Текст книги "Благодать (СИ)"

Автор книги: Алексей Титов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 19 страниц)

Глава VII

Глава VII

1

Зря мы так с ним обошлись, – подумала Люба. Сколько человек нервов потратил на эту дрянную дорогу, да и сумки помог дотащить, и всем своим видом показывал – ну, может, чуть переигрывая, – что чувствует за собой вину в поломке автобуса. Простой такой работяга, бесхитростный, оттого его рвение вызывало сочувственную жалость. Что ни говори, он бы справился с этим поганым замком, над которым вот уже полчаса бились Вадим с Сашкой под командованием Бориса, с деланным видом и советами профессионального взломщика комментирующего их действия.

– И долго мы мокнуть еще будем? – спросила Люба, не скрывая раздражения. Трудно сохранять безмятежность – хладнокровие как раз таки легко, – когда с неба каплет, а влажную курточку продувает прохладный ветерок.

– Не всё так просто… – пробормотал Борис.

– Ага, про «в этой жизни» можешь пропустить, – сказала Люба, – мог бы обойтись без банальностей.

– Чего ты к нему прицепилась? – Спросила Маша, не глядя на неё.

– Хоть с кем-то потрепаться. Я смотрю, молчуны тут все.

– Вот уж нет, – возразил Борис. – Просто, понимаешь, недостаточно еще пообтерлись. А так бы – успели друг другу уже надоесть до смерти.

– Что касается меня, так могу успокоить: настохорошел ты уже со своей метлой, – сказал Вадим, полуобернувшись.

– Это ты про язык, что ли, мой?

– Длинный очень и натренированный до омерзения.

– Вадь, он мне как-никак друг, – проговорила Маша. Она попыталась сдуть со лба мокрую челку, но, не преуспев в этом, убрала волосы рукой. Звякнули браслеты на запястье.

– И что теперь? – возмутился Вадим, вставая с корточек и потеряв всякий интерес к здоровенному замку, с которым все ещё продолжал возиться Шурик, ковыряя внутри замочной скважины уже четвертой шпилькой. Если он и её сломает, Люба может больше не выделить – вон, то и дело поправляет выбивающиеся намокшие пряди.

– Борь, угомонись, – упреждающе сказала Маша готовому съязвить толстяку с грушевидной фигурой, взмокшей кудрявой шевелюрой и бегающими карими глазками. Он обиженно насупился и отошел в сторону с видом незаслуженно отшлепанного малыша. Вадим ухмыльнулся брезгливо, но промолчал.

– Всё, дальше продолжать не имеет смысла, – сказал Шурик и отошел от калитки, вытирая руки о джинсы. – Надо искать аборигенов, поинтересоваться у старейшин, может, у кого из них ключ. На сохранении, там…

– С какой это стати? – Маша возмутилась так, для вида. Вспомнив письмо, она решила, что ключ, судя по всему, может находиться у той бабки, как её там, Марины Федоровны. Но признавать, что логичнее всего было идти искать эту бабку изначально, Маша не собиралась.

– А ты что предлагаешь? – спросил Шурик со злостью, бросив в сторону Маши дерзкий взгляд и тут же опустивший глаза.

– Через забор надо перелезть. Быстрее будет. Может, там, в сарае, лом найдется или что-то в этом роде.

– А мне кажется, тот, у кого ключ, уже успел прихватить все, что в хозяйстве может пригодиться, вплоть до лома. Так что вряд ли. И то, если допустить, что удастся через это перелезть, – Вадим оглядел забор скептически. Как бы ему ни хотелось поскорее очутиться под крышей, он бы предпочел другой домишко, благо пустующих в этом селе полно.

Забор состоял из огромных, метра под три, бревен, темных, замшелых, кое-где поросших мелкими грибками с бледными шляпками. Бревна заострены сверху, как в какой крепости. Прям чудо деревянной фортификации. Недоставало только рва по периметру да подъемного моста. Впрочем, может, строитель просто не успел довести работу до конца. Над забором виднелась лишь покосившаяся деревянная конструкция, находившаяся, казалось, где-то в середине двора. Голубятня?

– Ну, так кто пойдет на поиски старперов? – нарушил тишину Вадим. Он заметил, что ведет себя чересчур эмоционально, грубо, но ничего поделать с этим не мог, оно как-то само собой получалось, хотя осознавал, что Машка и Шурик могут это расценить как попытку реабилитироваться в их глазах, как старание заставить их забыть проявленную им слабость. Да и вообще он чувствовал себя неловко в этой компании. По возрасту-то он недалеко от них ушел, что до жизненного опыта… Да ты что? Благодаря твоему так называемому жизненному опыту ты и оказался здесь, так что давай не будем строить из себя такого умудренного типа. Но в его положении привередничать не приходилось, так что оставалось только «притираться», как выразился этот хряк Борька. Даже пришлось дружбу изображать с Машкиным педрилой. Тот оказался, впрочем, не таким уж и поганцем, и был бы вообще путевым пацаном, если б не ориентация… тьфу, ты, гадость какая… Вадим посмотрел на Шурика, и тот рассеянно улыбнулся. Как-то, как ему показалось, печально.

– Вот вы вдвоем и отправляйтесь, – сказала Маша не без издевки, или Вадиму это мнилось. Плевать, решил он. Недолго терпеть. Свалят они отсюда, как только дорога подсохнет. Или Паша и в самом деле приедет, как только свой катафалк починит, как обещал. Вряд ли это произойдет в ближайшие дни. Слишком уж громко лязгало в движке автобуса прежде, чем он заглох, и уж слишком бледен был водила Паша, когда услышал это. Вадим пожалел даже, что не накинул Паше еще пару штук сверх оговоренной суммы. Но тот сам ушел, торопливо, не желая выслушивать никаких доводов в пользу того, чтобы остаться ночевать в селе.

– Вадь, ты придремал или уже спишь? – толкнула его в плечо Маша, и он вздрогнул. – Идите, пока не стемнело совсем, – сказала она и ткнула пальчиком в небо. До сумерек было еще далеко, однако она ведь не знала, сколько потребуется времени на поиски селян, да и продрогла здорово, так что хотелось бы поскорее переодеться под крышей. Была мыслишка подсказать, чтоб сразу искали Марину Федоровну, но она промолчала: толку-то, всё равно на конверте обратного адреса не было, да и упрекнуть могут, что не сказала раньше. Да старушенция уже и загнуться могла.

– Пошли, корешок, – Вадим приблизился к Шурику, и тот уставился на него с недоверием, как будто ожидал подвоха. – Ну, двигаем, или с бабами остаешься?

При его словах Борис, готовый возмутиться, вскинул голову и открыл рот, однако испустил лишь раздраженный выдох. Ему вдруг стало до дурноты не по себе, и он в который раз пожалел, что согласился на поездку, пока что принесшую ему приятных моментов гораздо меньше, чем он, вынужденно будучи скептиком, мог даже предположить. Было глупо воображать, что в компании не окажется никого вроде Вадима, представителя той категории парней, которых вид толстяка бесит похлеще, чем быка – красная тряпка.

Вадим с Шуриком похлюпали по деревенской улице на разъезжающихся в грязи ногах, и Борис внутренне воззлорадствовал: не смотря на свое мнимое над ним превосходство, которое они демонстрировали своими натренированными телами, сейчас они прилагают огромные усилия к тому, чтобы не свалиться в грязь, и это настолько очевидно, насколько для Бориса вдруг стала понятна их уязвимость, скрытая за пацанячьей бравадой одного и нарочитой ранимостью другого. Внезапно подумалось, что возможностей в этом убедиться будет предостаточно.

– О чем это Бомбочка взгрустнул? – промурлыкала Маша и прижалась к нему всем своим невыносимо желанным телом, подрагивающим от холода. Почувствовав возбуждение, он попытался отстраниться, ощущая жар в щеках и соображая, предаст ли Маша, в своей издевательской манере, огласке его состояние. Маша прижалась к нему еще крепче, и у него закружилась голова от аромата ее кожи, запаха влажных волос. Машины губы приблизились к его шее, и ее горячее прерывистое дыхание странным образом подействовало на мышцы ног толстяка, ставшие вдруг будто ватными. Маша провела языком по его шее, и Борис подумал, что сейчас потеряет сознание.

– Хорошего понемножку, – сказала она деловым тоном, отлипая от него. Глаза ее, как показалось – нет, как верилось, – сверкнули обещанием.

– М-м-маша, – только и смог промычать он и потянул вниз свою джинсовую куртку, на пару размеров большую, но, с его точки зрения, удачно скрывавшую странности тучной фигуры.

– А? – девушка рассеянно оглянулась.

– Что ты делаешь… – проговорил он.

– Да ладно тебе, – бросила она снисходительно и потрепала его по волосам. По его спине стекла ледяная струйка, и Борис поежился.

– Слушайте, может, хоть от ветра за углом спрячемся, – предложила Люба. Ее смутила сценка, которую разыграла Маша. Девица-то с прибабахом, охарактеризовала она Машу в самом начале знакомства, и чем дальше, тем больше убеждалась в верности первоначального мнения. Должно быть, мужики ломают головы, тщась понять, что стоит за ее закидонами. Хотя с Машкиной внешностью можно и позволить себе быть стервозной дурой, подумала Люба, испытывая ревность. Это вроде живости придает ее кукольной красоте. И рыжеволосая стерва это понимала. Раздраконила вот увальня, а тот стоит, совершенно офонаревший, и все тянет свой балахон вниз, будто куртка и впрямь может скрыть торчащее свидетельство его возбуждения.

– Так и скажи: страшно стоять на виду у всей деревни, – сказала Маша безо всякой связи с предложением Любы.

А и впрямь ведь страшновато, мысленно был вынуждена согласиться Люба. Хоть из-за окон явно нежилых домов за ними никто не наблюдал, зато сами окна выглядели достаточно зловеще, казались пустыми глазницами гниющих черепов. Заброшенные жилища лохматились на ветру сорванными листами шифера и гонта, щетинились зарослями сорняков на прогнувшихся хребтах крыш, скрипели перекошенными ставнями, стенали дверьми, шелестели пожухлой листвой поеденных паразитами кустов у ввалившихся внутрь ворот. Люба всматривалась в окна в параноидальной уверенности, что увидит в них материализующиеся из ничего лица одичавших селян.

– Да, пейзаж не из тех, что хотелось бы повесить на стенку, – растягивая слова, произнес Борис, и Люба заметила, как при его словах Маша брезгливо сморщила носик.

– А что, Паша ничего насчет местных не говорил? – спросила Люба. Шофер болтал всю дорогу, перекрикивая надсадные стоны полудохлого мотора и вой раздолбанной трансмиссии, но Люба не слушала словоохотливого Пашу, слишком занятая попыткой осмысления положения, в которое попал Вадим и вовлек ее саму, размышлениями, в самом ли деле этот вдруг разом вроде как постаревший парень ей настолько дорог, что она готова простить ему самоубийственное сумасбродство. Она не знала, как они выпутаются, но думала, что вместе что-нибудь придумают. В конце концов, можно было бы вернуть те деньги; ну, добавить, там, потраченное. Тем более, что клиент его собирался уезжать. Да даже если и в самом деле его ищут – чай, не девяностые. Не убьют же его. Наверное. Вот это «наверное» она старалась задвинуть подальше. Может, удастся Вадьку уговорить явиться с повинной. Или он уже всё решил? Угу, и поделился бедой перво-наперво с этой сукой, подумала она.

– Говорил, десятка полтора пенсионеров, если не повымерли за год.

– Так что, не поняла, сюда целый год никто не ездил?

– Или около того. – Борис вздохнул. – Почтальонша, правда, вместе с автолавкой приезжала, пенсии развозила, а потом перестала.

– Странно. Я не про почту. Будет удивительно, если здесь электричество есть, – сказала Маша, рукой отжимая мокрые волосы. – Фен зря тащила.

– Да, попали. Я не про фен, – сказал Борис язвительно.

– А тебя никто не заставлял! – вспылила Маша, и толстяк покраснел.

– Маш, как думаешь, для чего отец забор-то такой отгрохал? – спросила Люба, уводя разговор в интересующее ее русло.

– Откуда я знаю? Крыша на старости лет поехала. – Маша посмотрела в небо. – Да, надолго зарядил. Это я о дожде, – и глянула на Бориса. Тот потупился.

2

– Ну, так как, корешок, действовать будем? – спросил Вадим, нахмурившись, будто это и впрямь могло утихомирить головную боль.

– Понятия не имею, – искренне признался Шурик.

– Давай тогда по моему. Я почапаю по этой стороне, а ты – по той.

– И что, во все избы по пути прикажешь заглядывать? – ужаснулся он, словно это и не деревенька была, а мегаполис.

– Придется, потому как, мне сдается, у старых нет сил на приведение своих халуп в божеский вид, так что населенные от брошенных и не отличишь.

– Наверное. Слушай, а тебе тут не стремно?

– Есть малехо. И звук еще этот.

– Какой? Я ничего такого не слышу.

– Ну, не знаю, как сказать. Звук медленного разрушения, разложения, словно копошение личинок-трупоедов, если понимаешь, о чем я.

– Как не понять. Да ты прям поэт. Ну что, начали.

– Давай, – Вадим махнул рукой.

Парни разошлись в стороны.

У Вадима волосы дыбом вставали по всему телу при виде мумифицированных крысиных трупиков, во множестве валявшихся в покинутых домах. Он выскакивал на улицу, подавляя приступы тошноты, гадая, насколько хватит самообладания, и видел по белому лицу Шурика на противоположной стороне улицы, что тот чувствует себя не лучше. Крыши почти всех домов текли, внутри стоял тошнотворный, густой запах тления и гнили, да еще эти крысиные мумии… Вадим долго соображал, чего это он на них так зациклился, пока до него не дошло: трупики лежали так, что – или чтобы? – протекающая сквозь кровлю и дыры в потолках вода на них не попадала. Мысль о том, что кто-то так заботливо разложил их, ввергала в уныние: ну вот, жить тут теперь с чокнутыми соседями.

Вадим помахал Шурику, и тот невесело ухмыльнулся, разводя руками: ничего, мол, заслуживающего внимания.

Вадька поднялся по прогибающимся, скользким ступенькам крыльца очередного дома, потоптался в нерешительности у обитой изодранным дерматином двери, и едва удержался от того, чтобы весело гаркнуть что-нибудь вроде «Не ждали?!». Он взялся за ржавую скобу дверной ручки. Дверь заскрипела и открылась наполовину, упершись провисшим углом в доску пола крыльца. С силой рванув, Вадим приоткрыл ее пошире. Он понял, что жилище обитаемо, раньше, чем из смердящего полумрака донеслось хриплое и подозрительное:

– Хто тама?

– Суши заказывали? – Вадим расплылся в улыбке: дом этот отстоял от Машкиного наследства за десяток дворов, и раз уж у хозяев не доставало силенок дверь отремонтировать, они вряд ли станут изводить своими визитами.

– Чего? – обиженно просипел голос, раздавшийся уже ближе, за второй дверью, такой же перекошенной, из сеней собственно в дом. Та распахнулась совершенно бесшумно и ударилась о стену, обшитую крашеной синим деревянной рейкой. Вадим вытаращился на хозяина.

Дед был почти лыс, но остатки растительности на затылке и за ушами были собраны и заплетены в жидкую косицу, конец которой болтался на стариковской груди, рядышком с простым металлическим крестиком на темном шнурке, видном сквозь разрез ворота засаленной светлой рубахи навыпуск. Из-под рубахи выглядывали короткие штаны с разлохмаченными, истрепанными обшлагами. Ноги были босы и грязны, с длинными желтыми ногтями, похожими на иззубренные копытца. Зябко шевеля пальцами, старикан скреб копытцами половицы.

– Так хто ты есть? – спросил старик и вперился в Вадима мутными глазами из-под насупленных лохматых бровей. С удивлением парень обнаружил, что старик побрит, хоть и здорово тут и там порезался, и от него пахнет каким-то цветочным одеколоном, аромат которого, впрочем, не перебивал вонь немытого тела и давно нуждавшихся в стирке шмоток.

– Решили отдохнуть тут, с друзьями, вот, ключ ищем.

– А ко мне чего приперси? – спросил старик, подбоченясь. На вид ему, подумал Вадим, лет сто, а поглядите, какой бойкий.

– Может, подскажешь… те, где председатель ваш, ну, или еще кто, ключ у кого спросить.

– В овражке они все, там и ищи.

– Не понял.

– Попово гумно, за пасекой, – разъяснил старик и плутовато ухмыльнулся, явив желтые пеньки зубов.

– Дед, будь человеком. Там люди под дождем мокнут, им не до вашего гумна. Да и что это вообще такое?

– Чего надо-то?

– Я ж говорю: ключ, и всё. От дома. Там забор еще такой, из бревен.

– Тикали б вы, откель приехали, – сказал старик.

– Дед, ты не врубаешься? – Вадим принялся тереть лоб – голова трещала от этого с ног сшибающего ароматами мухомора. – Ключ мне нужен, а не твои долбаные советы.

– А я говорю, тикайте, – старик поглядел на Вадима задумчиво, и этот взгляд мутных глазенок пронял парня отвращением. Дед продолжил неожиданно: – Пока милицию не вызвал.

Вадим заржал.

– Что же, – все еще похохатывая, сказал он, – взаимопонимания у нас не случилось. Будем искать.

Взгляд парня упал на пол. Крысы. Трупики, издающие примешивающийся к затхлой вони непроветриваемого помещения пряно-пыльный запах, разложенные двумя аккуратными рядками вдоль правой стены сеней, прямо под маленьким оконцем, небрежно замазанным краской.

– Без них никак, – пояснил старик.

– Конечно, – согласно кивнул Вадим и стал пятиться к выходу.

За его спиной раздалось шлепание торопливых шагов, и он испытал прилив облегчения.

– Вадь, там бабка… – Шурик замолк, увидев старика. Потом посмотрел на Вадима, перевел взгляд вниз и поморщился.

– Ну так пошли. С этого, – Вадим кивнул на старика, – толку никакого.

– Слышь, Вадь, там у нее такая же погань. Ну, крысы эти, и разложены так же, под окнами.

– Нам без них никак, – повторился старик. – А ключ у нее, у Маруськи.

– А она говорит, у мужа, – сказал Шурик, закатывая глаза.

– Погодь, я с вами пойду, – старик ступил в сени.

– Сдался ты нам, – сказали парни одновременно и переглянулись. – Не заблудимся, – добавил Вадим.

– Не скажи, не скажи, – проворил старик и почесал грудь. И закашлялся. Вадим обратил внимание, что указательный и средний пальцы его руки прокопчены.

– Бросай ты тютюн свой курить.

– Армия проклятая приучила, – просипел старик, отдышавшись. – Глебом меня звать.

– Чего ж ты так об армии-то? – спросил Вадим.

– А хорошего что она мне дала?

– Дед, да ты в своем уме? Нет, не то чтобы я вспоминал с восторгом свою службу, но ты ж, небось, воевал. Как же дружба фронтовая, плечо товарища, самокрутка на двоих и все такое?

– Сосунок, – прохрипел дед и сплюнул Вадиму под ноги. – Что ты знаешь…

– Дед Глеб, – предпринял попытку разрулить ситуацию Шурик, да и интересно было, – зачем крысы-то?

– От глазу.

– От сглаза? Не, ты серьезно?

– А то. Хорошего тут мало. Нам то всё одно.

– Про хорошее в этой Богом забытой дыре и не думается.

– Ага, и верно, Богом забытая. – Старик перекрестился, нет, какой-то жест рукой сделал, пошевелив пальцами у креста на груди, будто невидимую губку сминая и отпуская.

– Шурик, пошли, с этим всё ясно. А тебе, пенек, если за нами пошкандыбаешь, собственноручно башку откручу.

Вадим спрыгнул с крыльца, Сашка плюхнулся в грязь рядом и, оскользнувшись, едва не упал. Они двинулись через дорогу, по щиколотки проваливаясь в вязкую жижу раскисшей улицы.

– Эта такая же? – Вадим покрутил пальцем у виска, и Шурик кивнул.

Они вошли в дом, мрачный снаружи, но внутри опрятный, хоть и здорово нуждающийся в ремонте. Трупы грызунов наличествовали, подо всеми тремя окнами гостиной, или как там называют в деревнях самую большую комнату, с накрытым кружевной салфеткой допотопным телеком, старыми фоками в здоровенных рамах, круглым треногим столом с жидким стадцем забившихся под столешницу венских стульев, несколькими иконками в противоположном телеку углу, повернутыми так, словно чтоб святые не чувствовали себя ущемленными и смотрели передачи вместе с хозяевами дома. Был еще горбатый диван, пузатый шифоньер на кривых ножках, полосатые, плетеные из тряпиц, дорожки, выцветшие пластиковые цветы в вазочках, настенный коврик с оленем, меж рогов которого висели часы с украшенным Олимпийским Мишей циферблатом, стопка пожелтевших газет и журналов. И старуха, сидевшая в каменной неподвижности на табурете и казавшаяся живой не более, чем мужской костюм за ее спиной, на «плечиках», висящих на треногой вешалке.

– Она, часом, не откинулась? – Вадим глянул на Шурика.

– Да кто ее знает. Будет огорчительно, если придется весь дом перерыть. Слушай, а чего мы вообще в тот, Машкин, уперлись? – пустых-то полно.

– Сам видел, в каком они состоянии. – Вадим дотронулся до старухиного плеча: – Эй, бабка. – Склонившись перед ней, помахал перед сморщенным лицом растопыренной пятерней. Старуха медленно, так медленно, что движенре казалось примерещившимся, повернула немного голову и вскинула на Вадима взгляд.

– Баб Марусь, это я вернулся! – прокричал Шурик.

– Вижу, – прошелестела она в ответ.

– Ключ нам дайте! – проорал еще громче, и голос его на последнем слове дал петуха.

– У Васечки мово он, – старуха сникла.

– А Васечка, небось, в овражке, на поповом гумне, – предположил Вадим. – Что рот раскрыл? Пошли эксгумировать. Я так понял, что гумно это – кладбище местное. Пошли, пошли. Или не приходилось, выкапывать-то? Мне, чесслово, тоже. Ничего мы от нее не добьемся, пошли. Может, взломаем как-то.

– Думаешь, это реально?

– А что остается? Пытать эту перечницу?

– Васечка, – произнесла старуха еле слышно и дрожащими пальцами провела по рукаву пиджака на «плечиках».

– Фетишистка чертова, – довольно ухмыльнулся Вадим, сообразив, что к чему. Он смахнул в сторону старушечью руку, и та шлепнулась на бабкино колено. Вадим принялся выворачивать карманы пиджака, и издал радостный вопль, когда извлек из внутреннего пару ключей на красном шнурке, связанном в две петельки. На одной болтались ключи, другую, судя по размеру, следовало одевать на запястье.

– Вадь, неудобно как-то, – Сашка кивнул на старуху. – Вроде как воруем.

– Охренел? Свое берем. Машкино, в смысле.

– Ладно, пошли, пока она не очухалась и вой не подняла.

– Ну, так и я о том.

На выходе Шурик обернулся и обмер: старуха, неожиданно ожившая, сделала тот же жест, что ее сосед напротив, только простерла руку с хватающими, сжимающими невидимое пальцами в сторону парней.

Дождь набирал силу – если раньше в воздухе висела взвесь капелек, то теперь они, гонимые окрепшим холодным ветром, хлестали по спинам парней почти болезненно. Никто вчера и предположить не мог, что погода вдруг станет походить на ноябрьскую. У них и вещей-то теплых с собой не было. Кому в самый разгар лета при вылазке на природу придет в голову экипироваться в пуховик и сапоги.

Издали забор вокруг дома Машкиного папашки выглядел и впрямь как хорошо укрепленный форт, и казалось странным, что на шесте возвышающегося за ним сооружения, похожего на голубятню, не реет флаг, продырявленный осколками вражеских ядер.

– Я вот никак не отдуплю, на кой хрен он это отгрохал. От дедов обороняться? Хотя, познакомившись вот с парочкой, думаю, что начинаю его потихоньку понимать, – сказал Вадим.

– Ну, может, медведи. Хотя откуда им тут взяться.

– Это – да.

– У меня никак из головы этот Глеб не идет.

– Мухомор, что ли?

– Ну да.

– Что тебе сказать. Он ведь псих, да и сам прикинь, как тут не свихнуться, если все вокруг из ума выжили.

– Я слышал, кто-то сказал «Безумие – не быть безумным». – Шурик снял очки и принялся вытирать их подолом рубахи.

Дальше шли молча. Ноги ныли, пальцы если и шевелились в залитой ледяной жижей обуви, то их движение не поддавалось чувственному восприятию. Кости ломило. Вадим попытался припомнить, в самом деле прикупил несколько тюбиков согревающей мази или ему просто хочется так думать. А аспирин, банальный аспирин у него есть? А йод-зеленка-вата? Бинты, наконец? Машка вручила ему большой пакет, с которым вышла из аптеки, неподалеку от гостиницы, но кто их, баб, поймет, тем более Машку – с нее станется и леденцов от кашля набрать. И чем я только думал? И что прикажете теперь делать? Пешком через лес чесать? Ну нет, уж лучше, как та корова из мультика, наемся бузины и мухоморов да водой болотною запью. И Любку на хрена сюда притащил? Своих проблем мало, так теперь голову ломай, как ее отправить домой так, чтоб не нанести – не дай Бог! – вреда ее тонкой душевной организации. Тоже мне, цаца. хотя, может, она и упрашивать себя не заставит – уже отстраняется, а что дальше будет, когда до нее допрет насколько все серьезно и проблематично. Ну, напорол ты, Вадюкин, ну напорол.

– А другие старики как же? – ляпнул Шурик.

– Слушай, давай помолчим. Башка раскалывается.

– Погода, наверное, меняется.

– Наверное? – Вадим хмыкнул, ткнул пальцем в небо, потом повел рукой вокруг. Шурик улыбнулся конфузливо. Вадим сплюнул – улыбочки очкарика начинали доставать.

3

Лес что-то нашептывал. Невнятно, но ведь это только оттого, что нужно глубже проникнуться духом этого чудного местечка, жутковатым и завораживающим, верно? Маша смотрела сквозь пелену дождя на мрачный, угрюмый массив с боязливым восторгом.

Он хоть и отстоял от села на полкилометра, всё же словно нависал над приземистыми строениями Благодати, а те почти видимо приникали все ниже к земле, подавленные его свирепой, скрытой мощью. Он будто напитывался дождем, вздыбливался, как готовая обрушиться на село волна цунами. Маша попыталась прикинуть размеры леса, восстанавливая в памяти карту из атласа автодорог – навигатор в машине воспринимал местность сразу за Елкиным как необследованные территории. Старый атлас, который разглядывала в катафалке Паши, говорил, что лес занимает что-то под триста квадратных километров. Клочок, даже на карте области. А жути нагоняет.

И он нашептывал. Маша помимо воли напрягала слух и тщилась понять, как-то осмыслить значение невразумительного – пока – гула. Он казался жутковато значимым. Маша твердила себе, что это все впечатлительность и нервное истощение – к Алениному снадобью-то давно не прикладывалась – вон, Любка с Борькой ничего такого не замечают и думают, судя по их окоченелому виду, только о стакане чаю, рюмке водки да тепле хорошо протопленного дома. И нервничают, то и дело поглядывая на дорогу, по которой должны вернуться куда-то запропастившиеся парни. Вообще, если принять во внимание видимую заброшенность села, долгое их отсутствие вполне объяснимо – что-то она нигде не видела указателей типа «Живые – сто метров вправо». Однако от осознания этого продрогшее тело не перестает бить дрожь, солнце и не думает высушивать тряпку туч, а дождь не намерен прекращать изливаться на изъязвленную лужами грудь земли, верно?

Маша первой их увидела, и вскрикнула, и засуетилась вокруг сумок с поспешной неловкостью, отчего так ни одну и не взяла, и стала у горы поклажи с видом растерянным. Как ни жаль, придется еще немного помокнуть. Под нашептывание леса, подумала она испуганно.

Через пару минут парни подошли достаточно близко для того, чтобы Маша сумела разглядеть ключи в руке Вадима, сжимавшей красный шнурок.

Хоть замок и заржавел изрядно, совладать с ним удалось. Шурик вынул дужку из петель и, широко размахнувшись, зашвырнул замок в грязь. Тот скрылся в пучине мгновенно, словно из-под поверхности жижи кто-то его на себя рванул, обрадовавшись нежданной поживе. Вадим, толкнув калитку, отошел в сторону. Калитка, подавшись во двор, уткнулась во что-то, оставив щель сантиметров в пятнадцать шириной.

– Вадь, попробуй еще раз, – сказала Люба хрипло. В горле саднило.

– Сам в курсе, – зло бросил он и толкнул калитку плечом. Что-то хрустнуло, подломившись. Оказалось, кусок сорванного с крыши замшелого шифера. Вадим помассировал плечо.

Маша видела, как перекосилось болью лицо Вадима, когда он мял свое плечо, но от комментариев удержалась – вид у парня был такой, что, казалось, он готов взорваться. Запалом она быть не собиралась.

– Давай, Машк, дуй вперед. Хозяйка как-никак, – проговорил Вадим посиневшими на холоде губами, и Маша задалась вопросом, соизволит ли Любка растереть парня или заблуждается на счет того, что мужик не может заболеть банальной ангиной.

– Не скажи, – ответила Маша. – Обретаться здесь тебе придется, вот сам и дуй. – Она демонстративно завела руки за спину, отказываясь принять ключи, которые он ей протягивал.

– Так. Мне плевать, кто здесь теперь хозяин, и не загораживайте проход. И я согласна войти первой, – Люба бросила на Вадима взгляд, от которого он отшатнулся.

– Да пожалуйста, – он шлепнул по протянутой ладошке девушки, и ключи оказались у нее.

Она оттолкнула Вадима левой рукой, Машу – правой, и устремилась к дому, по щиколотки проваливаясь в грязь и то ли не решаясь ступить на дощатый настил навроде тротуара, то ли попросту не заметив его.

– Э, а сумари? – крикнул ей вслед Вадим и поспешил к ней, сам, впрочем, не взяв ни одной, заметив, что девушка застыла у двери, уже на крыльце.

Остальные всё мялись, не решаясь войти во двор. Наконец, Вадим махнул рукой, и Маша с Шуриком, а за ними и Борис, присоединились к парочке на крыльце. Борису места под навесом не хватило, и ему пришлось разглядывать удивившее и напугавшее Любу существо со ступенек. Вода ледяной струйкой стекала ему за шиворот, но попросить остальных потесниться он не решался – в лучшем случае, засмеют.

– Мы вот думаем, живая она или дохлая, – сказал Вадим и ткнул пальцем в застывшее, похожее на поеденное молью чучело, животное, забившееся в угол крыльца.

Оно таращилось на пришельцев огромными, тоскливыми глазами лемура. Существо было мокрым и изможденным настолько, что строение скелета было вполне наглядным. Одно его ухо, надорванное, воспринималось не как уродство, а как особенность вида, дыра с другой, вытянутой, как у рыбы, головы, казалось, не свидетельствовала в пользу того, что на ее дне находится функционирующий слуховой аппарат. Ноздри животного были зарубцевавшимися ранами, а нижняя губа свисала драным лоскутом, обнажавшим мелкие зубы; один клык был немного вывернут и сломан на конце.

– Мурочка, – пропела Люба и протянула к животному руку.

– Да не трожь ты ее. Наверняка паршивая, – сказал Борис с омерзением в голосе, и Люба отдернула руку. Кошка с трудом оторвала от пола тощий зад и явила куцый обрывок хвоста, купированного скорее каким-нибудь псом, чем ветеринаром.

– Бр-р-рысь, – сказал Вадим, и кошка, вздрогнув, вспрыгнула на балку над их головами. Там животное уселось и принялось вылизываться, хрипло урча.

– Надо же, – проговорил Шурик. – Какая преданность. Чуть не подохла. – И внезапно выпалил, скорее, чем подумал: – Ну да, сушеные крысы – хреновая замена вискасам.

– Чего? – брови Бориса поползли вверх, с них на лицо покатились капли. Борис стер их быстрым движением руки и уставился на Шурика с подозрением.

– Так, вспомнилось некстати, – Шурик махнул рукой: не стоит заострять внимание.

Люба вставила второй ключ в замочную скважину, провернула пару раз. Вынув, передала Маше, и та, пожав плечами, сунула их в карман курточки. Маша ступила в кучу опилок и разноцветной шелухи нескольких слоев краски – не прибудь они, кошка, в тупом стремлении во что бы то ни стало пробраться в дом, процарапала, прогрызла бы нижнюю филенку насквозь, и да этого момента было совсем чуть.

В нос шибануло затхлостью, и Маша чихнула.