Текст книги "Перед вахтой"

Автор книги: Алексей Кирносов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 18 страниц)

– Боевая тревога. Эвакуация личного состава. Построение на плацу с оружием по форме шесть.

Бомбой влетел в дежурку Игорь Букинский:

– Что?!

– Боевая тревога, – осведомил Антон. Он успел прочитать листок, когда Арканьев рассматривал приказание. – Построение на плацу с оружием. Следуем на Балтийский вокзал.

Многоплодов снял палец с кнопки звонка.

– Рассыльные, – повернулся он, – мигом наверх, одевайтесь в шинели, берите оружие и возвращайтесь. Охотин передайте Зудневу, чтобы моментально выводил во двор роту, и во дворе чтоб не суетился, а сразу пусть занимает место в двенадцатом квадрате по строевому расписанию.

Антон помчался вслед за Игорем в расположение роты. Оделся в шинель и шапку, повесил на плечо карабин и нашел в кубрике главного старшину, который, суетясь, подгонял одевающихся в замедленном темпе.

– Командир роты приказал немедленно выводить людей на плац, да там не суетиться, а сразу занять место в двенадцатом квадрате по строевому расписанию! – гаркнул он старшине в ухо.

– Эй, а что случилось? – остановил его старшина роты

– Боевая тревога, эвакуация на Балтийский вокзал, больше ничего разглашать не приказано, – сказал Антон и можно было подумать, что он знает больше.

– Мне-то мог бы рассказать подробнее, – обиделся главный.

– Мог бы, да не велено, – соврал Антон и помчался вниз. В дежурке был только Игорь да старлей Арканьев, который заносил в журнал: «02.00. Вскрыт пакет начальника училища Объявлена боевая тревога…»

– Рассыльные, зарядить оружие! – скомандовал Арканьев Они вынули из подсумков по обойме и зарядили карабины

– Будете транспортировать и охранять этот сейф – Арканьев указал на массивный, крашенный шаровой краской стальной ящик.

Игорь и Антон подошли к сейфу, взялись за ручки и приподняли. Весил ящик очень даже порядочно, килограммов до пятидесяти. Они опустили сейф, и Антон поставил на него колено.

– А вдруг и вправду война… – сказал он, глядя в окно на плац, залитый огнем прожекторов, где уже выстраивались первые, быстро собравшиеся роты. Люди двигались бегом и потом застывали темными изваяниями. Картина была достаточно тревожная. – Что, если где-нибудь над Атлантикой уже летят в нашу сторону трансконтинентальные игрушки…

– Тогда, значит, послезавтра физику сдавать не будем, – отмахнулся от вопроса Игорь Букинский.

– Они полетят сразу в обе стороны, – уточнил Арканьев. – Но, судя по газетным сообщениям, до этого еще не дошло. Хватайте-ка сейф, несите его на КПП и, не спуская с него глаз, ждите дальнейших указаний.

Они подхватили стальной ящик и вышли в главный вестибюль.

По парадному трапу бурно текла вниз рота третьего курса. Антон приметил выбившиеся из – под криво надетой шапки рыжие вихры Гришки Шевалдина и махнул ему свободной рукой. Никогда не отличавшийся особой щепетильностью и отношении дисциплины, Григорий выскочил из строя, спросил:

– В чем дело, служба?

– Война, – мрачно молвил Антон,

– Иди ты!.. – Гришкины брови полезли под шапку. Неумытое лицо так побелело, что Антону стало внутри себя прохладно.

Раздался гневный старшинский окрик:

– Шевалдин, вернитесь в строй!

– Улыбнись, я пошутил, – сказал Антон.

– Балбес недоразвитый! – гаркнул Григорий, пихнул Антона ладонью в грудь и побежал за своими.

На КПП дежурил баталер десятой роты сверхсрочник мичман Грелкин, низенький, пухлый и всегда довольный собой человечек лет тридцати. Дежурил он вопреки порядку сидя, но ничем при этом не рисковал, ибо через два маленьких оконца мог видеть все, что творится и во дворе, и на улице, его же снаружи было не видать. Никакая проверка не могла застать мичмана врасплох, производись она хоть ползком, по-пластунски. Главная его была задача – не задремать в жарко натопленном помещении, и с этой целью мичман Грелкин всегда брал с собой на дежурство термос с крепким чаем.

– Не становь в проходе, не становь! – прикрикнул мичман на сейф. – Кидай барахло в угол, к печке!

– Не барахло, а сейф, – назидательно поправил Игорь Букинский.

– В гробу я видел эти сейфы, – отозвался баталер и принялся рассуждать, рефлекторно поглядывая то в одно окно, то в другое. – Ну что там может быть положено в этом сейфе? Может, там золото и брильянты заперты? Ничего подобного. Одни бумаги. У меня в баталерке имущество в мильон раз ценнее, а его почему-то спасать не торопятся. Отчего так получается? По второму году служите, а ответить толком не умеете. А оттого такое положение, что вся эта война не всерьез, понарошку. Если когда в самом деле что опасное будет угрожать нашей части, тогда прежде всего имущество будете спасать. Потому что без имущества человек, кто он есть? Нуль без содержания. Человеку даже в мыльном отделении гарнизонной бани имущество требуется. Мочалка, мыльце, шаечка, веник! Имущество, дорогие товарищи курсанты второго курса, – это первейшее дело!

– Видно, что вы всю службу в баталерке прослужили, – съязвил Игорь Букинский.

– Я, товарищ курсант, в твои сопливые годы с уважением относился к людям, носящим на погоне мичманский галун, – отпарировал мичман Грелкин. – А заслужил его человек в баталерке или на мостике в дальнем походе, это не играет значения, потому что на флоте все специальности одинаково необходимы и равно уважаемы. Имел бы ты такую легкую жизнь, не будь у тебя в роте баталера? Так с вещевым мешком и ходил бы на свои лекции!..

Антон загляделся в окно, выходящее на училищный плац. Роты уже построились, и конец строя терялся в полусумраке у здания лазарета. Из главного вестибюля знаменщики вынесли знамя в чехле. Они стали в голове строя. Адмирал – последний судия и наивысший авторитет – стоял с группой офицеров у старинного якоря, положенного перед входом в вестибюль. Потом Антон увидел рысцой бегущего в КПП старшего лейтенанта Арканьева, и мичман Грелкин уже вышел из помещения, стоял в проходе бодрый, активный и застегнутый на все пуговицы. Арканьев распахнул дверь, крикнул:

– Ребята, валяйте в строй, пойдете за седьмой ротой.

На вокзале станете у первого вагона. Мичман, раскрывайте ворота!

Антон посмотрел на часы и, удивившись, поднес их к уху. Часы тикали исправно. Было два часа двадцать три минуты. За время, которое прошло с начала тревоги, ракеты долететь не успели бы.

Балтийский вокзал был пуст. У платформы стояла длинная электричка. Офицеры заводили свои роты в вагоны. Все происходило быстро, без суеты и разговоров. Антон с Игорем поднесли сейф к первому вагону. Многоплодов провел их в дальний конец пустого еще вагона, велел поставить ящик на лавку и сидеть по обе стороны. Он умчался на перрон, и скоро в вагон зашли начальники отделов и факультетов – все капитаны первого ранга, зашел полковник Гриф и, наконец, сам адмирал. Они уселись в непосредственной близости от сейфа, который стал как бы центром группы. Было даже трудно дышать среди Такого высокого начальства. Антон и Игорь стояли у сейфа навытяжку. Когда все начальство разместилось и пошли между ним всякие разговоры, полковник Гриф разрешил сесть.

Плавно, без свистка тронулся поезд. Из отделения машиниста вышел капитан третьего ранга Многоплодов и доложил адмиралу о том очевидном факте, что посадка закончена. Гриф усадил командира роты рядом с собой, и теперь перед Антоном сидело все его высшее начальство, не хватало только главнокомандующего ВМС. Вдобавок адмирал стал смотреть па него прямым, давящим взглядом, и Антон ежился от этого взгляда, и очень хотелось куда-нибудь провалиться. Было обидно, что, несмотря на всю науку Пал Палыча, он не может собрать силы и посмотреть в глаза сидящему перед ним человеку, будто он сделал ему что – то нехорошее. Ничего нехорошего Антон адмиралу не сделал, и вообще адмирал не удав, а он не кролик. Антон поднял подбородок и дерзко взглянул в глаза адмиралу. Глаза были холодные, цвета осеннего моря, не мигающие. Тонкие губы на смуглом лице адмирала шевельнулись. Антон все смотрел ему в лицо.

– Отцу-то написал? – негромко, но отчетливо спросил начальник училища.

– О чем? – не сразу сообразил Антон.

– О том, как ты старшин истребляешь.

– Не написал, – опустил он глаза, признав за собой вину.

– Струсил.

– Не хотел расстраивать.

– Струсил и еще оправдываешься. Не по-мужски, – сказал адмирал,

– Если вы так понимаете, то сегодня и напишу, – произнес Антон, подавляя обиду на незаслуженное оскорбление.

Только чуть погодя он понял, поразмыслив, что, наверное, все-таки слегка трусил отца.

Во-первых, в детстве его поколачивали, чем – хочешь не хочешь – внушили не то уважение к родителям, которое достигается более гуманными, но трудоемкими методами. А во-вторых, отец был капитаном первого ранга и после того, как сын надел погоны, постоянно давал это понять. Служил он начальником ОВРа (охраны водного района) в латвийском городе Линте. Дело, конечно, прошлое, но трудно забыть, что однажды отец своими руками посадил его на гауптвахту в этом самом городе Линте.

Электричка неслась во тьме без остановок, только проблескивали вдоль окон огни станций, и стук колес на стыках рельсов звучал словно барабанная дробь. Проскочили Стрельну, и Новый Петергоф, и Старый, и Антон ждал уже огней Мартышкина, как вдруг полковник Гриф сказал что-то Многоплодову, и тот пошел в отделение машиниста. В ту же минуту поезд резко затормозил. Одних прижало к спинкам сидений, другие резко подались вперед, только стальной сейф не дрогнул.

– Пойдете снова за седьмой ротой, – сказал полковник Гриф.

– А куда? – не сдержал Антон любопытства.

– Как всегда: куда прикажут, – осадил его полковник.

Из вагонов, придерживая карабины, прыгали друг за дружкой на заснеженную насыпь курсанты. За редкими неподвижными облаками пряталась тусклая, на треть ущербленная луна. Антон выпрыгнул и принял на грудь увесистый, дьявольски неудобный сейф. Поезд без свистка, без предупреждения тихо двинулся вперед, и, когда он унес свет своих окон, на насыпи стало совсем темно. Замелькали огни аккумуляторных фонарей. Прозвучали негромкие команды. Роты построились у насыпи. Ноги вязли в снегу, порядочный ночной мороз проникал под шинель, под брюки. Антон считал кальсоны анахронизмом и всегда носил трусы, а теперь он подумал, что уютные казенные кальсончики пришлись бы кстати… Офицеры подровняли строй, проверили личный состав и повели колонну по сугробистой просеке в лес, который среди ночи казался таинственным и дремучим, как нехоженая тайга.

Скрип снега под сотнями, ног похож был на шум морского прибоя. И никакого света, только точки фонарей да размытая облаками луна над головой. От ходьбы, от груза стало жарко. Ботинки промокли.

– Эк-кое свинство, – сердито сказал Антон. – Тут в сапоги надо обуваться, как пехота-матушка. Интересно, куда идем?

– На север, к морю, – сказал Игорь.

Но это Антон и без него сообразил. Только зачем им море, когда оно замерзшее? На что оно годится, твердое море? Та же самая суша – ходи пешком, волоки на себе груз. Несчастные эти люди – пехота…

До моря они не дошли. Лес разредился, и колонна вылилась на большую поляну. У длинного барака, из всех окон которого были освещены лишь два, стояла непонятно как попавшая в лес легковая машина. Колонну остановили, разрешили курить.

– Добрались, – молвил Антон. – Слава богу и командованию.

– Такие громкие слова можно говорить только дома, сидя на койке и повесив мокрые носки на батарею, – вздохнул Игорь. – Боже, до чего же мне горько думать, что еще придется идти обратно!

– Вспомни третью статью дисциплинарного устава и прекрати хныкать, – сказал Антон. – Тяготы и лишения нашей судьбы заранее оговорены в присяге. Принимай как неизбежное. Будет легче.

Они поставили сейф на снег, и тут вдруг зажглись на столбах лампы. Из барака вышел генерал в высокой папахе, сопровождаемый свитой сухопутных офицеров. Начальник училища скомандовал «смирно», подошел к генералу строевым шагом и доложил, что вверенная ему часть к назначенному месту прибыла. Потом все начальство ушло в барак, а курсанты курили, разговаривали, боролись, чтобы не зазябнуть. Строй сломился, и на поляне стало шумно.

– Что это за генерал, перед которым сам адмирал навытяжку стоит? – поинтересовался Игорь.

– Небось важная персона, – сказал Антон. – Может, даже сам начальник округа.

– Н-ну, – усомнился Игорь. – Станет начальник округа ничью по лесам ездить. Надо думать, заместителя пошлет.

– Хорошо иметь заместителя, – мечтательно сказал Антон.

– Недурно, – согласился Игорь. – Надоело сейф тащить, Крикнул заместителя: «Эй, Афоня, хватайся за ручку, а я пони покурю!»

– Малина жизнь, – вздохнул Антон. – Это сколько же раз Земля облетит вокруг Солнца, пока нам с тобой заместителей дадут?

– Двузначное число, – ответил Игорь. – Пока рано готовиться.

Луна успела переместиться на пятнадцать градусов в западном направлении, прежде чем адмирал с офицерами вышли из барака. Раздались команды, строй принял надлежащий вид и наступила тишина. Адмирал, заложив правую руку за борт шинели, глядя на носки своих ботинок, которые тоже наверное, промокли, вышел на середину. Он поднял голову' осмотрел строй, помедлил. Начал говорить:

– Сегодняшнее учение показало, что организованность у нас с вами средняя: на три балла с маленьким плюсом, большой расхлябанности я не заметил, личный состав действовал умело и споро. Терпимо, но можно было и побыстрее. Надо быстрее! В наше время при фактической боевой тревоге отстающие части перестают существовать. Вы все военные люди и прекрасно это понимаете. Идиллические времена, когда можно было потягиваться, оглядываться и чесать в затылке ушли и не вернутся. Если раньше побеждал сильнейший, то теперь побеждает быстрейший. Сегодняшняя наша неторопливость не отвечает требованиям эпохи. Что ж, будем тренироваться. Есть ли вопросы?

Вопросов адмиралу не задали, обратный путь одолели намного быстрее и вернулись домой к утру усталые той хорошей усталостью, которая прибавляет сил и уважения к себе В семь часов Антон сменился с поста рассыльного и решил поспать два часа, а потом позаниматься физикой. Но это решение ему выполнить не удалось. Проснулся он только, когда дневальный дернул его за ногу и крикнул в самое ухо, что пора обедать. А после обеда он снова заступил на пост, бегал, куда прикажут, с разными поручениями и на бегу размышлял о том что главный враг человека – это он сам и что если не переборешь сидящего в себе лентяя, обжору, нахала и эгоиста, то никогда ничего в жизни не достигнешь, и провалишь экзамен по физике, и будешь вместо отпуска сидеть в училище, готовиться к переэкзаменовке. Сократ говорил: познай самого себя это конечно, важное дело. Но побороть самого себя куда важнее. Тут-то и зарыта собака, додумался Антон. Но в последующие дни повседневные дела и заботы заслонили от него эту мудрую мысль.

3

Кончились экзамены. Антон сдал их со средним баллом четыре и двадцать пять сотых. В общем, прилично. Ему выписали отпускной билет в город Линту к строгому папе капитану первого ранга Охотину. Чего там делать десять суток?..

– Может, не ехать? – сказал он, заглядывая Нине в глаза.

– Разве можно? – жарко возразила она. – Ведь отец тебя ждет, он обидится, если ты не приедешь, ты у него единственный сын, я представляю, как он тебя любит!

– Это конечно, – вздохнул он и уехал.

До Риги нашлись попутчики, ребята из его роты, – Валька Мускатов и длинноносый Болеслав Руцкий по прозвищу Билли. Конечно, познакомились, поухаживали за симпатичными пассажирками, ночь почти не спали и утром расстались в Риге друзьями, хотя в училище обращали друг на друга мало внимания. Антон поехал дальше.

Зимняя Линта была пустынна и замкнута в себе. Старые приятели куда-то подевались. Идти на танцы в «профсоюз» и знакомиться там с девушками не хотелось – Нина снилась каждую ночь. Полудохлый, подготовленный к списанию овровский «газик», которым Антону разрешили пользоваться, чихал, дребезжал и буксовал в снежных наносах. Антон выехал на пустое шоссе, разогнал машину в свое удовольствие и на повороте, не справившись с рулем, кувыркнулся в кювет. Мотор чихнул и заглох. Зад машины торчал из кювета, подобно корме погибающего в пучине парохода. Антон присел на него и задумался о своем положении, а на шоссе было тихо и пустынно, только вдали едва шевелилась телега в одну лошадь. Много прошло времени, пока она приблизилась, и Антон скачал безучастному ко всей окружающей жизни возчику:

– Подсоби, приятель, беда у меня.

Возчик покачал головой, а лошадь продолжала переставлять копыта. Единственный шанс на спасение удалялся. По-латышски Антон не умел объясняться, а поэтому взял лошадь за какой-то ремешок около самых зубов и стал разворачивать темпу и подводить ее задом к корме «газика». Возчик слез с телеги и стоял, безучастный, держа в руке истрепанный кнут. В машине нашелся тросик. Антон забуксировал «газик» к телеге и заорал на лошадь:

– Но, волчья сыть, травяной мешок!

Лошадь дернулась, почуяла тяжелое и остановилась, кося глазом.

Антон орал на нее без всякого результата. Разозлившись, он вынул из руки возчика кнут и огрел лошадь по крепкому заду. Та рванулась и отскакала метров на сто с передней осью телеги, а задняя ось и рассыпавшиеся доски остались у машины.

– Мастера, – огорчился Антон. – Телегу сделать не умеют.

Возчик сел на дорогу, спустил ноги в кювет и закурил.

Антон сбегал за лошадью, привязал к машине то, что осталось от телеги, и снова раскрутил в воздухе кнут. После первого удара «газик» шевельнулся. После второго задние колеса вылезли на дорогу. После третьего удара лошадь совсем вытащила машину из кювета, и Антон, потянув за вожжи, остановил ее

– Ну показывай, как чинить твой агрегат, – сказал он возчику.

Тот покачал головой, выпуская из ноздрей и из глотки разом сизый, плотный на морозе табачный дым. Так он и сидел на обочине, свесив ноги в канаву, пока Антон не отремонтировал его повозку. Тогда он поднялся, подошел к телеге уселся и шевельнул вожжами. Лошадь повернула большую голову вроде бы даже кивнула хозяину и двинулась вперед умеренным шагом. Антон снова остался на дороге один.

Мотор не хотел заводиться. Антон так и сяк в нем копался разыскивая поломку. Все было на вид исправно. Изнервничавшись в семидесяти километрах от дома, Антон в сердцах пнул мотор ногой, и после этого он завелся и стал работать даже лучше, чем прежде, почти не кашляя и не запинаясь. Антон приехал в гараж и сдал машину дежурному сержанту:

– Ну его к монаху, пускай на нем тигры ездят.

– Какая уж на этом металлоломе езда, – согласился сержант.

До конца отпуска осталось пять суток.

…Приснилась Нина. Она играла Рондо каприччиозо Мендельсона. Она тосковала по нему и звала его. Муки пробуждения в невыносимо опрятной, вылощенной и выхолощенной латышской квартире были невыносимы.

Накрахмаленная хозяйка Берта Францевна подала на стол самовар. С приближением старости капитан первого ранга Охотин стал опрощаться, ходил дома в расшитой петухами косоворотке, читал на сон грядущий былины Пудожского края, а чаи пил только из самовара, уча, что только при самоваре чай имеет настоящий вкус и смысл. Антон не разбирался в оттенках. Он с равным удовольствием пил чай из самовара и из громадных училищных эмалированных чайников был бы послаще.

Глядя не на отца, а на свое шутовское отражение в начищенном боку самовара, Антон сказал отцу:

– Папа, я хочу сегодня уехать.

– Далеко ли? – поинтересовался капитан первого ранга Охотин.

– Ну, сперва в Ригу, – промямлил Антон. – Меня приглашали ребята…

– Какие такие «ребята»?

– Наши. – Валя Мускатов и Билли Руцкий.

Он не соврал. Валька Мускатов предложил ему на обратном из Линты пути завернуть к нему на пару дней. Только он не собирался задерживаться в Риге. Зайдет в гости, побудет часок – и в Питер.

– А хороша ли репутация у этих «ребят»? – спросил отец.

– Почти отличники и ни одного взыскания!

– Завидую их отцам, – помрачнел капитан первого ранга Охотин. – А у меня сын разгильдяй и троечник. Стыдно.

– Всего одна тройка, – потупившись, сказал Антон.

– И двадцать суток гауптвахты, – припомнил отец. – Я с твоим адмиралом вместе служил, думаешь, мне приятно видеть, как ты позоришь фамилию? А как дальше думаешь служить? Может, пока не поздно, отслужишь действительно матросом, да переаттестуешься в студенты? Может быть, тебя тяготит дисциплина? – задавал отец вопрос за вопросом, не делая пауз для ответов. – Может быть, требования устава превышают возможности твоего характера? О тройках я уж не говорю, тут дело не только в прилежании, но и в качестве мозгов. Тройки – это допустимо. Но вот дисциплинарные взыскания – это непростительно! Скажи окончательно и твердо: как намерен служить дальше?

– Безупречно, – с уверенностью обещал Антон. – Отпусти меня в Ригу.

Против ожидания капитан первого ранга Охотин довольно быстро согласился выпустить курсанта Охотина из своего поля зрения.

– Мне понятно, что ты здесь томишься, – сказал он. – Одним кино душу не насытишь. Долго ли ты собираешься прогостить в Риге?

– Как получится, – неопределенно сказал Антон, не желая врать, но и опасаясь сказать правду. Впрочем, отец догадывался о правде.

– У тебя в Ленинграде есть девушка? – спросил он.

– Н-ну… как положено, – сказал Антон, краснея и глуповато ухмыляясь. Говорить с отцом о девушке было мучительно стыдно.

– Что она собой представляет?

Что собой представляет Нина?.. Черт те что, до чего сложный вопрос! Откуда я знаю, что она собой представляет? Я любовался Ниной, я любил Нину, я ревновал Нину, но я не изучал Нину!

– Если тебя интересуют анкетные сведения, – сказал Антон, – тогда студентка консерватории, моего возраста, зовут Ниной…

– Еще бы чуть-чуть неанкетного, – усмехнулся отец.

– Умная. Красивая. Серьезная. Прекрасной души… Что еще?

– Чего же еще? Идеальная девушка, – приподняв брови, кивнул капитан первого ранга Охотин. – Я бы в такую не на шутку влюбился. Впрочем, только в таких и влюбляются. А по прошествии времени восклицают: где были мои глаза?

Антон попросил:

– Папа, давай не будем говорить о ней.

– Почему? Или я тебе чужой и мне безразлично, как ты строишь личную жизнь? Ну, не будем, не будем, раз тебе неловко. Когда-нибудь сам придешь и расскажешь, если это серьезно. Итак, сегодня после обеда я посылаю катер в Ригу. В четырнадцать часов явишься на третий причал, там стоит МО-32. Найдешь его командира младшего лейтенанта Кипяченова и доложишь, что идешь с ним до Риги в качестве дублера. Нет, не его дублера, а дублера боцмана!

– И за это спасибо! – заорал Антон, сорвался со стула и поцеловал отца в лоб.

– Эк-кая невыдержанность… – проворчал капитан первого ранга и потер на лбу морщины. – Все приказания младшего лейтенанта будешь выполнять беспрекословно. Я его предупрежу, чтобы не щадил тебя в походе… Сколько тебе надо денег?

– Думаю, рублей тридцать-сорок хватит до получки, – прикинул Антон.

– Значит, уложишься в двадцать пять, – решил капитан первого ранга. – Не забудь отметить в комендатуре отпускной билет. Прощай. И помни, что ты обещал служить безупречно.

Он подал сыну руку, надел шинель и ровным, строгим шагом отбыл на службу.

Антон сразу увидел в конце третьего причала длинный и узкий, крашенный шаровой катер с белым индексом МО-32 под широким развалом бака. Глухо урчал мотор, выхлопывая наружу синеватый дымок. У сходни, перекинутой с катера на причал, стояли и беседовали три молодых офицера в меховых куртках и лихих, с вынутыми пружинами фуражках. Антон приблизился, приложил руку к шапке:

– Мне младшего лейтенанта Кипяченова.

– Я Кипяченов, – откозырнул ему самый юный офицер. – А ты Охотина сыночек?

– Я курсант Охотин, – произнес Антон, добавляя в голос металла.

– Ну вот какое дело, курсант Охотин, – усмехнулся Кипяченов. – Приказано тебя употребить в работу, а какую я тебе найду работу? У меня сколько работы, столько и команды, штаты тщательно продуманы и утверждены в Главном штабе Военно-Морских Сил.

– Впервые вижу командира, который не может найти подчиненному работу, – сказал Антон, мстя за «сыночка».

Кипяченое согнал с лица улыбку, кашлянул и сказал:

– Ладно, разговорчивый, какой у тебя балл по навигации?

– Высший, – сказал Антон.

– Отбивай мой кусок хлеба, – махнул рукой младший лейтенант Кипяченов. – В рубке на столе лежит карта. Возьми прокладочный инструмент и изобрази на ней курсы отсюдова до пункта прихода. – Сообразишь?

– Постараюсь.

Зайдя в рубку катера, Антон принялся за дело. Он уже прошел Ирбенский пролив и добрался до мыса Колкасраг, когда в рубке появился командир Кипяченов. Он крикнул боцману отдать швартовы и пошевелил рукоятью машинного телеграфа. Мотор взвыл, катер дернулся, как бы отскочил от причала, и помчался, чуть не выкарабкиваясь на редан, к устью Линты. Когда вышли за молы и обогнули мачты затонувшего еще в войну парохода, Кипяченов передал штурвал матросу и придвинулся к Антону. Тот уже закончил рисовать курсы и подсчитывал расстояние.

– Парень ты довольно грамотный, – определил командир, не обнаружив грубых погрешностей против искусства навигации. – Только вот по этой трехметровой банке мы не ходим. По ней только прогулочным швертботам рекомендуется ходить. И здесь проложи ближе к берегу. Незачем лишние овалы по воде выписывать, соляр нынче дорог.

Антон исправил свое черчение и сказал:

– Вот такая картина получается. Часам к двадцати одному придем?

Катер подскакивал на волнах, размахивался с борта на борт, и стремительные струи крупных капель с хрустом хлестали по стеклам.

– Может быть, – отозвался младший лейтенант Кипяченов. – От нас с тобой это зависит в последнюю очередь.

– А от кого в первую? – удивился Антон.

– От моря, от мотора, от берегового начальства, от господа бога, от международной обстановки и еще от двенадцати разных причин, – растолковал командир. – Ты что, первый год служишь?

– Не первый, – сказал Антон, чтобы не говорить «второй».

– Ну так должен знать, что формула «эс равно вэ, умноженное на тэ» в военно-морской жизни неприменима. Получим, например, радио: повернуть на сто восемьдесят и следовать в Либаву. Так что не загадывай, парень. Меньше разочарований. Дольше проживешь.

– Понятно, – сказал Антон и примолк, глядя на серо-коричневые волны, низкую стлань беспросветных облаков и расплывчатый берег, бесконечно и однообразно тянущийся по правому борту.

Уплывало в вечность необратимое время, и ничего не случалось. Катер шел по старой доброй формуле «эс равно вэ на тэ». Ветер дул с моря и холодил левую щеку. Антон прищурил глаза, и поверхность моря сгладилась, превратилась в некий фон, на котором возникали вдруг улицы, дома, и широкая лестница, и дверь квартиры, обитая расклетченной клеенкой. Дверь сама собой отворилась, а за пей была знакомая прихожая с треснувшей вазой для зонтов, а потом на нее наплыла комната, слабо освещенная лампой, прикрытой розовым прозрачным платочком… Вдруг сочинилось:

 
Все прошлое стынет
и гаснет вдали,
а мысли о Нине —
они не ушли.
 

Ничего, конечно, у него не стыло и не гасло, почти ничто из прошлого не вызывало в нем активного недовольства своей особой, но ведь все поэты слегка привирают для красоты слога. Это даже не порок душевного развития, а просто художественный прием.

Он произнес ее имя одними губами, и в этот момент в задней части катера что-то треснуло, зловеще прошипело, и сразу после этого шипа наступила ласковая тишина, напомнившая Антону летнее плавание на парусной шхуне «Учеба». Такая дивная тишина бывает на парусном судне, когда оно идет в несильный бакштаг, а ты лежишь в сетке под бушпритом и смотришь вниз, как острый форштевень с тишайшим шелестом разрезает на пласты темно-зеленую гладь…

Младший лейтенант Кипяченое переложил руль лево на борт, а позади него возник механик мичман Дулин с рукой, приложенной к черному берету. Катер закачало в такт волне. Хода уже не было.

– Так что, значит, лопнула головка блока цилиндров, товарищ командир! – доложил мичман Дулин.

Младший лейтенант Кипяченое произнес полторы дюжины слов, выслушав которые, Антон примерно понял, почему его выпустили из училища младшим лейтенантом.

– А запасная головка есть? – спросил, наконец, Кипяченов.

– Имеется, – сказал мичман Дулин. – Прокладки и все такое.

– Так заменяйте! – приказал Кипяченов. – Да поживее.

– Девяносто минут, как по инструкции, – пожал плечами мичман.

– Ты несмышленыш, Дулин! – заорал Кипяченов. – За девяносто минут нас на берег вышвырнет, выше линии прибоя! Даю тебе сорок минут на всю операцию.

– Это еще неизвестно, кто несмышленыш, – обиделся мичман. – Вы попробуйте за сорок минут хотя бы снять старую головку!

– Нет, это вы попробуйте! – еще повысил голос младший лейтенант Кипяченов. – Ступайте в машину, и чтобы через сорок минут!.. – он погрозил указательным пальцем.

Катер раскачивало все сильнее, и механик, хватаясь за выступающие детали оборудования, пошел к своему машинному люку. С той стороны уже слышались удары железного по железному.

– Дай карту, – сказал командир, и Антон вынес из рубки ни мостик путевую карту. Младший лейтенант повел по ней пальцем. – Глубина метр пятьдесят в миле от берега. При этом ветерке через полчаса мы там будем. Все, брат, отплавались…

– Радист! – крикнул командир, и на мостике возник тоненький старшина второй статьи. – Давай, Венков, аварийную.

– Не имею такой возможности, товарищ командир – доложил Венков. – Генератор не работает, питания нет. Как же без питания.

– Ах, Венков, Венков, – вздохнул командир. – В похоронном бюро тебе работать, а не на плавающей единице.

– А вы сами попробуйте без питания, – обиделся Венков. – При чем тут похоронное бюро?

Он поежился под ветерком и ушел в свою радиорубку. Командир нервно колотил кулаком по поручню.

– Может, я могу чем-нибудь помочь? – предложил Антон.

Младший лейтенант небрежно взглянул на него и сказал:

– Если бы у меня развалился воз с дровами, тогда ты мог бы помочь.

Антон надулся на командира. Цепляясь за леер, он прошел на бак и подвинтил стопора на якорь – цепи. Тут его окатило слева морской водичкой, и он поспешно вернулся на безопасный в этом отношении мостик.

– Хоть бы одна шаланда появилась в поле зрения, – сердито произнес Кипяченов. – Когда не надо, их целые флотилии ползают…

– А почему бы не стать на якорь? – задал Антон вопрос, который давно уже щипал ему язык. Он и на бак ходил для того, чтобы обратить внимание командира на этот предмет.

Полагал по молодости, что моряк может забыть в лихую минуту про свой якорь. А тут вот он явился и напомнил…

– Милый человек, ты чем смотрел на карту? – поинтересовался младший лейтенант Кипяченов.

– Глазами, конечно, – сказал Антон.

– Почему ж ты не увидел, что под нами сто пятьдесят метров?