Текст книги "Прокламация и подсолнух (СИ)"

Автор книги: Александра Дубко

Соавторы: Мила Сович
сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 23 страниц)

– 3 -

К полудню Симеон осознал, что почту ему до ночи не разобрать. Чертов Гицэ запропастился намертво, Йоргу по обязанности дежурил у рогатки, Мороя поехал с дозором. Не иначе, сам дьявол наслал тот обвал, который прекратил сообщение через основной тракт и заставил австрийских почтарей наладить всю накопившуюся бумагу в объезд! Теперь еще придется отряжать своих ребят везти эти мешки до ближайшей почтовой станции, а у него и так на заставе полтора человека – покосы начинаются...

Он бросил мешки, потянулся и отвел душеньку крепким ругательством. Разворошил кочергой жаровню, придавил табак угольком. Крепкий дым вылился на дурное настроение, как масло на море в рассказах Йоргу, стоило тому подвыпить лишнего.

Симеон даже усмехнулся, вспомнив вчерашние байки Штефана. Кстати, как там дела на конюшне-то? Похоже, сработались они с Макарко.

Со двора донесся грохот, испуганное ржание и вопли, и уже выскакивая на галерейку, Симеон подумал, что сглазил. А выскочив, понял, что зря вчера не слушал Морою.

Нижняя створка конюшенных ворот отлетела с хрустом, перекосилась в петлях. Мальчишка-боер хлопнулся спиной о землю, покатился кубарем, вскочил, ошалело повел глазами. Макарко с лопатой в руках как раз пригнулся в сломанных воротах, и Штефан бросился на него, успел заехать наотмашь в ухо, но пропустил тычок черенком – и, согнувшись, отлетел назад.

– Прекратить! – рявкнул Симеон с галерейки. – Кому говорю, паршивцы! А ну стой!

Не услышали, хищно кружа друг против друга. Симеон выругался, бросился к лестнице. Снизу, с дороги, кто-то тоже бежал, но не успели – Макарко взревел, занося лопату, Штефан прянул вперед и в сторону. Вцепился в черен, опрокидываясь, дернул на себя, подставил ногу – и отправил противника в полет, закончившийся в поперечине коновязи. Бревно жалобно хрустнуло, вкопанная стойка завалилась с треском, едва не пришибив самого Штефана.

Мелькнула тень, и Гицэ встал между ними, держа ружье наперевес.

– А ну, стой, в бога душу распротак! Угомонитесь, черти! Что не поделили? Эй, ты, мать твою, лопату брось! А ты оставь деревяшку в покое!

Симеон присел на колодезный сруб и мысленно поблагодарил Господа за возвращение Гицэ: если бы не он, было бы сейчас смертоубийство, раз уж за подручные предметы схватились. Вон зыркают друг на друга с ненавистью, будто два кота на заборе. Грязны, как свиньи, морды в крови, рубахи изодраны. Морщатся, хватаясь за бока и спины, но таращатся непримиримо...

– А ну-ка подай лопату, – негромко велел Симеон Штефану. – Гицэ, глянь, Макарко себе хребет не сломал?

– Нет, – Гицэ вздернул парня на ноги. – Только коновязь.

Лопату тоже сломали – в черенке пролегла длинная трещина. Это ж с какой силой они ее тягали! И ворота в конюшне на одной петле болтаются, что и вовсе погано.

Штефан шмыгал наново разбитым носом, из которого бежала ручьем кровь. Макарко охал, держась за отбитую поясницу.

Симеон долго молчал, выжидательно глядя на обоих, пока они смущенно не опустили головы. Швырнул несчастную лопату в руки Макарке.

– Ладно. Черен поменять, кромку поправить, – повернулся к Штефану. – Дверь вернешь на петли. За драку на заставе обоим еще неделя на конюшне. И коновязь чтоб починили! Молчать! – гаркнул, стоило Макарке открыть рот. – Гицэ, дай им инструменты. И пошли, мешки с почтой на галерею вытащим, чтоб на глазах оба были.

– Капитан, – с недоумением позвал Гицэ, – чего эти кошаки сцепились-то?

– Мне едино, чего они сцепились, – отрезал Симеон. – Еще раз что-нибудь на заставе сломают – обоих вожжами выдеру так, чтоб неделю сидеть не могли!

Приметил, как вспыхнул Штефан и угрюмо насупился Макарко, и добавил, добивая:

– Мальчишки!

С галереи они краем глаза приглядывали за обоими. Штефан возился со створкой, так и этак пытаясь приладить ее на место. Кажется, с клещами и гвоздями боярский сынок был не слишком ловок. Макарко сбегал с топором до распадка, свалил молодой бук и теперь мрачно выстругивал черенок – у него спорилось повеселее.

– Паршиво дерутся, – вдруг вздохнул Гицэ. – Один машется, будто сено копнить собрался, а второй прет дурниной на того, кто вдвое тяжелее...

Симеон невольно хмыкнул, снова оглядев потрепанных и окровавленных противников.

– Охота тебе – займись. Заодно на девок времени поменьше будет.

Гицэ, кажется, обиделся.

– Чего ты, капитан, привязался с теми девками? Вернулся же я вовремя.

– Ну, раз вовремя вернулся, вот тебе и дело: выучи этих двух дуралеев драться. Глядишь, узнаешь, чего они сцепились.

– Да и так понятно, – Гицэ махнул рукой. – Макарко у нас бояр не любит.

– На Макарку не вали, у этого мальца полон рот колючек, и все ядовитые, – предупредил Симеон. – И не ты ли знаешь, до чего он скор по зубам стучать.

– Скор – это хорошо, – пробурчал Гицэ, приглядываясь к вихрастому затылку Штефана внизу. – Он эту воротину до осени вешать будет, так ее и трижды перетак.

Макарко, видно, пришел к тому же выводу. В два удара загнул гвозди в черене, обстучал кромку, прислонил лопату к стенке конюшни и брезгливо сморщился, явно не желая обращаться к Штефану. Потом пересилил себя.

– Эй, ты, боер...

Симеон невольно затаил дыхание и сделал Гицэ знак – если что, растаскивать.

Штефан угрюмо повернулся.

– Чего тебе?

– Сними петлю, ее править надоть. И пойди досок напили, вона какие трещины.

– А не пошел бы ты в...

– Штефан! – рявкнул Симеон сверху, и мальчишка заткнулся, утираясь рукавом рубахи. Встал, давая Макарке проход.

Тот тоже не удержался – глянул на покореженную петлю и фыркнул:

– Белоручка!

Гицэ показал им обоим кулак.

К вечеру Симеон и Гицэ закончили с почтой, а мальчишки худо-бедно вернули дверь конюшни на место. Пока Макарко выгибал петлю на наковальне, Штефану досталась починенная лопата и обязанность выкопать из земли остатки стойки коновязи. Если Симеон не ослеп, парнишка натер мозоли черенком и за ужином с трудом удерживал в руках ложку. Макарко поглядывал и ухмылялся, Штефан тихо сатанел, но Гицэ, успевший дотолковаться с обоими про уроки рукопашной и штыкового боя, многозначительно постукивал кулаком по столу – и вздернутые носы опускались к мискам. Мороя только вздыхал и укоризненно косился в сторону Симеона.

Когда разливали ракию, Симеон мигнул, чтобы плеснули обоим смутьянам.

– Мировую пейте, – велел строго.

Зыркнули из-под запухших век оба почти одинаково – мужикам смех! Надулись на гогот тоже одинаково, даром, что Макарко на пару лет старше. Но бузить перед начальством не решились – стукнулись кружками, опрокинули ракию. Макарко лихо занюхал рукавом, Штефан долго пытался проморгаться.

Мороя сунул обоим по куску сыра.

– Закусывайте, вояки!

Обиделись. Ну вот что с ними делать? Мальчишки!..

Еще до рассвета Гицэ выволок обоих на двор, заставил бегать до упаду и только потом отпустил поить лошадей и перебирать сено. Ближе к полудню, когда застава расползлась по обычным делам, а парни вымыли руки от навоза, поставил их во дворе против себя.

– Нападайте!

Симеону как раз притащили еще почту, и посмотреть на урок не довелось.

Вечером Штефан потирал вывернутое плечо, у Макарки левый глаз совсем перестал видеть. В ответ на суровый взгляд командира, Гицэ пожал плечами:

– Об свое же колено приложился, увалень.

Гицэ казался довольным обоими, а конюшня была вычищена до блеска, и Симеон решил отпустить Макарию, который все-таки уже числился в отряде, с теми, кто повезет новые мешки с почтой. Не сразу приметил, что Штефан вывалился на двор следом, и когда Макарко неловко взбирался на своего дурноезжего мерина, у колодца с грохотом покатилось ведро. Мерин взвился, шарахнулся, стряхнул Макарку в крапиву. Тот выбрался, ругаясь в Бога, душу и мать, но Штефан только сделал невинные глаза и отправился поить оставшихся лошадей.

Макарие вернулся, отоспался и взял свое. Штефан как раз шел по двору с охапкой сена, когда на него налетел невесть откуда взявшийся козел и наподдал рогами пониже спины. От второго удара Штефан ловко увернулся, даже сумел ухватить скотину за рога, но вот что делать дальше – так и не придумал, и топтался с гарцующим козлом по двору, пока не выскочил на шум Мороя и не перехватил серого. Макарие наблюдал с любопытством и почесывал себе спину длинной вицей. Штефан вежливо поблагодарил Морою, отряхнул руки, спокойно подошел к Макарке – и двинул ему поддых на глазах всей заставы. Макарие взвыл и залепил в ответ такую затрещину, что в крапиву улетел уже Штефан.

На следующий день Макарко угрюмо косил ту самую крапиву, а Штефана обозленный Симеон загнал помогать по кухне. По справедливости, обоим следовало мыть отхожее место, но Симеон вовремя остановился, сообразив, что ежели боярский сынок взбрыкнет, выйдет сплошной урон командирскому приказу. Макарку-то и прочих можно всегда пригрозить в шею выгнать, а этого, коли сам оставил, не очень-то и прогонишь.

Так что Симеон краем глаза приглядывал, думая, что же делать, коли окажется, что распорядился сгоряча. К его удивлению, Штефан выкаблучиваться не стал, хотя на помойное ведро и надулся, как мышь на крупу. Симеон вздохнул с облегчением – ладно, чутье на людей не подвело. Парнишка, конечно, ручки пачкать не привык, но толк с него будет. Навоз же греб – совладает и с мисками!

Добросердечный Мороя и вовсе рассыпался в похвалах, хотя убил полдня, обучая мальчишку чистить рыбу и топить печку. Правда, к вечеру открылась новая беда – отскребая чешую и выметая золу из поддувала, Штефан привел выданную Мороей одежонку в вид, на который без слез не взглянешь, а рыбой от него несло так, что в помещение его допускать было никак невозможно. Симеон, уже смягчившись, отпустил его постираться.

Штефан сноровисто натаскал воды, по совету Морои добавил щелока, вновь переоделся в остатки мундира и… озадаченно поглядел на плавающие в бадье портки. Курившие ввечеру на крыльце мужики подавились смешками, и он, пригорюнившись, начал яростно тереть тряпку о край бадьи, а как дошло до выжимания – загрустил окончательно. Симеону стало его почти жаль, но тут на двор как раз ввалился Макарко, прислонил заботливо наточенную косу к колодцу и стянул рубаху, чтобы умыться. Покосился на Штефана.

– Что, боер, без слуг-то несподручно? Раз стирать не умеешь, не свинячил бы!

Штефан повел носом, скривился и на глазах всей заставы подцепил рубаху противника и бросил в бадейку.

– Тебе тоже надо – вот и покажешь!

Вода воняла рыбой. Косу у Макарки отобрал Мороя. А боярский паршивец на следующий день оттирал печные котлы снаружи и к вечеру стал здорово похож на чертушку с иконы Страшного Суда.

Симеон уже устал от этого веселья, тем более, к ужину начавшие подживать морды обоих смутьянов украсились свежими синяками. Когда только успели? Одна радость: они уже согласно врали хором, что просто упражнялись. Похоже, угрозу порки вожжами оба восприняли очень серьезно и решили не подставляться.

– Вот что с ними делать, а? – спросил больше у самого себя Симеон, оставшись вечером в конторе вдвоем с Йоргу за проверкой записей.

Йоргу печально пошевелил усами.

– Выдрать, может?

– Ну ведь взрослые уже! – в сердцах стукнул кулаком по столу Симеон. – Макарке жениться скоро, Штефан образованный и двоих положить успел! Нет же, то козлы, то крапива!

– Да пусть подерутся мальчишки, – равнодушно пожал плечами Йоргу. – Заставе веселье!

Симеон рассвирепел:

– Нашли себе!.. Театру!.. А ну завтра все на стрельбы, а то новых ружей сколько, а не пристреляны ни у кого!

– Как скажешь, капитан, – вздохнул Йоргу. – Но, может, им в руки оружия не давать?..

– Ты сдурел? – уточнил Симеон, немного обалдев. – Или знаешь что-то?

Йоргу потянул себя за ус.

– Макарко слыхал, что Штефан про себя рассказывал. А Штефан намедни выспросил у Морои, за что Макарко так бояр не любит. Сам понимаешь, что будет, если они друг другу что-нибудь эдакое ляпнут, когда у обоих в руках будет по ружью.

Симеон нечасто прислушивался к мрачным речам Йоргу, но тут и правда трясся, как овечий хвост, во все глаза наблюдая за парнями. Но сошло благополучно: Штефан увлекся, показывая австрийские ружейные приемы, а потом и расстреливая горшки на заборе в мелкие черепки что из ружья, что из пистолетов под восхищенный присвист бывалых вояк. На радостях даже не фыркнул на Макарию, у которого заклинило спусковой крючок, а взял его ружье и сноровисто перебрал замок, прочищая механизм. Макарко, наповал сраженный ловкостью Штефана, угрюмо поблагодарил и получил в ответ солнечную улыбку.

Глядишь, и договорятся. Есть ведь чему друг у друга-то поучиться. Один стреляет как бог, да и армейская выучка, второй кулаками махать горазд и простого житейского опыта имеет куда как поболее...

У Симеона несколько отлегло от сердца, и он со спокойной душой уехал на следующий день в дозор.

А вечером еще с дороги увидел, что его на дворе поджидает Гицэ.

– Опять? – хмуро уточнил Симеон, когда заприметил у норовившего шустро проскользнуть мимо Макарии на скуле свежайший иссиня-черный синяк с хорошей ссадиной.

– Прости, капитан, недоследил, – виновато почесал в затылке Гицэ, принимая у него повод. – На минуточку отвернулся, так они и сцепились, так их и распротак.

– А второй герой где?

– На конюшне был, – Гицэ коня забрал, но уходить не торопился. – Командир, тут такое дело... Штефан завтра с нами просится, окрестности объезжать.

– Ну так возьми, ладно, – разрешил Симеон. – Как раз развести этих двоих по разным углам не повредит, надоели – спасу нет.

– Да видишь, капитан... – Гицэ явно замялся. – Я недоследить боюсь.

Симеон опасений Гицэ не понял. Норов Штефана, как и его острый язык, на заставе, конечно, были уже известны, но к делу парень неизменно относился серьезно, и чтобы он стал чудить в дозоре, как-то не верилось. А Макарки там не будет, он завтра на рогатке поставлен.

– Думаешь, угнет чего? Ты ж вон ничего до сих пор не утворил. А вас как на одной кухне стряпали, черти языкатые!

Гицэ вдруг серьезно вздохнул:

– Так ведь парнишка не от хорошей жизни ершится. Погано ему. А Макария, дурак, сегодня снова брякнул про приблудышей, которым податься некуда. Так что добро, если просто сбежит, но как бы совсем беды не вышло, если и правда – некуда...

Симеон некоторое время смотрел на Гицэ, все больше убеждаясь, что тот не шутит. Потом отобрал у него повод и сам повел коня на конюшню.

Ладно бы – беспокоился Мороя, который со всеми новобранцами носится, что с собственными детьми, или склонный всегда ждать плохого Йоргу, но Гицэ? Который, кстати, несмотря на все свои похождения, в серьезном деле ни разу не подвел. И по собственному почину пас мальчишку все эти дни.

Если не считать вражды с Макаркой, Штефан как-то очень легко прижился на заставе, словно всегда тут был. И все быстро привыкли к его присутствию: к шебутному характеру, язвительным шуточкам, тяге кругом сунуть свой нос и обо всем высказать свое мнение и... как-то забыли, что на заставу мальчишку привела беда. Все, кроме Гицэ, который, если припомнить, и сам норовил шутить и зубоскалить, даже схлопотав пулю, если только в бреду не валялся...

Симеон завел коня в денник, расседлал. Замыл железо, пристроил узду на крючок и вышел обратно к стойлам. Прислушался.

Поначалу показалось, что Гицэ обознался, настолько было тихо, но потом донесся сдавленный то ли вздох, то ли всхлип. Симеон бесшумно подобрался, заглянул к гнедому. Штефан стоял, уткнувшись лицом в шею коня.

– Штефанел, – тихонько позвал Симеон, чувствуя себя ослом: остальные забыли, но он-то, капитан, не имел права ничего забывать! Что Макария и Штефан сцепятся, было ясно с первого дня, и большой беды Симеон поначалу в этом не видел, благодушно позволяя парням разогнать кровь и помахать кулаками. И вот точно забыл, что не игрушки перед ним, а живые ребятишки, пусть и росточком оба уже с оглоблю, и шкуры у обоих припалены. Ума-то все равно еще не нажили... Неужто и правда плачет?

Но когда мальчишка обернулся, глаза у него были сухие, хотя что-то эдакое там и мелькнуло. А спустя мгновение на мордахе проступило уже привычное нахально-шкодливое выражение. Не предупреди его Гицэ, Симеон бы, пожалуй, и не догадался. Он окинул Штефана взглядом, оценил измятую, надорванную у ворота рубаху, покрасневшее ухо и ссадины на костяшках. Но этим вроде дело и ограничивалось. Хотя кто бы дал этим двоим снова сцепиться всерьез на заставе! Ладно, решать что-то все равно надо.

– Не надоело на конюшне возиться? – добродушно поинтересовался Симеон. Вот уж единственная польза была от этой вражды, что усилиями двух смутьянов не только конюшня, а и, почитай, вся застава за последние дни была вылизана до блеска.

– Так одно дело по приказу, а другое – по своему желанию, – пожал плечами Штефан и ласково провел рукой по шее гнедого.

– Гицэ сказал, ты с ним просишься?

– Мне бы коня размять. Застоялся, – пояснил Штефан настолько спокойным голосом, что впору и поверить. – Отпустишь?

– А не подведешь?

Штефан вскинулся, мрачно сверкнул глазищами.

– Я и в седле держусь, и стреляю получше некоторых!

– Оно-то да, – протянул Симеон, осторожно подходя ближе. – И объезды эти – сплошная прогулка, считай. Только ведь разное бывает. Пару месяцев назад тоже вроде просто осматривали окрестности, а от головорезов еле отбились. Трое раненых. Отряд на тебя рассчитывать будет. А не выйдет ли так, что как до дела, они бойца недосчитаются?

Штефан опускал глаза все ниже и ниже, а под конец совсем потупился. Прав был Гицэ, ой, прав! Точно, сбежать собирался.

Симеон подошел вплотную, положил руку на плечо Штефану.

– Опять про свою Академию думаешь?

– А если и думаю? – хмуро буркнул тот. Симеон встряхнул его как можно ощутимее:

– Дал бы я тебе по шее, не будь ты и так битый.

Штефан удивленно заморгал:

– За что?

– Да за дурость несусветную! Один дурак в сердцах ляпнул, второй – как дите обиделся, готов сорваться куда глаза глядят. Нет бы головой подумать! Макария-то тоже не от радости языком мелет!

– Да знаю я. Мороя рассказывал, – Штефан угрюмо отвел глаза. – Только я ему не нанятый – за чужие грехи отвечать.

Ну вот и что тут скажешь? Мальчонке и вправду за чужие грехи уже прилетело, да так, что мало не покажется. Шутка ли – из дому выкинули? Эх, найти бы ту сволоту боярскую да набить морду. Разве ж можно так? И мимо чужого мальца не пройдешь, бывает. А тут... Да плевать на того приказчика, столько лет дите на глазах было, батькой считало, а его, как щенка, за двери!

– Хотя в чем-то Макарие прав, – все тем же мрачным тоном продолжил Штефан. – Не век же мне при заставе из милости околачиваться.

– А кто сказал, что из милости? Макарко, думаешь, сам как-то по-другому начинал? Все новобранцы в пандурах с того же начинают – приглядеться же надо. Ты вроде делом занят, службу несешь исправно, – Симеон потрепал Штефана по светлым вихрам. Думал, тот самолюбиво шарахнется, но он просто замер, что птенец перепуганный. – А если не передумаешь насчет своей академии, так к осени и придумаем, как тебя отправить, чтобы спокойно доехал.

Штефан все-таки насупился, но возразил без прежней задиристости, больше с недоверием:

– Из Вены я и сам отлично доехал.

– Так по тракту, небось, с почтовыми каретами?

Он кивнул, и Симеон едва успел прикусить язык, чтоб не спросить, чего его обратно-то понесло далеко не по самой удобной и безопасной дороге через их глухомань. Ведь еще и крюка дал, забравшись туда, где не только до австрийской, а и до турецкой границы палкой добросить можно.

– Ну вот и обратно так же доедешь, если соберешься. Как подвернутся попутчики, – кивнул Симеон и потом с усмешкой добавил: – Подковы-то у коня проверь. Если окрестности объезжать – там дорог нет, чистые козьи тропы.

– А я еду? – ошарашенно уточнил Штефан.

– Если обещаешь, что не подведешь.

Мальчишка засветился, что твое солнышко.

– Не подведу, командир!

– Ладно! Но смотри, малец, обещал, – Симеон еще раз потрепал его по голове и уже в дверях конюшни обернулся и добавил: – И как закончишь тут, коня моего вычистишь!

Штефан растерянно воззрился на него, и Симеон, едва удерживаясь от смеха, пояснил суровым голосом:

– За драку.

– Слушаю, мой капитан! – Штефан вытянулся во фрунт и щелкнул каблуками.

Вот же зараза ехидная! Но ведь самого улыбаться тянет, как на него посмотришь. Хороший парнишка, правильный. Ладно, со Штефаном разобрались, не сбежит. С Макарией еще поговорить. Пора уже прекращать это безобразие.

Исход задушевных разговоров и суровых разносов оказался благополучным: мордобитие на заставе прекратилось. Макарко со Штефаном ходили будто по весеннему льду, озирались, стараясь не сталкиваться, но если приходилось – хвостов друг на друга уже не поднимали. Зато выделывались напропалую, от чего выходила сплошная польза. Штефан отвоевал право чуть ли не в одиночку колоть дрова на всю заставу – пришлось придерживать, чтобы не надорвался с непривычки, – и в считанные дни выучился ловко обращаться с топором и натрудил ладони так, что мозолей от лопаты больше ждать не приходилось. Макарко же все свободное время проводил в попытках поладить со своим дурноезжим мерином, а ружье у него теперь блестело, как яйца у кота. Гицэ тоже нахвалиться не мог, когда они в очередь валяли его по утоптанному двору или лупили несчастный мешок, нарочно набитый сеном.

Симеон вздохнул с облегчением, и даже Йоргу, печально пошевелив усами, вынужденно признал, что из мальчишек толк будет. Если, конечно, раньше себе шеи не посворачивают.