Текст книги "Александр Агренев. Трилогия (СИ)"

Автор книги: Алексей Кулаков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 44 (всего у книги 74 страниц)

– «Паркер».

Отложил ручку в сторону и стал потрошить большой пакет, занимающий большую часть внутреннего объема стального портфеля-чемоданчика. Взгляд оружейника то и дело останавливался на довольно-таки небрежных эскизах и поясняющих надписях к ним, но в общем и целом знакомство с будущей работой заняло от силы полчаса. И надо сказать, что потраченного времени было совсем не жаль, скорее наоборот – полковник был весьма доволен. Заказ очень интересный, тем более что он приступит к работе не с нуля – его соавтор уже приложил свою талантливую руку, выработав общую концепцию будущего карабина и даже отдельных его частей, а также предложил схему работы автоматики и кое-какие собственные наработки.

– Сереженька, через пять минут садимся ужинать.

Еще раз получив сладкий поцелуй от любимой жены, супруг с новой силой замурлыкал романс и потянулся к трем конвертам, лежавшим на самом дне. Первый был лаконично подписан: «На конструкторские работы», и в нем обнаружилась приятно-толстая пачка десятирублевых банкнот, обернутая банковским чеком. Надпись на втором очень интриговала: «Надеюсь, вы не против?» Внутри оказалось извещение – о том, что заявка на соискание Большой Михайловской премии от гвардии полковника Мосина принята к рассмотрению, результат станет известен после ближайшего заседания Артиллерийского комитета. Третий конверт был украшен совсем непонятным: «Поздравляю, желаю счастья, а также всех и всяческих благ».

Когда потерявшая терпение Варвара Николаевна зашла в кабинет мужа с целью утащить его от пыльных бумажек к семейному столу, то тут же встревожилась – ее супруг словно окаменел в своем кресле, уставившись невидящим взором куда-то в окно.

– Сережа?

Резко вскинув голову, мужчина за столом счастливо и нежно улыбнулся, а затем как пушинку подхватил жену на руки. Прижал к себе и, не слушая несвязные вопросы и тихие просьбы поставить ее обратно, громогласно заявил:

– Венчаемся. Завтра!

Глава 19

Молодой мужчина с осанкой бывшего военного неторопливо вышел из здания Северогерманского земельного банка. Огляделся, подметил, как оживились трое мужчин в «припаркованном» невдалеке от банка экипаже, и, не обращая более никакого внимания на суетящегося позади него клерка (да и на всех окружающих тоже), с большим достоинством проследовал к ожидающему его черному ландо. Дождался, пока к нему присоединится пузатый от банкнот кофр, с крайней почтительностью несомый вспотевшим от такой чести банковским служащим, небрежно процедил слова благодарности и разрешающе кивнул, тем самым милостиво позволяя кучеру приступать к своей работе. Дорога до вокзала ничем особенным в памяти пассажира не отложилась: одинаково утилитарная планировка улиц в германских городах, одинаково одетые прохожие, и даже набор достопримечательностей – и то был обыденно-стандартным. Никакой новизны, все знакомо и привычно до такой степени, словно бы он родился и долгое время жил в Ганновере.

«То ли дело в Российской империи – что ни город, то загадка, особенно насчет планировки улиц и памятных мест. И что за страсть к повсеместному ношению мундиров? Что тут, что дома – куда ни глянешь, повсюду глаз натыкается на погоны, форменные тужурки и прочие элементы «уставщины». О, Старая ратуша. Раз она тут, значит, опера должна быть… ага, угадал. А вон там должна быть большая кирха. Ну кто бы сомневался!»

Вообще-то главной (и основной) достопримечательностью Ганновера было то, что его бывшие хозяева теперь сидели на троне Соединенного Королевства, именуясь Ганноверским домом[33] – а остальное являлось всего лишь напоминанием о былой славе одного из «карликовых» германских княжеств-государств.

Ясно видимая военная выправка, не менее ясно ощущаемое богатство и аристократические манеры – они действовали на любого немца практически безотказно, благо что чинопочитание и правильное поведение по отношению к вышестоящим все они впитывали едва ли не с молоком матери. Так что ни вопросов, ни задержек даже самого малейшего плана у князя Агренева не возникло – с комфортом доехал, спокойно покинул свой экипаж, небрежным жестом отмахнулся от услуг подскочившего носильщика. И тут же подозвал его обратно. Чего ради утруждаться самому, когда вполне можно сачкануть? И руки опять же свободные – мало ли, вдруг понадобится за рукоятку пистолета подержаться. Но, слава богу, не понадобилось – в свой вагон он прошел, даже не замедлив шаг, и то же самое сделали три сосредоточенно-напряженных «экспедитора», старавшихся ни на миг не терять из виду дорогое и любимое начальство. Вообще, большой вопрос, кто кого сопровождал: фабрикант вполне мог обойтись и без своих охранников, а вот они без него в насквозь чужой для простого русского человека стране – вряд ли. Случись им отстать или потеряться, так разве что пешком до дому бы и добрались. А вернее всего – до ближайшего полицейского участка.

Динь-динь-динь!!!

По колоколу, оповещавшему об отправлении поезда, вполне можно было проверять часы – знаменитая немецкая (и швейцарская) пунктуальность в действии. Дождавшись, пока за окном кончится пригород и потянутся аккуратные прямоугольники сжатых полей, Александр снял шляпу-котелок. Пригладил волосы, скинул прямо на кофр свой модный сюртук темно-серого цвета и развернул на небольшом столике походную канцелярию, состоящую из новехонького блокнота и неразлучного «паркера». Ненадолго задумался, а затем поставил единицу. Дописал короткое слово и все это жирно подчеркнул. Швейцария! А в частности, Швейцарская промышленная компания. Князь не знал, сколько они платили своему юристу, Оскару фон Мейли, но тот этих денег несомненно стоил – почти неделю он вежливо и со всеми полагающимися приличиями мотал нервы своим русским гостям. Вначале господину Луневу, а затем и присоединившемуся к переговорам Александру, старательно и с немалой убедительностью выговаривая (а скорее выбивая) для своих работодателей дополнительные к уже обговоренным условиям преференции и льготы. И ведь не сказать, что будущий акционер так уж сильно упирался, – наоборот, он охотно шел навстречу почти всем предложениям. Но при этом неизменно предлагал разного рода дополнения и мелкие условия, которые не устраивали уже самого юриста. Как пример – компания З.И.Г. очень заинтересовалась патентами князя Агренева на подшипники. Особенно на двухрядные самоустанавливающиеся – очень хорошая вещь как для железнодорожного транспорта, так и для общецеховых ременных приводов на станки. Да и другие изобретения русского аристократа в этой области выглядели очень даже недурно, точнее, весьма и весьма заманчиво, хотя и не содержали подробных данных, а только общие идеи и концепции (как, кстати, и подавляющее большинство остальных его патентов). Тем не менее эти изобретения, при правильном подходе к их реализации, сулили просто колоссальные барыши. А в перспективе так даже и монополию на производство этого товара – вот и старался Оскар изо всех сил, убеждая собеседника вложиться в З.И.Г. по максимуму. Вообще-то российский промышленник-аристократ и не думал отказывать, просто деньги в качестве оплаты лицензий его интересовали не сильно – в отличие от дополнительного пакета акций. Или возможности наладить собственную выделку подшипников – конечно же только после того, как швейцарцы сами разработают и отладят технологию их производства. Да что там, он и доплатить за такое дело был не против! Например, очередной лицензией на специальную сталь, крайне необходимую для налаживания успешного производства. На четвертый день слегка уставшие от взаимной неуступчивости переговорщики взяли небольшую паузу, а чтобы переговорный процесс не стоял, в ход пошли инженеры. И вот тут-то перевес за российской стороной был неоспорим: господин Лазорев так насел на своего швейцарского коллегу, обсуждая и обговаривая длиннющий список необходимого ему оборудования и станков, что тот только и успевал утвердительно кивать:

– Да, эти поставки возможны. Да, эти позиции мы беремся выполнить. Это совершенно излишне, продукция нашей компании и так отличается наивысшим качеством. Что же, вам это обойдется дороже обычного.

Кончилось все тем, что к общению привлекли главного инженера З.И.Г., господина Берндта Хатебура, срочно вызванного телеграммой с завода компании в Нойхаузене. Тот глянул своим орлиным взором на представленные бумаги, оценил словосочетание «предварительный заказ» на первом листе и количество нулей в калькуляции на последнем, после чего преисполнился просто невероятного энтузиазма и самым настойчивым образом увлек Аркадия Никитича в отдельную комнату – «пошептаться о своем, об инженерском». Вернулись они часа через полтора, довольные и умиротворенные, и тут же начали приставать к высоким договаривающимся сторонам – насчет того, что надо бы уже и заканчивать побыстрее, при этом время от времени возбужденно улыбались и нашептывали что-то своему начальству (это Лазорев) и горячо доказывали юристу (это Хатебур).

Недолгие консультации Мейли со своими работодателями закончились тем, что через два дня князь Агренев некоторым образом стал и его начальством, влившись в тесные ряды акционеров Швейцарской промышленной компании как держатель «блокирующего» пятнадцатипроцентного пакета акций. Кстати, они, эти самые акционеры, нового компаньона и совладельца приняли на удивление доброжелательно, особенно генеральный директор и председатель правления барон Фридрих Пэйер им Хоф. Так как родовитому барону и промышленнику было очень приятно принять в компаньоны такого же, как и он, аристократа и промышленника, а не какого-нибудь там «дикого» нувориша, заработавшего свой капитал банальной торговлей-спекуляцией или биржевой игрой. Остальные члены правления, господа Хайнрих Мозер и Конрад Негер, тоже выглядели весьма довольными. И насколько смог уяснить для себя Александр, связанно это было отнюдь не с его титулом или деньгами, а с большим количеством принадлежащих ему патентов как в области машиностроения, так и на вечную оружейную тему. Впрочем, в установлении хороших отношений не последнюю роль сыграл и чек на два с половиной миллиона швейцарских франков, а также очень солидный заказ – такой солидный, что волной гостеприимства отчасти захлестнуло и Аркадия Никитича Лазорева, ненадолго допущенного в святая святых компании – ее производственные цеха. Конечно, показали ему далеко не все, да и водили не везде, но и того хватило с лихвою – маньяк прецизионного станкостроения едва не прыгал от радости, как маленький мальчик, наконец-то дорвавшийся до склада игрушек. Русский фабрикант тоже радовался, причем от всей души: и новым знакомым в правлении З.И.Г., и тому, что достаточно скоро у него в городе Ковров появится масса высокоточных производств. А уж какое облегчение он испытал, когда проблема с разменом французских трофеев решилась без лишней беготни и возможной стрельбы!

«Поезд притормаживает?»

Пейзаж за окном стал понемногу замедлять свой бег, и князь настороженно откинулся на спинку кресла-диванчика, забыв про блокнот. Машинально поглаживая рукоять пистолета и внимательно прислушиваясь к тому, что происходит за тонкой дверцей, разделяющей его персональное купе и общий коридор, он замер в терпеливом ожидании.

Хрипел простуженным баритоном кондуктор, напоминая, что стоянка поезда всего пять минут. Кто-то тяжелыми шагами протопал на выход, по пути зацепив своим чемоданом что-то жестяное (по крайней мере, звук был именно такой); громкий лязг закрывающейся двери и опять хрип кондуктора, объявляющего об отправлении; звонкий голос станционного колокола, с легкостью перекрытый могучим паровозным гудком.

«Скорей бы уже Берлин, что ли?»

Все схемы размена, что приходили в голову Александру, имели массу недостатков: или много беготни и еще больше времени (как говорится, медленно, но верно), или давали реальный шанс на то, что за ним будет гоняться вся полиция Второго рейха. Очень реальный – отчего князь ненадолго впал в уныние, а потом как-то внезапно понял, что его образ мышления имеет изрядный перекос в сторону силовых методов работы. А это для него как руководителя было очень плохо. Очень! Что тут же подтвердилось, стоило ему только посмотреть на проблему с другой стороны. Кто лучше всего очистит «грязные» деньги? Те, кто постоянно имеет с ними дело, то есть банкиры. Кто славится своим молчанием и надежностью в подобного рода делах? Тут на ум приходила только одна страна, финансовых дельцов которой иногда даже обзывали «альпийскими гномами». Итогом всех этих рассуждений стало то, что господин Лунев отправился в Швейцарию на полторы недели раньше своего работодателя – устанавливать контакты с тремя банками. Для начала Вениамин Ильич открыл для его сиятельства два счета (именной и номерной) в небольшом частном банке Хоттингера. Затем номерной в «Ломбард Одер Дарье Хенч». Ну и почти перед приездом князя Агренева у того появился еще один именной, насквозь легальный и чистый как родниковая вода счет – в «Шаффхаузен Кантональбанке», который, в свою очередь, обслуживал и Швейцарскую промышленную компанию. Практически одновременно с этими телодвижениями юриста в портовый город Гамбург приехал господин Тодт – да не один, а в дружной компании из троицы сопровождающих. И такого же количества чемоданов, плотно набитых банкнотами самого разного достоинства на очень солидную сумму. Без малейшего промедления и с завидной для такого почтенного возраста энергией этот пожилой господин посетил несколько банков и быстрыми переводами «слил» всю денежную массу на номерной счет в «Ломбард Одер Дарье Хенч». А по завершении всего этого бесследно испарился – если французы и отследят факт перевода, то искать герра Тодта будут без малейших шансов на успех, так как Гамбург в этом плане мало отличался от проходного двора или даже темной подворотни. И в банке-получателе им тоже ничего не обломится – следующим утром туда зашел мужчина, не пожелавший раскрыть свое инкогнито (но тем не менее без малейшей ошибки назвавший и номер счета, и пароль доступа к нему), и перегнал всю сумму в заведение Ганса Хоттингера, на такой же номерной счет. Но и там они не задержались, вернее, большая их часть, окончательно осев на официальном счету князя Агренева. Причем этот счет был в банке, который деньги сомнительного происхождения просто не принимал. Не было забыто и частное кредитное учреждение «Хоттингер и Ко» – тот же самый князь нашел время посетить его управляющего.

Вспомнив, как старался удержаться от хохота господин Долгин, когда самостоятельно прочитал (как-никак уже полный курс реальной школы за плечами) содержание бронзовой адресной таблички на фасаде здания, Александр легонько улыбнулся.

«Улица Бляйхервэг, строение восемнадцать. И попробуй докажи бойцам и напарнику, что немцы культурный народ! То адрес похабно звучит, то на памятнике военачальнику, воевавшему с самим Наполеоном, обнаруживается фамилия Блюхер. М-да, и сам тоже хорош – взял и расшифровал фамилию маршала на свой лад, да еще и вслух».

Так вот, посетил – и на правах хоть и недавнего, но уже вполне солидного вкладчика договорился о двух вещах. Первое – об обезналичивании оставшихся у него в двух чемоданах фунтов стерлингов: равными частями и в течение полутора-трех лет, причем принятые банкноты не должны быстро «всплыть» ни в Европе, ни в британских колониях. Второе – с учетом планируемых операций по отмыванию фунтов русскому аристократу откроют кредитную линию под очень умеренный процент. То, что заключенное соглашение устраивает не только его, но и владельцев банка (а управляющий как раз входил в их число, как один из потомков Ганса Хоттингера), Александр ощутил практически сразу. Убавилось настороженности и холодного любопытства, а взамен появилось то самое отношение и предупредительность, с которым банкиры принимают у себя именно солидных клиентов, составляющих своеобразный «золотой фонд» любого кредитного заведения.

Состав опять начал замедлять ход, но в этот раз Александр ограничился тем, что поправил кобуру. Еще раз подумал – и вообще закрыл и отодвинул от себя блокнот. Полностью откинувшись в объятия мягкой спинки и закрыв глаза, он как будто задремал. Скоро у него ожидался важный разговор с одним из столпов германской промышленности, и, кажется, он догадывался, о чем пойдет речь. Как только он приобрел Кыштымский горнозаводской округ, сразу же появилось много желающих стать совладельцами такого сладкого (раз уж он обратил на него свое внимание) кусочка – и не все из желающих имели российское подданство. Вернее, большинство такового никогда и не имело. Все эти желающие услышали вежливый, но очень твердый отказ (впрочем, им было не привыкать), и то же самое предстояло услышать Августу Сильному, некоронованному «стальному королю Рура». Впрочем, жесткость ответа будет изрядно смягчена авансовым платежом за предстоящие труды, предоставленным, если так можно выразиться, в бумажной «натуре» – что ни говори, а вид аккуратных, приятно-упругих пачек банкнот успокаивает сам по себе. Именно по этой причине русский фабрикант озаботился переводом части отмытых денег обратно в Ганновер, вполне официально получил их и теперь направлялся в Берлин. Хотя желалось, и очень сильно, уехать после всех забот прямиком в Сестрорецк. Или вообще заглянуть к тетушке в имение.

Вспомнив, сколько тогда к ней приедет гостей женского пола, молодой мужчина непроизвольно поморщился и стал размышлять, не навестить ли ему Савву. Так сказать, совместить приятное с полезным, а заодно исполнить свое обещание.

Небольшое кафе на окраине Берлина еще в прошлое посещение этого города запомнилось двум приятелям отменной выпечкой, уютными столиками, а также очень медлительным и абсолютно нелюбопытным персоналом. Самое то для неспешной беседы.

– Как успехи?

– Нет успехов, командир. Карла Бенца мы дома не застали, а второй немчик упертый оказался – просто ужас: как только его Вениамин Ильич ни уламывал-улещивал, все равно не соблазнил. Обратно когда ехали, стряпчий такой хмурый сидел – прямо как небо грозовое, все переживал за свою неудачу. Я даже, грешным делом, решил, что он что-то знает?

– Да нет, просто человек привык хорошо делать свою работу – а тут такой удар по самолюбию. Наверняка ведь хотел еще раз встретиться с Дизелем, так сказать, реабилитироваться в собственных глазах. А на следующий день и думать забыл, домой засобирался.

Долгин на мгновение задумался и утвердительно кивнул, подтверждая тем самым все предположения командира.

– Что с этим немчиком делать? Как обсуждали?

– Ты знаешь, я тут на досуге еще раз все обдумал.

Мужчина мимоходом огляделся вокруг и, не заметив посторонних ушей, ответил до предела откровенно. И просто:

– И решил – да хрен с ним, с этим Дизелем.

Слегка округлившиеся глаза приятеля стали достойной наградой за непривычно-простонародную речь князя Агренева.

– Я тебе рассказывал о такой вещи, как зонтичный патент?

– Ну говорил что-то, только я не все понял.

– Я запатентую общие принципы того, что пытается разработать бедняга Рудольф. Подробности я не по… мне неизвестны, но основные принципы я все же ЗНАЮ.

Долгин недоуменно сморгнул, а затем понимающе кивнул, никак не прокомментировав источник такой осведомленности друга.

– А на кое-что, вроде топливного насоса высокого давления, патент уже есть. Так что довольно скоро все старания этого талантливого инженера станут полностью бесполезны, и останется у него два пути: или принять мое приглашение, или переключиться на что-нибудь другое. Меня устраивают оба варианта.

– А, вон оно что. Значит, все отменяем?

– Да.

Григорий довольно вздохнул и с вопросительными нотками в голосе констатировал и без того вполне очевидное:

– Осень на дворе.

Александр глубоко вдохнул теплый сентябрьский воздух, пробежался взглядом по начинающей желтеть листве на деревьях и на мгновение прикрыл глаза.

– С завтрашнего дня считай себя в отпуске. Кстати, на сколько?

– Через месяц как штык!

Обрадованный напарник непроизвольно вскочил и тут же сел обратно. Побарабанил пальцами по столу, открыл было рот для очередного вопроса – и вместо него звучно щелкнул пальцами (полмесяца тренировался таким образом подзывать официантов и продавцов).

– Я тут одну вещицу приобрел по случаю – как ты говоришь, сувенирная экзотика. Одну себе, одну тебе – в подарок. Вот!

Раскрыв протянутую ему коробочку-футляр, князь с интересом повертел немного нестандартные часы-луковицу из серебра и озадаченно хмыкнул: по обе стороны корпуса часов имелись две небольшие скобы из проволоки – для кожаного ремешка. И сам этот ремешок присутствовал, сложенный в небольшое колечко и перевязанный узким шелковым шнурком с кокетливым бантиком. Отщелкнув верхнюю крышку, он поглядел на простенький циферблат и опять хмыкнул, только уже с интересом. А потом с расстановкой и чувством прочитал коротенький текст на задней крышке:

– Жерар Перрего. Наручные часы. И где ты такое чудо нашел? В Цюрихе?

– Да нет, пока тебя ждал, ребят по Берлину водил. Ну и в магазины заходили, не без того.

– И где?

– Ну примерно посередке Кенингштрассе, небольшая такая лавочка под синей вывеской – вот там, за сто двадцать марок.

Александр покачался немного на стуле, затем полез во внутренний карман сюртука за записной книжкой. Долгин никак не прокомментировал внезапный приступ графомании у своего друга, так как не раз был свидетелем того, как командир замолкал на середине разговора и торопился записать очередную свою идейку или важную мысль. Вместо этого он дождался появления официанта, оперативно отреагировавшего (и пяти минут не прошло) на щелчок пальцами.

– Еще штруделей с сыром и ветчиной мне и моему другу. И кофе.

Настраиваясь на долгое ожидание, Григорий устроился поудобнее за столом и немного мечтательно протянул:

– Осень…

В трактире «Три гуся» в этот вечер было непривычно шумно. Нет, он и в другие дни не являлся тихой богадельней, в нем часто «спрыскивали» удачные сделки или топили горе на дне штофа-другого мутноватой (зато дешевой) как бы казенной водки. Иногда устраивали пьяную бучу, обычно с большой радости, но все же такое случалось очень редко, так как хозяин заведения своей выгоды не упускал, оценивая даже обычную стопку, как хрустальную вазу, и никогда не забывал (и не прощал) своих должников. Но в этот раз причина шума была довольно безобидной – одному из завсегдатаев трактира вдруг захотелось устроить себе праздник. Так как это желание совпало с его возможностями (а такое бывало нечасто), он тут же щедрой рукой проспонсировал накрытие хорошего стола – а приятная компания из дружков-товарищей и так образовалась, сама собой. На этом фоне как-то незаметно прошло появление пана с тросточкой в руках, спокойно прошедшего в глубь общего зала и растворившегося в сумраке одной из ниш, где за небольшим столиком так любил посидеть с «рюмочкой чая» старый писарь городской управы.

– Пан Абай? Надо же, не думал, что мы с вами увидимся еще раз. Рад видеть. Чем могу?

– Да все тем же, уважаемый Войцех, все тем же. Как ваше драгоценное здоровье?

Старик поблагодарил за заботу, делано покряхтел, самую малость помолчал для приличия и согласился помочь – тем более что из-под ладони гостя отчетливо выглядывал уголок бумажки. Такой красивой-красивой, замечательной радужной расцветки и солидного достоинства. А самое приятное было в том, что выглядывала сторублевка не одна, а в компании как минимум трех своих товарок.

– Какие бумаги требуется заполнить в этот раз?

– Вы знаете, почтенный, мне пока и прежней вашей работы хватает. А вот чего не хватает – так это знакомства с хорошим человеком вроде вас. Чтобы и красиво писать умел, и в бумагах разбирался хорошо. Можно даже сказать – был бы большим мастером в этом деле, от подбора материала до нужной краски. Поможете?

Войцех резко отодвинулся от азиата, обманувшего его самые лучшие чаяния, и с некоторой враждебностью в голосе заявил:

– Вы ошиблись, пан Абай, подобных знакомств не имею.

– Ну зачем же так сразу и – нет. Вы, верно, решили, что мне «блинопек»[34] понадобился?

– А вы скажете, нет?!

– Скорее мне нужен отличный каллиграф и гравер. Желательно одинокий и согласный на переезд – и обязательно – подлинный мастер своего дела. А будет он при этом разбираться в подделке казначейских билетов или нет – мне совсем неважно. Главное, чтобы человек хороший был.

Писарь внимательно поглядел в лицо (и особенно в глаза) своего собеседника, увидел там что-то для себя важное и убавил неприязнь. Пожевал в сомнении губами, скосил глаза на сторублевки и с надеждой предложил:

– Может, все же я вам документы заполню, да и разойдемся на этом? А?

– Ну хорошо, уговорили. Правда, заполнять ничего не надо, я чистые бумаги возьму. Сколько дадите, столько и возьму – запас, он ведь карман не тянет, правда?

– То правда, пан Абай.

– Но и вы окажите мне любезность, пан Ставински. Так как?

Труженик пера и чернильницы в очередной раз пожевал губами и внезапно поинтересовался:

– Вы меня в политике не измажете? Или там уголовщине какой?

– Да боже упаси, где я, а где политика? А насчет второго – твердое нет. Опускаться до такого уровня? Нет-нет, даже и не уговаривайте, почтенный Войцех.

Наблюдая, как к нему двигают сторублевки, осторожный поляк все же решился немного пооткровенничать – тем более что под рукой у его собеседника опять что-то соблазнительно зашуршало.

– Не ваше обличье, так я бы подумал, что вы раввин с Варшавы. Хорошо, знаю я одного пана. Талант у него от Бога! А вот характер достался от черта, так что сразу говорю – вряд ли он вас послушает, к нему уже многие пытались подойти.

– Ничего страшного, я умею уговаривать. Вы не останавливайтесь, уважаемый, не останавливайтесь.

Увидев, как к его руке начали свое короткое путешествие еще три радужные бумажки, писарь окончательно сдался, больно уж хорошие деньги буквально ни за что.

– И человек он семейный. Ладно. Лет с пять назад он перебрался в другую местность, к родне поближе, от беспокойных знакомцев подальше. Но адресок мне свой оставил, да. Так что запоминайте – Киев, Андреевский спуск, дом нумер двадцать. Спросить Данило Ивашкевича. Для начала разговора можете сослаться на меня, ну а потом как получится.

– Разумеется. Странно, так он не из поляков будет?

Ставински уволок последнюю сторублевку со стола и уже без особого интереса ответил:

– Литвин. А что, не подходит?

– Ну что вы, самое оно.

Обсудив, когда и как пан Абай примет и оплатит партию из девяти незаполненных паспортов, они расстались – старик остался в уютно-привычном сумраке своей ниши, а его недолгий гость спокойно покинул трактир, в котором и не думало утихать пьяное веселье. На следующий день, опять ближе к вечеру, хорошо одетый азиат навестил писаря городской управы и забрал у того все наличные запасы документов: четыре паспорта Российской империи, три – австро-венгерской и два документа с печатями Второго рейха. Расстались они на хорошей ноте, и до самой своей смерти (а прожил Войцех еще одиннадцать лет) пан Ставински вспоминал вежливого и одновременно щедрого клиента. И даже иногда жалел, что больше они так и не свиделись.

Глава 20

В начале октября 1891 в Ченстохов приехал любимец и предмет нескончаемой гордости всей четырнадцатой Ченстоховской же пограничной бригады. А также эталонный образец для подражания. По крайней мере, именно так ему заявил несказанно обрадовавшийся полковник Толкушкин, время от времени странно и как-то даже многозначительно поглядывавший на новый экземпляр ежемесячного «Военного обозрения». Пока Александр ходил свидетельствовать свое почтение командиру бригады, генерал-майору Франтцу, словно сам собой организовался небольшой комитет по подготовке к грандиозной пьянке, замаскированной под торжественный обед в честь князя Агренева.

– Завтра! Хотя это я, пожалуй, несколько погорячился. Тогда послезавтра! И никакие отговорки, ротмистр, не принимаются!

– Да какие могут быть возражения, господин полковник. Разве что небольшое дополнение? Начнем в нашем собрании, продолжим в «Альпийской розе». Как?

– О? Вот это по-нашему, по-ченстоховски. Первый день в собрании, второй в «Розе»!

Наблюдая столь неожиданный приступ энтузиазма у своего бывшего командира, князь даже заподозрил нехорошее. А именно, что Олег Дмитриевич просто воспользовался его появлением как поводом для того, чтобы на законных основаниях запустить руку в бригадную кассу, после чего устроить в Офицерском собрании внеочередной праздник. С сопутствующим ему большим приемом.

«Впрочем, неважно. Мы это дело еще и усугубим финансовыми вливаниями, чтобы все этим проклятым «Рёдерером» упились до потери пульса. А потом еще и в «Альпийской розе» опохмелку устроим».

Небольшой обед в компании господ офицеров едва не вылился в дальнейшую гулянку, но появление трезвого и очень усталого бригадного адъютанта, ротмистра Блинского, поправило положение. В том смысле, что Толкушкину стало не до него – недавняя стрельба в зоне ответственности Несуловицкого отряда вышла неудачной для пограничников. Под раздачу попала пара конных объездчиков, слегка отклонившаяся от привычного маршрута. Отклонились удачно, так как довольно скоро наткнулись на следы небольшого каравана. А вот попытка пройти по следам не встретила никакого понимания у притаившихся неподалеку «несунов». Отрицательное отношение они выразили пулями, но никого из объездчиков не убили (даже не попали). А вот отрядного мерина – наповал, прямо через седло. Наверняка целили в седока, но удачно промахнулись – мерина можно и нового купить (хотя, конечно, жалко боевого товарища), а вот нового человека не купишь.

Пользуясь недолгим перерывом в докладе Сергея Юрьевича, отставной ротмистр попросил слова, в коем он и выразил свое самое горячее желание как можно скорее прильнуть к истокам службы. Путем визита в Олькушский пограничный отряд. С ночевкой – все равно ведь большое мероприятие в Офицерском собрании только через два дня? Возражений не было, так как истоки – это святое. Единственно, Блинский попросил доставить в отряд несколько штабных бумаг (у «почтальона» на мгновение даже возникло чувство дежавю) и передать приглашение командному составу на всебригадный праздник. Так что уже через полчаса Александр расположился поудобнее в старенькой, но все еще крепкой пролетке, устроил у себя в ногах чемодан с подарками и пухлый бумажный пакет, после чего подал команду к отправлению. А чтобы не скучать в дороге, он прихватил с собой тот самый экземпляр «Военного обозрения» – надо же понять причину столь многозначительных взглядов Толкушкина? И примерно на полпути до Олькуша он ее понял: большая статья, страниц примерно на двадцать, подробно освещала как проблемы, так и ход начавшегося перевооружения армии. И не просто освещала – уже знакомый князю штабс-капитан Юрлов вывалил на читателей журнала целую повесть о героических трудовых буднях Комиссии по выработке малокалиберного ружья, с многочисленными дифирамбами талантливому оружейнику-конструктору князю Агреневу, еще более многочисленными – всему генералитету, причастному к работе Комиссии, ну и совсем немного о себе любимом. Гвардейской артиллерии полковник Мосин упоминался от силы раза два-три. И то сквозь зубы.