Текст книги "Долгая дорога к дому"

Автор книги: Алексей Ефимов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 37 страниц)

17.

Они спустились вниз, держа друг друга за руки, как дети. Элари с интересом осматривался. Маленькие бледно-малахитовые кустики причудливым узором покрывали россыпи ярких голубых известняков. Слева, над пологим зеленым склоном, торчал высокий зубчатый гребень кварцевой жилы – словно хребет сахарного дракона. Под ним были разбросаны куски абсолютно белого кварца, точно снежные глыбы среди зеленой травы, и здесь юноша решил остановиться. Странные кусты в полном цвету росли вокруг поодиночке, как яркие, пахучие желтые шары по полтора метра в диаметре. Другие цветы, синие и лиловые, с высокими шишками соцветий, разливали сильный и пряный запах, похожий на запах духов.

Элари сел на глыбу, бездумно глядя на закат и не выпуская из ладони руки подруги. Большие кусты синих цветов слабо трепетали на ветру вокруг него. Белый кварц скал зарделся розовым, серебряные зеркальца слюды в них искрились красными огоньками низкого солнца. Когда оно скрылось за горами, в тени сразу стало холодно и Элари бездумно полез вверх. Добравшись до скалистого гребня, он увидел выход из долины Хашиату – за грядой она отвесно обрывалась вниз, наверное, на несколько сотен метров, в темное, стиснутое скалистыми отрогами озеро неведомой глубины. Далеко внизу, в широком створе ущелья, лежал сумрачный простор пустыни, на горизонте сливавшийся с закатной тьмой. В тени хребта уже нельзя было различить никаких очертаний – лишь какие-то зыбкие, подвижные контуры, очевидно, стелившегося по земле тумана. Выглядело это как ворота в потусторонний мир и юноша поёжился. Тем не менее, далеко слева равнина была светлее – там горы Хашиату кончались.

– Горы Лангпари можно обойти за четыре дня, – тихо сказала Иситтала и юноша вздрогнул, обнаружив, что она стоит всего в двух шагах за спиной. – Это трудный переход – хотя, если ты дойдешь от Байгары до Ансы, он тебе таким не покажется.

– Нас могут окружить? – спросил Элари.

– Окружить – значит отрезать, а на востоке нет ничего, что нам нужно. Подняться оттуда сюда невозможно. На севере хребет Хашиату неприступен, но к югу от нас горы ниже и там… впрочем, вряд ли сурами предпримут такие маневры. У них слишком мало продовольствия. Скорее всего, они нападут в лоб, – Иситтала поёжилась. – Здесь холодно. Пошли назад.

18.

Они спустились вниз, в заросшую травой ложбинку, и на минуту замерли, посматривая друг на друга. Было довольно-таки холодно и Элари не очень хотелось раздеваться. Впрочем, Иситтала начала первой и ему осталось лишь последовать за ней. Это оказалось не так уж и страшно. А потом их тела тесно сплелись и Элари позабыл про холод.

19.

Усталые, они немного подремали. Когда юноша вернулся в реальный мир, горы уже стали совершенно черными, небо потемнело и низкий серп Ируланы серебрил зыбкую поверхность травы, похожую на ртутное озеро. Верхушки стеблей достигали плеч и назад они пошли не одеваясь: было очень приятно идти нагишом по узкой тропинке, утопающей среди травы, как в хлебном поле. Элари и думать забыл, что этот луг затерялся среди бесплодных каменистых пустынь. Они сбились с тропы и какое-то время бродили наугад, наслаждаясь влажной землей под босыми ногами. Иситтала хихикала, когда травяные метелки щекотали её бедра и грудь, а юноша улыбался, держа её за руку. Сейчас они и впрямь перенеслись на десять или двадцать тысяч лет назад, в прошлое – но вечера в горах быстро становятся холодными и пробивающая до пяток дрожь погнала их в селение.

С отзвуком нездешнего счастья в душе Элари поднялся высоко по тропе и лишь тогда осмелился одеться. Быстро согревшись, он ещё долго смотрел через грозный створ скал на серебрящийся под луной луг. Его сердце теснила подступающая тоска – он знал, что никогда не вернется сюда.

Когда Иситтала сказала, что совершенно замерзла, они вернулись в дом. В низком помещении было теплей, но тесно – складные койки для гостей заняли почти всё свободное место. Сонная тишина ещё царила здесь, лишь Иккин медленно рассматривал карты, перебирая листы смуглой рукой. Шум ветра, разгулявшегося на темном просторе наверху, заметно усиливался, огонь свечей метался от сквозняков, неведомо как влетавших в комнату. Крупные пятна света бегали по затянутому белой бязью потолку и легкая ткань словно струилась.

Вслед за ними вернулись остальные, неся всё, что нужно для праздничного ужина – и, сидя за столом, Элари уже не чувствовал себя здесь чужим. Для файа еда была глубоко интимным процессом – есть вместе для них было почти то же, что вместе спать, и в компании этой молодежи ему поначалу было неловко. Но, как оказалось, он мог говорить с ними – они все знали ойрин и с интересом расспрашивали его. Элари любил, когда его слушают, и быстро увлекся. Ему задавали очень точные и приходившиеся к месту вопросы. Любопытство юных файа казалось ненасытным и то, что оно, по большей части, относилось к уже несуществующей стране, ничуть не умеряло его. Часть их вопросов относилась к Байгаре. Элари удивило, что кое о чем они знали куда меньше его, но отвечать на все вопросы он не мог – при некоторых Иситтала била его пяткой по пальцам босых ног и ему приходилось врать, что он умел совсем неплохо. Она не хотела, чтобы тут знали правду об невеселой жизни в столице. По-видимому, здесь вокруг неё существовала некая мифология и Иситтала очень не хотела разрушать её.

К ночи резко похолодало, свирепый ветер завыл, скатываясь на маленький поселок сверху, со склонов хребта. Он подул с полчаса, усилился, перешел в настоящую бурю и пригнал тяжелые белесые облака. Из них пошел снег. Скоро всё покрылось плотной белой пеленой, – а ветер всё крутил и взбрасывал снежинки, будто не мог уложить их, как следует.

Они говорили, смеялись, вспоминали и пели до позднего вечера. Рев ночного ветра служил прекрасным контрастом их веселью. К Элари тянулись десятки рук, предлагая отведать что-то особенное, изготовленное по известному только хозяину этих рук рецепту. В конце концов он осовел от еды и утратил красноречие. Впрочем, к этому времени и остальные уже начали зевать.

Когда застолье кончилось, его следы пришлось убирать. Элари ничуть не удивился, что эту честь доверили ему. Впрочем, Иситтала помогла юноше. Покончив с работой, он посмотрел на часы – уже близилось к полуночи. Шум ветра за тонкими стенами не умолкал. Сильнейший буран нес и крутил снег, застилая даль белой пеленой. Отдельные черные пятна обдуваемых ветром голых скал едва маячили в мутной полутьме за окнами. Все остальные уже спали, вплотную сдвинув койки, лишь где-то за дверью кухни возился, готовя завтрак, повар.

Иситтала отвела его в маленькую, тесную комнатку, едва освещенную тускло мерцающей свечкой. Из мебели тут была только большая, удобная кровать. Какое-то время они молча посматривали друг на друга, невольно улыбаясь, но, заговорив, Иситтала удивила юношу.

– Наш народ здесь не очень велик и нам остро не хватает свежей крови – я уже не говорю о том, что полукровки обычно умнее и способнее. В общем… сейчас сюда придет одна наша девчонка – Иннка. Она выбрала тебя отцом своего первого ребенка.

Элари помотал головой – от такой новости она просто шла кругом – и его бросило в жар. Ещё никто и никогда не предлагал ему заняться любовью с такой целью. Ему очень хотелось отказаться – но он понимал, что ничего хорошего из его отказа не получится.

– Это совсем мне не нравится, – продолжила Иситтала, – но это нужно и поэтому я вынуждена так поступать. В общем… не обижай её и постарайся, чтобы всё получилось, как надо, – она вдруг смутилась и вышла.

Вновь помотав головой, Элари быстро разделся и юркнул в необычайно теплую и уютную постель. По его коже побежали мурашки – он несколько боялся предстоящего. К счастью, Иситтала уже объяснила ему принятые здесь правила близкого общения с девушками – погладить и помять живот, особенно место под пупком, поласкать ладонями подошвы, легонько поцарапать уши… и он решил как мог тщательно следовать её советам.

Ждать долго ему не пришлось – почти сразу же вновь скрипнула дверь и в комнатку осторожно проникла нагая широкоглазая девчонка, всего лет шестнадцати. Элари увидел, что у неё маленькие, удивительно ровные босые ноги и очень пышная масса вьющихся черных волос, доходящих до бедер. Но тут же все мысли вылетели из его головы: Иннка змеей скользнула в его постель, резко и крепко прильнув к нему прохладным нагим телом, жарко целуясь и очень ловко щипая его припухшие соски.

Как оказалось, не все его силы ушли на Иситталу – в первый миг юноша задохнулся, затем его плоть напряглась. Он ощутил неожиданно сильное желание, лаская всё тело бесстыдной девчонки – её маленькую крепкую грудь, гладкий впалый живот, неожиданно тонкую талию, широкие для её возраста бедра… и вскоре овладел ей, войдя в тугую внутренность. Иннка вцепилась в его плечи, крепко обвив ногами стан. Скрестив ступни на его пояснице, она зажмурилась и сжала зубы, стараясь не вскрикивать, почти не двигаясь, словно прислушиваясь к чему-то – впервые давая начало новой жизни, она очень волновалась и хотела хорошо всё запомнить. Элари уже ошалел от неё, двигаясь в быстром естественном ритме. Пламя внизу живота разгоралось всё ярче. Наконец, он откинулся на вытянутых в струнку руках, выгнув спину и чувствуя пробивающую до пяток дрожь.

Когда его семя ворвалось в её внутренность, Иннка тоже выгнулась в судороге, сжав его стан бедрами с неожиданной силой. Из её груди вырвался испуганный звук… и она тут же выскользнула из постели, присела, наклонилась к нему, звонко чмокнув в губы, и убежала, быстрая, легкая, босая и бесшумная. Дверь за ней закрылась не совсем и Элари заметил в соседней комнате ещё несколько девушек. Там же стоял большой таз с парящей водой. Они начали мыть подругу, о чем-то расспрашивая её и поглаживая по низу живота. Иннка только улыбалась им, её мордочка выражала абсолютное счастье так ярко, что Элари тоже стало тепло. Но в нем уже не осталось никаких сил. Он закрыл глаза и тут же словно поплыл куда-то. Где-то вверху, над котловиной, глухо и грозно шумел ветер, но здесь, в глубоком распадке, снова царило затишье. Так, под шум ветра, он и уснул.

20.

– Лапа, вставай, – чья-то рука легко трясла его за плечо. Элари с трудом поднял голову. Было ещё темно и он едва узнал Иситталу. Она что-то говорила ему, но юноша не мог разобрать слов, снова проваливаясь в сон.

С него вдруг сдернули одеяло. Чья-то рука сгребла в горсть кожу на загривке. Иситтала была очень сильной девушкой и Элари пришлось невольно встать на ноги – иначе он остался бы без шкуры.

– Пошли-ка… – она повела его, не разжимая хватки, к какой-то двери. Элари ещё плохо соображал и не представлял, куда…

Перед ним открылась дверь. Его загривок отпустили. В тот же миг крепкая босая нога врезалась в его зад. Юноша сделал пару невольных шагов, едва не упав на четвереньки. Дверь хлопнула за его спиной.

Он осмотрелся. Яркая Ирулана царила высоко над поселком. Сверкающий под ней снег пятнал серый щебень мерзлой до звона почвы. Окружавшие двор низкие дома от черноты окон казались молчаливыми и пустыми, короткие тени протянулись от их стен. Отдаленный вой ветра казался голосом самих гор.

Через какой-то миг окружавшая его аура тепла рассеялась. Босые ноги обожгло. Обнаружив, что совершенно обнажен, Элари взвыл и бросился обратно, но Иситтала крепко держала дверь с той стороны. Несколько бесконечных секунд юноша отчаянно боролся с ней, пока, несмотря на холод, его не бросило в пот. Потом подруга сжалилась над ним. Она тоже была нагишом и звонко вскрикнула, когда ледяной Элари притянул её к себе. Они рассмеялись и отпустили друг друга – теперь юноша чувствовал себя очень бодрым.

21.

На рассвете они спустились в долину. После ночной бури стало очень холодно. Морозный иней лег на траву, каждый стебель и жесткий лист покрылся тысячами ледяных блесток. Море сверкающей алмазной пыли отливало розовым в лучах утреннего солнца. Яркость и чистота красок, щедрость, с которой они были отпущены ландшафту, были поистине изумительны – и, пожалуй, нигде более не повторимы. Но оставаться здесь Элари уже не хотелось – восход, едва занявшись, тут же померк. Вновь завыл ветер, огромные тучи ползли, казалось, прямо над головой. Дело снова шло к снегопаду и задерживаться здесь определенно не стоило.

Обратное путешествие утомило Элари: он молча трясся на сидении и тупо смотрел в окно. Ветер угрюмо ревел за стеклами, серые клочья туч стремительно летели на юго-восток и в Налайхе они почти не задержались – поднималась метель, к вечеру обернувшись неистовым шквалом. Из низких белых облаков посыпался град в полкулака величиной, всё живое попряталось, земля покрылась слоем льда. Вновь резко похолодало и провожавшая их молодежь куталась в меховые куртки.

Когда они миновали перевал, уже темнело. Вспыхнули фары, и они стали спускаться в море крутящегося снега, сверкавшего миллионами крошечных огоньков. Видимость упала метров до пятидесяти и Иккин вел машину скорее по памяти, нежели с помощью глаз. Первая же ошибка угрожала катастрофой, но всё, тем не менее, обошлось. Они вернулись очень поздно и измученный Элари тут же лег спать.

Глава 9: Конец детства1.

После их возвращения наступили бурные и пасмурные дни. Несмотря на бушующий ветер, даль была чиста и ясна. Лишь по утрам синяя дымка прилипала к темно-фиолетовым горам, скрадывая угрюмую резкость их очертаний. В редкие спокойные вечера изумительные закаты – сияние алого пламени между гребнем черного хребта и покровом беспросветных туч – оживляли унылую монотонность хмурых дней и беззвездных ночей.

Иногда случались закаты и более фантастические – гряды параллельных туч принимали пурпурно-фиолетовый оттенок и алый огонь в просветах между ними к горизонту становился всё более золотым. На его фоне угрюмо чернел гребень хребта, весь в красных отблесках небесного пожарища. На востоке тени принимали цвет густейшего ультрамарина, обрывы и склоны ущелий – терракоты, а на западе над синими горами сиял меч красной бронзы, нависавший над огненно-светлой полосой зари.

Но, как ни удивителен был мир Лангпари, Элари уже привык к нему, и жизнь покатилась вперед, плавно и незаметно. Он переселился в маленькую комнату на последнем этаже здания в Золотых Садах и в бурные ночи долго лежал без сна, размышляя и прислушиваясь то к поразительной тишине, то к далекому рокоту ветра, который приближался и, налетая, сотрясал стекла.

У них с Иситталой не было общего жилья и юноша быстро оценил мудрость этого решения: благодаря ему каждая их встреча становилась чудом. К тому же, Иситтала была очень занята: поскольку создать современную армию в долине было заведомо невозможно, ей пришлось обратиться к аморфной массе любителей древнего военного искусства – но и превратить их в организованную силу было очень и очень непросто.

Элари старался внести в её дело свой вклад: теперь он работал в мастерских Золотых Садов, очень похожих на мастерские Шухтунгорта – всё оборудование добывалось из одного источника. В них несколько десятков подростков и юношей под руководством Иккина делали оружие – ножи, мечи, наконечники для стрел. Среди мечтательных и влюбчивых юных файа охотников возиться с металлом было немного и Элари слыл среди лучших работников. С Иккином он быстро подружился и тот вечерами учил его сражаться. Юноша, голый до пояса, азартно размахивал коротким, но увесистым мечом – поначалу его плечи начинало ломить после нескольких минут упражнений, но постепенно пришла сноровка и он мог заниматься так часами.

Иситтала учила его рукопашному бою, но здесь дела сперва шли хуже, и не из-за отсутствия у юноши способностей – почему-то каждый раз их тренировка становилась лишь прелюдией к любви, в какое бы время она ни проводилась. В конце концов, Иситтала объяснила ему, как держать свои чувства под контролем и не позволять страсти вести себя: этому учили всех файа и обычно лишь совершеннолетней молодежи разрешалось заниматься любовью. Она говорила, что иначе файа не стали бы теми, кто они есть.

Постоянно общаясь с ней, юноша ощутил тягу к красоте, в том числе, и к своей собственной – ему нравилось быть красивым, гибким и неутомимым, и не ради неё, а ради самого себя. По утрам он, босой, в одном куске ткани на бедрах, целыми часами бегал вдоль каменистого берега реки, не обращая внимания на холод и сумрак рассвета перепрыгивал промоины и широкие ямы, упиваясь легкостью своего тела. Всё это не отразилось на его внешности, но его движения стали точнее, стан гибче, а мягкие когда-то ступни – упругими и твердыми.

Одновременно он знакомился с жизнью Лангпари – в основном, прилежно зубрил файлин. Дело это оказалось непростым, но необходимым совершенно – его родной ойрин знало лишь несколько сот файа, а книг на нем здесь не было вообще. Элари очень страдал от своего невежества – он хотел во всем помогать Иситтале, но для этого у него пока не хватало знаний. Иккин и Суру стали её заместителями – первый по боевой подготовке, второй – командиром того, что удалось подготовить. Элари, друживший с обеими, словно с братьями, оказался в стороне – он прекрасно понимал, что не сможет командовать файа, так как ничем не заслужил это. Так что пока единственный вклад, который он мог внести в оборону долины – это делать оружие и обучаться владеть им, наравне со многими другими.

2.

Так незаметно прошло два месяца, самых счастливых в его жизни. Потом одна за другой начали приходить тревожные вести – сообщение с Байгарой было нерегулярным и нечастым, но случавшееся в ней как-то быстро становилось известно всем. Казалось, сама природа готовит их к тяжелым испытаниям – за эти два месяца пожелтели и опали листья, пожухла трава, а ночами стало подмораживать. Пасмурная холодная погода с бесконечными дождями упорно держалась и Лангпари изменила свой облик. Влажная, она побурела и утратила прежнюю мутную и серую видимость. Темные облака с каждым днем садились всё ниже, их обрывки спускались на лес и стелились по подножию гор. Огромные полосы синего тумана ползли по долине, а сами горы становились совсем темными, черновато-синими. Всё вокруг стало резким, с темными тонами, хмурым – и в то же время свежим, новым. Дожди шли целыми неделями, но недалек был срок, когда они сменятся снегом – приближалась зима. И столь же неотвратимо к Байгаре приближалась армия сурами. Перед ней шли люди – остатки армии Айтулари и беженцы.

Беженцев файа пропускали беспрепятственно, а солдатам предлагали сражаться вместе с ними. Соглашались немногие. Остальных файа приходилось убивать и тогда люди, которых они считали своими новыми товарищами, убивали их. Наконец, с гвардией Председателя было покончено. Сам он, к живейшему удовлетворению Элари, нашел свой конец в безымянной лощине на берегу вечно туманного моря.

Армия защитников столицы понесла сравнительно небольшие потери – гвардейцы уступали им в количестве, как и во всем остальном, – и была готова встретить сурами. Но в тылу у неё стало неспокойно. До Байгары дошла лишь малая часть спасшихся из Си-Круаны беженцев – три или четыре тысячи человек, к тому же, измотанных тяжелой дорогой. Разместить и накормить их не составило особого труда. Но они тут же начали наводить в городе свои порядки и между беженцами и людьми, бежавшими сюда от Председателя, вспыхнула непримиримая вражда – дело доходило до ежедневных драк и даже до убийств. Прекратить рознь было некому – армия уже ушла, а полиции в Байгаре никогда не было. Хуже всего было то, что и файа постепенно втягивались в эту вражду, отравляясь завистью и злобой.

3.

Наконец, однажды утром, его разбудил поднявшийся в здании шум. Как оказалось, именно сюда, в Золотые Сады, где хватало пустых комнат, привезли первых достигших Лангпари беженцев. Спешно одевшись, Элари выбежал на улицу. После душной спальни холодный сырой воздух показался ему удивительно вкусным и бодрящим. Без труда выяснив, куда поместили беглецов из Байгары, он направился туда.

По дороге ему встретились Иситтала и Суру – они поздоровались и пошли дальше уже втроем. По дороге юноша смущенно косился на своих спутников – несмотря на холод, Суру ходил в том же сером комбинезоне и сандалиях на босу ногу. Теперь, правда, на нем была ещё куртка из коричневой кожи – такая же, как у Элари, но тот предпочитал сандалиям теплые башмаки, дополненные рабочими штанами из грубой ткани. Вообще-то файа переносили холод гораздо легче, чем люди – их родной мир был холоден и суров, как и они сами, – зато жару ненавидели и переносили гораздо хуже людей.

На поясе Суру висел двадцатизарядный автоматический пистолет и еще два кармашка с четырьмя обоймами – там были все патроны к нему, какие ещё остались, да и сам пистолет был одним из трех в оазисе Лангпари.

Наряд Иситталы, напротив, отнюдь не отличался скромностью. Её роскошную теплую куртку из зеленой кожи украшал хитроумный тисненый узор, а темно-синие шаровары дополняли изящные сапожки из красного сафьяна, расшитого тончайшими золотыми арабесками. Всё это смотрелось ярко, пёстро, по-варварски.

Голова Иситталы была непокрыта, но густейшая грива её черных волос делала шапку излишней. Тончайшей работы серебряная диадема, отделанная сапфирами, служили ей лишь украшением, или, точнее, средством сохранения прически. На её зеленом кожаном поясе висел кинжал – Элари знал, что не только тонкой работы рукоять, но и весь клинок был из золота, но это древнейшая реликвия отнюдь не служила игрушкой – длинные продольные царапины, оставленные на лезвии чьими-то ребрами, могли подтвердить это.

Увидев беженцев, юноша вскрикнул от изумления – среди них он узнал Яршора, Гердизшора и ещё восемь девушек из приюта! Ему захотелось спросить, где остальные, но он и сам уже это знал. Все они выглядели ужасно – тощие, в лохмотьях неопределенной формы, таких грязных, что нельзя было назвать их первоначальный цвет. На сей раз Яршор выглядел хуже всех – его лицо напоминало череп, обтянутый землистой кожей, глаза глубоко ввалились, а бритая голова делала его действительно похожим на мертвеца. Тем не менее, они сразу узнали друг друга – без всякой радости.

– И ты здесь? – удивился Яршор. – Я вижу, тебе хорошо здесь живется, продажная тварь! Как ты сюда попал, а? Устроился на корабль с дружком и удрал, бросив нас! А мы… Ты не знаешь, что это – хоронить девочек, умирающих у тебя на глазах, одну за другой, когда ты ничего не можешь сделать! Ты!..

Элари не испугался – ему ничего не стоило справиться с этим живым скелетом, да и кинжал тоже был при нем, – но ему вдруг стало стыдно за свой цветущий вид и красивую одежду.

Одна из девушек вдруг потянулась к нему. Лишь когда она завладела его ладонью, он узнал её – тогда, в убежище, она так же играла с его рукой. Всё остальное перестало для него существовать – он видел только эти большие, беспредельно печальные глаза.

– Как тебя зовут?

– Усвата… – её голос донесся словно из другого мира, так он был слаб.

– Ты хочешь есть? У меня тут есть дом… теплый, много еды… – он сам не понимал, зачем говорит всё это. Получив в ответ на свои вопросы несколько односложных "да…" он подхватил её на руки и понес, легко, словно ребенка, не обращая внимания на протестующие возгласы Яршора. Тот было попытался кинуться за ним, но Суру одним коротким тычком швырнул его на скамью. Элари этого уже не заметил.

На улице его догнала Иситтала – раскрасневшаяся и злая.

– Тебе повезло, что она оказалась здесь. Больше мы не будем никого впускать.

– Почему?

– Когда начнется осада, мы не сможем ловить рыбу. Корабли придется отогнать к востоку или сжечь. А рыба составляет треть нашего рациона, понимаешь? Если мы примем ещё хоть одного чужака – весной нам придется есть друг друга. Такого я не допущу.

– Вы будете их убивать? Убивать своих?

Она пожала плечами.

– Если впустить их, мы умрем все. А что ещё их остановит, кроме смерти? Убивать? Да, мерзко, но у нас просто нет другого выхода. Хочу ли я этого? Нет. Должна ли? Да. Когда речь идет о жизни всего народа, выбирать нечего. И ещё одно, – она положила руку на кинжал. – Суру уже рассказывал тебе, что может произойти с теми, кто крадет чужую любовь в этом месте? На сколько частей их могут разрезать?

Элари печально смотрел на нее. Он знал, что не сможет справиться с Иситталой – никогда. Даже будь у него в руках пистолет, он бы скорей сам застрелился, но не причинил ей вреда. Но при этом он знал – если она решит убить Усвату, то прежде умрет он сам.