингах вместо серьёзных, хорошо продуманных мер строгости», – печально подумал я.

Рядом со мной, поникнув седой головой, слушал мой грустный доклад Верховный главнокомандующий русской армией генерал Алексеев. К нему подошёл один из министров.

   – Михаил Васильевич, – сказал он, – меня гложет мысль о необходимости использования в интересах России обещаний наших западных союзников в отношении Константинополя и проливов. Ведь весь смысл войны и принесённых жертв в том, чтобы приблизиться к разрешению этой важнейшей для нашей Родины внешней проблемы! Нельзя ли выделить для этой задачи два-три корпуса войск?

Мне осталось не совсем ясным, как предполагалось использовать эти корпуса. Но какой оптимизм и какое незнакомство с действительным положением на фронте звучало в словах этого министра!

   – Вы слышали только что доклад о состоянии армий Северного фронта, – ответил Алексеев. – В таком же положении находятся войска и на остальных фронтах. Что касается Черноморского флота, то он сохранился немногим больше, чем Балтийский. При этих условиях ни о каких десантных операциях думать не приходится. Нам, глубокоуважаемый Павел Николаевич, «быть бы только живу», – закончил генерал Алексеев.

Да, подумал я, хаос, неосведомлённость, безволие и бессилие. Такая власть, подумал я, подменяющая дело словами, обречена на падение...».

Алексеев всё же предпринял шаги, чтобы убедить правительство в преждевременности проведения серьёзной наступательной операции. 1 мая он пригласил в Ставку главнокомандующих фронтов с их начальниками штабов. Вопрос обсуждался только один: о готовности войск к предстоящей операции.

Выступили все главы фронтов – генералы Драгомиров, Гурко, Брусилов, Щербачёв, другие военачальники. На сей раз все из них отмечали общее падение воинской дисциплины. Участились случаи невыполнения нижними чинами приказаний офицеров, прямого неповиновения командирам. Причём это явление распространялось уже не только на тыловые, запасные части, а и на окопников, чего раньше не было.

Волновало генералитет и отношение армейских масс к Временному правительству. Генерал Щербачёв, фактический главнокомандующий Румынским фронтом, прямо сказал на совещании:

   – Солдаты моего фронта на Временное правительство не надеются.

   – Но это же сегодняшняя государственная власть в России?

   – Для нижних чинов сегодня вся власть в Советах рабочих и солдатских депутатов.

Мнение участников первомайского совещания в Ставке оказалось на редкость единодушным. Русская армия наступать не готова не только из-за низкого морального состояния войск, но и в силу необеспеченности армий всем необходимым, прежде всего боевыми припасами и военным снаряжением. Возможность проведения операции виделась в самом лучшем случае только в июне.

Антанта прореагировала на «алексеевское» совещание самым решительным образом. Париж и Лондон предупредили Временное правительство, что если в самое ближайшее время на Русском фронте не начнётся наступательная операция, то Россия в дальнейшем может лишиться поддержки союзников, прежде всего материальной и финансовой.

Антанта также намекнула Петрограду о том, что он имеет большие банковские долги перед Францией, Англией и даже Бельгией. И что эти долги значительно превосходят российские займы, взятые до войны в германских банках. Такой «намёк» возымел должное действие.

Из столицы срочно позвонили в Могилёв:

   – Уважаемый Михаил Васильевич. Доложите о готовности наступать.

   – Фронты только начали подготовку.

   – Пока вы там ни шатко ни валко готовитесь, родное Отечество может остаться без союзников.

   – Они должны войти в наше положение. Они же знакомы по донесениям французских наблюдателей с состоянием Русской армии и особенно её тыла.

   – В Париже о наших трудностях не хотят и слышать.

   – Там боятся быть раздавленными германской военной машиной.

   – Хорошо. Тогда сообщите союзникам, что мы ускоряем подготовку к наступлению...

Париж и Лондон нашли ещё один способ давления на Россию. В Петроград от временного поверенного России в Швейцарии пришли две секретные депеши, которые произвели переполох. Копии депеш были немедленно отправлены в Ставку курьером. Их содержание не доверили даже телеграфному аппарату.

В первой депеше из Швейцарии говорилось, что между Францией, Англией, Италией, с одной стороны, и Японией, с другой стороны, состоялся обмен мнениями на правительственном уровне. Обсуждался один вопрос: как быть, если Русская армия потеряет способность к проведению фронтовых операций?

Российский поверенный из Берна сообщал, что, якобы, обмен мнениями дал следующий результат. Если Россия не захочет наступать, то Страна восходящего солнца пошлёт на европейский континент миллионную армию. Японские войска усилят союзников на Французском и Итальянском фронтах и будут там сражаться до полной победы над Германией.

Но за миллион японских солдат и офицеров требовалось чем-то заплатить. Антанта обещала за победный вклад в войне с Германией и Австро-Венгрией «подарить» Японии право на владение китайской Маньчжурией, Россия (которая об этом ничего не знала) должна была уступить огромный по территории Уссурийский край. То есть современное Приморье.

Депеша поверенного в делах России в Берне заканчивалась следующей строкой:

«...В случае успеха этой комбинации и присоединения свежей японской армии ожидается окончание войны не позже осени этого года».

Вторая депеша из Швейцарии была не менее тревожной:

«Один из видных членов японской миссии в частной беседе заявил, что если Россия заключит сепаратный мир, то Япония нападёт на Россию...».

Алексеев, ознакомившись с содержанием швейцарских депеш, вздохнул:

   – Тот, кто в 1905 году сказал, что Русско-японская война не завершилась подписанием мира в американском Портсмуте, смотрел как минимум на четырнадцать лет вперёд...

На совещании в Могилёве было обговорено, что с его решениями Верховный главнокомандующий должен ознакомить «временных» министров лично. Вместе с ним в столицу поездом отправлялись и главы фронтов. Генерал Брусилов вспоминал:

«Выехали экстренным поездом. Утром 3 мая прибыли в Петроград. На вокзале нас ждал новый военный министр. Гучков ушёл в отставку, его заменил А. Ф. Керенский. Вместе с ним приехавших встречал и командующий Петроградским военным округом генерал Л. Г. Корнилов.

Увиденное наводило на печальные мысли: солдаты почётного караула, невзирая на команду, продолжали стоять вольно, на приветствие Алексеева отвечали вяло, как бы с усмешкой, прошли небрежно, как бы из снисхождения к такому лицу, как Верховный главнокомандующий...

Поразил вид города. Не существовало более чиновного, строгого, казённого Петербурга. Всё кипело, шумело, волновалось...».

В полдень состоялась встреча высшего генералитета Русской армии с политическим руководством страны. Проходила она не в правительственном здании, а у премьер-министра князя Львова, в его доме на Театральной площади. Уже сам этот факт наводил на самые грустные мысли.

Слово для доклада, естественно, предоставили Алексееву. Он подробно охарактеризовал ситуацию на фронте и рассказал о планах Ставки на кампанию 1917 года. Остановился и на вопросе сегодняшнего состояния армии. Разговор вели князь Львов и новый военный министр России Керенский:

   – Наша армия на пороге гибели. Ещё один шаг, и она будет ввергнута в бездну, увлечёт за собой всю Россию и её февральские свободы. Такова будет цена наступления, которого требует от нас немедленно Антанта.

   – Зачем такой пессимизм, Михаил Васильевич? Наступление должно стать победным.

   – Победным оно не будет, глубокоуважаемые господа министры. Но то, что оно потянет за собой государство в бездну, это ясно по состоянию армии и столицы сегодняшнего дня. Возврата назад уже не будет. И виновны в этом будем все мы с вами.

   – Куда же тогда смотрят генералы? Ведь высшая власть в армии, на фронте доверена им? Да ещё комиссарам Временного правительства.

   – Генералы делают всё возможное и невозможное для оздоровления армии. Этому отдаются сейчас все наши силы и помыслы.

   – Михаил Васильевич. У России теперь новый военный министр. Он вдохнёт боевой дух в армию.

   – Мы надеемся, что он вложит все силы ума, влияния и характера, чтобы помочь фронтовому командованию оздоровить армию. Но этого сейчас недостаточно.

   – Что ещё вы хотите нам сказать как Верховный?

   – Генералитету в деле оздоровления армии должны сегодня помочь те, кто разлагал войска своими революционными приказами и директивами. Наши российские политические деятели из Государственной думы. Те люди, которые после свержения монархии встали у власти в России. Надо предельно чётко разъяснить войскам, сидящим четвёртый год в окопах, суть приказов и директив о завтрашнем наступлении.

   – А разве указаний Временного правительства по подготовке наступления для армии недостаточно?

   – Я считаю, что совершенно недостаточно.

   – Почему у вас сложилось такое мнение?

   – Кабинет министров не знает, что армия – это организм хрупкий.

   – Армия – хрупкий организм?!

   – Точно так, глубокоуважаемые господа министры. В армии, особенно на фронте, должна быть исключительно твёрдая власть.

   – Но она же, Михаил Васильевич, в ваших руках.

   – Никак нет. Её теперь успешно оспаривают всякие местные советы, особенно Петроградский. Один его приказ за номером первым чего стоит.

   – Этот приказ Петроградского совета правительство сегодня не в состоянии отменить.

   – Нам в Ставке это видно. Но знайте одно: мешать генералитету издавать боевые приказы никто не должен. Война – это не игра в столичный парламентаризм.

   – Почему так категорично?

   – Потому что в боях с германцами и австрийцами умирают не в Петрограде, а на фронтах.

   – Михаил Васильевич, вы осознаете то, что возложило на вас и прибывших с вами главнокомандующих фронтов Отечество?

   – Могу вас всех заверить, что мы отдаём себя Родине с первого дня Великой войны. Это наш долг перед Россией.

   – Тогда почему положение дел в армии становится всё хуже и хуже? Почему она не может наступать, как того требуют от нас союзники?

   – Причина в здоровье армии. Её здоровье зависит от состояния страны.

   – Но мы напоминаем: вы и ваши военачальники обличены правительственным доверием. Доверием Государственной думы. Доверием, наконец, всего народа, сбросившего династию Романовых.

   – Тогда не надо вмешиваться в планы Ставки. Если мы, в том числе и я, как Верховный главнокомандующий, виновны, то предавайте нас суду.

   – Михаил Васильевич! Ну зачем же нам бросаться в такую крайность.

   – Хочу сказать от присутствующих глав фронтов следующее. Материальные недостатки войска переживут. Как то было не раз и раньше. Духовные же требуют немедленного лечения.

   – Правительство сделает всё от него возможное для оздоровления армии. Заверяем вас в этом и я, и военный министр Александр Фёдорович.

   – И я желаю того же. Как и прибывшие со мной в столицу генералы.

   – Так чего же вы ещё опасаетесь?

   – Скажу, как человек военный. Хочу предупредить всех здесь собравшихся, что если в течение ближайшего месяца мы не оздоровеем, то потеряем престиж в международных делах. И дело здесь не только в отношении Антанты к новой России.

   – Вы имеете в виду швейцарские депеши о Японии?

   – Если бы, глубокоуважаемые господа министры, иметь в виду только это...

На том совещании у князя Львова выступили все генералы. И прежде всего главнокомандующие фронтов. Они поддержали Алексеева. Некоторые выступали с ещё более резкими суждениями, поскольку армия, сидевшая в окопах, «разваливалась» на глазах.

После обеда совещание продолжилось. Оно шло до одиннадцати часов вечера. Только теперь говорили Львов, Керенский, Церетели. Генералы сидели с мрачными лицами. Им было ясно одно: ситуацией в разбушевавшейся России «временные» министры явно не владели и изменить её ход в нужном русле не могли.

На следующий день Алексеев и главнокомандующие фронтов прибыли в Мариинский дворец. Послушать их собрались всё те же министры, часть членов Государственной думы и многие депутаты Петроградского Совета. Последние в своём большинстве представляли резервные части столичного гарнизона и мало симпатизировали фронтовому генералитету.

Удивляться этому не приходилось. Алексеев и без того знал, что более распропагандированного и революционизированного гарнизона в России, чем столичный, нет. Не считая, разумеется, Кронштадта на Балтике.

Но это было ещё не всё. 7 мая в Могилёве открылся нашумевший своими решениями Всероссийский съезд офицеров армия и флота. В его работе участвовали 298 делегатов, из которых 241 человек были фронтовыми офицерами и только 57 от тыловых гарнизонов. Присутствовали делегаты и от нижних чинов, но с правом только совещательного голоса. От них на съезде с речью выступил солдат по фамилии Рутгер.

Союз офицеров армии и флота создавался как профессиональное объединение. Благо Временное правительство сразу же признало право граждан России объединяться в свободные союзы. Поэтому в самое короткое время их возникло множество: союзы общественных деятелей, ветеринаров, носильщиков, учителей, домашней прислуги и... проституток.

Съезд почти единодушно проголосовал за поддержку Временного правительства, за продолжение войны, за решительное наступление, за ограничение деятельности войсковых комитетов, которые оспаривали уставную власть у командиров-единоначальников.

Едва ли не самым ярким событием на Всероссийском съезде офицеров армии и флота стало выступление Верховного главнокомандующего России генерала Алексеева. Он произнёс поистине пламенную речь, вложив в неё всё, что накипело у него на сердце за последние два-три месяца:

   – В воззваниях, в приказах, на столбцах повседневной печати мы часто встречаем короткую фразу: «Отечество в опасности». Мы слишком привыкли к этой фразе. Мы как будто читаем старую летопись о днях давно минувших и не вдумываемся в грозный смысл этой фразы.

Но, господа, это, к сожалению, тяжёлая правда. Россия Погибает. Она стоит на краю пропасти. Ещё несколько толчков вперёд, и она рухнет.

Враг занял восьмую часть её территории. Его не подкупишь утопической фразой: «Мир без аннексий и контрибуций». Он откровенно говорит, что не оставит нашу землю. Он протягивает свою жадную лапу туда, где ещё никогда не был неприятельский солдат, на Волынь, Подолию, Киевскую землю, на весь правый берег Днепра.

А мы на что? Разве мы не вышвырнем врага из нашей страны, а уже потом предоставим дипломатам заключить мир с аннексией или без аннексии?

Будем откровенны: упал воинский дух русской армии. Ещё вчера грозная и могучая она стоит сейчас в каком-то роковом бессилии перед врагом. Прежняя верность Родине сменилась стремлением к миру и покою.

Где та сильная власть, которая заставила бы каждого гражданина выполнять долг перед Родиной?

Классовая рознь бушует среди нас. Целые классы, честно выполнявшие свой долг перед Родиной, взяты под подозрение, и на этой почве возникла глубокая пропасть между двумя частями Русской армии, офицерами и солдатами.

И вот, в такие минуты собрался первый съезд офицеров Русской армии. Думаю, что нельзя выбрать более удобного момента для того, чтобы единение водворилось в нашей семье, чтобы общая дружная семья образовалась из корпуса русских офицеров, чтобы подумать, как вдохнуть порыв в наши сердца, ибо без порыва нет победы, без победы – нет спасения, нет России...

Согрейте же ваш труд любовью к Родине и сердечным расположением к солдату, наметьте пути, как приподнять нравственный и умственный склад солдат, для того чтобы они сделались искренними и сердечными вашими товарищами!

Устраните ту рознь, которая искусственно посеяна в нашей семье. В настоящее время – это общая болезнь.

Мы все должны объединиться на одной великой платформе: Россия в опасности. Нам надо спасать её. Пусть эта платформа объединит вас и даст силы к работе...

Речь генерала Алексеева вызвала бурную реакцию зала. Она не раз прерывалась шквалом аплодисментов. Михаил Васильевич видел, что в Русской армии офицерство не меньше него озабочено развалом военной силы государства. И что оно готово и дальше переносить все тяготы фронтовой жизни во имя побед на полях брани.

Выступление Верховного главнокомандующего на первом Всероссийском съезде офицеров армии и флота в правительственных кругах расценили как открытое выступление против «временных».

Левые партии социалистического толка признали речь генерала Алексеева как контрреволюционную, направленную против «народных завоеваний».

Советы, в первую очередь Петроградский (фактически второй правительственный орган в стране), увидели в выступлении главного человека в действующей армии попытку ограничить их реальную власть на местах.

Своим публичным выступлением перед делегатами офицерства Русской армии и флота Михаил Васильевич Алексеев в одночасье стал неугоден многим. Более того, не просто неугоден, а откровенно опасен.

Уже на следующий день в печати началась неприкрытая травля Верховного главнокомандующего России. Как только ни называли его на первых страницах сперва столичных, а потом и губернских газет:

   – Бунтовщик!..

   – Монархист! Романовец!..

   – Продавшийся Антанте!..

   – Враг Временного правительства номер один!..

   – Противник свободной России!..

   – Контрреволюционер!..

   – Враг революционного народа!..

«Взялся» за строптивого и теперь неугодного правительству Верховного и военный министр Керенский. Ему и было предоставлено слово о деле генерала Алексеева на ближайшем заседании Совета министров, проходившем за закрытыми дверями:

   – Алексеева надо снимать с должности Верховного. Он опасен как монархист и контрреволюционер. На офицерском отъезде он назвал Временное правительство лишённым власти.

   – Но если генерала отправить за его речь в полную отставку, то тогда может возмутиться армия. Прежде всего выступит офицерство, затем, возможно, и генералитет. И особенно на фронте.

   – Можно сделать так, чтобы заслуженного военного не отправлять явно в отставку.

   – Каким образом, Александр Фёдорович?

   – Очень просто. Мною подготовлен проект постановления о назначении генерала Алексеева главным военным советником при Временном правительстве.

   – Блестящая идея.

   – Алексеев вроде бы будет у правительственной власти, но лишённым власти над армией.

   – А кого тогда ставить на должность Верховного главнокомандующего?

   – Кандидатура уже есть. Я считаю, что выбранная мною кандидатура вполне достойная и авторитетная для армии и страны. Это генерал Брусилов с Юго-Западного фронта. Он прекрасный стратег.

   – Тогда ставьте его назначение на голосование...

Новым Верховным главнокомандующим России в Первой мировой войне генерал от кавалерии Алексей Алексеевич Брусилов был назначен в ночь на 22 мая.

Телеграмма о его назначении Пришла в Могилёв из столицы в ту же ночь. Только-только уснувшего на походной железной кровати Алексеева разбудил первый генерал-квартирмейстер Ставки Юзефович. Он имел такое право только в экстренных случаях:

   – Что-то случилось, Яков Давыдович? Неприятель начал операцию? Где? На каком фронте?