Текст книги "Проклятие зверя: 3 дочь, 13 невеста (СИ)"

Автор книги: Александра Ермакова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 21 страниц)

Самки людские росли с тем, что так и надо, принимали участь, как должное. А ежели учесть, что Альфа той, кто сможет удрать от Зверя дарует свободу и богатство – многие невесты бежали с пущим рвением. Ибо умирать под волколаком, как бы их к тому не готовили, не шибко хотелось, а вот оказаться в злате, да свободной – их наивные душеньки грело.

Потому им и давали основы выживания и немного заставляли укреплять тело, дабы в загоне они не сразу падали, а могли хоть немного Зверю противостоять.

Это конечно дело обречённое, но всё же, для волколаков – брачный гон – ритуал, наши самки умели дать достойный отпор, а вот человечки… Часто оказывались под женихом, не миновав и пару саженей. Потому и решено было – бегу девок учить! А при старте давать фору несколько часов и зелья давать – силу дающее на нашей крови сделанное.

Это хоть как-то помогала девкам продержаться дольше обычного, а Зверь больше сил израсходует, пока бегает за суженной. Того глядишь, на насилие меньше останется здоровья. Нам-то оно тоже не особо желаемо – раздирать слабых самок. У нас другие на них виды, но ритуалу не изменяли, без него Зверь ещё страшнее и жертв больше может забрать.

* * *

На очередном обходе парой лет спустя я остановился на полянке невдалеке от резервации, прислушиваясь к звукам леса. Так ЕСТЬ хотелось, что прям невтерпёж стало. Я выискивал, где ближайшая жертва, но тут носа коснулся чужой запах – чуть сладковатый, молочный… такой вкусный, что я жадно слюну сглотнул. Обшарил округу взором пристальным, кем бы немедля закусить, ну и повыть нестерпимо захотелось. Так душу томление сдавило и сердце бой участило, что морду к небу поднял и с тоской, нутро раздирающей, протяжно завыл:

– У-у-у, – поперхнулся своим же звучным пением, толком его не протянув – в глотку насекомое попало. Прокашлялся надсадно, чертыхаясь на все лады, а потом затаился – рядом кусты хрустнули. Вырвался нехотя из паутины до селе неизведанных желаний и в слух обратился. Треск повторился, ещё один… Я зверем ощерился, встречая гостя нежданного, да так и застыл с клыками напоказ – с подветренной стороны дурной заяц выскочил и мимо промчался, следом птицы с веток верхних взмыли под облака.

Эх, дичь глупая. Как можно Зверя не чуять?! Может виной лето раннее. Кровь играла, живность парами шмыгала, семьи создавали.

Зелень везде, запахов уйма.

Утонуть в них можно, задохнуться от сладости!

Красиво. Ручьи играли. Птицы пели…

Так хорошо стало и безнадёжно легко, что дурь и на меня нашла. Углядел свой хвост, закружился с детской радостью, пытаясь его поймать зубами. Клацал, семеня по кругу: стараясь с наслаждением его клыками ухватить и почесать… Так завертелся, что ориентиры пошатнулись, и я завалился в траву, как щенок несмышлёный, но облюбленный лучами солнца.

А потом смех заливной, точно грома раскат, раздался.

Я застыл, не веря глазам. И человечка мелкая, с волосами молочного цвета, тоже.

Я смотрел… И она, на меня огромными синими глазищами таращилась. В них не страх плескался, а любопытство и безмерное удивление.

Я молчал… и она, а в башке отдавалось эхо яростно грохочущего сердце.

Как она тут оказалась? Село далече для такого малька. Как пить дать, опять за бабочкой погналась, и как итог – потерялась.

С недоумением окатил её взглядом: мелкая, тощая, белобрысая… На личике грязные кляксы. Волосы хоть и в косу плетены, да только сейчас в беспорядке торчали и даже сор в них виднелся. Сарафан выпачкан, подран.

А она на меня смотрела с искренней улыбкой. Без испуга, который всегда испытывали люди, при нашем появлении. Смотрела чисто, открыто и улыбалась как-то неправильно. Так, что у меня сердце ёкало и глох я от чувства, которого никогда не испытывал, потому и не мог сказать однозначно – хорошо мне аль плохо.

Я ощерился.

Мелкая засмеялась громче и заливисто, и тогда я грозно щёлкнул клыками, желая прогнать неразумное дитя, ибо вызывала она странное желание… облизать и сожрать! Как самое лакомое на свете яство. Даже натужно сглотнул, во рту ощутив нежный вкус молочной плоти.

Великий Зверь меня задери, голод разыгрался нешуточный. Нужно бы перекусить. А девчонка была непростительно лёгкой и аппетитной добычей. Её сочная плоть, горячая кровь… А запах такой, что у меня уже голову вело.

Потому опять клацнул, грубее! Да только вместо плача и попытки удрать, мелкая удивительно мягкую ладошку мне к носу приложила, словно проверяла – мокрый аль нет.

Я опешил. Растерялся от простоты и невинности жеста. А она чуть сдавила кончик носа, теперь проверяя на прочность:

– Ту-ту, – колокольчиком озвучила жест.

А я во все глаза смотрел на жуткое создание человеческого вида, не ведающее страха, и в бессилии вскочил на лапы. Она перестала лыбиться, хлопнула недоумённо ресничками. Огромные глаза запрудились слезами.

Не-е-ет, этого мне только не хватало. В сторону шагнул, но несколькими шагами ближе к первому дереву застыл – поляну наполнил детский плач. Пронзительный, громкий и протяжный.

Я прижал уши, чтобы хоть немного заглушить мерзкий звук, ступил прочь, но чем дальше отдалялся, тем сильнее в мозг проникало отчаянье мелкой. Душу затопило очередное до селе неизведанное чувство…

Я не знал, что оно значило, но сердцу становилось нестерпимо больно.

Сам не понял, как вернулся на полянку, но вместо успокоить:

– Умолкни! – приказал грубо, потому что меня пронизывал плачь ребёнка, сотнями игл вонзаясь во все внутренности. Это было невыносимо, уж лучше настоящая боль… плоти, чем вот такая…

И мелкая умолкла.

Я запоздало понял, что она по-волчьи не понимает.

Или понимает? Прищурился и только она, стоя на другой стороне полянки, всхлипнула остаточно, проверяя догадку, опять рыкнул:

– Не реви, а то сожру!

Мелкая тотчас поджала губы, понятливо заткнувшись. Тыльной стороной ладошки смахнула слёзы с покрасневших щёк, опять ресничками хлопнула, с немым укором таращась на меня во все глаза.

Неужто понимала?! Быть того не могло… От безмерного удивления в груди очередной рык родился:

– Молодец, – мысли хаотично в башке метались, я уже подумывай уйти, но лапы не шли. Мелкая раздражала до невозможности, аж скулы сводило от злости, но при этом не отпускала. Я точно приклеенный продолжал стоять.

– Иди домой! – грозно оскалился, в отчаянье не ведая, что делать и как прогнать. Видят боги, я хотел, чтобы это глупое существо ушло!!! НЕМЕДЛЯ!

Но мелкая, как назло, улыбнулась и уверенно зашагала ко мне, будто не прогонял, а наоборот подзывал. А я ведь ни шага к ней не сделал – специально замер на противоположной стороне поляны.

– Не подходи! – зарычал с пущей злобой.

Девочка чуть сбилась с шага:

– А ты со мной поиграешь? – и опять глазищами невероятными меня колдовала. А они были колдовскими, потому что топили своей глубиной, и я как завороженный ждал… Что? Не знаю, но ждал, даже дыхание затаил, и тогда девочка ко мне с объятиями бросилась. Загребла огромную морду тощими ручками, прижалась своим носом к моему:

– Ты ведь будешь со мной дружить? – взгляд лучился такой нескрываемой надеждой, что желание ей откусить башку и выпотрошить тельце сменилось растерянностью. Всё что смог, обронил глухо:

– Уходи!

Крепкий хват худеньких ручек ослаб, объятия разомкнулись. Мелкая несчастно отступила, в её колдовских очах померк свет…

Это было ещё хуже, я аж задохнулся болью и диким желанием прервать особо кроваво страдания и мои, и этого существа. В груди лихорадочно грохотало сердце…

Я, как пёс на привязи, ступил за мелкой, несчастно понурившей голову и уже скрывшейся за деревьями.

* * *

Уже вечерело, когда мелкую человечку, уснувшей на мне в позе наездницы, вернул домой.

– Ежели ещё раз не доглядите, перегрызу всё ваше село! – пригрозил кучке тёток и мужику, потом обливающихся, кто у невест вместо мамок и надзирателя были на этот момент. Их застал за весельем праздным: пили, жрали, а учёт невестам не вели – проглядели ведь, как одна ушла…

Напоследок к смотрителю заглянул, напомнил, кто он и зачем тут главным поставлен, и ушёл, но с тех пор нет-нет, да и навещал резервацию, даже ежели не моя очередь была. Понимал, что зря, не стоило, но лапы несли… Из лесу не выходил – со стороны наблюдал. Пусть не увижу, хоть буду знать, как дела идут.

И через время к удивлению узнал, что люди всё равно себя вели безответственно, даже не смотря на страх перед Зверем, кто их мог убить с одного удара, разодрать с одного укуса. Их опасения из памяти быстро выветривались…

Есть угроза – трясутся от страха, а нет Зверя – и так всё прокатит.

Это плохо!

Я о том и не подозревал раньше – не интересовало меня это. А теперь, со стороны наблюдая за их жизнью и тем, как они с невестами себя вели, убеждался, что Альфа опять что-то не так делал. Не досматривал, людям больно много свободы давал, и надзора за ними стоящего не было. А ещё – у людей такие чувства как жалость, любовь, сострадание, ежели и были то, только к своим – кровным.

Редкая баба погладит, нежное слово скажет какой-нибудь упавшей девочке-невесте, не поддержит лишний раз, ежели провинилась, тайком не подкормит, ежели наказание какая отбывает в погребе.

Они были к ним равнодушны и общались, как с отработанным товаром.

Глава 7

Рагнар

Так и бегал от своего лагеря до села. Следил издалека, да себе зарубки делал: когда встают, тренируются, учатся, играют; когда надзора особенно нет; когда едят, проказничают, кто главный заводила, кто изгой…

Бабы в основном по дому были и скотиной занимались, грядками. Мужики силой подсобляли, хоромины чинили, землю копали…

Что ж – расплодились люди, много парней крепких, девок пышных, мужиков вальяжных, баб дородных. А невесты отличались от местных – худые, в одеждах поношенных, бледные, грустные, чумазые…

Не все, но большинство…

А среди молодняка Иржич выделялся. Сынок смотрителя. Выхаживал гордо, других строил. Напоминал мне брата младшего только без крови волколака. И девки ему чаще других улыбались, а он гонял других с самонадеянностью молодого Альфы.

Излюбленным его делом было толпой какую-нибудь невесту донимать. И, ясное дело, от всех отличающая Славушка – светлостью волос, глубиной синих глаз, нравом тихим, для него была, как мёд для пчелы.

Я за этим наблюдал долго. Пару лет точно. Не вмешивался – сильные выживать должны, а слабые… на то и слабые, чтобы приспосабливаться или умирать.

И Славка слабой была. Всё такая же тощая, дохлая, вечно зарёванная, в подранной одежде. Её толпой клевали, пока взрослые не видели, и ежели по первости мелкая искала защиты у старших то, вскоре в себя забилась и терпела.

А ежели прилетало Иржичу от отца, то он на Славке пуще отыгрывался – за волосы таскал, толкал, подножки ставил…

Со временем мелкая от него начала бегать и вот это его жутко злило. Иржич не сдавался, и преследовал, покуда мог, уж больно жертва ему нравилась. Руку не подымал, но за то другие… в особенности девчонки местные и невесты постарше, кто завидовал чистоте Славушки и её светлости не гнушались.

Уж и завидовали они ей. По-чёрному. И потому, ежели на глаза им попадала, а рядом никого из старших не оказывалось – была бита.

Часто видел, как слёзы глотала. Может и не плакала бы, да они сами градом лили. От обиды, боли, одиночества. Особенно из-за него. Чуял то. Я вообще её, как себя чуял, и всё хуже мне от того становилось.

Даже хотел опять припугнуть людей, глаза раскрыть, да потом понял, что обо всём ведали надсмотрщики. Синяки, царапины и порванные вещи не утаить, да им на то плевать было – потери к концу срока подращивания невест давно стали в треть переданных, с них строго Альфа спрашивал, лишь когда ведал причину гибели невесты или порчу, а ежели мёрла до сроку потом что слаба была – то и спроса нет. Потому и не особо беспокоило людей, чем девки жили, и помирали от чего.

Поспела к возрасту – хорошо, нет – на нет и суда нет! Во всём холода виновны, хворь в теле и вообще слабы юные создания.

И ежели б не мои наблюдения, не знал бы о такой беспечности народа, о равнодушие, под стать нашему, и попустительстве, кое мы не приемлем.

Даже у нас, волколаков законы просты: любой щенок – чужой, свой – имел право быть в стае и только от силы и его желания зависело – приживётся среди других аль нет.

А у людей… своих же топили…

Славушка

– Подстилка разовая, – хохотали вслед мальчишки, когда от них удирала.

Подстилка? Нет, слово ведала, но почему «разовая» не сразу догадалась. И то, не своим умом дошла, о том рассказал одна из невест Зверя. Не дружбы ради, а чтобы сильнее унизить. Я и без того чуяла, что было в этом выражении что-то грязное и плохое, да и толпа, что его вечно горланила, смехом заходясь, в меня разве что не плевала при этом.

Я искренне не понимала, чем им насолила. Ладно, им – людям простым, кто нас растил, кормил, учил, так ведь и невесты другие почему-то любили обидеть других, кто послабее и не так красив. А я не была ни красивой, ни сильной. И друзей у меня не было…

Так ведь и другие невесты тоже не шибко дружили. Они как и я невестами Зверя числились! Их та же участь ожидала! Так чем же я им так насолила?

Никому зла не желала. Жила, покуда давали, да смиренно участи своей ждала. Хотя часто задавалась вопросом: «За что?» Ежели мне выпала доля стать невестой волколака, так в чём тут моя вина? Не ужель простого отношения не заслужила?

И вот, в очередной раз сбегая от Иржича и его своры, бросилась в лес, через щель в частоколе, которую они часто использовали, дабы от взрослых убежать, в реке порезвиться. И плевать, что строго-настрого мне велено за пределы резервации не выходить, даже ежели все по грибы, ягоды ходили – мне и другим невестам в лес дорога была закрыта.

И я правда выполнять наказы старалась. Но больше не могла! Невмоготу стало, уж лучше в лесу кануть, нежели тут, среди своих, кто меня, как чужую ненавидел и гнобил.

Бежала, куда глаза глядели, запиналась, падала. Вскакивала, опять бежала – казалось подол за все ветки и кусты, как нарочно, цеплялся, а когда за сук на земле запнулась, ухнула в очередной раз, так дух из тела едва не выпорхнул.

Ухнула смачно, нога заболела жутко. Так и осталась я лежать, слезами жгучими давясь. От обиды горькой, досады тягучей. Уткнулась лицом в руку и ревела, покуда слезы не закончились.

Шмыгнула носом, огляделась…

Ба! Уж вечерело. Вокруг лес тёмный, тишина зыбучая и неизвестность пугающая.

Страх накатил, но выискивать дорогу до дому в полутьме, пути не ведая… показалось вверх глупостью. Глянула на дерево, может на него взобраться – там и ночь скоротать. Да к тому же сверху может, что и удастся увидать…

Только поднялась, морщась боли в лодыжке, как волчий рык заставил замереть. Сердце чуть из груди не выскочило. Я обернулась медленно, да обомлела пуще – из-за кустов дикой малины ко мне вышел волк огромный.

Волколак!

То поняла по масти серой, только черней немного обычных. И размером куда крупнее простого волка. Большой, крепкий. Не в поре матёрых особей, но уже близкий к тому!

Зверей в возрасте видала, хоть они у нас в резервации и нечастые гости, но год от года заглядывали, невест подращенных забирали, молодых смотрели. Аль прибегали, когда от врагов надобно было отбиться. Такие огромные, мощные, злобные.

А этот… знакомым показался. Смутно знакомым. Но у страха глаза велики, вот и таращилась на волколака, забывая дышать.

Отступила было испуганно, но в последний миг вспомнила: учили меня – ежели в лесу столкнёшься со Зверем лицом к лицу, не смей бежать – гибель неминуема будет. И в глаза не смотри – он это за вызов примет. А ежели примет – смерть неминуема!

Вот и застыла, а Зверь меня пылающим взором жёлтых глаз обжигал, шаг за шагом подступал, покуда впритык не остановился:

– Нечего тебе делать в лесу! – утробно прорычал.

Я, упорно глядя в землю, едва не завизжала от ужаса, запоздало осознав, что поняла сказанное, а ведь не обучена их языку. Да и звучал он, как будто вслух говорено и человеком, а не в голове мужским голосом.

Оскалился жутко волколак, у меня сердечко обмерло. Зажмурилась я сильно-сильно, уж гибель от клыков ожидая, да в следующий миг одна осталась. То поняла по прохладе на коже, кою совсем недавно точно огнём обжигало дыхание Зверя.

Даже не поверила счастью. Едва дыша, огляделась – нет волколака. Покрутилась на месте, хотела уж было бежать, а потом пришла мысль поздняя, да отчаянная – пусть съест!

– Эй! – осипло крик прозвучал. Прокашлялась и вновь голос подала: – Эй!

Но Зверь не показывался. Хотя нутром чуяла – недалеко был.

Эх, жаль сразу не додумалась. Лучше бы его разозлила, он на меня набросился, на том бы мои мучения закончились.

Взобралась на камень, мхом облюбленный, коленки подтянула к подбородку и стала ждать возвращения волколака.

Не знаю, с чего взяла, что вернётся, но сердце говорило – он рядом.

Притаился и ждал.

Рагнар

За мелкой долго следил. Она на камушке сидела, руками коленки обхватив, и жалко всхлипывала. А уже вечерело. Стало быть, домой не спешила, потому вышел:

– Домой ступай! – грозно рыкнул.

Девчонка глазищи распахнула, так дёрнулась от ужаса, что с валуна наземь и ухнула.

Я подступал всё ближе и ближе, мелкая точно рак пятилась, и когда я нагнал жертву – девчонка уже подпирала тонкий ствол плакучей берёзы. Вжалась в него от страха и не дышала вовсе. Застыла, таращась во все невероятно синие глаза, я недовольно ощерился:

– Я не повторю дважды!

Мелкая уже не ревела, но и от страха не отвечала, тогда я клацнул зубами:

– Правил не ведаешь?

– Знаю, – тихоньки пискнула мелкая.

– Или ты жить не желаешь?

– Не… желаю, – всхлипнула и зажмурилась, будто ждала, что я на неё тотчас наброшусь. Я даже опешил на миг. Не лгала. Как так? Любая тварь за жизнь цеплялась, а эта белобрысая дура… приготовилась умереть.

– Или, – мысль запоздало меня посетила, – ты желаешь, чтобы мы твоих присмотрщиков на куски порвали за то, что ты по лесу без их ведома шастаешь? – догадливо пророкотал.

Мелкая натянулась как верёвка тугая, один глаз открыла, в озере глубоком сомнение мелькнуло:

– Нет, им смерти не желаю.

– Тогда зачем пришла в наш лес?

– От мальчишек убегала, заплутала…

– Ежели бьют – прятаться бессмысленно, – зачем-то озвучил, что давно обдумывал, глядя на происходящее. – Сдачу давать надобно.

– Я… я… не умею, – тихо обронила человечка тощая, уже без первого страха, но ощущая Зверя опасного и лютого, кто с одного укуса шею мог перекусить, всё же держалась осторожно.

– Учись!

– Зачем?

– Тебе разве не сказали, кто ты?

– Подстилка разовая? – брякнула мелкая, зардевшись точно маков цвет.

– Это кто такое сказал? – прищурился я.

– Мальчишки, – поджала губы Славка.

– Много они понимают в подстилках, – буркнул недовольно. – Ну, допустим, ежели так? – пророкотал я, мелкая по стволу ещё сильнее размазалась, во все очи на меня глядя. А я мордой близ лица её вёл, следя, как будет реагировать на близость. Она боялась, тряслась как лист на ветру, но кулачки сжимая, с места не дёргалась.

– Коль Зверю обещана, не смеешь лицом в грязи бултыхаться! – рыкнул негодованием. – Учись себя защищать, да сдачу давать! Аль бегать для начала быстрее других. Волколаки – воины, они ценят сильный дух пусть и в слабом теле.

– И мне это поможет? – дрожали губы мелкой.

– Супротив Зверя – нет, но своим навалять – за раз.

– Как же я могу кому-то навалять, ежели они все больше и сильнее меня?

– Для начала бегать учись, – клацнул клыками сурово. – Ежели вот такой тощей, плачущей и хилой вырастишь, тебя первой догонят и порвут голодные до молодой плоти самцы.

Девчонка сморгнула испуганно.

– А ежели бегать быстро буду – удеру? – с надеждой робкой.

– От Зверя не убежать, – даже не собирался обнадёживать. – А вот от своих…

– Бегать! – хлопнула ресничками девчонка.

– Бегом! – рявкнул я, и мелкая запнувшись о свои же ноги, упала мне под лапы. Я в бессилии мотнул головой.

Ощерился грозно, и Славка спешно подскочила, в подоле путаясь, да прочь побежала в темноту подступающей ночи.

А я за ней для пущей суровости сиганул, да зубами клацнул, удачно ткань зацепив. С удовольствием дёрнул до треска.

Взвыла в ужасе Славушка, притопив так, что Зверь довольно зарычал. Подгонял мелкую, лапами поддавал для ускорения. Пищала, ревела, вскрикивала мелкая. Часто падала, на ветки натыкалась, кусты таранила, юбкой за ветви цепляясь.

Кровью свежей пахла, от ужаса едва жива была, но упрямо сражалась с препятствиям и бежала дальше, куда гнал её я… А как закончился лес, юбку подобрав, неслась по полю к селу, где редкие огоньки в хороминах светились. Но теперь-то она видела цель, потому я стопорнул возле крайнего дерева и провожал её взглядом, размышляя убить Иржича и все его семейство, аль пусть ещё потрепыхаются?

Славушку закалять надобно, характер делать, а то негоже невесте будущего Альфа быть нюней и слабачкой. Чтобы ему отпор дать – ей клыки бы отрастить да злости научиться. Не шутил, не страшал – такая сляжет, едва гон начнётся. Слабость не приемлема для Зверя, а мелкая слаба. Проще забить сразу, и не тратить на неё время.

В душе шевельнулось что-то неприятное и тягостное. Я зло сглотнул. Ещё раз глянул на хоромины в подкравшейся темноте ночи, и только заслышал перепуганные голоса людей, вой собак, ушёл к своим.

Глава 8

Рагнар

На следующий день лапы сами несли к селу. Я гнал от себя мысль, что меня сюда тянуло. Уверял себя – беспокоился лишь за вверенную территорию, как и за шкуру жалкой человечки. И ежели не досмотрю, Альфа мне башку снесёт!

Законы волколаков суровы, но просты. Быть сильным, слушать Альфу, найти своё место в стаи – жить!.. И конечно оставить опосля себя сильное потомство. Оно обязано быть! Это необходимо для вживания стаи!

Я хоть и не желал ввязываться в игры брата и стаи, тем боле тратить время на человечишку, кто ежели не от холода и голода, так от слабости людского нутра под своими же сгинет, но меня против воли тащило к селению.

Тем паче – другого мелкой не дано. Либо учиться выживать в одиночку, а она слабая для того, либо жить в стае. Но с волками жить, по-волчьи жить! Это знаю не понаслышке.

Я сам выбрал стаю отца, хотя мог податься к волколакам по материнской крови. Особой любви или почтения кои перепадали брату к себе не ощущал, но и особо меня старшие не шпыняли.

Брат, ясное дело, вечно старался показать место помеску, как и его свора, не гнушающаяся загонять одного… Так что да, СТАЯ СУПРОТИВ ОДНОГО! – вот была наиглавнешая причина, почему я вернулся на ту поляну уже следующим утром.

Не надеялся, даже убеждал себя, что трусливая человечишка носа больше не сунет в лес, но с трусцы сбился, когда ощутил запах Славки, многими локтями до…

Притормозил за елью раскидистой, что ветвями пышными до земли стелилась, и в зазоры между игольчатыми сучьями пристально смотрел на девочку, сидящую на том же камне.

Постоял немного и всё же вышел к ней.

Завидев меня, мелкая затаилась. Испуганно воздуха втянула, чуть было с камня не соскользнув, но в этот раз удержалась.

Зверь остро чувствовал её опасения и вместе с тем… надежду.

– Жить не хочешь? – рыком повторил вчерашний вопрос.

Девчонка сморгнула:

– А ты научишь как выжить?

Я остолбенел. Где это видано, чтобы Зверь учил человека? И чему его учить? ЗВЕРЬ – ЧЕЛОВЕК! Это даже смехотворно звучит.

– Ты слаба…

– Я буду делать, всё что скажешь, – торопливо заверила, кивая словам и продолжая меня топить надеждой синих глаз.

– Уйди! – тотчас велел. Хотел отвернуться, да мелкая с камня за собой подобрала небольшой тряпичный свёрток:

– А я тебе принесла кое-что. – Развернула впопыхах, пока я всё ещё пребывал в оцепенении.

Запах… его учуял, но не предполагал, что мелкая мне кусок мяса принесёт.

– Украла? – свирепо зыркнул.

Славушка покраснела, руки дрогнули.

– Думала ты…

– Мне не нужны от тебя подачки, – рыкнул злобно. – Ежели б я был голоден – поймал дичь, а не потрошил закорма других, – упрекнул мелкую. – Ну или на худой конец тобой закусил, – ощерился зверем.

Славка труханула, опять чуть с камня не ухнула. Успела скатиться за валун по другую сторону, чтобы между нами была преграда, но кусок наверху оставила, да на меня испуганно поглядывала.

– Ты не можешь меня убить! – промямлила неуверенно, хотя заявление было наглым.

– Ты так думаешь? – деланно злобно усмехнулся я.

– Да, – кивнула рьяно, но сомнение мелькнуло и в голосе, и в глазах.

– Проверим? – нагонял страху, дожимая жертву.

– Я… – заблеяла мелкая, – я… хотела подружиться, – блеснули слёзы на худеньком лице.

– А я не желаю дружить! – сделал выпад к Славке.

Мелкая с визгом бросилась прочь. Я для пущей грозности чуть проводил человечишку лапами, а возвращаясь, остановился подле камня. Покосился на кусок с крупной мосалыгой.

И где только достала?!

Ишь, кормить меня вздумала. Дичь сама, а всё же хищника прикормить решила.

Фыркнул недовольно и к своим помчал…

Наследующий день прибежал, чтобы убедиться, что дуры нет на поляне.

Девчонки не было, но на месте кости лежал кусок хлеба. Пах свежей выпечкой. Ещё тёплой…

Да она издевалась?!

Оборотни не любители хлеба, но мелкая зараза решила меня подкармливать всем, что могла раздобыть.

И так было несколько дней.

Я прибегал, а на камне лежало угощение.

Я начинал беситься, и потому в следующую ночь караулил человечку, но так поутру заохотился, что отдыхая опосля, незаметно для себя вздремнул под елью.

Проснулся от хруста ветки и испуганного хлопанья крыльев улетающих птиц.

Распахнул глаза, поймав на прицел Славку, топтавшуюся возле камня.

Меня не видела. Из-за пазухи новую тряпицу выудила. С досадой вздохнула, убирая то, что вчера оставила, но так никто не тронул… а я за этим строго следил! Уже было положила другой свёрток, как я выступил из-за укрытия:

– Хватит носить эту дрянь! – получилось грозно. Девчонка в ужасе отпрянула от камня, а когда я клацнул зубами для устрашения, дала дёру.

Инстинкт сработал первее мозга. Уже несколькими прыжками погодя, я завалил жертву, мечтая вонзить клыки в мягкую плоть. Но вместо укуса, к собственному удивлению, носом вычертил на мелкой дорожку. От виска по лицу, впитывая трепет, по губам, воруя испуганное дыхание, по подбородку, травясь дрожью её испуга, шее… где жилка пульсировала. Такая лакомая, аппетитная – на ней и стопорнул.

Лизнул кожу. Мелкая всхлипнула, а я, не ожидая от себя, чуть прикусил, из последних сил сражаясь со Зверем, требующим немедля поставить метку на человеческой самке, ещё не вступившей в пору. От её сладости глотку сушило, язык чесался, зубы зудели.

Нельзя!

Она не мне обещана…

– Завтра, – противореча здравомыслию, обронил глухо, мощным прыжком сбегая от Славки и от странных чувств, что она во мне пробуждала.

Перед возвращением в лагерь, пришлось заглянуть в ничейные земли – мудрости набраться и совета спросить. Опосля – в реке заплыв сделать, дабы запах с себя смыть.

Отец и без того замечать стал мои уходы. Ничего не говорил, но его молчание громко звучало. Не сейчас, так потом придётся ответ держать.

Но лучше поздно, когда будет, что поведать более веского и дельного.

В эту ночь я впервые вышел на большую охоту со стаей. А следом на гон брачный, но не человеческую самку загнал… а волколачку.

Иррэ, дочь нашего врачевателя. Она только вошла в пору, и уже отказала нескольким самцам, но меня давно пасла. Знал это, видел, чувствовал. Она мне тоже нравилась, но я не был самым важным волколаком и потому сомневался, зачем ей нужен.

А в пылу охоты, когда кровь кипела, Зов Луны был нестерпимо манящим… Зверь взял вверх над рассудком. Я подмял самку под себя, прикусил загривок и овладел Иррэ. Брал её всю ночь, пока Луна была в силе, а самка покорно принимала. Так и остались на полянке, где нас мягко окутывал свет Луны. Наутро уходить не хотелось, но я заставил обессиленное, удовлетворённое тело двигаться.

Я велел Славке явиться…

Лизнул благодарно морду Иррэ и посеменил к другой – человеческой и совсем доходяжной самке. Сомнение ещё бултыхались в душе, но зря – девочка на месте оказалась. Ждала, коленочки к подбородку потянув и с тоской в никуда глядя.

Завидев меня, Славушка сморгнула задумчивость и встретила лучистой улыбкой:

– Думала уж не придёшь.

Лениво ползающая по жилам кровь вновь закипать начала при виде мелкой. Не ведал, как такое возможно, но девчонка творила со мной нечто, чему не было объяснения, и управы на то не находилось. Я разрывался между приблизиться и облизать её, успокоив, либо рвануть обратно к Иррэ и продолжить спаривание.

Дурость какая-то. Но коль взялся обучать ловкости и скорости – сделаю, покуда хватит моего терпения и её сил. Да и нет лучшего учителя для человека, чем волколак… ежели по совести! Кто ещё лучше поможет свыкнуться с его мощью и победить страх перед его клыками?..

Потому и погнал её. Только хрупка была девчонка. Ещё получаса не прошло, уже хрипела и ноги едва влачила. Хотел было стопорнуть, да она сама ухнула наземь, за корень извилистый зацепившись. С размаху, всем телом, и даже руками не попытавшись себя подстраховать.

В нос тотчас ударил запах свежей крови. Рана небольшая, но Славка взвыла, за коленку хватаясь.

Приблизился, недовольно скалясь. Славка тотчас захлюпала носом, глотая молча слёзы.

– Покажи, – строго велел.

Мелкая нехотя руки от коленки убрала, где тотчас кровью рана задалась сильнее.

Мда, и плоть у неё слаба и кости… Не получится из неё воительницы, как из наших, ежели не сделаю то, от чего подохнуть может на месте. А до сего ни одна человечка не выжила, принимая кровь Зверя.

Это был риск, но не выжить ей без того ни сейчас, ни потом!

Наша кровь – ключ для снятия проклятия, это поняли давно, но как им пользоваться, так и не смекнули. Ещё Роден опыты проводил над самками человеческими. Опаивал их кровью нашей, да только не выдерживали слабые существа такой мощи – с ума сходили, плоть свою раздирали от боли. Зверь не приживался в них. А слишком маленькие дозы – ничем не помогали, личины не меняли.

Потому и страшился я, задумав это дело.

Альфа сурово накажет, ежели ошибусь. Брат мне войну объявит. Сам себя не прощу… Ещё пару дней назад, когда в ничейных землях совета спрашивал у одного знающего волколака, кого не то чтобы слушал и уважал, но к кому, оказавшись в передряге, интуитивно обратился. И он велел рискнуть.

Я сомневался несколько секунд:

– Жить хочешь?

– Да, – кивнула, не мешкая Славка и таким на меня взглядом преданным смотрела, что смела все предрассудки и страхи.

– А умереть боишься?

– Да!

– Мне веришь?

– Да… – сглотнула боязливо. Страшилась, но верила. Удивительно существо. А вот я никак не мог понять, с чего она мне доверяла? Я рядом с ней себе не доверял, а она…

Лизнул размашисто ушибленную коленку, залечивая рану своей слюной, а то, что затянется быстрее, чем на псе, знал наверняка. Только глотку сдавило и кишки скрутило от того, как сладка была её кровь. Того не ожидал, Зверь вновь стал рваться наружу, требуя тотчас пометить свою самку. Чтобы не сорваться, зло рыкнул: