Текст книги "Травень-остров"

Автор книги: Алексей Семенов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 27 страниц)

Глава 5
В туман уходить легче

Труде и Сольгейра с его людьми отправили на берег.

Зорко сказал суровому кунсу слова благодарности и хотел было еще и в утешение что-либо добавить, но не стал. Не таковы были сегваны, чтобы нуждаться в таких словах.

– Если на земле не примут тебя, приходи ко мне на море, венн, – сказал на прощание Сольгейр. – Это не последний мой корабль. Я расскажу о нем Ульфтагу, и ты еще услышишь сагу о Сольгейре: про славный бой, достойный чертогов Храмна, ее будут петь на всех берегах. Считаю, там будет и твое имя.

Хаскульв обо всем рассказал потом Зорко, когда три дня ходили они близ Гранитного носа, прозванного так за великие россыпи камня-дикаря на самом своем оконечье. Серые и красноватые валуны и каменья, вкруг коих раскиданы были осколки поменьше, камни, камешки и просто мелкая крошка длинным языком выметнулись в море, и седые волны прихотливо обегали эту твердь. Впрочем, тот же Хаскульв утверждал, что и этот гранит простоит недолго. Море проглотит и его, хотя из ныне живущих только боги увидят это.

О Сольгейре же Хаскульв сказал, что у кунса есть пять кораблей и что все добро, что привез он с собой, успели выгрузить на пристани, в Вельхском конце. А то, что дружина Сольгейра уничтожила последнюю боевую силу манов, пусть и сама полегла, так это даже к лучшему: в Галираде будет спокойнее. Принца Паренди Хаскульв обозвал варгром, но когда Зорко стал сожалеть о том, что его промах как раз и стоил того, что бессовестный гурган теперь жив, кунс лишь головой покачал и ответил:

– Беспокоиться за жизнь варгра не стоит. Его все равно кто-нибудь убьет. Паренди обижен на Гурцата и вхож к кнесу. Он станет говорить кнесу о том, как плох Гурцат. Это может нам пригодиться. Кнес, может быть, сам убьет гургана, как только тот оскалится.

В другой раз Зорко спросил Хаскульва об Иттрун. Горе иссушило деву, и Зорко, сочувствовавший ей, беспокоился, не пристала ли к ней лихорадка Глядея, что происходит от неисправимого горя и не дает человеку уснуть, пока не придут к нему странные и страшные видения и лишат разума.

– Иттрун теперь живет на острове, недалеко отсюда. Там стоит двор, который принадлежит моей сестре. Ее надежно охраняют. Не следует девице после такого горя быть среди распри. Сестра Хригга добра. Она не дала ей вместе со слезами выплакать разум.

Так Зорко узнал, что Великая Мать у сегванов приходится Хриггу сестрой. Хрор и Хригг были братьями главному богу сегванов – Храмну, но их почему-то еще называли его сыновьями. А сестра была только у Хригга, потому что Фьёргюн, ту самую прекрасную богиню в слезах, всегда звали сестрой Хригга и никогда сестрой Храмна или Хрора.

– Это оттого, – говорил Хаскульв, – что Храмн – древнейший и мудрейший из троих. Он создал камни, чтобы укрепить землю, которую все время размывал прибой, и деревья, чтобы скрепить камни, землю и воду. Из союза скалы и прибоя вышел могучий Хрор, от союза дерева и земли – искусный Хригг. Оттого Хрор и Хригг – сыновья Храмна, и потому же они – его братья, ибо велики в мощи своей. Потом Храмн взял в жены землю Ёрд, и тогда родилась Фьёргюн. Потому Фьёргюн зовут сестрой Хригга. Она и Хригг очень похожи, как близнецы. Фьёргюн покровительствует женщинам, любви и шитью. И еще она заступается за всех, когда считает, что другие боги чрезмерно жестокосердны.

На третий день на море пал великий туман, приползший с полуночи. Сегваны говорили, что это огромный кит, что обычно лежит на дне моря или плавает незримо на недостижимых для всякой иной твари глубинах, поднялся к поверхности, там, где лед покрывает границы владений Хёгга, и пускает фонтаны, и оттого поднимаются великие пары и туманы, и полуночный ветер гонит их к землям, где обитают люди. Зорко всю жизнь думал, что туман – это теплое дыхание Матери-Земли и холодное дыхание Отца-Неба, смешавшиеся меж собой. Но так было в веннских краях. Должно быть, здесь, на море, «земле сегванов», как на сегванский лад, причудливо, назвал море сам Зорко, все происходило иначе.

В тумане, казалось Зорко, легче легкого было упустить Геллаха, но сегваны не беспокоились. Когда туманы вставали столь плотно, что напрочь скрывали берега, любой сегван запросто говорил, едва бросив взгляд на волны, сколько саженей до Гранитного носа и как далеко отнесло от него ладью. Тревожился Хаскульв лишь за то, чтобы не навеяло бурю, тогда труднее будет переправить Зорко на корабль к вельхам; но покуда Храмн был благосклонен.

Когда на четвертый день поутру в одном из немногих разрывов туманной пелены вдруг мелькнули очертания большого корабля, Зорко даже не удивился, услышав голос дозорного, стоящего на сей раз на носу, обнимая за крутую шею резного чудо-дракона:

– Корабль в ста саженях! Вельхи!

Вельхский корабль по сравнению с сегванским был велик и тяжел. Ладья сегванов походила на веретено, если глянуть сверху, или на морского змея, коли смотреть спереди или сбоку, то вельхское судно, как ни посмотри на него, напоминало деревянный сундук, зато очень устойчивый и прочный. Доски обшивки не были пригнаны стык в стык и не шли гладко слой за слоем, но накрывали одна другую. Пробить такой борт не всегда мог даже медный таран аррантского боевого корабля. Руль у этого корабля подвешивался сбоку, почти сзади, и был будто плавник у рыбины. Кормчий не ворочал тяжелым веслом, а поворачивал его жердью, прикрепленной сверху к лопасти. Сегванская ладья, конечно, была куда подвижнее, но с таким тяжелым судном, как вельхское, трудно было сладить одним рулевым веслом.

На вельхском корабле тоже заметили сегванов, но не испугались, а пошли навстречу. Подойдя саженей на тридцать, вельхи поставили парус так, чтобы не приближаться больше к сегванам, но и не удаляться от них. А весел на вельхском корабле не было вовсе.

– Во имя Храмна! Чья это лодка! – донесся до Зорко чей-то крик.

Это звали с корабля вельхов, звали по-сегвански.

– Кунс Хаскульв здесь! – закричал в ответ кунс. – Хочу говорить с тобой!

Туман и шелест волн словно съедали звуки, но расстояние было невелико, и кунсу даже не пришлось складывать ладони раковиной.

– Говори, Хаскульв! – закричали в ответ. – Геллах, сын Брианда, здесь!

– Приветствую тебя, Геллах! У нас есть человек, который должен перейти к тебе! Знаешь ты об этом?

– Да! – подтвердил Геллах, и Зорко не то чтобы испугался, но новое чувство волнения и ожидания охватило его. В четвертый раз менялся мир, в который он должен был войти, и вместе с этим миром ему предстояло перенестись далеко отсюда.

– Я жду этого человека! Пусть он скажет слово!

– Покажи, что ты здесь, – повернулся Хаскульв к Зорко. – Это Геллах.

– Привет тебе, Геллах, сын Брианда! Зорко, сын Зори, зовут меня!

– И тебе привет! – уже по-сольвеннски прокричали из-за тумана, который опять серыми лоскутьями заволакивал все вокруг, так что вельхский корабль предстал едва видимым призрачным силуэтом. – Хочешь ли ты принять у меня ученичество?

– Хочу! Берешь ли ты, Геллах, меня в ученики?! – отвечал Зорко.

– Беру! – был ответ. – За тобой идет наш челн!

– Сейчас ты увидишь карру вельхов, – пояснил Хаскульв. – Предания говорят, что на этих челнах они обошли когда-то всю Длинную Землю и посетили многие иные берега, каких теперь уже нет.

Надо было прощаться. Кроме Хаскульва, мало кто был знаком здесь Зорко. Наткнувшись на сегванов, он вместо мирной работы в поле и теплой деревенской зимовки где-нибудь в сольвеннской деревне близ Галирада получил кровавую битву, изгнание, преследования, странные видения и дальний путь по морской зыби. Но те же сегваны поддерживали и оберегали его, будто он был сыном самого главного кунса, а не случайным гостем из дальней дикой земли. Вовсе не так встречали его сольвенны.

– Благодарствуй за все, Хаскульв-кунс, – поклонился сегвану Зорко. – Не серчай, коли что не так сделал я. И другим кунсам и воинам мой привет передай.

– И тебе счастливой дороги, – отвечал Хаскульв. – Да будет гладкой тропа твоего корабля. Я плаваю по всем морям, и мы можем встретиться когда-нибудь.

Зорко полез в короб и вынул резной мужской гребень.

– Возьми это от меня, Хаскульв-кунс. У веннов нет золота, но арранту Пиросу понравились мои работы. И ты не сказал о них худого.

– Это добрая работа, – согласился кунс. – Такую не будет слишком стыдно поместить в своем доме и мне. Ты был хорошим воином, Зорко Зоревич, и уважал наши законы. Храмн будет благосклонен к тебе, и Фьёргюн подарит тебе немало веселья. Следующим летом Ульфтаг собирается на Кайлисбрекку. Если вы встретитесь, тебя будет ждать слово привета. Дочь моего брата велела, чтобы я отдал тебе это…

Кунс развязал карман и достал оттуда маленький серебряный оберег. Это был конь без упряжи и седла, но не мчащийся куда-то стремглав, а мирно бродящий по полю или лугу. Голова коня была поднята, и копыта, казалось, так сейчас и ударят о землю. Сколь помнил Зорко, сегваны таких не делали. Оберег похож был более на те, что иногда можно было найти в домах веннских печищ, где шла охота на оленей и кабанов.

– Передай и ты ей это. – Зорко извлек из короба прямоугольное зеркальце в оправе из резного ясеня на витиевато сделанной ручке. – Скажи, что ей не будет слишком стыдно заглянуть сюда.

Зеркальное стекло Зорко выменял еще в печище Серых Псов у проезжих калейсов.

– Ульфтаг прав, твое весло речи весьма проворно, – ухмыльнулся Хаскульв. – Я передам Иттрун твои слова. Считаю, она не будет слишком расстроена ими. Тебе пора. Вельхи пришли.

И вправду, из тумана, чуть слышно плеща веслами по умиротворенной жертвами воде, вынырнул длинный челн шести саженей в длину. Челн шел на веслах, причем гребли только четверо – по два весла с каждой стороны, и сидели гребцы не в два ряда, а, по причине узости судна, друг за другом. Пятым был рулевой, управлявший небольшим боковым веслом.

Что-то показалось Зорко странным во всем облике этого челна. Приглядевшись, венн понял, что так смущало его: челн был сделан из кожи!

Описав правильную дугу, челн встал борт к борту с ладьей. Вельхам бросили конец, и один из них, в узком черном плаще, с волосами цвета спелой пшеницы, принял веревку и закрепил ее за деревянное ушко на планшире челна.

– Приветствую тебя, кунс Хаскульв, – улыбнулся загорелый вельх с обветренным лицом морского скитальца. – Давно не видел тебя.

– И тебе привет, Лейтах, сын Коннаха, – отвечал Хаскульв. – Три зимы минуло с тех пор. И эта встреча не сулит быть долгой.

– Лагнах был милостив к тебе и ко мне в эти зимы и лета, – возразил Лейтах. – Ты еще расскажешь мне о своих подвигах. Верно ли говорят, что ты сокрушил здесь корабли гурганов и только волчий принц спасся от твоих воронов?

– Нетрудно сказать, – отвечал Хаскульв. – Это сделал не я, но кунс Сольгейр с дружиной. Зорко Зоревич бился в этой сече. Он с охотою поведает тебе о ней.

– Это великая победа, – согласился Лейтах. – Я и мои спутники с превеликой радостью услышим повесть о ней. Но нам пора, Зорко Зоревич, – обратился он к венну. – Учитель Геллах ждет тебя.

Зорко не заставил вельхов долго задерживаться у борта ладьи. Сегванов, особенно морских кунсов, сколь бы дружеские намерения они ни выказывали, боялись все моря, и если Лейтах мог непринужденно перемолвиться словом с почему-то знакомым ему Хаскульвом, то его товарищам, очевидно, было не по себе. Венн передал Лейтаху короб, который вельх с удовольствием осмотрел, отметив, видать, прочность плетения: вельхи, как уразумел Зорко, были куда как искусны в работе с кожами, но вот плести из коры так, как это умели сольвенны и венны, не умели. Даже лаптей не носили.

Следом забрался в челн и сам Зорко. Сначала он хотел было спрыгнуть, но побоялся повредить кожаное днище странного челна.

– Не бойся, Зорко Зоревич. Это кожа кита. Она выдержит пятерых таких, как ты, – заметил Лейтах.

– До свидания, Хаскульв! – в один голос крикнули Лейтах и Зорко, как только вельх отвязал фал и отдал его сегванскому воину.

– Да благоволит вам воля Храмна и да заступится за вас Фьёргюн! – был ответ.

И челн, или карра, как называли эту лодку вельхи, стремительно пошла по мелкой зыби. Хаскульв стоял у борта, высокий и суровый, ровно несгибаемая сосна на высоком полуночном берегу под неистовым ветром. Бог Храмн со своими братьями верно выбрали людей, которым отдать свои не слишком щедрые дары. Все, что им недоставало, сегваны добывали сами.

Карра являла собой несколько больших лоскутов прочнейшей и толстой черной кожи, сшитых толстыми крепкими нитками. Кожа была натянута на легкий, но прочный ясеневый остов, и изнутри челн выглядел и впрямь как внутренности какого-то морского дива.

– Скажи, Лейтах, правду ли говорят басни, что на таких челнах вельхи обогнули вокруг всю землю? – спросил Зорко.

– Всю Длинную Землю, как называют ее сегваны, – поправил вельх. – Это не легенды. Когда мы придем в страну Туманной Росы, ты увидишь книгу об этом плавании, а равно о многих иных удивительных плаваниях и дальних землях и морях. Правда ли, что ты бился против гурганов принца Паренди? – полюбопытствовал Лейтах в свою очередь.

– Правда, – кивнул Зорко.

– А верно ли, что ни один гурган не остался без раны?

– Может быть, – пожал плечами Зорко. – Только сам принц наверняка такой раны избежал.

Видя, что венн, в отличие от сегванов, не слишком любит похваляться своими ратными подвигами, Лейтах оставил расспросы и занялся веслом. Карра ходко бежала вперед, и чем отчетливее и ближе становился большой корабль вельхов, тем дальше и дальше уходила в туман ладья сегванов. Уже и высокая фигура кунса не видна была, и только высокий форштевень с головой чудища еще был живым напоминанием Зорко о последних бурных днях.

Тихо журчала и шелестела вдоль кожаного борта волна, уходя, и Зорко вместе с ней отпускал страшные и кровавые воспоминания, и они уходили. Оставались только вырезанные словно по сердцу сегванские буквицы на гладкой дощечке. Не по его, Зорко, сердцу вырезанные, по чужому. Но кровь, проступающая из этих порезов, смешивалась с его кровью, и получалось взамен гремучее неведомое зелье. Он не узнал до конца Фрейдис, да и не было у него на это времени. А теперь – где она? Но темные рыжие волосы и смеющийся рот с ровными и красивыми белыми зубами венн запомнил. Не был не прав кунс Хаскульв, сказав Зорко, что Фьёргюн богато одарит его. Да только не одним весельем.

Задумавшись, Зорко и не заметил, как карра уже причалила к борту большого корабля. Оттуда спустили толстую снасть, и Лейтах первым ловко взобрался наверх: борт был в четыре локтя высотой. Затем подняли короб, а за ним последовал и сам венн.

Корабль вельхов был пузатый, вместительный и прочный. Одного взгляда достаточно было, чтобы ощутить исполинскую силу дерева, из коего был он выстроен. Никакой, даже самой тяжелой волне, что ходили где-то там, вдали от берегов, как рассказывали сегваны, не дано было разбить эти доски. Думалось, что весь лес, из деревьев коего они родились, и все окрестные леса, и те, что стоят за ними до самых Самоцветных гор, – все они спокойно и уверенно участвуют в крепости этого корабля. И все леса, сведенные людьми и просто ушедшие с лика земного, – их души тоже были здесь и вместе с человеком завоевывали великое море.

Гребцы взбирались на борт и вытаскивали на палубу карру, а Зорко осматривался. Настил был чисто прибран. Вдоль бортов лежали какие-то плотно набитые мешки. У кормы выстроено было нечто вроде домика. Там, должно быть, жил главный на корабле человек – искусник Геллах.

Мачта была прямой, и только один, подвязанный сейчас, чтобы не ловить лишнего ветра, парус висел на перекладине. Сегваны рисовали на своих беленых парусах продольные красные полосы. Вельхи своих ветрил не красили вовсе, даром что были великими мастерами по краске холстов.

Вельхи были хозяевами этого корабля, и это Зорко чувствовал так же, как по-особому чувствовал себя среди сегванов. Сегваны, молчаливые и рослые, стойкие, как северные сосны, были таковы во всем, даже в распре на мечах, даже обуянные боевой яростью, как Бьертхельм. Арранты были любопытны и живы, точно дети, но тут же мудры и хитры, как те люди, коих рисовали они на своих черных блестящих сосудах красноватой краской. Маны-гурганы явили себя и вправду волками-оборотнями, свирепыми, как голодные по зиме серые, и жестокими, как могут быть только люди. Сольвенны – те, с которыми довелось Зорко повстречаться, – и вовсе возмутили венна своим житьем не по-людски: всяк точно без головы жил, все кивал на того, кто постарше. Люд на торжище – на гридней, те – на бояр, бояре – на кнеса. Самого кнеса Зорко не видел, но подозревал, что тот, должно быть, кивает на богов, если вдруг какая незадача. И всяк поступал по-своему, а не по Правде.

Вельхи предстали иными. Зорко, взойдя на корабль их, будто опять очутился в лавке всяких диковин либо у книжной лавки на Большом мосту. Вроде и совсем немного людей на палубе было, а точно весь корабль был полон чем-то таким, чему Зорко не мог подобрать название. Должно быть, так следовало ощущать мысли. Но не просто тени и видения, а помыслы, обращенные думающим в несказанные слова и образы. Словно тысячи историй разом слышал и видел Зорко. И все они, точно тропы в неизведанном лесу, перевивались, играли в прятки одна с другой и тут же со всеми, перетекали одна в другую, и не было видно им начала и конца. Точно лепестки и листья, как на вышивке вельхской или тиснении на кожаном ошейнике, вились вокруг сердцевинки чудесного цветка, но все проходили мимо нее, ее скрывая.

Навстречу Зорко шагнул невысокий, с венна ростом, пожилой уже вельх, но назвать его стариком было бы рановато. С темно-пепельными вьющимися волосами цвета древесной коры, с мелким и живым лицом, покрытым мелкими-мелкими морщинками, на коем как-то особенно жили большие и глубоко сидящие карие глаза. Геллах, а это был, несомненно, он, одет был в красную рубаху и штаны синетного цвета. Конечно, был вельх богат, раз имел целый корабль с добром и двор в Галираде, но богатство свое напоказ не выставлял, как делали это сегваны и арранты. Однако золотой браслет на руке Зорко приметил, как и оберег-корову из доброго серебра, что на поясе висел.

Корова была, как и все у вельхов, и не совсем корова даже, а быстрее то, как представляет корову человек, ни о какой особенной корове – своей, к примеру, – не думающий. То есть была то корова вообще. Угадывались у ней рога, и ноги вроде были, и полное круглое тело присутствовало, но будто иной, диковинный образ жил в этом теле. Как можно представить себе богатство? Кто-то подумал бы о ларе с золотом, кто-то – о большом дворе, Зорко вообразил бы себе овины, полные сушащихся снопов. В корове-обереге, висевшей на поясе у Геллаха, было явлено богатство безо всяких черточек и отличий. Богатство, как оно есть единое, все его изобилие и множество. Только уши у коровы этой были красные, покрытые киноварью.

На шее Геллах увидел иной оберег, при виде коего Зорко мигом позабыл невеселые думы: три человеческих тела, переплетенные как три ствола, растущие из единого и образующие притом крест, располагались на листках травы, похожей на кислицу. Очерки же травы и тел были вытравлены на золотом круге. Сам круг ложился на тело кобылицы, вскачь летящей невесть куда. В отличие от коровы, что на обереге, лошадь исполнена была тщательно и верно, как настоящая, растяжкой бегущая по ровному широкому лугу. Хвост и грива – густые, волос к волосу – так и развевались. И не было на этой лошади ни седла, ни упряжи.

Геллах – носил он, как и положено вельху, бороду подстриженную и ухоженную, а вот усы не растил – заметил, конечно, как смотрит венн на его украшения, но пока просто приветствовал его:

– Здравствуй, Зорко! Теперь, когда ты здесь, прими покровительство мое и наших богов.

– И тебе поздорову, Геллах, сын Бриана, – отвечал Зорко. – И богам твоим поклон. Не ведаю только, как звать их.

– Скоро они сами расскажут о себе, – ответил серьезно Геллах.

Зорко взглянул вдруг на его руки: пальцы у вельха были длинные, сильные и ловкие.

– А я будто слышу, как говорит кто-то, – заметил Зорко. – Только слов не разобрать, будто в этом тумане: все вокруг есть, а сокрыто. Не они ли это меж собой беседуют?

– И они, – подтвердил Геллах. – Тебе дан верный слух. Ступай пока с Лейтахом. Он покажет тебе, где ты будешь жить, пока мы идем на восходные берега.

Геллах подошел к борту, за которым, в туманном мареве, едва проступали очертания сегванской ладьи с гордым змеем на носу, и прокричал:

– Прощай, Хаскульв! Мы уходим! Да ниспошлет тебе Храмн удачу!

– Прощай, Геллах! – донеслось в ответ. – Боги да не оставят достойных!

– Прощай, Хаскульв-кунс! Не поминай лихом! – крикнул и Зорко.

– Прощай, Зорко Зоревич! Приходи к нам, если будешь в затруднении!

Вельхи принялись развязывать узлы, что держали в узде широкое ветрило. Парус стал наполняться ветром, и вельхский корабль, разворачиваясь, сделал последний поклон в сторону галирадских земель.

Освободили свой парус и сегваны. Ладья кунса Хаскульва растаяла за туманом, а вскоре пропала и темная, едва угадывающаяся вдали полоска и самого полуденного овида – земля. Корабль Геллаха остался наедине с морем.