Текст книги "Прорывая мрак времен (СИ)"
Автор книги: Александра Ермакова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 26 страниц)
Да… Умереть! О большем не мечтала.
Взгляд скользит мимо насильника – вдаль. Как же давно солнышко так не радовало. Ласковое, не жгучее. Оно склоняется за горизонт, облизывая последними лучами землю. Размытая полоса с красноватым свечением… принесёт покой…
Па, ма… простите…
Глава 3
24 июля 2005 года
Чья-то злая шутка? Насмешка высших сил?
Шлепанье босых ног, звонким эхом отлетая от стен, исчезает в сумраке коридора. Сердце колотится как сумасшедшее. Катя вновь мечется от двери к двери – закрыто… Всё знакомо до ужаса, сковывающего тело. Темнота, холодный пол, коридор, двери… Мир рухнул, настал «день сурка», заставляя переживать навязчивый сон, вновь и вновь. Непрекращающийся кошмар затуманенного сознания. Где выход? Дыхание перехватывает, отдаваясь болью в груди. Катя оглядывается – две зелёные точки стремительно приближаются. Чёрт! Неужели опять? Кидаётся к очередной двери, цепляется в ручку – снова заперто. Бросает опасливый взгляд через плечо – преследователь неумолимо настигает. Мчатся дальше. Дверь… ещё одна… толкает – закрыто. От отчаянья чуть не заревела. Паника накрывает с головой. Впереди брезжит свет: слабый, едва просачивающийся сквозь темноту коридора. Туда! Там спасение… Ступню пронзает острой болью, нога подворачивается – мир качнулся. Катя вскрикивает, и летит вниз, гулко стукнувшись локтями и коленями. Ладони скользят по гладкой поверхности, их словно обдаёт кипятком. По щекам бегут обжигающие слёзы. Как же больно! Чёрт! Переворачивается, глаза не отрываются от приближающихся огней. Опять не успела… Упираясь саднящими руками в пол, ползет как рак. Вскакивать поздно – оно рядом – еле улавливаемое очертание небольшого зверя. Глаза грозно сверкают изумрудами… стремительный рывок… и удар. В груди расползается тупая боль, точно от столкновения. Фейерверк звёзд проносится каруселью, увлекая в черноту.
Катя, судорожно вздохнув, распахивает веки и садится. Яркий свет ослепляет – приходится зажмуриться. Лёгкие сжимает, в голове вакуум, словно под воду нырнула. Перетерпев боль, вновь открывает глаза. Рядом раздаётся хрип, глухое падение и звонкое побрякивание металла. Сознание медленно, но проясняется. Посмотрела вниз. Мужчина с марлевой повязкой, в белом халате и перчатках, валяется на кафельном полу между ней, лежащей на каталке, и столом с медицинскими инструментами. Хм… подозрительно знакомая картина. Точно дежавю?! Что-то подсказывает – и да, и нет! Ощущения, сон – уже точно посещали, а мелкие детали разнились. Точнее настораживали – в этот раз знала, когда металась по тёмному коридору, что случится непоправимое…
С ног до головы обдаёт холодом, кожу будто осыпает снежинками. Тошнотворная вонь мертвечины касается носа. Нащупав ткань, Катя подтягивает простынь на грудь. Ещё отличие… В первый раз, когда очнулась, укрыться было нечем.
Помещение всё так же заполнено длинными рядами каталок. Только, разве что, в большем количестве. Тела, тела, тела… прикрытые белоснежными простынями, как и у неё. На больших пальцах ног висят бирки. Вдоль стены, как банковские ячейки, выдвижные металлические полки с маленькими светлыми табличками. Щёки неприятно щекочет – утёрла слёзы и передёрнула плечами. Сердце мощно стучит, гулким эхом отдаваясь в голове. Мириады осколков впиваются в кожу. Перед глазами сверкают искры. Секунда за секундой возвращаются силы. Тело наполняется жизнью. Дыхание выравнивается. Шевелятся пальцы…. Катя спустила ноги и встала на пол. Кафельная плитка встречает босые ступни прохладой.
Всё так! Здесь уже была… Когда воскресла первый раз… Вот же чёрт! Пошатнувшись, цепляется за край каталки. Взгляд останавливается на патологоанатоме. Бедный мужик… Тот же, что и тогда… Жаль, хотелось бы думать, что оправится. Но… нет… точно свихнётся. Кто переживёт восстание мертвеца дважды? Хм… Катя морщит нос. В прошлый раз было тело кошки. С оскаленной пастью, остекленевшими раскосыми глазами. На удивление знакомыми – как из сна. Сейчас трупа нет…
Глава 4
28 июля 2007 года
Люди, толкаясь, двигались непрекращающимся потоком во всех направлениях, будто тараканы. Мелькали сумки, чемоданы, рюкзаки… Дети, взрослые… Крики, плач, суета – шум и гам в аэропорту повсеместно. Пестрящая человеко-текучка в летнее время ужасала. Катя скривилась. Крепче сжав лямку рюкзака, выбежала на улицу. Марево едва заметной дымкой витало в воздухе. От духоты перехватило дыхание. Скоротечная смена климата, многочасовой перелет из Бразилии давали о себе знать. Чёрт! Остановилась, жадно втягивая воздух. Спасение! Нельзя сказать, что особенно скучала по дому, скорее, даже бы и не возвращалась. Но причины серьёзные и веские – родители! Два года не была в России, а словно никуда не уезжала. Ни черта не изменилось! То же здание. Ремонт… едва ли сдвинулся с мёртвой точки. Банки, лестницы, защитные сетки, всюду побёлка, краска, таблички на смутно понятном языке, со столь же еле различимым корявым почерком «Быть осторожен. Окрашен!» Даже мастера в заляпанных, грязных, местами продранных костюмах, на удивление похожи на тех, кто работал, когда сбегала из города. Гастарбайтеры – дешевая сила, а ещё – на одно лицо! С точностью не определить, «он» ли был вчера или «его» брат…
Всё знакомо до боли и щемящей радости. Столпотворение машин, автобусов на площади перед зданием аэропорта. Посреди пробки «закипела»[3]3
Перегрев двигателя из-за течи в системе охлаждения.
[Закрыть] вишневая девятка. Над распахнутым капотом клубилось серое густое облако испарений. Невысокий, щуплый мужчина носился вокруг, истерично размахивая руками. Волосы всклокочены, лицо красное, глаза дико вращались, рот не закрывался. Брань прорезалась сквозь звуки площади.
– Чтоб её… дрянь…
Чего хотел от колымаги – не понятно. Она и так выглядела, словно доживала последние часы. Удивляться поломке? Только в России и ближнем зарубежье ещё существуют такие машины – нашего производства. Даже не новые модели – купленные с десятых рук. Чего она перетерпела от предыдущих хозяев – остается только предполагать!
Между автомобилями, словно играя в шахматы, лавируют мотоциклисты. Водители нетерпеливо бибикают, подгоняя друг друга. Кто ругается, кто слушает громкую музыку. Ростов как всегда гостеприимен! Родина…
– Эй, подвезу. Дорого не возьму! – прокричал кавказец, высунувшись из окна старенькой копейки. Зелёная краска выцвела, «жучки»[4]4
Ржавчина на машине.
[Закрыть] на поверхности, бок с вмятиной. Катя поправила рюкзак и решительно подошла:
– Сколько до Сноевки?
– Э! Красавиц, – округлое, потное лицо расплылось в улыбке, обнажив под густыми короткими усами пару золотых зубов. – Почти задаром.
– Цену говорите – я разберусь, задаром или нет.
– Только для тебя… – тёмные масленые глаза сверкали похотью, – пятьсот.
– Чего?
– Бензин не дешев, – оправдывался таксист заезженной фразой, – вон как цена поднять…
– Триста, и не рубля больше, – отрезала Катя.
– Э! Красавиц, – с поддельным негодованием покачал он головой, – за триста до автобусная станция довезу…
Позади копейки синяя «Toyota» нервно сигналила.
Из окна показалась коротко стриженая голова. Холодные серые глаза сверкали:
– Убери колымагу. Проехать дай! – грубо заорал мужик. – А то багажник в капот вобью…
– Щас, жди, мы едем уже, – отмахнулся таксист и оглянулся: – Четыреста и по рукам.
– Пойдёт! Триста пятьдесят – у меня евро.
Он довольно кивнул.
Водитель «Toyota» набибикивал, сопровождая каждый сигнал отборным матом. Мозг разрывался. Катя потянула ручку – замок не сработал.
– Э… не так.
Водила, пыхтя, вылез из машины. Подтянул спортивные штаны, чуть ли не до груди. Короткие ноги, округлое пузо, руки повышенной волосатости и её полное отсутствие на макушке – типичный представитель таксопарка от «народа гор». Взявшись за ручку, кряхтя, пару раз ударился бедром о дверцу и со скрипом распахнул. Нагло ухмыляясь, махнул:
– Садись, красавиц!
Хотелось бы верить, доедем…
С раскалывающейся головой забралась на заднее сидение. Потрёпанная обивка, пепельниц нет, подранные чехлы на передних сидениях. Хорошо, без мусора. Вместо магнитолы торчат голые провода. На коробке передач кобра с зелёными глазами. На треснувшем зеркале заднего вида висит «елочка», источая едкую вонь, плохо заглушающую запах пота таксиста.
Машина тронулась с жуткими тарахтением и выхлопами. Катя посмотрела в зеркало – водила, поглядывая, скалится. Проглотив язвительные слова, отвернулась к окну и закрыла отяжёлевшие глаза… Не до глупых перепалок с «шоферюгой». Устала. С прошлого вечера не спала – перелет дался тяжело, ведь после авиакатастрофы фобия самолётов. Быстрее бы домой! Вернулась, чтобы отомстить. Вчера ламия добрался до семьи – убить тварь, чего бы это ни стоило. К тому же чутьё ведет… хотя лучше бы молчало. Если бы не знала о нападении на родителей, было бы проще. Но нет, интуиция погнала в гостиницу – от боли аж слёзы брызнули… По трёхзвёздочному мотелю промчалась словно пятки горели. Ворвавшись в простенький номер, схватила телефонную трубку – мобильника нет, ламии вмиг выследят. Даже знала, что родители на даче, а не в городе – набрала заветные цифры и затаила дыхание. Сердце глухо отстукивало ритм, заглушая гудки, тянувшиеся бесконечно долго. На другом конце щёлкнуло.
– Ма! Это я – Катя… – выпалила, не дождавшись ответа.
– Катенька, ты где? Сергей… – срывающимся голосом завопила мать мимо трубки. – Катя звонит. Катенька, не молчи, – тараторила. – Ты где? Что с тобой? Тебе денег хватает?
Мамка эмоциональна как всегда. Хотя, чему удивляться? Дочь – неведомое существо. Умирает – оживает… Сбегает из больницы на второй день после очередного воскрешения – ни слуха, ни духа вот уже два года. Пресса осаждала долго – видела репортажи, читала в инете. От родителей остались только тени. Не комментировали, головы опускали – юркали в машину, за дверь, в подъезд… Куда угодно, лишь бы избавится от папарацци. Правда, мама несколько раз пыталась рот открыть – отец, шикал и утаскивал прочь.
Чего греха таить? Поэтому и сбежала – как вынести такое внимание? Сама на грани не покончить жизнь самоубийством, ведь в больнице со всех сторон прессовали. Подключена к аппаратуре, мониторы, датчики, в палате камеры, дежурные глаз не сводят. Голова разрывалась от непонимания – что происходит? Кто она? Чего все хотят? Подгадала момент пересменки, отпросилась в туалет. Там случился новый приступ обострения зрения, слуха, обоняния – вот тогда и увидела в зеркале отражение. Кошачьи глаза… Отшатнулась, вжалась в стену, едва не теряя сознание… когти с мерзким скрипом шкрябнули по поверхности, оставив белесые царапины, содрав синеватую краску. От ужаса дёрнулась. Тело жило своей жизнью – извернулось, заставив крутануться в прыжке – приземлилось на тумбе возле мойки. Мягко, бесшумно. Внутри вибрировало, организм будто сообщал: «Всё отлично! Ты – особенная!» Долго приходила в себя… Трясло, окатывало холодом. Фокусировалась… Но обратно уже не вернулась…
Катя всхлипнула. Высокая тональность голоса матери раздражала и радовала одновременно. Любила обоих, но отца… Их объединяло нечто большее, не поддающееся человеческому пониманию, другая, молекулярная связь. Это трудно понять, а ещё сложнее принять. Сердце рвалось наружу, руки дрожали – Катя на подкосившихся ногах опустилась на постель. Едкая соленая вода продолжала наполнять глаза – очертания комнаты плавали:
– Доча, ты где? – голос отца принес облегчение.
Значит всё в порядке! Шумно выдохнула. Только училась понимать интуицию, незамедлительно выполняя советы – она через импульсы в голове сообщала о беде. В эти моменты чутьё говорило, что нужно делать. Под ложечкой сосало, а в висках продолжало стучать кровь – боль, боль, боль…
– Я жива, – Катя всхлипнула. – Просто хотела извиниться, что грубила, а ещё убедиться, что с вами…
– Всё отлич…
Душераздирающий женский крик заглушил слова отца.
Мамка… Катя вскочила, до скрипа сжимая трубку в руках.
– Катька, не смей возвращаться, – прозвучал твёрдый и решительный голос отца – на другом конце захрипело. Глухой удар…и упало тяжёлое… Звонкий стук – пластик ударился об стену, и повисло шипение, царапающее мозг.
Очнулась от шока:
– Папа! Па-па! Па…па… – закричала не своим голосом.
Новый звук – злобно-клокотавший, гортанный, остановил истерику. Катя перестала дышать. Прислушалась, впитывая и запоминая тональность – найти и отомстить, даже если на это уйдут оставшиеся жизни. Волосы зашевелились, мурашки волнами побежали вверх.
– Катя, Катя… – раздался скрипучий, тянущий слова, мужской голос, заставив содрогнуться. Тварь… усмехалась?! – Ты виновата! – бросил обвинение и ожесточился: – Если не хочешь ещё жертв, приезжай. Я тебя жду.
Раздался глухой удар, и повис хрипящий звук… Перед глазами застыла чёрная пустота.
Очнулась, ударившись лбом о прохладную поверхность. Дремоту как рукой сняло. Поморщилась и открыла глаза. Стекло! Чёрт, уснула! Машину трясло, носило по дороге, словно пьяную. Впечатление, что водила специально собирал ямы и выбоины. Катя глубоко вздохнула, потёрла ушибленное место и откинулась на спинку.
– В саму деревню везти не надо, – нарушила молчание. – Там, на трассе остановка, на ней тормозните.
Таксист кивнул – улыбка расплылась шире:
– Такой, красивая, один едет. Не боишься?
– Нет, – огрызнулась. – У меня есть пара кольев в кармане. Если не произвело впечатления, то… ещё чёрный пояс по «рукопашке». Зубы вобью в глотку, пластика не поможет.
Лицо водилы поблекло:
– Какой грубая…
Проглотив ответную фразу, опять закрыла глаза. Таксист приставать не будет. Не решится – кишка тонка. Нужно обдумать дальнейшее. Чёрт! Глупостей натворила, как всегда! Примчаться на зов убийцы! Ламия ждёт, своего не упустит. А если не один? Плевать… Добраться до него, а там всё равно…
Давящая, жгучая боль расползалась по макушке – дыхание перехватило. Чутьё вновь не давало покоя. Катя, стиснув виски, зажмурилась – сноп искр пронёсся фейерверком.
– Э… – далёкий голос таксиста прорезался сквозь пробки в ушах. – Ты чего? Наркоманье всякий…
Катя, сглотнув пересохшим горлом, разлепила тяжёлые веки – боль отпускала, остался стук в голове, похожий на топот.
– Всё нормально, – ответила хрипло. – Тормози, выйду здесь.
– Недалеко осталось…
– Тормози, говорю! – сорвалась на крик. – Мне здесь ближе.
Водила свернул на обочину – машина, завизжав колодками, остановилась.
Катя дрожащими пальцами протянула деньги. Вышла. Копейка, «пропердевшись», круто развернулась и умчалась, оставив выхлоп газа. Катя поправила рюкзак и перебежала дорогу. Чувства обострены – каждый шорох, звук отдавались в голове. Ветер играл в кронах деревьев, шелестя листвой. Бёлка гулко перепрыгивала с ветки на ветку, остановилась и принялась грызть шишку. Мелодичная птичья трель стихала в вышине. Недалеко дятел отстукивал ритм. Глубоко вдохнув, Катя втянула голову в плечи. Засунув руки в карманы, спешно двинулась по знакомой проселочной тропке: извилистой, ухабистой и шатким деревянным мостом через приток Дона – Койсуг. Как в песне: «И у чёрта, и у бога, на одном видать, счёту. Ты российская дорога – семь загибов на версту».
Пыль клубилась, забивая нос. Погода не баловала дождями: на небе ни облачка, земля иссохла и потрескалась от зноя. Как назло, по пути ни тенечка, ни колонки. Плевать на всё. Нужно домой! Войдя в деревню, огляделась – ничего не изменилось, словно не уезжала. Море зелени: раскидистые яблони, груши, вишни, сливы; сор-трава, полынь… Собаки, как по команде, поднимали лай, от дома к дому. Одноэтажные, деревянные. Часть – ветхих, державшихся на честном слове и заросших плющом. С прохудившимися бревенчатыми стенами, обвалившимися крышами, дырами вместо окон и дверей. Со всех сторон раздавалось кудахтанье. Негодование подкатывало волной – всё будто вопило: «Катя приехала!»
Соседей не видно. Время обеденное. Аборигены сидят дома, прячась от солнцепека. Есть ещё дачники, как её семья, но такие появляются на выходные с вечера пятница до воскресенья, а сегодня понедельник. Хорошо. Меньше глаз – меньше вопросов.
Ноги становились тяжёлее. Каждый метр, приближающий к дому, давался с трудом. Словно одерживала очередную победу на олимпийских играх, с надрывом и треском в жилах. Глубоко вздохнув, замерла. Светло-бежевый дом с бордовыми ставнями и крышей – пустой и безликий. Пристроенный гараж затворен, но замка нет. Цветочные клумбы – гордость матери. Роскошная красочная палитра покрывала палисадник, но сейчас казалось, что растения, предчувствуя недоброе, склонили бутоны. Милиции нет. Значит, никто не хватился Выходцевых. Мамка крикнула, но умолкла почти мгновенно. Соседи могли не услышать. Озноб пробрал до костей. Катя отдышалась – спазмы в груди отпускали. Ступая неслышно, принюхалась – живых нет. Запах ламии нестойкий – рассеивающийся. Значит, тварь ушла. Хотя, возможно, затаилась.
Открыла дрожащей рукой металлическую калитку – та протестующе скрипнула. Катя прислушалась к напряженной тишине… Сняла с плеч рюкзак, достала кол и осторожно двинулась внутрь. Прислонилась к двери и, нащупав холодную металлическую ручку, неспешно потянула. Закрыто. Скользнула рукой в щель под козырьком и достала запасной ключ. Щелчок… Легко ступая, двинулась в сторону достроенной комнаты и замерла. Кровь размазана по полу, отпечатки рук на светлых стенах, как в фильмах ужасов – чёртов спецэффект мелькает заезженным повторяющимся кадром: кровь, кровь, кровь… Словно не ламия, а потрошитель поработал… Большой кухонный нож и оторванная телефонная трубка, разбитая на мелкие осколки, валяются заляпанные красными сгустками на полу.
Позади раздался стук. Трупная вонь коснулась носа. Обдало холодом, кожа покрылась мурашками. Крепче сжав кол, оборачиваясь, с размаху ударила возникшего из ниоткуда упыря – схватив за запястье, остановил. Катя вскрикнула – пальцы разжались, оружие со стуком упало и откатилось в сторону. Вжикнул воздух, и кулак ламии обжёг скулу – перед глазами пронёсся сноп искр. Отлетев, гулко стукнулась затылком и сползла на пол. Голова разламывалась, звон в ушах не смолкал – упырь, схватив за волосы, потянул вверх. Катя ахнула и вцепилась в крепкую руку. Тело будто само жило – жилы затрещали, кожа растягивалась. С гибкостью кошки извернулась, полоснула когтями и лягнула на «авось». Хрусту вторил вой боли упыря, но вскочить не успела – тварь хоть и отпустил, но вмиг придя в себя, с ожесточением пнул. Катя сжалась в комок, смягчая удар.
– Дрянь полукровная, – прохрипел ламия, распалившись. Схватил стул, шибанул её по спине. Тот с треском разлетелся. Катя всхлипнула. В руках упыря остались обломанные палки. Оскалившись, бил ими, как в ускоренной съемке. Яркие вспышки от каждого соприкосновения разносились по телу жгучей болью. Слёзы разъедали глаза. Прикрыв голову, опять сжалась – на губах прикус соленой воды и сладковатый слегка отдающий металлом.
Чувствительность притуплялась – сознание меркло, подступала темнота…
Запал упыря окончился – побои прекратились. Катя разлепила опухшие веки – карусель звёзд на фоне красной пелены затмевала взор. Перетерпела и сосредоточилась. Окровавленный пол. Нож метрах в трёх… Взгляд скользнул мимо – кол… под ногами упыря. Катя подняла голову. Ламия скалился – клыки удлинились, чёрные бездонные глаза засверкали. Отшвырнув палки, он присел на корточки:
– Не мечтал, что приедешь, – мягкий голос обволакивал, проникая в сознание. Упырь помотал головой. – Оказывается, нужно просто вежливо пригласить.
– Где… – Катя зашлась кашлем. Болью пронзало от каждого содрогания.
– О! – наигранно радостно воскликнул он. – Счастливая семья? Нам было весело!
Мысли ускользали, язык не слушался. Тело сотрясалось. Упершись руками в пол, Катя присела и утёрла лицо. Смачный плевок шмякнулся рядом – и бровью не повела. Еле выдавила:
– Где их тела…
Ламия вскочил и, вновь схватив за волосы, протащил:
– Лучше расскажу, как всё было…
Едва не уткнулась лицом в пол – перевернулась на спину. Давясь слезами и скользя по возмущенно скрипящему линолеуму, выискивала оружие. Онемевшие пальцы, зацепили кол. Судорожно сжала. Шанс – единственный и последний. Покалывание бежало по телу, как мороз по коже – силы возвращались.
– Вот здесь, – Ламия дёрнул к себе – Катя, закричав, подалась наверх. Ледяное дыхание опалило шею. Извернувшись, всадила кол в упыря – лицо исказилось гримасой боли и недоумения, хрип слетел с губ. Вцепился в её плечи, словно клешнями. Катя из последних сил вдавила торчащее древко глубже. Ламия покачнулся и упал, как подкошенный. Отступила и, упершись спиной в стену, сползла на пол. Дыхание вырывалось с клокотом, в горле пересохло. Красно-жёлтое пламя охватило обездвиженное тело. Испепелив, угасло, так же как появилось – извне.
Чутьё замолкло, будто понимая боль и ужас произошедшего. Заткнулось, давая время прийти в себя. Тварь убил маму и папу. До последнего надеялась… что это не так. Плевать, что глупо. Если так нужна королеве, могли их взять в заложники. Для шантажа! Но убивать?! Зачем? Почему… Лучше бы сама сдохла… как пережить смерть родителей? Их нет! Вина останется до конца жизни! А зачем она вообще нужна…эта жизнь? Собственное паскудство рано или поздно сгнобит, совесть выест брешь, испепелит душу. Умереть – единственный выход. И умереть нужно окончательно, найти способ и покончить с мучениями. Звенящая тишина поглотила. Катя глядела в одну точку – ни мыслей, ни боли. Пустота обволакивала…
Тонкий, как писк комара, звук засвербил в голове. Усиливался, изменяясь в омерзительно-царапающий мозг. Острый импульс пронзил виски. Нужно идти! Застывшее тело отреагировало, будто часы. Катя вскочила. Подхватив рюкзак, направилась к выходу, словно робот – встала и пошла. Боль проходила. Чутьё, не переставая, шептало – двигайся, двигайся… Нехотя, со скрипом мышцы разминались. Зачем идти? Куда? Смысла нет. Чернота – полная и беспросветная. Сдаться упырям и будь что будет. Ничего другого не осталось, так проще. Желание, стремление, воля – отмерли. Виски сжало сильнее. Назойливый голос не отпускал – хватит ныть, вперёд, двигайся…Противиться, значит, получить новую порцию адских ощущений. Катя стиснула зубы и, скрепя сердце, вышла на улицу. Смеркалось. Воздух полегчал. Облако мошкары, жужжа, так и норовило попасть в глаза. Катя по сторонам не глядела – смысла нет. Картина везде одна и та же – кровавые пол и стены, красные сгустки на ноже и осколках трубки… Чутьё право. Лучше наказание – жизнь! С отменной памятью…
Лай собак эхом проносился, теряясь в лесу. Катя на секунду замерла возле темнеющей кромки и, поправив рюкзак, не мешкая вошла. Зелёные долгожители-великаны со скрипом и шелестом сомкнули раскидистые ветви, отгораживая от мира живых – пути назад нет. Тропинка, едва различимая даже кошке, притягивала. Повинуясь чутью, продиралась сквозь кусты и колючие заросли малинников, ежевичников. Переползала через упавшие деревья, спускалась по оврагам, поднималась на высокие холмы. Не обращая внимания на царапины и ссадины, шла, не теряя невидимую нить, тянущую в неизвестность. Всё глубже и дальше. В незаметно подкравшуюся ослепляющую темноту и внезапно наступившую оглушающую тишину.
Выскочив из лесных зарослей, остановилась перед широким болотом. Запах гнили и тины – стойкий, аммиачный. Поморщилась. Сдержав приступ тошноты, сосредоточенно вгляделась. Посреди благоухающего торфяника высилась избушка. Покошенная, угловатая, на высоких сваях, уходящих в ил. Как держится? Почему крепежи не сгнили? Плевать, мир давно перевернулся с ног на голову. Чутьё скомандовало: «Вперёд». Зачем? Импульс в голову – Катя на секунду зажмурилась. Боль утихла. Смахнув с лица прилипшую прядь, заплела косу и, оторвав кусок от футболки, перевязала тугим узлом. Закрепила потуже рюкзак и шагнула вперёд. Сердце гулко отбивало дробь – сейчас провалится в вязкую кашу. Нога упёрлась в твёрдь. Шумно выдохнув, переступила дальше. Прислушиваясь к едва слышному такту, встала ровно и замерла. Подпрыгнула… приземлившись, соскользнула. Потеряв опору, ахнула и замахала руками. Уф! Удержалась от нелепого шлепка в тину. Нервы на пределе, пульс зашкаливал. Катя застыла, просчитывая следующий ход. Полтора шага вперёд… Подпрыгнула. Перескочила в сторону, опять подпрыгнула и приземлилась на кочку. Быстрая, размашистая пробежка и прыжок с кувырком. Катя замерла на твёрдой земле, под тонкими деревянными сваями.
Вскинула голову:
– Чёрт!
Они выше, чем издали. Взобралась по столбу, словно пантера. Обхватив его ногами, зацепилась за выпирающий край нижнего бревна. Когти, вонзаясь, заскрипели. С царапающим звуком двинулась к центру. Остановилась под дверью и постучала. Ответило глухое молчание. Ударила сильнее. Нос уловил терпкий запах старения, ароматы трав… Тишину пробивали едва слышные размеренные удары сердца.
– Хочу знать ответы! – прорезав ночь, неестественно громко прозвучал собственный голос. Кому и что говорит? Без понятия, кто здесь живёт. С чего взяла, что хозяин подскажет?
Послышалось приближающееся сопение и шарканье по полу. Катя ждала, цепляясь из последних сил. Быстрее!
– Кацы ответы? – раздался скрипучий старческий голос. Катя затаила дыхание – бабка или дед? Не разобраться, но хозяин явно недоволен.
– Кто я? И что происходит? – когти будто выдрали с кожей, перед глазами пролетел сноп искр. Ахнув, повисла на одной руке – кончики пальцев горели огнём. Справившись с эмоциями, с размаху вновь зацепилась за бревно.
Дверь отворилась со скрипом – Катя замерла в ожидании. Хозяина не видно, только расплывчатое очертание ладони, прикрытой широким рукавом, точно эпизод из ужастиков. Рука приглашающе махнула.
Лестницы так и не показалось. Катя переборола желание спрыгнуть. Качнулась, как гимнастка на брусьях и взмыла, сделав сальто назад. Приземлилась на пороге, с кошачьей грацией. Пальцы от боли едва ощущались.
Темно… Сверхзрение – хорошо, но не те краски. Русская печь – лежак завален ворохом тряпья. Полки с бутылями и коробки. На стенах висели мешочки, как пить дать, с травами. Деревянная скамья и стол с парой чистых тарелок и чашек, будто ожидали гостей. Катя рассеянно озиралась – никого. Взглянув перед собой, вздрогнула. Нечто сгорбленное, воняющее плесенью и тухлятиной рядом. В длинном платье до пола. Откуда появилось «нечто»? Его не было секунды назад…
– Здравствуйте, – выдавила и запнулась. Кто это? Он! Она?
– Проходь, – прошелестел старушечий голос. О! Бабка…
– Меня зовут…
– Екатерина! Ведаю! – отмахнулась хозяйка: – Яз тебе ждати! Подь, подь, – подталкивала к столу. – Вопросы опосля, яко поешь, отдохнешь.
Сердце гулко стучало – бабка её знала. Присев, внимательно следила за старушкой. Ни черта не разобрать – лицо прикрыто капюшоном, в темноте только зелёные огоньки-глаза светятся. Старушка подошла к стене и взяла бутылёк. Недолго возилась в рядом стоящей коробке, бурча под нос. Двигалась неспешно, размеренно. Вернувшись, бесцеремонно подхватила её руки. Разглядывая кровоточащие ногти, качала головой. Катя старательно всматривалась – тщетно. Бабка, отвернулась и прошелестела обратно. Опять возилась несколько долгих минут, приговаривая на смешанном наречии. Вернулась с дурно пахнущей тряпицей:
– Черпало у печи, персты помой, негоже с грязью за стол.
Катя подчинилась и, умывшись, села обратно – холодная вода чуть взбодрила.
Старушка грубыми пальцами ловко крутила кусок ткани, обматывая раны. Катя смутилась от нелицеприятного вида: тонкие, скрюченные в суставах; кости выпирали, грозясь порвать сморщенную кожу, а ногти – длинные, спиралевидные. Какая мерзость!
– На тебе заживёт быстро, – заявила ведунья, небрежно опустив одну больную руку, – токмо больше не твори кое.
– А я бы не творила, – поспешила оправдаться, – если бы лестница была.
– Ишь, кая! – бубнила старушка. – Ответы получить хочет, а помучиться первее нет.
Сказать нечего – опустив голову, Катя засопела. Бабка закончила перевязку второй ладони. Пальцы подёргивало и появилось дикое желание почесаться.
Старушка ополоснула руки и подошла к печи. Открыв, ухватом достала чугунок. Поставила на стол и присела рядом. Катя сглотнула – запах ошеломлял. Желудок свело, в животе предательски заурчало. Несмотря на пережитое, аппетит не спал. Голова закружилась, поплыли образы гречки с мясом. Скрипучий голос заставил вздрогнуть:
– Ложь, не стесняйся.
Подчинившись команде, потянулась к ближайшей тарелке. Привстав, скользнула взглядом по столу, ища поварёшку – нет. Посмотрела на бабку – молчит. Катя оглянулась… половник лежит возле чугунка. Раздумывать, откуда появился, не позволил кашель старухи. Нарочно ведьма кхекала! Выводила из замешательства, это точно. Трясущимися руками сдвинула крышку с чугунка – умопомрачительный запах пропаренной каши ударил мощной волной, едва не лишив чувств. Катя чуть не заскулила от нетерпения. Два дня ни крошки во рту. Но, положив гречки, блюдо поставила перед хозяйкой. В ответ услышала довольный хмык. Осмелев, наполнила тарелку себе. Кушать хотелось зверски, но она сидела, ожидая приглашения. Старушка протянула ложку:
– На, удобее ясти. Благие люди придумали…
– Спасибо, – огорошено пробормотала Катя.
Ела быстро – много вопросов, а пока время шло, появлялось ещё больше. Спецтрюки не только настораживали, но и пугали. Прожевав последнюю ложку, взглянула на бабку – её блюдо пустое. Чёрт! Ведьма не притрагивалась к гречке, руку на отсечение. Да какая каша? Ложка на том же месте.
– Вставай, – бесцеремонно подтолкнула старушка. – Глянь. Могле, еже ести?
Катя подошла и осторожно заглянула в печь. Как там оказался поднос с булками и ковш, неизвестно.
– Ну, шибче – стынет!
Катя поставила всё на стол. Налив воды, замерла. Из её чашки повеял аромат – чай с молоком, а над соседней поднимался лёгкий дымок крепкого кофе.
– А еже? – голос старушки вывел из очередного оцепенения. – Аки появился божественный нектар, только его и пью! От хвори помози, да коротать вечер проще!
– Понятно! – кивнув, пробормотала Катя.
Окончила трапезу и оглянулась в поисках мойки или на худой конец корыта, в котором можно ополоснуть посуду – ничего не появилось. Обернувшись к столу, поперхнулась словами – пусто. Ни чашек, ни тарелок…
– Кто… вы такая? – еле выдавила.
Луна, будто только этих слов и ждала – заглянула в маленькое окошко, под самой крышей и избушка посеребрила избушку. Бабка выпрямилась, сморщенное, как печеное яблоко, желтоватое лицо, улыбалось. Два зеленых камушка-глаза, посаженые глубоко под лохматые брови, ярко сверкали. Нос маленький и прямой, а губы расползлись, обнажив беззубый рот.
– Аки кто? А ты не ведати?
– Не знаю, но… – запнулась на секунду, – есть пара догадок, – неуверенно прошептала и поморщившись.
