Текст книги "Ассистент"

Автор книги: Алексей Шаманов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 34 страниц)

ГЛАВА 2
Перевод из таблоида

Водитель нам достался лихой. Уже через час мы обогнали все киносъемочные машины, хотя выехали позже минут на десять.

Обедать традиционно остановились в придорожном кафе недалеко от большого бурятского улуса Баяндай. Здесь следовало свернуть с Качугского тракта, по которому мы двигались из Иркутска, в сторону села Еланцы, а там уже и до переправы на Ольхон недалеко. Здесь же обычно заправляли и машины.

Кафешка была обыкновенная, таких, наверно, десятки тысяч у российских дорог, если не считать того, что весь персонал оказался бурятской национальности. Семейное, скорее всего, предприятие. И предлагали соответственно блюда национальной кухни: позы, пельмени, борщ и чебуреки.

Отобедав, решили дождаться остальных и дальше уже двигаться колонной до самого Ольхона, а точнее, до усадьбы Никиты, где киногруппа должна была разместиться. Французы несколько раз повторили: «Никита́», с ударением, как это у них принято, на последний слог.

Мы с Григорием Сергеевым курили чуть в стороне от остальных.

– Откуда на Ольхоне голливудские названия? – спросил я.

– Какие, к черту, голливудские? – переспросил Григорий.

– Никитá, – воспроизвел я с французским прононсом.

Григорий хохотнул.

– Ты ударение ставь по-человечески. Нормальное русское имя. Так хозяина усадьбы зовут. Мы с ним знакомы. Нормальный мужик.

Вот оно как. Нередкое явление. Усложняем, за океаном где-то ищем, а искомое рядом, и надо лишь сместить акцент, поставить привычное ударение.

– Мне вчера вечером жена скандал устроила, – пожаловался Григорий. – Не хотела, чтобы я на Ольхон ехал, ни за какие деньги.

– Что так? – вяло поинтересовался я.

Григорий достал из внутреннего кармана свернутую газету, протянул ее мне:

– На-ка вот, почитай по дороге.

Я сразу узнал местный откровенно «желтый» еженедельник «№ 11».

– На развороте перевод-перепечатка из какого-то европейского таблоида, – уточнил Григорий.

Когда после получасового ожидания мы отправились дальше, Анна, положив голову мне на плечо, мгновенно уснула, а я раскрыл газету и прочел вот что.

Роковое проклятие мирового кинематографа

Есть место на глобусе, которого упорно избегают деятели кино Избегают прославленные, известные, популярные и даже середнячки – крепкие профессионалы, мечтающие об успехе. Избегают – все как один, начиная с продюсеров и кончая вторым помощником старшего осветителя.

И это, как ни парадоксально, не какой-нибудь затерянный в джунглях кусочек амазонской сельвы и не безымянный сахарский оазис, а одно из чудес природы, внесенное в список Всемирного наследия. Мечта любого вменяемого туриста шести континентов. Самое глубоководное озеро планеты Земля, гордость Сибири – Байкал.

Об этом антикинематографическом феномене нет ни слова, ни полслова ни в толстых справочниках, ни в тонких журналах, ни в массовых газетах, ни в элитном глянце, ни в основательном Брокгаузе, ни в разудалом Ларуссе, ни в чопорной Британнике, ни в Большой Энциклопедии аномальных явлений.

Но факт остается фактом.

За двадцать пять миллионов лет существования Байкала в его акватории снят всего один художественный фильм.

Полнометражная широкоэкранная черно-белая картина сделана известнейшим режиссером, трижды лауреатом Сталинской премии, а также Государственной и Ленинской, Героем Социалистического Труда, профессором ВГИКа, почетным академиком и прочее, прочее, прочее, не менее статусное, статутное и статуйное.

Лживая сказка о чистейшем озере, в действительности обгаженном никому не нужным целлюлозным монстром, вышла на экраны.

Но мастерски выверенные кадры не благоухали ядовитыми сбросами в чистейший из чистейших водоемов мира.

Коллектив единомышленников получил Государственную премию и букет житейских проблем.

В результате главный режиссер полностью утратил остатки таланта. Жена, не менее известная актриса, наставила лицемеру и фарисею рога. Любовница бросила орденоносца, превратившегося в правозащитной среде в изгоя и пугало.

Главная байкальская героиня отделалась выкидышем.

Ее киношный отец повторил сюжет, но в фарсовом исполнении. Прежде чем скончаться, он еще долго мучился от болезни с неустановленной этиологией.

Главный положительный герой запил по-черному и довел бедную печень и сердце до губчатого состояния.

Балерина, выделывавшая батманы на фоне дымящихся труб, разошлась с мужем, почти гениальным режиссером, у которого брат тоже был почти гениальный режиссер, а папа обоих носил неофициальный титул отечественного гимнюка.

Конечно, от общества строителей развитого социализма скрыли, что за время съемок фальшивого шедевра имело место несколько трагических случаев. Ассистент оператора попал на железнодорожных путях под цистерну с метиловым спиртом и подвергся расчленению. Трое участников массовки утонули, отправившись на рыбалку и попав в байкальский семибалльный шторм. Шофер грузовика, перевозившего реквизит, погиб в автокатастрофе на трассе Иркутск – Байкальск. Более ста участников съемок поразили кожная экзема и хронические заболевания верхних дыхательных путей.

Репутация Байкала как места, не благоприятствующего творческим кинодостижениям, укрепилась после гибели в его стылых водах самого великого, после Чехова, русского драматурга двадцатого века.

Александр Вампилов по отцу происходил из древнейшего бурятского рода. Пьесы Вампилова переведены на сто три языка и до сих пор с успехом идут на бесчисленных международных подмостках. Особенно мистическая «Утиная охота». Эту пьесу, где явь неотделима от сна, а сознание – от подсознания, еще не удалось правильно поставить ни одному театру мира.

Так вот, в мемуарах лучшего друга Вампилова черным по белому написано, что драматург утонул через три дня после того, как начал писать историческую пьесу о Чингисхане на Байкале, утонул напротив Шаман-камня, там, где берет начало Ангара.

Как рассказывается в легенде, дошедшей из глубины веков, этот Шаман-камень швырнул разгневанный Байкал вслед убегающей дочери. Но своенравная Ангара вопреки отцовской воле слилась с ветреным богатырем Енисеем.

Но не смог эзотерический гигантский валун разлучить влюбленных. Так и несутся бурные супруги к Великому Ледовитому океану, несутся, несмотря на каскад из гидроэлектростанций и других индустриальных гигантов, сооруженных во времена комсомольских строек и ударных лагерных зон.

Молодежный энтузиазм и блатную романтику давно разменяли на иностранные инвестиции и крохи из стабилизационного фонда.

Давно пал железный занавес, и холодная война сменилась всеобщей террористической угрозой, а Байкал так и оставался территорией, запретной для киношников.

Даже глобальный циничный голливудский спрут, раскинувший жадные до экзотики щупальца по многим киногеничным ландшафтам, не рисковал связываться с байкальской натурой, боясь угодить в финансовую катастрофу.

Да и страховые компании, отвечающие за жизнь суперстаров обоего пола, боялись собственного разорения ввиду непредсказуемости таких печально известных байкальских ветров, как Сарма, Баргузин, Ангара и Култук.

Хотя для Голливуда тема Байкала наиболее актуальна.

Как доказано последними археологическими раскопками на обоих континентах, предками индейцев Северной и Южной Америк, всех этих воинствующих племен с красивыми названиями, всех этих охотников за скальпами и коллекционеров сушеных голов являются выходцы с байкальских берегов.

Еще в незапамятные времена, когда доживали свой век последние мамонты и водились в тайге саблезубые кошки, одним ударом лапы убивавшие круторогого лося, случился Великий исход.

До сих пор всемогущая наука не смогла даже на уровне гипотезы объяснить, почему беспощадный и отчаянный прибайкальский люд однажды снялся с насиженного места и рванул на северо-восток. Почему исконные ольхонские жители навсегда покинули родную Азию ради неродной Америки При этом жестокие эмигранты поголовно уничтожали разрозненных и мирных аборигенов.

Может, эта доисторическая кровавая миграция имеет какое-то отношение к неприятию Байкалом попыток запечатлеть его тайную суть и величавую природу?

Даже при проведении коротких подводных съемок опытная команда легендарного Кусто, покорителя мира безмолвия, испытала на себе гнев Байкала. При первом же погружении затонул глубоководный аппарат, а члены экспедиции едва избежали массовой гибели. Спасшиеся аквалангисты еще Долго рассказывали о бесконечной прозрачности и зловещем ощущении необратимого засасывания. Такого сочетания изумительной красоты и смертельной опасности аквалангисты не испытывали еще ни разу, хотя у каждого в послужном списке хватало дерзких и рекордных погружений.

Позже специалисты объясняли этот жуткий эффект двумя возможными причинами: энергетикой, идущей от мантии земли через разлом, и пресностью воды.

В начале двадцать первого века наметились робкие попытки кинематографического освоения недоступного и коварного Священного моря. В Сибири никто не называл и не называет Байкал озером – только морем. Тем более что геологи, специалисты по тектонике земной коры, считают Байкал не чем иным, как зачатком нового океана.

Нарушить сложившееся табу попытались отчаянные немцы Раскрученный телевизионный канал затеял байкальскую эпопею. Остров Ольхон, самый крупный на Байкале, был выбран местом рискованного бытового эксперимента.

Недалеко от этого сакрального острова, прозванного в народе приютом богов и отделенного от материка проливом, обозначенным на картах «Малым морем», находится подводный гигантский разлом, глубиной до 1666 метров.

В поселок Хужир высадили поздней осенью киногруппу и добровольцев из Баварии. Отчаянную семью представляли: папа – сорокалетний безработный механик, уволенный с автозавода при сокращении штатов, мама – домохозяйка, бывшая славистка, и мальчишки-близнецы подросткового возраста Телебоссы обязали экстремалов-бюргеров продержаться на суровом острове с октября по апрель, ни больше ни меньше.

Каждому члену семьи полагалось по 15 килограммов багажа, включая одежду. А также 100 евро на всех в месяц, что по тогдашнему курсу составляло 3000 рублей Гораздо ниже российского прожиточного минимума. Впрочем, местные жители получали еще меньше и спасались исключительно натуральным хозяйством и рыболовством – маломорский омуль считается непревзойденным блюдом, особенно в горячекопченом виде.

Мужественным немцам дали в пользование полуразвалившуюся избу с печным отоплением. Разумеется, горячая вода отсутствовала, и удобства располагались во дворе. Питанием четверку смелых должны были обеспечивать: пестрая корова, десяток заполошных кур и кучерявая овца. Жене и мужу не возбранялось устраиваться на любую, самую тяжелую и грязную работу. Впрочем, безработица на острове была повальной.

В дебюте экстремального реалити-шоу все складывалось вполне удачно. Погода не свирепствовала. Корова скупо, но доилась, курицы неслись, ответственная овца готовилась к рождественскому закланию.

Первую серию о приключении баварской семьи на Байкале дали в германский эфир под Новый год. По самым скромным оценкам, ее посмотрели 7 миллионов телезрителей.

В общем, планировалось шесть серий, но на третьей все пошло наперекосяк. И семейство героических бюргеров, терпеливо и мужественно выживавшее в сибирских суровых реалиях, пришлось срочно эвакуировать.

Почему дальнейшее развитие экстремального бытия компания перенесла с Байкала за Полярный круг, как можно дальше от острова Ольхон, до сих пор остается загадкой. То ли корова перестала доиться, то ли куры – нестись, то ли отец неугомонных близняшек, тоскующих по цивилизационным благам, чем-то ненароком обидел тамошнего черного шамана… Официальная версия гласила, что немецкий канал и хужирская администрация рассорились по причине задержки обещанного финансирования.

Известна попытка голландцев заслать своего лазутчика с камерой в байкальские пределы. Но он, так и не завершив разведку, вернулся на родину, где неудачника выперли за профнепригодность и злоупотребление спиртным. Никто не поверил россказням о сумасшедшей буре, не пустившей его к Байкалу. Документального видеосвидетельства о черном небе, летающих соснах и вырванных с корнями березах он предъявить не смог. Поднятая смерчем коряга разнесла вдребезги ветровое стекло машины, а следующая, похожая на голову лешего, угодила в камеру и превратила чудо электроники в хлам.

Еще в прессе промелькнули трагические подробности о сухопутных французах, снимавших на Байкале эпизод для своего душещипательного фильма о казацкой серой лошади, которая в царские времена проскакала от Владивостока до Москвы, протестуя галопом против замены конской тяги паровозами.

Весенний лед проявил коварство, и жеребца, исполнявшего главную роль, унесло на оторвавшейся льдине. Напрасно ржал конь, требуя вертолета, судна на воздушной подушке и прочей человеческой техники. Спасатели прибыли, но слишком поздно. Льдина с четвероногим артистом навсегда исчезла в нахлынувшем тумане.

В Санкт-Петербурге, у Петропавловской крепости заканчивали картину с дублером, которого с превеликим трудом отыскали в конюшне под Вологдой.

Внимательный зритель заметит, что в титрах лошадиная фамилия обведена траурной рамкой.

Английские документалисты тоже убедились в недружелюбности коварного Байкала.

Их моторка в прекрасный солнечный день внезапно пере вернулась на шальной волне, порожденной непредсказуемыми байкальскими ветрами – то ли Баргузином, то ли Сармой, то ли Култуком.

В общем, чуткие на сенсации, катастрофы и экстремальные обстоятельства массмедиа приготовились отслеживать, а не будут ли впустую истрачены деньги, выделенные Брюсселем в пику заокеанским делателям блокбастеров.

Удастся ли европейской сборной команде осуществить амбициозный проект под рабочим названием «Графитный шпион»?

Удастся ли чуть подзабытым звездам, согласившимся за умеренную плату на рискованную экспедицию, вернуть себе и европейскому кино былую славу?

ГЛАВА 3
Трещины во льду

– Стоп, машина! – пробасил Григорий Сергеев, и микроавтобус остановился.

Пассажиры проснулись. До этого дремали все, шестичасовая езда укачает любого.

Режиссер поднял взлохмаченную голову.

Оператор, сморщив конопатое лицо, взъерошил рыжий ежик волос.

Актер хоть голову и поднял, но, вероятно, так и не проснувшись, бессмысленно таращил глаза в пространство.

Жоан улыбнулась мне грустно, без мимики, одними глазами, но я понял, что это улыбка.

Карел потер виски, протяжно и тихо выдохнув: «О-о-о…»

Борис Турецкий, словно и не спал, выглядел малосольным огурцом.

Андрэ повернулся с переднего сиденья и зачем-то снова всех сфотографировал, предварительно ослепив.

Анна Ананьева подняла голову с моего плеча, до боли вцепилась в локоть и произнесла испуганным шепотом:

– Что случилось?

Григорий Сергеев ее услышал, а может, и нет, не важно. Он ведь для того всех и разбудил, чтобы объявить с интонацией Левитана:

– Дамы и господа, леди и джентльмены, мадам и месье, товарищи! Мы находимся на льду Священного моря Байкал! Вы здесь впервые, попрошу проникнуться моментом…

Ошарашенные иностранцы понимали только то, что произошло нечто.

Ошарашенные переводчики не переводили дыхания, слушая байкальского Левитана в скромном лице почти шестидесятилетнего художника из Иркутска.

– Ну, что же вы? – обратился к ним Сергеев. – Работайте, мать вашу!

Борис Турецкий пришел в себя первым, прочистил горло.

– Сергей Иванович, повторите, пожалуйста.

Сергей Иванович повторил на русском.

Борис Турецкий воспроизвел на английском.

Анна Ананьева – на французском.

Чех понимал все языки, немец – английский. Сергеев продолжил вещание, сопровождаемый двойным эхом:

– Мы находимся на льду Священного моря. До материкового берега около километра…

– Полтора, – уточнил водитель.

– До материка полтора километра, до острова Ольхон… – Сергеев запнулся на мгновение, – не знаю точно, но еще порядком.

– Три с половиной, – снова вмешался водитель. – Пролив Ольхонские ворота что-то около пяти километров.

– Предлагаю покинуть салон автобуса и ступить на байкальский лед! – закончил после уточнений художник.

На легком, но продирающем насквозь ветерке все мгновенно проснулись.

Они вели себя странно – неуверенно, боязливо и одновременно восторженно, как малые дети.

Сначала разошлись в разные стороны шагов на пять-десять, робко улыбаясь, потом, словно по команде, сгрудились у машины. Кто-то хохотнул. Кто-то вскрикнул.

Англичанин вдруг, разбежавшись, проехал на ногах по ровному прозрачному участку метров пять. Взвизгнул тонко, по-бабьи, чем вызвал взрыв ответного смеха. По-доброму.

Жоан села на лед, и слезы побежали из ярко-зеленых блестящих глаз. И это при том, что блаженно улыбаться она не переставала.

Я хотел подойти, но Анна держала локоть, будто клещами.

Андрэ, цокая языком и повторяя свое «о-ля-ля», щелкал и щелкал затвором фотоаппарата. Щелкал, не выбирая ракурса, потому что бессмысленно что-то выбирать, когда красота – всюду, все триста шестьдесят градусов округи…

– Дамы и господа! – продолжал Григорий Сергеев. – У вас под ногами тонкий лед, а подо льдом полтора километра самой чистой и холодной в мире воды!

Солнце сияло. Его лучи отражались от заснеженных скал, ото льда. Солнце было сверху, снизу, везде. Солнце слепило глаза. Куда ни повернись, оно слепило глаза.

Лед не был ровным, он был шершавым, как терка, хотя абсолютно прозрачных, словно отшлифованных участков тоже хватало.

Как старый асфальт, лед сплошь был в трещинах разной глубины и размера.

Никогда не прекращающийся ветер сдувал снег со льда, но в двух десятках шагов от нас на ряды замысловатых торосов намело сугробы в рост человека.

Материковый берег был скалист – темно-серый камень с пятнами снега на нем.

Пологий островной берег просматривался хуже, был много дальше.

И все это под Вечным Синим Небом, верховным владыкой древнего народа, которому поклонялся еще Чингисхан.

Высокое Вечное Синее Небо не вмешивается в низкие земные дела людей, но оно существует незыблемо во веки веков, и этого довольно.

Из того места, где мы находились, если не знать заранее, невозможно было определить, где остров, а где материк. Но может, и не было разницы? Может, Ольхон – это и есть вся Евразия от Испании до Камчатки?

В полутора-двух километрах впереди был виден островок, не островок даже, просто скала, выпирающая изо льда. Чуть дальше просматривалось нечто более объемное.

– Это острова? – махнув рукой, спросил я Григория.

Тот кивнул.

– Тут много небольших островков тянется вдоль берега, и все имеют имена. Я только не помню их ни фига. А вон тот мыс, смотри, – он показал рукой, – называется Кобылья Голова. Правда, похоже?

Я посмотрел и никакого сходства не обнаружил, может, потому что далеко или ракурс не тот, но зато вспомнил отрывок из рукописи моего предполагаемого предка Михаила Татаринова, штурмана в ранге капитана.

– Может быть, именно там бывал Чингисхан и оставил таган с лошадиной головой.

– Ты чего, Андрей, совсем уже?.. – удивился Григорий. – Ты где таких басен наслушался? Или сам придумал? Не был здесь Чингисхан никогда!

– Не был так не был, – не стал я спорить, но усмехнулся в отсутствующие усы.

Вполне вероятно, шустрые пацаны из внутренних наших органов уже и могилу великого завоевателя оборудовали. Может, уже на какой-нибудь скале стоит себе бронзовый памятник работы Церетели. А чего, хватит ему столицу обставлять, пусть у нас в глуши чего-нибудь поставит – конное, массивное, чтобы из Народного Китая видно было!

– Андрей! – услышал я испуганный, с надрывом шепот Анны, и повернулся. – Андрей, иди скорей сюда!

Она находилась в десятке шагов от меня на участке абсолютно ровного, прозрачного льда.

Она шептала, будто боялась вызвать горную лавину.

Она стояла, будто на чем-то шатком – раздвинув ноги, разведя в стороны руки.

Ученик канатоходца, впервые вставший на канат под куполом цирка. Без страховки. Неверный шаг – и смерть.

Я подошел.

– Смотри! – Анна показывала пальцем себе под ноги. Я посмотрел и ничего не увидел. В смысле, ничего необычного. – Трещины!

– Это мелочь, Аня. Ты знаешь, какой толщины здесь лед?

Я сделал шаг к ней, она закричала:

– Не подходи!

– Анна, успокойся!

– Мы все сейчас провалимся! Все!

Истерика. Человека в этом состоянии уговаривать бессмысленно.

Нас разделяло несколько шагов. Когда я пошел к Анне, она завизжала как резаная, честное слово. Я затылком почувствовал, как все остальные, насторожившись, повернулись в нашу сторону. И что, интересно, этот негодяй с девушкой делает?

Она замахала руками, обороняясь, пусть и неумело, но однажды острый алый коготок рассек мне ладонь. Ну и ладно, переживу.

Я взвалил ее на плечо и понес к автобусу.

– Дверь открой! – крикнул Григорию, и он торопливо отвел дверь в сторону.

Я забросил Анну, как куль с картошкой, на ближнее сиденье и захлопнул за собой дверь.

– Ну, успокойся, моя… все… все… все…

Обнял, а она уткнулась в мою грудь и наконец заплакала. Слава богу, слезы – первый признак выздоровления.

Правильно, что я затащил ее в автобус – обычный пол, привычные сиденья, обстановка, в которой она без страха скучно провела последние шесть часов, ее успокоили, вернули уверенность. А то, что машина стояла на том же самом льду, не имело значения.

– Анечка, лед под нами метровой толщины, – приговаривал я, наглаживая девушку по волосам. – Ты можешь себе представить – метровой!

Я преувеличивал. В эту ненормально теплую зиму лед был не толще семидесяти-восьмидесяти сантиметров.

– Он может выдержать несколько тонн на квадратный метр. Никакой опасности нет! По зимнику груженые «КамАЗы» ездят, а уж тебя, моя легонькая, стройная девчонка… Таких, как ты, миллион нужен на квадратный метр, и то, наверно, выдержит!

– Полтора километра холодной воды! – шептала Анна. – Я боюсь…

– Ложь! – возмутился я. – Беспардонная ложь! Полтора километра в другом месте, а здесь у берега мелко! Метров сто, не больше!

Это ее утешило. Она улыбнулась, красивая, вся в слезах, косметика по лицу размазана… А еще говорят, умываться можно, и хоть бы что… Не китайской же она косметикой пользуется, точно, французской… халтурщики…

– А трещины? – не унималась девушка.

– Это от перепада температур. Они неглубокие, вроде коготками котенок поцарапал. Это не страшно.

Не рассказывать же ей, что бывают и сквозные, широкие, что легковые автомобили, бывает, тонут в них вместе с пассажирами… Она и без того вся дрожит до сих пор. Пусть лучше думает – котенок поцарапал.

Анна хлюпнула носом еще пару раз для приличия и вытерла лицо ладошками, разместив остатки косметики аккуратно по всей поверхности, и сама догадалась об этом.

– Я – страшная?

– Что ты, дурочка, ты – самая красивая!

Робкая улыбка.

– Правда?

– Самая-самая!

И она поцеловала меня без дураков в губы, будто мы в постели, а не в микроавтобусе на байкальском льду, который сплошь в трещинах-царапинах.

Боковым зрением я видел, что остальные пассажиры обступили машину и следят за нами внимательно. «Окна-2». Не скрою, я ждал аплодисментов. Особенно со стороны Жоан Каро, продюсера…

Вот, блин, попал. Теперь у нас с Жоан уже точно все кончено. Обидно. Не начавшись толком. Полетали в «шевроле» по ночному Прибайкалью – и хватит.

В окошко деликатно постучали, я скосил глаза – Григорий. Но Анна от меня не отрывалась, подсознательно, вероятно, чувствуя, что пока длится поцелуй, ничего страшного произойти не может. Она пряталась в поцелуе, как ребенок в темноте под одеяло с головой. Ведь стоит только расслабиться, ослабить объятия, и разнесет нас мгновенно ветром – Сармой или Култуком по двум оконечностям Священного моря. В Нижнеангарск ее унесет, на Север, где впадает в Байкал бурная Нижняя Ангара…

Григорий Сергеев постучал вторично и подал голос:

– Анна, Андрей, ехать надо!

Я с трудом оторвал ее от себя. Я посмотрел в ее глаза мутного черного жемчуга, словно туманом подернутые. Она улыбнулась мне одними губами и ушла на наше место на заднем сиденье, к окну, косметичке и зеркальцу.

Открылась дверь, все молча прошли в салон. На льду остался один только Андрэ, фотограф.

Микроавтобус тронулся.

– Он что же, не едет с нами? – спросил я Григория.

– Хочет пофотографировать. Его потом какой-нибудь «УАЗ» подберет, мы далеко от остальных оторвались.

Всю оставшуюся дорогу до усадьбы Никиты пассажиры молчали, прятали глаза, будто стали невольными свидетелями чего-то неприличного и даже постыдного. А что, собственно, произошло? С юной девицей случилась истерика. Бывает.

Впрочем, возможно, каждый, пусть не столь экзальтированно, переваривал слова байкальского Левитана о том, что лед тонок, а под ним – полтора километра самой чистой и холодной воды на планете. И трещины. В которые время от времени проваливаются южнокорейские микроавтобусы вместе с иностранными пассажирами.