Текст книги "Благодать (СИ)"

Автор книги: Алексей Титов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 19 страниц)

Глава II

Глава II

1

Его разбудило дикое желание, и, вырванный им из сна, странного этаким замесом романтики и порнографии, он покосился на взбугрившийся пониже живота плед. Вот ведь занятость до чего доводит – чуть не утонул в этом самом, животворящем. Прыжком покинув постель – плед взвился и упал рядом с кроватью пестрым шерстяным листом, – Вадим поспешил в душ.

На ходу обтираясь полотенцем, прошлепал в кухню, сыпанул в чашку пару ложек кофе, залил водой и сунул в микроволновку. Та ещё дрянь получится, ну да не было у него времени – душ только тело охладил, желание же только окрепло, и он ухмыльнулся, подумав, что ощущает себя в данный момент продолжением члена. Задержавшись у шкафа, махнул рукой и напялил вчерашние шмотки, сваленные кучей в кресле. На ходу застегивая ширинку, чертыхнулся, когда трусы попали под болт пуговицы. Выхлебав кофе, поставил кружку в раковину, на верхушку шаткой пирамиды грязных тарелок. Конструкция качнулась, но устояла. Что к лучшему – не верил он в битье тарелок «на счастье».

Не став даже прогревать двигатель – да на фиг надо! – помчал к своей девушке в целях сугубо практических. Она и на это тоже обидится: приезжаешь, мол, только когда тебе невтерпёж. Сколько ни говори, что чувства испытывает совсем другого рода – не верит. И плачет. Ну что поделать с этим сопливым созданием.

Он заскочил в магазин, купил упаковку безалкогольной «баварии», чипсов, орешков – ему пришло в голову, что такой набор скорее подошел бы к просмотру с друзьями футбола, чем к романтическому свиданию, ну да оголтелым болельщиком он не был, а романтическое… да какая романтика, пятый год отношений…

– Белочек кормить едете? – прервала его размышления девушка-кассир, кивая на упаковки пивозагрызочных средств.

– Стрелочек, – бросил он, нахмурившись. Расплатился, оставив на лотке пару купюр сдачи, и покатил. Сначала тележку, потом – в машине.

Он подрулил к подъезду бетоноблочной девятиэтажки с треугольниками балконов, лохматившимися остатками зеленой краски, не освежавшейся, наверное, с момента сдачи дома в эксплуатацию. У подъезда посигналил, что с его стороны было глупостью – окна Любиной квартиры выходили на другую сторону, и даже если предположить, что девушка ждала его, напрягши слух – всё равно без толку: ничего бы не расслышала за шумом запруженного тачками проспекта, вдоль которого стоял дом. И посигналил ещё раз, подумав, что это что-то вроде рыка льва, уведомляющего, что он на своей территории, и возможные соперники, поджав хвосты, должны ретироваться. Судя по потекам на двери подъезда, хищники помельче пометили-таки его территорию. Он скрипнул зубами: свиньи, бля.

Он вышел из машины, неся в одной руке брелок с ключами, в другой – большой пакет с логотипом неведомых сигарет «rottmanns».

2

– Привет, – сказала она вяло, и чмокнула в щеку. Приняла пакет и, охнув, согнулась под тяжестью. – Пиваса набрал. Что, продолжаешь?

– А то! – Вадим ухмыльнулся и облапил, сграбастал ее в охапку, как сноп. Сноп звякнул бутылками в пакете.

– Пусти, – сдавленно сказала она, пытаясь вырваться. Выронила пакет – там хрустнуло и зашипело.

– Ты чего? – опешил он. – Пиво раскокала.

– А чего навалился сразу? Не терпится? Приперло? Время поджимает? – казалось, она вот-вот зарыдает. Что с ней опять такое? Она наклонилась, подняла пакет за одну ручку, глянула внутрь. – Радуйся – одна только разбилась. Придурок.

– Ладно. Проехали, – сказал он, с трудом сдерживая злость. – Давай пожрём, что ли. Ну, яичницу, там, с колбасой.

– Да уж придётся. Тебе бы только жрать и трахать меня. Не любить – трахать.

– Что с тобой творится? – спросил он заученно, и пресловутое дежа-вю охватило его: было, было, всё это было, и повторяется вновь.

– А то не понимаешь! – она всхлипнула, в уголках ее серо-зеленых глаз появились слезы, набрякли и, словно прорвалась плотина, заструились к подбородку. Хоть тушь не потечет, заметил он безэмоционально. Люба предпочитала обходиться без косметики, да вся эта химия сейчас была бы совершенно некстати – зрелище женщины плачущей само по себе неприятно, с разводами же вокруг глаз и вовсе отвращение вызывает.

Глядя, как она плачет – включая в это время газ, открывая холодильник и елозя по плите сковородой, – он думал, что их отношения замкнулись в петлю, и он мог предугадать, что последует дальше. Собственно, это не предугадывание даже было, а просто совершение действий, заданных программой застоявшихся чувств. Он стянул с себя водолазку.

Люба стояла у плиты, всхлипывая, и кончиком ножа двигала по сковороде топящийся кусок масла. Вадим, затаив дыхание, на цыпочках подошел к ней, и проворно стянул розовый халатик – тот повис на сгибах локтей. Бросив нож в сковороду, она обеими руками рванула халат вверх, и вцепилась в запахнутый ворот так, что Вадим явственно услышал, как хрустнули суставы ее пальцев.

– Да ладно ломаться! – брызжа слюной, взбеленился он. Это было не по правилам, не соответствовало программе. Он едва удержался от того, чтобы ее ударить.

Люба мотнула головой, светло-русые волосы хлестнули его по щеке. Он рыкнул и, схватив Любу за плечо и разворачивая лицом к себе, уловил розовый промельк. В следующее мгновение по щеке оглушительно бабахнуло, в голове раздался грохот, как в бочке, по которой шарахнули кирпичом.

– Сука, – сказал он. Во рту мгновенно пересохло. Попытался сглотнуть – закашлялся.

– Кобель! – завизжала она. И расхохоталась, запрокинув голову и не сопротивляясь дерганым, нетерпеливым движениям его рук.

– Порядок. – Он хватал ртом воздух, дергая головой, будто дозы спасительного кислорода находились в одному ему видимых капсулах, хаотично пляшущих во враждебной атмосфере. Он то отступал на шаг, то отклонялся в сторону, то шарахался в другую, будто на ринге находился, а не перед красивой девушкой в кружевных черных трусиках. Ну, с этим-то мы разберемся, думал он, матерясь сквозь зубы и трясущимися пальцами расстегивая «болты» джинсов. Справившись с ними, едва не упал, запутавшись в штанине одной ногой и скача на другой, как хромой кенгуру.

– Мебель переломаешь, – сказала она тем низким, чуть задыхающимся тоном, что сводил его с ума. Нащупав на плите кругляш, выключила.

– Новую купим. Потом. Помогла бы лучше, – он рухнул на табуретку и, схватившись за штанину, с силой потянул вниз, скривившись от боли.

– Ну уж нет. Я – пас.

– Готова? – спросил Вадим, глянув на свою ободранную ногу, потом – на Любу.

– В спальне не удобнее будет? – дразнила она его. – Стесняюсь при кастрюлях. Они ж для меня – что дети малые.

– Да нам и тут нормально бывало, – сказал он, вставая и приглашающим жестом указывая на стол. – Щас крошки вот сгребу…

– Ты жениться на мне думаешь?

– Бля, началось.

Желание отпало начисто. Он опять уселся на табурет, чувствуя себя глупо и не зная, куда девать руки. Дежа-вю. Не пора ли, как говорит ловелас Жора, сменить модель?

3

Он ехал на работу, прокручивая в памяти кадры свидания. Себя виновным не считал, и если и испытывал некоторую неловкость, то только от недоговоренности: так простила она его или нет. Хотя, собственно, за что? Вот чего им всем окольцеваться-то хочется? Птицы. Куры. По большей части.

Он остановился в крайнем правом ряду, пятым, вроде, от светофора, и включил радио.

Здравствуй, дорогой. Не послушать ли нам нечто романтическое, навроде… А вот это будет сюрпризом. Надеюсь, тебе это поможет настроиться. Ну, ты меня понимаешь, – полыхнули динамики страстью, и Вадим судорожно сглотнул. Этой Лизе следовало бы вести сугубо ночные программы, подумал он. И не удивился, обнаружив, что джинсы вдруг стали тесными, а сиденье захотелось отодвинуть немного назад. Лиза говорила не с бесстыжей откровенностью порноактрис, но таким тоном, с такими модуляциями, что только глухой не возбудился бы. В её исполнении и руководство пользования соковыжималкой звучало бы как призыв нимфоманки.

Светофор явно барахлил. Ему никак не удавалось разродиться красным, и продолжающаяся агония промельков желтого начинала раздражать. Вадим отвернулся – вид электрического регулировщика вгонял в тоскливую бессильную ярость. Развернуться не было никакой возможности – приперли со всех сторон, даже дверь не приоткроешь: справа толстенный ободранный ствол старого тополя мешает, слева какая-то бурая «копейка» притулилась, сзади же и впереди нервно сигналят и мигают фарами другие тачки, словно перенявшие у психованных хозяев способность чувствовать.

Откинув кресло на щелчок назад, он вытряхнул из пачки сигарету и прикурил. Глубоко затянувшись, швырнул пачку с зажигалкой в пустующее сиденье рядом. На котором сейчас могла бы сидеть Люба…

Бешено крутанув ручку, опустил стекло и, сипло кашлянув, сплюнул. Плевок распластался по замызганному борту «копейки» и потек вниз, оставляя блестящий след слизня, под которым краска казалась новой. Водила «копейки» орал что-то, аж глаза закатил. Вадим ухмыльнулся, и в это мгновение водитель поруганного транспортного средства посмотрел на него осмысленно. И отвернулся так резко, будто невидимую оплеуху отхватил. Вадим упорно сверлил взглядом затылок мужичонки – тот казался вполне подходящим объектом для выплескивания злости. Он даже занес руку с тем, чтобы постучать в стекло «копейки», когда оплеванная тачка вдруг поехала вправо. До него не сразу дошло, что соседняя машина двинулась вперед, а он торчит из окна своей «десятки», и его поливают матом и глушат ревом клаксонов и глоток остальные пробкостояльцы. Он резво тронулся с места – зубы неприятно лязгнули, с полочки над бардачком свалилась папка с документами. Вадим скосил на неё взгляд на мгновение.

В стекло ударилась обезумевшая от рева птица, и Вадим инстинктивно рванул руль вправо. Грохотнув защитой движка, машина выскочила на тротуар, и он ударил по педали тормоза, спиной упершись в тяжко скрипнувшую спинку сиденья. «Десятка» ткнулась бампером в пивной ларек, легонько так, и в голове промелькнули кадры какого-то фильма: упавший самолет, на последних сантиметрах своего сокрушительного скольжения сквозь игровые заведения ткнувшийся носом в игральный автомат. Из автомата в фильме посыпались монеты, из ларька в реальности – хозяин (продавец?), с пузом, позволяющим предположить пристрастие к напитку, которым торгует.

Бедро защекотал вибросигнал. Очень вовремя. Пялясь на мужика, который направлялся в его сторону – пузо колыхалось, как у того водяного из мультика, – Вадим, изогнувшись, вытащил телефон. Ну, кому там ещё хреново?

Привет, это я. Не желаешь проветриться? В деревню съездить? Серьёзно. Надобность возникла. Не морЯ, конечно, зато экзотика. Звякни по тому же номеру. Маша.

– Да уезжаю, уезжаю уже, – сказал Вадим мужику через окно, глядя на его заросшие пучками черных волос руки и соображая, что ему за Маша такая накатала целую телегу.

– А за покраску кто платить будет? – пробасил мужик, сунув мохнатые руки в карманы замызганного светлого халата и выпятив живот так, словно собирался им атаковать «десятку», вздумай её хозяин начать ерепениться.

– Ага, – кивнул Вадим, – и за рихтовку тоже. Только вякни – отрихтую по самое мама-не-горюй. Понял?

Вадим отъехал от ларька, и пивщик попытался изогнуться, исследуя покрашенную облупившейся, выгоревшей на солнце синей эмалью стенку ларька. Потом зашагал враскорячку – пузо впереди – к двери, открыл и вошел, не оглянувшись. В здравомыслии ему не откажешь, заметил Вадим.

Взглянул на часы – оставалось только уповать на терпение клиента. Может, кто из этих скотов-сотрудников кофе тому предложит, хотя от них реальнее дождаться какой подставы, чем отмазки для задерживающегося коллеги.

Обнаруживая малейший просвет, Вадим втискивался в него и, сигналя, требовал уступить дорогу или хоть перестроиться в другой ряд – все словно сговорились сегодня тупить. Наверное, потому никто освобождать дорогу не торопился. Да и спешил куда-то не «мерин» с мигалкой, а не первой свежести «десятка».

С горем пополам добрался, припоздав на каких-то пятьдесят минут.

– Долматов, не много ли ты о себе возомнил? – спросил шеф, и Вадим поразился: его фамилию шеф произнёс так, что самому стало гадко. Само по себе обращение такого рода напрягало, а уж вид пляшущей в пальцах шефа сигареты вовсе ввергал в уныние. Наверное, не дождался клиент. – Хоть понимаешь, какого человека заставляешь ждать свою убогую персону? Короче, потеряешь – можешь уматывать. Пшел, – ткнул пальцем в комнату переговоров. Шеф прикурил новую сигарету и закашлялся, сложившись чуть не пополам, так, что мордой едва пепельницу не разбил. Вадим, испытывая желание раскроить ему башку, внешне изобразил на лице внимательность и лишь слегка хлопнул шефа по спине.

И пошел в переговорную.

4

В кресле развалился жирный тип, при встречах с которым Вадим ощущал неловкость – тот смотрел на него глазами тоскливой коровы. Пару раз Вадим задумывался, может, отослать жирдяя к другому менеджеру, ну, хоть к той же Наташке – та уж копыта, бедолага, сбила, а дела у нее все не идут. Когда боров говорил, издавал вполне приличное хрюканье, сквозь немелодичные переливы которого Вадим иной раз умудрялся уловить звуки человеческой речи, хоть и здорово искаженные заплывшими жиром голосовыми связками. Странное, гнетущее зрелище – свин с коровьими глазами. Нос клиента распластался на пол-лица, из ноздрей торчали пучки слипшихся волосенок. Тонкие губы, растянутые вокруг маленького рта, маячили на дне образованной складками жира впадины. Надо всем этим безобразием топорщились смолянисто-черные волосы оттенка… скорее паровозного котла, чем воронова крыла. Облачен клиент был во что-то такое серого цвета в мелкую клетку – когда дышал, по ткани бежала рябь. Грудь колыхалась под бирюзовой рубашкой, а багровый галстук при каждом вздохе трепетал вялой змейкой.

– Хрюхрюхрю хрю хрюхрюаю скохрю, так хрю препохрюхрю покухрю хрюма хрюбе, – сказал клиент, и его глазки пропали в рыхлых складках век. Вадим напряг воображение, и пока клиент переводил дух перед новой фразой, попытался перевести на человеческий предыдущую. Выходило, боров отчаливает куда-то, и покупку дома возлагает на агентство, полагаясь именно на его, Вадимову, хватку и порядочность. Ну, или что-то в этом роде. А, дом таки понравился. Не, лупанули цену за него, конечно, дурную, и сарай уж с полгода числился среди агентов как объект категории «геморрой», и что-то там с документами намудрили.

Клиент уронил на стоящий у кресла кейс ладошку, похожую на находящегося при смерти от ожирения осьминога, ухватился за ручку, и кейс по кривой дуге взлетел и благополучно припузился – брюхо колыхнулось и пошло волнами. крышка кейса откинулась, жирный осьминожек вполз внутрь, и вскорости появился с грузом, состоящим из нескольких пачек купюр. Освободившись от поклажи, осьминожек повторил маршрут и вернулся уже окончательно, свалив к остальным ещё кучку. Вадька едва сдержал идиотский порыв погладить ладошку-осьминожку. Та, словно уловив его мысли, проворно скрылась где-то в складках ткани и переливчатого пиджака.

– Сейчас посмотрю, нотариус наш на месте, – предложил Вадим.

– На хера? Это ж задаток только. Делайте там бумажки, какие надо. Если чё – скажете, от меня. – Глаза клиента вынырнули и зыркнули впервые с хоть каким-то выражением. От него по спине Вадима дрожь пошла, и он подумал, что все эти россказни о том, чем занимался толстяк еще пару десятков лет назад, могут быть и не лишены правдивой основы.

– Ну, тогда шефа кликну, – сказал Вадим. Да хоть кого-нибудь – он же псих!

– На хер он нужен. Да и тебе тоже. – Странное дело, но с каждым новым словом речь клиента становилась все более связной – то ли Вадим почувствовал собственную заинтересованность, то ли клиент говорил то, что задевало его самого за живое. – Он же натягивает вас по полной программе, а вам, баранам, ничего другого не остается, чем объедки подбирать. Надо о будущем думать, дружочек. Тылы себе обеспечивать, жопу прикрывать – если так понятнее. Живешь, небось, как в хлеву. На девок да на шмотки со жрачкой хватает, на остальное – нет. Да ты губендри-то свои не надувай. Прав я, по-любому, прав. А ты кинь шефа. Кинь, а? Чё, очко жим-жим? А как ты думал? Думаешь, я поднялся на трех мешках картошки, что со своего огорода накопал?

Вадим слушал, кивая и пряча взгляд – да нет, клиент если и копал что в лихие годы молодости, то разве что неглубокие могилки в окрестных лесополосах.

– Как тебе перспектива? – оторвал его от невеселых мыслей жирдяй.

– Нормально, – сказал Вадим.

– Ну, так и занимайся. Документы на хату через контору вашу оформляй, а потом скажешь: всё, отказался, мол. Да, хату надо на эту вот ксиву оформить, – и швырнул на стол паспорт в клеенчатой обложке, немного завернутой на углах.

– Хорошо, я вам тогда расписку…

– Мля-я-я. Ну что ты всё телишься. Какая расписка? Я все равно подписывать ничего не буду. – Он развел руками, и более несдерживаемый кейс стал съезжать с волны пуза, как странного вида серф. Он шлепнулся на покрытый ковролином пол, но хозяин даже не пошевелился, чтоб поднять чемоданчик. Это проделал невесть откуда взявшийся детина с бритым затылком и спиной настолько широкой, что вполне мог бы при случае и загородить ею кейсоронятеля. Вадим с запоздалым испугом осознал, что охранник, этот покемон-переросток, всё время стоял сзади, у двери.

– Димон, слиняй, – приказал хозяин, и детина вышел, осторожно прикрыв дверь – скорее из опасения сломать, чем из вежливости. Вадим проводил его взглядом и знобко поежился.

– Да ты не бзди, – сказал клиент. – Они смирные, пока «фас» не скажешь.

– Да не боюсь я. Пока, – вырвалось у него как-то само собой, и он закусил губу.

– Глупостей хоть не наделаешь? – спросил толстяк. Кашлянул – океан пуза заштормило – и продолжил: – Я ж к тебе именно обратился, потому что ты мне показался и порядочным и решительным. Не – скорее, авантюристом. Думающим о последствиях. Если ошибаюсь, ты уж лучше сразу бойся. Хочется, иногда, понимаешь, молодость вспомнить… – он зажмурился, как сытый кот на солнышке, а Вадима аж пот прошиб.

– Нет. Не наделаю.

– Ладно, давай, занимайся.

Клиент стал невыносимо медленно выпрастываться из кресла, и казалось, это не тело человеческое, а туча всплывает, всё ширясь и набирая в объеме. Из тучи выдвинулся отросток со знакомым осьминожкой на конце, и Вадим протянул свою руку. Пожатие было теплым и липким. У Вадима хватило ума вытереть ладонь о штанину только после того, как туча скрылась за дверью и глухо сказала бритоголовому Димону: «Ну чё, погнали.»

Парень рухнул в раздавленное кресло, закинул ноги на стол и закурил. Пепел стряхивал на пол, будучи практически уверен в том, что ему не придется внимать ворчанию уборщицы, тихой алкашки Маруси, и свирепо краснеть, получая нагоняй от шефа. От созерцания вороха денег его отвлекла вонь паленой синтетики – покрытие пола курилось черным, смрадным, каким-то жирным на вид дымом, и хлопья копоти медленно кружили в спертом воздухе, напоминая оброненные неведомой птицей перья. Он подскочил, как ужаленный, грохнулся на пол и принялся лупить ладонями по расползающемуся тлеющему пятну. расплавленные волокна впивались в кожу с упертостью трудолюбивых мурашей, но парень не ощущал боли – было только опасение, что смрад и дым привлекут внимание сотрудников агентства. Наконец, вроде, потушил. Поднялся с коленей и закурил, ища взглядом пепельницу и держа под тлеющим кончиком обожженную ладонь. Пепельница обнаружилась на тумбе под телеком. Поставив её на стол, Вадим присел на край столешницы, рассовал по карманам пачки банкнот, и зажмурился, блаженно внимая ощущениям человека, отягощенного суммой, которой ему обзавестись не светит никогда. Это «никогда» с каждой секундой удручало всё больше.

С такими бы бабками да с машкой подходящей… Застенчиво улыбнулся своей стыдливости – Люба в мечтах, всколыхнувших воображение, только промельком разве что обозначилась.

Зато там была Маша. Он выхватил из кармана телефон, почти уверенный, что удалил сообщение и лихорадочно вспоминая, кто ему говорил, что удаленное можно как-то восстановить, но для этого надо… блин, блин, блин, да где ж оно… так… о!

Он пробежал взглядом сообщение. Да брось, это наверняка не она – времени-то сколько прошло, да ты и номеров-то сменил – что девок. После Маши. А если она? А как номер узнала? Издевается? А мне-то куда звонить? По какому это «тому же номеру» «звякать»? На домашний, может? Ага, а там муж, небось. Ну да, не один ты такой на свете единственный сладкий перец.

5

– Алло? – ну да, это была она, с этим её неправильным «л», так что получилось что-то вроде ауо. – Вадик, ты? Я ждала (ждауа)…

– Сердце подсказало или какой другой орган? – вырвалось у него совершенно по-хамски, как у кичащегося своей нарочитой грубостью подростка.

– Не говори глупости. Всё проще: из всех моих знакомых ты единственный, кто позволял себе перезвонить, когда ему вздумается, а не когда его об этом просят. Так, наверное, и осталось. Так ты едешь? – спросила безо всякого перехода. От этой её манеры Вадим успел поотвыкнуть. Теперь почувствовал в груди приятное тепло узнавания – она всё та же. По крайней мере, очень хотелось надеяться.

– Мне помощь твоя нужна. Когда едем? – спросил в её манере, не развивая начатую тему и швыряя новую.

– Послезавтра.

– Мне надо завтра с утреца, в идеале – ночью сегодня. Тему тут одну поднял. Так что ты кстати – ну прям будто чувствовала. Ну так что?

– Ты где сейчас? – спросила, вздохнув.

– На Западном, возле двадцатой поликлиники.

– Давай там, в кафешке – видела, что-то в этом роде есть в торце здания. Только дождись, хорошо?

– Тебе что, неинтересно? – спросил он её, задавая одновременно вопрос сам себе а на хрена ты вообще это затеваешь, жить опостылело?

– Неинтересно. Опять влип куда-то. Раньше было забавно, наверно, потому и позволяла себе голову морочить. – Сказала и положила трубку. Или кнопку нажала – не суть. Гнусные гудки напомнили, что ему тоже неплохо оторвать «трубу» от уха.

6

– Ну как? – спросил шеф этак невзначай, будто его это не особо и интересует. – Что сказал? Он там что-то насчёт задатка мычал.

– Не знаю, что он там мычал вам, – Вадим пытался скорчить сосредоточенную мину, – только мне он сказал, что не будет никакого задатка, пока с документами не будет полной ясности.

– Да где ж я тех родственников искать буду? – шеф расстроился, и стал похож на готового разныться из-за отобранного чупа-чупса малыша.

– Ну, тогда он будет искать агентство с более расторопными сотрудниками. И нормальным директором. – И кто меня за язык тянул? – задался вопросом, наблюдая за стремительными эволюциями на роже шефа.

– Пшшшшшшел вон, – испустил тот губами облачко слюнной взвеси.

– И – чуть не забыл, – сказал, будет иметь дело только со мной. Так что проявите уважение.

Побагровевшая рожа шефа, с этими вытаращенными глазами, над бледной тощей шеей с трясущимся кадыком, стала похожа на ракетку для пинг-понга с приклеенными к ней шариками.

7

С облегчением на сердце и потяжелевшими карманами Вадим покинул офис, хваля себя за то, что довёл руководителя до истерики – будь тот вменяем, заподозрил бы неладное – карманы подчиненного оттопыривались отнюдь не семечками. Охранник Гена схватил Вадима за рукав:

– Стоять!

Да, бля, недалеко же я уплыл, решил Вадим, ощущая дрожь в коленях.

– Дай закурить, – сказал Гена, ухмыляясь.

– Подавись, – сказал Вадим, трясущейся рукой сунув в нагрудный карман форменной рубашки охранника пачку. – Приз за шутку.

– Что, Михалыч вздрючил?

– Что-то вроде того.

У машины задержался. Ну, и куда прикажете это горе девать? Не, можно, конечно, с Машкой, куда там она собралась, и на ней поехать. Только в той деревне бросить придется. Кирюша, как узнает, что его кинули, по тачке вмиг вычислит. Хотя какая тачка – агентство на уши поставит. Михалыч не то что адрес скажет – еще и Гену охранника в помощь даст. И сам пару пинков отвесит. Нет, не так – дал бы, отвесил бы. Пусть найдут сначала.

Домчал быстро. Выйдя из машины, обвел салон прощальным взглядом. Задержался на магнитоле. Ага, может, с собой возьмешь? Да плюнь ты уже. Вздохнул, качнул брелок сигнализации на торчащем из замка зажигания ключе. Аккуратно хлопнул дверью.

Что ж, больше в городе его ничего не держало. Вот только Люба. Взять её с собой – как это будет выглядеть? Оставить, бросить, разорвав отношения, становящиеся тягостными и без вот этих, вновь нажитых, проблем? Если Машка будет с мужем – или кто там у неё может оказаться, – чё тогда мне обломится? Любка наверняка не согласится уехать из города надолго, а то и навсегда, но какое-то время, если хорошенько уломать, может и согласиться пожить со мной, разделить, так сказать, превратности и всё такое. А как объяснить, с чего я вдруг решил кинуть Кирюшу? Машка бы поняла. Ну, по крайней мере, прежняя Машка. А эта будет нытьем изводить: есть другие способы заработка. Ладно, чё-нить придумаем. Сейчас главное – с Машкой перетереть. Можно, интересно, там, куда она приглашает, пожить, оттянуться, так сказать, с годик, ну, пока всё не утрясется. Не великие деньги, в принципе. Ну да, «невеликие». Мне таких не заработать никогда. За тридцатник, волосы вон, седые выдергивать приходится, а своего – только «тачка». И та – была.

В скверике у поликлиники он облюбовал скамейку, почти скрытую от посторонних взглядов – судя по использованным презервативам у кустов, неприхотливые влюбленные, выбирая её, руководствовались теми же соображениями, что и он. Чиркнув зажигалкой, поднес огонь к углу захваченной из машины папки. И чего ты её там не бросил? Пластик потемнел, угол потерял форму и потек, потом огонек перескочил с фитиля зажигалки на папку и затрепетал, попыхивая копотью. Вадим раскрыл папку, чтобы огонь попробовал бумагу – тому угощение понравилось, и в следующую секунду парень швырнул папку на землю. И смотрел на пламя, шурудя в бумажно-пластиковом костерке отломленной от куста веткой так, будто запекающуюся картошку в нем перекатывал. Когда остался один лишь тлеющий пепел, Вадим потоптался по нему, щурясь от поднимающегося из-под ног смрадного дыма. Потом сел и закурил, глядя, как ветерок развевает остатки костра.

– Нос облупится, на солнцепеке-то, – сказала Маша, и Вадим, подпрыгнув, чуть не подавился сигаретой. Он вскинул голову и с удивлением обнаружил, что кусты уже не создают над скамейкой теневой балдахин. И сколько ж я здесь проторчал? Час? Полтора? Маша присела рядом, натягивая на колени трикотажное платье, белое, с огромными розовыми орхидеями, на груди девушки обретшими чудесную выпуклость. Лицо её ничуть не изменилось – ну, разве что морщинки-штришки у глаз и на лбу. Она улыбнулась – что-то нестерпимо сверкнуло.

– Брюлик в клыке, – пояснила она. По дурости вмонтировала. По молодости, – добавила немного печально. – Хочешь, подарю? Жарко. Пошли?

– Пошли, – сказал он, поднимаясь и подавая руку. – А когда в деревню твою мотнём? Хочется вырваться из этой срани… Да вы проходите, проходите, – обратился к пенсионерке с палочкой, воззрившейся на парочку с брезгливым осуждением. Бабка рванула с места, чуть искры не высекая лишенной резинового наконечника палкой.

У кафе не было ни машины. Закрыто? Да нет – пологи подняты, и две девицы-официантки устремились навстречу с почти искренней радостью на симпатичных мордашках. Наверное, новенькие, решил Вадим, заметив такую ретивость.

Парочка расположилась за красным пластиковым столиком, на того же колера и материала стульях с подгибающимися ножками и спинками, вид которых заставлял воздержаться от того, чтобы усесться с полным комфортом. Не располагает подобная мебель к расслаблению – волей-неволей напрягаешься, опасаясь поломать. Вадим глянул на Машу.

– Да помню, помню, – отмахнулась она на безмолвный вопрос. – Надо же, столько лет прошло. Ты тогда еще говорил, что пластиковая мебель – это на время, только из-за бедности, и через год-другой ни одно уважающее себя заведение не усадит за неё своих клиентов.

– Ошибался. Хотя, может, эти себя и не уважают, – Вадим глянул на официанток. Оставив на их столике два бокала с холодным чаем и пепельницу, девушки уселись за свой, у стойки, и, потеряв к парочке всякий интерес, пили кофе и дымили длинными коричневыми сигаретами.

– Ну, так что с тобой произошло? – Маша взяла свой бокал и поднесла ко рту – от кисти к локтю скользнули несколько спутанных между собой тонких золотых браслетов с висюльками вроде маленьких монеток.

– Неудобно как-то. Вроде как выгоды ищу в нашем знакомстве. Лучше б не звонил. Хотя – раз уж случилось, – почему не обратиться к старому другу? Подруге, то есть. Нет, не старой. Давней. Нет, просто – к подруге.

– Как знать, – сказала она непонятно применительно к чему, и потянулась за сигаретами – браслеты захрустели по рифленой поверхности стола, накрытого только картонными кружками под их бокалами и пепельницей.

Вадим, обливаясь потом, то и дело закуривая и ломая сигарету, когда пытался сбить тлеющий кончик о край пепельницы, постарался внятно изложить ситуацию, в которую загнал себя скорее осознанно, чем загнанный обстоятельствами. Маша слушала, рассеянно кивая только, когда делала глоток чая, так что было непонятно, то ли напиток одобряет, то ли дает понять, что всё еще внимает. Выговорившись, парень обмяк, откинувшись на спинку стула – ножки того заелозили по полу.

– Это всё? – спросила по-деловому, и Вадим, поняв, что она вполне может отказать, ощутил озноб от мысли, что коль скоро так и окажется, ему просто не к кому больше обратиться – исходя из личного опыта знал, что стоит тебе влететь в горло жизненной мясорубки, выдернуть тебя оттуда, как правило, бывает решительно некому. – Вадь, да успокойся, всё нормально – ну, по крайней мере, ситуация не нова. Аферистом ты был, им и остался. Жизнь – твоя, распоряжайся по собственному усмотрению. Плохо только, что окружающих при этом напрягаешь. А хорошо – то, что к окружающим я себя не причисляю. Хотела сказать, надеюсь, что ты меня хоть как-то выделяешь. Если ты не против. Ну, давай соображать, как тебе потеряться целиком. – Она хохотнула. – В пакетах любой сможет.

– Да он всё равно сказал, что сваливает куда-то. Пока всё выяснится…

– А если шеф твой поймёт, что ты замутил? Если свяжется с этим твоим Кирюшей? Ну так, на всякий, извиниться, там, а заодно и разузнать лично, что к чему? Они ж тебя из-под земли достанут. Шеф – свою шкуру отводя от подозрений, клиент, – опять усмехнулась, – потому что всегда прав.

– Так что ты предлагаешь? – спросил он. – Дурака включить? Вернуться в офис: пошутил мой, извините – неудачно? – На самом деле – вполне себе решение. Уволит? Зная жадность Михалыча, сильно сомневаюсь. Да и бумажки проще всё ж через фирму попустить. Бля, папку спалил, придурок.