Текст книги "Алексеев. Последний стратег"

Автор книги: Алексей Шишов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 24 (всего у книги 32 страниц)

Глава двенадцатая
СОЗДАНИЕ БЕЛОЙ ДОБРОВОЛЬЧЕСКОЙ АРМИИ

Алексеев прибыл в столицу Всевеликого войска Донского город Новочеркасск утром 2 ноября. Вместе с ним на местном вокзале сошла с поезда группа верных ему людей – шесть офицеров и юнкеров из Петрограда. Этот день 2 ноября принято считать началом биографии Добровольческой армии. Хотя название – Добровольческая она получила только в конце декабря того же 1917 года.

По странной игре судьбы последние остатки белой Русской армии покинули Крым тоже 2 ноября 1921 года. Так прошло ровно четыре года непримиримой вооружённой войны, которая в истории получила название Гражданской...

Первым человеком, которому генерал Алексеев нанёс деловой визит, был атаман Каледин. Человек решительного склада, введший в Области войска Донского своей властью военное положение.

Разговор в кабинете старинного атаманского дворца носил деловой характер и долгим не был. Генералы понимали друг друга с полуслова. А. И. Деникин так описал в своих «Очерках русской смуты» для истории этот разговор:

«…Тот (атаман Каледин. – А. Ш.) стал жаловаться на сложность положения и недостаток сил:

   – Так, Михаил Васильевич, трудновато становится. Главное, меня очень беспокоят Ростов и Макеевка. Положим, в Ростове и Таганроге у меня надёжные люди, а вот в Макеевке сил не хватает...

   – Церемониться нечего, Алексей Максимович, – Алексеев был настроен очень решительно.

   – Вы меня извините за откровенность: по-моему, много времени у вас на разговоры уходит, а тут ведь, если сделать хорошее кровопускание, то и делу конец...».

Оказавшись в Новочеркасске, Алексеев в первые же дни «определяется в стратегии» Белого движения. Составляется план ближайших действий. С доверенным человеком в Могилёв отправляется письмо на имя генерал-майора М. К. Дитерихса, соратника по Юго-Восточному фронту и сослуживца по штабу Ставки:

«...Дело спасения государства должно где-либо зародиться и развиться. Само собой ничего не произойдёт...

Только энергичная, честная работа всех, сохранивших совесть и способность работать, может дать результаты...

Слабых мест у нас много, а средств мало, давайте группировать средства главным образом на юго-восток, проявим всю энергию, стойкость...

Откуда-то должно идти спасение от окончательной гибели, политической и экономической. Юго-восток имеет данные дать источники такого спасения. Но его нужно поддержать, спасти самого от потрясения. Вооружимся мужеством, терпением, спокойствием сбора сил и выжиданием...».

Алексеев, зная, что Юг становится прибежищем большого числа офицеров, по разным причинам оставивших свои части, пишет статью для новочеркасской газеты «Вольный Дон». С её страниц он обращается к армейскому офицерству со страстным призывом «спасения Родины»:

«Русская государственность будет создаваться здесь. Обломки старого русского государства, ныне рухнувшего под небывалым шквалом, постепенно будут прибиваться к здоровому государственному ядру юго-востока...».

В том первом разговоре с донским атаманом Алексеев попросил о главном:

   – Алексей Максимович. Я прошу вас, своего боевого товарища, дать на Дону приют русскому офицерству.

   – Михаил Васильевич. Я знаю, что офицеров и юнкеров прибыло из центральных губерний в Новочеркасск и Ростов уже немало. Вам, как я понимаю, нужна крыша в донской столице?

   – Да, именно. Место, где можно собирать офицеров и военную молодёжь. Где, наконец, приезжающие могут жить.

   – Что ж, такое место в Новочеркасске есть. Бывший лазарет номер два на Барочной улице пустует, он немалый. Берите его под свою штаб-квартиру.

   – Вот за это я вас, Алексей Максимович, пресердечно благодарю. От всех моих соратников...

Так у добровольцев в Новочеркасске по адресу улица Барочная, дом номер 39 (на углу с Платовским проспектом) появилось помещение, сразу же превращённое в «замаскированное» офицерское общежитие № 1. Здесь имелись запасы постельных принадлежностей и белья на 250 человек.

Этот дом и стал для истории колыбелью белой Добровольческой армии. Свой штаб генерал Алексеев устроил на той же Барочной улице, в доме номер 56.

Член Государственной думы Л. В. Половцев, начальник инженерной части Добровольческой армии, в своих воспоминаниях «Рыцари тернового венца» так описывает появление генерала Алексеева на Дону:

«…В начале ноября 1917 года в Новочеркасске, столице донского казачества, появился скромно одетый, преклонного возраста господин в очках, с видом профессора. Господин этот о чём-то хлопотал, его видели постоянно у атамана; он собирал у себя военную молодёжь и беседовал с офицерами.

По городу ходили разные слухи о каком-то заговоре; рассказывали, что Дон идёт на Москву, чтобы положить конец издевательствам над Россией; называли даже разных походных атаманов, которые якобы уже назначены.

Через несколько дней дело разъяснилось. Этот господин оказался генералом Михаилом Васильевичем Алексеевым, бывшим начальником штаба Императора Николая II, а впоследствии Верховным главнокомандующим Русской армии при Временном правительстве...».

Первое добровольческое воинское формирование было создано алексеевским приказом уже 4 ноября, на третий день после приезда Михаила Васильевича в столицу донского казачества. Им стала Сводно-офицерская рота, в которой числились и юнкера. Ротой командовал штабс-капитан В. Д. Парфенов, служивший ранее в лейб-гвардии Измайловском полку. На фронт Первой мировой пошёл добровольцем, заслужив воинской доблестью первый офицерский чин. Фронтовые рекомендации были выше всяких похвал.

К середине ноября в Новочеркасске уже находилось 180 человек добровольцев. С этого времени запись в Алексеевскую военную организацию на Дону велась уже официально, без «сокрытия».

О том, как в конце 17-го года отправлялись добровольцы на Дон, рассказал в мемуарных «Записках юнкера 1917 года» Иван Лисенко из петроградского Константиновского артиллерийского училища, участник октябрьских боев:

«...Училище доживало последние дни. Юнкера несли все внутренние наряды и уборку лошадей. Производилась сменная езда. Солдаты ничего не делали, митинговали и формировали батарею для посылки в Москву, где ещё дрались. Наконец перед фронтом училища генералом Бутыркиным был прочитан декрет Совнаркома о расформировании училища. Причём юнкера, достигшие призывного возраста, должны были отправиться в части, а остальные по домам. Генерал Бутыркин со слезами благодарил нас и говорил, что мы с честью держались до конца. Бесконечно грустно и тяжело было на душе.

В училище юнкер Янишевский сообщил мне, что идёт запись юнкеров и офицеров для отправки в Новочеркасск, где генерал Алексеев будет вместе с атаманом Калединым формировать добровольческие части или вливать добровольцев в казачьи полки, и что формирование явится кадром для восстановления армии.

Запись и выдачу денег производил юнкер Мино. Мы немедленно же записались, получив деньги и удостоверения, что мы казаки Донской области, окончившие агитаторские курсы. Удостоверения были на бланках Союза казачьих войск. Последние дни в училище проходили в сборах и приготовлениях к отъезду, записалось около 150 юнкеров. С увлечением рвались красные плакаты на лампасы, а вечером 10 ноября наша партия, 20 юнкеров, выехала с Николаевского вокзала, имея льготные билеты до Новочеркасска и словесное приказание явиться на Барочную улицу, номер 54...».

Свидетельства очевидца того, как пробирались на Дон алексеевцы, оставил в своих «Воспоминаниях» генерал– лейтенант А. С. Лукомский, один из «быховцев»:

«...Я поехал через Рязань и Воронеж в Новочеркасск.

Этот переезд был для меня очень тяжёлым. Вагон был страшно переполнен, и я от Москвы до станции Лисок, то есть более 36 часов, принуждён был стоять, не имея возможности ни разу присесть.

В вагоне, в котором я помещался, ехало человек 10 молодёжи в солдатской форме. Всю дорогу они держали себя довольно разнузданно, но манера себя держать не соответствовала их физиономиям, и мне казалось, что они умышленно себя держат как распущенные солдаты и явно шаржируют.

Так как в Лисках (на границе Донской области) они остались в вагоне, то для меня стало ясно, что это юнкера какого-нибудь военного училища или молодые офицеры, пробирающиеся на Дон.

После отхода поезда от станции Лиски эта молодёжь стала устраиваться на освободившихся местах. Я подошёл к одной из групп и попросил уступить мне верхнее место.

   – А ты кто такой? – услышал я от одного из них ответ на мою просьбу.

Я тогда сказал:

   – Ну вот что, господа, теперь вы можете уже смело перейти на настоящий тон и перестать разыгрывать из себя дезертиров с фронта. Последняя категория и та сбавляет тон на донской территории. Я – генерал, очень устал и прошу мне уступить место.

Картина сразу изменилась. Они помогли мне устроиться на верхнем месте, и я с удовольствием улёгся. Ноги мои от продолжительного стояния опухли и были как колоды...».

В пределы Донской области вело шесть железнодорожных линий. С севера: Москва – Воронеж – Новочеркасск; с запада: Харьков – Лихая – Новочеркасск и Синельниково – Ростов; с юга – Владикавказская и с востока две линии от Царицына, с пересадками на станции Лихая и на станции Тихорецкая. Передвижение по ним неизбежно должно было встретить неоднократный контроль революционной власти.

Контроль вначале был слабый, неорганизованный, поверхностный, но затем стал серьёзным. Вооружённым патрулям, осуществлявшим проверку пассажирских поездов, мог броситься в глаза, несмотря на одежду, «офицерский вид»; культурная речь; случайные, не «пролетарские» манеры...

Могло быть и недоверие к представленным документам, если они не подтверждались убедительными объяснениями владельца.

Местные советы в ноябре и даже декабре месяце ещё не имели строжайших предписаний от имени Ленина и Троцкого о введении «революционного контроля» на железных дорогах, которые вели на Дон. Благодаря этому в Новочеркасск из Петрограда смог пробраться маленькими группами весь старший курс Константиновского артиллерийского училища.

На Дон рвалась прежде всего военная молодёжь, не обременённая семейными узами. Журналист Б. Суворин, свидетель создания Добровольческой армии, описал такой случай своей жизни в Новочеркасске:

«...Как-то раз я вышел из гостиницы. В гору поднималась кучка кадет. Старшему было не больше 17 лет, другим лет 14-15. Они нерешительно подошли к гостинице и, не доверяя «штатскому» («вольному», как говорили солдаты), стали рассматривать список живущих в гостинице. Я вернулся и спросил их:

   – Что вам нужно, молодые люди?

Кадеты, посмотрев на меня, почему-то назвали первое попавшееся имя, которого, конечно, не было в списке проживавших в гостинице:

   – Мы ищем господина Хорькова.

Тогда я спросил их в открытую:

   – А вы разве не ищите армию генерала Алексеева?

Глаза кадет, по виду старшеклассников, загорелись «прекрасным молодым блеском». Они молча смотрели на меня. Впереди меня стоял мальчик в знакомом мне мундире. Я спросил его:

   – Вы кадет Михайловского Воронежского корпуса? Мой отец был кадетом первого выпуска вашего корпуса.

От этого вопроса «лёд недоверия» ко мне со стороны юношей сразу растаял. Кадет-михайловец ответил:

   – Так точно!

Сразу же заговорили другие его товарищи:

   – А я из Орловского корпуса.

   – А мы вот вдвоём из второго Московского...

После этого кадеты весело сознались, что приехали в Новочеркасск из разных мест России, как-то разом встретились на местном вокзале и теперь желают поступить в Добровольческую армию генерала Алексеева...».

Во второй половине ноября алексеевцы (треть их составляли офицеры) имели уже три формирования. Помимо Сводно-офицерской роты были созданы Юнкерский батальон (сперва отдельная рота) и Сводная Михайловско-Константиновская батарея, основу которой составили юнкера двух петроградских артиллерийских училищ – Константиновского и Михайловского.

Начала формироваться Георгиевская рота (в середине ноября в ней числилось до 60 человек, преимущественно нижних чинов – георгиевских кавалеров).

Одновременно шла запись в белую студенческую дружину. Она пополнялась ростовской и новочеркасской учащейся молодёжью. Основу дружины, которая в скором времени превратится в Студенческий батальон, составили 180 человек Ростовского среднего коммерческого училища – три его старших класса.

Есть свидетельство того, как ростовская учащаяся молодёжь агитировалась в эту воинскую часть создававшейся белой Добровольческой армии:

«...Офицеры пришли в среднее коммерческое училище, которое они окончили 2-3 года назад, и объясняют директору свою миссию: призвать молодёжь к защите Родины, Дона, Ростова, семьи, Церкви. Наконец – к защите самой школы. Директор колеблется и вызывает инспектора и священника. Священник, не раздумывая, твёрдо заявляет:

   – Вы хотите звать молодёжь на убийство? – и требует, чтобы офицеры оставили свою мысль.

Директор поддерживает священника особым доводом:

   – Если уйдут старшие ученики, с кем останется училище?

Инспектор молчал.

Офицеры возражали, утверждая, что их доводы в настоящее время совсем неубедительны, так как красная власть разрушает все законы Божеские и человеческие, все традиции... Семью, школу.

Наконец, уступив настойчивости офицеров, начальство училища дало им разрешение переговорить с учениками.

Для молодёжи не нужно было много слов, не нужно было красноречие, чтобы, обратившись к внутреннему, сокровенному, святому её чувству, увлечь её на служение и неизбежные жертвы для Родины. Три старших класса коммерческого училища записались добровольцами в армию...».

Эти первые части Добровольческой армии росли быстро. Сводно-офицерская рота, сформированная 4 ноября, уже 15-го числа выделила из своего состава Юнкерскую роту. Местом проживания ей выделили лазарет № 23 на Грушевой улице, поскольку лазарет на Барочной улице был переполнен.

К этому времени в обеих ротах – Офицерской и Юнкерской, было приблизительно равное число бойцов, по 150 человек. Первой командовать генералом Алексеевым был назначен фронтовик штабс-капитан Некрашевич, погибший в марте 1918 года при штурме Екатеринодара.

Юнкерской ротой, развёрнутой вскоре в батальон, командовал штабс-капитан Парфенов, личность героическая. Перед тем как получить производство в офицеры, доброволец команды конных разведчиков лейб-гвардии Измайловского полка был награждён Георгиевскими крестами всех четырёх степеней. Откровенный монархист, он оказался деятельным участником Алексеевской военной организации. Погиб полковник Парфенов, назначенный командиром пехотного полка врангелевской Русской армии, летом 1920 года в Крыму.

Парфеновская рота первоначально состояла из четырёх взводов. Первый составили юнкера пехотных училищ, главным образом из столичного Павловского. Второй взвод состоял из юнкеров артиллерийских училищ, третий («флотский») – из гардемарин и морских кадет, четвёртый – из кадет и учащейся молодёжи. Но в таком составе Юнкерская рота просуществовала всего четыре дня.

19 ноября в Новочеркасск прибыло около сотни юнкеров столичных Константиновского и Михайловского артиллерийских училищ. Они принимали самое активное участие в октябрьских событиях в Петрограде и оружия в борьбе с новой властью слагать не собирались. По решению Алексеева, из Юнкерской роты был выделен второй взвод, который вместе с прибывшими добровольцами образовал особую часть – Сводную Михайловско-Константиновскую батарею, получившую своё название по артиллерийским училищам Петрограда.

Батарея, пока ещё не имевшая ни одного орудия, сразу же достигла численности 250 человек. 60 юнкеров были михайловцами, остальные – константиновцами. Сводной батареей стал командовать штабс-капитан Шаколи, курсовой командир Михайловского артиллерийского училища. Это был единственный курсовой офицер из двух училищ, последовавший на Дон за своими воспитанниками и подтвердивший свою запись в Алексеевскую военную организацию делом.

Сводная Михайловско-Константиновская батарея разместилась в здании Платовской гимназии. А Юнкерская рота, отдавшая ей свой взвод артиллеристов, уже через несколько дней снова выросла до 150 человек и была развёрнута в трёхротный Юнкерский батальон. Две её роты были юнкерские, а третья называлась кадетской.

Позднее все три первые части белой Добровольческой армии, создаваемой Алексеевым, организационно слившись, образуют Офицерскую генерала Маркова дивизию. Но это произойдёт не на Дону, а на Кубани. Георгиевская же рота позднее вольётся в Корниловский полк...

Сразу стал вопрос об оружии. Только часть офицеров-добровольцев сумела провезти с собой личное оружие: револьверы, браунинги. Винтовки и карабины были единичны. Атаман Каледин заверил Алексеева, обратившегося к нему с просьбой помочь вооружить членов его военной организации:

   – Михаил Васильевич. Донское правительство поможет вам, нашим союзникам, вооружиться...

Войсковой атаман сдержал слово. Вот всего лишь две справки о том, как вооружались в Новочеркасске первые прибывшие туда алексеевцы:

«8 ноября из арсенала было получено для Общежития №1 24 винтовки, по 30 патронов на каждую, в Общежитии же насчитывался к этому дню 41 человек».

«10 ноября через артиллерийское управление было проведено разрешение атамана на выдачу организации 274 винтовок, по 120 патронов на каждую, а также 18револьверов (в револьверах была острая нужда и в частях Войска Донского), каковые и были получены».

Кроме того, в эти же дни атаман Каледин обещал передать Алексеевской организации половину пулемётов, которые были отобраны у гарнизона Хутунка (там стояли запасные пехотные полки) при его разоружении. Но, несмотря на бдительный надзор, хутунским большевикам удалось скрытно увезти пулемёты ещё до начала разоружения в близкий Ростов. Там пулемёты были надёжно спрятаны в рабочих окраинах.

После разоружения калединскими казаками гарнизона Хутунка в середине ноября винтовки и патроны доставлялись алексеевцам подводами и автомобилями каждый раз в мере, далеко превышающей потребность наличного состава. Это делалось по прямым распоряжениям атамана Каледина. Поэтому к началу первых боев с красногвардейскими отрядами добровольцы оказались достаточно хорошо вооружены.

В первых числах ноября военным комендантом станции Шахтная, поручиком Фёдоровым по собственной инициативе было роздано проезжающим на Дон под знамёна генерала Алексеева офицерам 120 винтовок и около двух с половиной тысяч патронов. Это вызвало большое негодование атамана Каледина. Но не сам факт передачи оружия добровольцам, а то, что это совершалось открыто, на глазах у всех.

За поручика заступился сам Алексеев. Он лично по такому случаю посетил атаманский дворец:

   – Алексей Максимович, мне только что доложили, что вы собираетесь отдать поручика Фёдорова под полевой суд?

   – Как его не судить, Михаил Васильевич? Комендант станции раздаёт оружие Войска Донского. Где гарантия того, что все сто двадцать трёхлинеек и патроны попали в руки ваших людей?

   – Могу доложить вам, господин атаман, что все до единой винтовки со станции Шахтной находятся в моей организации.

   – Тогда поручика прощаю. Только пусть в будущем такие вольности согласует с донским атаманом...

Казачий генерал Каледин продолжал вооружать Алексеевскую организацию. 17 ноября в распоряжение особой команды добровольцев был передан броневой автомобильный дивизион, имевший несколько двухпулемётных и однопушечных броневиков. Однако материальная часть их оказалась изношенной и бронемашины часто выходили из строя.

К 18 ноября весь личный на тот день состав формируемой Добровольческой армии – около 800 бойцов – был вооружён. Винтовок хватало и для формирующейся белой студенческой дружины, и на прибывающих каждодневно добровольцев.

Для последних вручение на месте винтовки-трёхлинейки или кавалерийского карабина с сотней патронов становилось «приятным сюрпризом». Особенно при воспоминании о том, как полковые солдатские комитеты отбирали у своих офицеров любое оружие...

К слову сказать, войска Красной армии, посланные против Дона, были вооружены намного лучше белых войск, прежде всего артиллерией и пулемётами. Причина крылась в следующем. После расформирования старой Русской армии подавляющая часть её вооружения была сдана воинскими частями местным Советам в центральных губерниях России. Почти все арсеналы с их огромными запасами военного времени и оборонные предприятия находились там же.

...Жизнь на Дону сразу же столкнула алексеевцев с немалыми трудностями не только бытового, но и финансового характера. Все вновь прибывшие в Новочеркасск регистрировались в бюро записи. Они подписывали особые записки о своём желании служить добровольцами в течение ближайших четырёх месяцев. Денежного оклада бойцам первое время не полагалось. Всё «армейское» содержание ограничивалось лишь пайком.

Затем добровольцам стали выплачивать в качестве жалованья (по тому времени «нищенского») небольшие денежные суммы ассигнациями в размере от 100 до 270 рублей офицерам, от 30 до 150 рублей солдатам. Кроме того, тем добровольцам, которые имели здесь семьи, полагалась небольшая денежная прибавка.

Один из ближайших помощников Алексеева в те «новочеркасские дни» Л. В. Половцев, написавший в эмиграции воспоминания «Рыцари тернового венца», – так рассказывает о первых днях зарождения белой Добровольческой армии:

«Ближайшими сотрудниками ген. Алексеева были в то время: его адъютант рот. Шапрон, начальник штаба полк. Веденяпин, подп. Лисовой и кап. Шатилов; начальник строевой части, бежавший из быховской тюрьмы ген. граф И. Г. Эрдели; начальник хозяйственной части – член Гос. думы Л. В. Половцев (автор воспоминаний. – А. Ш.), по политическим вопросам – член Гос. думы Н. Н. Львов, С. С. Щетинин и А. А. Ладыженский.

В Ростове и Таганроге работал председатель общества заводчиков и фабрикантов В. А. Лебедев.

Для сбора добровольцев с фронта в Киеве была создана особая организация, во главе которой стоял ген.-кав. А. М. Драгомиров и член Гос. думы В. В. Шульгин.

На первый призыв ген. Алексеева отозвалось около 50 офицеров и юнкеров, бежавших в Новочеркасск из Петрограда и Москвы после октябрьских стычек с большевиками. Из них были составлены кадры первых воинских частей: офицерского и юнкерского батальонов.

Прибывали добровольцы и из соседних местностей – ободранные, без белья, без сапог, в каких-то опорках. Их надо было разместить, одеть, обуть и кормить, а денег было мало.

Получив самые широкие обещания денег со стороны различных общественных организаций в Москве и Петрограде, ген. Алексеев приступил к выполнению своего плана, имея в кармане 10 000 руб., занятых им у частного лица. На эти 10 000 руб. и жили несколько дней кадры будущей армии.

Постепенно стали поступать в кассу местные пожертвования, но в ничтожных размерах. Наконец наступил момент, когда стало ясно, что завтра надо бросить всё дело, потому что денег больше нет.

Помочь делу решили сами добровольцы. Наиболее состоятельные из них, не имея сами наличных денег, воспользовались своими кредитоспособными именами и выдали векселя. По учёте векселей, при содействии Н. Н. Львова, в местных банках получилась сумма около 350 ООО руб., которые и спасли дело на некоторое время.

Одному Богу известно, какие мучительные часы переживали Алексеев и его сотрудники в это время.

Поставив на карту всё – и доброе имя, и жизнь, и всё своё прошлое, – увидев полную возможность осуществления своей мечты о великом деле, ген. Алексеев мог оказаться в самом ужасном положении.

Ведь от великого до смешного один только шаг. А разве не смешно было бы для бывшего Верховного главнокомандующего собрать армию в 50 человек и затем распустить её.

Но ген. Алексеева эта мысль не пугала. Он хлопотал, просил, умолял и, хотя с величайшими затруднениями, но армия создавалась и увеличивалась...».

О том же писал и генерал А. И. Деникин в своих «Очерках русской смуты»:

«Было трогательно видеть, как бывший Верховный главнокомандующий, правивший миллионными армиями и распоряжавшийся миллиардным военным бюджетом, теперь бегал, хлопотал и волновался, чтобы достать десяток кроватей, несколько пудов сахару и хоть какую-нибудь ничтожную сумму денег, чтобы приютить, обогреть и накормить бездомных, гонимых людей».

Сам Деникин прибыл по железной дороге на Дон с документами «помощника начальника перевязочного отряда Александра Домбровского.

…Положение алексеевцев в столице Всевеликого войска Донского было шатким. Атаман Каледин остро чувствовал настроение казачества, уставшего от бед военного времени и желавшего вернуться к жизни мирной, не особо тепло относящегося к оседавшим на Дону офицерам-добровольцам. Перспектива вооружённых схваток в Донской области, неизбежность мобилизаций, реквизиций продовольствия, фуража и коней, пожары и погромы его население воодушевляла, скажем прямо, мало.

В одной из частых бесед атаман Каледин прямо сказал об этом своему недавнему начальнику:

   – Михаил Васильевич. По станицам казаки, возвратившиеся с фронта, ведут не самые ласковые разговоры о Новочеркасском офицерстве из ваших добровольцев.

   – Об этом, Алексей Максимович, я знаю. Но ваши донцы глубоко заблуждаются. Власть большевиков скоро будет им костью в горле.

   – Большевики пока не сунулись на Дон. Побаиваются казаков.

   – Побаиваются до поры до времени. Пока отряды Красной гвардии не получили толковых командиров и декретов советской власти из Петрограда.

   – Но всё же ваша организаторская деятельность по сбору Белой армии многим донцам сегодня не по душе.

   – Как мне тогда поступать дальше, чтобы не осложнять жизнь хозяев? Скажите откровенно.

   – Мне трудно об этом говорить, но я бы посоветовал вам, уважаемый Михаил Васильевич, перенести свою деятельность из Новочеркасска.

   – Куда, например?

   – Или на степной Северный Кавказ, в Ставрополь. Или на Волгу, в город Камышин.

   – Алексей Максимович. Я уже послал в те края своих полномочных представителей. А вот перебазировать туда созданные два батальона не могу.

   – Тогда, Михаил Васильевич, вы осложняете мне на сегодняшний день атаманство. Скажу об этом честно.

   – Вы ошибаетесь, господин атаман. Наоборот, не осложняю.

   – Почему?

   – Когда у вас на границах Донской области пойдут первые бои с красными отрядами, белые добровольцы в тот же час придут на выручку к верным вам и долгу казакам..

   – За такое слово, Михаил Васильевич, премного благодарен. Мне известно, что большевики в Ростове готовят восстание. А казачьих сил у меня в городе раз-два и обчёлся.

   – В таком случае помогите моим добровольцам ещё раз винтовками, патронами и обмундированием. Особенно шинелями и сапогами. О провианте уже и просить стыдно.

   – Хорошо. Такой приказ будет отдан войсковому интендантству. Только с патронами у меня самого плохо. Но поделюсь...

В Новочеркасск продолжали каждодневно стекаться добровольцы. Прибывали и недавние быховские арестанты, соратники Корнилова. Один из них, генерал-лейтенант А. С. Лукомский, так описал в воспоминаниях своё появление в столице Донского казачьего войска:

«В Новочеркасск поезд пришёл поздно вечером 23 ноября (6 декабря) 1917 г.

На вокзале был дежурный офицер, который указывал приезжавшим офицерам и юнкерам, где им можно остановиться.

Я поехал переночевать в общежитие, а утром 24 ноября (7 декабря) перебрался в гостиницу.

Первое лицо, которое я увидел в гостинице, был председатель Государственной думы М. В. Родзянко, которого под видом тяжелобольного и в загримированном виде доставили из Москвы в Новочеркасск.

Затем я встретился с генералами Деникиным, Романовским и Марковым, добравшимися накануне благополучно до Новочеркасска.

От них я узнал, что в Новочеркасске – генерал Алексеев, который в полном согласии с атаманом Донского казачьего войска приступил к формированию добровольческой армии для борьбы с большевиками.

Генерал Алексеев приехал в Новочеркасск в первых числах ноября.

Я пошёл к нему.

М. В. Алексеев сказал мне, что он решил сформировать на Дону добровольческую армию; что в Петрограде и Москве им образованы общества для помощи офицерам; что эти общества поддерживают тесное общение с общественными организациями, помогающими им материально, и они будут направлять на Дон всех желающих офицеров, юнкеров и кадетов старших классов; что союз общества офицеров, со своей стороны, примет все меры для облегчения желающим офицерам пробраться на Дон и из других районов.

Я на это ответил, что мне представляется необходимым, чтобы он кликнул клич, призывающий офицеров немедленно направляться на Дон; что его имя среди офицеров очень популярно и на его клич потекут на Дон не сотни, а десятки тысяч офицеров.

Генерал Алексеев на это мне ответил, что сам он об этом думал, но сделать это он пока не смеет.

   – Как же я могу обратиться с таким воззванием к офицерам, раз в моём распоряжении нет средств? Ведь я теперь, когда имеется всего около пятисот офицеров и юнкеров, я не сплю по ночам, как мне их прокормить, как их одеть.

На это я ответил, что – будет сила, будут и деньги.

   – Рассудить надо; без этого вы, Михаил Васильевич, армии не сформируете. Ведь надо знать нашу общественность: они не дают и не дадут больших средств, пока не будут уверены в успехе, пока в вашем распоряжении не будет достаточной силы. А вы не можете собрать эту силу, не имея средств. Получается заколдованный круг. Повторяю, что не только можно, а должно рискнуть.

Генерал Алексеев сказал, что он ещё подумает.

Прощаясь со мной, генерал Алексеев сказал, что нам надо в ближайшие дни условиться относительно дальнейшей совместной работы.

25 ноября (8 декабря) генерал Деникин и я пошли к донскому атаману генералу Каледину.

Генерал Каледин принял нас очень серьёзно, сказал, что, работая в полном согласии с генералом Алексеевым, он убеждён, что генералу Алексееву удастся сформировать хорошую добровольческую армию, а ему – донскую. Затем он сказал, что очень рад приезду на Дон целой группы генералов, которые могут наладить организационную работу, но, – прибавил генерал Каледин, – имена генералов Корнилова, Деникина, Лукомского и Маркова настолько для массы связаны со страхом контрреволюции, что я рекомендовал бы вам обоим и приезжавшему генералу Маркову пока активно не выступать; было бы даже лучше, если бы вы временно уехали из пределов Дона.

После этого генерал Каледин добавил:

   – Я отнюдь не настаиваю, чтобы вы уезжали с Дона. Если вас это не устраивает, то оставайтесь, и вы будете гостями донского казачества...».

Деникин и Марков, пока оставаясь без конкретных должностей, уехали налаживать, связи в столицу Кубанского казачьего войска город Екатеринодар. Лукомский отправился ещё дальше, к терским казакам, в город Владикавказ. Но уже вскоре им суждено было возвратиться назад, в Новочеркасск.