Текст книги "Проклятие зверя: 3 дочь, 13 невеста (СИ)"

Автор книги: Александра Ермакова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 21 страниц)

– А Герта? – тихо вклинилась в рассказ Славушка, взволнованно дыша через раз.

– Герта тоже была жива, – кивнул я благосклонно. – Зубами скрежетала, проклятия изрыгала, но поправлялась быстро. Потому и торопился Дагр узаконить отношения, вынудил Герту готовиться к брачному гону. Гордячка плюнула ему в ноги: «Не догнать тебе меня, как бы я не была слаба! И сына выкраду, а ежели он окажется такой же, как и отец, жизнь его прерву!»

– Как она могла? – ахнула Славка.

Глянул я на неё хмуро и зубами клацнул:

– Характер такой, я же говорил… – буркнул ворчливо. – А Альфа в ту ночь выл от отчаянья. Самки волколаков могли быть гордыми и воинствующими, но эта?! Она была непомерно сильна духом и бесконечно его ненавидела. Дагр ощущал, как судьба его прародителя зеркально отражалась в них, и решился на то, что никто не делал ранее. Герту любил, любил так сильно, что не представлял, как будет дальше без неё, но потерять сына страшился более. И ежели она грозила его убить – Альфа не мог того допустить! Гон был кровавый. Много самок людей растерзанными кусками землю питало, и Альфа вернулся тоже в крови. То был его крест, его боль, с ней жил долгие годы.

– Это ведь страшилка? – всхлипнула Славушка, дыхание затаив.

– Жизнь! – скупо отрезал я.

– Скажи, что это неправда! – потребовала мелкая, тряхнув меня за шкварник. Я даже опешил от бесстрашности дурочки. – Ну же, признайся, что это страшилка, которую вам на ночь в детстве рассказывают, – даже в темноте пещеры слёзы на лице девчонки отчётливо видел.

Смотрел зачарованно, а потом сделал то, на что никогда бы в здравом уме не осмелился – облизал, солёную воду языком собирая:

– Правда это! – душу затопило безграничной нежностью и желанием зацеловать мелкую. Как никого и никогда, чтобы познать, какого это… быть с той, из-за кого дышишь каждый день, по кому сердце бьётся каждую минуту, без кого больше свет не мил. – По крайне мере, как мне её рассказывали, – хрипло добавил.

– Он её убил? – зарыдала пуще Славка, уткнувшись в меня лицом.

Хотел ответить, да не мог. Моё сердце остервенело долбилось в груди, словно рёбра проломить мечтало. И душа обмирала. Видеть слёзы любимой оказалось невыносимо больно. Мой Зверь был на грани завыть.

– А ребёнок? – шмыгнула носом Славушка, подняв на меня глаза. И столько в них надежды было, что опять не смог солгать.

– Жив…

Немой вопрос в запруженных слезами глаз, и я сглотнул сухим горлом:

– Это я! Герта – моя мать…

– Бедный, – обрушилась с объятиями на меня девчонка, и я выпал из мира. Ослеп, оглох и вообще больше себе не принадлежал – я был всецело её любимым пёсиком, мягкой игрушкой и ручным щенком. В кого и пореветь можно, и обцеловать не зазорно, и поиграть с кем в любое время не лень.

И когда я уже был готов признаться в чувствах и своей одержимости, Зверь люто клацнул зубами возле шеи девчонки, и я вырвался на свободу. Убежал прочь, не прощаясь…

Несколько дней скитался по землям, раздумывал как дальше жить и что делать, а опосля отдыха дома, в село вернулся. Да видать вовремя. Иржич опять возле Славушки крутился.

Глава 20

Славушка

– Славк, да сколько можно меня избегать? – Иржеч страх потерял, меня заловил между хоромин, когда возвращалась из лесу, опять не увидавшись с Рагнаром.

– Я уже план приготовил, как сбежать… – припечатал к стенке и дышал шумно.

– Совсем ополоумел что ли? – вспыхнула гневом, пытаясь выбраться из плена. – Жить расхотелось?

Перестал парень зубоскалить, помрачнел ликом, но хвата не ослабил:

– Да нет её без тебя, Слав… – встряхнул, тихонько приложив о стенку.

– Дурной ты, – нахмурилась, не ведая, как ещё Иржичу объяснить, что нет у нас будущего. – Уезжай из села. Парень видный, найдешь хорошую девушку…

– Тебя нашёл, – перебил Иржич со злостью, да губами мои постарался поймать. Увернулась спешно, поцелуй его на щеке ощутив. Разозлило то парня, грубовато за подбородок схватил, к себе поворачивая:

– С детства тобою болен, – с чувством прошептал, шалым взглядом по лицу моему скользнув. – Не нужен мне никто…

– Пусти-и-и, – отчаянно заколотила по плечам Иржича, да только крик мой заглушил парень поцелуем жадным. Я опешила на миг, а потом лягаться начала дико и остервенело. Брыкалась, толкалась, колотила его, ну и пнула… как Рагнар учил: перестала истерить и выверенными движениями избавилась от плена – в пах удар, и пока скулил парень, кулаком в лицо врезала.

Не пристало такое пропускать вою наученному, да кто ж ожидал бы от хрупкой девицы прыти подобной? Вот и сработало, как и говаривал Рагнар…

Больно было костяшкам, но я не отвлекалась – толкнула Иржича и только тогда увидала Рагнара. Стоял он как раз меж хоромин и на нас смотрел. Испугал меня его взгляд, смерть в глазах чёрных, и я бросилась к нему:

– Нет, нет, не тронь! – да в следующий миг в стену врезалась затылком. Со сдавленным стоном осела наземь, но помутневшим взором увидала, как волколак к Иржичу метнулся. Парень и заорать не успел, как Зверь уже управу чинил. За руки схватил… И вопль Иржича, аккурат с жутким хрустом, ломаемых костей заглушили мой крик:

– Не убивай, – взмолилась я, да хрипом вылетело, и сознание померкло.

Очнулась уже у себя в комнате. Вокруг тишина и темнота. Девки на меня косились в немом ужасе, и на расспросы, что случилось, лишь головами рьяно мотали, потому выбежала из дому. Не обращая внимания на собственную боль в голове, бросилась к Радиме – единственной, кто мог дать вразумительный ответ, и пока бежала, ежели кого встречала – шарахались от меня как от чумы, укрепляя в мысли, что плохо дело.

– Жив, – буркнула Радима, когда я ворвалась в её дом, требуя ответа. – Но крепко хозяин его приложил. Руки сломал, лицо разбил. Говорят, ещё и хозяйство обещал на шею намотать, ежели он ещё раз к тебе прикоснётся, и глаза выколет, ежели тот посмеет глянуть в твою сторону.

Уж не ведала я реветь от счастья – что жив Иржич, или от горя, что покалечил его Рагнар, потому ни свет ни заря к поляне бежала. И бежала, раздираемая разными чувствами. Но больше всех во мне решительность крепла! Выскажу, как есть, что не прав. Что Зверь он…

Что он ГЛУПЫЙ Зверь, потому что только силой живёт, а не умом. Ежели б им, никогда не обидел того, кто слабее его.

Что глупый и СЛЕПОЙ, потому что только слепой увидел бы в Иржиче соперника.

Какой из него соперник?

Он ни в какие подмётки Рагнару и не годился…

На том мысль пошатнулась, и я чуть с шага не сбилась. Причём тут Рагнар и соперничество Иржича? Я невеста другому… Ему какое дело?!..

Потому другая мысль… совсем невероятная осенила. Она была настолько невозможной, что заставила сердце биться неистово и гулко.

А что если я ему люба?

Глупость! Не могу я ему нравиться. Аль могу?

Так и бежала, мысль терзая кусками, отсеивая любое, на что не находила подтверждения, покуда не решила, что заставлю Рагнара дать честный ответ: люба я ему аль нет! Ежели да… и я признаюсь. Ежели нет – пусть перед Иржичем повинится и его отцом.

Так или иначе, я должна узнать правду!

На полянку примчалась аккурат с первой упавшей мне макушку каплей дождя. И без того небеса хмурились, да ворчали приглушённым громом, а теперь как назло застучал по земле, листве, камням мелкий колючий дождик.

Но не было тут волколака.

Зло крутанулась, решив до реки сбегать. И верно смекнула, Рагнар был на месте. Стоял по пояс в воде, да задрав голову, позволял дождю себя умыть, но только вбежала на бережок, медленно обернулся.

– Ненавижу тебя! – завопила, и плевать, ежели услышит нас кто. Сжала кулаки, яростно глядя на спокойного волколака. Смотрел молча т это меня выбесило сильнее:

– Ненавижу, слышишь? – воду таранила, к Рагнару подбираясь. Он и с места не сдвинулся, словно ждал меня и моей истерики. Даже когда вплотную приблизилась, да кошкой разъярённой на него бросилась: «Как ты мог?!», – не уворачивался. Мне хотелось расцарапать безмятежное лицо:

– Зачем??? – А он заловил руки мои, и молча выжидал, когда запал мой закончится. – Он же…

– Посмел, я обещал… – пугающе спокойно, будто не о кровавой расправе говорил, а о дровах.

– Он глупый, понимаешь? – извивалась неистово и ещё пыталась вырваться из хвата и хоть как-то разукрасить красивую физиономию. – Не виноват он, так вышло… Влюбился, в чём вина? – ярилась не на шутку. – Я не давала ему повода. А он… чувства сильнее разума! Гад ты… Не понять тебе, что такое любовь!!! – наконец ударила по груди широкой, внезапно осознав, что уж и не держал меня Рагнар. Да только не было больше у меня запала первого. Дышала урывками, шатался от усталости, а потом уткнулась обессиленно носом в волколака и заревела:

– За что… ты меня так ненавидишь? Его… нас… людей… – всхлипывала, уже всю свою боль, обиду и непонимание в кучу собрав. – Не жить вам… покуда не научитесь любить. Покуда ради себя живёте, а не других… Покуда других не цените, а лишь себя…

Всхлипывала долго и носом шмыгала шумно, глаз на волколака не подымая, покуда запоздало не осознала – не гнал меня, не отталкивал и не рычал, а ведь терпеть не мог моих слёз.

Не мог, а столько лет… терпел. И со мной возился, как ни с кем и никто. В обиду не давал, советами помогал… Иногда так глядел, что у меня душа обмирала и краска в лицо бросалась.

Остаточно всхлипнула, продолжая лбом упираться в грудь волколака. А он всё такой же – напряжённый, молчаливый, и только дыхание меня касалось жаркое и неровное.

Неспешно поняла голову, пронзённая дикой, абсолютно невероятной мыслью:

– Ты при… ревновал? – осмелилась, но на последнем слове голос дрогнул смущённо и опасливо.

Как бы не всматривалась в лицо Рагнара – и бровью не повёл Зверь. А я как заворожённая в глаза его карие смотрела, и было мне всё равно, отрицал бы, прогонял. Я не могла прогнать морок, что пучина его очей на меня нагоняла. И оттого кровь бурлила и вода ледянючая уж не обжигала, скорее чуть остужала, не пойми с чего жар в теле. Так и купалась в бездонных омутах Рагнара, не в силах сбросить наваждение, лишь по лицу скользила взглядом: с глаз нереально красивых на губы чёткие, на нос прямой и ровный, брови густые и опять в омуты бездонные его глаз ныряла.

И казался он невозможно красивым. Таким, что не было краше на земле, не было милее на свете, не было лучше в помине. От близости его совсем не своя стала. Не об управе думала, не об Иржиче, а о поцелуе…

Очнулась от тишины оглушающей и дыхания жаркого на своём лице.

Глаза в глаза с волколаком смотрела – и он глядел пронзительно и вдумчиво, так глубоко и с такой тоской, раздирающей душу, что продолжала во мраке его не просветном утопать, да в ощущениях новых и хмельных нежиться.

Но вместо правильного – я к Рагнару подалась.

– Поцелуй, – шелестела беззастенчиво моя просьба. И пропала я… не видала больше ничего, слышала, точно во власти дрёма крепкого была – сопение надсадное и рык бархатный. А потом волной накрыло – жаркой, волнительной. И следом тело задрожало, словно его коротко жалили укусы молний, а из нутра поднималась горячая волна томления. Наполняла, напирала, в голову ударяла – потому и шатало меня, будто в дурмане.

Парила я в облаках, не в силах вернуться в бренное тело, кое не чувствовала более. Только сладость и удушливый жар, нехватку воздуха, без которого было хорошо, но опасно, ведь дышать надобно… я это понимала, ведь ещё чуть-чуть и не очнусь более.

А рык Зверя голоднее и неистовей вибрировал.

Нехотя вынырнула из блаженства, впитывая жадно дыхание волколака, мягкую требовательность губ и жар его тела, в которое вжималась, вымаливая ещё любви. Обвила за шею одной рукой, а другой в волосы зарылась, пальцами сжимая пряди, да к себе притягивая.

Ох и страшилась я, что оборвёт он сладкую пытку, и я опять захлебнусь пустотой, одиночеством и холодом. Потому и не пускала…

В голове было легко и воздушно, словно облака, в коих парила, её заполонили, вытеснив разумное, а я всё воровала поцелуй НЕ своего жениха, и не было мне стыдно. Хуже было – томно и зудяще. Вот и льнула ближе, уже изнывая оттого как ещё ближе хотела быть.

Он! ОН!!! Пульсировала в голове мысль счастливая. Поцелуй, о котором столько девки сплетничали, столько баек рассказывали. О том, как кожа гореть начинала, в животе огонь полыхал и дурной становишься.

Всё так! Ежели Рагнар такие чувства вызывал, получалось, он тот самый?! Тот самый… судьбой наречённый. Тот, кто мог родить такую бурю в моем теле и душе.

От счастья чуть не завыла – не ждала не гадала от богов такого подарка. Осмелела настолько, что ладонями по обнажённым плечам, груди, торсу Рагнара шарилась, наслаждаясь тем, что решилась на это. Что позволил… И задрожала, точно в лихорадке, когда он ответил тем же – зарычал в губы мои – вибрация от головы по телу прогулялась, волной до ног, обратно, и вниз живота ударила.

Тогда я всхлипнула, судорожно цепляясь в плечи Рагнара… И ещё раз – протяжней, когда волколак руками по спине моей скользнул, чуть порывисто и грубовато, по бёдрам, будто на прочность проверял, а потом махом за зад подхватил, на себя усадив. И это мне мало было. Ногами его обхватила и ёрзнула в нетерпении, не зная, как ещё угомонить взыгравшее желание познать мужчину – лоно изнывало в томлении и пульсировало неистово.

Какой холод? Какой дождь?

Я в огне пылала – вот-вот сгорела бы, отвечая на вольности Рагнара, коих никому и никогда не дозволяла. А он меня лихорадочно изучал, покуда мой шелест не нарушил тишину:

– Прошу, сделай… – о чём молила не ведала, но хотела здесь и сейчас принадлежать тому, кто давно в моём сердце. Кто давно в моей душе. Кто давно моя жизнь!

С ним хотела быть!

И потому не страшно было от него и смерть получить!

Ежели уж он моё ВСЁ, пусть до конца идёт! Я готова… согласна…

О том видимо и молила, да в следующий миг, когда опять ёрзнула по крепкому телу волколака и задела твёрдый бугор, от которого у меня стало ещё щекотливее пульсировать нутро, Рагнар с глухим рыком:

– Стерва, – махом грубым оборвал объятия, а меня точно рубаху грязную с себя содрал и… не успела я звука издать, как в следующий миг уже в воду ледяную отрезвляюще звучно шлёпнулась. Водица тотчас остудила бесстыжий порыв, и головушку до здравомыслия.

Бултыхалась я в реке, на поверхность выгребая, и только макушкой над водой оказалась, крутанулась, Рагнара выискивая и к ужасу оценив, как далече откинул меня. За несколько косых саженей о себя.

И не был он спокоен – лик то искажался, грозя в Зверя человека обратить, то обратно к мужскому, но гневному.

– Прочь ступай, – велел хрипло и коротко, словно злился на ученицу непутёвую. Стушевалась я, к берегу побрела, голову опустив и губу закусив. И что не так сделала?

Запнулась с нерешительности, обернулась виновато.

– Почему? – нашла силы швырнуть свою обиду и не понимание. – Ежели я люба тебе, зачем отдаёшь другому?..

– Зверю… – кривая улыбка по губам его скользнула, больше на хищный оскал похожая, – многие нравятся, – то рыком насмешливым звучало, – да мало подходит, а ты…

– Так люба я тебе или нет? – меня это волновало.

– Не смеши, мелкая. Ты дичь не подросшая и брату наречена… ему тебя гонять и задирать, а я…

– Ижер хотел поговорить с Альфой, – пробормотала убито, слова Въюжки вспоминая. – Он бы упросил…

– Альфу не упросить, – не дал договорить Рагнар. И злился опять. – Он лучше знает, что и кому делать… – умолк, сверкнув лютой чернотой во взгляде. – А тебе бы место знать и дурью голову не забивать. Либо беги, либо умри… – отчеканил сурово.

Мне так больно стало, что отпрянула.

Не любил – придумала?..

– Тогда зачем столько сил… времени…

– Из-за брата, – кивнул Рагнар, – ему досадить хочу… – хмыкнул глухо и чётко. – А поимев тебя, только дело подпорчу да своей шкуры лишусь, а она мне ещё надобна. Так что забудь обо мне. Лучше беги быстрее. Вряд ли удерёшь, зато другим потеха, а Вагру позор.

Уничтожил во мне всё тёплое и нежное Зверь беспощадный. Отвернулась порывисто, но подол платья о ноги запутался, движение сковывая. Дёрнула зло, да на берег пошла, каждый шаг, клятву себе давая, более никогда не верить НИ ОДНОМУ волколаку, даже ежели он будет казаться самым лучшим и добрым на свете.

– Потеха… потешу… – бурчала под нос. – Я всех вас потешу, Зверье поганое. И его, и тебя…

Обернулась уже не берегу – провожал меня взглядом Рагнар, и я выпалила, гневом и обидой снедаемая:

– Не приходи больше, слышишь, Зверь? Не хочу я тебя видеть! И учить не приближайся, лучше сидеть взаперти наказанной буду, чем меня ещё хоть раз коснёшься аль увидишь!

– И ты осторожничай. Лучше одна не бегай. Мои тут стали чаще появляться. Нарвёшься, ответ держать придётся… ежели первей не задерут, – а это холодно добавил, в очередной раз дав понять, что просто предупреждал, а дело моё, как себя вести и что делать.

Шагнула прочь, но у дерева ближайшего, бросила на наставника взгляд последний – но Рагнар не глядел более на меня, нырнул в воду и был таков…

Я прочь бросилась, слезами давясь – не гоже врагу свою боль показывать. И без того слабостью потешила. И дурость – сердце открыв. Опозорилась, на шею вешаясь…

Никогда боле не опущусь до такого.

Лучше смерть!

Воротилась в селение мокрая, жалкая, зарёванная и злая. И конечно тотчас на Ганну наткнулась. Уж она разъярилась, меня взглядом недовольным окатив с головы до ног: «Где опять шлялась? Ах, ты дрянь гулящая!!!». Отходила плетью да посадила под замок, чему я и не противилась вовсе. Выпускала лишь работы самые грязные и сложные по хозяйству делать. Отлучила от тренировок, ведая, как раньше я на них рвалась – а я и рада тому была. Куда угодно, что угодно, лишь бы Рагнара больше не видеть!

Потому при каждом удобном случае выискивала повод, чтобы опять наказание получить, пока не остыла и через пару седмиц умом не смекнула, что себе же хуже делала. Скоро отбор будет. В этот раз мне не увильнуть. Шестнадцатый миновала, сейчас за семнадцать перевалило, скоро восемнадцать стукнет. Редкая невеста до такого срока высиживала. И за то благодарить Альфу уж можно было…

Ненавидеть, но благодарить!

Глава 21

Рагнар

Думал, всё, потерял себя, пока скитался по ничейным землям, больше и больше в Зверя обращаясь. Смерть искал, потому драк с Дикими не избегал, вернее, сам упорно выслеживал и в месиво лез.

Себя убеждал, что защищал свои земли от посягательств Пришлых, а на деле… в каждую схватку вступал, мечтая сдохнуть. Но сколько бы не бился, сколько бы не ждал смерти, допуская опасные раны, боль телесная не притупляла боли душевной – долго ещё перед глазами Славка стояла. Лицо её зарёванное, губы припухшие – их вкус сладкий до сих пор ощущал как наяву. И взгляд её с поволокой желания, который сменился обидой и злостью решительной.

Ненавидел себя с тех пор, потому и смерти искал. Не имел права на вольности свои. Не смел ей повод давать думать О НАС!

А я маху дал, прокололся где-то. Видать много любезничал и говорил: много душу изливал, слушал и мало рычал, прогонял. Вот и решила, что я нарушу закон стаи ради неё, а для меня слово Альфы – закон! В двойне! Потому что Альфа – мой отец!

Вбивал это в башку свою глупую. Вдалбливал, напоминал, через боль и самоистязание, но суть Зверя ощериваться всё больше этому начинала, выпячивая на поверхность свою животную слабость… Бежать за сучкой вкусной, а не жить умом. Поддаваться похоти звериной, а не руководствоваться людскими правилами и понятиями.

Я человек и волк! Мне сложнее, ибо чувствую острее, хочу сильнее, нуждаюсь больше. Во мне две сущности и им обоим горит взять ту, кто отзывается на их призыв; ту, чей призыв доводит до сумасшествия… Подмять под себя, наплевав на последствия, ибо моя жизнь там, где она, а не где стая… Моё сердце с ней, а не в стае.

Лишь она соединяет во мне две сущности в одну, лишь она управляет ими… обоими! И горе нам, ежели не удержу их…

А того боялся, сколько бы не твердил обратного. Ежели раньше срока девица чести лишится – ждала её участь кровавая и жестокая. И нет тут разницы с человеком нагрешит, аль со Зверем…

Вот бы и что мне с того? И так ей смерть близкая, и так, но сердце неистово колотилось в груди, в жажде дикой участь незавидную оттянуть. Ещё чуть-чуть побыть со Славкой. Ей дать свободой чуток подышать. И мне ЕЙ подышать, пусть издалека… раз она не желала меня больше видеть.

И это правильно. Всё верно рассудила.

Искренность её, запах… ярость… едва Зверя моего не спровоцировали. И доверчивость Славушки манила… Губы её – лакомство сочное. Полные… для поцелуя приоткрытые и глаза её огромные…

Ох и непросто стало с ней. А опосля поцелуя так и подавно. Теперь при встрече только о том бы и думал – и о том, как завершить начатое.

Ненавидел себя с тех пор. Ненавидел и смерти искал. Лучше так, чем в агонии мучиться. Лучше быстрее умереть и не истязать себя ни мыслями, ни действиями бестолковыми. И ей больше голову дурить не стану – права она в своей злости и обиде на меня.

Дал повод, подкрепил своими воздыханиями и добил своей похотью…

Потому и бродил по землям ничейным.

Думал…

Зверя в себе усмирял, а кровь неспокойная жизни не давала, ещё бы чуть-чуть… одичал, но к жизни воротился, когда с очередной парой одичалых столкнулся. Они как раз топтались близ границы.

Драка тяжко далась. Вырубился аккурат с хрустом шейных позвонков последнего противника. Очнулся уже затемно… Еле поднялся на дрожащие лапы и только мысль, что ещё хочу увидеть живой Славку и сделать всё, чтобы она стала свободной, толкнула меня домой.

Правда, где он, сыскать не мог: запахи путались, глаза обманывали, слух подводил… Так бы и плутал, но зов Славки уловил: «Рагнар!» «Ра-а-а-а-агна-а-ар! Верни-и-и-ись!»

Встряхнул башкой, прогоняя наваждение, но глас вновь повторился. Я опять мотнул головой, смаргивая морок колдовского леса и пошёл… Лапы заплетались, в голове кровь яростно долбилась, но я, не помня себя, шёл на глас моей отражённой. Моей человечки, моей Славушки…

Как добрался до дому, не ведал – сознание часто упархивало, я проваливался в небытие, но упорно из него вырывался…

Я был обязан жить, покуда моя девочка жива, а потом… потом уже будет всё равно.

В себя приходил тяжко. Тело болело, кости скрипели. Я перетерпливал боль и тошноту, день за днём сражаясь со смертью. Темнота давила, иногда тишина оглушала, и лишь бой одичалого сердца заставлял возвращаться к живым.

Славушка – человечка, ставшая смыслом и глотком и дозой, необходимой, обязательной, самой жизнью… Это понял, когда она из жертвы и подопечной обратилась в Луну, но ходя по гран, я с точностью осознал свою привязанность к слабому существу. И я бы… отдал свою силу ей, ежели б это было возможно. Я бы отдал жизнь ради того, чтобы она жила…

И потому распахнул глаза – в жажде увидеть ту, ради которой вернулся. Услышать ту, из-за кого был готов на отступничество. Ибо моя жизнь там, где Славушка! Мой дом там, где Славка! А стало быть и моя смерть пусть случится рядом с ней!

Кровавые мухи всё ещё мелькали перед сонливыми глазами, в теле тягучая боль расползалась, горло сушило и пить хотелось до хрипоты.

– Рагнар, – надо мной склонилась встревоженная Иррэ. – Очнулся, – выдохнула счастливо и торопливо к губам чашку с водой приложила.

Я жадно пил, прислушиваясь к звукам и запахам, но желаемого не было.

– Сколько, – еле разлепил сухие губы, – я тут?

– Седмицу уже, – пробормотала Иррэ, присев на край скамьи, на которой я лежал.

Семь дней?..

Дёрнулся в безотчётном порыве немедля встать…

– Куда? – Иррэ недовольно сверкнула глазами, лоб прорезала упрямая морщинка:

– Опять к ней помчишься?

– Не начинай, – буркнул, скрипнув зубами.

– Ты совсем с ума сошёл! Совсем Зверя не сдерживаешь…

– Ежели б не сдерживал, давно бы мёртв был, – одёрнул невесту.

– И так мёртв! – припечатала гневно и поспешно встала. – Не сейчас, так завтра. Не завтра, так через седмицу… аль месяц, полгода… год… – выговаривала, чеканя слова. – Гона нам не пережить точно, ведь девка твоя на нём будет!

– Не девка…

– Девка! – огрызнулась Иррэ. – И я молюсь, чтобы это закончилось как можно быстрее. Твои мучения, мои, её… – моя пара страдала не меньше моего, и это убивало. – Пусть Альфа её в этот гон поставит, – метнула взгляд на меня через плечо. – Ежели я не могу её убить – пусть Вагр наконец это сделает.

Вот теперь мне убить захотелось Иррэ за эти слова, но я понимал её боль.

– Спи, – напоследок бросила пара, – силы тебе нужны… – и вышла, дверью скрипуче хлопнув. Права невеста. Глаза смежил – немного отоспаться надобно, чтобы силы воротились. Славка ещё жива. Чуть выдохнул.

И я жив… стало быть, есть у нас ещё время пожить…

А немного оклемался, тотчас в село побежал. К Славушке не приближался – следил за ней издали. И радовался мелким победам, кои отмечал каждый раз, даже ежели она их не видала и не понимала. А ещё охранял, от своих и чужих – гонял прочь, ежели приближались к ней, пока она в лесу одиноко тренировалась.

Никому не позволял нарушать её покой…

* * *

– Тебя брат искал, – тихим укором обронила Иррэ, только домой воротился. Ничего не ответил, работать пошёл по хозяйству, давно пара говорила, что надобно помочь.

Допоздна крутился в лагере и даже с отцом поговорил за селение, невест. Сам не заметил, как некоторые свои мысли высказал, кои обдумывал ещё, но под пристальным взором отца выложил как на духу.

Альфа задумчиво выслушал:

– Добро, пробуй, только не забудь о близком гоне, не угробь девок до срока – женихи не простят. Да и больно ценный товар, чтобы на нём пробы ставить бездумно.

Кивнул в пол и в резервацию поспешил, дать указания новые.

Домой поздней ночью примчался. И любил Иррэ яростней, чем когда бы то ни было.

– Опять у неё был? – прошелестела пара, только пыл поумерил, да рядом лёг, в потолок глядючи.

– Слышишь, Рагнар? – лицо моё ладошками обхватила, склоняясь близко и в губы дыша: – Был у неё?

– Не у неё…

– Думаешь не отличаю того? – перебила Иррэ с укором ревностным. – Ты же смурной всё время, ежели от неё прибегаешь, – выговаривала обиженно и с чувством. – Неужто не понимаешь, беде быть, ежели прознает Альфа и братец твой о болезни твоей! Не сносить тебе головы…

– С чего вдруг? – вырвался из рук невесты. Со скамьи встал торопливо, обуреваемый негодованием.

– Да ты уже пропах ей! – взывала к разуму Иррэ. От обиды и ревности. И ведь понимал, что права она. Да что с собой поделать? Ноги сами несли к человечке…

– Спасает тебя лишь то, что не в стае мы живём, а на краю селения, да и Вагр редко с тобой сталкивается. Отец мало обращается, а так бы…

– Чиста она, – рыкнул я, мечтая разговор закрыть. – Неужто думаешь, я бы посмел? – зло взяло на Иррэ, что подумать смела обо мне в таком ключе.

– Тогда, – запнулась невеста в расстерянности, – зачем к ней ходишь? – дрогнул голос в недоумении.

– Выживать её учу, – признался ровно, – чтобы брату не так просто досталась.

Это была правда… отчасти… и для убеждения себя же. Верил в то до последнего.

– Да и сама видала, – уличительно оглянулся, грозным взглядом пригвоздив, – нет меж нами ничего! – отрезал сурово.

Замялась невеста, пойманная на подозрительности.

– Неужто думала, не учую я твоего хвоста? – извернул ревность бабскую да упрёком кинул Иррэ.

– Что ж мне тихо дома сидеть и тебя выжидать? – огрызнулась пара.

– А я не неволю. К себе не привязывал. Думал по обоюдному согласию…

– Так и есть, – горячо заверила невеста, испугавшись чего-то постель покинула, да на грудь мою бросилась:

– Ты ж… жизнь моя, Рагнар! – всхлипнула удушливо, слезами травя. – Я же своих ослушалась – тебя выбрала…

Покорёбило то. Не требовал – сама решила и пришла. Не просил – осталась. Не осуждал никогда. Даже вопроса не поднимал, а вот теперь тяжко на душе стало. Всем хороша невеста – всем годна: и любила так, что хватало этого чувства за двоих.

Раньше….

И благодарен ей был: что не требовала большего, довольствовалась тем, что давал. И готова была с ним участь делить любую – даже изгоя.

Знал, что любила

Знал, что ждала.

Знал, что молчала и терпела мои выходки.

Потому и не гнал.

Неправильно себя вёл, недостойно, но спасала она от глупых, опрометчивых поступков, коих наделал бы с одиночества и неутолённого желания.

А так… подруга под рукой. Безотказна и покладиста. Потому и убеждал себя, что скоро закончится сумасшествие, и я женюсь на Иррэ.

А вот сейчас тошно стало. От себя… от неё… от слабости своей, низости, подлости.

И от услужливости и угодливости Иррэ.

– Не уходи, – бросилась в ноги, обвив руками, точно хомутами бочку. – Не ходи, молю…

– Ты что творишь? – зло взяло пуще. За запястья схватил, разрывая плен.

– Прошу, – вскинула на меня глаза, полные слёз Иррэ. И меня пронзило жуткой мыслью:

– Ты что наделала? – я дышал рывками, сердце болезненно колотилось в груди.

– Знаешь ведь, не осмелилась бы, – рьяно замотала головой невеста. – А Навера… сильнее и мстительней, – шумно выдохнула, понимая, ежели не скажет по-хорошему, я выдолбаю правду, не из неё, так из других, и ей опосля только хуже будет.

Рывком вверх дёрнул Иррэ, яростно в глаза глядя:

– Что она задумала?

– Вагр… – запинаясь на словах, бормотала невеста, – он Наверу припугнул, что заменит новой парой. Человечкой. И ежели она не смирится с другой женой… Ей не быть его…

Толчком отшвырнул Иррэ прочь, да волком оборачиваясь, дверь дома вышиб. Вырвался из удушливого плена уюта и тепла, и помчался Зверем, ветер глотать. Душа в клочья разлеталась от безжалостных мыслей… Срок гона приближался, но ежели опоздаю, не видать его Славке!

Славушка

Месяц этот не жила, бродила и скиталась. Выла молча от боли и тоски, ощущая холод душевный. Сердечко обиженно отбивало то негодование, то злость, то смирение… но не прощу Рагнара. Не теперь! Прав он – ежели прознает кто, что он со мной вошкается, вопросов будет тьма, а они могут к недоброму привести. Уж не раз о том думала, да силы не находила отказаться от его помощи.

И каждый раз заново умирала только от мысли, что больше не свидимся с другом близким. Пусть он себя таковым не считал, пусть специально мне навязался в наставники, не от благих побуждений, а ради досадить брату, но сердечку глупому не прикажешь – крепко он уже в нём сидел. Так крепко, что не выдрать оттуда его. Не задвинуть в дальние уголки. Не заменить другим.

Срослись мы. Единым целым стали, и сейчас мертва я была без половины своей.

Едва удерживалась, чтобы не простить, да пыл остужался холодность волколака и преданность его семье. Хорошее качество, чести в моих глазах прибавляло. И упрямость его тоже!

Хоть и не видела его, но чувствовала рядом… за деревом, за углом дома, на другом берегу. Он был рядом… но далеко. Чтобы не дай бог не углядела, чтобы не дай бог не столкнулись. Но ни разу, а я продолжала тренировки. Выкраивала момент и сбегала из селения.