Текст книги "Долгая дорога к дому"

Автор книги: Алексей Ефимов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 37 страниц)

2.

Ураган продолжался три дня. Всё это время Элари провел лёжа, чувствуя, как в животе переливаются внутренности. Ничего нельзя было делать, все под его руками и ногами ходило ходуном: палуба, стол, стулья, тарелка… Иногда палуба и потолок пытались поменяться местами и с полок на голову сыпалось всё, что не было закреплено. Огромный морской корабль подбрасывало на волнах, как щепку. Мощные машины работали вхолостую – винты, как говорили моряки, «не выгребали». Несколько часов «Ариламия» совсем не имела хода и лишь благодаря искусству капитана шторм не пустил её ко дну.

На четвертый день волны улеглись. Утро было чистое, ясное. Элари вышел на палубу, глядя на медленно встающее из-за далекого горизонта солнце и на ещё еле приметный северный берег Нанг-Ламина. Несмотря на теплую одежду, он поёживался от дохнувшего из полярного океана студеного воздуха. После сильной трепки, заданной им посреди моря ураганом, пароход шел быстро, подминая под себя волну. Было приятно ощущать, как содрогается его корпус, и видеть, как стелется за кормой широкий хвост пены. Великая сила и мощь ощущались в его движении. Море лежало спокойным, и лишь мелкая зыбь – отголосок недавнего шторма – пробегала по его поверхности. Свежий ветер посвистывал в вантах.

Между тем, с севера вновь внезапно наплыли облака и закрыли солнце. К обеду погода испортилась: небо заволокло тяжелыми тучами, вода стала зеленой и на волнах появились барашки. Северный ветер загудел в вантах. "Ариламия" стала черпать бортом воду, но это было не самое худшее – с северо-востока надвигался густой туман. Он окутывал корабль, заливая, точно молоком, весь горизонт. Свободным остался лишь запад, хотя и там туман уже начинал ткать тонкую белую паутину. Он стелился по воде как жидкость, и, поднимаясь вверх, закрывал небо.

Под пологом тумана ослаб ветер и меньше стала волна. Элари обрадовался, но Суру, стоявший рядом с ним, не разделял его радости.

– Это не предвещает ничего хорошего. В безветренную погоду туман здесь может держаться целую неделю, а движется он сплошной беспросветной стеной… вот как сейчас.

Туман сгущался. Клочья его уже скрывали клотик фок-мачты, и дым из трубы утопал в нем. Туман опережал "Ариламию".

Около трех часов они плыли по компасу, потом из тумана показались прибрежные скалы и капитан приказал отдать якорь. Огромный корабль застыл на волнах, едва заметно покачиваясь. Туман висел над морем тяжелым белым саваном. Он полз по береговым скалам и курился над водами необитаемой бухты, в которую они зашли, перемещаясь то в один, то в другой её конец. А там, где лежало открытое море, стояла сплошная белая стена. Лишь тяжкие вздохи волн, да острый йодистый запах водорослей доносились оттуда.

– Суру, расскажи мне о своей стране, – попросил Элари, когда они стояли на палубе, вглядываясь в таинственный белый полумрак.

– Как хочешь. Эти скалы – предгорья хребта Эхоттал, он идет вдоль всего северного берега Нанг-Ламина. За ним начинается Темраук – Внутренняя или Сумрачная пустыня. Она во много раз больше Уса-Ю. Там никто не живет… вообще нет никакой жизни. Все наши селения стоят вдоль северного берега моря, в предгорьях Эхоттала. Байгара – просто самое большое из них… в ней живет треть моего народа.

– А что дальше к северу? За пустыней?

– Ещё один горный хребет… горы Безумия.

– Веселое название. А что дальше?

Суру помолчал.

– Дальше? Этого никто не знает. Видишь ли, горы Безумия названы не просто так. Всякий, кто пытается их пересечь, или просто к ним приближается… сходит с ума.

– Почему? – Элари пробрал озноб.

– Я не знаю… никто из нас не знает. Говорят, что за ними лежит некая равнина Вечности… её никто не видел.

– А ещё дальше?

– Океан и ледяная шапка, что ещё?

– И никто не пробовал обогнуть горы с севера?

– Многие пробовали… немногие вернулись. Там океан почти круглый год забит льдом. А подо льдом – ревуны. И ещё бури… ураганы… полярная ночь. Тебе достаточно?

– А туманы? У вас часто так?

– Да. Особенно зимой. Здесь часто свирепствуют бури и холодные туманы, – низкие туманы, как мы говорим, они стелются прямо по воде. В переводе с нашего языка Нанг-Ламин и будет "мешок туманов". Сомневаюсь, что где-нибудь на свете они могут быть сильнее и продолжительнее.

Элари всматривался в туман. Холодный, как лед, мокрый, как испарения в тропических лесах Ленгурьи – впрочем, юноша никогда там не бывал, – он забивал всё.

– И мы будем стоять здесь целую неделю? В этом тухлом молоке?

– Если потребуется – да. Туман настолько густ, что даже опытный капитан "Ариламии" не сможет найти вход в бухту, когда мы подойдем к столице.

Тугой и липкий туман растекался по волнам, закрывая от них берег. В нем даже всплески волн звучали тревожно и Элари вдруг стало не по себе. Он вернулся в каюту и больше не покидал её.

Лишь на седьмой день плавания, вся белая от морской соли, "Ариламия" вошла в бухту Байгары.

3.

Здесь был безрадостный край – северный берег Нанг-Ламина оказался просто каменистой пустыней без единой травинки. Галечный пляж переходил в усыпанную щебнем равнину и она полого поднималась вдаль, до руинных силуэтов далеких гор, пробивавшихся вверх сквозь толщи собственных обломков. У Байгары горная цепь была разорвана и исполинский плоский выступ темного камня выдвигался на юг. Город стоял там, где гигантское скалистое плоскогорье подходило к морю, под ним, на широкой возвышенности. Здесь не было естественной бухты и файа построили циклопический мол из громадных гранитных глыб, впечатляюще массивный по сравнению со зданиями города. За ним у пирсов стояло множество кораблей, большей частью траулеров и небольших парусников – здесь добывали нефть, но не особенно много.

Элари вдруг вспомнил, что всю нефть Айтулари покупал здесь… как и золото, без продажи которого страна Председателя просто не смогла бы существовать. Но теперь этот путь перекрыт и долго ли файа смогут оставаться цивилизованным народом без машин и прочего?

Он недовольно помотал головой. Сам город – ровные ряды одинаковых пятиэтажных зданий из красного кирпича – не произвел на него особого впечатления. Файа не признавали частных домов, к тому же эти обходились дешевле. Вот корабли – другое дело. Элари никогда не видел столько их в одном месте – не меньше сотни, но большинство вмещало лишь несколько файа. "Ариламия" оказалась самым большим кораблем, хотя в порту стояло несколько танкеров.

Пристань тоже производила впечатление – ровно сложенная из гигантских глыб серого гранита, с широкими лестницами, спускавшимися к самой воде. Она выглядела древней – гораздо старше, чем городские здания. Широкий проспект, начинаясь от нее, вел на север – он рассекал весь город и исчезал, поднимаясь на склоны плато. Юноша пожалел, что его скалистые склоны закрывали обзор – ему захотелось увидеть, к чему ведет эта дорога.

Вдруг он понял, почему Байгара показалась ему такой обычной – там были деревья! Они плотными полосами тянулись вдоль улиц, зеленели во дворах. По обе стороны от города простерлись возделанные поля, расчерченные дорогами, по ним ползли трактора. Юноша уже начинал догадываться, сколько труда пришлось приложить, чтобы создать эти поля и вырастить деревья на каменистой почве. Здесь не было даже глины, как в Си-Круане, только суровый гранит и пыль, и он ощутил невольное уважение к упорному народу Суру.

"Ариламия" уже пришвартовалась и им оставалось только сойти на берег. Элари уже направился к трапу, когда Суру остановил его. Его рука легла на плечо юноши.

– Вряд ли это особенно срочно, но я должен сказать. В общем… когда будешь общаться с нашими девушками, не пытайся их облапить или поцеловать против их воли.

– А что тогда? – Элари резко стряхнул его руку.

– Получишь здоровенную оплеуху или коленом по яйцам – тоже удовольствие не слабое.

– Ну и что в этом такого?

– Если ты в ответ ударишь девушку, она, скорее всего, попытается тебя убить. А если сама не справится, любой наш парень ей охотно в этом поможет. Понимаешь?

– Они что, бешеные?

Суру рассмеялся.

– Нет. Совсем нет. Просто ты не знаешь, чему их учили мамы.

– А чему они их учили?

Вместо ответа Суру резко выбросил правую руку вверх, словно копье. Элари отшатнулся, но понял, что опоздал – файа остановил ладонь с вытянутым средним и указательным пальцами всего в сантиметре от его левого глаза, который он даже не успел закрыть.

– Это называется "рука-кинжал" – Суру повернул ладонь, показывая, как сжаты его пальцы. – Если бы я ударил, они вошли бы до третьего сустава. Этого мало, чтобы достать до мозга, но ты всё равно скоро бы умер, – ведь руки у нас не слишком чистые, особенно под ногтями. Это очень мучительная смерть. А если ты и выживешь, то… сам понимаешь…

Элари вздрогнул, но Суру безжалостно продолжал, сжав руку в кулак так, что получилась как бы лесенка с выставленным большим пальцем.

– А если ударить вот так вот сюда, – он откинул голову и провел большим пальцем по горлу, – можно повредить блуждающий нерв. Тогда твое сердце просто остановится. В твоем теле около ста чувствительных точек. Семь из них настолько уязвимы, что достаточно одного тычка указательным пальцем, даже несильного. В конце концов, она может просто пнуть тебя по яйцам, а прежде, чем ты поднимешься – бить ногами по голове и горлу, пока ты не перестанешь дышать. Это грубо, но эффективно.

– Что это? – Элари уже решил, что не подпустит ни одну местную девушку на расстояние вытянутой руки.

– Боевое искусство, калиджат. Этому учат всех наших девчонок – всех без исключения.

– А мальчиков – нет? – догадался Элари.

– Мальчиков – нет. Считается, что они и так сильны. А девчонкам надо чем-то компенсировать разницу в силе. В конце концов, неважно, сколько приложить сил – надо их правильно направить, и тогда можно обойтись немногим.

Юноша задумался. Вообще-то он умел драться, но…

– Расскажи мне про калиджат, – вдруг попросил он.

Суру улыбнулся.

– Я клялся не рассказывать об этом никому. Но это не только искусство убивать. Можно лишить сознания… или равновесия одним прикосновением – поверь мне, в бою и этого обычно вполне достаточно. В общем, это искусство обращения с человеческим телом… или телом файа, без разницы. Нас учили, что надо делать, если ты заболел. Или ранен. Или ранен твой друг. Если нажать на определенные точки на руке или ноге, они совсем перестанут чувствовать боль… ну, и так далее.

– А если нажать на определенные точки, то можно заставить человека говорить, не оставив на его теле никаких следов? – догадался Элари. – Это тоже искусство, да? И вас ему учили?

Суру вздрогнул.

– Да, учили.

– А как, интересно?

– На своей шкуре. Это очень доходчиво. И когда знаешь, что такое настоящая боль, не станешь причинять её никому без крайней нужды. Это все же лучше, чем раздробить человеку руку или вырвать глаз, для чего не надо вообще ничего уметь. Если бы мне пришлось тебя пытать, ты бы в любом случае остался живым, неискалеченным и быстро поправился. А заодно разучился бы задавать такие вопросы.

– Попробуй.

Суру встретил спокойный взгляд широко открытых глаз Элари. Минуту они смотрели друг на друга, потом файа опустил глаза.

– Я не смогу. Мне… вообще не приходилось никого пытать. И я не хочу больше об этом говорить. Я сказал глупость. Извини, – голос Суру звучал глухо, его голова была опущена.

– Тогда зачем ты мне всё это рассказал?

– Потому, что девчонки бывают разные. Некоторым нравится бить мальчиков по яйцам, я таких видел. А некоторым может понравиться не твоя душа, а только симпатичная мордашка. Она затащит тебя в постель, а утром скажет братьям, что ты её изнасиловал. И тогда они выпустят тебе кишки на её глазах.

– Зачем же вы тогда их этому учите?

– По мне, пускай уж лучше девчонки бьют мальчишек, чем наоборот. Нельзя же просто так привить уважение к женщине, если оно не будет ни на чем основано! У нас всякий знает, что рискует жизнью, замахиваясь на женщину. И таких находится очень немного.

– Например воины? Ведь их тоже учат этому?

– Да. Но это страшный позор. Это карается смертью, Элари. Я не должен этого говорить, но у нас есть особые… файа, которые следят за этим. И тайно, с помощью яда… или иных средств устраняют таких… всех, кто действует во вред остальным. Это важный труд… но совсем не почетный.

– Тайная полиция?

– Если хочешь – так. Это как лимфоциты в твоем теле. Без этого не обойтись. Ладно, хватит. Пошли.

4.

К удивлению Элари, никаких пограничных формальностей не было – здесь не бывало гостей извне. Их даже не пропускали в город – они просто вошли в него, как возвратившиеся с лова рыбаки.

– Куда мы идем? – спросил юноша.

– У меня тут есть комната… даже две. Нам нужно отдохнуть. Потом нас хочет видеть правитель Атхим Ир.

– Зачем?

– Я единственный выживший солдат из половины его армии. А ты мой друг и видел больше меня. Неужели не ясно?

– Но если это так важно, то почему не сейчас?

– Правитель не желает, чтобы его взор оскорбляли истощенные замарашки, которые, к тому же, не могут и слова сказать от волнения. Нам дали пару дней, чтобы прийти в себя. К тому же, он правитель только формально. Вся власть принадлежит Совету, а он… как бы это сказать… его представитель. И всё.

– Я вижу, вы всё делаете вместе, – сказал Элари.

– А как иначе? Тут трудно жить. Мы или будем вместе работать… или вместе умрем.

Юноша лишь кивнул. Он был занят – жадно осматривался по сторонам. Байгара, запретный город, в который он давно мечтал попасть, вдруг перестала ему нравиться. Слишком уж здесь всё было одинаковым – одинаковые дома-коробки без всяких украшений, одинаковые кварталы, одинаковые улицы. Если бы не номера на домах, тут ничего не стоило заблудиться. От самого облика этих домов – красный кирпич голых стен, высокие деревянные крыши, дощатые балконы, узкие двери и окна – веяло духом унылой скучной старины. Серое пыльное дерево тоже было старым. Первые этажи домов сплошь занимали какие-то магазинчики, учреждения и мастерские, в которых файа делали то немногое, что могли сделать из местного сырья или привезенных из-за моря деталей. В магазинах местами попадались витрины, но обычные застекленные рамы были здесь редкостью. Чаще всего окна закрывали плотные ставни, на первых этажах иногда дополненные решетками.

– Почему у вас почти нет стекол? – удивился юноша. – Разве вам не мешает пыль?

– Стекло дорого, – равнодушно ответил Суру. – И легко бьется. Дерево тоже дорого, но зато долговечнее.

Элари скривился. В глаза ему лезли все новые признаки убожества – электрические провода, протянутые на столбах чуть ли не посреди улицы, сложенная из каменных плиток мостовая… каменные, а не бетонные фундаменты домов… Этот город был построен сразу, целиком, и целиком состарился. Нигде никаких новых построек, лишь кое-где – следы ремонта. Всё было сделано очень добротно, никакого сравнения с Си-Круаной… но они были похожи – два старых городка на самом краю света.

– У вас водопровод-то хоть есть? – спросил он.

– Есть. Ну, не везде, конечно. Мы же залезли в дома прямо с деревьев.

Элари обиженно замолчал. Он знал, что бессмысленно высмеивать город, в котором ему придется жить… особенно зная, чего стоило вообще его построить. Но, как не говори, смотреть на прохожих было гораздо интереснее. Он думал, что окажется здесь единственным человеком, но нет – среди шести-семи смуглых лиц попадалось одно светлокожее.

– Я и не знал, что здесь живут люди, – сказал он. – Я думал, что вы оставляете всех беглецов в Си-Круане.

– Беглецы бывают разные, Элари. Когда к нам приходят и просят защиты, мы не можем отказать – это недостойно. Но преступников мы оставляем в Си-Круане, а остальных… берем сюда. У них рождаются дети…

– И у тех, кто живет в Си-Круане, тоже рождаются дети? И тоже остаются жить там?

– Если ты сам видел – зачем спрашивать?

Элари промолчал. Некоторые лица были странными – черные волосы со светлой кожей, синие глаза на смуглых лицах, кожа разных оттенков…

– Это полукровки? – удивился Элари. – Я думал, у нас не может быть общих детей.

– У нас с тобой – не может, – ответил Суру и Элари хихикнул. – Раньше мой народ был другим… но это было так давно, что я не знаю, было ли. Но мы не любим говорить об этом. Если ты не принадлежишь ни к одному народу, жить трудно. С обеих сторон всегда полно радетелей за чистоту крови. Пожалуй, если бы у нас не рождалось общих детей, было бы лучше.

– Тогда почему вы это допускаете?

Суру удивленно посмотрел на него.

– А что делать? Запретить любить, кого не надо? Уже пробовали. Это был такой идиотизм… Мы даже поселились одни в этом гиблом месте, где больше никто не жил, чтобы не… раствориться. Куда же дальше? И кстати, ты заметил, что полукровки красивее чистокровных?

Элари кивнул, продолжая рассматривать прохожих. Всё же, в них было нечто странное. Одежда? Нет. Во всяком случае, не настолько, чтобы выйти за пределы личных причуд. И вдруг он понял. Возраст. На улицах не было никого, моложе двадцати лет… или двадцати пяти, если говорить о женщинах. Были старики, даже дряхлые, но не было ни девушек, ни юношей, ни молодых женщин, ни, тем более, детей – всего, что составляет будущее народа.

– А где они? – спросил он. – Где дети? Вы их что, прячете?

Суру остановился и долго смотрел на него.

– Об этом тоже не стоит говорить, но… Ладно. На самом деле все наши дети живут всего в одном месте – в оазисе Лангпари, к северо-востоку отсюда. А когда вырастают – приезжают сюда… или в другие селения. Таков обычай… хотя никто не хочет уезжать оттуда. Там красивое место… зеленая долина, похожая на Айтулари. Я тоже там вырос… и не знаю, кто это придумал. Наверное, просто не хватило места, – а кому отдать лучшее, как не детям?

5.

Квартира Суру оказалась более чем скромной – две небольших комнатки на пятом этаже длинного дома, с низкими потолками, почти пустых. Зато в её узких окнах были настоящие стекла, хотя они и пропускали мало света. Элари подумал, что Суру очень неприхотлив – в его жилище почти не было личных вещей.

Его друг рассмеялся в ответ на такое предположение.

– Я здесь просто не живу. Все мои вещи остались в Емс-Самзе. Да и не мой это дом, тут всё принадлежит государству… как и повсюду у нас. Но зато он достался мне совершенно бесплатно, как подарок к совершеннолетию.

– У тебя хороший народ, – Элари захотелось вдруг хоть этим отблагодарить друга, спасшего ему жизнь – и не один раз. – Я слышал, вы все живете очень дружно – не воруете, не ссоритесь, не пьянствуете.

Суру пожал плечами.

– Тот, кто затуманивает свой разум, для нас уже не свой. Таких убивают… убивали раньше. Теперь такие просто исчезают. А насчет дружбы… бывают и ссоры, и драки – между парнями из-за девушки или просто так.

– Но вы не убиваете друг друга.

Суру посмотрел на него. Глаза у него были печальные.

– И убиваем. Мы не ангелы. Просто об этом не говорят… особенно чужим…

Он помолчал.

– Ты уже знаешь, какие у нас девушки. Некоторые… могут заколоть соперницу… – его голос звучал ровно и тихо. – Так погибла моя любимая. – Элари не посмел бы его спрашивать, но Суру продолжил: – Я просто полюбил другую девушку. Полюбил потому, что она была красивее. Я не знал, как… как моя прежняя любимая любит меня. Как бы ты поступил с человеком, который отнял у тебя всё, ради чего стоит жить? У нее был неплохой характер… только с внезапными вспышками ярости. Она взяла нож и убила её… подстерегла, когда они шла от меня… буквально искромсала в клочья. А потом пришла ко мне… что мне было делать? Донести на девушку, которая носит моего ребенка? Зная, что все произошло из-за моей глупости? Мы решили… я сказал, что сам убил её… сознался в самом страшном преступлении для моего народа. Это было невыносимо. Со мной так обращались… на меня так смотрели… пожертвовать своей жизнью не так уж и трудно, но пожертвовать своей честью? Рассказывать, как убивал любимую… лгать над её телом… – Суру замолчал. Он сжался в комок, сидя на постели, и юноша заметил, что он весь дрожит. Его мучительно расширенные глаза тревожно смотрели в пустоту, не замечая друга. – Я очень старался, но я не умел лгать. Они быстро всё поняли. Меня отпустили… но я не смогу забыть, что говорил, чтобы со мной поскорей покончили, потому что терпеть это дальше просто не было сил… это так… мерзко… Ведь я ничего не делал! – эти слова Суру почти выкрикнул. – В бою легко отдать свою жизнь – разом. А вот так… по кусочкам, вместе с клочьями души, зная, что в любой миг можно всё прекратить… это страшно. Но я любил её… я знал, что она продолжит меня в себе… в своем ребенке… так мы поклялись друг другу. И не нарушили клятвы. Просто она оказалась бесполезной. Они всё поняли сами… ведь мы были ещё почти детьми.

– Что с ней стало? Что с ней сделали? – Элари сам испугался своего вопроса.

– А что они могли с ней сделать? Может быть, лишь ради меня, но её не тронули. Она живет в Лангпари, как раньше. Но она сильно изменилась… стала совсем другой… выжгла в себе всё это – злобу, зависть… иногда так бывает. У нее родился сын… сейчас он уже бегает. Я по-прежнему люблю её… но не хочу видеть. Она стала на двадцать лет старше – по характеру, не по внешности – а я остался, как был.

– Я бы так не смог, – задумчиво сказал Элари. – Я трус.

– Ты думаешь, я лучше тебя? – юноша кивнул. – Нет. Впервые я убил в пятнадцать лет… убил файа, учителя.

– За что? – Элари был изумлен.

– Он хотел изнасиловать мою сестру. Достаточный повод, верно? Она очень красива… мы купались… порознь. Я услышал крики… побежал… оттащил его – хотя он был раза в два старше меня… мы дрались… хотя… нет. Не думаю, что он хотел причинить ей вред, по крайней мере, сразу – скорее, просто потерял голову. Ему было уже все равно – девушка или мальчик. Мы упали… боролись… голые. Он подмял меня… – Суру проглотил комок в горле и продолжил. – Вот тогда я испугался и пришел в дикую ярость. В пятнадцать лет я был уже сильнее взрослого мужчины. Я прижал его к земле, уперся коленом между лопаток и сломал шею – сцепил руки на лбу и рванул назад и вбок. Он умер сразу, едва хрустнул его хребет. Когда я стоял над ним… мне это понравилось. Не само убийство, нет, а именно этот миг, когда я понял, что он мертв, а я – жив, что я одолел его. Это была чисто звериная радость и я не смог этому противостоять. Меня никто не осудил за это – осудили, если бы я этого не сделал – но я сам понял, что хочу убивать.

– И ты стал воином?

– Да. Ты думаешь, туда идут те, кто хочет защищать родину? Есть и такие, но они плохие бойцы. Знаешь, что говорил мне мой командир? "Я убиваю за родину не потому, что люблю её, а потому, что люблю убивать". Прирожденный воин – это прирожденный убийца, хищник. Мы все хищники. Ваш народ произошел от обезьян. Мой – от зверей, которых вы назвали бы леопардами и наше сходство с людьми – лишь доказательство мощи эволюционной конвергенции. От предков нам достались лишь глаза… и часть души. Я пытаюсь сдерживать её… но это тоже я.

– Она проснулась после того, как ты убил?

– Нет. Меня всегда тянуло к жестокости. В детстве у меня были совершенно дикие фантазии… хорошо хоть, мне хватало ума держать их при себе. А подростком я выдумывал и рисовал всякие пыточные машины, и у меня неплохо получалось. Когда мой учитель увидел один рисунок, то сказал, что такая машина работала бы, и очень эффективно. Он знал, о чем говорил – он учил нас… ну, это неважно. Я чуть не сгорел со стыда… наверное, с тех пор я и начал следить за собой. После первого убийства мои нервы просто звенели… ну, не только нервы. В конце концов, я пошёл к знакомой девчонке, наговорил ей массу всяких нежных слов… А потом… Мы целую неделю ходили ободранные и искусанные, особенно я. Над нами смеялись… но беззлобно.

– Это была та, которая потом заколола соперницу?

– Да. Она. Я думаю, что на сегодня нам хватит откровений, а? Ты не хочешь помочь мне в уборке?