Текст книги "Дневник. Поздние записи (СИ)"

Автор книги: Александра Гейл

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 26 страниц)

– Карина… мне очень жаль, – тихо сказал Виктор. – Я знаю, что у тебя нет ни малейшей причины мне доверять, особенно после всего, что натворил Костя, но я хочу, чтобы ты знала, что я не одобряю его действий. Ты всегда можешь найти поддержку в моем доме.

– Вы правильно сказали. Доверять вам ни малейших причин! – А потом я схватила Алекса за локоть и поволокла из этого ужасного места.

Как только мы оказались на лестничной клетке, он остановился и сказал:

– Прости меня, пожалуйста, я…

– Весело было, любимый? – поинтересовалась я язвительно.

– Да ты издеваешься! Я чуть не поседел, опасаясь, что ты узнаешь и меня четвертуешь.

– Правильно боялся!

И все-таки я это сделала. Клянусь, Алекс чуть не лестницы кувырком не полетел. Я врезала ему с большим чувством. Он ко мне еще два дня подходить боялся.

Из всего разговора с Виктором я вынесла только одну полезную вещь. Мама была полячкой. И если обратиться в нужные инстанции, я смогу получить польское гражданство и неограниченный доступ на территорию Евросоюза.

Про Степана мы с Алексом спорили долго, чуть не сорвали голос! Но в конце концов инсценировали несколько публичных скандалов и его отъезд из города. То есть Алекса в Петербурге как бы не было. А раз так, Виктор настоял на своем участии в деле, потому что это опасно, а мама была ему дорога и бла-бла-бла. Но нечто полезное он все-таки предложил: в какой-то момент, если понадобится, я могу… раздвоиться. Мы с Элей не идентичны, но это не так-то просто обнаружить.

– Не задерживайся со Степаном, это будет подозрительно, – наставлял меня Алекс. – Приехала. Уехала.

– Ясно.

– Ты плохо выглядишь, – настороженно осмотрел мое лицо Алекс.

– Я волнуюсь.

Меня снова мутило, и никакие таблетки уже не помогали, потому что дело было вовсе не в беременности, а в осознании, что мы спятили, раз решились на такое!

– Ты себя хорошо чувствуешь? – спросил Алекс, приглаживая пальцем мою бровь.

– Просто… пожелай мне удачи. – Я резко выдохнула, опуская плечи. И почувствовала прикосновение его губ к моим. Легкое, словно напоминание всем, кто я есть и кому принадлежу. И, конечно, попытка успокоить нас обоих.

– Удачи.

Я быстрым шагом направилась к выходу, села в машину и вдруг некстати вспомнила, что ни одна из подобных афер не закончилась хорошо. Каждый раз – больницей. Но мне удалось себя уверить, что на этот должно было повезти. Обязано.

Внизу банка Елисеевых, где Степан Смирнов держал свои накопления, уже был припаркован его белый форд мустанг. Мы до минут просчитали его визит. И едва Степан успел выйти из машины, я ее зацепила своей. Немножко, всего царапина на бампере да фара. Я тут же выскочила на обочину, вся такая заплаканная и расстроенная (не аварией, конечно, а, по легенде, личной трагедией ДНК-характера), ну просто гений трагикомедии, а затем стала осматривать повреждения. Степан отмер и присоединился к «незадачливой женщине на дороге».

– Ваша? – спросила я. – Мне очень жаль. – И громко высморкалась в платок, исподтишка рассматривая этого гада. Степан оказался младше, чем я ожидала. Ну тридцать семь, может, сорок. Думала, под пятьдесят будет.

– Карина, правильно? – поинтересовался он.

– Да. А вы?

– Степан Смирнов, – представился он несколько неохотно. Мы пожали руки. И я вдруг сообразила, что не сняла синюю ленточку, аж побледнела от страха. Вдруг он знает? А потому я несколько скомкано перешла сразу к делу:

– Назовите сумму.

Он оглядел мою вполне себе короткую юбку и сказал:

– Пойдемте в холл, замерзнете. Вы в банк?

Я взглянула вверх, словно бы на кабинет Алекса и выплюнула:

– Да.

Степан усмехнулся.

– Милые бранятся, как говорится…

– Что, весь город уже в курсе? – кисло поинтересовалась я. – Нет, не отвечайте, не хочу знать. Лучше о делах. Сколько?

– Давайте так, я отгоню машину в автосервис, и посмотрим, сколько там назовут. Через пару дней я вам позвоню и скажу цифру.

Я кивнула и продиктовала ему номер, а потом мы подошли к двум смежным окошкам. Тогда-то я и воспользовалась предоставленным случаем и начала решать проблемы совсем иного рода:

– Я хочу, чтобы вы перевели все, что есть на моем счете на этот, – протянула я номер.

– Вы понимаете, что это другой банк и комиссия…

– Мне плевать на комиссию. Переводите и все! – огрызнулась расстроенная заплаканная посетительница. Я же зла, я же негодую!

– Да, окей. Перевод займет не меньше недели… – поджала губы девушка.

– Недели? И никак нельзя ускорить? – неделю дожидаться меня Степан не станет. Отстой.

– Простите, но банк Граданских наш конкурент, – кисло улыбнулась мне девушка. – Так что нет.

Я вздохнула и повернулась к Степану.

– Не переживайте, я найду требуемую сумму.

– О, я не сомневаюсь, – приторно протянул он. И от подтекста я аж покраснела, но он на этом не остановился. – Натурой расплачиваетесь?

Я от него отодвинулась. Совсем охамел или как? Не то, чтобы я против подобных его мыслей, но вслух-то зачем? Козел.

– Да ладно вам, я шучу.

– Довольно грубо шутите!

– Спасибо, – сказал он, конечно, не мне и забрал он из окошка паспорт. – Ну я позвоню, Карина. Не то чтобы я был скрягой, но мой мустанг – это святое.

– Еще бы, – фыркнула я. – Не скучайте без него сильно.

Степан хмыкнул и ушел. Спустя двадцать минут, судя по словам Алекса, обо мне уже активно наводили справки. Несмотря на то, что я выглядела как оскорбленная в лучших начинаниях невинность, мне ни на грош не поверили. А это было подозрительно. Настолько подозрительно, что наводило на мысль, что мы нашли правильного человека.

Так что Степану мы (но как бы не мы) выдали качественно спроектированную информацию, и на том и успокоились.

Как и обещал, он объявился ровно через два дня. Два дня, в течение которых я твердила Алексу, что непременно, ну просто пренепременно верну деньги на его депозит снова, но сейчас это правильное прикрытие, а то Степан догадается. Да и его отец спокойнее будет. Ну а что Алекс сам мог сделать-то? Он безвылазно сидел в своем загородном доме, имитируя собственное отсутствие.

Я же имитировала бурную радость от счастливого семейного воссоединения. И от Граданских меня тошнило не меньше, чем от токсикоза. На работу как на праздник, вот уж точно. Там семейных ужинов, полных скорбного молчания не устраивают.

По итогам двух дней я вошла в переполненное кафе, где вокруг Степана засидала целая орава гангстеров. Они о чем-то говорили и хохотали. Я была в бешенстве, думала, что это что-то вроде свидания будет. Разбежалась. То есть все мои усилия коту под хвост. А ведь моя одежда была качественно продумана, равно как и макияж, походка, манера говорить, каждый жест заучен и отточен. И все это в топку. Естественно, разозлилась.

– Двести тысяч? – спросила я без приветствия. Степан посмотрел на меня с издевательской усмешкой. Словно догадывался.

– Верно, – он улыбнулся. Я поставила на стол несколько рулончиков купюр. Мне хотелось бросить ему их в лицо, но я не могла этого сделать. Не могла выдать глубину злости от осознания собственного провала.

– Все так? – поинтересовалась я.

Он развязал рулончики и стал манерно пересчитывать наличность. Долго так. Я все это время стояла рядом.

– А вдруг поддельные? – прижала я ладошку ко рту. – Вы забыли проверить на наличие водяных знаков и несоответствие банковских номеров!

За столом раздался дружный хохот.

– Вы не слишком-то любезны, – сказал один из парней.

– Да неужели?

– А мы предпочитаем девушек… более покладистых.

Шла уже девятая неделя моей беременности, и я, видимо, немножко поправилась, но джинсы сидели так тесно, что обернуться оказалось сложно. Это меня даже напугало, однако, необходимый эффект был достигнут.

– Но, может быть, пара коктейлей исправит положение?

– Днем не пью, это совсем моветон.

– Но скоро вечер. – Парень подвинулся и похлопал по месту рядом.

– Это зависит… от распорядка. По-моему сейчас еще день, – сказала я, и почти пожалела о своих словах, потому что не собиралась с ним флиртовать, а кроме как флирт такое поведение нельзя было расценить никак.

– И чем же ты занимаешься так поздно? – начали гоготать они снова. Однако, вдруг это сработало.

– Ладно, ребята, повеселились и хватит. Проваливайте, – велел Степан, и те, ругаясь, начали собираться. По одному его слову! – Карина, вы голодны?

– Да, я с работы, – пожала я плечами.

А он был осторожным донельзя. В дом Степана я ухитрилась пролезть спустя аж три недели! Вся издергалась, боялась, что, как Лариса, начну быстро полнеть. Однако, пока мне везло… Еще из положительного было то, что к моему отъезду было готово абсолютно все. Только чемоданы подхватывай. Счет в банке Виктора, также билеты на самолет в один конец и документы с польским гражданством на имя – да, угадали, – новоиспеченной полячки, Карины Граданской. Виктор так старался быть мне давно потерянным любящим папочкой, что даже предложил взять его фамилию, а я, отчаянно играя в привязывающуюся блудную дочку, согласилась… втайне от Алекса и Сергея, конечно. Это окончательно развязывало мне руки, ведь, строго говоря, подвоха не ждали. Когда Виктор спросил меня зачем скрываюсь, я стушевалась. Не смогла продумать легенду, никак не срасталось. Просто сказала, что не хочу пока сообщать, что стыдно перед друзьями, что Алекс не поймет и все в этом духе, но Виктор не поверил, и мне оставалось надеяться только на то, что его отношения с Елисеевыми по-настоящему паршивы. Пока что надежды оправдывались.

За день до описываемых событий я взломала систему видеонаблюдения за домом Степана. До секунд рассчитывала задержки в видеовоспроизведении так, чтобы нашу с Элей подмену и мое перемещение по дому никто засечь не смог. А в данный момент стояла посреди его комнаты, дожидаясь появления близняшки и молясь, чтобы она оказалась не такой дрянью, какой я ее считала… потому что последние слова Степана, перед тем, как он вышел из комнаты, звучали как «раздевайся». Я понятия не имела, что будет делать с этим Эля, и мне было чуточку перед ней стыдно, но когда она все же появилась, я испытала безумное облегчение.

– Я здесь, – раздался шепот от дверей. И я тут же бросилась вон из комнаты.

– Он говорит по телефону с Коршуном, тот отвлекает, – прошептала я. Да, небезызвестного графа Оксакова мы тоже втянули в свою авантюру. – В общем, жди его, а я ушла.

Кабинет Степана располагался в самом конце коридора. Туда-то я и направилась. Быстро вскрыла компьютер и систему безопасности (с Шоном советовалась, он подал мне парочку блестящих идей). Я просмотрела документы, поковырялась в его компьютере, почитала переписки, полистала видео… Ничего. А получалось уже дольше, чем я планировала. И, как бы то ни было, я волновалась за Элю. Человек как-никак. И вот же подлянка, со Степаном я встретилась прямо в коридоре.

– Я уж было думал, ты в туалете навечно застряла, – сказал он, и я перепугалась. Я действительно стояла напротив туалета, из которого в любой момент могла выйти Эля. С одной стороны удача, с другой…

– Пойдем, – по возможности спокойно улыбнулась я, взяв его за руку.

Когда мы оказались в комнате, он взял в руки бутылку шампанского и отдал ее мне. Что-то с моментом моего ухода это никак не вязалось, но не могла же я спросить, каким это образом мы все еще одеты…

– Выпьем? – он безмятежно улыбнулся, протягивая мне бокал.

Колени дрожали. Я ничего не понимала (куда, черт ее дери, делась Эля, и не войдет ли она в любой момент сюда?!), но боялась подставиться сильнее, чем сейчас. Я понятия не имела, что делать. Пару глотков, от них ребенку ничего не будет! Но отставив бокал, я заметила, что Степан улыбается. Он очень медленно сделал по направлению ко мне несколько шагов и толкнул на кровать. Я не удержалась.

– Степан! – попыталась воспротивиться я. Но в голове вдруг появился какой-то странный туман.

– А на что ты рассчитывала? Все в игрушки играть пытаешься? – Меня сильно затошнило. И только тогда дошло, что он меня либо отравил, либо накачал. – Это же смешно. Подстилка Елисеева и сама на меня вешается? Он пропал при загадочных обстоятельствах, а ты кинулась к папочке? У тебя есть определенная репутация, детка, не дуры, но знатной динамщицы, а все, что ты делала, не укладывалось в известный образ вообще.

– А Эля? – с трудом выговорила я.

– По части притворства ей до тебя как до Луны пешком. Хотя, полагаю, она даже не попыталась и здорово посмеялась над твоей наивностью.

– Что… – попыталась выдавить я мучавший меня вопрос. – Что ты сделал с моей матерью?

– С кем? Стой-ка, так это вот почему ты тут отираешься? – расхохотался он. – Да ее ни разу в жизни не видел, детка! – А потом окинул меня похотливым взглядом и добавил. – Хотя какая разница, ты меня пыталась обокрасть, а такое с рук спускать нельзя. Но даже несмотря на удручающие подробности нашего знакомства, вынужден признать, что ты сексуальна и твоя комедия меня немало позабавила. Нет, даже не так! Ты прекрасно вживаешься в образ! Так что давай, поработай напоследок.

Я вскрикнула и попыталась отползти подальше, но тело не слушалось. И вокруг все плыло. И хотя у меня был припрятан нож, вытащить его и бороться сил не осталось совершенно. Я просто отключилась.

Если коротко, то когда Степан Элю выгнал, ей хватило здравого смысла позвать на помощь. И пришли они, по собственному разумению, вовремя. Со Степаном разобрались, меня доставили в больницу.

Но только я понимала, что на самом деле натворила. Ведь знала, я знала, что афера обязательно закончится плохо. И никакого результата. Я даже не приблизилась к разгадке смерти моей матери. Я не только сама сглупила, я еще и остальных убедила в собственной неуязвимости. И даже если бы Эля не подставила меня, я бы все равно, скорее всего, пострадала. Хотела ли она этого, как Константин? Я не знала ответа. И все вспоминала поговорку про меньше знаешь.

Я просто лежала на больничной койке, закрыв глаза, делая вид, что еще не очнулась. Делая вид, что со мной все хорошо. Со мной. С моим ребенком. И вспоминала, как недавно размышляла об идеалах. На страницах старых книг совершенно посторонние люди друг другу помогают, заботятся, беспокоятся. Это было нормально. Когда мир перестал быть таковым?

В настоящее время даже семья не ценится. Откройте книгу, включите сериал, и вы увидите, как множество людей, посторонних людей, объявляют себя сестрами и братьями, ищут родительскую опеку на стороне. А уж если начать подглядывать в щелки соседских дверей… Но страшнее иное. Как можно найти участие в посторонних? Моя жизнь – живое доказательство, что если тебе могут сказать гадость, они это сделают, если над тобой обладают властью – обязательно начнут шантажировать. И никому нет никакого дела то того, что ты хочешь, какие у тебя жизненные ценности. Никому!

Я не могу понять только одну вещь: как за какой-то жалкий век мы дошли до последней стадии эгоизма?

– Открывай глаза, судя по скачущему сердцебиению, ты проснулась, – прозвучал над ухом до жути сухой голос Димы.

– Ты кардиохирург, почему ты здесь? У меня что, встало сердце?

– Лучше бы так и было, Карина. Лучше бы было именно так.

Я аж подпрыгнула на кровати. Потому что сразу поняла о чем он. Они знали, они взяли анализы и знали о моей беременности. И он намекал на это.

– Что с ребенком, отвечай!

– Ничего, – совершенно невозмутимо сказал Дима. – Подпиши документы на аборт.

– ЧТО?!

– Что слышала. Он тебя накачал. И для взрослого доза не критичная, но для плода…

– Аборт отменяется! – Какой к черту, аборт? Как Женя еще кончить не хватало!

Мне было ужасно плохо, все тело болело, но я попыталась встать и выйти. Дима толкнул меня обратно. Он был в бешенстве, в ярости. Я бы не удивилась, если бы он меня в самом деле ударил. Никогда его таким не видела. Я довела до точки кипения моего веселого порой очень даже взбалмошного друга.

– После того, что с тобой сделали, уверяю тебя, он будет инвалидом. От начала и до конца своей коротенькой жизни. Кто отец?

– Ты знаешь кто. Иначе бы аборт не отменился.

– И он знает?

– Конечно, нет. Мне нужен этот ребенок, как ты не понимаешь?

– Я не понимаю? Я все прекрасно понимаю. Я видел десятки пациенток-идиоток, которые говорили так же как ты. Только все время почему-то мне, а не тому, кому положено!

– В самом деле, Дим, не будь кретином. Дело не в Алексе, а в Сергее.

Повисло молчание. Пропитанное пониманием молчание.

– Ты мой врач, Дима. Ты обязан сохранить мою тайну.

– Поговори с неонатологом, – вздохнул Дима. – Прошу. Ты суешь голову в петлю. Ты собираешься остаться матерью-одиночной с больным ребенком на руках!

– Но это будет ребенок Алекса…

– Девяносто девять процентов даю, что это будет очень больной ребенок Алекса.

И я разразилась рыданиями, скрутилась на кровати, я поплатилась и за глупость, и за самонадеянность. Девяносто девять процентов, это чертова уйма. И я никогда не была везучей настолько, чтобы их перекрыть. Это мне стоило бы каждый день молиться богам удачи! И вдруг в палату вошел Алекс.

– В чем дело? – он уселся около меня на кровать. Дима некоторое время стоял, будто думая сказать и рискнуть всем или нет. Я даже подняла голову, взглядом умоляя его молчать. Но он на меня не смотрел. Только на Алекса.

– Дима! – окликнула я его. Он в последний раз на меня взглянул, и буквально пулей вылетел прочь.

Но он вернулся. Как только Алекс ушел, он привел ко мне врача, с которым нужно было поговорить. Мне поставили капельницу и, кажется, посчитали, что это достаточные кандалы, чтобы я не посмела сбежать от разговора. А дальше даром что не спели и не сплясали, умоляя меня избавиться от ребенка. Но чем больше они настаивали, тем сильнее была моя решимость растить его несмотря ни на что. Потом врач-неонатолог ушла, а Дима завел шарманку номер два:

– Скажи ему. Ты должна сказать. Ты уедешь, это его убьет.

– Нет. Он уже отказывался от меня и не раз. С ним все будет хорошо.

– Не будет!

– Если я скажу, а он не поддержит мое решение оставить ребенка, Сергей меня точно убьет. Вот как пить дать, клянусь, Дима. Ты сам склонял меня уехать из страны с Ковальчуком.

– Он ради тебя изменился, черт тебя дери, неужто ты не видишь? И отношения у вас стали лучше, чем я смел надеяться. Это уже не просто пластырь сорвать, это хирургическая операция наживую.

Я иногда его метафоры не понимала, но сейчас был совсем иной случай. Потому что чувствовала я именно это. Скальпелем без наркоза. Но у меня, в отличие от Алекса оставалось утешение.

– Нет. На этот раз я собираюсь думать только о себе, Дима. Прости.

– Знаешь, я поддерживал тебя, когда он был неправ. И теперь, когда ты не права, я поддерживаю его. Ты сделала все, чтобы он в тебя влюбился, изменился, принял тебя со всеми тараканами и закидонами, но теперь просто позорно сбегаешь. Ты такая же, как твоя мать. А они с Виктором оба кончили плохо. Я отказываюсь в этом участвовать. Если ты уходишь, не рассчитывай на мою поддержку.

– Значит, прощай.

Вот так, парой слов я отказалась от своего лучшего друга ради какого-то сомнительного будущего без посторонней помощи, без особенных перспектив, в чужой стране, с чужой фамилией в паспорте и больным ребенком на руках. Нет, я не ждала чуда, но, прости господи, я надеялась, что будет хоть чуть-чуть попроще!

В тот день, первого февраля, я почувствовала как ребенок зашевелился. Это случилось на кладбище около могил моих родителей. Был будний день, вокруг – ни души. Но я ехала попрощаться. Я улетала уже на следующий день и посещала это место в последний раз. Сначала разговаривала с отцом, просила прощения за то, что отказалась от его фамилии и его национальности, чувствовала себя премерзко, клялась, что это всего лишь буквы и никто никогда не изменит правду. Никакая я не Граданская! Нет! А потом все думала, что сказать матери. И ничего даже в голову не шло! Как ты могла всю жизнь меня обманывать? Как ты умерла? Что ты такого натворила? Из-за тебя я подставила под удар собственного ребенка! Но это не те слова, которые стоит произносить в память об усопших.

Я тяжело вздохнула, не представляя что меня ждет. Они оба умерли и оставили меня. А мне надо было как-то выкарабкиваться снова. И я вдруг поняла: нет неправильности в методах, с помощью которых ты пытаешься выжить.

И именно в этот момент я почувствовала это слабое странное ощущение. Не толчок, но явное движение. Сначала даже не поняла, что это, а потом положила руку на живот и догадалась. Если до тех пор у меня и оставались сомнения по поводу правильности принятого решения, но теперь они рассыпались в пыль. Он был живой, настоящий, маленький, но уже восхитительный. Как они могли заставлять меня от него отказаться? От моего чудесного прощального подарка. Кажется, от облегчения я даже заплакала.

Уходя той ночью из дома Алекса в последний раз, я оставила ему послание. На ноутбуке. Совсем как раньше.

«Алекс!

Прости меня. Прежде чем я начну, хочу, чтобы ты знал: никто и ничто не изменит того, что я всегда была твоей и всегда буду. Просто я больше не могу оставаться рядом. Этот город меня уничтожил, уничтожил чуть ли не все, что мне было дорого. Только ты остался, но, боюсь, это не навсегда. И нет сил смотреть, как я теряю и тебя.

Я уезжаю. Начну все сначала. Попытаюсь построить жизнь, которая будет по-настоящему моей, где меня не будут целиком и полностью определять отношения с тобой, ибо они хрупки, и это жутко меня пугает.

Все наши проблемы, что были, остались, они никуда не денутся, и лично я понятия не имею, что с этим можно сделать. А потому не нужно меня искать, это ничего не изменит и не исправит.

Возможно, когда-нибудь мы встретимся, но, надеюсь, не скоро. Мы выпьем по бокалу вина, расскажем, как счастливо живем друг без друга, и разойдемся снова. Но ты знай, что даже тогда я буду тебя любить. Уверена. Всегда.

Прости меня за все. За слова, за поступки. За боль, которую причиняю. Я знаю, что неправа. Я знаю, что это слабость. Но не могу иначе.

Твоя Карина»

Я безумно боялась, что мне этот штампик в паспорт не поставят. И когда работник паспортного контроля счел-таки меня достойной для проживания в Великобритании, у меня начали подкашиваться колени. Если бы не помощь незнакомого мужчины, я бы навряд ли сумела взять с ленты аэропорта Хитроу все свои три чемодана.

Ярко-рыжие кудри Лизы я заметила в толпе сразу. А уж как счастливо вопил Дэнни, увидев меня… Я сразу осознала, что… дома? Даже расплакалась. Несколько минут они меня просто обнимали, а я чувствовала невероятное, нереальное облегчение оттого, больше не была одинока!

– Так ты теперь у нас кто? – спрашивал Дэнни в попытке меня развеселить. – Неужто пани?

– Ага, пани, – смеялась я сквозь слезы.

Его звали Дэнни Граданский. Он был брошенным ребенком той же семьи, что и я. Волею судьбы его зашвырнуло в чужую страну, где он жил, подвергаясь нападкам из-за образа жизни собственной матери. Но он вырос самым чудесным и позитивным ребенком на свете. Он верил в чудеса и сам умел их творить. Но он был ребенком Константина Граданского и, как ни крути, падшей женщины.

И я решила, что не имена и не статусы нас определяют, а то, какими мы видим себя сами.

А значит, меня зовут Карина Викторовна Граданская. Пани. Но дочь я чудесного человека, Алексея Орлова, хотя паспорт и врет об этом. Моя мать была странной, а родня вообще шизанутая на всю голову. Но я не стану извиняться за то, кто я есть, кем себя считаю или как живу. И это сложно принять, но я поступила единственно верно! Да, уехала, оставив все прошлое позади, солгав любимому человеку, бросив его, причинив невероятную боль. Но, возможно, я спасла намного большее. И я отказывалась за это извиняться!